Современная жрица Изиды (Соловьёв)/1893 (ВТ:Ё)/XXVI

Материал из Викитеки — свободной библиотеки

[278]

XXVI

Хотя «теософическое общество» основано и в весьма недавнее сравнительно время, в 1875 году, однако действительное происхождение его до сих пор терялось во мраке таинственности и неизвестности. Как его основатели, то есть Блаватская и Олкотт, так и первые их последователи, сделали всё возможное для того, чтобы напустить как можно больше туману, [279] густых волнах которого легко задохнуться, но никак нельзя отыскать настоящей «колыбели» интересного младенца, бывшего плодом духовного союза русской «скиталицы» и американского «полковника».

Верно только одно, — что интересный младенец получил своё бытие в Америке, в Нью-Йорке, и это именно обстоятельство дало возможность виновникам его многознаменательной жизни окутать пеленами тайны его рождение. На американской почве нетрудно выдумать и привести в исполнение что угодно, ничего не стоит как устно, так и печатно, распустить самые баснословные слухи и найти достаточное количество людей, готовых им верить безо всяких рассуждений.

По легендам, пущенным в обращение теософами «первого призыва», Е. П. Блаватская от юности своей находилась под особым покровительством «тибетских братьев», которые, взяв её на попечение, руководили всеми шагами её жизни, подготовляя в ней исполнительницу великой миссии, имеющей мировое значение.

Когда приспело время открыть высшие истины человечеству, погрязшему в заблуждениях всякого рода, Блаватская была вызвана в Индию, получила там вместе с принятием ею буддизма высокие посвящения, а затем была послана в Америку. Здесь она должна была соединиться с другим избранником, хоть и значительно менее достойным, Олкоттом, и создать вместе с ним «теософическое общество». Олкотт становился, так сказать, телом этого учреждения, а Блаватская — его душою. «Обществу» была гарантирована постоянная помощь тибетских адептов, и двое из них, Кут-Хуми и Мориа, брались вдохновлять Блаватскую и входить в общение с теософами, заслуживающими такую высокую честь.

Такова в общих чертах сущность легенды. Что же касается действительной истории, я имею возможность в значительной степени осветить её, благодаря собственноручным письмам Елены Петровны Блаватской, относящимся именно к самому интересному времени — от конца 1874 года и до 1879 [280]года.[1] Мои читатели уже знают, что такое письма Блаватской и как следует к ним относиться. Но в настоящем случае её писания, как будет видно, получают первостепенное документальное значение, и всякий легко и сразу, без каких бы то ни было комментариев, увидит, что́ в них не может быть правдой и что́ не может быть ложью.

1873 год был годом решительного перелома в жизни Елены Петровны Блаватской. Ей исполнилось уже 42 года. Вместе с исчезнувшей молодостью исчезло и всё, чем доселе жила она. Если бы она была женщиной обыденной — ей пришлось бы погибнуть, превратиться в ничто или влачить самое жалкое существование. Но в ней заключалась сила энергии и таланта, которая именно теперь, когда ушла молодость со всеми её бурями, должна была широко и свободно развиться.

Волна жизни выбросила Елену Петровну на американский берег, и она очутилась одна, без друзей и покровителей, без определённых средств к жизни, без прежних способов, которыми она могла бы заинтересовать собою. Она не потерялась, огляделась, прислушалась — и решила попробовать свои силы в качестве спиритической писательницы. Она окружила себя таинственностью, стуками, завела знакомство в редакциях двух-трёх газет, рассказывала интересные вещи о своих разнообразных путешествиях.

Мало-помалу становилась она известной американским спиритам как горячая последовательница их учения и к тому же обладающая сильными медиумическими способностями. Наконец из Нью-Йорка она отправилась в Вермонт, на ферму братьев Эдди, в то время наделавших много шуму медиумов. Познакомилась она там с полковником Олкоттом, приехавшим в качестве корреспондента для расследования чудес, совершавшихся братьев Эдди.[2] [281]

Она, очевидно, нашла, что энергичный и в то же время необыкновенно покладистый полковник будет ей хорошим, полезным товарищем — и быстро с ним подружилась. Он сразу же оказал ей огромную услугу: в своих корреспонденциях наговорил о ней с три короба разных чудес и этим помог её писательству. У неё мелькнула мысль, что хорошо было бы писать не только по-английски в американских газетах, но и попытаться работать в том же направлении и для далёкой родины, переводя свои статьи и другие интересные вещи.

Весь вопрос заключается в том — каким образом доставлять всё это в Россию и через кого хлопотать о напечатании. Она познакомилась с Andrew Jackson Davis’ом, писателем-спиритом, и он указал ей на человека, который, по его мнению, мог ей быть полезным в России. Человек этот был А. Н. Аксаков, издатель лейпцигского журнала «Psychische Studien», издавна интересующийся всякими психическими вопросами и, между прочим, феноменами спиритизма.

28 октября 1874 года Елена Петровна писала А. Н. Аксакову: «Извините меня, если совершенно незнакомая вам личность адресуется так бесцеремонно к вам… Вот в чем дело: я живу в Америке около полутора года уже и не имею намерения уезжать. Вся жизнь моя сосредоточилась здесь, т. е. жизнь внутренняя конечно, так как я слишком устарела, чтобы интересоваться много внешней жизнью… То, что происходит теперь в Америке, в Англии и во Франции, должно бы стараться объяснить у нас. Спиритизм здесь не шуточное дело. Из 11 миллионов спиритов в Соединенных Штатах по последнему отчету, их прибавилось до 18 миллионов, почти 50 проц. на 100, с той самой минуты, как появились брошюры, защищающие спиритизм с именами подобными Альфреду Уолласу, Круксу, Варлею и проч. Вся пресса заговорила разом. Попытки к насмешке, осуждению и хуле делаются реже и реже. В прошлом году еще редко можно было найти в так называемом «respectable Newspaper» статейку о каком-либо спиритском факте, теперь же, еле проходит один день, чтобы [282]журналы не были переполнены сотнями фактов, доказательств и так далее. Журналы посылают во все стороны «reporter’ов» и артистов к медиумам. Я только на прошлой неделе вернулась от Эдди братьев, известных медиумов в Рутланде Вермонте, где провела 2 недели. Дом и соседние квартиры были наполнены корреспондентами. У «Eddys» духи усопших разгуливают чуть не днем. Несколько раз уже являлись они без помощи медиума, а по вечерам от 15 до 20 духов являются как во плоти перед глазами зрителей во время сеансов. Я говорила, как при жизни, с отцом, дядей, с другими родными «по-русски» в продолжении 5 минут на платформе [3]. Семь особ из числа давно умерших знакомых, различных наций, являлись, говорили со мной, каждый на своем языке и уходили. Нельзя ли мне будет прислать или, скорее, постоянно присылать к вам отсюда переводы статей о спиритических фактах не неизвестных личностей, — но таких людей, как Роберт Дэль Оуэн, полковник Олкотт и лучших здешних писателей. Я со многими ими знакома и они дают мне, с удовольствием, право переводить их произведения. Олкотт корреспондент, посланный нарочно одним из лучших иллюстрированных журналов Нью-Йорка, «The Grafic»[4] — в Вермонт к Эдди братьям. Он провел там уже более 2-х месяцев, и его иллюстрированные статьи производят фурор. Я также работаю для «Grafic» и могу высылать регулярно статьи, переведенные и переписанные начисто, с копиями иллюстраций, рисованных пером и тушью. Вы вероятно также слышали о посмертном сочинении Диккенса. Вторая часть неоконченного им при жизни романа его «Эдвина Друда». Я перевела эту вторую часть, и она лежит готовая у меня… Дух ли Диккенса написал ее или сам медиум James, но эта вторая часть признана всей американской и европейской прессой (с малыми исключениями) за совершенное fac simile слога Диккенса и его неподражаемого юмора… [283]Извиняюсь еще раз за бесцеремонность письма. Надеюсь, что быть может найдете свободную минуту ответить мне слова два. Очень бы я хотела видеть напечатанное в России окончание вышеупомянутого романа Диккенса. Я долго над ним работала и переводила с манускрипта Джемса, как он писал под диктовку духа Диккенса…»

Письмо это не дошло ещё по назначению, как Е. П. Блаватская послала вслед за ним другое, от 14 ноября. Оно весьма красноречиво и полно значения для её характеристики.

«Нет недели еще, как я писала вам и вот — горько каюсь в том уже! Сегодня утром, по обыкновению моему, когда я в городе, я сидела у единственного друга моего, многоуважаемого всеми здесь Andrew Jackson Davis’а, он получил ваше письмо, писанное по-французски и, не зная хорошо языка, просил меня прочесть и перевесть. В письме этом вы пишете: «J’ai entendu parler de M-me Blavatsky par un de ses parents, qui la dit un medium assez fort. Malheureusement ses communications se ressentent de son moral, qui n’a pas été des plus sévères» [5]. Кто бы вам ни говорил обо мне, они говорили правду, в сущности, если не в подробностях; только видит один Бог, что выстрадала я за мое прошлое. Видно уж такова судьба моя, что нет мне на земле прощенья. Это прошлое, как печать проклятья на Каине преследовало меня всю жизнь и преследует даже сюда, в Америку, куда я уехала, подальше от него и от людей, которые меня знали в молодости. Вы сделались невинной причиной тому, что теперь я буду принуждена бежать куда-нибудь еще подальше — куда? не знаю. Я не обвиняю вас, видит Бог, что писавши эти строки, я не имею ничего в душе против вас, кроме глубокого, давно знакомого мне горя, за неисправимое прошлое. Andrew Jackson, который чувствует и читает людей яснее всякой книги (а в этом никто не сомневается кто его знает), сказал мне на это только следующие [284]многознаменательные слова: «Я вас знаю, такой как вы есть теперь, и чувствую вас, до вашего же прошлого я не хочу и не могу касаться, я напишу г-ну Аксакову, что он не знает вас лично, я же — знаю». Эти слова, сказанные А. Ж. Дэвисом, достаточны будут для вас, и мне нет более надобности стараться вас уверять, что M-me Blavatsky, 20 лет назад, или теперь, когда ей за 40 уже — две особы. Я «спиритка», и «спиритуалистка» в полном значении этих двух названий… Я была «материалисткой» почти до 30 лет, и верила и не верила в спиритизм. Не веря в Бога, я не могла верить в будущую жизнь. Нравственность и добродетель я принимала за общественное одеяние, ради приличия — un masque social que l’on n’appliquait sur la figure que pour ne pas choquer l’estetique de son voisin, comme on mettrait du taffetas anglais sur une laide blessure [6]. Я ненавидела «общество» и так называемый свет, как ненавидела лицемерие в каком бы оно виде ни проявлялось — ergo: шла против общества и установленных приличий на пролом. Результат: три строчки в вашем письме, которые пробудили во мне все прошлое и растравили все старые раны. Более 10 лет уже я спиритка и теперь вся жизнь моя принадлежит этому учению. Я борюсь за него и стараюсь посвящать оному все минуты жизни моей. Будь я богата, я бы употребила все мои деньги до последнего гроша pour la propagande de cette divine vérité [7]. Мои средства очень плохи и я принуждена жить трудами своими, переводами и писать в журналах.

Вот почему я обратилась к вам с предложением переводить на русский язык все, что выходит здесь о спиритуализме. Я перевела Эдвина Друда и он давно готов, также я перевожу теперь письма (Colonel H. S. Olcott), которые производят в эту минуту такую революцию в умах материалистов.

Он инвестигировал, 8 недель, матерьялизации духов у [285]Eddy Brothers в Вермонте и я была у них и жила 2 недели на ферме у них, где с ним и познакомилась. Его письма и сочинения достойные соперники книг Роберта Дэль Оуена (Оwen), Эпса Саржента и других защитников. Но теперь, когда я узнала ваше справедливое, хотя суровое мнение обо мне, я вижу, что нету для меня спасенья кроме смерти. До гроба придется мне тянуть «ce boulet de galerien social» [8]. Видно ни раскаяние, ни добровольное изгнание из родины, где есть у меня и братья и сестры и любимые родные, которых я никогда уже не увижу на земле — ничто не усмирит гнева этого разъяренного дикого зверя, которого зовут публичным мнением!

Одна есть у меня к вам просьба: не лишайте меня доброго мнения Andrew J. Davis’а. Не раскрывайте перед ним того, что́ если он узнает и убедится, заставит меня бежать на край света. У меня осталось лишь одно убежище для себя в мире — это уважение спиритуалистов Америки, тех, которые ничего не презирают столько — как «free love» [9].

Неужели вам принесет удовольствие навеки убить нравственно женщину, которая уж и так убита обстоятельствами? Извините за длинное письмо и примите уверение в глубоком уважении и преданности готовой к услугам

Елены Блаватской.

23. „Irvin Place, New Iork“.

Конечно, её корреспондент, получив это письмо, поспешил уверить, что ему «не принесёт никакого удовольствия навеки убить нравственно женщину».

Е. П. Блаватская снова писала из Гартфорда, 13 декабря 1874 года:

«Не знаю как благодарить вас за вашу неизмеримую доброту. Имея право презирать меня, как всякий благородный человек, за мою прошлую, грустную репутацию, вы так снисходительны и великодушны, что пишете мне… Если есть у [286]меня надежда на будущее, то это только за гробом, когда светлые духи помогут мне освободиться от моей грешной и нечистой оболочки. Извините меня и простите, если я, в минуту отчаяния, написала вам мое глупое второе письмо. Я вас не поняла и думала, что вы, как и другие, судите только по наружности. Прочитав ваше письмо, я увидела, как ошиблась в вас, и что вы готовы подать руку помощи даже и такой, как я грешная… Письмо ваше я получила каким-то чудом, которого право не понимаю (следует пространное описание, каким образом письмо, посланное в Нью-Йорк, очутилось в Филадельфии самым, якобы, сверхъестественным образом). Я нахожусь на два дня по делам в Гартфорде. Я приехала посоветоваться с полковником Олкоттом на счет нескольких перемен в его письмах и добавлениях. Он издает теперь книгу на тэму своих писем в «Grafic» книга так дополнена, что составляет 2 части, 600 страниц. 1-ая часть будет составлена из оригинальных писем, а 2-ая — публичное мнение о спиритуализме, антагонизм между наукой, религией и феноменами спиритуализма. Последний в том виде, как он проявляется уже 40 лет в общине Шекерев и т. д. Книга эта слишком обширна, чтобы ее переводить… лучше будет, если я пришлю перевод писем так, как они были напечатаны в «Daily Grafic». Все рисунки и иллюстрации духов я наклеиваю на листы переводов. Портрет одного Гассан-Аги как он являлся мне материализованный в Читтендене, в виду 40 человек, и говорил со мной половину по-русски, а половину по-грузински. Портрет дяди моего Густава Алексеевича Гана, который также являлся два раза. Вообще я играю большую роль в письмах Олкотта, так как все 7 духов, явившиеся ко мне на ферме в Вермонте, послужили величайшим торжеством à la cause du Spiritualisme. Пока говорили духи только по-английски и по-французски on avait raison de douter peut-être, car il était possible de soupçonner un jeu de prestige quelconque. Mais une fois, que 7 esprits materialisés, en chair et en os, tous differemment [287]habillés — selon leur pays et parlant 6 differentes langues, le Russe, le Turc, le Georgien, le Tartare, le Hongrois et l’Italien, parurent chaque soir et que tout le monde les entendit parler comme des personnes vivantes, les choses changerent d’aspect. Le pays est tout revolutionné. Je reçois des lettres de tous les pays, et de tous les editeurs. Un docteur nommé Beard, qui n’a passé qu’un jour à Chittenden, s’est permis d’insulter tous les spirites, en les appelant dans les journaux des «weak minded fouls and idiots» et je lui ai repondu à deux reprises différentes dans les journaux. Il parait que sans le savoir, j’ai frappé juste. Les spirites les plus emminents comme Robert Dale Owen, D-r Child et autres m’ont adressé des lettres et les editeurs du plus grand «Publishing C°» d’Amérique, içi à Hartford m’ont écrit pour me proposer de composer un volume de lettres sur differentes phases du Spiritisme et des manifestations physiques des esprits que j’ai vues aux Indes, en Afrique et ailleurs. Ils veulent m’acheter cet ouvrage. J’aurais ma fortune faite si je ne portais pas malheureusement mon nom maudit de Blavatsky. Je n’ose risquer de signer de ce nom un livre quelconque. Cela pourrait provoquer des souvenirs trop dangereux pour moi. Je prefère perdre 12 mille dollars que l’on m’offre, car les éditeurs me proposent 12 cent par copie et ils garantissent de vendre 100 mille copies. Voici les fruits amers de ma jeunesse que j’ai vouée à Satan, ses pompes et ses œuvres! Enfin! Je vous enverrai, Monsieur, à la fin de cette semaine, un paquet de faits et articles découpés des journaux les plus «respectables» du pays. Je vous enverrai aussi mes deux lettres imprimées, car cela vous donnera d’avance l’idée de l’immense interet que doit produire un livre comme celui de Col. Olcott. Imaginez vous, Monsieur, des esprits materialisés de bonnes russes parlant leur langue, des garçons Georgiens, des hommes Khourdes, de Garibaldiens Hongrois et Italiens, et enfin mon oncle [10] [288]русский Председатель Гражданской Палаты в Гродне с анненским крестом на шее, paraissant a 6.000 lieux de chez nous, en Amerique, dans une ferme isolée, perdue au milieu des montagnes du Vermont, avec des mediums fermiers grossiers, parlant mal même leur langue maternelle — et cela à moi, qu’ils ne connaissaient ni d’Adam ni d’Eve, devant une réunion de 40 personnes, composée de «reporters sceptiques», de medecins, de «clergyman», d’hommes distingués comme Olcott et de bien d’autres! Et pour couronner le tout dans une séance a part «the dark circle» un esprit, m’apportant la medaille de mon père pour la guerre de 1828 en Turquie et me disant ces mots devant tout le monde: I bring you, Helen Blavatsky, the badge of honor, received by your father for the war of 1828. We took this medal through the influence of your uncle, who appeared you this night — from your fathers grave at Stavropol and bring it you as a remembrance of us in whom you believe and have faith[11]

Я знаю эту медаль, я видала ее у отца и знаю что она была похоронена вместе с другими его крестами — с ним. Она [289]срисована в «Grafic» и она у меня! Понимайте это как хотите! отец умер в прошлом году в Ставрополе. Как могли знать это духи? Как могли знать медиумы, что отец был военный и присутствовал в сражениях, с турками? Тайна, величайшая тайна![12] В России, конечно, не поверят. Скажут, что Блаватская или с ума сошла, а может и хуже. Хорошо, что при 40 свидетелях. Вы не можете поверить, какое впечатление это произвело на всех. Напишу отсылая письма, боюсь надоесть. Еще раз, благодаря вас, остаюсь с истинным почтением и преданностью, готовая к услугам

Е. Блаватская.

P. S. Полковник Олкотт свидетельствует вам свое почтение и посылает свою фотографическую карточку. Он сделался величайшим спиритуалистом из яраго скептика после 13-недельного пребывания у Эдди (братьев) в Читтендене… Если позволите, то пришлю вам свой портрет литографированный и в иллюстрации «Daily Grafic» с отчетом о моих путешествиях в Африке и Судане. Не знаю уж почему они [290]мне сделали такую честь поместить меня наряду с Идой Пфейфер и Ливингстоном…»

Таков «пролог» интересной, многоактной драмы, называющейся «теософическим обществом». Герои встретились на ферме братьев Эдди — у «платформы», на которой появлялись странные духи «en chair et en os» грузин, нянек, русских чиновников, — встретились и поняли друг друга. Они сразу увидели, что у них общая «звезда», что они одного поля ягоды и что поэтому должны соединиться крепкими, неразрывными узами дружбы. Олкотт употребил все меры для того, чтобы «муссировать» Блаватскую, он наболтал о ней всяких чудес в своих корреспонденциях — и достиг цели: её статьи стали цениться, о ней заговорили, заинтересовались ею, её портрет должен был появиться (хотя, впрочем, не появился) на страницах «Grafic». Она не осталась в долгу — напечатала две статьи с восторженными отзывами о книге Олкотта, которая ещё не вышла в свет, но уже печаталась.

Известность в спиритических кружках и значительный литературный заработок поставили на ноги Елену Петровну. Богатые её способности и смелая фантазия развивались быстро — теперь, благодаря рекламам Олкотта, она становилась учёной женщиной, необыкновенным медиумом, талантливой путешественницей по Африке и Судану… Под ногами чувствовалась твёрдая почва. Одно тревожило: а вдруг пойдут открытия из иного периода её жизни, да пойдут ещё из России, от людей, заслуживающих полного доверия! — тогда всё пропало.

При первом же звуке, намекнувшем ей на возможность такой опасности, она заволновалась и тотчас же решила самый лучший образ действий. Ещё не зная, что скоро ей понадобится роль «чистой девственницы», она превратилась в кающуюся Магдалину. Она обезоруживала своего русского корреспондента (казавшегося ей опасным) искренностью и чистосердечием раскаяния. «Была в полном мраке; но увидела свет — и всю себя отдала этому свету, — объявляла она, просто [291]и задушевно, — спиритизм есть великая истина — и я до гроба буду служить ей…»

Не худо однако было бы, чтоб ещё кто-нибудь подтвердил её слова русскому корреспонденту, для его окончательного успокоения. И вот она ухватывается за того же Олкотта, нисколько не подозревая, как это наивно и сшито белыми нитками. Она сначала посылает фотографическое изображение своего друга с его подписью, а затем сам Олкотт пишет в Петербург длинное послание о чудесах спиритизма, интерес к которым охватывает всю Америку. Но дело не в спиритизме, а в следующих строках:

«Je m’estime très heureux d’avoir fait la connaissance de M-me de Blavatsky, de laquelle il n’est pas trop dire qu’elle possède plus de savoir occulte en fait de relations mysterieuses entre les deux mondes (de Matière et d’Esprit) que toute autre personne — dans ce pays du moins. La sévérité de sa vie et l’enthousiasme qui l’anime toujours pour tout ce qui touche au Spiritisme offrent aux spiritualistes americains un fort bel exemple de conduite et de foi sincère [13]»

Этот «аттестат» написан даже на почтовой бумаге Елены Петровны, да и редактирован, как и всё длинное письмо, очевидно ею, ибо я знаю, с какими ужасными выражениями и ошибками писал Олкотт по-французски в 1884 году. Нельзя же предположить, что десять лет перед тем он знал французский язык несравненно лучше.


Примечания[править]

  1. С этими письмами я познакомился, когда уже мой рассказ давно печатался в «Русском вестнике», и получил я их в апреле 1892 года. Они мне переданы как полнейшее подтверждение моего рассказа и моих выводов, и как весьма важное дополнение к моим документам.
  2. По всей видимости, ошибка. Должно быть либо «совершавшихся у братьев Эдди», либо «совершавшихся братьями Эдди». — Примечание редактора Викитеки.
  3. Возвышенная эстрада перед занавеской, из-за которой появлялись фигуры, расхаживали и беседовали с зрителями.
  4. Имеется в виду журнал «Daily Graphic». — Примечание редактора Викитеки.
  5. «Я слышал о г-же Блаватской от одного из её родственников, который считает её сильным медиумом. К несчастью, её сообщения отзываются её нравственностью, бывшей не из самых строгих».
  6. «за общепринятую маску, которую надевали только для того, чтобы не оскорблять эстетического чувства своего соседа, как прикрыли бы английской тафтою безобразную рану».
  7. «для пропаганды этой божественной истины».
  8. «влачить цепь общественного каторжника».
  9. «свободную любовь».
  10. Е. П. Б. забыла, что полтора месяца перед тем она писала о том, что видела там даже «своего отца, дядю и других родных и говорила с ними, как при жизни». Теперь об отце и других родных упоминания навсегда прекратились — остался один дядя. Портрет «этого дяди» был срисован на ферме Эдди с натуры и помещён в «Grafic»; но оказалось, что почтенный покойник за время своего пребывания «на том свете» изменился до неузнаваемости, — с чем впоследствии должна была согласиться и сама Е. П. Б.
  11. «имели, может быть, основание сомневаться, потому что было возможно заподозрить какое-нибудь фокусничество. Но раз что семь материализованных духов, во плоти, все различно одетые, в своем национальном костюме, и говорящие на шести различных языках: русском, турецком, грузинском, татарском, мадьярском и итальянском, — появлялись каждый вечер и все их слышали говорящими подобно живым людям — дело приняло совсем иной вид. Происходит настоящая революция. Я получаю письма изо всех стран и от всех издателей (!!!). Один доктор по фамилии Beard, проведший всего день в Читтендене, позволил себе оскорбить всех спиритов, назвав их в журналах «слабоумными и идиотами», и я ему дважды отвечала. Самые почтенные спириты как Robert Dale Owen, D-r Child и другие обратились ко мне с благодарственными письмами и издатели самого большого в Америке издательского общества, здесь в Гартфорде, написали мне предлагая сочинить (!) том писем о различных фазах спиритизма и о физических проявлениях духов, виденных мною в Индии, в Африке и в других странах. Я бы нажила (этой книгой) себе состояние, если бы я, к несчастью, не носила моего проклятого имени Блаватской. Я не смею рискнуть подписать этим именем какую бы то ни было книгу. Это могло бы вызвать слишком опасные для меня воспоминания. Я предпочитаю потерять двенадцать тысяч долларов, которые мне дают, — ибо издатели предлагают 12 центов с экземпляра и гарантируют продажу ста тысяч экземпляров. Вот горькие плоды моей молодости, посвященной мною Сатане и всем делам его! Ну, да что тут! Я пришлю вам, милостивый государь, в конце недели пакет с разными вырезками из газет, самых уважаемых здесь. Я пришлю вам также два напечатанных моих письма, ибо это заранее даст вам понятие о громадном интересе, который должна возбудить книга, подобная книге Олкотта. Представьте себе материализованных духов русских служанок, говорящих на родном языке, молодых грузин, курдов, венгерских и итальянских гарибальдийцев и, наконец, моего дядю, русского Председателя Гражданской Палаты в Гродне с анненским крестом на шее, появляющихся за 6000 лье от нас, в уединенной ферме, затерянной среди гор Вермонта, — при посредстве медиумов — грубых фермеров, говорящих плохо даже на своем родном языке, — и все это ради меня, которую они совсем не знают, при собрании в 40 человек, состоящем из скептиков репортеров, докторов, духовных лиц, порядочных людей подобных Олкотту и других! К довершению же всего в отдельном «темном» сеансе один дух приносит мне медаль моего отца за турецкую войну 1828 года и говорит мне, при всех, следующие слова: «Я приношу вам, Елена Блаватская, знак отличия, полученный вашим отцом за войну 1828 года. Эта медаль получена нами, — посредством влияния вашего дяди, который явился вам этой ночью, — из могилы вашего отца в Ставрополе и я приношу ее вам как знак памяти от нас, в которых и которым вы верите».
  12. Уголок этой «величайшей тайны», как увидят читатели, открылся очень скоро, когда по поводу медали, имевшей совершенно фантастический вид, поднялся крупный скандал, а Блаватская, несмотря на всю свою находчивость и смелость, сбилась в показаниях и запуталась.
  13. «Я почитаю себя весьма счастливым, познакомясь с г-жой Блаватской, о которой можно сказать, что она обладает бо́льшими познаниями относительно таинственных сношений между двумя мирами (материи и духа), чем кто-либо, в этой стране, по крайней мере. Строгость её жизни и постоянный её энтузиазм ко всему, касающемуся спиритизма, являют американским спиритуалистам прекрасный пример поведения и искренней веры».