Фата Моргана (Бальмонт)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки


Фата Моргана

  1. Красный
  2. Розовый
  3. Предразсвѣтно-лепестковый
  4. Горицвѣтный
  5. Желтый
  6. Красный и желтый
  7. Красный и голубой
  8. Красный, желтый, голубой
  9. Голубой, зеленый, желтый, красный
  10. Золотистый
  11. Прощально-золотистый
  12. Зеленый
  13. Зеленый и черный
  14. Синій
  15. Нѣжно-лиловый
  16. Фіолетовый
  17. Хрустально-серебристый
  18. Опалово-зимній
  19. Голубовато-бѣлый и красновато-сѣрый
  20. Бѣлый
  21. Черный


Весь цикл на одной странице:


[78]
ФАТА МОРГАНА[1].

Фата Моргана,
Замки, узоры, цвѣты, и цвѣта,
Сказка, гдѣ каждая краска, черта
Съ каждой секундой—не та,
Фата Моргана
Явственно свѣтитъ лишь тѣмъ, кто, внимательный, рано,
Утромъ, едва только Солнце взойдетъ,
Глянетъ съ высокаго камня на Море,
Къ солнцу спиной надъ безгранностью водъ,
10 Съ блескомъ во взорѣ,

[79]

Къ Солнцу спиной,
Правда-ль тутъ будетъ, неправда-ль обмана,
Только роскошной цвѣтной пеленой
Быстро возникнетъ предъ нимъ надъ волной
15 Фата Моргана.

1. КРАСНЫЙ.

Кораллы, рубины, гранаты,
Вы страннымъ внушеньемъ богаты:—
На васъ поглядишь—и живешь,
Какъ будто кого обнимаешь,—
На васъ поглядѣвъ, понимаешь,
Что красная краска не ложь.

О, кровь, много таинствъ ты знаешь!

Когда по равнинѣ пустынной-сѣдой
Скользишь утомленно чуть зрячей мечтой,
10 Лишь встрѣтишь ты красный какой лоскутокъ,—
Вмигъ въ сердцѣ—рожденіе строкъ,
Какъ будто бы что-то толкнуло мечту,
И любишь опять горячо Красоту
И красочный ловишь намекъ.

15 О, кровь, я намековъ твоихъ не сочту!

Когда, какъ безгласно-цвѣточные крики,
Увижу я вдругъ на іюльскихъ лугахъ
Капли крови въ гвоздикѣ,
Внутри, въ лепесткахъ,
20 Капли алыя крови живой,
Юной, страстной, желающей ласкъ, и дѣленія чуждой на „мой“ или „твой“,—
Мнѣ понятно, о чемъ такъ гвоздика мечтаетъ,

[80]

Почему лепестки опьяненному Солнцу она подставляетъ:—
Вижу, вижу, вливается золото въ алую кровь,
25 И теряется въ ней, возрождается вновь,
Взоръ глядитъ—и не знаетъ, гдѣ именно Солнце,
Гдѣ отливы и блескъ золотого червонца,
Гдѣ гвоздики дѣвически-нѣжной любовь.

О, кровь, какъ ты странно-плѣнительна, кровь!

30 Вотъ, словно во снѣ,
Почудились мнѣ
Столепестковыя розы,
Въ оттѣнкахъ, въ несчетности ихъ лепестковъ
Вновь вижу, какъ дѣвственны, женственны грезы,
35 Но знаю, что страстность доходитъ почти до угрозы,
Знаю я, какъ безконечно-богаты уста,
Поцѣлуи, сближенье, альковъ,
Какъ первозданно-богаты два рта,
Въ краснорѣчьи безъ словъ.
40 Я гляжу, и теряюсь, робѣю,
Я хочу, и не смѣю
Сорвать эту розу, сорвать, и познать упоенье, любовь.

О, кровь, сколько таинствъ и счастій скрываешь ты, кровь!

2. РОЗОВЫЙ.

Румянецъ яблока, на фонѣ Сентября,
Съ его травой-листвой воздушно-золотою,
Румянецъ дѣвушки, когда горитъ заря,
Румянецъ дѣвушки, идущей за водою,
Межь тѣмъ какъ въ серебрѣ и въ зеркалѣ рѣки
Мелькаютъ, зыбкіе, и пляшутъ огоньки.

[81]


Румянецъ сладостно-стыдливаго незнанья,
Когда услышитъ вдругъ она
Ее смутившее признанье,
10 И онъ, сдержавъ свое дыханье,
Безмолвно чувствуетъ, что радость—суждена.

И наконецъ еще, румянецъ тотъ, предѣльный,
Когда они вдвоемъ сливаются въ одно,
И чашей полной, чашей цѣльной
15 Пьютъ сладко-пьяное вино,
И въ этой нѣгѣ безпредѣльной,
Въ предвѣстьи сказки колыбельной,
Разбиться чашѣ суждено.

3. ПРЕДРАЗСВѢТНО-ЛЕПЕСТКОВЫЙ.

Неназываемый цвѣтокъ,
Который нѣженъ и прелестенъ,
И каждой дѣвушкѣ извѣстенъ,
Какъ всѣмъ пѣвцамъ рожденье строкъ.
Неназываемый цвѣтокъ,
Что только разъ одинъ алѣетъ,
И повторяться не умѣетъ,
Но все вложилъ въ одинъ намекъ.
Неназываемый цвѣтокъ.

4. ГОРИЦВѢТНЫЙ.

Лепестки горицвѣта, оранжево-огненно-красные,
При основаніи—съ чернымъ пятномъ.
Не сокрыты ли здѣсь указанья, хотя и неясныя,—
Какъ и въ сосудѣ съ пурпурнымъ виномъ?
Веселимся, пьянимся мы, любимся, жаркіе, страстные,—
Темный отстой неразлученъ со дномъ.

[82]
5. ЖЕЛТЫЙ.

Спрошу ли умъ, въ чемъ желтый цвѣтъ,
Душа сейчасъ поетъ отвѣтъ,
Я вижу кругъ, сіянье, сферу,
Не золото, не блескъ его,
Не эту тяжкую химеру,
Что нынѣ стала—вещество
Для униженья моего,
О, нѣтъ, иное торжество:—
Подсолнечникъ, цвѣтокъ изъ Перу,
10 Гдѣ знали, какъ лазурь очей
Нѣжна отъ солнечныхъ лучей.

6. КРАСНЫЙ И ЖЕЛТЫЙ.

Камень и камень, бездушная груда
Камни и камни, ихъ глыба темна.
Все же, въ нихъ скрытое, явится чудо,
Только имъ быстрая встрѣча нужна.

Камень о камень ударитъ случайно,
Желтыя, красныя искры летятъ,
Въ темной безцвѣтности—яркая тайна,
Искры чаруютъ нежданностью взглядъ.

Въ камнѣ скрываются искры живыя.—
10 Сколько же въ насъ неоткрытыхъ цвѣтовъ!
Дайте увидѣть цвѣты золотые,
Быстрая встрѣча нужна для умовъ!

[83]
7. КРАСНЫЙ И ГОЛУБОЙ.

Красный цвѣтъ—горячій цвѣтъ,
Голубой—холодный.
Оба шлютъ глазамъ привѣтъ,
Но мечтой несродной.

Говоритъ одинъ—люблю,
Все сожгу любовью,
Камни въ лаву растоплю,
Небо вспыхнетъ кровью.

А другой не говоритъ,
10 Не грозитъ, не манитъ,
Въ немъ спокойный вѣчный видъ,
Вѣчность не обманетъ.

Красный все зоветъ на бой,
Жаждетъ вновь завязки.
15 Умъ ласкаетъ—голубой,
Правдой дѣтской ласки.

Тяготясь самимъ собой,
Красный, вихрей полный,
Гонитъ птицъ, звѣрей гурьбой,
20 Поднимаетъ волны.

Но, законченъ самъ въ себѣ,
Умъ—покой вмѣщаетъ.
О покорности Судьбѣ
Голубой вѣщаетъ.

[84]
8. КРАСНЫЙ, ЖЕЛТЫЙ, ГОЛУБОЙ.

Красный, желтый, голубой,
Троичность цвѣтовъ,
Краски выдумки живой,
Явность трехъ основъ.

Кислородъ, и углеродъ
Странныя слова,
Но и ихъ поэтъ возьметъ,
Въ нихъ душа жива.

Кислородъ, и углеродъ,
10 Водородъ—слова,
Но и въ нихъ есть желтый медъ,
Вешняя трава.

Да, въ напѣвъ поэтъ возьметъ
Голубые сны,
15 Золотистый лѣтній медъ,
Алый блескъ весны.

Красный, желтый, голубой—
Троичность основъ
Оставаясь самъ собой,
20 Міръ нашъ—ими новъ.

9. ГОЛУБОЙ, ЗЕЛЕНЫЙ, ЖЕЛТЫЙ, КРАСНЫЙ.

Голубой, зеленый, желтый, ярко-красный,
Степени различной свѣтлой теплоты.
Незабудка, стебель, лютикъ, арумъ страстный,
Это—возростанье красочной мечты.

[85]


Голубыя очи дѣтства золотого,
Изумруды мая, лѣто, страсть, зима,
Душныя теплицы, ночь—и снова, снова
Лампа, звѣзды, взоры, сказка, ласка, тьма.

10. ЗОЛОТИСТЫЙ.

Лютикъ золотистый,
Греза влажныхъ мѣстъ,
Лучъ, и шелкъ цвѣтистый,
Свѣтлый сонъ невѣстъ.

Пляска брызгъ огнистыхъ
Въ пламени костровъ,
Между красно-мглистыхъ
Быстрыхъ огоньковъ.

Колосъ, отягченный
10 Числами зерна,
Вечеръ позлащенный,
Полная Луна.

11. ПРОЩАЛЬНО-ЗОЛОТИСТЫЙ.

Тихій шелестъ Сентября,
И умильный свистъ синицы,
Улетающія птицы,
Пышный праздникъ янтаря.

Праздникъ Солнца золотого,
Углубленный небосклонъ,
На лазури—желтый кленъ,
Островъ моря голубого.

[86]


Всѣ оттѣнки желтизны,
10 Роскошь яркихъ угасаній,
Трепетъ красочныхъ прощаній,
Трауръ Лѣта и Весны.

12. ЗЕЛЕНЫЙ.

На странныхъ планетахъ, чье имя средь насъ неизвѣстно,
Глядятъ съ восхищеньемъ, въ небесный просторъ, существа,
Ихъ манитъ звѣзда, чье явленье для нихъ—безтѣлесно,
Звѣзда, на которой сквозь Небо мерцаетъ трава.

На алыхъ планетахъ, на бѣлыхъ, и ласково-синихъ,
Гдѣ свѣтятъ коралломъ, горятъ бирюзою поля,
Влюбленные смотрятъ на островъ въ небесныхъ пустыняхъ,
Въ ихъ снахъ изумрудно, тѣ сны навѣваетъ—Земля.

13. ЗЕЛЕНЫЙ И ЧЕРНЫЙ.

Подвижная сфера зрачковъ, въ изумрудѣ текучемъ сужаясь,
Расширяясь, сливаетъ, безмолвно, привлеченную душу съ душой.
Въ глубокихъ зрачкахъ, искушенья, во влагѣ зеленой качаясь,
Какъ будто бы манятъ, внушаютъ: „Приблизься, ты мнѣ не чужой“.

О, травянистый изумрудъ,
Глаза испанки свѣтлокудрой!
Какой художникъ нѣжно-мудрый,
Утонченникъ, сказался тутъ?
Гдѣ все такъ жарко, чернооко,

[87]

10 Гдѣ всюду черный цвѣтъ волосъ,—
Въ сіяньи бѣлокурыхъ грезъ,
Испанка-нимфа, одиноко,
Порой возникнетъ—и на васъ
Струитъ огонь зеленыхъ глазъ.

15 Всего красивѣй черный цвѣтъ
Въ зрачкахъ зеленыхъ глазъ.
Гдѣ водный свѣтъ? Его ужь нѣтъ.
Лишь черный есть алмазъ!
Зелено-блѣдная вода,
20 Русалочій затонъ,—
О, не одна здѣсь спитъ бѣда,
И чутокъ этотъ сонъ.
И каждый мигъ, и каждый часъ
Воздушный изумрудъ,
25 Воздушный цвѣтъ зеленыхъ глазъ
Поетъ мечтѣ: „Я тутъ!“
Зрачекъ ростетъ, и жадный свѣтъ
Зоветъ, беретъ, свѣтясь.
Гдѣ цѣлый міръ? Его ужь нѣтъ,
30 Лишь черный есть алмазъ!

14. СИНІЙ.

Пустынями эѳирными, эѳирными-сапфирными,
Скитается безчисленность различно-свѣтлыхъ звѣздъ.
Надъ этими пространствами, то бурными, то мирными,
Душою ощущается въ Эдемъ ведущій мостъ.

Зовется ли онъ Радугой, навѣкъ тысячецвѣтною,
Зовется ли иначе какъ, значенія въ томъ нѣтъ.
Но синій цвѣтъ—небесный цвѣтъ, и грезою отвѣтною
Просящему сознанію даетъ онъ рядъ примѣтъ.

[88]


Примѣтъ лазурно-радостныхъ намъ въ будняхъ много свѣтится,
10 И пусть, какъ Море синее, дороги далеки,
„Дойдешь“, тебѣ вѣщаетъ ленъ, тамъ въ Небѣ все отмѣтится,
„Дойдешь“, твердятъ глаза дѣтей, и шепчутъ васильки.

15. НѢЖНО-ЛИЛОВЫЙ.

Колокольчикъ на опушкѣ лѣса,
Съ звонами, что внятны слуху фей,
Бархатисто-пышная завѣса,
Возлѣ лиловатыхъ орхидей.

Въ лепетѣ романса—цвѣтъ сирени,
Садъ мечты, и въ немъ упавшій листъ,
Въ красочномъ контрастѣ—свѣтъ и тѣни,
На рукѣ лилейной—аметистъ.

16. ФІОЛЕТОВЫЙ.

Мнѣ снилось множество цвѣтовъ,
Багряныхъ, алыхъ, золотистыхъ,
Сафирно-синихъ лепестковъ,
И сновъ, застывшихъ въ аметистахъ.

Но между всѣхъ цвѣточныхъ силъ,
Я видѣлъ, въ призрачной картинѣ,
Что красный цвѣтъ внизу застылъ,
А цвѣтъ зеленый—посрединѣ.

Но выше—выше, въ синеву,
10 Восходитъ множество фіалокъ,
И въ сновидѣньи наяву
Я вижу бѣлый храмъ Весталокъ.

[89]


Ихъ не встревожитъ зовъ ничей,
Имъ Ночь—моленія внушаетъ,
15 И взоръ фіалковыхъ очей
Въ себѣ бездонность отражаетъ.

И быстро, быстро, быстро—я
Несусь мечтою къ нимъ, предѣльнымъ,
Въ лѣсной пустынѣ Бытія
20 Забвенье пью фіаломъ цѣльнымъ.

17. ХРУСТАЛЬНО-СЕРЕБРИСТЫЙ.

Звуки лютни въ свѣтѣ лунномъ,
Словно сказка, неживые.
Въ сновидѣньи многострунномъ
Слезы флейты звуковыя.

Лики сонныхъ бѣлыхъ лилій
Въ озерной зеркальной влагѣ,
Призракъ ангеловъ, ихъ крылій,
Сонъ царевны въ лунной сагѣ.


18. ОПАЛОВО-ЗИМНІЙ.

Легкій слой чуть выпавшаго снѣга,
Серпъ Луны въ лазури блѣдно-синей,
Сѣть вѣтвей, узорная ихъ нѣга,
Кружевомъ на всемъ—воздушный иней.

Духовъ серебристыхъ замокъ стройный,
Сонмы фей въ сплетеньяхъ менуэта,
Танецъ блестокъ, матово-спокойный,
Балъ снѣжинокъ, вымышленность свѣта.

[90]
19. ГОЛУБОВАТО-БѢЛЫЙ И КРАСНОВАТО-СѢРЫЙ.

Голубовато-бѣлый и красновато-сѣрый,
Въ дворцѣ людского мозга два цвѣта-вещества.
Безъ нихъ мы не имѣли бъ ни знанія, ни вѣры,
Лишь съ ними область чувства и наша мысль жива.

Чрезъ нихъ намъ ярко свѣтятъ душевные эѳиры,
Напѣвность ощущеній слагается въ узоръ.
Въ дворцѣ людского мозга играютъ скрипки, лиры,
И чудо-панорама струитъ просвѣтъ во взоръ.

Во внутреннихъ чертогахъ сокровища безъ мѣры,
10 Цвѣтутъ, пьянятъ, чаруютъ—не день, не часъ, вѣка—
Голубовато-бѣлый и красновато-сѣрый,
Въ дворцѣ людского мозга два странные цвѣтка.

20. БѢЛЫЙ.

Нарциссъ, восторгъ самовлюбленности,
До боли сладостные сны,
Любовь—до смерти, до бездонности,
Всевластность чистой Бѣлизны.

Нарциссъ, забвенье жизни, жалости,
Желанье, страстность—до того,
Что въ бѣломъ—въ бѣломъ!—вспышка алости,
Забвенье лика своего.

Нарциссъ, туманъ самовнушенія,
10 Любовь къ любви, вопросъ-отвѣтъ,
Загадка Жизни, отраженіе,
Вѣнчальный саванъ, бѣлый цвѣтъ.

[91]
21. ЧЕРНЫЙ.

Какъ ни странно это слышать, все же истина вѣрна:—
Свѣтъ противникъ, мракъ помощникъ проростанію зерна.

Подъ землею призракъ жизни долженъ выждать нужный срокъ,
Чтобы колосъ золотистый изъ него родиться могъ.

Въ черной тьмѣ—біенье жизни, зелень блѣдная, ростокъ,
Лишь за этимъ—стебель, колосъ, пышность зеренъ, желтый сокъ.

Міровой цвѣтокъ, который названъ Солнцемъ межь людей,
Утомясь, уходитъ въ горы, или въ глубь ночныхъ морей.

Но, побывши въ сонномъ мракѣ, въ часъ разсвѣта, послѣ грезъ,
10 Онъ горитъ пышнѣе, чѣмъ маки, ярче самыхъ пышныхъ розъ.

Черный уголь—символъ жизни, а не смерти для меня:—
Былъ Огонь здѣсь, говорю я, будетъ вновь напѣвъ Огня.

И не черный ли намъ уголь, чтобъ украсить свѣтлый часъ,
Изъ себя произраждаетъ ярко-праздничный алмазъ.

15 Всѣ цвѣта въ одномъ согласны: входятъ всѣ они—въ цвѣты.
Черной тьмѣ—привѣтъ мой свѣтлый, въ Литургіи Красоты!




Примѣчанія

  • Циклъ из двадцати двухъ стихотвореній.
  1. Фата-моргана — сложное оптическое явление в атмосфере. (прим. редактора Викитеки)