Присланъ былъ приказъ послать въ Смоленскъ съ требованіями для полученія провіанта и фуража. Меня опять послали за тѣмъ и другимъ. Провіантъ и фуражъ были сложены въ огромныхъ магазинахъ и скирдахъ около бастіона; ассигновку производилъ генералъ-интендантъ Канкринъ. Интендантство находилось за Днѣпромъ, на другой сторонѣ города, въ предмѣстіи, за Молоховскими воротами, въ довольно большомъ деревянномъ домѣ. Какъ домъ, такъ и площадь предъ домомъ были заняты пріемщиками со всѣхъ полковъ: пѣхотныхъ, кавалерійскихъ, гвардейскихъ, артиллерійскихъ ротъ и другихъ командъ. Домъ былъ набитъ офицерами; съ трудомъ можно было добраться въ комнату, гдѣ посрединѣ за столомъ засѣдалъ генералъ Канкринъ съ своимъ присутствіемъ. Со всѣхъ сторонъ справа, слѣва и чрезъ головы, подавали ему требованія. Не было никакого порядка; всѣ кричали, что солдаты и лошади умираютъ съ голоду и просили скорѣйшей ассигновки. Канкринъ просилъ соблюдать порядокъ, сердился и угрожалъ, что броситъ присутствіе, но ничего не помогало. Сначала прочитывалъ требованія, а потомъ хваталъ перо и подписывалъ: «отпустить половину» или «четвертую часть означеннаго въ требованіи.»
Получивши ассигновку, отправился я въ магазины. Тамъ тоже была страшная суматоха, но коммиссіонеры и подрядчики сами употребляли всѣ усилія, какъ бы поскорѣе сбыть съ рукъ свои запасы, и тутъ было меньше остановки. Отправивши все принятое съ командою, пошелъ я по городу. Жители были въ страшной тревогѣ. Лавки, магазины и рынки были наполнены товарами и разными продуктами. Товары отдавали въ убытокъ за всякую предлагаемую цѣну; каждый старался сбыть съ рукъ свои продукты. Никто не зналъ, чѣмъ кончится дѣло, но всѣ знали, что Вильно, Полоцкъ, Витебскъ, Могилевъ и другія мѣста въ рукахъ непріятеля; что тамъ все берутъ и грабятъ и что такая же участь можетъ постигнуть и Смоленскъ. Накупилъ я для ротнаго командира и штабсъ-капитана сахару, чаю, табаку, бѣлаго хлѣба и другихъ запасовъ; на свою же долю и для другихъ офицеровъ мало чего довелось купить—не было денегъ.
Получивши въ первый разъ изъ магазиновъ недостаточную ассигновку, на другой день опять отправился съ требованіемъ. Въ интенданствѣ суматоха была, кажется, еще большая. Нужно только представить, сколько было полковъ, артиллерійскихъ ротъ и другихъ командъ и отъ всѣхъ были особые пріемщики. Трудно было добраться до присутственнаго стола. Между тѣмъ время проходило для насъ довольно весело; встрѣчались съ знакомыми и однокашниками разныхъ командъ.
Въ присутствіи Канкринъ почти на лету подхватывалъ требованія, не просматривая подписывалъ: «Отпустить по сему. Канкринъ.» Онъ, впрочемъ, замѣчалъ нѣкоторымъ: «Да вы уже получали?» а тѣ увѣряли, что они пришли только въ первый разъ. Такъ какъ Канкринъ первоначально давалъ ассигновку на половину или четвертую часть того количества, которое значилось въ требованіи, то на другой же день являлись тѣже самые офицеры съ новыми требованіями, а иные въ одинъ день по два раза. Я самъ въ теченіи первоначальнаго нашего пребыванія подъ Смоленскомъ былъ три раза съ требованіемъ. На этотъ разъ я долженъ былъ часа два проталкиваться къ столу. Было уже за полдень, Канкринъ обратился къ офицерамъ: «Прошу васъ, господа, дайте мнѣ сколько-нибудь покою. Я тоже человѣкъ и по сію пору ничего еще не ѣлъ.» А офицеры все свое: сдѣлайте милость, подпишите, да подпишите.—Такимъ образомъ производилась ассигновка и пріемъ провіанта и фуража; небыло никакого порядка. Да и то надо сказать, что всякій требовалъ и бралъ то, что было необходимо, какъ въ настоящее время, такъ и въ запасъ. Лишняго никто не сталъ бы и брать, потому что некуда было съ нимъ дѣваться. Провіантомъ наполнили фуры и полуфурки; овса могли взять въ запасъ небольшое количество кавалеристы, а больше артиллерійскія роты, имѣя возможность помѣстить его на зарядныхъ ящикахъ и лафетахъ. И за всѣмъ тѣмъ въ легкой ротѣ, напримѣръ, нельзя было помѣстить больше тридцати четвертей, т. е. дней на шесть. Послѣ уже, на походѣ отъ Смоленска, былъ учрежденъ лучшій порядокъ. Когда подходилъ изъ губерній какой нибудь транспортъ, то дѣлили его по корпусамъ и уже въ корпусной квартирѣ назначали сколько кому слѣдовало получить. Походомъ отъ Смоленска получали провіантъ и фуражъ въ маломъ количествѣ: на легкую роту выдавали четвертей по пяти овса, по нѣсколько четвертей крупъ и сухарей. Случалось иногда давали въ роту по одному или по два быка на говядину и по нѣсколько ведеръ водки.
Въ Смоленскѣ сошлось насъ нѣсколько знакомыхъ офицеровъ; одинъ, увидѣвъ по дорогѣ винный погребъ, предложилъ зайти и распить бутылку вина. Потребовали бутылку дешевенькаго. Подошелъ къ намъ хозяинъ и началъ говорить: «Что же это будетъ и куда мнѣ дѣваться съ моимъ имуществомъ. Сдѣлайте милость, господа, рекомендуйте меня вашимъ знакомымъ. Хоть бы что-нибудь сбыть.» И принялся самъ откупоривать бутылки и угощать насъ дорогими винами. Такъ было и по другимъ мѣстамъ и лавкамъ. Трактиры, кофейни и рестораны тоже были набиты офицерами, тамъ не успѣвали удовлетворять требованій: къ тому же открылась и картежная игра. Пили и играли безъ разсчета. У кого были деньги, тотъ имѣлъ въ виду: можетъ-быть завтра убьютъ, такъ все пропадетъ. Хотя можно сказать, что большая часть офицеровъ были бѣдняки, но много было и богачей. Въ арміи былъ цвѣтъ молодежи со всей Россіи. Въ Смоленскѣ всѣ запаслись необходимымъ, а кто имѣлъ средства, то и предметами роскоши. Подъ конецъ не только раскупили все, особенно продовольственные продукты, но и продавали ихъ по цѣнамъ уже чрезвычайно высокимъ. За бѣлый хлѣбъ, который продавали прежде по десяти копѣекъ ассигнаціями, платили по рублю; табакъ двухрублевый продавали по десяти рублей; въ такой же соразмѣрности продавались и прочіе продукты.
Во весь нашъ походъ отъ Лиды до Дриссы и оттуда до Смоленска, несмотря на дурную сначала погоду и трудные переходы, всѣ до послѣдняго солдата были бодры и веселы. Больныхъ и отсталыхъ было не болѣе, какъ и въ обыкновенныхъ походахъ; лошади были въ хорошемъ тѣлѣ и не изнурены. Досадно и непріятно было только то, что мы все отступаемъ; подъ конецъ начали даже роптать на главнокомандующихъ, но какъ всѣмъ было извѣстно, что непріятель несравненно превосходитъ насъ числомъ войскъ, то сносили терпѣливо. Надѣялись, что, по соединеніи съ княземъ Багратіономъ, силы наши уравняются и тогда мы ударимъ на непріятеля.
Объявили походъ на Рудню и разнесся слухъ, что идемъ аттаковать непріятеля. Этому извѣстію чрезвычайно всѣ обрадовались. Пошли къ Руднѣ, оттуда пошли куда-то направо, потомъ опять назадъ, а тамъ обратно въ Смоленскъ. Погода была жаркая и переходы очень утомительные. Начали говорить, что бродимъ безъ толку и сами не зная куда и зачѣмъ, а тутъ еще пронесся слухъ, что главнокомандующіе между собою не поладили. Всѣ стояли за князя Багратіона и начали обвинять Барклая-де-Толли, особенно при тяжкомъ обратномъ походѣ къ Смоленску. Когда, подходя, услышали канонаду и разнесся слухъ, что Наполеонъ обманулъ нашихъ и французы напали на Смоленскъ и вѣроятно уже взяли его, то явно начали роптать. Приближаясь къ Смоленску, услышали безпрерывную сильную канонаду. Остановились мы довольно поздно, на возвышенности, гдѣ стояли и прежде. Тутъ же узнали, что генералъ Раевскій хотя и съ большими усиліями, но отстоялъ Смоленскъ; это извѣстіе нѣсколько успокоило умы.
На другой день, 5-го августа, день достопамятной Смоленской битвы, задолго еще до свѣта, приказано было генералу Дохтурову съ 6-мъ корпусомъ занять городъ и готовиться къ сраженію. Нашей бригады батарейная рота заняла бастіонъ, легкую № 13 роту поставили у Молоховскихъ воротъ. Наша № 12 рота, перешедши мостъ и поднявшись въ городѣ на гору, остановилась; тутъ простояли мы недолго, воротили насъ назадъ и разставили по берегу рѣки Днѣпра, около имѣющихся тамъ бродовъ, въ разныхъ мѣстахъ по четыре орудія. Мнѣ съ другимъ офицеромъ досталось стать на правой сторонѣ, противъ оврага Красненскаго предмѣстія, и для прикрытія намъ дали роту Софійскаго полка; съ нами былъ и нашъ ротный командиръ. Въ Красненскомъ предмѣстіи были полки Либавскій и Софійскій; прочіе полки, какъ нашей 7-й дивизіи, такъ и 24-ой нашего же корпуса съ артиллеріей, были разставлены вокругъ Смоленска. Съ нашей позиціи видны были: городская стѣна противъ Красненскаго предмѣстья до самаго бастіона и самый бастіонъ, наши корпуса, расположенные сзади на возвышенности, и тамъ же, впереди ихъ, выстроенныя артиллерійскія роты. На лѣвой сторонѣ тоже видна была возвышенность съ кладбищенскою церковью и артиллерія, расположенная на этой возвышенности, видѣнъ былъ мостъ и городская стѣна по рѣкѣ Днѣпру.
Съ восходомъ солнца направо отъ насъ, въ концѣ Красненскаго предмѣстія, открылась ружейная перестрѣлка. Перестрѣлка начала распространяться вокругъ города. На нашихъ глазахъ началась пушечная канонада съ бастіона, но въ кого стрѣляли—намъ за горой не было видно. Что же было дальше за бастіономъ и что тамъ дѣлалось, этого мы совсѣмъ не знали. Слышна была только всеобщая стрѣльба. Ружейная перестрѣлка то приближалась къ намъ, то удалялась. Дѣйствующихъ лицъ за строеніями и садами мы не видѣли, а видѣли только дымъ отъ выстрѣловъ да пули, которыя просвистывали около насъ. Такъ продолжалось довольно долго; мы стояли спокойно и приготовились дѣйствовать. Солдаты, какъ наши, такъ и пѣхотные, въ ближайшихъ домахъ набрали горшковъ, накопали по огородамъ картофеля и варили его на берегу рѣки. Одинъ изъ нашихъ пѣхотныхъ солдатъ взялъ въ плѣнъ француза и притащилъ его къ намъ. Французъ этотъ, молодой еще человѣкъ, былъ въ чрезвычайномъ страхѣ и смотрѣлъ помутившимися глазами. Подступили къ нему офицеры и солдаты. Я и еще одинъ пѣхотный офицеръ знали немного по французски и начали его распрашивать, но онъ только ворочалъ глазами. Съ трудомъ допросились мы, что онъ изъ корпуса Нея и родомъ изъ Лангедока. Солдаты предлагали ему картофель, а онъ только безумно улыбался. Едва могли его успокоить; кажется, онъ думалъ, что его живаго будутъ ѣсть. Тутъ многіе говорили: «Если между славными и храбрыми наполеоновскими солдатами много такихъ, такъ не очень же страшны французы.»
Было уже далеко за полдень, когда вдругъ на бастіонѣ и кругомъ города очень усилилась пушечная пальба. Начали стрѣлять наши батареи съ возвышенности, правѣе насъ, и батареи на кладбищѣ, съ лѣвой стороны. Ружейная перестрѣлка на форштатѣ начала быстро приближаться и пули посыпались на насъ. По берегу рѣки, по форштатской дорогѣ и по садамъ, расположеннымъ по горѣ, начали тѣснить нашу пѣхоту къ крѣпостной стѣнѣ, а съ горы, противъ нашихъ орудій, стали спускаться непріятельскія колонны. Тутъ нашъ ротный командиръ приказалъ дѣйствовать и мы начали стрѣлять ядрами и гранатами изъ двухъ пушекъ и двухъ единороговъ. Потомъ, когда наша пѣхота подошла почти къ самымъ стѣнамъ, а французы спускались съ горы, мы стрѣляли картечью. Французы поставили на горѣ батарею. Первое пущенное ими ядро ударило передъ нами въ рѣку и брызги поднялись фонтаномъ; за тѣмъ другое ядро ударило въ близьлежащій домъ и отбило въ немъ уголъ. Это были первыя ядра, дѣйствія которыхъ довелось мнѣ видѣть. Признаюсь, я почувствовалъ какое-то сотрясеніе въ колѣнахъ. Ядра непріятельскія визжали около насъ безпрерывно,—мы тоже дѣйствовали. Пули ружейныя свистѣли кругомъ, такъ-какъ мы стояли на берегу рѣки, подъ большими вербами, то сбиваемыя съ нихъ вѣтки и листья сыпались на насъ. Свистъ пуль, въ сравненіи съ визгомъ ядеръ и клокотаніемъ гранатъ, показался мнѣ тогда ничтожнымъ. Пушечная и ружейная пальба кипѣла кругомъ стѣнъ Смоленска. Стрѣляли наши батареи съ возвышенностей справа и слѣва отъ насъ, а по нимъ—французы. Такъ-какъ эти батареи были на довольно дальнемъ разстояніи, то много гранатъ разрывалось высоко въ воздухѣ и оттуда раздавались звуки отъ разрыва, а съ правой стороны отъ насъ изрѣдка просвистывали осколки отъ нихъ. Такъ продолжалось довольно долго. Съ нашей стороны французы подались назадъ и стрѣльба сдѣлалась гораздо слабѣе и почти затихла. Въ городѣ началъ показываться дымокъ отъ гранатъ, которыя туда бросали. По сторонамъ нашихъ орудій были заборы изъ плетня; я съ товарищемъ моимъ пошелъ посмотрѣть, какъ пули попробивали ихъ, но не успѣли сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ пуля пролетѣла между моими рукой и ногой, палецъ лѣвой руки какъ-будто обожгло, а панталоны пробило. Между тѣмъ пальба, какъ ружейная, такъ и пушечная, все продолжалась вокругъ города, хотя и не такая сильная; батареи съ возвышенностей тоже не переставали стрѣлять.
Начинало уже вечерѣть и тутъ-то поднялась самая усиленная стрѣльба. Гранаты рвало надъ городомъ. Французы сильно потѣснили нашихъ опять съ форштата; колонны ихъ начали спускаться съ горы противъ насъ и въ оврагъ противъ бастіона и напирали по большой форштатской дорогѣ. Наша пѣхота отступила подъ самыя стѣны; одинъ нашъ баталіонъ притѣснили къ рѣкѣ и онъ бросился въ бродъ. Показавшаяся на самомъ берегу, противъ насъ, густая толпа французовъ выстрѣлила залпомъ въ насъ и въ наше прикрытіе, этимъ залпомъ у насъ ранило и убило людей больше, чѣмъ во весь день. Наше прикрытіе стало стрѣлять въ нихъ изъ ружей, а мы картечью и нѣсколькими выстрѣлами ихъ разсѣяли. Наши войска прижались къ самой стѣнѣ, а французы заняли оврагъ и стрѣляли въ нихъ. Въ это время уже почти стемнѣло, а потому огонь отъ выстрѣловъ блисталъ, какъ иллюминація. Мы стрѣляли изъ орудій въ оврагъ картечью; подъѣхало еще нѣсколько орудій, по дорогѣ отъ моста, и тоже стали стрѣлять въ оврагъ. Наша пѣхота, расположившаяся подъ стѣной до самаго бастіона, стрѣляла оттуда; стѣна была какъ будто въ огненной, сверкающей полосѣ. Наконецъ французы не выдержали и ушли. Много легло ихъ въ этотъ разъ въ Красненскомъ предмѣстьи, особенно въ оврагѣ. Вскорѣ городъ запылалъ со всѣхъ сторонъ; пожаръ былъ страшный и все освѣтилось. Сраженіе кончилось и мы остались ночевать на тѣхъ же самыхъ мѣстахъ.
Подъ Смоленскомъ въ первый разъ я былъ въ сраженіи. Оно показалось мнѣ не слишкомъ страшнымъ. Я ожидалъ чего-то большаго. Съ дѣтства любилъ я читать книги о военныхъ дѣйствіяхъ. Сначала попались мнѣ книги, бывшія у моего отца, подъ заглавіемъ: «Троянская брань», «Жизнь и дѣянія принца Евгенія Савойскаго», потомъ походы Суворова и тому подобныя книги. Въ дѣтствѣ особенно сильное впечатлѣніе производила на меня книга: «Троянская брань», гдѣ Гекторъ въ одинъ день собственною рукой убивалъ грековъ тысячами. Слыша про храбрость французскихъ войскъ, я думалъ, что будутъ драться не только штыками, но прикладами, руками и зубами. Здѣсь же только стрѣляли и подавались взадъ или впередъ. Не было съ нашей стороны ни кавалерійскихъ аттакъ, ни рукопашныхъ схватокъ; только свистѣли пули, визжали ядра и особенно непріятенъ былъ неправильный визгъ гранатныхъ осколковъ.
Вообще военные писатели, даже и новѣйшіе, пишутъ такъ о военныхъ дѣйствіяхъ, что, читая ихъ, дѣлается страшнѣе, чѣмъ на самомъ дѣлѣ бываетъ. Природа человѣка имѣетъ свои предѣлы: отъ излишней боли—люди лишаются чувствъ, отъ сильнаго страха—падаютъ въ обморокъ; а тутъ не было ничего подобнаго; можетъ-быть у кого нибудь и стучали зубы, но это трудно было замѣтить. Къ тому же боязнь показать себя трусомъ передъ другими заглушала страхъ. Въ первый разъ видѣнные мною плѣнные французы показались мнѣ грозными; потомъ плѣнные подъ Витебскомъ и въ другихъ мѣстахъ смотрѣли уже скромно, а подъ Смоленскомъ и того скромнѣе. Первую аттаку французы повели какъ будто нерѣшительно, во вторую аттаку предъ вечеромъ, надо сказать правду, бросались быстро и живо и оттѣснили нашихъ къ стѣнѣ и рѣкѣ, но, дошедши до оврага, остановились, какъ одурѣлые, не двигаясь ни назадъ, ни впередъ. Огонь нашей пѣхоты былъ живой и быстрый, и такъ какъ наша артиллерія стрѣляла еще картечью съ двухъ сторонъ, то уронъ ихъ здѣсь вѣроятно былъ огромный.
Наступила ночь, сраженіе прекратилось, городъ пылалъ и освѣщалъ окрестности. Ротный командиръ, бывшій съ нами почти все время, уѣхалъ къ другимъ орудіямъ. Орудія зарядили картечью, часовыхъ поставили съ зажженными пальниками, прикрытіе тоже было съ заряженными ружьями на случай ночнаго нападенія. Мнѣ и товарищу моему показалось скучно сидѣть у орудій цѣлую ночь и мы взошли въ ближайшую избу. Хозяевъ въ ней мы не нашли и она была совсѣмъ пустая, стояла лишь одна кровать, на которой лежало нѣсколько соломы, и мы завалились спать не раздѣваясь. День предъ сраженіемъ провели мы въ утомительномъ походѣ; ночью пришлось отдыхать немного, а тутъ цѣлый день пробыли въ сраженіи, а потому и не мудрено, что насъ одолѣла усталость и мы скоро и крѣпко заснули. Долго ли мы спали—незнаю, только мы оба проснулись отъ голоса, который раздался въ дверяхъ избы:—«Господа офицеры! господа офицеры!»—Мы вскочили съ кровати. Послѣ, когда мы сознались другъ другу, то вышло, что намъ обоимъ этотъ голосъ показался голосомъ нашего неугомоннаго генерала Костенецкаго, мы подумали, что онъ объѣзжаетъ артиллерію и, не нашедши при орудіяхъ офицеровъ, пошелъ ихъ отыскивать и при этомъ ужь конечно достанется намъ. Товарищъ мой толкалъ меня, а я—его, заставляя идти впередъ и имѣя въ виду: какъ бы только лицомъ къ лицу генерала поставить товарища, а самому пользуясь темнотою улизнуть. Наконецъ я осмѣлился спросить: «кто тамъ?»—Это я, хозяинъ дома, услышали мы въ отвѣтъ, пришелъ навѣстить свой домишко, да и ваши уже собираются въ походъ.—Вышедши, узнали мы отъ фейерверкеровъ, что приказано уходить, что они насъ искали и не могли найти. Собрались мы скоро и вышли на большую дорогу. По ней тянулись войска изъ Смоленска, это былъ нашъ корпусъ и мы присоединились къ нему. Было еще темно, когда мы проходили по Петербургскому предмѣстію. Выйдя на разсвѣтѣ за городъ, мы проходили мимо расположенныхъ на возвышенности корпусовъ, не участвовавшихъ въ дѣлѣ. Офицеры выходили и смотрѣли на насъ съ завистію, а мы шли гордо, поднявши головы.
