Человечество обречено, по-видимому, переживать периодически то торжественный подъем духа, окрыленного светлой радостью жизни, то его упадок под бременем тоски и разочарования. Это заметил еще Вольтер, сказав, что человечество живет «либо в судорогах тревоги, либо в летаргии скуки», и — в этом заколдованный круг человеческой жизни. Позднее Карлейль уподобил всю историю судорожному поворачиванию с боку на бок больного на своей койке, разумея под больным род людской.
Но никогда, однако же, пессимизм не имел такого распространения и такой убежденной, настойчивой проповеди, как в наши дни. В наши дни он вырос и созрел в целую философскую доктрину, твердо поставленную и глубокомысленно аргументированную такими первостепенными, серьезными умами, как Шопенгауэр и Гартман. И хотя более спокойные, оптимистически настроенные мыслители ограничивают царство пессимизма данным переходным историческим моментом и верят в наступление спасительной ему реакции в более или менее близком будущем, тем не менее мрак отчаяния всё гуще залегает на душу современного человека, всё более окрашивает собой и литературу и искусство, и дает господствующий тон общественному настроению. Таким образом, являются опасения, что, пока солнце взойдет, эта едкая роса пессимизма, как ржавчина, переест все нравственные скрепы, на которых мир держится.
Опасения эти находят для себя разительное подкрепление, между прочим, в статистике сумасшествий и самоубийств. Дознано, что и те и другие повсеместно в культурных странах увеличиваются в ужасающей прогрессии. Известный итальянский статистик Морзелли доказал, как непреложный факт, что почти во всей Европе число самоубийств возрастает, сравнительно, гораздо быстрее, чем число населения. В такой же прогрессии возрастает и количество случаев душевной болезни, находящихся в прямом отношении к числу самоубийств, как их главнейший мотив. Геттингенский ученый, Людвиг Мейер, высчитал, что в Англии за двадцать лет (с 1863 г. по 1883 г.) число умалишенных возросло с 34 т. до 70-ти т.; во Франции в 1835 г. один умалишенный приходился на 3,600 жителей, а в 1882 г. уже один на 770 ж., в Америке же одновременно приходился один сумасшедший на 299 здравомыслящих; в Пруссии возрастание числа этих несчастных выражается 4—5% относительно увеличения населения.
То же печальное явление замечается и у нас — преимущественно в больших центрах, главнее же в Петербурге. Число сумасшедших в петербургских больницах в течение десятилетия (с 1866 по 1876 г.) более чем удвоилось: с 200 оно перевалило за 400. А сколько же еще лечилось их на дому?!
Распространение душевных болезней ставится мыслителями в зависимость от развития цивилизации. Так думал еще Ж. Ж. Руссо. Знаменитый психиатр Рейль высказал, в виде общего положения, такую мысль, что человечество «шаг за шагом, всё больше приближается к дому умалишенных, по мере того, как подвигается вперед по пути материальной и интеллектуальной культуры». Происходит это от распространения пессимизма и крайнего недовольства жизнью и её формами. Несомненно, что потрясающие современное общество социальные и политические перевороты, потеря веры и идеалов, сменяющиеся, по закону реакции, скептицизмом, разочарованиями, апатией и скукой жизнью, имеют в этом отношении громадное значение, как, с другой стороны, имеют не меньшее значение постоянно усложняющиеся общественно-экономические условия жизни, делающие её для многих индивидуумов трудной и печальной до невыносимости.
Кроме того, развитие цивилизации, хотя и приносит человечеству огромные выгоды, но в то же время чрезмерно возбуждает эгоистические стремления, жажду наживы и наслаждений, погоню за роскошью и новизной. Все эти факторы порождают массу людей недовольных, несчастливых, с расстроенными нервами и разбитым здоровьем.
Морзелли определенно, на основании фактов, доказывает что сумасшествия и самоубийства, подобно преступлениям, являются последствием борьбы за существование. Самоубийства и преступления вполне аналогичны по своему происхождению. Разница между ними только в качественном отношении. На преступления идет субъект безнравственный, самоубийством кончает человек, брезгающий злом; но и преступник и самоубийца одинаково, говорит Морзелли, удаляются из жизни, как побежденные, слабые, не выдержавшие её борьбы.
Увеличение самоубийств находит себе объяснение и в Мальтусовом законе, ибо, как доказано цифрами, оно находится в прямой зависимости от оскудения, дороговизны, умножения бедности и т. д. Чтобы восстановилось равновесие между числом потребителей и количеством продуктов необходимо, чтобы известное число людей умерло. Жребий падает на тех, разумеется, кто менее способен к борьбе и работе, кто слаб силами и характером, словом, кто не сумеет отвоевать себе прибор за пиршественным столом жизни. Эти-то оставшиеся без приборов и кончают с собою тем или иным путем: одни умрут от голода и болезней, другие впадут в преступления, третьи сойдут с ума и наложат на себя руки.
Зависимость числа самоубийств от цен на хлеб и от общественных потрясений доказана статистикой неопровержимо. Такую зависимость между повышением цены на хлеб и возрастанием числа самоубийств в Петербурге вывел г. Кони. Потом, по наблюдениям статистиков, трудный для России год войны (1877-й) тоже выразился увеличением самоубийств по крайней мере, в Петербурге. Такое же разительное увеличение умопомешательств и самоубийств было замечено у нас в момент печальной памяти катастрофы 1-го марта.
Вообще, влияния, производящие самоубийства, Морзелли разбивает на три группы: 1) космические или естественные; 2) этнические или демографические; 3) социальные; и 4) личные биопсихологические.
Относительно космических влияний Морзелли пришел к заключению, что на число самоубийств оказывают некоторое действие перемены температуры по временам года и что на севере самоубийств больше, чем на юге. Исследование этнических и демографических влияний, а также влияний степени цивилизации и промышленности, не привели к ясным результатам, исключая того, что городские жители более подвержены самоубийствам, чем сельские, протестанты более, чем католики, и менее всех евреи, там, где эти три элемента живут вместе в значительных пропорциях. Что касается биопсихологических влияний, то оказывается неоспоримо, что женщины убивают себя менее мужчин в 3 или 4 раза; что самоубийства увеличиваются с возрастом, до крайних пределов жизни, что браки оказывают уменьшающее влияние, особенно у мужчин, а безбрачие и особенно вдовство усиливают самоубийства. Общественные условия и профессии, кажется, также имеют влияние, но не было достаточного числа фактов, чтобы выяснить это с должной определенностью. Что касается мотивов, то сведения официальной статистики весьма недостаточны, хотя есть возможность сделать некоторые интересные выводы, напр., тот, что мотивы самоубийства у женщин более возвышенны, великодушны, носят больший отпечаток высокой нравственности, чем у мужчин. Женщины крайне редко употребляют холодное или огнестрельное оружие для самоубийства; по большей части они или бросаются в воду, или удушаются угольным газом.
Затем, что касается общего числа самоубийц, то тот же ученый высчитал, что в одной Европе число их простирается ежегодно до 22 т. В частности прогрессия самоубийств выразилась такими цифрами: во Франции с 1827 по 1874 г. число самоубийств увеличилось на 78 проц. (в 1827 г. на 10,000 жителей самоубийств было 4,8, а в 1884 г. — 15,4), — в Пруссии с 1871 по 1877 г. — на 59 проц. и т. д. Такое же возрастание самоубийств замечено в Бельгии, Италии, Дании, России, Австрии и других государствах.
В России с 1803 по 1879 г. замечается общее возрастание цифры самоубийств, в первом десятилетии средний процент на миллион жителей был 17,6; в 1879 — 29,2; в 1803 г. было 582 случая самоубийств, в 1877 — 1664. Но в то время, как в России вообще число самоубийств, по Морзелли, в 10 раз менее, чем в Саксонии, в 3 раза менее, нежели в остальной Германии, почти в 5 раз, чем во Франции, и т. д., Петербург в данном отношении стоит вполне на высоте европейского уровня. Петербург «в этом отношении, — говорит г. Кони, — может занять одно из первых, если не первое место после Парижа» (В Париже на 1 мил. жит. 402 самоубийства, а в Петербурге — 206, тогда как в Берлине, напр., 170, в Лондоне — 87 и т. д.).
Самоубийства в Петербурге начали видимо увеличиваться с 1864 г. До этого года число их колебалось между 40 и 60 случаями; но затем оно начинает быстро и постоянно увеличиваться. К концу шестидесятых годов оно достигает до 100 с лишком случаев, а в течение первой половины семидесятых, в среднем расчете, самоубийств в нашей столице происходит более 150-ти в год. Оказалось, что в течение одного десятилетия цифра самоубийств в Петербурге утроилась. Замечательно, при этом, что увеличение это произошло отчасти на счет женщин. С 1858 по 1869 г. средним счетом самоубийц было 61,18 и в том числе женщин 9 или 14,7%, а в семидесятых годах из 151,6 самоубийц было женщин уже 29,6 или 19,2%. Интересно сравнить увеличение самоубийств с ростом населения. С 1863 по 1867 г. население в Петербурге возросло только на 8%, а число самоубийств — на 76%; с 1868 по 1872 г. население увеличилось на 15%, а самоубийства на 111%. И еще одно, не лишенное значения, сравнение: в течение обозреваемого десятилетия предметы первой необходимости (хлеб, мясо, дрова и пр.), вздорожали в Петербурге на 20% приблизительно, вздорожали также квартиры с лишком на 35%; между тем самоубийства увеличились на 300%. Одновременно с возрастанием числа самоубийств, повышалось в нашей столице, хотя в меньшей степени, число сумасшествий. Так, за пятилетие, с 1869 г. по 1873 г., самоубийства увеличились на 65%, а сумасшествия на 35%, но не следует забывать, что в число последних вошли только те случаи, когда больные были или освидетельствованы в губернском правлении, или помещены на излечение в больницы.
Относительно причин самоубийств, изучавший их в Петербурге, д-р Паномарев («Самоубийства в З. Европе и в России» — «Сборник сочинений по судебной медицине», 1880 г., т. III) дает следующие указания. Самоубийцы налагали на себя руки из-за болезней, пьянства, бедности, расстройства дел, долгов, любви, ревности, семейных раздоров, боязни суда, сумасшествия и — наконец, из подражательности. Больше всего случаев самоубийства происходит в Петербурге из-за пьянства и умопомешательства. Другой исследователь данного явления, д-р Гюбнер, подробно изучив причины самоубийства в 298 случаях, нашел, что в этом числе было: 114 жертв сильного пьянства, перешедшего в белую горячку, 112 умалишенных, 21 удрученных телесными болезнями и только 15 несчастливцев, огорченных «разными домашними расстройствами».
В физиологии умопомешательств самоубийства являются как бы кровавой иллюстрацией: близкая связь между этими двумя паталогическими фактами общественной жизни неразрывна, доказана медициной и подтверждается статистикой. Так, по сведениям санитарного ведомства в столице, за десятилетие (1858—1868 гг.), 37,58% всего числа случаев самоубийств произошло от умопомешательства и 38,30% — от пьянства, аналогичного и весьма родственного, по своей сущности, умопомешательству. Следовательно, более трех четвертей случаев (75,88%) самоубийств совершено заведомо не в нормальном состоянии душевных способностей. Но есть основание думать, что и в остальной сумме случаев умственное расстройство играло главную, если не единственную роль, в силу весьма вероятного мнения, что всякий самоубийца приходит к роковой развязке под влиянием душевной болезни. В материалах, служивших для нашего исследования, остальное число самоубийств за означенное десятилетие классифицировано весьма неопределенно. Так 17,10% случаев мотивировано «разными болезнями, касающимися (?) домашней жизни», и 7,02% — «телесными болезнями». Какие это могут быть болезни, касающиеся домашней жизни, понять очень трудно, и самая загадочность эта, а также крайняя ненаучность термина ясно говорят, что истинные мотивы в этой рубрике самоубийств не были, почему-либо, точно исследованы.
Да и действительно, так называемый, нервозизм — эта новая болезнь наших дней, распространением которой ученые объясняют увеличение душевных болезней и самоубийств, — до сих пор мало выяснен. По словам ученых, нервозизм есть «общее нервное расстройство, не подходящее ни под понятие об истерике, ни под понятие об ипохондрии»; это — болезненное состояние, «представляющее ряд более или менее многочисленных функциональных расстройств в сфере интеллектуальной, чувствительной, двигательной и даже внутренних органов». Можно судить по этому, как неясны очертания этой болезни, и как легко не заметить её у человека.
Достоверно одно только, что нервные расстройства и психические страдания чрезвычайно усилились в последнее время в культурных слоях общества и у нас и в З. Европе. По наблюдениям Бушю и других специалистов нервных болезней, — нервозизм составляет более и более частую болезнь во всём современном обществе. Чрезмерная раздражительность, мускульная слабость, неправильное пищеварение, беспокойный сон — составляют обычное явление между населением больших городов. В дальнейшем развитии такое состояние может повести к потере нравственного равновесия, ослаблению или извращению воли, галлюцинациям, меланхолии и, наконец, к самоубийству.
Любопытно, с этой точки зрения, распределение самоубийств по сословиям, степеням культурности и родам занятий. Так в Петербурге за рассматриваемый период самоубийств, в среднем расчете, приходилось на сто тысяч разночинцев — 36,3, крестьян — 20,3, ремесленников (мещан) — 34, чиновников и дворян — 22,1, военных — 18,9, купцов — 17 и представителей либеральных профессий — 8,8.
Что касается возрастов, то более всего самоубийц оказывается в цветущих и зрелых летах — от 20 до 40 л.; гораздо реже налагают на себя руки старики, но этого нельзя сказать о детях. Хотя в детском возрасте, сравнительно со зрелым, число самоубийств меньше, однако ж, в последнее время в Петербурге цифра детских самоубийств чрезвычайно увеличилась. Так, по вычислениям д-ра Пономарева с 1869 по 1878 г. в Петербурге 57 детей, от 8 до 16 лет (в том числе 42 мальчика и 15 девочек), изобличались в покушениях на самоубийство и из них в 18-ти случаях достигли цели, т. е. кончили смертью. 23 из этих малолетков покушались наложить на себя руки из-за боязни наказания и жестокого с ними обращения родителей, воспитателей и хозяев-ремесленников; в остальных случаях причины были разные. Из числа 57 детей, покусившихся на самоубийство, 49 человек, т. е. 87%, приходилось на долю детей из низших сословий: крестьян, мещан и разночинцев, и только 8 человек, т. е. 13%, на долю привилегированных сословий. Последними, вероятно, являлись, столь участившиеся в последнее время, жертвы детской «меланхолии», порожденной учебными неудачами в одолении классической премудрости.
В выборе орудий самоубийства тоже играет роль степень культурности. В то время, как простолюдины прибегают к грубым, примитивным способам — к петле, ножу, утоплению, интеллигенты часто на этот счет очень изысканны, но всего более предпочитают быстро действующее «благородное» огнестрельное оружие, либо сильный яд. В общем же числе петербургских самоубийц преобладают висельники и утопленники, а уже после них следуют, по численности, застрелившиеся. Вот более подробная роспись петербургских самоубийств по их способам за два года (1873 и 1874-й).
| мужч. | женщ. | всего | |
| Утопилось | 53 | 24 | 77 |
| Повесилось | 61 | 17 | 78 |
| Застрелилось | 43 | 3 | 46 |
| Зарезалось | 28 | 5 | 33 |
| Отравилось | 9 | 13 | 22 |
| Бросилось с высоты | 9 | — | 9 |
Бывают, кроме того, очень исключительные и замысловатые способы самоубийства. Напр., один лакей, служивший у гвардейского офицера, вздумал взорвать себя на воздух и с этой целью заперся в комнате, соорудил мину, из нескольких фунтов пороха и девяноста ружейных патронов, и поджег её, но отделался одними увечьями. Один крестьянин распорядился еще хитрее: он подложил свою голову под ножку тяжелой кровати и — она его раздавила до смерти. Затем, некоторые самоубийцы употребляют сложные способы, напр., кастрируют себя, или, приняв отраву, вдобавок стреляются, или, нанеся себе раны ножом, бросаются из окна, и т. под.
