Вышедъ во дворъ, Маруся увидала свой возъ на прежнемъ мѣстѣ; Тарасъ таскалъ изъ него охапками сѣно и подкладывалъ воламъ, а волы важно, съ достоинствомъ принимали должное угощеніе.
Съ тайнымъ трепетомъ ходила Маруся около воза, стараясь угадать то, что ее мучило.
Долго она такъ кружила, какъ раненная птичка надъ заваленнымъ гнѣздомъ; Тарасъ, сдѣлавъ порученное ему дѣло, заговаривалъ съ нею о томъ и о другомъ, но она отвѣчала ему кратко,—все ея существо было поглощено заботою, тревогою и упованіемъ.
Сообразивъ что это круженье около воза можетъ навлечь подозрѣнье, она удалилась отъ него и стала бродить по широкому двору; она заглянула въ густой садъ, посмотрѣла вдаль на поле.
— Что дѣлать? Что будетъ? думала она.
Вдругъ, проходя мимо груды камней, наваленной во дворѣ, она услыхала голосъ, явственно промолвившій:
— Спасибо, Маруся малая! Не бойся ничего,—все благополучно!
Она въ тоже мгновеніе узнала этотъ голосъ и, пораженная радостію какъ стрѣлою, вдругъ восхищенная и обезсиленная внезапно отлетѣвшими муками и тревогами, зашаталась, чуть не упала, и сѣла на землю, не имѣя силъ ступить дальше шагу.
Понемногу она пришла въ себя и внимательно разглядѣла мѣсто: груда камней, у которой она сидѣла, видно была навалена здѣсь очень давно, когда строился погребъ, каменною отдушиною выходившій во дворъ, и камни, оставшіеся отъ постройки, съ той поры очевидно не трогались, потому что они проросли травою и крапивою по всѣмъ извивчивымъ направленіямъ.
— Не ослышалась-ли я? подумала Маруся, вся замирая отъ томленія.
Но голосъ, выходя изъ подъ земли, прозвучалъ снова:
— Вѣрная моя дѣвочка! развесели свое сердечко! Переплыли мы самую быстрю,—на берегу, Богъ дастъ, не потонемъ!
Маруся долго оставалась недвижима, все еще прислушиваясь. По его слову, какъ по волшебному велѣнью, сердце ея исполнилось живою радостью, и потому на лицѣ заигралъ такой яркій, счастливый румянецъ, очи такъ засіяли и засвѣтились, что Тарасъ, гарцевавшій по дѣдовому двору, то въ гордомъ видѣ гетманскаго коня, то въ грозномъ видѣ самого гетмана, то въ личинѣ храбрыхъ казацкихъ вождей и полковниковъ, то, наконецъ, разгоряченный представляемыми имъ прекрасными и славными ролями, необузданно предаваясь прыжкамъ и скачкамъ въ собственномъ своемъ видѣ, очутившись передъ чужой дѣвочкой пораженъ былъ преобразившею ее перемѣною, остановился передъ нею въ нѣкоторомъ недоумѣніи и устремилъ на нее свои орлиные взгляды.
— Что ей дѣдъ далъ? подумалъ онъ. Что?
Передъ нимъ замелькали и заносились какія-то неясныя видѣнья смачныхъ маковниковъ въ меду, сластенъ, пряничныхъ коней, каленыхъ орѣховъ и прочихъ благъ. И чѣмъ больше глядѣлъ онъ на чужую дѣвочку, тѣмъ видѣнья эти становились фантастичнѣе, заманчивѣе, а вмѣстѣ съ тѣмъ все болѣе раздражали и волновали его. Недоумѣвающій, чающій, онъ стоялъ и глядѣлъ, болѣе чѣмъ когда либо подобный хищному орленку, расправившему крылья, навострившему клювъ, зорко оглядывающему окомъ, въ какую сторону летѣть на добычу.
Онъ весь вздрогнулъ, когда Маруся заговорила:
— А что, хлопчику, пойдемъ можетъ мы съ тобою въ садокъ?
— Идемъ, отвѣчалъ онъ съ нѣкоторымъ колебаніемъ, какъ человѣкъ, который еще не увѣренъ, выиграет-ли онъ отъ этого или проиграетъ.—А что дѣдъ далъ?
— Кому? спросила Маруся.
— Тебѣ?
— Ничего.
— Такъ пообѣщалъ? Что пообѣщалъ?
— Ничего.
Тарасъ поглядѣлъ на гостью пристально и недовѣрчиво.
— Чего жъ такъ рада? спросилъ онъ.
— Я?
Она хотѣла было сказать: «я не рада», но не могла и сказала только:
— Пойдемъ въ садокъ.
И они пошли въ садокъ, и гуляли тамъ, и рвали ягоды, и разсуждали о разныхъ разностяхъ.
Хлопецъ Тарасъ разсуждать былъ охотникъ; особенно разсуждать о томъ, какъ-бы онъ то или другое устроилъ на мѣстѣ пана гетмана, и ужъ конечно не счесть никому, будь онъ хотя и звѣздочетъ, сколько на словахъ перекрутилъ онъ разнородной невіры, сколько городовъ обезпечилъ, сколько селъ и деревень обогатилъ. Рѣчи хлопца Тараса были заманчивы въ этомъ случаѣ какъ медъ,—впрочемъ, глядя на него, можно было увѣренно положить, что и дѣла его не будутъ полынью.
Я не знаю, много-ли есть на свѣтѣ вещей лучше прогулки по душистому, свѣжо благоухающему, густому саду, когда сердце играетъ и все ваше существо, послѣ жгучаго ожиданья и томительнаго сомнѣнья, точно смѣется! Дай Богъ погулять такъ всякому доброму человѣку хоть одинъ разъ въ жизни!
Такъ гуляла Маруся, слѣдя за Тарасомъ по всѣмъ угламъ и закоулкамъ сада, и толкуя съ нимъ о томъ и о семъ.
А Тарасъ, водя гостью по саду, угощая ее ягодами и занимая разговорами, все-таки время отъ времени взглядывалъ на нее съ сомнѣніемъ и никакъ не могъ отогнать отъ себя тѣхъ неясныхъ, заманчивыхъ видѣній таинственныхъ маковниковъ, бубликовъ, сластенъ и всякихъ другихъ смаковъ, гдѣ-то близко сущихъ и являвшихся передъ нимъ всякій разъ, какъ только обращалось къ нему сіяющее личико гостьи.