Международный язык (Заменгоф)/Предисловие

Международный языкъ
автор Д-ръ Эсперанто

Источник: Д-ръ Эсперанто. Международный языкъ. — 1 изд. — Варшава: Типо-Литографія Х. Кельтера, 1887. — С. 3—34.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

---

Предлагаемую брошюру читатель, вероятно, возьмет в руки с недоверием, с предвзятою мыслью, что ему будет предложена какая-нибудь несбыточная утопия; я должен поэтому прежде всего просить читателя отложить эту предвзятую мысль и отнестись серьёзно и критически к предлагаемому делу.

Не стану здесь много распространяться о том, какое громадное значение имело бы для человечества введение одного, всеми признанного, международного языка, который составлял бы равнозаконное достояние всего мира, не принадлежа в частности ни одному из существующих народов. Сколько времени и трудов тратится на изучение чужих языков, и при всём том, выезжая за пределы отечества, мы обыкновенно не в состоянии объясняться с себе подобными людьми. Сколько времени, трудов и материальных средств тратится на то, чтобы произведения одной литературы присвоить всем другим литературам, и в конце концов каждый из нас может по переводам знакомиться только с самою ничтожною частью чужих литератур; при существовании же международнаго языка все переводы производились бы только на этот последний, как на средний, понятный всем, а сочинения, носящие интернациональный характер, может быть, писались бы прямо на нём. Пали бы китайские стены между человеческими литературами; литературные произведения других народов сделались бы для нас столь же доступными, как произведения нашего собственного народа; лектура сделалась бы общею для всех людей, а вместе с нею и воспитание, идеалы, убеждения, стремления, — и народы сблизились бы в одну семью. Вынужденные делить своё время между различными языками, мы не в состоянии как следует отдаться ни одному из них, и потому с одной стороны редко кто из нас владеет в совершенстве даже родным языком, а с другой стороны сами языки не могут как следует вырабатываться, и, говоря родным языком, мы вынуждены часто или заимствовать слова и выражения у других народов, или изъясняться неточно и даже мыслить неповоротливо вследствие недостаточности языка. Другое дело было бы, если бы каждый из нас имел только два языка, — тогда мы бы лучше ими владели, а сами эти языки могли бы более обрабатываться и обогащаться и стояли бы гораздо выше, чем каждый из них стоит теперь. А ведь язык это главный двигатель цивилизации: благодаря ему мы так возвысились над животными, и чем выше стоит язык, тем скорее прогрессирует народ. Различие языков составляет сущность различия и взаимной вражды национальностей, ибо это прежде всего бросается в глаза при встрече людей: люди не понимают друг друга и потому чуждаются друг друга. Встречаясь с людьми, мы не спрашиваем, какие у них политические убеждения, на какой части земного шара они родились, где жили их предки несколько тысяч лет тому назад: но эти люди заговорят, и каждый звук их речи напоминает нам, что они нам чужие. Кто раз попробовал жить в городе, населённом людьми различных, борющихся между собою, наций, тот почувствовал без сомнения, какую громадную услугу оказал бы человечеству интернациональный язык, который, не вторгаясь в домашнюю жизнь народов, мог бы, по крайней мере в странах с разноязычным населением, быть языком государственным и общественным. Какое, наконец, огромное значение имел бы международный язык для науки, торговли — словом на каждом шагу, — об этом, я думаю, мне нечего распространяться. Кто хоть раз серьёзно задумался над этим вопросом, тот согласится, что никакая жертва не была бы слишком велика, если бы мы могли ею добыть себе общечеловеческий язык. Поэтому всякая, даже самая слабая, попытка в этом направлении заслуживает внимания. Делу, которое я предлагаю теперь читающей публике, я посвятил свои лучшие годы; надеюсь, что и читатель, ввиду важности дела, охотно посвятит ему немножко терпения и внимательно прочтёт предлагаемую брошюру до конца.

Не буду здесь разбирать различные попытки, сделанные с целью создания международнаго языка. Обращу только внимание читателя на то, что все эти попытки или представляли собой систему знаков для краткого изъяснения в случае нужды, или ограничивались самым естественным упрощением грамматики и заменой существующих в языках слов — другими, произвольно придуманными. Попытки первой категории были так сложны и так непрактичны, что умирали сейчас же после рождения; попытки второй категории представляли уже собою, правда, языки, но в них международного не было ровно ничего. Авторы почему-то называли свои языки «всемирными», потому разве, что во всём мире не было ни одного лица, с которыми можно было бы объясняться на этих языках! Если для всемирности языка достаточно, чтобы одно лицо назвало его таковым, в таком случае каждый из существующих языков может сделаться всемирным по желанию каждой отдельной личности. Так как эти попытки наивно были рассчитаны на то, что мир обрадуется им и единодушно даст им санкцию, а это единодушное согласие и есть самая невозможная часть дела при естественном индифферентизме мира к кабинетным попыткам, не приносящим ему безусловной пользы, а рассчитанным на его готовность пионерски жертвовать своим временем, — то понятно, почему эти попытки встретили полное фиаско; ибо большая часть мира вовсе не интересовалась этими попытками, а те, которые интересовались, рассуждали, что не стоит тратить время на изучение языка, на котором никто меня не поймёт кроме автора; «пусть мол сначала мир, или несколько миллионов человек изучат этот язык, тогда и я его изучу». И дело, которое могло бы приносить пользу каждому отдельному адепту только тогда, если бы уже прежде существовала масса других адептов, не находило ни одного приверженца и оказывалось мёртворождённым. И если одна из последних попыток, „Volapük“, приобрела себе, как говорят, некоторое количество адептов, то это только потому, что сама идея «всемирного» языка до того возвышенна и заманчива, что люди, способные увлекаться и обрекать себя на пионерство, жертвуют своим временем в надежде, авось либо дело удастся. Но число увлекающихся дойдёт до известной суммы и остановится (нельзя, разумеется, отождествлять число распроданных книжек с числом адептов, изучивших язык), а холодный индифферентный мир не захочет жертвовать своим временем для того, чтобы уметь переговариваться с этими немногими, — и этот язык, подобно прежним попыткам, умрёт, не принесши ровно никакой пользы.

Вопрос об универсальном языке занимал меня давно; но не чувствуя себя ни способнее, ни энергичнее авторов всех бесплодно погибших попыток, я долгое время ограничивался только мечтанием и невольным раздумыванием над этим делом. Но несколько счастливых мыслей, явившихся плодом этого невольного обдумывания, ободрили меня к дальнейшей работе и побудили меня испробовать, не удастся ли систематически преодолеть все препятствия к созданию и введению в употребление рационального универсального языка. Мне кажется, что это дело мне более или менее удалось, и этот плод продолжительных настойчивых работ я предлагаю теперь на обсуждение читающему миру.

Главнейшие задачи, которые требовалось решить, были следующие:

I) Чтобы язык быль чрезвычайно лёгким, так чтобы его можно было изучить шутя.

II) Чтобы каждый, изучивший этот язык, мог сейчас же им пользоваться для объяснения с людьми различных наций, всё равно будет ли этот язык признан миром и найдёт ли он много адептов или нет, —т. е. чтобы язык уже с самого начала и благодаря собственному своему устройству мог служить действительным средством для международных сношений.

III) Найти средства для преодоления индифферентизма мира и для побуждения его как можно скорее и en masse начать употреблять предлагаемый язык как живой язык, а не с ключом в руке и в случаях крайней надобности.

Из всех проектов, в различное время предложенных публике, часто под громким, ничем не оправдываемым именем «всемирного языка», ни один не решал больше одной из упомянутых задач, да и то только отчасти. (Кроме упомянутых трёх главных задач, приходилось, разумеется, ещё решать много других, но об них, как о несущественных, я не буду здесь распространяться. Прежде чем перейти к изложению того, как я решил упомянутые мною задачи, я должен просить читателя остановиться немного над значением этих задач и не отнестись слишком легко к моим способам решений единственно потому, что они покажутся ему, может быть, слишком простыми. Я прошу это потому, что знаю склонность большинства людей относиться к делу с тем бо́льшим благоговением, чем оно более замысловато, объемисто и труднопереваримо. Такие лица, увидя крошечный учебник с простейшми, всякому легко доступными правилами, могут отнестись к делу с каким-то пренебрежением, между тем как именно достижение этой простоты и краткости, приведение всякой вещи из запутанных форм, давших ей начало, к самым лёгким — составляло самую трудную часть работы).

I

Первую задачу я решил следующим образом:

a) Я упростил до невероятности грамматику и притом с одной стороны в духе существующих живых языков, чтобы она могла быть легко усвоена, а с другой — нисколько не лишая этим языка ясности, точности и гибкости. Всю грамматику моего языка можно отлично изучить в продолжение одного часа. Огромное облегчение, которое получает язык от такой грамматики, ясно для каждого.

b) Я создал правила для словообразования и этим ввёл огромную экономию в количестве слов для изучения, не только не лишая этим языка богатства, но напротив, делая его, благодаря возможности создавать из одного слова много других и выражать всевозможные оттенки понятий — богаче самых богатых живых языков, Этого я достиг введением различных приставок и вставок, с помощью которых из одного слова каждый может образовать различные другие слова, не имея надобности изучать их. (Для удобства этим приставкам и вставкам дано значение самостоятельных слов, и как таковые они помещены в словаре). Например:

1) Приставка mal означает прямую противоположность понятия; следовательно, зная слово «добрый» (bonˌa), мы уже сами можем образовать слово «злой» (malˌbonˌa), и существование отдельного слова для понятия «злой» уже является лишним; altˌa высокий — malˌaltˌa низкий; estimˌi уважать — malˌestimˌi презирать и т. п. Следовательно, изучив одно слово mal, мы уже освобождены от изучения огромного ряда слов, как напр. «твёрдый» (зная «мягкий»), «холодный», «старый», «грязный», «далёкий», «бедный», «мрак», «позор», «внизу», «ненавидеть», «проклинать» и т. д. и т. д.

2) Вставка in означает женский пол; следовательно, зная «брат» (fratˌo) мы уже сами можем образовать «сестра» (fratˌinˌo); отец patrˌo — мать patrˌinˌo. Следовательно уже лишни слова «бабушка», «дочь», «невеста», «девушка», «курица», «корова» и т. д.

3) Вставка il — орудие для данного действия. Нпр. tranĉˌi резать — tranĉˌilˌo нож; лишни «гребень», «топор», «колокол», «плуг», «коньки» и т. д.

4) И тому подобные (около 50).

Кроме того я поставил общим правилом, что все слова, уже успевшие сделаться интернациональными (т. е. так называемые «иностранные» слова) остаются в интернациональном языке неизменёнными, принимая только интернациональную орфографию; таким образом огромное количество слов становится лишним для изучения; таковы напр. «локомотив», «редакция», «телеграф», «нерв», «температура», «центр», «форма», «публика», «платина», «ботаника», «фигура», «вагон», «комедия», «эксплуатировать», «декламировать», «адвокат», «доктор», «театр» и т. д. и т. д.

Благодаря приведённым правилам и ещё некоторым сторонам языка, о которых я считаю лишним здесь распространяться, —язык делается чрезвычайно лёгким, и весь труд его изучения сводится к изучению около 900 слов (считая уже в этом числе и все грамматические окончания, приставки и вставки), из которых по определённым правилам без особенных способностей и напряжения ума можно образовать все слова, выражения и обороты, необходимые в обыденной жизни. (Впрочем и эти 900 слов, как видно будет ниже, так подобраны, что изучение их для мало-мальски образованного человека представляется чрезвычайно лёгким). Изучение этого звучного, богатого и понятного для всего мира (причины см. ниже) языка требует таким образом не целого ряда лет, как при других языках, — для изучения его вполне достаточно нескольких дней^[1].

II

Вторую задачу я решил следующим образом:

a) Я ввёл полное расчленение понятий на самостоятельные слова, так что весь язык вместо слов в различных грамматических формах состоит только из одних неизменяемых слов. Если вы возьмёте сочинение, написанное на моём языке, то вы найдёте, что там всякое слово всегда и только находится в одной постоянной форме — в той именно, в какой оно помещено в словаре. Различные же грамматические формы, взаимные отношения между словами и т. п. выражаются сочетанием неизменяемых слов. Но так как подобный строй языка европейским народами совершенно чужд, и им было бы трудно свыкнуться с ним, то я вполне приноровил эту членораздельность языка к духу европейских языков, так что кто изучает мой язык по учебнику, не прочитавши раньше предисловия (которое для изучающего совершенно не нужно), — тот не догадается даже, что строй этого языка чем-либо отличается от строя его родного языка. Так, например, происхождение слова fratˌinˌo, которое в действительности состоит из трёх слов: frat (брат), in (женщина, самка), o (то, что есть, существует) (= то-что-есть-женщина-брат = сестра), — учебник объясняет следующим образом: брат — frat; но так как всякое существительное в именительном падеже кончается на o — следовательно fratˌo; для образования женского пола того же понятия вставляется словцо in; следовательно сестра — fratˌinˌo; чёрточки же пишутся потому, что грамматика требует помещения их между отдельными составными частями слова. Таким образом членораздельность языка нисколько не затрудняет изучающего; он даже не догадывается, что то что он называет окончанием или приставкой или суффиксом, есть вполне самостоятельное слово, которое всегда сохраняет одинаковое значение, будет ли оно употреблено в конце или в начале другого слова, или самостоятельно, что каждое слово с одинаковым правом может быть употреблено как коренное слово или как грамматическая частица. А между тем результат этого строя языка такой, что всё, что вы напишете на интернациональном языке, немедленно и с полною точностью поймёт (с ключом или даже без него) всякий, кто не только не изучил предварительно грамматики языка, но даже никогда не слыхал о его существовании. Объясню это примером:

Я очутился в России, не зная ни слова по-русски; мне нужно обратиться к кому-нибудь, и я ему пишу на бумажке свободным интернациональным языком положим следующее:

Mi ne sciˌas kie mi lasˌis la bastonˌoˌn; ĉu vi ĝiˌn ne vidˌis?

Я подношу собеседнику интернационально-русский словарь и указываю ему на начало, где большими буквами напечатана следующая фраза: «Всё, что написано на интернациональном языке, можно понимать с помощью этого словаря. Слова, составляющие вместе одно понятие, пишутся вместе, но отделяются друг от друга чёрточкой; так например слово fratˌinˌo, составляя одно понятие, сложено из трёх слов, из которых каждое надо искать отдельно». Если мой собеседник никогда об интернациональном языке не слыхал, то он сначала выпучит глаза, но возьмёт мою бумажку, пороется указанным образом в словаре и найдёт следующее:

Mi	{	mi я	}	я
ne	{	ne не, нет	}	не
sciˌas	$\left\{{\begin{matrix}\ \\\ \end{matrix}}\right.$	sci знать	$\left.{\begin{matrix}\ \\\ \end{matrix}}\right\}$	знаю
		as означает настоящее время глагола
kie	{	kie где	}	где
mi	{	mi я	}	я

lasˌis	$\left\{{\begin{matrix}\ \\\ \end{matrix}}\right.$	las оставлять	$\left.{\begin{matrix}\ \\\ \end{matrix}}\right\}$	оставил
		is означает прошедшее время
la	{	la член определённый; по-русски не переводится	}	—
bastonˌoˌn	$\left\{{\begin{matrix}\ \\\ \\\ \end{matrix}}\right.$	baston палка	$\left.{\begin{matrix}\ \\\ \\\ \end{matrix}}\right\}$	палку
		o означает существительное
		n означает винительный падеж
ĉu	{	ĉu ли, разве	}	ли
vi	{	vi вы, ты	}	вы
ĝiˌn	$\left\{{\begin{matrix}\ \\\ \end{matrix}}\right.$	ĝi оно, это	$\left.{\begin{matrix}\ \\\ \end{matrix}}\right\}$	его (ее)
		n означает винит. пад.
ne	{	ne не, нет	}	не
vidˌis	$\left\{{\begin{matrix}\ \\\ \end{matrix}}\right.$	vid видеть	$\left.{\begin{matrix}\ \\\ \end{matrix}}\right\}$	видели?
		is означает прош. время.

Таким образом русский ясно поймёт, чего я от него желаю. Если он захочет мне ответить, то я ему указываю на словарь русско-интернациональный, в начале которого напечатано следующее: «Если вы желаете выразить что-нибудь на интернациональном языке, пользуйтесь этим словарём, ища слова в самом словаре, а окончания для обозначения грамматических форм — в грамматическом прибавлении, под рубрикой соответственной части речи». Так как в этом прибавлении, как видно в учебнике, полная грамматика каждой части речи занимает не более нескольких строк, то нахождение окончания для выражения соответственной грамматической формы заимёт не больше времени, чем нахождение слова в словаре. Обращаю внимание читателя на изложенный пункт, по-видимому простой, но имеющий огромное практическое значение. Нечего говорить, что на другом языке вы с лицом, не владеющим тем языком, не в состоянии будете объясняться даже с помощью самого лучшего словаря, потому что для того, чтобы уметь пользоваться словарём какого-нибудь из существующих языков, надо сначала знать более или менее этот язык. Чтобы уметь отыскать в словаре данное слово, надо знать его начало, между тем как в связной речи каждое слово большею частью употреблено в каком-нибудь грамматическом изменении, часто нисколько не похожим на основную форму слова, в соединении с различными приставками, суффиксами и т. п.; поэтому, не будучи предварительно знакомы с языком, вы почти ни одного слова в словаре не найдёте, а даже те слова, которые вы найдёте, тоже не дадут вам никакого понятия о значении фразы. Так, например, если б я приведённую выше простую фразу написал по-немецки (Ich weiss nicht wo ich den Stock gelassen habe; haben Sie ihn nicht gesehen?) то не знающий немецкого языка найдёт в словаре следующее:

„Я—белый—нет—где—я—?—палка, этаж—спокойный—имущество—; иметь—она, они, вы—?—нет—?—“

Не говорю уже о том, что словарь всякого из существующих языков чрезвычайно обширен и отыскивание в нём двух-трёх слов подряд уже утомляет, между тем как словарь интернациональный, благодаря членораздельному строю языка чрезвычайно мал и удобен; не говорю уже также о том, что во всяком языке каждое слово имеет в словаре много значений, из которых нужно наугад выбирать подходящее. И если вы даже вообразите себе язык с самой идеальной упрощенной грамматикой, с постоянным определённым значением для каждого слова, — во всяком случае, чтобы адресат с помощью словаря понимал нашу записку, требовалось бы, чтобы он раньше не только изучил грамматику, но приобрёл бы в ней достаточно навыка, чтобы легко ориентироваться, отличать коренное слово от грамматически изменённого, производного или сложного и т. д., т. е. польза языка опять зависела бы от числа адептов, а при отсутствии последних сводилась бы к нулю. Ибо сидя, например, в вагоне и желая спросить своего соседа «как долго мы будем стоять в N**» вы не предложите же ему раньше изучить грамматику языка! На интернациональном же языке вы можете быть сейчас же поняты членом каждой нации, если он не только не владеет этим языком, но никогда даже не слыхал о нём. Всякую книгу, написанную на интернациональном языке, может свободно читать со словарём в руке всякий, без малейшей подготовки и даже без надобности предварительно прочесть какое-либо предисловие, объясняющее употребление словаря *)^[2]; а образованный человек, как видно будет ниже, даже к словарю должен мало прибегать.

Если вы желаете писать, положим, к какому-нибудь испанцу в Мадрид, но ни вы его языка не знаете, ни он вашего, и вы сомневаетесь, знает ли он интернациональный язык и даже слыхал ли он об нём, — вы можете всё-таки смело писать к нему, в полной уверенности, что он вас поймёт! Так как, благодаря членораздельному строю интернационального языка, весь словарь, необходимый для обыденной жизни, занимает, как видно из приложенного экземпляра, не более полулиста, входит удобно в наименьший конверт и может быть за одну копейку получен на каком угодно языке, — то стоит вам только написать письмо на интернациональном языке, вложить в письмо испанский экземпляр словарика, — и адресат вас уже поймёт, потому что этот словарик не только составляет удобный полный ключ для письма, но он сам уже и объясняет своё назначение и способ употребления. Благодаря самой обширной взаимной сочетаемости слов, с помощью этого маленького словаря можно выразить всё, что нужно в обыденной жизни; но, разумеется, слова редко встречающиеся, слова технические (а также слова «иностранные», предполагающиеся известными всем, напр. «табак», «театр», «фабрика» и т. п.) в нём не помещены; поэтому, если вам приходится непременно употребить подобные слова, а заменить их другими словами или целыми выражениями невозможно, то придётся прибегнуть уже к полному словарю, который вам однако нечего пересылать адресату: вы можете только при упомянутых словах поместить в скобках их перевод на язык адресата.

b) Итак, благодаря упомянутому строю языка, я могу объясняться на нём с кем мне угодно. Единственное неудобство (до всеобщего введения языка) будет только то, что мне нужно будет всякий раз ждать, пока собеседник разберёт мои мысли. Чтобы и это неудобство по возможности устранить (по крайней мере в сношениях с людьми образованными), я поступил следующим образом: словарь составлен мною не произвольно, а по возможности из слов, известных всему образованному миру. Так, напр., слова, одинаково употребительные во всех цивилизованных языках (так называемые «иностранные« и «технические»), я оставил без всякого изменения; из слов, различно звучащих в различных языках, взяты мною или общие двум-трём главнейшим европейским языкам, или принадлежащие только одному, но популярные и у других народов; там, где данное слово в каждом языке иначе звучит, я старался находить слово, которое имело бы только подходящее значение или более редкое употребление, но зато было бы знакомо главнейшим народам (напр. слово «близкий» в каждом языке звучить иначе; но стоит взять латинское „ближайший (proximus), и окажется, что оно, в различных изменениях, употребительно во всех главнейших языках; если я, следовательно, слово «близкий» назову proksim, то я буду более или менее понятен каждому образованному человеку); в остальных же случаях я брал обыкновенно из латинского, как языка полуинтернационального. (Я отступал от этих правил только там, где этого требовали особые обстоятельства, как например избежание омонимов, простота орфографии и т. п.). Таким образом при переписке с средне-образованным европейцем, нисколько не изучавшим интернационального языка, я могу быть уверенным, что он не только поймёт меня, но даже без надобности особенно рыться в словаре, к которому он будет прибегать только при словах сомнительных.

Покончив с сущностью моего языка, я привожу несколько образцов интернациональной речи, для того чтобы читатель мог проверить всё сказанное выше:^[3].

I. Patrˌo niˌa.

Patrˌo niˌa, kiu estˌas en la ĉielˌo, sanktˌa estˌu Viˌa nomˌo, venˌu reĝˌecˌo Viˌa, estˌu volˌo Viˌa, kiel en la ĉielˌo, tiel ankaŭ sur la terˌo. Panˌo,n niˌaˌn ĉiuˌtagˌaˌn donˌu al ni hodiaŭ kaj pardonˌu al ni ŝuldˌoˌjˌn niˌaˌjˌn kiel ni ankaŭ pardonˌas al niˌaˌj ŝuldˌanˌtˌoˌj; ne kondukˌu niˌn en tentˌoˌn, sed liberˌigˌu niˌn de la malˌverˌa, ĉar Viˌa estˌas la regˌadˌo, la fortˌo kaj la glorˌo eternˌe. Amen!

II. El la Bibliˌo.

Je la komencˌo Diˌo kreˌis la terˌoˌn kaj la ĉielˌoˌn. Kaj la terˌo estˌis senˌformˌa kaj dezertˌa, kaj malˌlumˌo estˌis super la profundˌajˌo, kaj la animˌo de Diˌo siˌn portˌis super la akvˌo. Kaj Diˌo dirˌis: estˌu lumˌo; kaj farˌiĝˌis lumˌo. Kaj Diˌo vidˌis la lumˌoˌn, ke ĝi estˌas bonˌa, kaj nomˌis Diˌo la lumˌoˌn tagˌo, kaj la malˌlumˌoˌn Li nomˌis noktˌo. Kaj estˌis vesperˌo, kaj estˌis matenˌo — unu tagˌo. Kaj Diˌo dirˌis: estˌu firmˌajˌo inter la акvˌо, kaj ĝi apartˌigˌu akvˌoˌn de akvˌo. Kaj Diˌo kreˌis la firmˌaĵˌoˌn kaj apartˌigˌis la akvˌoˌn kiu estˌas sub la firmˌaĵˌo de la akvˌo kiu estˌas super la firmˌaĵˌo; kaj farˌiĝˌis tiel. Kaj Diˌo nomˌis la firmˌaĵˌoˌn ĉielˌo. Kaj estˌis vesреrˌo, kaj estˌis matenˌo — la duˌa tagˌo. Kaj Diˌo dirˌis: kolektˌu siˌn la akvˌo de sub la ĉielˌo unu lокˌon, kaj montrˌu siˌn sekˌaĵˌo; kaj farˌiĝˌis tiel. Kaj Diˌo nomˌis la sekˌaĵˌoˌn terˌo kaj la kolektˌojˌn de la akvˌo Li nomˌis marˌoj.

III. Leterˌo.

Karˌa amikˌo!

Mi prezentˌas al mi kiaˌn vizaĝˌoˌn vi farˌos post la ricevˌo de miˌa leterˌo. Vi rigardˌos la sub,skribˌoˌn kaj ekˌkriˌos: «ĉu li perdˌis la saĝˌoˌn?! Je kia lingvˌo li skribˌis? Kioˌn signifˌas la foliˌetˌo, kiuˌn li alˌdonˌis al sіˌа leterˌo?» Trankvilˌiĝˌu, miˌa karˌa! Miˌa saĝˌo, kiel mi almenaŭ kredˌas, estˌas tutˌe en ordˌo.

Mi legˌis antaŭ kelkˌaˌj tagˌoˌj librˌetˌoˌn sub la nomˌo «Lingvˌo inerˌnaciˌa». La aŭtorˌo kredˌigˌas, кe рer tiu lingvˌo oni povˌas estˌi komprenˌatˌa de la tutˌa mondˌo, se еĉ la adresˌitˌo ne solˌe ne sciˌas la lingvˌoˌn, sed eĉ ankaŭ ne aŭdˌis pri ĝi; oni devˌas solˌe alˌdonˌi al la leterˌo malˌgrandˌaˌn foliˌetˌoˌn nomˌatˌaˌn «vortˌarˌo». Dezirˌantˌe vidˌi, ĉu tio estˌas verˌa, mi skribˌas al vi en tiu lingvˌo, kaj mi eĉ unu vortˌoˌn ne alˌmetˌas en aliˌa lingvˌo, tiel kiel sе ni tutˌe ne komprenˌus unu la lingvˌon de la aliˌa. Respondˌu al mi, ĉu vi efektivˌe komprenˌis kioˌn mi skribˌis. Se la aferˌo proponˌitˌa de la aŭtorˌo estˌas efektivˌe bonˌa, oni devˌas рer ĉiuˌj fortˌoj liˌn helpˌi, Kian mi havˌos viˌaˌn respondˌoˌn, mi sendˌos al vi la librˌetˌoˌn; montrˌu ĝiˌn al ĉiu,j loĝˌantˌoˌj de viˌa urbˌetˌo, sendˌu giˌn ĉiuˌn vilaĝˌoˌn ĉirkaŭ la urbˌetˌo, ĉiuˌn urbˌoˌn kaj urbˌetˌoˌn, kie vi nur havˌas amikˌoˌjˌn aŭ konˌitˌoˌjˌn. Estˌas necesˌe ke grandˌegˌa nombrˌo da personˌoˌj donˌu siˌaˌn voĉˌoˌn — tian post la plej malˌlongˌa tempˌo estˌos decidˌitˌa aferˌo, kiu povˌas portˌi grandˌegˌaˌn utilˌoˌn al la homˌa societˌo.

IV. Miˌa pensˌo.

Sur la kampˌo, for de l’mondˌо,
Antaŭ noktˌo de somerˌo
Аmіkˌіnˌо en la rondˌo
Kantˌas kantˌoˌn рri l’esperˌо.
Kaj pri vivˌo detruˌitˌa
Ŝi rakontˌas kompatˌantˌe,—
Miˌa vundˌo reˌfrapˌitˌa
Miˌn dolorˌas reˌsangˌantˌe.

* * *

«Ĉu vi dormˌas? Ho, sinjorˌo,
Kial tia senˌmovˌecˌo?
Ha, kredˌeblˌe reˌmemorˌo
El la karˌa infanˌecˌo?»

Kioˌn dirˌi? Ne plorˌantˌa
Povˌis estˌi parolˌadˌo
Kun fraŭlˌinˌo ripozˌantˌa
Post somerˌa promenˌadˌo!

* * *

Miˌa pensˌo kaj turmentˌo,
Kaj dolorˌoˌj kaj esperˌoˌj!
Kiom de mi en silentˌo
Al vi irˌis jam oferˌoˌj!
Kioˌn havˌis mi plej karˌaˌn —
La junˌecˌoˌn — mi plorˌantˌa
Metˌis mem sur la altarˌoˌn
De la devˌo ordonˌantˌa!

* * *

Fajrˌoˌn sentˌas mi internˌe,
Vivˌi ankaŭ mi dezirˌas, —
Io pelˌas miˌn eternˌe,
Se mi al gajˌulˌoˌj irˌas…
Se ne plaĉˌas al la sortˌo
Miˌa penˌo kaj laborˌo —
Venˌu tuj al mi la mortˌo,
En esperˌo — sen dolorˌo!

---

V. El Heine’.

En sonĝˌo princˌinˌo, n mi vidˌis
Kun vangˌoˌj malˌsekˌaˌj de plorˌo, —
Sub arbˌo, sub verdˌa ni sidˌis
Tenˌantˌe siˌn korˌo ĉe коrˌo.

* * *

«De l’patrˌo de l’viˌа la kronˌo
Por mi ĝi ne estˌas havˌindˌa!
For, for liˌa sceptrˌo kaj tronˌo —
Viˌn mem mi dezirˌas, amˌindˌa!»

* * *

— «Ne eblˌe!» ŝi al mi reˌdirˌas:
«En tombˌo mi estˌas tenˌatˌa,
Mi nur en la noktˌo elˌirˌas
Al vi, miˌa solˌe amˌatˌa!»

---

VI. Но, miˌa kor’.

Но, miˌa kor’, ne batˌu malˌtrankvilˌe,
El miˌa brustˌo nun ne saltˌu for!
Jam tenˌi miˌn ne povˌas mi facilˌe
Но, miˌa коr’!

* * *

Но, miˌa kor’! Post longˌa laborˌadˌo
Ĉu mi ne vinkˌos en decidˌa hor’!
Sufiĉˌe! trankvilˌiĝˌu de l’batˌadˌo,
Но, miˌa kor’!

---

III.

Я кончил анализ главных свойства моего языка; я показал, какие удобства он доставляеть изучившему его; я доказал, что успех его не находится ни в какой зависимости от отношения общества к нему, что он действительно имеет право называться интернациональным языком, если бы даже никто на свете и слышать об нём не хотел; что он действительно даёт всякому изучившему его возможность объясняться с лицом какой угодно нации, лишь бы это лицо было грамотным. Но язык мой имеет ещё другую цель: не довольствуясь интернациональностью, он должен сделаться ещё всемирным, т. е. добиться того, чтобы большинство грамотного мира умело свободно говорить на нём. Рассчитывать на поддержку общества в достижении этой цели — значило бы строить здание на самом шатком фантастическом основании, ибо огромное большинство общества не любить ничего поддерживать и хочет, чтобы ему давали всё готовым. Поэтому я старался найти средства добиться цели независимо от поддержки общества. Одно из этих средств, которое я изложу подробнее, составляет нечто вроде всемирного голосования.

Если бы каждый из читателей хорошо обдумал всё то, что было изложено выше, то каждый должен был бы прийти к заключению, что знание интернационального языка для него безусловно выгодно и более чем достаточно оплачивает небольшой труд изучения его; я бы, следовательно, мог ожидать, что уже с самого начала язык будет принят целыми массами людей. Но, желая лучше быть готовым на слишком неблагоприятные обстоятельства, чем увлекаться слишком розовыми надеждами, я допускаю, что подобного рода людей на первых порах найдётся чрезвычайно мало, что достаточную выгоду для себя найдут в языке моём очень немногие, а для принципа не пожертвует никто даже часиком; что огромное большинство моих читателей или совершенно оставит дело без внимания, или же, сомневаясь, вполне ли оплатится их труд, они не решатся усвоить себе язык мой из опасения, может быть кто-нибудь назовёт их мечтателями (имя, которого в настоящее время большинство людей стыдится более всего). Что же требуется для того, чтобы заставить эту огромную массу индифферентных и нерешительных взяться за изучение интернационального языка?

Если мы, так сказать, заглянем в душу каждому из этих индифферентных, то мы узнаем следующее: принципиально против введения интернационального языка никто ничего не имеет, напротив, каждый был бы этому очень рад; но он хотел бы, чтобы, без малейшего труда или жертвы с его стороны, сразу в одно прекрасное утро оказалось, что большинство грамотного мира владеет этим языком; тогда, конечно, и самое индифферентное лицо поспешило бы изучить этот язык, потому что тогда пожалеть ничтожного труда на изучение языка, обладающего изложенными выше свойсгвами, и которым к тому же владеет уже большинство грамотного мира, — было бы уже крайне глупо.

Для того, чтобы, не требуя ни малейшего пионерства с чьей-либо стороны, дать обществу всё готовым; для того, чтобы, без малейшего труда или жертвы с чьей-либо стороны, в одно прекрасное утро оказалось, что значительная часть грамотного мира изучила уже или публично обещала изучить интернациональный язык, я поступаю следующим образом:

Настоящая брошюра рассылается по всему миру. Не требуя ни изучения языка, ни чего-либо другого, стоящего труда, времени или денег, я прошу каждого читателя взять на минуту перо, выполнить один из приложенных ниже бланкетов и прислать его мне. Содержание бланкета следующее:

«Я, нижеподписавшийся, обещаю изучить предложенный д-ром Эсперанто интернациональный язык, если окажется, что десять миллионов лиц дало публично такое же обещание».

Следует подпись и печать^[4], а на другой стороне бланкета — отчётливо выписанное полное имя и точный адрес.

Тот, кто имеет что-нибудь принципиально против интернационального языка, пусть пришлёт упомянутый бланкет с зачёркнутым текстом и с надписью „kontraŭ" (против). С другой стороны те, которые пожелают изучить язык во всяком случае, независимо от числа присланных обещаний, пусть зачеркнут вторую половину текста и заменят её припиской: „senˌkondiĉˌe" (безусловно).

Подписание упомянутого обещания не требует ни малейшей жертвы или труда и в случае неудачи дела ни к чему не обязывает; оно обязывает только изучить язык в том случае, если десять миллионов других грамотных лиц его изучат; но тогда это, разумеется, со стороны подписавшегося будет уже не жертвой, а делом, за которое он и без всякого обязательства поспешил бы взяться. Между тем, подписавши карточку, всякий, не жертвуя лично ничем, ускорит осуществление традиционного идеала человечества.

Когда число присланных подписей дойдёт до десяти миллионов, тогда все имена и адреса будут опубликованы в особой книге, и на следующее утро после появления книги окажется, что десять миллионов или больше человек обязались друг перед другом изучить интернациональный язык, — и вопрос будет решён.

Собирать подписи можно для всякого дела, но не много найдётся охотников дать свою подпись, хотя бы дело было самое возвышенное и общеполезное; но если эта подпись, содействуя осуществлению великого идеала, не требует от подписывавющегося ровно никакой материальной или нравственной жертвы, ровно никаких хлопот, тогда мы имеем полное право надеяться, что никто не откажет в своей подписи. Ибо в подобном случае отказ был бы уже не выгодолюбием, а преступлением, не небрежным отношением к общему делу, а умышленным противодействием ему; отказ в подобных случаях мог бы быть объяснён только опасением какого-нибудь аристократа крови, науки или денег, чтобы имя его не очутилось рядом с именем лица, стоящего ниже его. Но я позволяю себе надеяться, что мало найдётся лиц, которые бы из-за этого пустого чванства решились тормозить важное общечеловеческое дело. Не подлежит сомнению, что против введения интернационального языка вообще не может никто иметь что-нибудь; если же кто-нибудь не одобряет интернационального языка в том виде, в каком он предложен мною, пусть тот вместо упомянутого выше обещания пришлёт протест, но подать вообще какой-либо голос в этом деле есть долг каждого грамотного человека всякого возраста, пола и звания, тем более, что подача этого голоса требует только нескольких минут на выполнение готового бланкета и нескольких копеек почтовых расходов.

Без оправдания останутся впоследствии перед обществом те лица, имена которых не окажутся в книге голосования, ни в отделе обещавших, ни в отделе возразивших. Пусть никто не надеется оправдаться тем, что он «не слыхал» о предложенном голосовании, ибо будут приняты все меры, чтобы всякий знал о голосовании. Редакции всех газет и журналов я прошу передать содержание моего воззвания; всякую отдельную личность я прошу сообщить моё предложение друзьям и знакомым.

---

Вот всё, что я счёл нужным сказать о своём деле. Я далёк от того, чтобы считать предложенный мною язык чем-то совершенным, выше и лучше чего уже быть ничего не может; но я старался, насколько мог, удовлетворить всем требованиям, которые можно ставить интернациональному языку, и только после того, как мне удалось решить все поставленные мною задачи (ради объёма брошюры я разбирал здесь только самые существенные), и после многолетнего обмышления дела, я решился выступить с ним перед публикой. Но я человек, и мог ошибаться, мог сделать какой-нибудь непростительный промах, мог оставить неприсвоенным языку нечто такое, что было бы для него очень полезным. Поэтому, прежде чем издать полные словари и приступить к изданию газет, книг и т. п., я представляю своё дело на год обсуждению публики и обращаюсь ко всему образованному миру с просьбою высказать мне своё мнение о предложенном мною языке. Пусть всякий сообщит мне письменно то, что он находит нужным изменить, улучшить, дополнить и т. д. Из присланных мне указаний я с благодарностью воспользуюсь всеми теми, которые окажутся действительно и несомненно полезными, не нарушая основных свойств языка, т. е. лёгкости его изучения и безусловной годности его для интернациональных сношений независимо от числа адептов. После этих возможных изменений, которые будут в таком случае публикованы в особой брошюре, за языком будет закреплена окончательная, постоянная форма. Если бы кому-либо эти поправки казались недостаточными, тот не должен забывать, что язык и впследствии не будет замкнут для всевозможных улучшений, с тою только разницей, что тогда право изменять будет принадлежать уже не мне, а авторитетной, общепризнанной академии этого языка. Трудно создать интернациональный язык и ввести его в употребление, вот почему на это нужно теперь обратить главное внимание; а раз язык уже принялся и введён во всеобщее употребление, тогда постоянная авторитетная академия может в случае надобности легко, постепенно и незаметно вводить всевозможные необходимые улучшения, хотя бы ей пришлось со временем изменить язык до неузнаваемости. Поэтому я позволяю себе просить тех читателей, которые были бы почему-либо недовольны моим языком, присылать протесты вместо обещаний только в том случае, если бы они имели для этого причины серьёзные, если б они нашли в языке стороны вредные, не дающиеся впоследствии изменить.

Труд, который стоил мне много времени и здоровья, я поручаю теперь благосклонному вниманию общества. Надеюсь, что всякий, кому дороги общечеловеческие интересы, подаст мне руку помощи и поддержит предложенное мною дело, насколько он будет в состоянии. Обстоятельства укажут всякому, чем он может быть полезен делу; я позволяю себе только обратить внимание друзей интернационального языка на то, что самым важным пунктом, на который должны быть обращены теперь наши глаза, — это успех голосования. Пусть каждый делает, что он может, и в самое короткое время мы будем иметь то, о чём люди так давно уже мечтают — общечеловеческий язык.

---

☞ Автор покорнейше просит читателя выполнить и прислать ему один из приложенных ниже бланкетов, а другие раздать с такою же целью друзьям и знакомым.

---

Promes͵o. Mi, sub͵skrib͵it͵a, promes͵as el͵lern͵i la propon͵it͵a͵n de d-r͵o Esperanto lingv͵o͵n in­ter͵naci͵a͵n, se est͵os montr͵it͵a, ke dek mi­lion͵o͵j person͵o͵j don͵is publik͵e tia͵n sam͵a͵n promes͵o͵n. Sub͵skrib͵o:	Promes͵o. Mi, sub͵skrib͵it͵a, promes͵as el͵lern͵i la propon͵it͵a͵n de d-r͵o Esperanto lingv͵o͵n in­ter͵naci͵a͵n, se est͵os montr͵it͵a, ke dek mi­lion͵o͵j person͵o͵j don͵is publik͵e tia͵n sam͵a͵n promes͵o͵n. Sub͵skrib͵o:
Promes͵o. Mi, sub͵skrib͵it͵a, promes͵as el͵lern͵i la propon͵it͵a͵n de d-r͵o Esperanto lingv͵o͵n in­ter͵naci͵a͵n, se est͵os montr͵it͵a, ke dek mi­lion͵o͵j person͵o͵j don͵is publik͵e tia͵n sam͵a͵n promes͵o͵n. Sub͵skrib͵o:	Promes͵o. Mi, sub͵skrib͵it͵a, promes͵as el͵lern͵i la propon͵it͵a͵n de d-r͵o Esperanto lingv͵o͵n in­ter͵naci͵a͵n, se est͵os montr͵it͵a, ke dek mi­lion͵o͵j person͵o͵j don͵is publik͵e tia͵n sam͵a͵n promes͵o͵n. Sub͵skrib͵o:

Nom,o: Adres,o:	Nom,o: Adres,o:
Nom,o: Adres,o:	Nom,o: Adres,o:

Promes͵o. Mi, sub͵skrib͵it͵a, promes͵as el͵lern͵i la propon͵it͵a͵n de d-r͵o Esperanto lingv͵o͵n in­ter͵naci͵a͵n, se est͵os montr͵it͵a, ke dek mi­lion͵o͵j person͵o͵j don͵is publik͵e tia͵n sam͵a͵n promes͵o͵n. Sub͵skrib͵o:	Promes͵o. Mi, sub͵skrib͵it͵a, promes͵as el͵lern͵i la propon͵it͵a͵n de d-r͵o Esperanto lingv͵o͵n in­ter͵naci͵a͵n, se est͵os montr͵it͵a, ke dek mi­lion͵o͵j person͵o͵j don͵is publik͵e tia͵n sam͵a͵n promes͵o͵n. Sub͵skrib͵o:
Promes͵o. Mi, sub͵skrib͵it͵a, promes͵as el͵lern͵i la propon͵it͵a͵n de d-r͵o Esperanto lingv͵o͵n in­ter͵naci͵a͵n, se est͵os montr͵it͵a, ke dek mi­lion͵o͵j person͵o͵j don͵is publik͵e tia͵n sam͵a͵n promes͵o͵n. Sub͵skrib͵o:	Promes͵o. Mi, sub͵skrib͵it͵a, promes͵as el͵lern͵i la propon͵it͵a͵n de d-r͵o Esperanto lingv͵o͵n in­ter͵naci͵a͵n, se est͵os montr͵it͵a, ke dek mi­lion͵o͵j person͵o͵j don͵is publik͵e tia͵n sam͵a͵n promes͵o͵n. Sub͵skrib͵o:

Nom,o: Adres,o:	Nom,o: Adres,o:
Nom,o: Adres,o:	Nom,o: Adres,o:

---

1. В этом может убедиться всякий, так как при сей брошюре приложен полный учебник.
2. *) Так как при сей брошюре приложены образцы речи и словарь, то читатель может сейчас же сделать пробу.
3. *) В переписке с лицами, владеющими уже интенациональным языком, равно как и в сочиненииях, назначенных исключительно для подобного рода лиц, чёрточки между частями слов могут быть опускаемы.
4. Лица, не имеющие собственной печати могут заменить её печатью какого-нибудь другого лица, которое в таком случае ручается за подлинность подписи.