Народная Русь (Коринфский)/Иван Постный

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Перейти к навигации Перейти к поиску
Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа — Иван Постный
автор Аполлон Аполлонович Коринфский
Опубл.: 1901. Источник: А. А. Коринфский, Народная Русь. — М., 1901., стр. 373—380; Переиздание в совр. орфографии. — Смоленск: Русич, 1995.

Народная Русь
Предисловие
I. Мать — Сыра Земля
II. Хлеб насущный
III. Небесный мир
IV. Огонь и вода
V. Сине море
VI. Лес и степь
VII. Царь-государь
VIII. Январь-месяц
IX. Крещенские сказания
X. Февраль-бокогрей
XI. Сретенье
XII. Власьев день
XIII. Честная госпожа Масленица
XIV. Март-позимье
XV. Алексей — человек Божий
XVI. Сказ о Благовещении
XVII. Апрель — пролетний месяц
XVIII. Страстная неделя
XIX. Светло Христово Воскресение
XX. Радоница — Красная Горка
XXI. Егорий вешний
XXII. Май-месяц
XXIII. Вознесеньев день
XXIV. Троица — зелёные Святки
XXV. Духов день
XXVI. Июнь-розанцвет
XXVIL. Ярило
XXVIII. Иван Купала
XXIX. О Петрове дне
XXX. Июль — макушка лета
XXXI. Илья пророк
ХХХII. Август-собериха
ХХХIII. Первый Спас
XXXIV. Спас-Преображенье
XXXV. Спожинки
XXXVI. Иван Постный
XXXVII. Сентябрь-листопад
XXXVIII. Новолетие
XXXIX. Воздвиженье
XL. Пчела — Божья работница
XLI. Октябрь-назимник
XLIL. Покров-зазимье
XLIII. Свадьба — судьба
XLIV. Последние назимние праздники
XLV. Ноябрь-месяц
XLVI. Михайлов день
XLVII. Мать-пустыня
XLVIII. Введенье
XLIX. Юрий холодный
L. Декабрь-месяц
LI. Зимний Никола
LII. Спиридон солноворот
LIII. Рождество Христово
LIV. Звери и птицы
LV. Конь-пахарь
LVI. Царство рыб
LVII. Змей Горыныч
LVIII. Злые и добрые травы
LIX. Богатство и бедность
LX. Порок и добродетель
LXI. Детские годы
LXII. Молодость и старость
LXIII. Загробная жизнь
[373]
XXXVI.
Иван Постный

На двадцать девятый день августа-месяца («густаря-соберихи») выпадает чествование памяти усекновения честныя главы Иоанна Предтечи, Крестителя Господня. В народной Руси с этим днем, слывущим за «Ивана Постного», а в некоторых местностях прозывающимся «Иваном Полетком» (полетним) связаны любопытные обычаи, поговорки, поверья и сказания, ведущиеся с незапамятных дней старины стародавней, богатой не одними могучими богатырями, оберегавшими рубеж Земли Русской от вора-нахвальщины, но и метким, до самого «нутра» всякой вещи проникающим, словом красным.

«Нужда и в Велик-День (на Светло-Христово-Воскресенье) постится!», — говорят в народе: «Попоститься да и воду спуститься!»… Но блюдет держащаяся святоотеческих преданий попольная-посельская Русь каждый день постный, положенный по уставу церковному. «Пост — к душеспасенью мост!» — убедительно заявляет она пред слухом маловерных, повторяющих, кивая с укоризненным взглядом на постников, старые поговорки: «Постное едим, да скоромное суесловье отрыгаем!», «Пост не мост, — можно и объехать!», «Все посты блюдем-постимся, а никуда не годимся!» и т. д. «Успенский пост Спожинками разрешается!» — гласит седое народное слово. Чуть только успеют пройти с успенских розговен две недели — четырнадцать суток, как осенний мясоед переламывается уже днем строгого поста — нерушимого, по исконному вековому обычаю крепко державшихся за вековые устои старины, [374]благочестивых-богомольных дедов-прадедов: «Иваном Постным».

Самое обиходное имя на Руси — Иван. На деревне «Иванов — что грибов поганых!» — говорит народ. — «Дядя Иван — и людям, и нам!»… «Шестьдесят два Ивана святыми живут», — подводит он счет одноименным угодникам Божиим, не расходясь ни на пядь с точным указанием святцев, и начинает перечислять: «Иван Богослов», «Иван Златоуст», «Иван Постный», «Иван Купала»,

«Иван Воин», заканчивающий Святки и начинающий свадьбы «Иван Бражник» (7 января), «Иван Долгий» (8-го мая) и т. д. «Поститель Иван», — как говорится в деревенском быту, — «делил мясоед пополам», хотя это выражение, напоминающее о «Филипповках» (Рождественском посте), и погрешает в немалой степени против истины: до Филиппова заговенья (14 ноября) ещё целых два с половиною месяца — засевающий поля дождями, окутанный туманом сентябрь-листопад-грудень, октябрь-назимник да две сыплющих снегом недели ноября-«листогноя-студеного». Не длинен пост «Иван Постный», всего в двадцать четыре часа он обходит весь светлорусский простор, а памятует о нём и обо всех приуроченных к нему благочестивых обычаях верный боголюбивой старине народ русский не менее, чем об Успенщине-Госпожинках или Филипповках. — «Иван Постный обыденкой живет, да всеё матушку-Русь на посту держит!» — можно и теперь ещё услышать в среднем Поволжье, в этой кондовой-коренной Велико-Руси, старую молвь народную. «Поститель Иван — пост внукам и нам!», «Иван Постный не велик, а перед ним и Филиппов пост — кулик!», «Кто на Ивана, Крестителя Господня, скоромь жрет — тот в рай не попадет!» — добавляет она, приговаривая: «На Постного Ивана вся скоромь мертвым узлом затянута (запрещена)!», «Не соблюдешь Иван-пост, прищемишь в аду хвост!», «Кто Ивану Крестителю не постит — за того и сам набольший поп грехов не умолит!»

На Ивана Постного не ест деревенская Русь, по преданию, ничего круглого. Памятуя, что в этот, наособицу стоящий в православном месяцеслове день чествуется праведная-страдальческая кончина Предтечи Господня, не только не вкушает честной люд православный ничего круглого, но даже и щей не варит, так как капустный кочан напоминает ему своим видом отсеченную голову. На Предтечу не рубят капусты, не срезывают мака, не [375]копают картофеля, не рвут яблок и даже не берут в руки ни косаря, ни топора, ни заступа, чтобы не оскорбить этим поступком священной памяти приявшего от меча мученическую кончину великого пророка Божия, принесшего грешному миру благую весть о грядущем на его спасение Христе — Свете Тихом, Учителе Благом.

«Пост — в рай мост!» — по мудрому изречению во всякой старине сведомых старых людей, хотя из их же умудренных опытом уст вещей птицею вылетели на Русь слова: «Послушание паче поста и молитвы!», или «Послушание — корень смирения!». Говоря о постах и о связанном с ними в его представлении «послушании-смирении», народ выводит заключение, что — «Кто все посты постится, за того все четыре Евангелиста!», но тут же спешит прибавить: «А кто и на Ивана Постного скороми не ест — тому сам Истинный Христос помога!» Этим изречением придается дню 29-го августа особое значение, ставящее память Крестителя Господня на высоту, недосягаемую взору грешников, нарушающих постановления отцов Церкви и не соблюдающих святоотческих преданий.

От Ивана Постного осень считается на деревенской Руси вступившею во все свои неотъемлемые права. «Иван Постный — осени отец крестный!» — говорят в народе: «С Постного Ивана не выходит в поле мужик без кафтана!», «Иван Предтеча гонит птицу за море далече!», «Иван Поститель пришел, лето красное увел!». С «Иван-поста» мужик осень встречает, баба свое — бабье — лето начинает. Бабе — по деревенской поговорке приметливой — «с Ивана Постного последнее стлище на льны!». «Если журавли с Ивана Крестителя на Киев (на юг) пошли-потянули — будет короткая осень, придет нежданно-негаданно ранняя зима».

За двое суток до сентябрьского Семена-дня (память святого Симеона Летопроводца) идет Иван Постный — полетовщик. В старые-прежние годы подводились к этому дню все счета по наймам на Москве Белокаменной и во многих других городах русских. Высчитывалась к Иван-посту всякая полетняя плата, собирались полетние дани, сбивался оброк с каждого тягла, «полетным грамотам» (договорам) конец приходил. Если поднимались цены на рабочие руки, то можно было услышать среди трудового люда слова: «Нынешний Иван Постный — добрые полетки!». Когда же плата начинала падать, то рабочий народ сокрушенно повторял, призадумываясь над предстоящей [376]зимою: «Прошлое слетье — не в пример скоромнее, полеток того гляди весь мужичий год на Велик-Пост сведет!» и т. п. С деньгой-копейкою трудовой, летним страдным потом заработанною, русский хлебороб, — не только чужому горбу работник, но и вольный пахарь, — в старину становился к полетнему дню, Иван Постному. Сметливый глаз купца-торгаша, деньгороба расчетливого, не мог не заприметить этого, — почему и устраивались 29-го августа ярмарки-однодневки, «ивановские торги», по многим городам и пригородам, по селам-весям святорусским. Велся торг не только всякою обиходной снедью-рухлядью, но и различными приманчивыми товарами гостиными, про которые сложились к этому случаю поговорки: «На Иван-Постного в кармане скоромная копейка шевелится!», «На иванов торг и мужик идет, и баба зарится!», «Красно лето работой, а Иван Полеток — красными товарами да бабьими приглядами!» Пережитком старины доживают свой век и в наши дни обычные в некоторых губерниях (преимущественно — поволжских) ивановские ярмарки. Но на них, по большей части, идет торг предметами домашнего крестьянского обихода да лошадьми, да огурцами («в засол»), да медом с вощиною, да щепным и скобяным товаром. И нет на этих постных торгах ни особого разгула веселого, ни угарного похмелья шумливого, как это всегда бывает об ярмарочную пору, когда, заодно с карманом, развязывается у мужика-простоты и язык — на крепкое словцо тороватый, распоясывается и душа широкая, удержу себе не знающая, с каждой чаркою зелена-вина шире дорогу своей воле-удали прокладывающая. «Пей, купец, на Иван-торгу квас да воду, закусывай пирогами ни с чем!» — говорит краснослов-народ по этому случаю, — говоря, приговаривает: «Никто с поста не умирает!», «С поста не мрут, с обжорства дохнут!», «Кто пьет-зашибается не в пору — распухнет с гору!», «На Постника Ивана не пригубь больше одного стакана!» Мелкого красного товара, к слову молвить, и теперь по-прежнему не искать-стать на постном ивановском торгу, — где они ведутся в день усекновения честныя главы Иоанна Предтечи, Крестителя Господня. Ситцы, плис, миткаль, платки — на каждом сельском базаре — тут как тут, а с ними — и ребячья радость : всякие заедки-гостинцы, пряники, орехи, маковники. Ходят, как и в старую старь, между наскоро сколоченными торговыми ларями-палатками крикливые квасники, тороватые пирожники, калачники-саечники, [377]продавцы щедро сдабриваемых постным маслом гречушников, сбитенщики и всякая другая шевелящая мужицкую торговую копейку братия, оживляющая торг своими разноголосыми выкриками. Играют-шумят местами и балаганы, несмотря на то, что иванов торг — постный: где же и зашибить грош скоморохам-потешникам («тоже пить-есть умеют!»), как не на скопище звенящего копейкой, нетребовательного на вкус, не скупящегося на смех, деревенского люда… «Смех — не грех!», — говорит русский народ-простодум: «а коли и грех — так меньшой изо всех!», «Смехом слезу не перешибить, так весь свой век во кручине прожить, счастья-радости во век не нажить!»

«На Ивана Постного — хоть и пост, да разносол!» — оговаривается убравшаяся с полевыми работами деревня черноземной-хлеборобной полосы. И впрямь, есть чем угостить — даже строго придерживающемуся заветов старины — хлебосольному домохозяину гостей званых-прошеных в этот постный полетний праздник, приходящийся во многих селах престольным-храмовым днем. Вместо запретного круглого пирога — загибает в этот день «праздничная» хозяйка долгий. Начинка найдется знатная: грибы-грузди, грибы-масленики, грибы-рыжики, которых перед этим временем и в лесу, и в залесье хоть лопатой собирай да граблями огребай. Кроме грибов, идущих на похлебку и на закусь-заедку, — всякой ягоды в пироги можно завернуть: и костяники, и голубики, и черники, и брусники, и смородины. В огороде — свекла с морковью, редька-ломтиха найдутся хозяйке на подмогу, гостям на угощенье. Овсяный кисель, — не говоря уже об ягодном, — тоже мимо стола не проносится, хоть бы и в праздник: особливо, если к нему сусла-пива да сыты медовой поставить. Знают деревенские хозяйки, что и «кулагой» (пареное соложеное тесто с калиною, — местами зовется «саламатою») — тоже не побрезгают гости. «Кулажка — не бражка!» — приговаривают они, подавая эту лакомую стряпню с погреба после сытного постного обеда, — «упарена-уквашена, да не хмельна, ешь в волю!». Ждут — не дождутся кулаги малые ребята: все ведь они — кулажники-сластены зазнамые. Сумеет деревня и постный праздник справить по заведенному, честь-честью, — в грязь лицом не ударить в те годы, когда Бог мужика урожаем благословит за труды праведные. «Не до праздника, не до гостей, когда не только в церкви, а и на гумнах — Иван Постный!» — оговаривается старая молвь крылатая. «Не бойся того поста, когда в закромах нет пуста! Страшен — [378]мясоед, когда в амбаре жита нет!», «В год хлебородный — пост не голодный!», «Господь хлебца уродит — и с поста брюхо не подводит!» — повторяет деревня, в поте лица, по слову Господню, вкушающая хлеб свей, — для которой каждый урожайный год составлял истинное благословение Божие даже и в те далекие, затемненные язычеством времена, когда русский пахарь-народ молился не Троице единосущной и нераздельной, а Перуну, Велесу, Даждьбогу и всем другим обожествленным силам всемогущей матери-природы.

В старые времена, до двадцатых годов XIX-го столетия, соблюдался в народной, богатой обычаями, Руси следующий праздничный обряд торжественный, приурочивавшийся непосредственно ко дню 29-го августа. Собиралась-сходилась — по нарочитому зову — молодежь со всего села к околице. Приносилась туда — заранее кем-нибудь из старых людей накануне приготовленная — глиняная, одетая в холщевый саван, кукла: без малого в рост человеческий. Особенностью этой куклы было то, что она делалась без головы. Эту безголовую куклу поднимали две молодых девушки и бережно, в благоговейном молчании, несли на руках впереди толпы к реке, где на самом крутом берегу, останавливались и клали свою ношу наземь. Вся толпа начинала причитать над куклою, как над дорогим и близким ей покойником. Причиталось — особыми причетами, не сохранившимися, к сожалению, ни в записях наших бытоведов, ни даже в памяти народной. По прошествии некоторого времени, оплаканного глиняного покойника поднимали на руки двое молодых парней и при вопле толпы — с размаху бросали в воду. Этот обезглавленный человек в саване олицетворял — в глазах совершителей описанного обряда — св. Иоанна Крестителя, нераздельно сливавшегося в суеверном народном воображении с побежденным темными силами красным летом.

У покойного Вс. В. Крестовского[1] в его известных [379]очерках «Двадцать месяцев в действующей армии в 1877—1878 годах», есть между прочим, краткое упоминание о справляющемся в Болгарии празднике «Пиперуда» (красная бабочка). Этот народный болгарский праздник совпадает по времени и некоторым частностям с нашим Иваном Купалою (24-м июня). По свидетельству названного писателя, в этот день молодые сельские девушки наряжаются в листья болотных трав и выходят в поле искать мотыльков, распевая при том особую обрядовую песню, а к вечеру делают из глины куклу без головы и кидают её в реку, в воспоминание обезглавления Иоанна Крестителя. Связь этого, соблюдаемого и теперь обычая с нашим — исчезнувшим без следа под всесокрушающей рукою седого Времени — несомненна и может служить явным доказательством того, что и балканским славянам сродни самобытный дух русского народа, явственным образом засвидетельствовавшего о братской любви к ним своей кровью, пролитой за освобождение болгарских и сербских братьев, устлавшего костьми своих доблестных воинов кровавый путь к Стамбулу.

На Ивана Постного в Тульской губернии наблюдают за полетом стай. Если журавли летят от Тулы на Киев, то, по приметам, вскоре после Семена-дня наступят холода. «Лебедь летит к снегу», — говорит туляк-погодовед, — «а гусь к дождю!», «Лебедь несет на носу снег!», «Ласточка весну начинает, соловей лето кончает!», «Сколько раз бухало (филин) будет бухать, по столько кадей хлеба будешь молотить с овина!», «Чай, примечай — куда чайки летят!» Длинный ряд тульских примет-поговорок о птицах заканчивается остроумным замечанием: «Петух не человек, а свое все скажет и баб научит!» [380]

Иван Постный — последний предосенний праздник — был в старые годы на Руси «полетним» не только потому, что окончательно завершал собою летние красные дни, открывая широкую дорогу торную ненастной осени, — но и оттого, что являлся последним, заключительным, праздником целого года. Через двое суток после этого дня (1-го сентября), починая новый год, шел день Новолетия.

Примечания

  1. Всеволод Владимирович Крестовский — талантливый романист, автор «Петербургских трущоб», «Дедов», «Панургова стада» и многих других выдающихся произведений — родился в с. Малая Березайка Таращанского уезда Киевской губернии 11 февраля 1840 года. По образованию он — питомец петербургской 1-й гимназии и петербургского университета, но курса в последнем не окончил. Литературная деятельность его началась стихотворениями, в числе которых было немало прекрасных (например, навеянные русскими народными мотивами, а также написанные на испанские сюжеты). Несколько его песен прошли даже в народ и распеваются по деревням как свои («Ванька-ключник», «Полоса-ль ты моя, полоса…»). Известность ему составил печатавшийся в «Отечественных Записках» 1864—1867 гт роман «Петербургские трущобы». В конце 60-х годов Всеволод Владимирович поступил в военную службу, которой и обязан появлением своих «Походных очерков» и «Очерков кавалерийской жизни». Во время русско-турецкой войны 1877-78 гг. он, в качестве официального корреспондента «Правительственного Вестника», присутствовал па театре военных действий. Корреспонденции его составили книгу «Двадцать месяцев в действующей армии». С 1882-м года он состоял чиновником особых поручений при туркестанском генерал-губернаторе М. Г. Черняеве, затем — перешел в пограничную стражу. В 1892-м году, в чине полковника, Всеволод Владимирович Крестовский был назначен редактором «Варшавского дневника», на каковом посту и умер в 1895-м году. Могила его находится в Петербурге, на одном из кладбищ Александро-Невской Лавры. Полное, восьмитомное, собрание его сочинений издано Товариществом Общественной пользы в 1898-99 годах.