Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/67

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Ранніе годы моей жизни — Глава LXVII
авторъ Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ
Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 543—548.

[543]
LXVII
Смерть Елены Лариной. — Романовы. — Послѣднія событія.

Разсказывая о событіяхъ моей жизни, я до сихъ поръ руководствовался мыслью, что только правда можетъ быть интересной какъ для пишущаго, такъ и для читающаго. Въ противномъ случаѣ не стоитъ говорить.

При такомъ убѣжденіи я не проходилъ молчаніемъ значичительныхъ для меня событій, хотя бы они вели къ моему осуждению или къ сожалѣнію обо мнѣ.

Казалось, достаточно было бы безмолвно принести на трезвый алтарь жизни самыя задушевныя стремленія и чувства. Оказалось на дѣлѣ, что этотъ горькій кубокъ былъ недостаточно отравленъ.

Въ скорости по возвращеніи въ Крыловъ я выпросился на нѣсколько дней въ Березовку, и въ самый день пріѣзда моего къ Бржесскимъ появился Михаилъ Ильичъ Петковичъ и, здороваясь со мною, воскликнулъ:

— А Лена то!

— Что? что? съ испугомъ спросилъ я.

— Какъ! воскликнулъ онъ, дико смотря мнѣ въ глаза: вы ничего не знаете?

И видя мое коснѣющее недоумѣніе, прибавилъ: да вѣдь ея уже нѣтъ! Она умерла! И, Боже мой, какъ ужасно! [544]

Когда мы оба немного пришли въ себя, онъ разсказалъ слѣдующее:

„Гостила она у насъ, но такъ какъ ко времени сѣнной и хлѣбной уборки старый генералъ посылалъ всѣхъ дворовыхъ людей, въ томъ числѣ и кучера, въ поле, то прислалъ за нею карету передъ покосомъ. Пришлось снова биться надъ уроками упрямой сестры, послѣ которыхъ наставница ложилась на диванъ съ французскимъ романомъ и папироской, въ увѣренности, что строгій отецъ, строго запрещавшій дочерямъ куренье, не войдетъ.

„Такъ въ послѣдній разъ легла она въ бѣломъ кисейномъ платьѣ и, закуривъ папироску, бросила, сосредоточивая вниманіе на книгѣ, на полъ спичку, которую считала потухшей. Но спичка, продолжавшая горѣть, зажгла спустившееся на полъ платье, и дѣвушка только тогда замѣтила, что горитъ, когда вся правая сторона была въ огнѣ. Растерявшись при совершенномъ безлюдьи, за исключеніемъ безпомощной дѣвочки сестры (отецъ находился въ отдаленномъ кабинетѣ), несчастная, вмѣсто того чтобы, повалившись на полъ, стараться хотя бы собственнымъ тѣломъ затушить огонь, бросилась по комнатамъ къ балконной двери гостиной, причемъ горящіе куски платья отрываясь падали на паркетъ, оставляя на немъ слѣды роковаго горѣнья. Думая найти облегченіе на чистомъ воздухѣ, дѣвушка выбѣжала на балконъ. Но при первомъ ея появленіи на воздухъ пламя поднялось выше ея головы, и она, закрывши руками лицо и крикнувъ сестрѣ: „sauvez les letters“, бросилась по ступенямъ въ садъ. Тамъ, пробѣжавъ насколько хватило силъ, она упала совершенно обгорѣвшая, и нѣсколько времени спустя на крики сестры прибѣжали люди и отнесли ее въ спальню. Всякая медицинская помощь оказалась излишней, и бѣдняжка, протомясь четверо сутокъ, спрашивала — можно ли на крестѣ страдать болѣе, чѣмъ она?

Въ теченіи моихъ разсказовъ мнѣ не разъ приходилось говорить о сестрѣ А. Ѳ. Бржесскаго, Елиз. Ѳед. Петковичъ. Но теперь, соблюдая послѣдовательность, я долженъ сказать нѣсколько словъ объ ихъ старшей сестрѣ Екат. Ѳед. Романовой. Она была гораздо ровнѣе характеромъ подвижной [545]сестры своей. Совершенная брюнетка съ правильными чертами и съ восточнымъ загаромъ лица, она, походящая романтизмомъ и нѣжностью на брата Алексѣя, вышла замужъ за морскаго капитана Вл. Павл. Романова. Это былъ въ свою очередь милый и благодушный человѣкъ.

Хотя вмѣстѣ съ Петковичами я на одинъ день ѣздилъ изъ Ѳедоровки въ имѣніе Романовыхъ Снѣжково, но окончательно свела насъ судьба въ Крыловѣ, куда это семейство переѣхало по случаю поступленія нѣжно любимаго сына Романовыхъ Владиміра въ наши юнкера.

Года за четыре передъ тѣмъ я по рекомендательному письму Бржесскаго былъ любезно принятъ въ Москвѣ въ домѣ Романовыхъ, которые, приглашая меня къ обѣду на слѣдующій день, объявили, что пригласятъ и моего университетскаго товарища Сергѣя Михайловича Соловьева.

Вернувшись въ Елизаветградъ, я на вечерѣ у полковника Мельцера узналъ, что Романовы дали слово Соловьеву отдать за него дочь.

Юнкеръ Романовъ, до невозможности избалованный матерью, могъ бы въ домашнемъ быту служить типомъ шаловливаго ребенка. Питаясь вечеромъ сластями и приглашая въ домъ товарищей, онъ, не стѣсняясь, клалъ въ растворъ дверей грецкіе орѣхи и, такимъ образомъ, съ громкимъ трескомъ добывалъ изъ нихъ ядро.

На это добрая Екатерина Ѳедоровна только восклицала: .„ахъ, Володя!“

Говоря въ моихъ дальнѣйшихъ воспоминаніяхъ о переходѣ въ гвардію, по причинѣ полученія Бюлеромъ другаго высшаго назначенія, я долженъ былъ разсказать о матеріальныхъ затрудненіяхъ при неполученіи помощи изъ дому.

Разсказывая о службѣ своей въ Орденскомъ полку, я забылъ упомянуть о томъ, что года за два передъ тѣмъ отецъ прислалъ мнѣ гнѣдаго жеребца своего завода имени Фелькерзамъ. Лошадь эту весьма бережно выѣздилъ нашъ берейторъ Лупалъ, и Карлъ Ѳедоровичъ, бывало, любовался ею. Но такъ какъ у меня былъ уже старый конь Елизаветградъ, то Бюлеръ купилъ его за ту же цѣну, за которую я его пріобрѣлъ, т. е. за 50 руб. Этотъ старецъ, заслуживший когда то [546]одобреніе Сакена, поступилъ на такъ называемую свитскую конюшню, откуда выдавались лошади пріѣзжимъ адъютантамъ. Прослуживъ два года подъ свитскимъ сѣдломъ, Елизаветградъ всетаки не потерялъ своей цѣны, такъ какъ адъютантъ гр. Никитина упросилъ Бюлера уступить ему лошадь за ту же цѣну.

Въ полку я не нуждался въ собственной верховой лошади, такъ какъ ѣздилъ на красивомъ сѣромъ Арлекинѣ. Но въ гвардію я желалъ явиться исправнымъ офицеромъ. Телѣга, которая могла бы проѣхать съ кладью двѣ тысячи верстъ отъ Крылова и до Краснаго села, должна была быть весьма прочна, и отправка четырехъ лошадей и двухъ проводниковъ требовала значительныхъ издержекъ. Да если бы и были деньги, то всетаки необходимо было распродать экипажи и лишнюю четверку лошадей, хотя бы и за полцѣны — за 300 руб. Но наши штабные офицеры не держали лошадей, и найти въ короткое время покупателя было немыслимо. Не имѣя причины скрывать отъ добрыхъ Романовыхъ своего затрудненія, я однажды не безъ удивленія и радости услыхалъ отъ Владиміра Павловича о желаніи его воспользоваться случаемъ дешевой покупки моихъ вещей. Не смотря на дѣйствительно дешевую оцѣнку имущества, я и понынѣ увѣренъ, что главной побудительной причиной немедленной выдачи причитающейся мнѣ суммы было желаніе Романовыхъ выручить меня изъ бѣды. При отношеніяхъ нашей семьи къ отцу, безъ любезнаго участія Романовыхъ переходъ мой въ гвардію состояться не могъ, а потому вся послѣдующая жизнь должна бы была сложиться другими образомъ.

При сдачѣ полка намъ съ Бюлеромъ приходилось сопровождать кн. Голицына въ третій дивизіонъ, и за три дня до поѣздки Вейнбергъ явился ко мнѣ съ приглашеніемъ къ обѣду для полковыхъ командировъ. Однако, Карлъ Ѳедоровичъ по добротѣ своей избавилъ меня отъ этой поѣздки, взявъ лично мой портфель.

О дальнѣйшей судьбѣ Вейнберга я слышалъ слѣдующее. Не знаю, какого рода столкновеніе произошло между имъ и моимъ бывшимъ товарищемъ Романовичемъ, послѣ Крымской кампаніи, когда кирасиры двинулись къ югу, а я съ [547]лейбъ-гвардіи уланскимъ полкомъ выступилъ къ Балтійскому порту. Дѣло въ томъ, что свѣтлѣйшій князь Голицынъ предложилъ обоимъ по окончаніи кампаніи подать въ отставку. Романовичъ года черезъ два после того умеръ, а Вейнбергъ, воспользовавшись гвардейскими связями, получилъ мѣсто полицеймейстера въ Одессѣ. Здѣсь онъ щеголялъ своими выѣздами, красотою и нарядами жены. Соображать его матеріальныя средства со внѣшней обстановкой никому не приходило въ голову. Все въ городѣ шло обычной чередой; но по временамъ стали возникать небывалыя явленія. Начали пропадать молодыя красавицы дѣвушки, и всѣ поиски полиціи оставались безплодными.

Однажды богатый банкиръ, приходившій въ отчаяніе по случаю пропажи красавицы дочери, получилъ отъ своего пріятеля слѣдующее письмо изъ Константинополя:

Проходя третьяго дня по невольничьему рынку, я заметилъ дѣвушку, которой черты показались мнѣ знакомыми. Заговоривши съ нею сперва по французски, а затѣмъ по немецки, я узналъ, что она твоя дочь, и о своей судьбѣ она разсказала слѣдующее: подъ предлогомъ посѣщенія больной, она была съ вечера задержана въ глухомъ переулкѣ на неизвѣстной ей квартирѣ, усыплена и ночью перевезена на отходящій въ Константинополь пароходъ, причемъ прибавила, что когда въ лодкѣ она очнулась и стала звать на помощь, полицейский служитель зажалъ ей ротъ и крикнулъ гребцами грести дружнѣе. Торговецъ, выставившій дѣвушку на продажу, заявилъ, что эта невольница дорогая, и я заплатилъ за нее на русскія деньги 3 тыс. руб. Въ настоящую минуту она у меня, и я жду твоихъ распоряженій насчетъ ея переѣзда въ Одессу.

Твой NN
.

Когда содержаніе этого письма, ставши общеизвѣстнымъ, объяснило исчезновеніе прочихъ жертвъ незаконной продажи, Вейнбергъ выстрѣлилъ себѣ въ лобъ изъ пистолета, и такъ какъ ожидали его смерти, то и самое дѣло прекратилось.

Но какимъ-то чудомъ рана Вейнберга оказалась не смертельной, и онъ выздоровѣлъ. Оставивши службу, онъ переѣхалъ въ Петербургъ по желанію жены. Здѣсь во время моего [548]пребыванія, по случаю пріуготовленія къ смотру наслѣдника цесаревича въ 1853 г., Григорьевъ сказалъ мнѣ однажды:

— Пойдемъ какъ-нибудь вечеромъ къ m-me Вейнбергъ. Она премилая и интересная женщина. А мужа держитъ вродѣ разсыльнаго. Онъ охотникъ кутнуть, но она ему ни копѣйки не даетъ.

Если, подумалъ я, не взирая на ихъ приглашеніе, я не бывалъ у нихъ и въ ихъ блестящее время, то въ настоящемъ не къ чему возобновлять знакомство. И я не пошелъ.

Черезъ годъ я узналъ, что безвозмездная роль разсыльнаго должно быть показалась Вейнбергу невыносимой, и онъ, зарядивъ пистолетъ водою, разнесъ себѣ черепъ.

Если бы въ настоящую минуту, разставаясь умственно со славнымъ кирасирскимъ Военнаго Ордена полкомъ, кромѣ встрѣчъ съ бывшими однополчанами (о чемъ я уже говорилъ въ позднѣйшихъ воспоминаніяхъ), упомянулъ о встрѣчахъ съ другими однополчанами, напр., съ кн. А. А. Щербатовыми, гр. В. И. Капнистомъ и В. Н. Чичериными, проживающими въ Москвѣ, то исчерпалъ бы кругъ личныхъ моихъ наблюденій.

У Карла Ѳедоровича я не разъ бывалъ въ Петербургѣ, гдѣ онъ занималъ должность помощника Великаго Князя Николая Николаевича. Онъ встрѣчалъ меня какъ роднаго сына, и въ числѣ многихъ его практическихъ изреченій я никогда не забывалъ слышаннаго мною еще въ Орденскомъ полку: „хорошій эскадронный командиръ всегда будетъ хорошими хозяиномъ“. Распространяю это изреченіе при воспоминаніи о своей Орденской службѣ такъ: никакая школа жизни не можетъ сравниться съ военною службой, требующей одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и твердости хорошаго стальнаго клинка въ сношеніяхъ съ равными и привычку къ мгновенному достиженію цѣли кратчайшимъ путемъ.

Когда я сличаю свою нравственную распущенность и лѣнъ на школьной и университетской скамьяхъ съ принужденнымъ самонаблюденіемъ и выдержкой во время трудной адъютантской службы, то долженъ сказать, что кирасирскій Военнаго Ордена полкъ былъ для меня возбудительною школой.