Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/7
| ← Глава VI | Ранніе годы моей жизни — Глава VII | Глава VIII → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 64—68. |
Въ праздничные дни для меня болышимъ наслажденіемъ было ѣздить къ дядѣ Петру Неофитовичу на его Ядрино, въ которомъ онъ въ небольшомъ, но удобномъ домѣ проживалъ зажиточнымъ холостякомъ, ружейнымъ и псовымъ охотникомъ. Стрѣлки и доѣзжачіе составляли его многочисленную и внимательную прислугу. Будучи отъ природы добродушнымъ человѣкомъ, дядя былъ любимъ домашними, которые знали, что не надо только его раздражать, такъ какъ вспыльчивый, онъ могъ оборвать человѣка сразу, хотя остывалъ въ скоромъ времени. При немъ нерѣдко проживали ближайшіе мелкопомѣстные дворяне, составлявшие ему партію на билліардѣ или въ бостонъ.
Свѣтлый и высокій домъ, обращенный переднимъ фасадомъ на широкій дворъ, а заднимъ въ прекрасный плодовый садъ, примыкавшій къ рощѣ, снабженъ былъ продольнымъ корридоромъ и двумя каменными крыльцами по концамъ. Около лѣваго крыльца была устроена въ уровень съ верхней площадкой большая каменная платформа, набитая землею. Въ эту землю посажены были разнородные деревья и кустарники, образовавшіе такимъ образомъ небольшую рощу. Все это пространство было обнесено легкою оградой и обтянуто проволочной сѣткой и представляло большой птичникъ. Тамъ въ углу сѣялась и рожь. По деревьямъ развѣшены были скворечники, наваливался хворостъ. Такимъ образомъ, въ этомъ птичьемъ ковчегѣ проживали попарно и плодились, за исключеніемъ хищныхъ, всевозможныя птицы, начиная отъ перепелокъ и жаворонковъ до соловьевъ, скворцовъ и дроздовъ.
Дядя обычно былъ ко мнѣ внимателенъ и любилъ слушать мое восторженное чтеніе стиховъ. Тѣмъ не менѣе я сильно побаивался, чтобы онъ, хорошо знакомый со всеобщей исторіей, не задалъ мнѣ какого либо историческаго вопроса. Я уже не разъ говорилъ о слабости моей памяти внѣ стихотворныхъ предѣловъ, но если бы я обладалъ и первоклассною памятью, то ничему бы не могъ научиться при способѣ обученія, про которое можно сказать только стихомъ изъ Энеиды:
„Несказанную скорбь, обновлять мнѣ велишь ты, царица“.
Всѣ эти поверхностныя облегченія не только мѣшаютъ знать дѣло въ настоящемъ, но приносятъ съ собою убожество и будущему обученію. Такъ, знакомившись съ греческимъ алфавитомъ по соображенію съ русскимъ, въ которомъ не оказывается буквы кси, я по сей день, ища въ лексиконѣ, затрудняюсь отыскивать мѣсто этого бѣглеца.
О Петровомъ днѣ, именинахъ дяди, въ Новоселкахъ знали заранѣе. Такъ какъ гостей на Ядринѣ ожидалось преимущественно изъ холостыхъ окрестныхъ помѣщиковъ на два или на три дня, то къ нашей Новосельской кладовой надъ ледникомъ пріѣзжало нѣсколько исправныхъ телѣгъ на барскихъ лошадяхъ за перинами, подушками, вареньями, соленьями и наливками. Къ этому же дню, въ ожиданіи пріѣзда матери нашей въ желтой каретѣ шестерикомъ, за два дня выгонялись крестьяне справлять довольно крутой и длинный спускъ по лѣсной дорогѣ къ рѣчкѣ Ядринкѣ, за которою тотчасъ дорога подымалась по отлогому взлобку къ воротамъ усадьбы. Въ этотъ день дядя, державшій вообще прекрасный столъ, не щадилъ никакихъ издержекъ, чтобы угостить на славу, и мать являлась за столомъ на Ядринѣ такою же хозяйкой, какой была и въ Новоселкахъ. Вечеромъ вся мужская компанія усаживалась за карты, а мы въ той же желтой каретѣ возвращались домой.
Именинныя поѣздки не ограничивались однимъ Ядринымъ, и разъ въ годъ родители наши считали необходимымъ съѣздить съ одной стороны за 15 верстъ въ родовое наше гнѣздо „Добрую Воду“ къ дядѣ Ивану Неофитовичу, а оттуда еще верстъ на 20 ближе къ Орлу къ теткѣ моей Аннѣ Неофитовнѣ Семенковичъ; а съ другой стороны въ совершенно иномъ направленіи верстъ за 70, въ Волховской уѣздъ, къ теткѣ Любви Неофитовнѣ Шеншиной. Справедливость требуетъ сказать, что поѣздки эти совершались вовсе не изъ родственной нѣжности, а ради пристойности, про которую отецъ говаривалъ, что это небольшой звѣрокъ, который однако очень больно кусается.
Хотя, при помощи развивавшейся съ годами наблюдательности, я буду подробнѣе говорить ниже о дядюшкѣ Иванѣ Неофитовичѣ и тетушкѣ Варварѣ Ивановнѣ, но никакая наблюдательность не поможетъ мнѣ произвести окончательный надъ нимъ судъ. Мнѣ кажется, что наиболѣе вѣрно охарактеризовалъ его мой отецъ, говоря нерѣдко: „братъ Иванъ Неофитовичъ колпакъ“. Не смотря на природное добродушіе, онъ, назначенный опекуномъ нѣкоего Бибикова, допустили совершенное разореніе имѣнія, но зато всю жизнь держалъ Бибикова въ своемъ домѣ и одѣвалъ его и кормилъ со стола; но такъ какъ сами былъ совершенно равнодушенъ къ гастрономіи, то обыкновенно складывалъ въ одну или двѣ тарелки весь обѣдъ, суя въ супъ котлетки, зеленый соусъ, жареное, а пожалуй и пирожное. Такъ какъ многочисленная прислуга въ лакейскихъ только за какихъ нибудь 40, 50 лѣтъ ушла отъ лаптей, а слова: „малый, дай огня, да льду, позови старосту“, раздавались поминутно, то понятно, что, изъ опасенія наноса въ хоромы налипнувшей, грязи, въ большинствѣ переднихъ была наложена салома для обтиранія ногъ.
Тетушку Варвару Ивановну можно было всегда застать въ ея кабинетѣ румяною, расчесанною, расфранченной и сильно раздушенною, а дядю въ его кабинетѣ читающимъ Journal des Debats.
Когда тетушка пускалась въ какія либо обьясненія, она говорила весьма стремительно и неудержимо, причемъ не переставала заявлять, что всѣ дѣла по имѣніямъ и долгамъ ведетъ она, такъ какъ „Фанъ Фидичъ“; ничего не хочетъ дѣлать. Въ потокѣ ея рѣчей сторонній человѣкъ слышалъ только непрестанные взрывы „Фанъ Фидичъ”, „Фанъ Фидичъ“, какъ она называла мужа. Когда она съ этимъ обращалась къ моему отцу, то я удивлялся, какъ не замѣчаетъ она ироніи, съ которою онъ смотрѣлъ на нее своими голубыми глазами. Но затѣмъ на единѣ съ нами отецъ не забывалъ сказать: „братъ — колпакъ“.
Однажды по приказанію отца я поѣхалъ одинъ на „Добрую Воду“. Въ гостиной на диванѣ рядомъ съ дядею засталъ пожилаго мужика въ худыхъ лаптяхъ и порванномъ кафтанѣ.
— А, mon cher! воскликнулъ дядюшка, пряча отъ меня за спину руку, и подставляя на поцѣлуй жидкую бакенбарду: это у насъ Андрей; онъ иногда по праздникамъ заходитъ къ намъ съ деревни.
Въ тѣ времена посѣщенія подобныхъ Божіихъ людей были не рѣдкость. Бывали въ то время посѣтители и другаго не менѣе жалкаго рода. Не надо забывать, что это было какихъ либо двадцать пять лѣтъ спустя послѣ нашествія Наполеона. Помню, какъ не разъ на дворѣ усадьбы останавливались двѣ или три рогожныя кибитки, запряженныя въ одиночку, и Павелъ буфетчикъ, подавая сложенныя бумаги, заикаясь докладывалъ матери: „сударыня, смоленскіе дворяне пріѣхали“.
— Проси въ столовую, былъ отвѣтъ. И минутъ черезъ десять дѣйствительно въ дверь входило нѣсколько мужчинъ, различныхъ лѣтъ и роста, въ большинствѣ случаевъ одѣтыхъ въ синіе съ мѣдными пуговицами фраки и желтые нанковые штаны и жилетки; притомъ всѣ, не исключая и дамъ, въ лаптяхъ.
— Потрудитесь, сударыня, говорилъ обыкновенно старшій, взглянуть на выданное намъ предводителемъ свидѣтельство. Усадьба наша сожжена, крестьяне разбѣжались и тоже въ конецъ разорены. Не только взяться не за что, но и приходится просить подаянія.
Черезъ часъ, въ теченіи котораго гости, разсѣвшись по стульямъ, иногда разсказывали о перенесенныхъ бѣдствіяхъ, появлялось все, чѣмъ наскоро можно было накормить до десяти и болѣе голодныхъ людей. А затѣмъ мать, принимая на себя отвѣтственность въ расточительности, посылала къ прикащику Никифору Ѳедорову за пятью рублями и передавала ихъ посѣтителямъ.
Къ тетенькѣ Семенковичъ мы ѣздили въ ея небольшое имѣніе подъ Орломъ довольно рѣдко; но зато по причинѣ значительнаго разстоянія въ ночевку. Этотъ небогатый помѣщичій домъ могъ служить образцомъ неизмѣняемости и постоянства, вызвавшихъ вѣроятно пословицу: „у барина животъ тонокъ да дологъ“.
Тетушку я постоянно помню въ одномъ и томъ же платьѣ и чепцѣ, а единственнаго слугу Павла въ томъ же темносѣромъ сюртучкѣ, дома на Оптухѣ и у насъ въ Новоселкахъ, когда онъ на облучкѣ брички пріѣзжалъ къ намъ. Слѣдомъ за бричкой ѣхала зеленая телѣжка парой, и въ ней сидѣли два молодыхъ Семенковича, Николай и Александръ, столь притѣснительные для меня своей каллиграфіей и ученостью, какъ это мнѣ старались внушить. Конечно старшіе меня лѣтами, полуюноши смотрѣли на меня нѣсколько свысока. Впрочемъ, я долженъ отдать справедливость тетушкѣ Аннѣ Неофитовнѣ въ томъ, что ни при жизни мужа, ни овдовѣвъ, она никогда не придиралась ко мнѣ съ экзаменами, чего никакъ не могу сказать о тетушкѣ Любви Неофитовнѣ, ежегодно пріѣзжавшей въ Новоселки въ неизмѣнной желтой шали крестить дѣтей. Она привозила съ собою изъ за Волхова и единственнаго своего сына Капитона, котораго не оставляла въ покоѣ, ежеминутно восклицая: „Capiche, venez ici“. Но Capiche, мало обращавшій вниманія на эти возгласы, закинувъ кверху голову, ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ и подкидывалъ заложенными за спину руками короткія фалдочки полуфрачка съ такою увѣренностью, какъ бы это былъ настоящій фракъ. Я очень радовался, что мать такъ меня не муштруетъ, но сильно завидовалъ, что на мнѣ не полуфрачекъ, а куцая куртка.