CXLVII.
Моя любовь подобна горячкѣ, все требующей того, что еще долѣе поддерживаетъ болѣзнь; она питается тѣмъ, что сохраняетъ ея недугъ, ради удовлетворенія своего извращеннаго позыва къ пищѣ. Мой разсудокъ, врачъ моей любви, разсердясь на то, что его предписанія не исполняются покинулъ меня, и я, находясь теперь въ отчаяніи, сознаю, что страсть — это смерть, противъ которой безсильна медицина. Я теперь неизлечимъ, если разсудокъ мой внѣ узды, и безумствую въ возрастающемъ волненіи; мои мысли и рѣчи таковы, какъ у помѣшанныхъ, далеко отъ правды и ложны въ своемъ выраженіи: я клялся, что ты бѣла, и воображалъ тебя ясной, а ты черна какъ адъ, мрачна какъ ночь.