ЦАРЕВНА И ЖЕНИХЪ.
Въ нѣкоторомъ городѣ была одна купчиха. Былъ у ней сынъ, было сорокъ лавокъ и сорокъ прикащиковъ. Отецъ померъ, а сынъ былъ въ малыхъ лѣтахъ. Мать велѣла ему приглядываться къ торговлѣ; а ему было только 15 лѣтъ. «Ребята, говорятъ прикащики,—станемъ его въ театры, въ трактиры водить: куда ему такое богатство?» Сталъ сынъ ѣздить по театрамъ, по трактирамъ; сталъ пить и развратничать. Сталъ онъ брать у прикащиковъ деньги. Какъ пришелъ счетъ, мать и видитъ: гдѣ триста, гдѣ пятьсотъ рублей недостаетъ у прикащиковъ. «Отчего недостаетъ?» спрашиваетъ.—«Вашъ сынъ, говорятъ, бралъ.»—Мать разсердилась, раздѣла его, посадила въ заключенье. Онъ закручинился, запечалился. Няня стала его утѣшать, стала няня просить за него у матери; долго не могла упросить и наконецъ упросила: «онъ, говоритъ, ничего не будетъ дѣлать!»
Мать выпустила его, дала ему сто рублей, чтобъ онъ отдѣльно торговалъ. Онъ взялъ въ лавку пѣшешницу съ пѣшками. Народъ собирается къ нему въ лавку, играютъ въ пѣшки. На другой день взялъ онъ книгу… Такое сдѣлалось веселье: въ пѣшки играютъ, книгу читаютъ. На третій день онъ принесъ въ лавку гусли самогуды. И Боже мой, какой идетъ праздникъ: въ пѣшки играютъ, книгу читаютъ, въ гусли-самогуды играютъ. А мать видитъ, что въ его лавкѣ много народу и говоритъ: «слава тебѣ, Господи! Онъ хорошо торгуетъ: лавка полна народу!» Только много купцовъ приходятъ къ ней в говорятъ: «вашъ-де сынъ развращаетъ всѣхъ: наши дѣти и прикащики къ нему сбѣгаются, а изъ ихъ-то лавокъ все крадутъ!»—Мать сама пошла посмотрѣть; увидала, разсердилась. «Не надо, говоритъ, мнѣ сына! Бросьте его въ воду!»
Пришла полночь. Приводятъ работники его къ морю, хотятъ бросить въ воду. Онъ имъ и говоритъ: «отпустите меня. Я, говоритъ, не покажусь матери, а уѣду за море!»—Работники подумали, подумали. «Дай, говорятъ, отпустимъ!» И отпустили его, а сами пошли домой. А онъ рано ли, поздно ли увидѣлъ: плывутъ корабли. Вотъ онъ и просится, чтобы его взяли на корабль. «Я, говоритъ, съ разбитаго корабля. Возьмите меня!» Взяли его на корабль; только онъ на кораблѣ всѣхъ въ карты обыгралъ. Корабельщики взяли лодку, посадили его въ нее и пустили, куда глаза гладятъ. И прибылъ онъ къ берегу. Вышелъ на̀-берегъ. А одёжа на немъ была немудрая. На̀-полѣ онъ увидалъ домъ не великій и не малый. Только подходитъ онъ ближе, видитъ: домъ загорѣлся. А недалеко была вода. Онъ взялъ, скинулъ съ себя зипунъ, помочилъ его въ водѣ и потушилъ пожаръ. Вошелъ въ домъ.
Видитъ: накрытъ столъ на три прибора. Онъ поѣлъ, спрятался и сталъ дожидаться: кто прійдетъ? Видитъ: прилетѣлъ соколъ, обѣжалъ три раза кругомъ стула, ударился о̀-полъ и сдѣлался человѣкомъ. Потомъ прилетѣлъ орелъ, облетѣлъ три раза кругомъ стула, ударился о̀-полъ и сдѣлался человѣкомъ. Потомъ пришелъ царь-левъ, обѣжалъ три раза кругомъ стула, ударился о̀-полъ и сдѣлался человѣкомъ.—«Что, братцы, вы видѣли, что было?»—говоритъ царь-левъ.—А что?—«Вы летаете, да ничего не знаете. Да, вѣдь, нашъ домъ горѣлъ. А тутъ шёлъ какой-то добрый человѣкъ, помочилъ зипунъ въ воду и затушилъ пожаръ. Онъ, видно, здѣсь: кушанье поѣдено!» Вотъ и говорятъ всѣ братья: «выходи, добрый человѣкъ!» Онъ вышелъ; они его и спрашиваютъ: «откуда ты, добрый человѣкъ, и какъ сюда зашелъ?»—Тотъ все разсказалъ.—«Благодаримъ тебя за доброе дѣло. Будь ты намъ старшимъ братомъ!» Тутъ они одѣли его, какъ барина; сѣли обѣдать и разговариваютъ: «какъ бы намъ братца сдѣлать счастливымъ?»—Дадимъ ему товаровъ на десять подводъ!—Младшій братъ и говоритъ: «хорошо, братцы! Вы дадите ему товаровъ и денегъ, а нападутъ разбойники, все и отнимутъ! Научимъ лучше его своему художеству».—«Ладно, ладно!»—говорятъ братья. Вотъ младшій братъ обошелъ съ нимъ около стула и оба они сдѣлались соколами. «Смотри же, говоритъ младшій братъ, какъ надо тебѣ быть соколомъ, обѣги кругомъ куста и будешь соколомъ!» Другой братъ научилъ его дѣлаться орломъ. А царь-левъ научилъ его дѣлаться львомъ. «Все же этого мало, говорятъ. Чтобы еще?» Царь-левъ и говоритъ: «вы летаете да ничего не знаете! я видѣлъ государя съ арміей. За государеву дочь сватался царь Чубура, а государь не отдаетъ. И будетъ между ними битва. Царь Чубура пріѣдетъ на двѣнадцати корабляхъ. А государь въ торопяхъ забылъ взять мечъ-самосѣкъ, ножъ кладенецъ, и теперь въ великой печали. И кто въ нѣсколько дней успѣетъ привести мечъ-самосѣкъ, ножъ кладенецъ, за того царь отдастъ свою дочь. Вотъ бы нашему братцу вызваться и жениться на царской дочери!»—«И то хорошо!»—
Полетѣли братья, а съ ними и онъ; показали ему войско. Вотъ оборотился онъ въ человѣка и идетъ къ войску. Его и спрашиваютъ: «что ты за человѣкъ?»—«Я—говоритъ—заморскій купецъ. У меня корабли разбило. Пусть меня возьмутъ въ солдаты. Я слышалъ, что у васъ печаленъ царь. Да о чемъ? Я, можетъ, помогу».—Куда тебѣ! Чрезъ нѣсколько дней здѣсь будетъ сраженье. Съ нашимъ царемъ будетъ сражаться царь Чубура, а у него голова какъ чанъ, глаза какъ чашки. А нашъ царь дома забылъ мечъ-самосѣкъ, ножъ кладенецъ; а ѣзды до царства три мѣсяца! А кто во время его доставитъ, тому царь обѣщаетъ дочь за̀мужъ выдать.—«Давайте, я доставлю!»—«Гдѣ тебѣ»!—Только дошли до царя слухи, что иностранный солдатъ выхваляется доставить мечъ-самосѣкъ, ножъ кладенецъ. Царь велѣлъ его привести къ себѣ. Привели. «Я слышалъ: ты вызываешься доставить до сраженья мечъ-самосѣкъ, ножъ кладенецъ?»—Точно такъ-съ, ваше царское величество. Только скажите мнѣ, гдѣ его найти?—«Дочь, говоритъ, одна знаетъ!»—«Такъ пишите ей письмо!»—«Если достанешь, дочь за тебя за̀мужъ отдамъ!»—«А когда сраженье будетъ? Черезъ четверы сутки?»—«Да, черезъ четверы сутки!»—Государь тотчасъ письмо написалъ; описалъ дочери все: «прими его какъ жениха и обручись съ нимъ!»—и запечаталъ золотой печатью. А тутъ ему дѣлаютъ всякія почести. Время-то было не много; простился онъ съ царемъ, сѣлъ въ карету. Отъѣхалъ до лѣса и говоритъ: «охъ, брюхо болитъ! Вы, говоритъ слугамъ-то,—посидите, подождите, а я схожу въ лѣсокъ»… Вышелъ онъ въ лѣсокъ, обернулся соколомъ и улетѣлъ. Слуги ждали, ждали—нѣтъ его! Пошли въ лѣсъ; искали, искали, не нашли. Пріѣзжаютъ въ лагерь къ царю, говорятъ: «такъ и такъ, ваше величество! Онъ обманулъ!»—Какая ужь досада была такъ и сказать нельзя.
А онъ летѣлъ себѣ соколомъ; усталъ летѣть на соколиныхъ крыльяхъ, обернулся орломъ, полетѣлъ на орлиныхъ крыльяхъ. Усталъ летѣть на орлиныхъ крыльяхъ, обернулся львомъ и побѣжалъ. Прибылъ въ одинъ день. Влетѣлъ къ царевнѣ въ окно соколомъ. А царевна сидитъ, плачетъ объ отцѣ: «еслибъ онъ не забылъ мечъ-самосѣкъ, нечего бы и думать!»— Увидала она сокола, схватила его, гладитъ. Гулинька сидитъ около нея на кровати, а она легла спать и заснула. А соколъ вдругъ оборотился молодцемъ, разбудилъ ее. Она испугалась: «откуда человѣкъ взялся?»—Онъ подалъ ей письмо. Она прочитала письмо, обрадовалась, разбудила мать. Стали его угощать.—На другой день она и говоритъ ему: «покажи мнѣ твои хитрости!»—Да вы испугаетесь!—«Нѣтъ, ничего!»—Онъ обѣжалъ три раза кругамъ стула и сдѣлался соколомъ; сталъ летать въ комнатѣ. Она схватила его, выдернула перышко и спрятала. Потомъ онъ обернулся орломъ, сталъ летать въ комнатѣ. Она опять выдернула перышко и спрятала. Потомъ онъ обернулся львомъ такъ, что въ комнатѣ едва поворотился. Она выдернула у него между ушей шерсть и завязала въ платокъ. Потомъ онъ обернулся снова человѣкомъ и обручился съ ней. Вечеромъ они его проводили; полетѣлъ онъ вмѣстѣ съ мечемъ. Сперва летѣлъ соколомъ, потомъ орломъ, потомъ побѣжалъ львомъ. Прибѣжалъ къ лагерю, усталъ; обернулся человѣкомъ, легъ подъ дерево и заснулъ.
Утромъ на четвертый день взошло солнце: перстень у него на рукѣ такъ и сіяетъ. Пастухъ увидалъ, отрубилъ ему голову; а его затопталъ въ болото. Снялъ кольцо, взялъ мечъ-самосѣкъ; вымылся, нарядился. Явился къ царю, подалъ мечъ-самосѣкъ. Царю и говорятъ, что это не тотъ привезъ.—«Нѣтъ, онъ!»—говоритъ царь. Сдѣлалось сраженье: Чубуру убили, и все его войско заполонили. А пастухъ пьетъ да ѣстъ только. И уѣхалъ царь съ нимъ на корабляхъ домой.
Только три братца собрались домой. Царь-левъ и говоритъ: «братцы, вѣдь, нашъ старшій братъ-то убитъ. Я его видѣлъ безъ головы!» Братья полетѣли, прилетѣли, вытащили его изъ болота, обмыли. Царь левъ и говоритъ: «послушайте, братцы! я поймаю воронёнка, а ворона принесетъ живой воды, мы и воскресимъ братца!» Легъ онъ и будто заснулъ. А тутъ недалеко была ворона съ воронятами. Она и не велитъ имъ подходить ко льву. Они не послушались, подлетѣли къ самому льву. Онъ и схватилъ воронёнка. Мать и кричитъ: «царь-левъ, отдай моего воронёнка!»—Достань мнѣ живой и мертвой воды, такъ отдамъ!—А за мраморной стѣной у царской дочери былъ колодецъ съ живой и мертвой водой. И каждое утро дѣвка чернавка ходила, доставала воды изъ того колодца; а другихъ никого не пускали. Только дѣвка чернавка (т. е. съ черными бровями или волосами) хочетъ достать воды, ворона и подлетѣла къ колодцу. Дѣвка побѣжала отгонять; гонитъ, гонитъ, а ворона все понемногу отлетаетъ да отлетаетъ.
Какъ дѣвка ужь далеко отбѣжала отъ колодца, вдругъ ворона поднялась вверхъ и прямо въ колодецъ; взяла въ пузырёкъ живой и мертвой воды, прилетѣла ко льву: «царь-левъ, вотъ тебѣ живая и мертвая вода! отдай моего воронёнка!»—Левъ взялъ воронёнка, разорвалъ на части, спрыснулъ его живой водой. Онъ и воскреснулъ. Вотъ пошли братья живить своего старшаго братца. Вспрыснули его мертвой водой: срослась голова съ тѣломъ. Спрыснули живой водой, онъ вскочилъ. «Пора къ царю!»—говоритъ. Тутъ братья ему все разсказали, накормили его, дали ему скрипку и говорятъ: «какъ будетъ у царевны дѣвишникъ, ты ступай туда и попросись сыграть на этой скрипкѣ, такъ всѣ и захохочутъ; какъ во второй разъ сыграешь, всѣ заплачутъ, какъ въ третій разъ сыграешь, всѣ заснутъ, кромѣ царевны. Тутъ ты и дѣлай, какъ знаешь!»—
А царь межь тѣмъ ѣдетъ домой и посылаетъ впередъ, чтобъ «за столько-то верстъ меня и жениха встрѣчали.» Такъ и сдѣлали. Царица, царская дочь, генералы встрѣчаютъ. А пастухъ и слова не умѣетъ сказать. «Это дуракъ какой-то, а не мой женихъ!»—Что жь вы не цѣлуетесь?—говоритъ царь. «Ладно, батюшка, ладно!» говоритъ пастухъ и лѣзетъ цѣловаться. А она и не хочетъ его поцѣловать, плачетъ. Генералы всѣ дивятса. Сдѣлали обѣдъ. А царевна надѣла трауръ; вышла въ немъ и обливается слезами. «Это дуракъ, говоритъ, а не мой женихъ.» А пастухъ пристаетъ къ царю: «Батюшка! свадьбу поскорѣе бы!» Сдѣлали дѣвишникъ. Онъ сядетъ къ ней, а она отъ него подальше, да подальше; воетъ, да отталкиваетъ его. Вдругъ приходитъ музыкантъ и проситъ позволенья ему три раза сыграть на скрипкѣ. Позволили. Вотъ какъ онъ сыгралъ въ первый разъ, такъ всѣ и захохотали. Сыгралъ въ другой разъ, всѣ заплакали. Сыгралъ въ третій, всѣ заснули, кромѣ царевны. Вотъ онъ подошелъ къ ней и говоритъ: «такъ и такъ все было.» Тутъ они переговорили, какъ дѣлать. Потомъ онъ снова взыгралъ—всѣ проснулись и забыли, что спали. Пастухъ видитъ: царевна повеселѣла. Самъ пьянъ, а идетъ, цѣлуетъ у нея руку. Царевна и говоритъ: «я хочу музыкантамъ по рюмкѣ водки подать!» Пошла, взяла водки и подаетъ по-очередно. Всѣ ее поздравляютъ. А дуракъ возлѣ нея. Подноситъ она и тому музыканту, который сыгралъ три раза. Онъ и говоритъ: «Поздравляю васъ! Дай Богъ намъ счастливо кончить свадьбу!» Дуракъ и кричитъ: «что такое?» А царевна и говоритъ отцу: «позвольте мнѣ сходить въ кабинетъ, я докажу жениха!» Пришла изъ кабинета и вынесла платокъ. «Папенька, спросите его, какъ онъ досталъ мечъ-самосѣкъ!» А дуракъ и говоритъ: «да ужь я всяко, и на боту-то, и на лодкѣ плылъ… Всяко!…» А генералы и признаютъ музыканта; онъ вдругъ и обратился соколомъ. А пастухъ кричитъ: «мало чего?! Онъ колдунъ, дьявольщину знаетъ!» А царевна взяла сокола на руки и говоритъ: «видите, господа генералы, у сокола нѣтъ пёрушка! Вотъ оно!» и вынула пёрушко изъ платка; приложила: оно такъ и стало какъ слѣдуетъ. Тутъ онъ перекинулся орломъ, и опять царевна приложила перо. Онъ обернулся львомъ. А пастухъ испугался, палъ на спину, кричитъ: «стрѣляйте его: онъ всѣхъ поѣстъ.» А царевна опять приложила шерсть, что̀ была вырвана между ушами. Тутъ вошли три братца и говорятъ всѣмъ, какъ было дѣло. Пастуха привязали къ хвостамъ у лошадей, настягали коней и пустили. А царевна вышла за своего жениха, и стали жить да поживать.
