Радоница — Красная Горка
Отойдет, выйдет за изукрашенную причудливой резьбою всяческих преданий дверь вековечного чертога Великой, Малой, Белой и Червовой Руси славная-красная Святая неделя, слывущая в нашем народе за один Велик-День — следом за нею у порога стоит её меньшая сестра-Фомина, «Радоницкая». С этой седмицею от дедов-прадедов идут в народ свои особые обычаи, свои родные поверья, свои вещие слова крылатые, перелетающие за горы высокие, через моря глубокие, шириною безбрежные, отделяющие наши дни от седой были повитых мраком веков. На этой неделе люд крещеный «с покойничками христосуется», разносит по могилкам радостную весть о Светлом Христовом Воскресении, победившем собою темную силу смерти:
|
„Воспоим eси песнь радостно ныне: |
поют в эти дни калики перехожие, от одного погоста к другому идучи.
Всплачется радостными слезами весенними Мать-Сыра-Земля, проснется все спящее в её любвеобильном сердце, вздохнут свободнее и могильные жильцы: возвеселит их, возрадует память живых, справляющих в седмицу по Пасхе радостные весенние поминки, возвещающих им «ангельскую днесь радость и человеческую сладость».
Радуется лежащий в недрах земных православный люд, но ещё радостней-светлее на сердце у поминающей его роденьки. Пасха красная — у всех на душе в эти дни, когда и солнышко весенние игры играет на небесных полях, пригреваючи нивы земные-поднебесные, выгоняя всходы хлебов зеленые, когда по селам-деревням звенят заливные-молодые голоса хороводные. Дождавшаяся Красной Горки молодежь ещё веселее красна-солнышка играет, затевая хороводы по красным пригоркам-холмам, «заплетая плетень» («Заплетися, плетень, заплетися! Ты завейся, труба золотая! Завернися, камка кружчатая!» и т. д.), да «сея просо» в честь старого «Дида-лада», да величая «Дона сына-Ивановича»…
Эти дни с давних пор слывут свадебными, брачную радость несущими любящимся молодым сердцам. Последние свадьбы перед началом страдной поры — май-месяцем играются во время них. «Сочтемся весной на бревнах — на Красной веселой Горке», — гласит народный прибауток: «сочтемся-посчитаемся, золотым венцом повенчаемся». Потому-то и ждут этих дней заневестившиеся девушки красные с неменьшим нетерпением, чем Светлого Праздника. В эти же дни принято на Руси, по старине стародавней, одаривать «богоданную» родню зятьям да невесткам. В первый день Фоминой-радоницкой недели разносится от одного села к другому песня, напоминающая об этом последнем обычае:
Под Царь-город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу!
Выкачу, выкачу,
С казной бочку выкачу!
Подарю, подарю
Люту свекру-батюшке!
Будь добре, будь добре
Как родимый батюшка!
Подойду, подойду,
Под Царь-город подойду!
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу!
Вынесу, вынесу,
Лисью шубу вынесу!
Подарю, подарю,
Люту-свекровь-матушку!
Будь добра, будь добра,
Как родима матушка!..
По объяснению И. М. Снегирева, сложилась-спелась эта песня, вероятно, ещё в XI—XII столетиях, когда свежа была в сердце народной Руси стародавняя, поросшая быльем память о славных походах русских князей под Царьград.
«Красной Горкою», собственно, зовется Фомино воскресенье, первый день этой недели весенних поминок, недели предстрадных свадеб. Наименование этого дня ведет своё начало от седой древности. Горы — колыбель человечества, родина и обитель богов и естественные пределы их владений, на заре народной жизни у всех славян почитались священными и являлись, поэтому, местом совершения большинства богослужебных обрядов и связанных с ними обычаев. Красный — прекрасный, веселый, радостный, молодой. Отсюда и название первого праздника воскресшей весны — «Красная Горка». В отдаленнейшие годы древнерусского язычества в этот день возжигались по холмам священные костры — огни в честь Даждьбога. Вокруг этих огней совершались жертвоприношения и мольбища. Здесь же вершился суд — «полюдье». У русского народа не было никаких капищ; их заменяли лесные поляны да «красные горы», на которых — на месте повергнутых идолов — воздвигнуты были церкви при благочестивых князьях-христианах, отходивших из этого мира во святой схим. В Фомин понедельник, звавшийся «Радоницею», на этих горах устраивались пиршественные тризны в честь умерших предков. Во вторник («Навий день» или «усопшия Радаваницы») продолжалось то же самое. И теперь этот день проводится на Руси по кладбищам за панихидами да поминками. В малорусских селах оба эти дня слывут «могилками», «гребками» и «проводами». Среда считалась в языческую старину днем браков, благословлявшихся жрецами на красных горках. В четверг и пятницу по древнерусским весям происходило «хождение вьюнитства», обычай, уцелевший и до сих пор в деревенской глуши под именем «вьюнца». В субботу на Фоминой — самые развеселые хороводы, самые голосистые веснянки.
В первый день Фоминой недели совершалось, а местами и в наши дни совершается, заклинание весны. Оно начинается с восходом солнечным. Местом действия являлась все та же красная горка. При первом проблеске светила светил собравшаяся на холме молодежь с выбранной «хороводницею» во главе приступала к выполнению завещанного стариной обряда. Хороводница, благословясь, выходила на середину круга и произносила заклинание, сохранившееся во всей первобытной чистоте на северо-восточной Руси: «Здравствуй, красное солнышко! Празднуй, ясное ведрышко! Из-за гор-горы выкатайся, на светел мир воздивуйся, по траве-мураве, по цветикам по лазоревым, подснежникам лучами-очами пробегай, сердце девичье лаской согревай, добрым молодцам в душу загляни, дух из души вынь, в ключ живой воды закинь. От этого ключа ключи в руках у красной девицы, зорьки-заряницы. Зоренька-ясынька гуляла, ключи потеряла. Я, девушка (имярек), путем-дорожкой прошла, золот ключ нашла. Кого хочу — того люблю, кого сама знаю — тому и душу замыкаю. Замыкаю я им, тем золотым ключом, добраго молодца (имярек) на многие годы, на долгая весны, на веки веченские заклятьем тайным нерушимым. Аминь!» Все присутствующие при заклинании повторяли каждое слово за хороводницею, вставляя полюбившиеся каждому имена. Затем заклинавшая солнышко девушка, положив наземь посредине круга крашеное яйцо и круглый хлебец, затягивала песню-веснянку.
|
«Весна-красна! |
Весь хоровод подхватывал. Эту песню сменяла другая; ту — третья. После песен принимались за угощенье, начиналась веселая пирушка.
В этот же день ещё и теперь по городам, — начиная с Москвы Белокаменной, исконной хранительницы всевозможных преданий и обычаев русской старины, и кончая самыми захолустными, — устраиваются праздничные прогулки заневестившихся девушек. Женихи, в свой черед, выходят на смотрины, совершающиеся на весеннем вольном воздухе, под зеленеющими навесами распускающихся деревьев. Бывает и так, что на месте «зеленых смотрин» происходит и самое рукобитье. Местами существует обычай (например, в Костромской губернии), позволяющий парням, в честь Матери-Сырой-Земли, обливать водой приглянувшихся им девушек. Кто обольет которую, тот за нее и должен свататься, — гласит обычное, нигде, кроме памяти народной не записанное, право. Кто не сделает этого, тот считается лихим обидчиком, похитителем чести девичьей. В Густинской летописи так рассказывалось о подобии этого обычая: «От сих единому некоему богу на жертву людей топяху, ему же и доныне по некоих странах безумныя память творят: собравшиеся юнии, играюще, вметают человека в воду, и бывает иногда действом тых богов, си есть бесов, разбиваются и умирают, или утопают; по иных же странах не вкидают в воду, но токмо водою поливают, но единако тому же бесу жертву сотворяют».
Во многих селах и деревнях на Фомино воскресенье ввечеру в обычае сходиться молодежи за околицей и водить там, на задворках, хороводные игрища, величая Весну-Красну. При этом наиболее удалые из парней влезают на деревья и прыгают с них наземь, перескакивают с разбега через плетни; а другие ходят вокруг сенных стогов или соломенных ометов и поют:
|
«Как из улицы идет молодец, |
Эта песня имеет то же самое значение для деревенской брачущейся молодежи, как и только что описанное обливание водою.
А в то время, как по красным горкам за деревенскими околицами происходит все это, на погостах-кладбищах отводится место совсем иному. Там начинается с этого дня «радованье» покойников. Туда, под сень безымянных крестов, сходятся потерявшие детей матери, вдовы и сироты — плакать-причитать о своих дорогих, обездоливших их на этом свете покойниках. По могилкам расставляются оставшиеся от пасхальных столований снеди-пития, раскладываются крашеные яйца. С этого дня чуть ли не всю неделю, с утра белого до темной ноченьки, кишмя кишат кладбища народом, угощающимся в честь-память своих покойничков.
На следующий за Красной Горкою день — заправская Радоница («Радованец, Радавница» и т. д.), — та самая, которую поминает народное слово в поговорке: «Пили на Масленице, с похмелья ломало на Радонице!», или в песне: «Зять ли про тещу пиво варил, пива наварил, да к Масленице; звал ли тещу к Радонице, а теща пришла накануне Рождества»… В этот «родительский понедельник» (а местами — во вторник) ходят поливать могилы медом сыченым да вином зеленым-хмельным: «угощают родительские душеньки». В белорусских деревнях существует обыкновение обедать на Радоницу — на могилах; но только при этом строго соблюдается, чтобы кушанья были «нечетныя и сухия», иначе — быть беде неминучей. «Святые родзице-ли, ходзице к нам хлеба-соли кушац!» — приглашают покойников обедающие, предварительно похристовавшись с ними. В заключение поминальной трапезы, на которой, по уверению старых богомольных людей, присутствуют и загробные гости, большак семьи провозглашает: «Мои родзицели, выбачайте, не дзивицесь, чем хата богата, тем и рада!» — и считает свой долг по отношению к предкам свято выполненным. Нищие, окружающие трапезующих, оделяются остатками пищи и деньгами — чем Бог послал на их убогую долю. Если на радоницких поминках встречаются помолвленные жених с невестой, то они должны земно кланяться — каждый у могилы своих богоданных сродников и просить благословения их «на любовь да на совет, да на племя-род».
Поминовение родителей, продолжающееся и в следующие две недели, совершается не только на кладбищах, но и дома, в хатах. В течение всей Фоминой седмицы многие приверженные к доброй старине хозяйки оставляют на ночь на столе кушанья — в полной уверенности, что «покойнички, наголодавшиеся за зиму», заглядывают об эту пору в свои прежние жилища — повидаться со сродниками, памятующими о них. «Не угости честь-честью покойного родителя о Радонице — самого на том свете никто не помянет, не угостит, не порадует!» — говорят в деревне.
Во вторник на Фоминой неделе деревенская детвора «окликает» первый весенний дождь. С самого утра следят все: не покажется ли на небе туча. Опытные погодоведы утверждают, что не бывает такого радоницкого вторника, в который не капнуло бы хотя одной капельки дождя. При первом затемнившем высь поднебесную облачке ребята принимаются выкрикивать свою окличку, некогда произносившуюся и взрослыми детьми посельской-попольной Руси: «Дождик, дождик! Снаряжайся на показ. Дождик, припусти, мы поедем во кусты, во Казань побывать, в Астрахань погулять. Поливай, дождь, на бабину рожь, на дедову пшеницу, на девкин лен поливай ведром. Дождь, дождь, припусти, посильней, поскорей, нас, ребят обогрей!» Если, вняв увещевательным окликам детворы, небо и впрямь брызнет на землю весенним дождем, то все окликающие, наперебой, кидаются умываться струями «небесной водицы», — что, по словам знающих людей, должно приносить счастье. Когда же, в редкие годы, в этот день ударит первый весенний гром, то стародавний опыт советует молодым женщинам и девушкам — при блеске первых молний — умываться дождем через серебряные, а ещё лучше через золотые, кольца. Этим сохраняется красота и молодость, столь дорогие в глазах их почитателей.
«И на Радоницу Вьюнец и всяко в них беснование», — гласит, между прочим, 25-й вопрос «Стоглава», в укор и порицание народному суеверию. «Вьюнец» или «вьюшник» справляется в деревенской глуши и до наших дней на Фоминой неделе. Этот стародавний обряд, только в остатках уцелевший от всесокрушающей длани беспощадного времени, состоит в хождении под окнами с особыми («вьюницкими») песнями в честь новобрачных, повенчавшихся на Красной Горке. Толпа веселой молодежи, собравшись в условленном месте, двигается из конца в конец селения и начинает «искать вьюнца и вьюницу» (молодых), стучась под каждым окном — с особым припевом-причетом: «Вьюн-вьюница, отдай наши яйцы!» Где нет молодоженов, там от непрошеных гостей отделываются тем, что, подавая несколько яиц, христосуются с кем-нибудь из них. Где же Красная Горка, действительно, повенчала молодую пару, — там этим не откупиться: «вьюнишники» станут петь перед таким домом до тех пор, покуда виновники торжества не выйдут к ним сами и не вынесут всякого угощения: шва, меда, пряников и даже денег. После этого старшой из певунов-весельчаков затягивает благодарственную песню:
|
«Ещё здравствуй, молодой, |
Хор молодых голосов после каждого стиха подпевает: «Вьюнец-молодец, молодая!» — чем и кончается чествование новобрачных до другого осененного новым счастием дома, где повторяется то же самое.
В некоторых местностях о Фоминой неделе, в субботу, происходит изгнание смерти. Для совершения этого, ведущего свой корень исстари веков обряда сходятся в полночь со всего села старые и молодые женщины и, вооружившись метлами, кочергами, ухватами и всякою домашней утварью, гоняются по огородам за невидимым призраком древнеязыческой славяно-германской Мораны и выкликивают ей проклятия. Чем дольше и ревностнее устрашать гонимый призрак, тем — по мнению суеверной деревни — надежнее избавиться от всякой повальной болезни-«помахи», на предстоящее лето всему селу.
В древние времена соблюдался на Руси, а также и в Литве, обычай — обегать в Фомину субботу кладбища с ножами в руках и с возгласами: «Бегите, бегите, злые духи!» Этим думали облегчить загробные страдания покойников, уходивших из этого мира в страну, где царствовала злая нечисть.
В наши дни все страшное-злое отходит от народных поверий и обычаев, — в них более живучи веселье веселое да радость певучая. А что уцелело из грозных поверий старины, так и то потеряло свой первобытный облик, превратившись в осененный тлетворным духом забвения пережиток былой сознательной жизни. Так — и радоницкие поверья, объединявшие в себе не только радостное, но и грозное. Современная простонародная Радоница является только радостным весенним общением с покойниками, только веселым свадебным временем, только порою воскресающих песен, плясок да хороводов. Недаром в народе живет поговорка о том, что «веселы песни о Масленице, а веселей того — о Радонице». Другое изречение гласит, что «веселая Масленица — беспросыпная горе-пьяница, а гульливая Радоница — светлой радости приятельница». Третье крылатое слово добавляет, словно поясняя оба первых, что «масленые пьяные песни о голодный Велик-Пост разбиваются, колокольным постным звоном глушатся, а радоницкие-вьюнишные по красным горкам раздаются, с семицкими-девичьими перекликаются». Этим песням, по старинному поверью, радуются не только живые, а и мертвые…