Въ ожиданіи того, чтобы оправдались эти блестящія предсказанія, Кельмаркъ снова принялся за гимнастическія упражненія, въ которыхъ онъ отличался въ пансіонѣ. Къ несчастью, онъ вносилъ какое-то лихорадочное волненіе въ этотъ спортъ, крайность, которую онъ вкладывалъ въ свои слова и поступки. Ему нравилось подвергать себя опаснымъ упражненіямъ, переплывать слишкомъ широкія рѣки, отправляться на парусѣ въ сильныя волны, объѣзжать упрямыхъ и норовистыхъ лошадей. Однажды, его лошадь закусила удила и скакала вдоль желѣзной дороги передъ скорымъ поѣздомъ, рядомъ съ локомотивомъ, до тѣхъ поръ, пока не свалилась въ ровъ унося съ собой всадника. Кельмаркъ отдѣлался только вывихомъ. Въ другой разъ, та же лошадь, чрезмѣрно пугливая, запряженная въ экипажъ, испугалась тачки каменщика, брошенной посреди дороги, и послѣ страшнаго прыжка въ сторону принялась бѣшенно нести по скверу, засаженному деревьями, пока она не упала, ударившись о фонарь. Кельмаркъ вмѣстѣ съ грумомъ выскочилъ черезъ ея голову, но сейчасъ же всталъ на ноги безъ единой царапины. Лошадь осталась тоже невредимой. Что касается экипажа, опрокинутаго и сломаннаго, то какой-то зѣвака, за извѣстное вознагражденіе, взялся прикатить его до каретника. Одинъ торговецъ этого квартала поспѣшилъ предложить свою лошадь и экипажъ въ распоряженіе г. де Кельмарка. Приближался вечеръ, и графиня ожидала Анри къ обѣду, а онъ находился далеко отъ дома. Грумъ обратилъ вниманіе своего хозяина, на чрезвычайное возбужденіе лошади, которая настораживала уши фыркала, все еще продолжала дрожать, и совѣтовалъ ему принять предложеніе этого буржуа. Но графъ согласился воспользоваться только экипажемъ. Слишкомъ горячая лошадь была запряжена въ экипажъ почетнаго гражданина. Кельмаркъ взялся за вожжи, грумъ, очень недовольный, вспрыгнулъ на свое мѣсто. Противъ ихъ ожиданія, лошадь, казалось, утихла и побѣжала обыкновеннымъ аллюромъ.
Но вступивъ на віадукъ, не далеко отъ вокзала, они замѣтили, у рѣшетки толпу людей, собравшихся передъ керосиновыми вагонами, которые горѣли высокимъ съ цѣлый домъ пламенемъ.
— Тише, господинъ графъ, она снова можетъ понести! На вашемъ мѣстѣ, я объѣхалъ бы это мѣсто — предложилъ слуга, Ландрильонъ. И онъ хотѣлъ соскочить.
Но Анри помѣшалъ ему, ударивъ лошадь и отдавая ему вожжи, такъ что испуганная лошадь помчалась рысью черезъ толпу.
— Съ милостью Бога! сказалъ графъ съ презрительной улыбкой.
Точно смѣясь надъ тревогою слуги, эта лошадь, которую могли напугать кончикъ бумаги, или сухой листокъ, осторожно прорѣзала толпу, проѣхала, не выказывая ни малѣйшаго страха, среди огня, поливки воды паровыми машинами, криковъ и шума зрителей.
— Все равно, графъ, на этотъ разъ мы прекрасно проѣхали! сказалъ Ландрильонъ, когда они миновали страшное мѣсто.
Но онъ, злопамятный, пропустилъ сквозь зубы „Въ подобныхъ случаяхъ онъ свернетъ себѣ шею, въ концѣ концовъ; это его дѣло, но какое имѣетъ онъ право рисковать моей шкурою?“
Можно было, дѣйствительно, сказать, что графъ искалъ случая навлечь на себя несчастье. Что у него было за горе, если онъ презиралъ до такой степени жизнь, которую обѣ любящія женщины старались сдѣлать ему столь блестящей и пріятной?
Теперь графиня и Бландина переживали еще болѣе глубокія тревоги, чѣмъ раньше. Бѣдная бабушка надѣялась умиротворить его существованіе, удовлетворить его, самыя разорительныя фантазіи, но при такой жизни, какую онъ велъ, онъ могъ, въ концѣ концовъ, разориться совершенно. „Что станется съ нимъ, когда я умру? спрашивала себя графиня. Онъ будетъ нуждаться въ любящей и благоразумной подругѣ, порядочной женщинѣ, точно ангелѣ-хранителѣ, который былъ бы ему преданъ глубоко и беззавѣтно!“
По какому-то остатку предразсудка, г-жа де-Кельмаркъ не могла рекомендовать вступить въ бракъ тѣмъ, кого она считала своими дѣтьми, но она и не противилась бы этому. Когда она оставалась одна съ Бландиной, она высказывала ей свои заботы о будущемъ молодого графа. „Необходимо было бы, говорила она, найти настоящую святую, защитницу для этого больного фантастическаго ребенка, чтобы руководить имъ въ жизни, кого-нибудь, кто, не отклоняя его грубо отъ его мечтаній, повелъ бы его нѣжно за руку по пути реальной жизни!“
Бландина обѣщала отъ глубины души своей благодѣтельницѣ всегда заботиться о молодомъ графѣ и разстаться съ нимъ только въ томъ случаѣ, если онъ этого пожелаетъ. Графиня хотѣла бы сдѣлать ихъ союзъ нерасторжимымъ, но она не смѣла касаться съ Анри этого деликатнаго вопроса и выразить ему свое самое завѣтное желаніе. Изъ-за этихъ сердечныхъ страданій, ея крѣпкое здоровье пошатнулось и ея состояніе съ каждымъ днемъ внушало опасеніе. Она сознавала, что смерть приближается, съ такимъ гордымъ благоразуміемъ, которое она почерпнула въ сочиненіяхъ ея любимыхъ философовъ: быть можетъ, она встрѣтила бы ее съ радостью, которую выказываетъ рабочій, измученный усталостью тяжелой недѣли, при мысли о воскресномъ отдыхѣ, если бы судьба ея дорогого сына не внушала ей тревоги.
Анри и Бландина находились у ея изголовья; обманутые спокойствіемъ умирающей, и не могли допустить мысли о роковомъ концѣ.
Очевидно, что близость смерти надѣляетъ умирающихъ даромъ глубокаго прозрѣнія и пророчества. Предвидѣла-ли графиня де-Кельмаркъ непристойное будущее своего внука? Боялась-ли она просить Бландину слить навсегда свою судьбу съ жизнью Анри? Она такъ и не высказала своего главнаго желанія. Съ улыбкой, полной глубокой мольбы, она только соединила торжественно ихъ руки, и, казалось, печалилась, о томъ, что покидаетъ своихъ дѣтей, а не о томъ, что умираетъ.
По завѣщанію она оставила Бландинѣ очень большую сумму денегъ, чтобы подтвердить ея независимость и возможность устроиться. Но развѣ та не обѣщала дорогой умершей, что она останется на всю жизнь возлѣ Анри де-Кельмарка?
Когда, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ смерти бабушки, графъ, все болѣе и болѣе пресытившійся банальнымъ и однообразнымъ обществомъ, высказалъ Бландинѣ свой проектъ поселиться въ Эскаль-Вигорѣ, далеко отъ столицы, на непристойномъ и дикомъ островѣ, она просто отвѣтила ему:
— Это мнѣ очень нравится, господинъ Анри.
Несмотря на ихъ близость, очень рѣдко она не прибавляла къ имени молодого человѣка этого почтительнаго обращенія.
Кельмаркъ, еще не вполнѣ сознавшій беззавѣтной преданности Бландины, воображалъ, что она воспользуется щедротами умершей и вернется въ свою родную Кампину, чтобы тамъ найти себѣ приличнаго жениха.
— Что ты хочешь этимъ сказать? — спросилъ онъ ее, смущенный мучительной неожиданностью, которая отразилась на лицѣ молодой женщины.
— Съ вашего позволенія, господинъ Анри, я послѣдую за вами всюду, гдѣ вы захотите устроиться, если только мое присутствіе не будетъ вамъ въ тягость…
Слезы упрека дрожали на ея рѣсницахъ, хотя она сдѣлала усиліе, чтобы улыбнуться ему, какъ всегда.
— Простите меня, Бландина, — прошепталъ графъ. Вы знаете хорошо, что ни одно общество, ни чье присутствіе не могло бы быть мнѣ дороже вашего… Но я не хочу пользоваться вашимъ самопожертвованіемъ… Вы и такъ употребили нѣсколько лѣтъ вашей юности на заботы о моей дорогой бабушкѣ, и я не могу согласиться, чтобы вы похоронили себя тамъ, въ пустынѣ, со мною, чтобы вы очутились въ ложномъ положеніи, вызывая презрѣніе къ себѣ грубыхъ крестьянъ; тѣмъ болѣе, я не могу допустить этого теперь, когда вы свободны, такъ какъ дорогая умершая зная вашу преданность, оставила вамъ достаточно, чтобы вы могли ни отъ кого не зависѣть… Вы могли бы прекрасно устроиться…
Онъ хотѣлъ прибавить; „и найти мужа“, но выраженіе все болѣе и болѣе безутѣшное, глазъ его возлюбленной, заставило почувствовать, что эти слова были бы жестоки.
— Да, — продолжалъ онъ, взявъ ее за руки и смотря ей въ ея загадочные глаза, въ которыхъ было одновременно и страданіе, и восторгъ, вы заслуживаете того, чтобы быть счастливой, очень счастливой, моя дорогая Бландина!.. Вы были такой любящей для дорогой бабушки, относились къ ней лучше, чѣмъ я, ея внукъ… Ахъ, я ей причинялъ много заботъ, — вы это знаете, такъ какъ она была откровенна съ вами, — я заставлялъ ее много страдать, невольно, но все же жестоко… Можетъ быть, моимъ неровнымъ характеромъ и моими многочисленными шалостями я ускорилъ ея конецъ… Но повѣрь мнѣ, Бландина, это была не моя вина; нѣтъ, нѣтъ, я никогда не дѣлалъ ничего нарочно… Было что-то, что никто, даже я, не могъ бы понять и представить себѣ; здѣсь участвовало что-то роковое и необъяснимое…
При этихъ словахъ его взглядъ сталъ еще печальнѣе, и обшлагомъ рукава, онъ обтеръ потъ со лба, сожалѣя, разумѣется, что не можетъ въ то же время, избавить себя отъ какого-то навязливаго образа.
— Въ то время, какъ вы, Бландина, прибавилъ онъ, вы были только ея успокоеніемъ, улыбкою и ласкою… Ахъ, оставьте, бѣдная крошка, настала минута разлуки… Такъ будетъ лучше для васъ, если не для меня…
Онъ отвернулся, сильно потрясенный, готовый самъ зарыдать, и удалился, дѣлая видъ, точно отталкиваетъ ее, но она съ жадностью припала къ этой рукѣ, которая хотѣла удалить ее:
— Вы не сдѣлаете этого, Анри! воскликнула она съ такой мольбой, которая тронула сердце молодого графа. Куда я пойду? Послѣ вашей святой бабушки, мнѣ остается только любить васъ. Вы являетесь цѣлью моей жизни. Въ особенности, не говорите мнѣ о жертвѣ. Годы, которые я имѣла счастье провести возлѣ г-жи де Кельмаркъ, не могли бы никогда быть болѣе счастливыми!.. Я всѣмъ обязана вашей бабушкѣ, графъ!.. О, предоставьте мнѣ униженно воздать вамъ долгъ, который я чувствовала по отношенію къ ней… Вамъ нуженъ будетъ управляющій, распорядитель, чтобы заниматься вашими денежными дѣлами, завѣдовать ими, руководить домомъ… Вы надѣлены слишкомъ блестящими, слишкомъ благородными мыслями, чтобы входить вамъ самимъ въ эти прозаическія и матеріальныя подробности. Считать, составлять счета не ваше дѣло; а въ этомъ вся моя жизнь… Я умѣю только это! Послушайте, господинъ художникъ, — (она сказала очень ласково) проявите хорошій поступокъ, не отсылайте меня на этотъ разъ; согласитесь, чтобы я осталась у васъ на томъ же положеніи, которое я занимала у графини… Еслибъ она была здѣсь, она сама вступилась бы за меня… Если только вы не думаете жениться?
— Я жениться! воскликнулъ онъ. Я, я жениться!
Не возможно было бы передать интонаціи этихъ словъ. Графъ де Кельмаркъ, дѣйствительно, не могъ бы подчиниться брачному договору.
Бландина могла съ трудомъ скрыть свою радость; она разсмѣялась до слезъ.
— И такъ, Анри, я не покину васъ. Кто будетъ завѣдовать вашимъ огромнымъ замкомъ? Кто будетъ заботиться о васъ? Развѣ кто нибудь лучше меня знаетъ ваши вкусы и захочетъ такъ смиренно угождать вамъ? Нѣтъ, Анри, разлука невозможна… Вы не можете прожить безъ меня, какъ и я не могу безъ васъ… Послушайте, даже, еслибъ вы женились, я хотѣла бы остаться жить у васъ, въ тѣни, молчаливая, покорная, точно ваша послѣдняя прислуга… Да, если вы хотите, я буду только вашимъ вѣрнымъ завѣдующимъ… Ахъ, господинъ Анри, возьмите меня съ собою, вы увидите, я не буду вамъ помѣхой, я не буду надоѣдать вамъ, я буду скрываться, насколько вы пожелаете… Къ тому же, могу увѣрить васъ, Анри, это было желаніе вашей бабушки; оставьте меня, по крайней мѣрѣ, изъ милости къ дорогой умершей.
Бландина, глубоко взволнованная, принялась снова плакать; Кельмаркъ тоже былъ растроганъ до глубины души.
Онъ нѣжно привлекъ къ себѣ молодую дѣвушку и по братски поцѣловалъ ее въ лобъ.
— Хорошо, пусть будетъ по твоему желанію! — прошепталъ онъ, — но сможешь ли ты никогда не раскаяться въ этомъ, никогда не упрекнуть меня за это роковое согласіе?
Когда онъ произносилъ эти послѣднія слова его голосъ дрожалъ и становился глухимъ, точно подъ угрозою какой-то роковой катастрофы.