Прежде всего нам необходимо условиться относительно метода, материала и границ нашего исследования, а также — конечной его цели. Объект нашего исследования — современная жизнь столичного населения, в тесных границах явлений нравственности, индивидуальной и общественной, и притом патологического порядка. В нашем распоряжении имеется ряд наблюдений, фактов и цифр одних только нарушений требований нравственности и права за данный период, на основании чего наша задача сводится к определению сравнительной степени нравственной болезненности столичного населения. Само собой разумеется, что это же послужит посылкой и для заключения о степени его здоровости в указанном отношении.
Как врач, исследованием патологических отступлений в организме, определяет его относительную крепость и жизненность, так и в нашем труде — диагнозом отрицательных явлений общественной нравственности столицы мы отыщем уровень, до которого она возвышается в положительном отношении.
Общество, как и отдельный организм, в своих физиологических и этико-духовных отправлениях, подчиняется аналогичным законам здоровья и болезни, жизни и смерти. В медицине патология занимается отступлениями организма от законов физиологических в его нормальном развитии. В этом же смысле следует понимать и патологию общественную в области социально-нравственных явлений.
Законы, управляющие жизнью общества и видоизменяющие его в сторону прогресса и регресса, здоровья или болезни, вытекают из его физической природы, т. е. расового и племенного состава, территории, им занимаемой, и её климата, затем — из его социального устройства, религии, степени образования, состояния экономического и многих других условий, из совокупного взаимодействия которых образуется то, что социологи называют эволюцией или жизнедеятельностью.
По теории общественной физики, все эти силы, действующие на развитие жизни человеческой или — что то же самое — обусловливающие её эволюцию, бывают двоякие; одни — созидательные, нормальные, другие — нарушающие (по термину Кетле), анормальные или отрицательные по отношению к системе общества, крепости и росту его организации.
В области собственно нравственной эти два фактора выражаются разобщенными, взаимно сталкивающимися действиями эгоизма и альтруизма, не приведенных к соглашению и равновесию. Уровень нравственности определяется именно степенью этого компромисса или равновесия между эгоизмом и альтруизмом, т. е., между видовым стремлением личности к достижению довольства и счастья, и родовым, более высшим требованием социального блага, в интересе всего рода. Достигнуть полной гармонии этих двух основных стимулов жизни человеческой, найти для них равнодействующую — значило бы дойти до идеала нравственности. Пока стремление к достижению этой гармонии составляет сущность всякой нравственной системы, о степени совершенства которой мы судим по тому, насколько она приблизилась к помянутой гармонии.
К сожалению, в настоящий момент человеческие общества, и наше в том числе, слишком далеки еще от выше намеченного идеала. Настоящая эпоха — напротив — характеризуется еще повсеместно резкой дисгармонией эгоистических и альтруистических стремлений. Повсюду идет еще ожесточенная борьба вида с родом — индивидуума с обществом, личного самолюбия с требованиями общего блага. Мы еще, — по выражению одного мыслителя, — «находимся в состоянии остервенелой борьбы за существование, борьбы, в которой один закон — эгоизм, одно право — право сильного, которая началась с началом органического мира и до сих пор царит в среде человечества». Человечество исповедует, как говорит Спенсер, две религии: «религию любви» и «религию вражды», что, в переводе на философский язык, означает — этику права и этику силы. «Религия вражды», поклонение силе — основной мотив всех древних культов, и цивилизаций. Положим, мотив этот ныне дискредитирован в принципе, для победы «религии любви» сделано уже много, завоевания её обширны; но и до сих пор еще поклонение праву играет ничтожную роль в социальной жизни. До сих пор человечество находится в фазисе поклонения силе, у всех еще на устах людоедный клич: «Слава победителям и горе побежденным!» Мы почитаем храбрость, могущество, блеск, величие и очень низко ставим самоотвержение, добродушие, правдивость, строгие убеждения. Мы всегда на стороне успеха, и успех в наших глазах всё оправдывает, по классическому изречению: «победителей не судят».
«Гоняться за успехом и удачей, вот, — говорит Виктор Гюго, — поучение, вытекающее из нравственной испорченности нашего века!..» И это поучение — первый параграф нравственного катехизиса современного «среднего» человека…
Эта-то борьба эгоизма с альтруизмом, этики права с этикой силы, со всеми её отрицательными последствиями, посколько ею проникнута современная жизнь петербургского населения, степень развития и напряженности этой борьбы, её виды и формы, — словом, по возможности, полная её картина и составляет объект нашего исследования.
Останавливаясь на последствиях этой борьбы, производящих именно патологические явления или язвы в нашем общественном организме, мы ставим себе исходной целью — возможно ясное и точное определение и обозначение нарушающих, отрицательных сил и условий, действующих за данный момент в общественной жизни. Другими словами, мы постараемся не только нарисовать картину современной нравственности столицы, со стороны отрицательной, но и указать на причины такого её состояния. Достижение этой задачи выполнимо путем изучения возможно большего числа фактов за известный промежуток времени и — затем — группировкой однородных явлений и их синтезом в порядке причинности.
Обыкновенно, в суждении о нравственности данной среды, данного момента, синтез историков и наблюдателей покоится на совершенно элементарном, чисто эмпирическом методе, нередко подчиненном, к тому же, субъективным воззрениям и предвзятому настроению наблюдателя. Мысль наблюдателя, чаще всего настроенная в известном направлении и повсюду, во что бы не стало, отыскивающая удобные для неё аналогии, поражается внешним сходством фактов наиболее крикливых, отдельно взятых и нередко лишенных причинной связи, упуская из виду целые категории других явлений, потому что они или не столь резко бросаются в глаза, или же противоречат предвзятому выводу и не укладываются, почему-либо, в подготовленную рамку. И однако ж, построенный на таком зыбком и ненадежном основании синтез нравственного поведения данной среды, смотря по степени его остроумия и приближения к правдоподобию, принимается на слово и, по мере своей популяризации, возводится наконец в безаппеляционный приговор коллективного разума и коллективной совести, т. е., так называемого, общественного мнения.
В предпосланной этим строкам статье мы наглядно показали на более широком примере, в какой степени складывающиеся таким путем ходячие суждения могут грешить преувеличением и преднамеренностью, и как мало можно на них полагаться для отыскания точной исторической истины. Мы, впрочем, не оспариваем того, что этот путь познавания явлений общественной жизни имеет за собой все права гражданства для данной минуты, что он, служа целям дидактическим, может также, при совокупности многих однородных наблюдений, дать более или менее верное разумение характера нравственного поведения данной эпохи — её, так сказать, нравственной атмосферы. Мы хотим только сказать, что одного этого способа изучения общественной жизни недостаточно с научной точки зрения. В настоящее время сознана необходимость подчинить, по возможности, изучение общественной нравственности методу и приемам точной науки, и — в этом смысле сделаны уже многие, весьма серьезные попытки. Мы разумеем опыты нравственной статистики, составляющей отрасль «общественной физики» — науки, которой положил прочное основание знаменитый Кетле и другие европейские статистики социологи. Таким-то опытом, в пределах современной жизни столичного населения, задались и мы, в мере наших скромных сил, одушевляемые желанием внести хотя слабый луч света в существующий хаос и мрак нашего общественного самопознания по данному пункту.
Мы вполне сознаем всю обширность и трудность предлежащей нам задачи и слишком далеки от гордой мысли вполне обнять её и выполнить с тем совершенством, которое нам бы желалось. Это — не более, как скромная попытка проложить тропу в области ведения, почти совершенно у нас неизведанной и девственно нетронутой. Трудность нашей задачи обусловливается не только новизной избранного нами пути и, вообще, зыбкостью самой почвы, на которой утверждена младенчествующая пока социологическая наука, но и частными, местными затруднениями и неблагоприятными для такой работы условиями.
Во-первых, при зародышном, крайне несовершенном состоянии русской статистики вообще, цифровые данные, которыми мы можем располагать, не обладают ни достаточной полнотой, ни безусловной точностью; к тому же, на многие запросы — мы их и вовсе не находим. В нашем распоряжении, для исследования нравственности столичного населения, имеются одни только судебно-полицейские статистические цифры. Если б даже они не оставляли ничего большего желать, со стороны полноты и точности, то и тогда ими — понятно — далеко не может исчерпываться вся занимающая нас область общественно-нравственных явлений, хотя бы даже одних отрицательных, выражающихся в фактах преступлений и нарушений требований права обычного, юридического и морального. Каждый знает из повседневного опыта, что уровень нравственного поведения индивидуума и целого общества выражается не в заведомых и непосредственных нарушениях юридического права, как не выражается он, с другой стороны, в героических подвигах и примерах самоотвержения в патетические минуты. Он сказывается несравненно полнее, многостороннее и ярче в обыденных заурядных отношениях, обусловленных всем общественным строем, в повседневной, узаконенной, так сказать, борьбе самолюбий, страстей и интересов, из которых собственно и складывается наша обыденная жизнь. Кто не знает, что сплошь и рядом безнравственные личности, обладающие известной ловкостью и гарантированные привилегированностью своего положения, всю жизнь безнаказанно нарушают, под разными благовидными покрывалами, с соблюдением законной формы, требования права юридического и морального, тогда как простоватые и обойденные фортуной «обыватели» нередко попадают на страницы судебно-полицейской хроники и статистики за такие мнимые преступления, как, напр., нарушение паспортных правил?
Этим мы хотим сказать, что многие стороны общественно-нравственной патологии остаются недоступными точному исследованию и определению их цифрами. Таким образом, во многих случаях исследователю приходится волей-неволей прибегать, для построения своих выводов, к рискованному методу «теории вероятностей» и умозаключений a priori или же класть на уста палец молчания.
По всему этому, обстоятельное и полное разрешение намеченной нами задачи — дело будущего, дело, требующее коллективного труда многих работников. С своей стороны, мы можем предложить только имеющиеся в наличности, далеко не полные цифры, факты и личные наблюдения, сведенные к приблизительным обобщениям и выводам. Обрабатывая этот материал критически — поскольку это будет возможно — мы, на основании его, постараемся, в форме очерков, набросать эскиз обратной стороны современной нравственной физиономии Петербурга. Мы выспросим причины и побуждения глубокого недовольства, налегшего ныне черной тучей на душу каждого почти петербуржца; заглянем в темный, неизведанный мир нужд и лишений, страстей и страданий, пороков и ошибок, падений и преступлений, — не только в их явных проявлениях, приведенных в известность протоколом и статистикой, но и в тех; которые или стыдливо кроются от гласности, или счастливо ускользают от неповоротливого меча слепой Фемиды и осязательны только для нравоописателя.
Если, идя таким путем, мы наметим хоть отчасти причинную связь рассматриваемых явлений и те нарушающие, постоянные и случайные силы, которые их производят, мы будем считать нашу задачу выполненной в вышеуказанных границах.
Два слова еще о периоде, захватываемом нашим исследованием, и о материалах и источниках, которыми ми пользовались. Период этот невелик: он обнимает приблизительно последнее десятилетие, начиная с исхода шестидесятых годов по конец семидесятых. Узкость его пределов зависела не от нашего выбора. В этом случае мы должны были просто подчиниться нашему материалу, т. е., его скудости. Мы вынуждены были ограничиться тем лишь промежутком времени, который у нас сколько-нибудь полно приведен в известность по данному вопросу и подготовлен статистически для составления основных искомых выводов. Базисом для него послужила систематическая, прекрасно обработанная, однодневная перепись Петербурга в 1869 г., представляющая у нас первый опыт в этом роде, по точности сведений, и послужившая главным и самым надежным статистическим материалом для предлагаемых нами обобщений и выкладок. Затем, намеченный нами период определялся неведомой прежде полнотой судебно-полицейских сведений, упорядочение которых совпадает довольно близко с однодневной переписью. Наконец, этим же периодом охватывается время наших личных наблюдений и изысканий, посвященных предмету предпринятого теперь изследования. Впрочем, где будет нужно и где представится возможность мы не преминем расширить полотно нашей картины сравнительными сопоставлениями как из прошлой жизни Петербурга, так и из подходящих сведений о других городах, наших и иностранных.
Кроме упомянутой выше однодневной переписи Петербурга за 1869 год, другими источниками и материалами для нас служили: во-первых, всё существенное, что было писано в нашей печати по занимающему нас вопросу, за последнее десятилетие; во-вторых, никем еще не обработанные систематически, малоизвестные сведения годичных отчетов С.-Петербургской полиции (с лишком за десять лет) и полицейской газеты[1]; и, в-третьих, официальные цифровые обзоры судимости в окружном, мировом и военном судах.
Все эти статистические цифровые данные, составляя как бы остов нашего труда, надлежащим образом разработанные, облекутся в плоть и иллюстрируются собранной нами массой живых фактов и наблюдений. В этом случае, кроме личных наблюдений, мы пользовались обширным материалом, сосредоточенным в повременной печати, в форме: отчетов и хроник окружного и мирового судов по всякого рода процессам, дневников и летописей происшествий, приключений и фактов повседневной городской жизни, в разнообразных её проявлениях.
Такова наша задача и таковы материалы и средства, с которыми мы считали необходимым познакомить читателя, прежде чем войти в стоящий перед нами неизведанный, загадочный мир.
Примечания[править]
- ↑ За доставление этого весьма ценного материала считаю долгом принести искреннюю признательность уважаемому С. В. Максимову.
