Прежде всего намъ необходимо условиться относительно метода, матеріала и границъ нашего изслѣдованія, а также—конечной его цѣли. Объектъ нашего изслѣдованія—современная жизнь столичнаго населенія, въ тѣсныхъ границахъ явленій нравственности, индивидуальной и общественной, и притомъ патологическаго порядка. Въ нашемъ распоряженіи имѣется рядъ наблюденій, фактовъ и цифръ однихъ только нарушеній требованій нравственности и права за данный періодъ, на основаніи чего наша задача сводится къ опредѣленію сравнительной степени нравственной болѣзненности столичнаго населенія. Само собой разумѣется, что это же послужитъ посылкой и для заключенія о степени его здоровости въ указанномъ отношеніи.
Какъ врачъ, изслѣдованіемъ патологическихъ отступленій въ организмѣ, опредѣляетъ его относительную крѣпость и жизненность, такъ и въ нашемъ трудѣ—діагнозомъ отрицательныхъ явленій общественной нравственности столицы мы отыщемъ уровень, до котораго она возвышается въ положительномъ отношеніи.
Общество, какъ и отдѣльный организмъ, въ своихъ физіологическихъ и этико-духовныхъ отправленіяхъ, подчиняется аналогичнымъ законамъ здоровья и болѣзни, жизни и смерти. Въ медицинѣ патологія занимается отступленіями организма отъ законовъ физіологическихъ въ его нормальномъ развитіи. Въ этомъ же смыслѣ слѣдуетъ понимать и патологію общественную въ области соціально-нравственныхъ явленій.
Законы, управляющіе жизнью общества и видоизмѣняющіе его въ сторону прогресса и регресса, здоровья или болѣзни, вытекаютъ изъ его физической природы, т. е. расоваго и племеннаго состава, территоріи, имъ занимаемой, и ея климата, затѣмъ—изъ его соціальнаго устройства, религіи, степени образованія, состоянія экономическаго и многихъ другихъ условій, изъ совокупнаго взаимодѣйствія которыхъ образуется то, что соціологи называютъ эволюціей или жизнедѣятельностью.
По теоріи общественной физики, всѣ эти силы, дѣйствующія на развитіе жизни человѣческой или—что то же самое—обусловливающія ея эволюцію, бываютъ двоякія; однѣ—созидательныя, нормальныя, другія—нарушающія (по термину Кетле), анормальныя или отрицательныя по отношенію къ системѣ общества, крѣпости и росту его организаціи.
Въ области собственно нравственной эти два фактора выражаются разобщенными, взаимно сталкивающимися дѣйствіями эгоизма и альтруизма, не приведенныхъ къ соглашенію и равновѣсію. Уровень нравственности опредѣляется именно степенью этого компромисса или равновѣсія между эгоизмомъ и альтруизмомъ, т. е., между видовымъ стремленіемъ личности къ достиженію довольства и счастья, и родовымъ, болѣе высшимъ требованіемъ соціальнаго блага, въ интересѣ всего рода. Достигнуть полной гармоніи этихъ двухъ основныхъ стимуловъ жизни человѣческой, найти для нихъ равнодѣйствующую—значило бы дойти до идеала нравственности. Пока стремленіе къ достиженію этой гармоніи составляетъ сущность всякой нравственной системы, о степени совершенства которой мы судимъ по тому, насколько она приблизилась къ помянутой гармоніи.
Къ сожалѣнію, въ настоящій моментъ человѣческія общества, и наше въ томъ числѣ, слишкомъ далеки еще отъ выше намѣченнаго идеала. Настоящая эпоха—напротивъ—характеризуется еще повсемѣстно рѣзкой дисгармоніей эгоистическихъ и альтруистическихъ стремленій. Повсюду идетъ еще ожесточенная борьба вида съ родомъ—индивидуума съ обществомъ, личнаго самолюбія съ требованіями общаго блага. Мы еще,—по выраженію одного мыслителя,—«находимся въ состояніи остервенѣлой борьбы за существованіе, борьбы, въ которой одинъ законъ—эгоизмъ, одно право—право сильнаго, которая началась съ началомъ органическаго міра и до сихъ поръ царитъ въ средѣ человѣчества». Человѣчество исповѣдуетъ, какъ говоритъ Спенсеръ, двѣ религіи: «религію любви» и «религію вражды», что, въ переводѣ на философскій языкъ, означаетъ—этику права и этику силы. «Религія вражды», поклоненіе силѣ—основной мотивъ всѣхъ древнихъ культовъ, и цивилизацій. Положимъ, мотивъ этотъ нынѣ дискредитированъ въ принципѣ, для побѣды «религіи любви» сдѣлано уже много, завоеванія ея обширны; но и до сихъ поръ еще поклоненіе праву играетъ ничтожную роль въ соціальной жизни. До сихъ поръ человѣчество находится въ фазисѣ поклоненія силѣ, у всѣхъ еще на устахъ людоѣдный кличъ: «Слава побѣдителямъ и горе побѣжденнымъ!» Мы почитаемъ храбрость, могущество, блескъ, величіе и очень низко ставимъ самоотверженіе, добродушіе, правдивость, строгія убѣжденія. Мы всегда на сторонѣ успѣха, и успѣхъ въ нашихъ глазахъ все оправдываетъ, по классическому изреченію: «побѣдителей не судятъ».
«Гоняться за успѣхомъ и удачей, вотъ,—говоритъ Викторъ Гюго,—поученіе, вытекающее изъ нравственной испорченности нашего вѣка!..» И это поученіе—первый параграфъ нравственнаго катехизиса современнаго «средняго» человѣка…
Эта-то борьба эгоизма съ альтруизмомъ, этики права съ этикой силы, со всѣми ея отрицательными послѣдствіями, посколько ею проникнута современная жизнь петербургскаго населенія, степень развитія и напряженности этой борьбы, ея виды и формы,—словомъ, по возможности, полная ея картина и составляетъ объектъ нашего изслѣдованія.
Останавливаясь на послѣдствіяхъ этой борьбы, производящихъ именно патологическія явленія или язвы въ нашемъ общественномъ организмѣ, мы ставимъ себѣ исходной цѣлью—возможно ясное и точное опредѣленіе и обозначеніе нарушающихъ, отрицательныхъ силъ и условій, дѣйствующихъ за данный моментъ въ общественной жизни. Другими словами, мы постараемся не только нарисовать картину современной нравственности столицы, со стороны отрицательной, но и указать на причины такого ея состоянія. Достиженіе этой задачи выполнимо путемъ изученія возможно большаго числа фактовъ за извѣстный промежутокъ времени и—затѣмъ—группировкой однородныхъ явленій и ихъ синтезомъ въ порядкѣ причинности.
Обыкновенно, въ сужденіи о нравственности данной среды, даннаго момента, синтезъ историковъ и наблюдателей покоится на совершенно элементарномъ, чисто-эмпирическомъ методѣ, нерѣдко подчиненномъ, къ тому-же, субъективнымъ воззрѣніямъ и предвзятому настроенію наблюдателя. Мысль наблюдателя, чаще всего настроенная въ извѣстномъ направленіи и повсюду, во что-бы не стало, отыскивающая удобныя для нея аналогіи, поражается внѣшнимъ сходствомъ фактовъ наиболѣе крикливыхъ, отдѣльно взятыхъ и нерѣдко лишенныхъ причинной связи, упуская изъ виду цѣлыя категоріи другихъ явленій, потому что они или не столь рѣзко бросаются въ глаза, или же противорѣчатъ предвзятому выводу и не укладываются, почему-либо, въ подготовленную рамку. И однакожъ, построенный на такомъ зыбкомъ и ненадежномъ основаніи синтезъ нравственнаго поведенія данной среды, смотря по степени его остроумія и приближенія къ правдоподобію, принимается на слово и, по мѣрѣ своей популяризаціи, возводится наконецъ въ безаппеляціонный приговоръ коллективнаго разума и коллективной совѣсти, т. е., такъ называемаго, общественнаго мнѣнія.
Въ предпосланной этимъ строкамъ статьѣ мы наглядно показали на болѣе широкомъ примѣрѣ, въ какой степени складывающіяся такимъ путемъ ходячія сужденія могутъ грѣшить преувеличеніемъ и преднамѣренностью, и какъ мало можно на нихъ полагаться для отысканія точной исторической истины. Мы, впрочемъ, не оспариваемъ того, что этотъ путь познаванія явленій общественной жизни имѣетъ за собой всѣ права гражданства для данной минуты, что онъ, служа цѣлямъ дидактическимъ, можетъ также, при совокупности многихъ однородныхъ наблюденій, дать болѣе или менѣе вѣрное разумѣніе характера нравственнаго поведенія данной эпохи—ея, такъ сказать, нравственной атмосферы. Мы хотимъ только сказать, что одного этого способа изученія общественной жизни недостаточно съ научной точки зрѣнія. Въ настоящее время сознана необходимость подчинить, по возможности, изученіе общественной нравственности методу и пріемамъ точной науки, и—въ этомъ смыслѣ сдѣланы уже многія, весьма серьезныя попытки. Мы разумѣемъ опыты нравственной статистики, составляющей отрасль «общественной физики»—науки, которой положилъ прочное основаніе знаменитый Кетле и другіе европейскіе статистики соціологи. Такимъ-то опытомъ, въ предѣлахъ современной жизни столичнаго населенія, задались и мы, въ мѣрѣ нашихъ скромныхъ силъ, одушевляемые желаніемъ внести хотя слабый лучъ свѣта въ существующій хаосъ и мракъ нашего общественнаго самопознанія по данному пункту.
Мы вполнѣ сознаемъ всю обширность и трудность предлежащей намъ задачи и слишкомъ далеки отъ гордой мысли вполнѣ обнять ее и выполнить съ тѣмъ совершенствомъ, которое намъ бы желалось. Это—не болѣе, какъ скромная попытка проложить тропу въ области вѣдѣнія, почти совершенно у насъ неизвѣданной и дѣвственно-нетронутой. Трудность нашей задачи обусловливается не только новизной избраннаго нами пути и, вообще, зыбкостью самой почвы, на которой утверждена младенчествующая пока соціологическая наука, но и частными, мѣстными затрудненіями и неблагопріятными для такой работы условіями.
Во-первыхъ, при зародышномъ, крайне несовершенномъ состояніи русской статистики вообще, цифровыя данныя, которыми мы можемъ располагать, не обладаютъ ни достаточной полнотой, ни безусловной точностью; къ тому-же, на многіе запросы—мы ихъ и вовсе не находимъ. Въ нашемъ распоряженіи, для изслѣдованія нравственности столичнаго населенія, имѣются однѣ только судебно-полицейскія статистическія цифры. Еслибъ даже онѣ не оставляли ничего большаго желать, со стороны полноты и точности, то и тогда ими—понятно—далеко не можетъ исчерпываться вся занимающая насъ область общественно-нравственныхъ явленій, хотя бы даже однихъ отрицательныхъ, выражающихся въ фактахъ преступленій и нарушеній требованій права обычнаго, юридическаго и моральнаго. Каждый знаетъ изъ повседневнаго опыта, что уровень нравственнаго поведенія индивидуума и цѣлаго общества выражается не въ завѣдомыхъ и непосредственныхъ нарушеніяхъ юридическаго права, какъ не выражается онъ, съ другой стороны, въ героическихъ подвигахъ и примѣрахъ самоотверженія въ патетическія минуты. Онъ сказывается несравненно полнѣе, многостороннѣе и ярче въ обыденныхъ заурядныхъ отношеніяхъ, обусловленныхъ всѣмъ общественнымъ строемъ, въ повседневной, узаконенной, такъ сказать, борьбѣ самолюбій, страстей и интересовъ, изъ которыхъ собственно и складывается наша обыденная жизнь. Кто не знаетъ, что сплошь и рядомъ безнравственныя личности, обладающія извѣстной ловкостью и гарантированныя привилегированностью своего положенія, всю жизнь безнаказанно нарушаютъ, подъ разными благовидными покрывалами, съ соблюденіемъ законной формы, требованія права юридическаго и моральнаго, тогда какъ простоватые и обойденные фортуной «обыватели» нерѣдко попадаютъ на страницы судебно-полицейской хроники и статистики за такія мнимыя преступленія, какъ, напр., нарушеніе паспортныхъ правилъ?
Этимъ мы хотимъ сказать, что многія стороны общественно-нравственной патологіи остаются недоступными точному изслѣдованію и опредѣленію ихъ цифрами. Такимъ образомъ, во многихъ случаяхъ изслѣдователю приходится волей-неволей прибѣгать, для построенія своихъ выводовъ, къ рискованному методу «теоріи вѣроятностей» и умозаключеній a priori или-же класть на уста палецъ молчанія.
По всему этому, обстоятельное и полное разрѣшеніе намѣченной нами задачи—дѣло будущаго, дѣло, требующее коллективнаго труда многихъ работниковъ. Съ своей стороны, мы можемъ предложить только имѣющіяся въ наличности, далеко не полныя цифры, факты и личныя наблюденія, сведенныя къ приблизительнымъ обобщеніямъ и выводамъ. Обработывая этотъ матеріалъ критически—посколько это будетъ возможно—мы, на основаніи его, постараемся, въ формѣ очерковъ, набросать эскизъ обратной стороны современной нравственной физіономіи Петербурга. Мы выспросимъ причины и побужденія глубокаго недовольства, налегшаго нынѣ черной тучей на душу каждаго почти петербуржца; заглянемъ въ темный, неизвѣданный міръ нуждъ и лишеній, страстей и страданій, пороковъ и ошибокъ, паденій и преступленій, — не только въ ихъ явныхъ проявленіяхъ, приведенныхъ въ извѣстность протоколомъ и статистикой, но и въ тѣхъ; которыя или стыдливо кроются отъ гласности, или счастливо ускользаютъ отъ неповоротливаго меча слѣпой Ѳемиды и осязательны только для нравоописателя.
Если, идя такимъ путемъ, мы намѣтимъ хоть отчасти причинную связь разсматриваемыхъ явленій и тѣ нарушающія, постоянныя и случайныя силы, которыя ихъ производятъ, мы будемъ считать нашу задачу выполненной въ вышеуказанныхъ границахъ.
Два слова еще о періодѣ, захватываемомъ нашимъ изслѣдованіемъ, и о матеріалахъ и источникахъ, которыми ми пользовались. Періодъ этотъ не—великъ: онъ обнимаетъ приблизительно послѣднее десятилѣтіе, начиная съ исхода шестидесятыхъ годовъ по конецъ семидесятыхъ. Узкость его предѣловъ зависѣла не отъ нашего выбора. Въ этомъ случаѣ мы должны были просто подчиниться нашему матеріалу, т. е., его скудости. Мы вынуждены были ограничиться тѣмъ лишь промежуткомъ времени, который у насъ сколько нибудь полно приведенъ въ извѣстность по данному вопросу и подготовленъ статистически для составленія основныхъ искомыхъ выводовъ. Базисомъ для него послужила систематическая, прекрасно обработанная, однодневная перепись Петербурга въ 1869 г., представляющая у насъ первый опытъ въ этомъ родѣ, по точности свѣдѣній, и послужившая главнымъ и самымъ надежнымъ статистическимъ матеріаломъ для предлагаемыхъ нами обобщеній и выкладокъ. Затѣмъ, намѣченный нами періодъ опредѣлялся невѣдомой прежде полнотой судебно-полицейскихъ свѣдѣній, упорядоченіе которыхъ совпадаетъ довольно близко съ однодневной переписью. Наконецъ, этимъ-же періодомъ охватывается время нашихъ личныхъ наблюденій и изысканій, посвященныхъ предмету предпринятаго теперь изслѣдованія. Впрочемъ, гдѣ будетъ нужно и гдѣ представится возможность мы не преминемъ расширить полотно нашей картины сравнительными сопоставленіями какъ изъ прошлой жизни Петербурга, такъ и изъ подходящихъ свѣдѣній о другихъ городахъ, нашихъ и иностранныхъ.
Кромѣ упомянутой выше однодневной переписи Петербурга за 1869 годъ, другими источниками и матеріалами для насъ служили: во-первыхъ, все существенное, что было писано въ нашей печати по занимающему насъ вопросу, за послѣднее десятилѣтіе; во-вторыхъ, никѣмъ еще не обработанныя систематически, малоизвѣстныя свѣдѣнія годичныхъ отчетовъ С.-Петербургской полиціи (слишкомъ за десять лѣтъ) и полицейской газеты[1]; и, въ третьихъ, оффиціальные цифровые обзоры судимости въ окружномъ, мировомъ и военномъ судахъ.
Всѣ эти статистическія цифровыя данныя, составляя какъ-бы остовъ нашего труда, надлежащимъ образомъ разработанныя, облекутся въ плоть и иллюстрируются собранной нами массой живыхъ фактовъ и наблюденій. Въ этомъ случаѣ, кромѣ личныхъ наблюденій, мы пользовались обширнымъ матеріаломъ, сосредоточеннымъ въ повременной печати, въ формѣ: отчетовъ и хроникъ окружнаго и мироваго судовъ по всякаго рода процессамъ, дневниковъ и лѣтописей происшествій, приключеній и фактовъ повседневной городской жизни, въ разнообразныхъ ея проявленіяхъ.
Такова наша задача и таковы матеріалы и средства, съ которыми мы считали необходимымъ познакомить читателя, прежде чѣмъ войти въ стоящій передъ нами неизвѣданный, загадочный міръ.
Примечания[править]
- ↑ За доставленіе этого весьма цѣннаго матеріала считаю долгомъ принести искреннюю признательность уважаемому С. В. Максимову.
