Нетлѣнный міръ безчисленныхъ созданій
Струитъ сквозь духъ волненье быстрыхъ водъ;
Они полны то блёстокъ, то мерцаній,
Въ нихъ дышетъ тьма, въ нихъ яркій свѣтъ живетъ; 5 Они бѣгутъ, ростутъ и прибываютъ,
И отдыха для ихъ смятенья нѣтъ;
Людскія мысли свой невѣрный свѣтъ
Съ ихъ пестротой завистливо сливаютъ.
Людскихъ страстей чуть бьется слабый звукъ, 10 Живетъ лишь вполовину самъ собою.
Такъ иногда въ лѣсу, гдѣ мгла вокругъ,
Гдѣ дремлютъ сосны смутною толпою,
Журчитъ ручей среди столѣтнихъ горъ,
Чуть плещется, но мертвыхъ глыбъ громада 15 Молчитъ, и даже стонамъ водопада
Не внемлетъ, спитъ. Шумитъ сосновый боръ,
И споритъ съ вѣтромъ гулъ его протяжный,
И свѣтится широкая рѣка
Своей красой величественно-важной, 20 И будто ей скала родна, близка:
Она къ ней льнетъ, ласкается и блещетъ,
И властною волной небрежно плещетъ.
Такъ точно ты, обрывистый оврагъ,
Лощина Арвы, съ ликомъ властелина,
Стозвучная, стоцвѣтная долина,
Въ себѣ таишь и жизнь, и смерти мракъ. 5 Неотразимо-страшная картина,
Могучая своею красотой:
Разставшись торопливо съ высотой
Угрюмыхъ горъ, полна кипучей страсти.
Какъ молнія порвавши гнетъ оковъ, 10 Стремится Арва, символъ вѣчной Власти,
Взлелѣянный молчаньемъ ледниковъ.
Гиганты-хвои лѣпятся по скаламъ,
Созданья незапамятныхъ временъ,
И въ воздухѣ, чуть дышущемъ, усталомъ, 15 Покоится душисто-нѣжный сонъ;
Съ благоговѣньемъ вѣтры прилетаютъ
Вдыхать въ себя смолистый ароматъ,
И слушаютъ, какъ звуки гула таютъ,
Какъ сосны вновь шумятъ и все шумятъ: 20 Такъ сотни лѣтъ не молкнетъ ихъ громада,
Они поютъ торжественный хоралъ.
И тутъ же слышны всплески водопада,
Воздушный, онъ скользитъ по склонамъ скалъ;
Трепещетъ въ брызгахъ радуга земная, 25 Изъ красокъ смотритъ образъ неземной,
Тамъ кто-то скрытъ, для этихъ мѣстъ родной,
Тамъ чья-то тѣнь дрожитъ, свой ликъ склоняя.
Бушуетъ Арва, бьется о гранитъ,
Пещеры стонутъ, гулко вторитъ эхо, 30 И этотъ звукъ никто не побѣдитъ,
И въ немъ не слышно слезъ, не слышно смѣха.
Тобой воспринятъ этотъ гордый звукъ,
Ты вся полна движеньемъ неустаннымъ,
Долина Арвы! Я смотрю вокругъ 35 Съ восторгомъ и возвышеннымъ и страннымъ.
Какъ будто ты не жизнь,—не жизнь сама,—
А лишь моей фантазіи созданье,
Видѣнье одинокаго ума,
Что рѣчь ведетъ съ огнями мірозданья, 40 И у вселенной, гдѣ и свѣтъ, и тьма,
Своей мечты заимствуетъ мерцанье.
Какъ будто-бы гонимыя судьбой,
На крыльяхъ изступленныхъ, надъ тобой
Витаютъ несказанныя видѣнья, 45 Магически-прекрасною толпой,
Стремясь найти хоть тѣнь, хоть отраженье
Твоей нездѣшней скрытой красоты,
И медлятъ гдѣ-то, въ сказочномъ чертогѣ,
Гдѣ ты желанный гость, въ дворцѣ мечты, 50 Гдѣ въ забытьи безмолвномъ, на порогѣ,
Поэзія-Кудесница сидитъ
И взоромъ ускользающимъ глядитъ.
3.
Есть мысль, что лучшій свѣточъ мірозданья
Горитъ въ душѣ того, кто усыпленъ,
Что смерть не мертвый мракъ, а только сонъ,
И что ея кипучія созданья 5 Богаче и числомъ и красотой,
Чѣмъ дня нѣмого трезвыя мечтанья.
Я вверхъ смотрю, плѣненный высотой.
Но что тамъ? Что? Невѣдомая сила
Раздвинула покровы бытія 10 И смерть передо мной разоблачила?
Иль это только царство сна,—и я
Душой брожу по сказочнымъ предѣламъ,
По призрачнымъ цѣпляюсь крутизнамъ,
И мысль моя, въ своемъ стремленьи смѣломъ, 15 Лишь бредитъ, уступивъ безумнымъ снамъ?
Тамъ, надо мной, небесный сводъ прекрасный,
Пронзивъ его, горитъ вверху Монбланъ,—
Гигантъ, невозмутимый, снѣжный, ясный,—
Вокругъ него толпится сквозь туманъ 20 Подвластныхъ горъ нѣмая вереница,
Вздымая свой уборъ, гранитъ и ледъ,
И точно исполинская гробница,
Зіяетъ пропасть; въ ней вѣковъ полетъ
Нагромоздилъ уступы и стремнины, 25 Морозные ключи, поля, долины,
Тамъ ни одинъ изъ смертныхъ не живетъ,
Ютится только въ той пустынѣ буря,
Да лишь орелъ съ добычей прилетитъ,
И волкъ за нимъ крадётся и слѣдитъ, 30 Оскаля пасть и хищный глазъ прищуря.
Все жестко, все мертво, обнажено.
Въ скалѣ змѣится трещины звено,
Неровныя пробилися ступени.
Средь ужаса безжизненныхъ пространствъ 35 Встаетъ толпа какихъ-то привидѣній
Въ красѣ полуразорванныхъ убранствъ.
Быть можетъ, здѣсь Землетрясенья Геній,
Въ любимицы себѣ Погибель взявъ,
Училъ ее безумству упоеній, 40 И все кругомъ лишь слѣдъ его забавъ?
Иль, можетъ быть, когда-то здѣсь безсмѣннымъ
Огнемъ былъ опоясанъ снѣжный кругъ?
Кто скажетъ! Кто пойметъ! Теперь вокругъ
Все кажется отъ вѣка неизмѣннымъ. 45 Раскинулась пустыня и молчитъ,
Но у нея есть свой языкъ чудесный,
Однимъ угрозой страшной онъ звучитъ,
Другимъ несетъ онъ вѣры даръ небесный
Такой спокойной, кроткой, неземной, 50 Что тотъ, въ комъ эта искра загорится,
Изъ-за нея, изъ-за нея одной,
Съ природою навѣки примирится.
Тебѣ, Титанъ великій, власть дана
Стереть, какъ пыль, всѣ скорби и обманы; 55 Но въ мірѣ эта власть не всѣмъ видна,
Не всякій видитъ сказочныя страны,
А только тотъ, кто мудръ, кто чистъ, великъ,
Кто страстнаго исполненъ упованья,
И кто, пустыни услыхавъ языкъ, 60 Могъ людямъ дать его истолкованье,
Или сумѣлъ имъ дать хотя намекъ,
Или хоть самъ его подслушать могъ.
4.
Ручьи, луга, лѣсовъ уединенье,
Поля, озера, вѣчный океанъ,
Раскаты грома, гулъ землетрясенья,
И молнія, и дождь, и ураганъ, 5 И все, что въ глубинѣ земли сокрыто,
Когда она объята зимнихъ сномъ
И снѣжными гирляндами увита,
Что будетъ взрощено весеннимъ днемъ,
Оцѣпенѣвшихъ почекъ сновидѣнья, 10 Ихъ радостный, восторженный расцвѣтъ,
И человѣка бурныя владѣнья,
И жизнь, и смерть, и сумерки, и свѣтъ,
Все, что тоскуетъ, дышетъ, и стремится,
Все, въ чемъ дрожитъ сіяніе и звукъ,— 15 Встаетъ, ростетъ, и меркнетъ, и дымится,
И вновь ростетъ для счастія и мукъ.
И только Власть, что правитъ всѣмъ движеньемъ,
Недвижна, недоступна и ясна;
Громада первозданныхъ горъ полна 20 Ея краснорѣчивымъ отраженьемъ.
Сползаютъ внизъ извивы ледниковъ,
Какъ жадные гигантскіе удавы,
Въ пространствахъ незапятнанныхъ снѣговъ,
Похожихъ на поля застывшей лавы. 25 Здѣсь Солнце и причудливый Морозъ
Творятъ нерукотворные узоры,
Возводятъ пирамиды и соборы,
Воздушнѣе и легче свѣтлыхъ грезъ.
Здѣсь смерти неприступная обитель, 30 Съ оплотами изъ искристаго льда;
Пріюта здѣсь не встрѣтитъ никогда
Отторженной земли печальный житель.
То не обитель, нѣтъ,—то водопадъ,
Потокъ лавинъ, сорвавшійся съ лазури. 35 Искажены властительностью бури,
Въ землѣ изрытой сосны стали въ рядъ,
Огромныя, какъ смутный рой видѣній.
И скалы изъ пустынь толпой сошлись
И навсегда угрюмо обнялись, 40 Раздвинули предѣлъ своихъ владѣній,
Все мало имъ, имъ тѣсенъ кругъ границъ,
Жилище отнимаютъ у растеній,
У насѣкомыхъ, у звѣрей, у птицъ.
Какъ много жизни было здѣсь убито, 45 Какъ строго смерть свой холодъ сторожитъ!
Людская раса въ страхѣ прочь бѣжитъ,
И дѣло рукъ ея навѣкъ забыто,
Развѣяно, какъ въ ураганѣ—дымъ,
Ея жилье пространствомъ льдовъ покрыто, 50 И путь минувшихъ дней неизслѣдимъ.
Внизу блестятъ пещеры-властелины,
Изъ ихъ сердецъ ключи, журча, текутъ,
Немолчные, смѣются, и бѣгутъ,
Чтобъ встрѣтиться среди цвѣтовъ долины. 55 И царственно-могучая Рѣка,
Кормилица для пастбищъ отдаленныхъ,
Прозрачна, и привольно-широка,
Несетъ богатство водъ неугомонныхъ
Туда впередъ, гдѣ дремлетъ океанъ, 60 И къ воздуху ласкается попутно,
Сплетая для него ежеминутно
Изъ легкихъ струй измѣнчивый туманъ.
5.
А въ высотѣ горитъ, горитъ Монбланъ.
Здѣсь вѣчный тронъ той Власти безмятежной,
Что вкругъ нѣмыхъ уступовъ и стремнинъ
Воззвала жизнь, простерла міръ безбрежный 5 Тѣней и свѣта, звуковъ и картинъ.
Въ спокойной тишинѣ ночей безлунныхъ,
Въ холодномъ одинокомъ блескѣ дня,
Когда въ долинахъ, легче звуковъ струнныхъ,
Вздыхаетъ вѣтеръ, плача и звеня, 10 Нисходитъ снѣгъ на дремлющую Гору,
И нѣжится, и ластится къ Горѣ;
Но хлопья, загораясь на зарѣ,
Не шлютъ своихъ огней людскому взору,
Не видитъ ихъ никто. Кругомъ встаютъ 15 И дышутъ Вѣтры, силою порыва
Сугробы наметаютъ молчаливо.
Здѣсь молнія нашла себѣ пріютъ,
И теплится, и мирнымъ испареньемъ
Гнѣздится на снѣгу. Здѣсь Духъ живетъ, 20 Что надъ земнымъ немолкнущимъ смятеньемъ
Незыблемый простеръ небесный сводъ,
Тотъ скрытый Духъ, что правитъ размышленьемъ.
И что̀-бъ ты былъ, торжественный Монбланъ,
И звѣзды, и земля, и океанъ, 25 Когда-бъ воображенью человѣка,
Со всей своей могучей красотой,
Ты представлялся только пустотой,
Безгласной и безжизненной отъ вѣка?
У Кольриджа есть стихотвореніе Гимнъ предъ восходомъ солнца въ долинѣ Шамуни, послужившее до извѣстной степени первообразомъ
шелліевскаго гимна. Однако стихотвореніе Кольриджа, родственное по содержанію, значительно слабѣе стихотворенія Шелли, и вообще, если Шелли что-нибудь у кого бы то ни было заимствовалъ, онъ все претворялъ въ своей индивидуальной, единственной въ мірѣ, воспріимчивости. Геній не можетъ подражать, также какъ бездарность не можетъ не подражать. Въ ту пору жизни Шелли значительнѣе, чѣмъ вліяніе Кольриджа, было вліяніе Вордсворта. Онъ увлекъ и Байрона черезъ посредство Шелли. Подъ вліяніемъ тѣхъ же внутреннихъ элементовъ и подъ вліяніемъ тѣхъ же картинъ природы, Байронъ восклицалъ въ то же самое время:
Я не живу въ себѣ, я обращаюсь
Лишь въ часть того, что здѣсь вокругъ меня. (Childe Harold's pilgrimage, Сanto III, LXXII).
И такъ я поглощенъ, и это жизнь. (ib., LXXIII).
И развѣ эти волны, горы, тучи
Не часть моей души, какъ я ихъ часть? (ib., LXXV).
[463]
У Шелли очень тонко описано это сліяніе человѣческой Души съ Природой, подъ вліяніемъ созерцанія. Оно не менѣе прекрасно описано у Вордсворта въ стихотвореніи The Prelude.
Моей душой тогда овладѣвало
Священное спокойствіе, такое,
Что зрѣніе тѣлесное мое
Я забывалъ, и то, что видѣлъ взоромъ,
Являлось мнѣ какъ нѣчто, что во мнѣ,
Видѣнье сна, просвѣтъ въ мой умъ идущій
Примѣчанія
↑Шелли, П.-Б. Сочинения. Вып. III / Пер. с англ. К. Д. Бальмонта — СПб.: тип. М. Стасюлевича, 1895. С. 39—49 — См. Библиография К. Д. Бальмонта / Под общ. ред. С. Н. Тяпкова — Иваново: Ивановский государственный университет, 2006. — Т. 1. — С. 31 №96. — ISBN 5-7807-0583-6.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
См. также одноимённые страницы.
