Въ основѣ матеріальнаго прогресса человѣчества лежитъ все болѣе и болѣе углубляющееся и расширяющееся изученіе явленій природы; отсюда исходитъ соотвѣтственно возрастающее обиліе средствъ, которыми человѣкъ пользуется для своего освобожденія, для улучшенія и украшенія своей жизни. Изобрѣтеніе способа добывать огонь треніемъ было умственнымъ подвигомъ, который на своей ступени требовалъ такой-же силы мышленія, какъ изобрѣтеніе паровой машины. Изобрѣтатель лука или гарпуны долженъ былъ 
Огниво кафровъ, деревянные палки для тренія. (Музей Берлинскаго миссіонерскаго дома.) ¼ наст. велич. быть геніемъ, хотя современники и не признавали его таковымъ. Тогда, какъ и теперь, все, что пріобрѣталось дѣятельностью ума, возбуждаемаго природой, должно было образоваться въ умѣ отдѣльнаго человѣка, чтобы при благопріятныхъ обстоятельствахъ проявить себя на нѣсколькихъ или на многихъ путяхъ. Только возбужденія низшей, неразвитой степени, которыя можно назвать вообще настроеніями, возникаютъ, какъ эпидеміи, одновременно у многихъ лицъ и находятся въ соотвѣтствіи съ умственной физіономіей народа. Умственныя завоеванія—дѣло отдѣльныхъ лицъ, и исторія даже простѣйшаго открытія есть часть умственной исторіи всего человѣчества.
Человѣкъ самаго отдаленнаго, первобытнаго времени, очутившійся въ мірѣ совершенно обнаженнымъ, имѣлъ дѣло съ природою въ двухъ отношеніяхъ: онъ получалъ отъ нея матеріалъ для пищи, одежды, оружія и пр. и, вмѣстѣ съ тѣмъ, стимулы для наилучшаго пользованія этимъ матеріаломъ. Этими стимулами мы и должны заняться теперь. Въ изобрѣтеніи, какъ и во всѣхъ духовныхъ проявленіяхъ человѣка, играетъ извѣстную роль внѣшній міръ, отражающійся въ его душѣ. Несомнѣнно, изъ него заимствуется многое. Совпаденія между предметомъ и отраженіемъ, повидимому, приходится искать недалеко, когда, напримѣръ, хвостъ гну употребляется бушменомъ Южной Африки, богатой мухами, въ качествѣ махалки отъ мухъ, какою нѣкогда онъ былъ для своего собственника, или когда, какъ разсказываетъ Петеръ Кольбъ готтентоты ищутъ только тѣхъ корней и клубней, которые служатъ пищею павіанамъ и другимъ животнымъ. При разсмотрѣніи развитія земледѣлія, мы познакомимся со многими случаями подобныхъ стимуловъ, которые тѣмъ болѣе надо имѣть въ виду, что на низкихъ ступеняхъ культуры человѣкъ стоитъ ближе къ животному, легче научается многому отъ него и самъ еще отчасти обладаетъ животнымъ инстинктомъ. Другія изобрѣтенія сводятся къ прежнимъ наблюденіямъ надъ послѣдованіемъ причинъ и слѣдствій въ природѣ; вмѣстѣ съ изобрѣтеніемъ, и начала науки относятся къ древнѣйшимъ періодамъ человѣчества. Духъ человѣка встрѣчаетъ то или другое естественное событіе, желаетъ его повторенія и вынужденъ прикладывать къ этому свою руку; вслѣдствіе того, послѣ его окончанія онъ ставитъ себѣ вопросъ о томъ, какъ и почему оно произошло.
Всѣ пріобрѣтенія дѣлаются прежде всего индивидуумомъ и для индивидуума. Этого еще недостаточно, чтобы они сдѣлались изобрѣтеніями въ культурно-историческомъ смыслѣ и послужили обогащеніемъ культурнаго достоянія. На самомъ дѣлѣ, способъ накопленія умственныхъ пріобрѣтеній бываетъ двоякій; во-первыхъ, концентрированная творческая сила геніальныхъ отдѣльныхъ личностей, вносящая одну цѣнность за другою въ сокровищницу человѣчества, и, во-вторыхъ, распространеніе въ массахъ, что̀ является предварительнымъ условіемъ сохраненія изобрѣтенія. Изобрѣтеніе, которое отдѣльный человѣкъ удерживаетъ для себя, умираетъ вмѣстѣ съ нимъ; оно можетъ пережить себя только въ преданіи. Мѣра жизненной силы изобрѣтенія зависитъ, такимъ образомъ, отъ силы традиціи, а эта послѣдняя, въ свою очередь,—отъ внутренней органической связи поколѣній. Такъ какъ эта связь всего сильнѣе въ слояхъ того народа, который обладаетъ досугомъ или который поставилъ себѣ задачей развивать свой умъ, хотя бы и въ самой первобытной формѣ, то сила сохраненія умственнаго пріобрѣтенія зависитъ также отъ внутренняго расчлененія. И такъ какъ въ концѣ всего накопленіе умственнаго достоянія дѣйствуетъ возбуждающимъ образомъ на творческіе умы, которые въ противномъ случаѣ были-бы принуждены всегда начинать сначала, то все, усиливающее силу преданія у извѣстнаго народа, дѣйствуетъ благопріятно на дальнѣйшее развктіе его достоянія идей, открытій и изобрѣтеній. Поэтому наиболѣе благонріятными естественными условіями умственнаго развитія мы должны, главнымъ образомъ, считать такія, которыя дѣйствуютъ на плотность общаго населенія, на плодотворную дѣятельность отдѣльныхъ лицъ и на обогащеніе всѣхъ ихъ вмѣстѣ взятыхъ. Обширное распространеніе народа и легкая возможность обмѣна дѣйствуютъ въ томъ-же направленіи. Имѣя въ виду, что для изобрѣтенія нужна не только находка, но и сохраненіе найденнаго посредствомъ распространенія его въ обширныхъ кругахъ и присоединенія къ имѣющемуся уже культурному достоянію, легко понять, что эти функціи изобрѣтенія, столь важныя для прогресса, не на всѣхъ ступеняхъ культуры достигаютъ одинаково дѣйствительнаго выраженія. Все способствуетъ ихъ ограниченію на низшихъ ступеняхъ, такъ какъ вмѣстѣ съ пониженіемъ культуры ослабѣваетъ и связь между людьми; по той-же причинѣ на другой сторонѣ культурнаго прогресса мы замѣчаемъ ускоренный ходъ.
Сколько изобрѣтеній могли погибнуть въ долгія тысячелѣтія до образованія болѣе крупныхъ обществъ! Развѣ мы не видимъ и теперь, какъ многія изобрѣтенія вмѣстѣ съ самими изобрѣтателями позабываются или, въ самомъ благопріятномъ случаѣ, съ трудомъ извлекаются на свѣтъ Божій и сохраняются. Кто можетъ измѣрить тяжелую массу упорнаго сопротивленія, на которую наталкивается новое созданіе идей? Припомнимъ только описаніе, какое даетъ Кукъ о новозеландцахъ въ отчетѣ о своемъ второмъ путешествіи: „новозеландцы кажутся совершенно довольными ничтожными знаніями, которыми они обладаютъ, нисколько не выказывая стремленія улучшить ихъ. Они и не любопытны ни въ своихъ распросахъ, 
Деревянный щитъ съ образнымъ письмомъ съ острова Пасхи, вѣроятно, грудной щитъ начальника. (Коллекція Кристи въ Лондонѣ.) Ср. текстъ, стр. 37. ни въ наблюденіяхъ. Новые предметы совсѣмъ не такъ поражаютъ ихъ, какъ это можно предположить, и часто даже ни на одну минуту не приковываютъ ихъ вниманія“. Мы знаемъ теперь, что на дальнемъ островѣ Пасхи было распространено изобрѣтеніе письменности, всегда составляющее эпоху (см. рис. сбоку); тамъ оно, по-видимому, заглохло, не пустивъ ни одного ростка.
Какія перспективы вѣчно напрасныхъ стремленій открываются передъ нами въ виду этой умственной неподвижности и отсутствія плодотворной связи! Получается впечатлѣніе, будто весь потъ, проливаемый въ нашъ вѣкъ изобрѣтеній въ погонѣ за новыми улучшеніями, относится какъ одна капля къ морю усилій, отъ которыхъ погибали изобрѣтатели первобытнаго времени. Зачатки культуры проростаютъ не въ каждой почвѣ. Масса культурныхъ средствъ, воспринимаемая народомъ, находится въ прямомъ отношеніи къ его общему культурному состоянію. Это послѣднее опредѣляетъ границу его воспріимчивости. Все, что сверхъ того представляется со стороны, воспринимается лишь внѣшнимъ образомъ, не пріобрѣтая никакого значенія для жизни этого народа, и съ теченіемъ времени забывается или становится неподвижнымъ. Къ этому сводится, по большей части, этнографическая скудость низшихъ слоевъ этнографически богатыхъ народовъ.
Если мы изъ различныхъ культурныхъ пріобрѣтеній, встрѣчающихся у какого-либо народа ввидѣ культурныхъ растеній, домашнихъ животныхъ, утвари и т. п., будемъ выводить заключенія о соприкосновеніи его съ другимъ народомъ, то мы легко можемъ упустить изъ виду это простое, но важное обстоятельство. Многія учрежденія обитателей нашихъ горъ не выказываютъ, чтобы они уже въ теченіе тысячелѣтій жили въ сосѣдствѣ съ высокой культурой, и бушмены замѣчательно мало усвоили изъ богатой сокровищницы оружія, утвари и техники бечуановъ. Такъ же, какъ съ одной стороны развитіе культурнаго достоянія, и съ другой, регрессъ или застой, зависящій отъ того,что это достояніе по своей природѣ мало способно къ усиленному движенію, представляетъ поучительное явленіе; особенно интереснымъ является сравненіе между различными ступенями такого застоя. Исходя изъ воззрѣнія, что гончарное искусство—самое первобытное, болѣе доступное дикому человѣку, чѣмъ многія другія, мы не только въ Австраліи, но и въ Полинезіи будемъ весьма удивлены, когда узнаемъ, что, при многихъ довольно высокихъ притязаніяхъ, такой даровитый народъ съумѣлъ обойтись безъ этого искусства. Встрѣтивъ его опять только на островѣ Тонго и на маленькомъ островѣ Пасхи на крайнемъ востокѣ Полинезіи, мы готовы будемъ предположить, что сношенія между странами и островами гораздо болѣе содѣйствуютъ обогащенію культурной сокровищницы человѣчества, чѣмъ независимыя изобрѣтенія. Но именно сношенія могутъ оказаться весьма причудливыми, въ чемъ убѣждаетъ насъ отсутствіе этого искусства у ассинибойновъ въ Сѣверной Америкѣ, живущихъ рядомъ съ манданами, отличающимися развитіемъ его. Мы узнаемъ здѣсь, что изобрѣтенія не распространяются, какъ огонь въ степи, но что здѣсь играетъ роль и человѣческая воля, которая прихотливо устраняетъ многое и тѣмъ охотнѣе воспринимаетъ другое. Склонность къ застою на ступени, уже достигнутой, тѣмъ больше, чѣмъ ниже общій культурный уровень. Всѣ исполняютъ только необходимое и ничего болѣе: такъ какъ полинезійцы умѣютъ нагрѣвать жидкости, бросая въ нихъ раскаленные камни, то безъ посторонняго содѣйствія они никогда не дошли бы до приготовленія глиняной посуды. Слѣдуетъ остерегаться даже самыя простыя изобрѣтенія считать необходимыми. Скорѣе будетъ правильнымъ признать въ духѣ дикихъ народовъ значительное безплодіе по отношенію ко всему, что не относится къ ближайшимъ жизненнымъ цѣлямъ. И переселенія могли быть причиною многихъ утратъ, такъ какъ естественный матеріалъ нерѣдко встрѣчается лишь въ ограниченномъ количествѣ, и каждое болѣе значительное переселеніе образуетъ перерывъ въ преданіяхъ. При всей важной роли, какую играетъ тапа въ жизни полинезійцевъ, маорисы утратили искусство ея приготовленія.
На этихъ низкихъ ступеняхъ культуры гораздо болѣе, чѣмъ на высшихъ, вся общественная жизнь зависитъ отъ созданія или утраты какого-нибудь простого изобрѣтенія. Чѣмъ ближе жизнь стоитъ къ природѣ, чѣмъ тоньше культурный слой, въ которомъ она коренится, чѣмъ короче волокна, которыя она пускаетъ въ почву природы, тѣмъ сильнѣе и обширнѣе дѣйствуетъ каждое измѣненіе въ этой почвѣ. Изобрѣтеніе выдѣлки матерій для одежды, въ формѣ тканей или обработанной коры, безъ сомнѣнія, просто, но къ какимъ важнымъ послѣдствіямъ оно привело! Вся утонченность жизни полинезійскихъ дикихъ народовъ, основывающаяся на чистоплотности и чувствѣ стыдливости и уже сама по себѣ доставляющая имъ высокое положеніе, немыслима безъ этой, повидимому, мало замѣтной матеріи изъ коры, таны, представляющей бѣловато-желтые или бурые клочки, похожіе на трутъ, въ нашихъ этнографическихъ музеяхъ. Кора становится матеріей для одежды, давая возможность не только полнаго обертыванія тѣла, но и извѣстной роскоши въ частой перемѣнѣ платья, тщательности въ носкѣ, въ выборѣ цвѣтовъ и узоровъ и, наконецъ, въ накопленіи капитала сохраненіемъ массъ этой матеріи, которая всегда можетъ быть обращена въ мѣновые знаки. Припомнимъ рядомъ съ этимъ мѣховую одежду эскимоса или кожаный передникъ негритянки, которая носитъ его послѣ цѣлыхъ поколѣній, оставлявшихъ на немъ свою грязь. Тапа, добываемая въ большихъ количествахъ безъ большого труда, естественно оттѣснила ткацкое искусство, возникшее изъ искусства плетенія долгимъ и утомительнымъ путемъ. Въ свайныхъ постройкахъ мы видимъ произведенія, которыя одинаково свидѣтельствуютъ въ пользу той и другой работы. Вспомнимъ при этомъ объ отношеніяхъ между плетеніемъ корзинъ и изготовленіемъ горшковъ: большіе глиняные сосуды происходили обкладываніемъ корзинъ глиною. Хотя мы не можемъ согласиться съ Уильямомъ Гольмсомъ, который все гончарное искусство считалъ „подчиненнымъ“ (servil art) искусству плетенія, но происхожденіе его отъ послѣдняго весьма поучительно.
Фактъ, что самыя необходимыя познанія и техническіе пріемы распространились во всемъ человѣчествѣ, пораждая общее впечатлѣніе основного однообразія культурнаго достоянія дикихъ народовъ, вмѣстѣ съ тѣмъ вызываетъ другое впечатлѣніе, что это скудное достояніе является лишь остаткомъ большей суммы богатствъ, изъ которыхъ все то, что̀ не было безусловно необходимымъ, постепенно исчезало. Въ противномъ случаѣ, искусство добыванія огня посредствомъ тренія должно было одно проложить себѣ дорогу по всему міру, и то же можно сказать объ искусствѣ изготовленія лука и стрѣлъ. Разъясненіе этихъ вопросовъ важно не только для оцѣнки степени изобрѣтательной сиособности дикихъ иародовъ, но и для полученія правильной перспективы въ первобытной исторіи человѣчества. Въ культурномъ достояніи болѣе, чѣмъ въ чемъ-либо другомъ, мы должны распознать—изъ какихъ элементовъ и какими путями нынѣшнее человѣчество сдѣлалось тѣмъ, что оно есть. Если мы посмотримъ на достояніе дикихъ народовъ въ ихъ художественныхъ попыткахъ утвари, оружія и пр. и исключимъ изъ этого то, что въ настоящее время отчасти доставлялось и доставляется имъ массами путемъ торговли съ современными культурными народами, то мы можемъ получить, повидимому, высокое понятіе объ ихъ способности къ изобрѣтенію (см. рис. стр. 75, 82, 83 и 84). Но въ чемъ заключается ручательство за самостоятельное изобрѣтеніе всѣхъ этихъ предметовъ? Безъ сомнѣнія, до начала сношеній съ европейцами существовали сношенія съ другими народами, находившими доступъ къ этимъ низкимъ слоямъ человѣчества, и сколько крохъ съ богато убраннаго стола древнихъ культуръ Египта, Месопотаміи, Индіи, Индо-Китая, Китая и Яионіи падало здѣсь и сохранялось въ искаженномъ видѣ, почти совершенно чуждомъ первоначальному употребленію! Этнографъ можетъ назвать много случаевъ подобныхъ заимствоваиій. Примѣры ихъ мы видимъ у каждаго отдѣльнаго народа, настолько, что истолкованіе ихъ сущности и значенія не прибавило-бы ничего новаго. Напомнимъ прежде всего оригинальное замѣчаніе Ливингстона, которое, хотя оно и имѣло другую цѣль, будетъ здѣсь вполнѣ умѣстнымъ: „существованіе многочисленныхъ орудій, находящихся въ употребленіи у африканцевъ и у другихъ отчасти цивилизованныхъ народовъ, указываетъ на распространеніе ихъ путемъ наставленія, исходившаго отъ существа, стоявшаго въ то или другое время выше этихъ людей.“ О заключеніи этого замѣчанія можно думать что угодно, но сущность его вполнѣ справедлива, какъ опроверженіе нѣкогда распространеннаго мнѣнія, будто все, что считается свойственнымъ дикимъ народамъ, произошло на томъ мѣстѣ, гдѣ мы это видимъ теперь, и было изобрѣтено самими этими дикими народами. Если въ Африкѣ всѣ народы, отъ обитателей Марокко до готтентотовъ, добываютъ и обрабатываютъ желѣзо однимъ и тѣмъ-же способомъ, то кажется болѣе вѣроятнымъ, что это искусство заимствовано ими изъ какого-либо общаго источника, чѣмъ то, что оно повсюду было открыто самостоятельно. На индѣйскаго пѣтуха указывали обыкновенно съ торжествомъ, какъ на птицу, прирученную самими дикими народами, пока Спенсеръ Бэрдъ не открылъ предка этого ворчливаго властителя птичьихъ дворовъ въ Мексикѣ. Въ утвари культурныя заимствованія, конечно, доказать труднѣе, такъ какъ она не имѣетъ, какъ имѣютъ животныя и растенія, никакихъ доказательствъ своего происхожденія, хотя бы и сглаженныхъ временемъ. Но почему индѣецъ, заимствовавшій маисъ изъ Мексики, не могъ научиться изъ того же источника искусству тонкихъ каменныхъ работъ? Подобныя заимствованія со всѣми ихъ послѣдствіями возможно далекаго распространенія кажутся намъ естественнѣе самостоятельнаго изобрѣтенія одной и той же утвари или техническаго пріема въ цѣлой дюжинѣ различныхъ мѣстъ. Въ новѣйшее время обратило на себя вниманіе то обстоятельство, что у жителей Соломоновыхъ острововъ есть лукъ и стрѣлы, а у жителей Ново-Мекленбургскихъ и другихъ острововъ ихъ нѣтъ, между тѣмъ, какъ первымъ, повидимому, легко было обогатить своихъ сосѣдей этимъ остроумнымъ изобрѣтеніемъ. Какъ мы уже указывали, мы встрѣчаемся здѣсь съ удивительною непослѣдовательностью: съ одной стороны, дикихъ народовъ понижаютъ до ступени животныхъ, а съ другой—имъ приписываютъ изобрѣтенія, которыя никакъ нельзя причислить къ числу легкихъ. Изобрѣтенія вообще считаютъ легкимъ дѣломъ, имѣя ввиду лишь незначительныя трудности, предстоящія въ этомъ случаѣ для геніальнаго ума. Но никакъ нельзя этого сказать о сохраненіи изобрѣтеннаго. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ удавалось отыскать источникъ, повидимому, совершенно самостоятельныхъ изобрѣтеній дикихъ народовъ. Бастіанъ собралъ большое количество схематическихъ подражаній извѣстнымъ предметамъ, составляющимъ культурную сокровищницу европейцевъ. Сюда относится характерная для Фиджи форма палицы—подражаніе формѣ ружья прошлаго столѣтія. Этимъ дикарямъ хотѣлось обладать страшнымъ оружіемъ, по крайней мѣрѣ, въ воспроизведеніи его изъ дерева, и они придумали палицу, которая въ такомъ видѣ весьма мало соотвѣтствовала своему назначенію. Головное украшеніе, употребительное на Новыхъ Гебридахъ, обнаруживаетъ крайнее преувеличеніе адмиральской шляпы. Нѣсколько болѣе приближается къ цѣли замѣчательный самострѣлъ фановъ. Отъ португальцевъ, открывшихъ Западный берегъ, онъ проникъ внутрь материка къ фанамъ, и они сохранили самую форму, въ то время, какъ на этомъ берегу огнестрѣльное оружіе распространялось такъ же, какъ и въ Европѣ. Такимъ образомъ, самострѣлъ возвратился къ жизни черезъ четыре столѣтія; но такъ какъ для изготовленія замка у фановъ нѣтъ ни терпѣнія, ни орудій, то они высверливаютъ желобокъ и стрѣляютъ изъ самострѣла отравленными стрѣлами, которыя точно также можно было бы пускать и изъ легкихъ луковъ (см. стр. 85).
Если бы выраженія умственной жизни дикихъ народовъ были болѣе доступны нашему пониманію, то между ними можно было-бы собрать еще большее количество подобныхъ примѣровъ. Индусскіе слѣды проходятъ въ религіи малайцевъ и достигаютъ, быть можетъ, до меланезійцевъ и полинезійцевъ. Существуютъ такія поразительныя совпаденія, въ особенности въ космогоническихъ сказаніяхъ бушменовъ и австралійцевъ или полинезійцевъ и сѣверо-американцевъ, что нельзя найти для нихъ другого объясненія, кромѣ общности преданія. Такія-же заимствованія замѣчаются и въ политической области. Учрежденія, которыя Ласерда и Ливингстонъ описываютъ въ царствѣ Казембе, а Погге и Бухнеръ—въ царствѣ Муата-Ямво, напоминаютъ частью Индію, а частью древній Египетъ. Мы находимъ замѣчательно много общаго въ области соціальныхъ и политическихъ представленій и учрежденій. Чѣмъ глубже мы проникаемъ въ эти предметы, тѣмъ болѣе убѣждаемся въ справедливости выраженія, высказаннаго Бастіаномъ въ такое время, когда всѣ вѣрили въ различія народовъ и отвергали единство человѣчества. „Даже къ островамъ, дремлющимъ на груди Тихаго океана, морскія теченія приносили, повидимому, гонцовъ абстрактныхъ идей, быть можетъ, даже до берега Американскаго материка.“ („Путешествіе въ Санъ-Сальвадоръ“). Мы позволяемъ себѣ прибавитьвъ заключеніе, что тотъ не знаетъ дикихъ народовъ, кто отрицаетъ у нихъ, правда, не рѣдко скрытыя, сношенія и связи между собою и съ культурными народами. Они имѣлй и имѣютъ больше сношеній, чѣмъ это можетъ показаться при поверхностномъ взглядѣ. Такъ, прежде, чѣмъ открылось сообщеніе по Нилу, товары европейскаго происхожденія, въ особенности бусы, доходили до сандеховъ изъ Дарфора. Тамъ, гдѣ встрѣчаются значительныя сходства, на первомъ мѣстѣ долженъ быть поставленъ вопросъ о сношеніяхъ, о заимствованіи извнѣ, быть можетъ, о сношеніяхъ черезъ чье-либо посредство. Мы считаемъ вполнѣ основательнымъ вопросъ — не распространили-ли бѣглые невольники многихъ элементовъ африканскаго культурнаго достоянія по Южной Америкѣ? Японцы уже въ теченіе столѣтій .jpg)
Человѣческая фигура и медуза изъ кости съ острова Таити (?). (Вѣнскій этнографическій музей.) Ср. текстъ, стр. 74. поддерживаютъ лишь незначительныя сношенія съ народами сѣверной части Тихаго океана, но панцырь чукчей, столь сходный съ японскими панцырями, можетъ быть объясненъ подобными сношеніями, которыя, впрочемъ, съ теченіемъ времени дѣйствуютъ не всегда обогащающимъ, но и разлагающимъ образомъ. И въ прежнее время народы зависѣли другъ отъ друга, и такъ же, какъ теперь, въ предѣлахъ нашего историческаго знанія на землѣ не было человѣческой группы, лишенной всякихъ сношеній. Повсюду мы видимъ совпаденія, сходства и родственныя черты, густою сѣтью покрывающія землю; даже самые отдаленные островные народы можно понять лишь въ томъ случаѣ, когда мы примемъ во вниманіе ихъ сосѣдей, близкихъ и отдаленныхъ.
И самые дальніе острова показываютъ намъ, что старые мѣстные промыслы регрессируютъ вездѣ, куда проникаютъ фабричныя произведенія Европы или Америки. Когда Гамильтонъ въ 1790 г. посѣтилъ Каръ Никобаръ, женщины носили тамъ нѣчто вродѣ короткой юбки, сдѣланной изъ скрученныхъ пучковъ травы и тростника; теперь онѣ прикрываютъ себя бумажными тканями. Такимъ образомъ, столѣтній прогрессъ выражается въ замѣнѣ травяной юбки тканой матеріей. Мѣстная промышленность исчезаетъ и не замѣняется никакой другой. На Нижнемъ Конго мы уже вовсе не находимъ теперь матеріи изъ коры и тонкихъ тканей, которыя такъ прославляютъ Лопесъ и другіе путешественники XVI вѣка. Куда дѣвалось искусство шлифовки драгоцѣнныхъ камней и обсидіана, достигавшее такой высоты въ древней Мексикѣ, или ювелирное искусство и узорчатое тканье древнихъ перуанцевъ?
Для оцѣнки значенія внѣшнихъ стимуловъ ничто не можетъ быть поучительнѣе изученія народовъ, наиболѣе бѣдныхъ въ этнографическомъ отношеніи, о которыхъ можно сказать, что они всегда по своимъ сношеніямъ были бѣднѣе другихъ. Почему самыми бѣдными являются самые отдаленные народы на концахъ материковъ или на трудно достижимыхъ островахъ? Этнографическая бѣдность—только отчасти слѣдствіе нужды, общей бѣдности, подъ давленіемъ которой живетъ народъ. Это приписывалось многимъ народамъ, какъ, напримѣръ, австралійцамъ, которые на своемъ сухомъ, травянистомъ материкѣ, бѣдномъ полезными растеніями и животными, живутъ самою скудною и стѣсненною жизнью, какая только доставалась въ удѣлъ какому-либо народу. Но и въ болѣе благопріятныхъ мѣстностяхъ сѣвернаго тропика они почти лишены столь широко развитой у ихъ папуасскихъ сосѣдей склонности къ художественному украшенію своего существованія, составляющему роскошь дикихъ народовъ. Именно въ этомъ случаѣ недалеко приходится искать причинъ этнографической бѣдности. Каждый взглядъ на жизненныя условія и образъ жизни этихъ народовъ обнаруживаетъ остроту ихъ борьбы за сохраненіе самой жизни, а въ то же время и невыгодныя вліянія отдаленности отъ большихъ путей сообщенія. Эксцентрическое положеніе Австраліи, южной части Южной Америки, внутренней части Южной Африки и самаго восточнаго края Полинезіи повсемѣстно оказываетъ на живущихъ тамъ народовъ одинаково обездоливающее вліяніе. Если мы причину этой бѣдности будемъ искать въ меньшемъ количествѣ умственныхъ стимуловъ, въ особеныости воображенія, благодаря природѣ этихъ мѣстностей, то мы должны остерегаться слишкомъ поспѣшныхъ заключеній: маленькій островъ Пасхи, скудно надѣленный природой, богатъ въ этнографическомъ отношеніи, и едва-ли какой нибудь дикій народъ въ художественномъ отношеніи стоитъ выше эскимосовъ.
Мы знаемъ, какимъ образомъ утварь и оружіе цивилизованныхъ народовъ постепенно распространялись и продолжаютъ распространятъся еще 
Рыболовныя удочки океанійцев изъ раковинъ и костей. Болѣе крупныя удочки справа исходятъ, вѣроятно, изъ Сѣверной Америки. (Вѣнскій этнографическій музей.) далѣе среди народовъ, не имѣвшихъ о нихъ прежде никакого понятія. Когда Стэнли, во время своей первой замѣчательной поѣздки въ область Конго, прошелъ поперекъ темнаго материка, онъ видѣлъ послѣднее огнестрѣльное оружіе въ рукахъ туземцевъ на востокѣ въ знаменитомъ торговомъ мѣстечкѣ Ніангве и нашелъ его далѣе къ западу у Рубунги, на 6° къ сѣверу отъ Ніангве, ввидѣ четырехъ старыхъ португальскихъ мушкетовъ; за ними останется историческое значеніе, такъ какъ въ самый критическій моментъ этого великаго путешествія они послужили для людей, сопровождавшихъ Стэнли, добрымъ знакомъ того, „что путь былъ избранъ вѣрно, что великая рѣка дѣйствительно доходитъ до моря“. Ніангве и Рубунга ограничиваютъ площадь въ 10—12 тысячъ кв. миль, гдѣ огнестрѣльное оружіе, проникшее на берега Африки уже 400 лѣтъ тому назадъ, еще за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ было неизвѣстно. Правда, другіе предметы распространялись быстрѣе, какъ, напримѣръ, введенныя сюда только въ XVI в. произведенія Америки—табакъ, маисъ и маньокъ. Но и они шли этапами: дамары познакомились съ табакомъ лишь нѣсколько десятилѣтій тому назадъ.
Это значеніе сношеній съ сосѣдями мы приписываемъ имъ въ томъ случаѣ, когда мотивы этнографическихъ предметовъ даже и въ богатыхъ областяхъ такъ поразительно однообразны. Даже островной міръ Меланезіи и Полинезіи относительно распространенія утвари и оружія представляетъ подобіе луга, гдѣ повсюду произрастаютъ одни и тѣ-же основные элементы растительности, въ одномъ мѣстѣ болѣе тонкимъ, а въ другомъ болѣе толстымъ слоемъ, здѣсь достигая высшаго, а тамъ низшаго роста и 
Оружіе съ зубами акулы, съ Кингсмильскихъ острововъ. (Мюнхенскій этнографическій музей.) Ср. текстъ, стр. 83.
Трубка для табаку мангбатту, вырѣзанная изъ дерева и украшенная мѣдной проволокой. (Коллекція Кристи въ Лондонѣ.) 1/10 нат. величины. только изрѣдка перемѣшиваясь съ своеобразными
растеніями, оживляющими картину. Какъ на безплодной почвѣ, въ однообразной травяной растительности степи, мы видимъ иногда растенія, распространяющіяся роскошнѣе другихъ, такъ бываетъ и здѣсь. Духъ народовъ, столь лѣнивый для усовершенствованія уже достигнутаго имъ, неожиданно получаетъ стимулъ для дальнѣйшаго развитія въ ту или другую стороны; изучить эти отдѣльныя формы развитія, даже и тогда, когда онѣ намъ кажутся странными, имѣетъ для насъ большое значеніе (см. рис. стр. 71 и 84). Въ высшей степени интересно видѣть, до какого разнообразія формъ въ выборѣ полинезійскихъ удочекъ (см. рис. стр. 82) дошло населеніе небольшихъ острововъ, вслѣдствіе своей преданности рыбной ловлѣ, или какимъ образомъ, послѣдовательнымъ движеніемъ въ извѣстномъ направленіи въ изготовленіи оружія, оно усвоило замѣчательный стиль, требующій много прилежанія и ловкости. Усаживаніе оружія зубами акулы (см. рис. сбоку) въ такомъ распространеніи, что можно подумать, будто этотъ народъ живетъ въ постоянной войнѣ, достигло высшаго пункта на Джильбертовыхъ, или Кингсмильскихъ островахъ (съ общею площадью въ 7, 8 кв. м. и приблизительно съ 35-ю тысячами жителей). Это оружіе своей безпощадностью превосходитъ всякое другое оружіе полинезійцевъ, и ему соотвѣтствуетъ вооруженіе, какое мы находимъ только въ Японіи и Новой Гвинеѣ. Такимъ образомъ, почти каждая островная группа подъ видимымъ однообразіемъ основныхъ мотивовъ скрываетъ болѣе или менѣе выработанныя особенности, каковы, напримѣръ, по необходимости мелкія, почти незамѣтныя человѣческія фигуры на тонганскихъ рѣзныхъ издѣліяхъ. У материковыхъ народовъ, какъ это само собой понятно, подобныя явленія встрѣчаются въ болѣе ограниченномъ видѣ. Но и здѣсь каждый культурный кругъ, какъ бы онъ ни былъ узокъ, обладаетъ своими мелкими особенностями, обнаруживающимися съ извѣстною 
Рѣзная фигура изъ Дагомеи, раскрашенная красками. (Берлинскій этнографическій музей.) Ср. текстъ, на 72 и на этой стр. послѣдовательностью въ самыхъ различныхъ областяхъ. Если для западныхъ африканцевъ такой характерной чертой можно назвать предпочтеніе къ изображенію безобразнаго (см. рис. сбоку), то у лѣсныхъ негровъ частое пользованіе банановыми листьями вмѣсто кожъ, шкуръ или тканей, служитъ мотивомъ, который у мангбаттовъ достигаетъ безконечныхъ варіацій. Этотъ народъ представляетъ вмѣстѣ съ тѣмъ интересный примѣръ общаго высокаго развитія промышленности при благопріятныхъ условіяхъ. Тамъ, гдѣ бури времени пощадили мирный оазисъ, какъ было нѣкогда съ страною Мангбатту, на почвѣ матеріальнаго обладанія и умѣнья развился прекрасный цвѣтокъ, предназначенный, правда, лишь для кратковременнаго существованія. Слава его нѣкогда была широко распространена въ Африкѣ. Настоящему открытію мангбаттовъ Швейнфуртомъ предшествовали слухи, 
Санза, музыкальный инструментъ, употребительный въ большой части Южной и Средней Африки. проникавшіе въ Европу и, кромѣ ихъ свѣтло-коричневаго цвѣта, въ особенности прославлявшіе высокую степеыь ихъ цивилизаціи; названный путешественникъ сообщаетъ, что уже въ области рѣки Газелей изъ разговоровъ съ торговцами слоновой костью онъ узналъ что мангбатты считаются своеобразнымъ и выдающимся народомъ. Но молва всего болѣе восхваляла искусство населенія въ изготовленіи военнаго оружія и утвари для мирнаго употребленія. Высокое умѣнье выдѣлки весьма разнообразныхъ музыкальныхъ инструментовъ у африканскихъ негровъ представляетъ явленіе, единственное въ своемъ родѣ (см. рис. внизу стр. 84). И помимо того мангбатты представляли безконечный матеріалъ для самыхъ одобрительныхъ отзывовъ. Тѣмъ не менѣе промышленность ихъ (см. рис. стр. 72 и 83) остается все-таки промышленностью негровъ, иногда съ тѣми-же мотивами, какіе мы находимъ у нильскихъ негровъ и у кафровъ.
Воинъ фанъ, Западная Африка. (По Дюшалью.) Ср. текстъ стр. 80.Одна изъ самыхъ трудныхъ задачъ является въ томъ случаѣ, какъ, напримѣръ, и здѣсь, когда приходится опредѣлять степень законченности той или другой отрасли человѣческой дѣятельности; въ то-же время такія задачи принадлежатъ къ наиболѣе отвѣтственнымъ, если изъ этой степени приходится выводить генеалогическія заключенія. Мы замѣчаемъ различіе въ развитіи судостроенія у столь близкихъ сосѣдей, какъ фиджійцы и тонганцы; послѣдніе, будучи полинезійскаго происхожденія, превосходятъ довольно замѣтно фиджійцевъ, причисляемыхъ къ меланезійцамъ. Это различіе не велико, но весьма важно, такъ какъ оно содѣйствуетъ подкрѣпленію нашего взгляда, что меланезійцы, жившіе здѣсь раньше, заимствовали высокое развитіе своего судостроенія и искусство мореплаванія отъ позднѣе появившихся здѣсь полинезійцевъ, а не наоборотъ. Но понятно, что въ подобномъ случаѣ все таки трудно судить съ достовѣрностью, и это тѣмъ болѣе, что народъ, стоящій выше по общей культурѣ, именно по отношенію къ нѣкоторымъ отдѣльнымъ свѣдѣніямъ и техническимъ пріемамъ, можетъ стоять позади тѣхъ, которые вообще принадлежатъ къ низшей ступени. Съ перваго взгляда превосходство дьюровъ въ ковкѣ желѣза надъ нубійцами или видимое преимущество, какое имѣютъ музгусы, какъ земледѣльцы, надъ своими суданскими властителями, кажется аномаліей. Негры своей ловкостью въ обоихъ этихъ направленіяхъ даже европейцевъ приводили въ удивленіе. Если-бы факты не свидѣтельствовали такъ ясно, каждый заранѣе былъ-бы склоненъ считать арабовъ, обитателей Борну и пр., обладающихъ многими культурными преимуществами, наставниками негровъ и въ упомянутыхъ искусствахъ. Но факты показываютъ, что арабы могутъ поучитъся у негровъ земледѣлью и домоводству, извѣстнымъ имъ, какъ основаніе ихъ полу-культуры, опирающейся на хлѣбопашествѣ.
Совершенно невѣрнымъ было-бы предполагать, что раздѣленіе труда появляется лишь на высшей ступени хозяйственнаго развитія. Во внутренней Африкѣ есть цѣлыя деревни кузнецовъ, даже такихъ, которые приготовляютъ только метательные ножи, въ Новой Гвинеѣ деревни горшечниковъ, въ Сѣверной Америкѣ — мастеровъ, приготовляющихъ наконечники стрѣлъ. Отсюда возникаютъ замѣчательныя соціальныя и политическія обособленныя группы, которыя изъ профессій обращаются въ касты, а изъ кастъ въ привиллегированные слои народа. Охотничьи народы, издавна обмѣнивающіеся съ земледѣльцами различными произведеніями, въ особенности распространены въ Африкѣ. Рядомъ съ этими обособленными видами дѣятельности существуютъ другіе, въ которыхъ только тѣ принимаютъ участіе, которые лишь случайно проявляютъ свое умѣнье въ зависимости отъ потребности. Родъ и способъ ихъ работы, вслѣдствіе того, кажутся часто занятіемъ отъ нечего дѣлать. Человѣкъ, который не находитъ никакой лучшей работы, шлифуетъ большой камень для браслета или выпиливаетъ раковину, чтобы сдѣлать изъ нея кольцо, или вырѣзываетъ узоръ на топорѣ, занимаясь этимъ въ досужее время въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ. Такая работа съ свободною тратою времени, при удобствѣ ея выполненія, объясняетъ многое въ совершенствѣ издѣлій дикихъ народовъ. По большей части, конечно, это — предметы непосредственнаго пользованія, а не обмѣна, и торговля получаетъ мало выгоды отъ этой незначительной, но продолжи- тельной работы, тогда какъ произведеніями описанныхъ выше отраслей промышленности обыкновенно ведется оживленный торгъ.
