Я былъ очень рад, что избавился отъ Джона Сильвера, и съ любопытствомъ сталъ осматривать мѣстность, въ которую меня завела судьба.
Сначала я вступилъ въ болотистую долину, поросшую ивами, тростникомъ и какими-то незнакомыми мнѣ деревьями. Отсюда я вышелъ на песчаную поляну, гдѣ росли мѣстами сосны и зеленые дубы. Вдали виднѣлся одинъ изъ холмовъ, голый силуэтъ котораго ярко освѣщался полуденнымъ солнцемъ.
Итакъ, мнѣ суждено было сдѣлаться изслѣдователемъ! Островъ былъ необитаемъ. Отъ товарищей я убѣжалъ. Передо мной были только деревья да дикія звѣри. Все было ново для меня: и цвѣты, и птицы, и змѣи. Я увидалъ одну змѣю, она выставила голову изъ-за утеса, за которымъ лежала, и зашипѣла мнѣ прямо въ лицо. Ея шипѣнье было похоже на жжужанье волчка и я сейчасъ же понялъ, что наткнулся на смертельнаго врага, на знаменитую гремучую змѣю…
Вскорѣ я дошелъ до густой чащи деревьевъ, очень похожихъ на наши дубы и растущихъ всегда на пескѣ. Ихъ зелень очень густа и темна, а вѣтви сплетаются между собою, образуя непролазную чащу. Почва, на которой росъ этотъ лѣсъ, напоминала песчаную дюну и оканчивалась большимъ камышевымъ болотомъ, по которому лѣниво ползли въ море два замѣченные мною раньше ручья. Надъ болотомъ курились пары и утесы Далекаго Вида казалось как будто дрожали въ голубоватой мглѣ.
Вдругъ тростникъ зашумѣлъ и заколыхался. Вотъ крякнула и взлетѣла дикая утка, за ней другая, третья; затѣмъ вспорхнула цѣлая стая и съ крикомъ закрутилась въ воздухѣ. Я подумалъ, что к болоту подошелъ кто нибудь изъ моихъ товарищей. Въ этомъ я не ошибся, потому что вскорѣ до меня издали донесся звукъ человѣческаго голоса. Говорившій былъ еще далеко, но по звуку голоса я заключилъ, что онъ быстро приближается к тому мѣсту, гдѣ я стоялъ.
Я испугался и поспѣшилъ спрятаться за первый попавшійся дубъ. Закрывшись его густыми вѣтвями, я весь съежился и, удерживая дыхание, притаился какъ мышь.
Вскорѣ первому голосу отвѣтилъ другой, потом опять заговорилъ первый голосъ, по которому я сейчасъ же узналъ Джона Сильвера. Он говорилъ долго, потомъ между собесѣдниками начался быстрый обмѣнъ возраженій. Тонъ разговора былъ одушевленный, почти азартный, но я не могъ разслушать ни одного слова.
Наконецъ собесѣдники, какъ мнѣ показалось, остановились. Должно быть они присѣли гдѣ нибудь, потому что голоса перестали приближаться, а птицы прекратили круженіе и, успокоившись мало по малу, опустились въ болото. Меня какъ будто кольнула немножко совѣсть. Мнѣ представилось, что я нарушил свой долгъ, пустившись въ безцѣльное шатаніе для собственной потѣхи, что если я безразсудно съѣхалъ съ негодяями на берегъ, то долженъ по крайней мѣрѣ подглядывать за ними и подслушивать ихъ совѣщанія. Однимъ словомъ я счелъ своей обязанностью подойти къ нимъ какъ можно ближе, прикрываясь тѣнью окружавшихъ меня развѣсистыхъ деревьевъ.
По звуку голосовъ я безъ труда опредѣлилъ направленіе, куда мнѣ идти, а нѣсколько птицъ, кружившихся надъ болотомъ, безошибочно указали мнѣ мѣсто, гдѣ сидятъ разговаривающіе. Я безшумно поползъ на четверенькахъ по лѣсу и остановился, увидавъ сквозь вѣтви маленькую полянку возлѣ болота и на ней Джона Сильвера, который сидѣлъ рядомъ съ однимъ изъ нашихъ матросовъ и горячо о чемъ то разсуждалъ.
Солнце падало прямо на нихъ. Несмотря на то, Джонъ Сильверъ снялъ шляпу, которая лежала брошенная на землѣ и его гладкое, бѣлокурое, потное лицо почти съ умоляющимъ видомъ было устремлено на собесѣдника.
— Повѣрь, другъ, — говорилъ Сильверъ, — я дѣлаю это изъ одной любви къ тебѣ. Еслибы я тебя не любилъ, неужели я сталъ .jpg)
— Джонъ Сильверъ, — отвѣчалъ дрожащимъ голосомъ матросъ, и я видѣлъ, какъ лицо его вспыхнуло и покраснѣло, — Джонъ Сильверъ, вы не ребенокъ и васъ считаютъ честнымъ человѣкомъ; у васъ и деньги есть, а этимъ не всякій матросъ можетъ похвалиться; вы человѣкъ храбрый, или я ничего не смыслю въ людяхъ… Зачѣмъ вы поддаетесь толпѣ негодяевъ?… Соберитесь съ духомъ и сбросьте съ себя ихъ иго… Это вовсе не трудно. Право, я скорѣе позволилъ бы отрубить себѣ обѣ руки, чѣмъ измѣнилъ бы своему долгу…
Онъ замолчалъ, услыхавъ громкую перебранку… Итакъ, передо мной былъ одинъ честный человѣкъ. Вскорѣ я узнал, что на кораблѣ былъ еще и другой… За этимъ гнѣвнымъ возгласомъ послышался крикъ ярости, потомъ раздался протяжный, ужасный вопль боли, огласившій крутые утесы Далекаго Вида и вспугнувшій цѣлую стаю болотныхъ птицъ, которыя взлетѣли на воздухъ и на нѣсколько минутъ затемнили небо.
За этимъ воплемъ агоніи настала мертвая, тоскливая тишина. Лишь вдали уныло роптали волны.
Томъ вскочилъ какъ ошпаренный. Джонъ Сильверъ даже не шевельнулся. Он продолжал сидѣть, слегка опираясь на костыль и глядя на собесѣдника взглядомъ змѣи, готовой броситься на добычу.
— Джонъ! — вскричалъ матросъ, простирая къ нему руки.
— Прочь лапы! — возразилъ Джонъ Сильверъ, отскочив назадъ съ легкостью настоящаго акробата.
— Пожалуй, если вамъ этого хочется, — отвѣчалъ матросъ. — Вы стало быть меня боитесь?… Знаете что, Джонъ Сильверъ: это у васъ совѣсть не чиста… Но скажите пожалуйста, кто это кричалъ тамъ ужасно?
—Кто кричалъ? — переспросилъ Сильверъ, загадочно улыбаясь и не меняя оборонительной позы. — Аланъ вѣроятно… его должно быть убили.
Узенькіе глазки Сильвера блестѣли какъ два уголька на широкомъ лицѣ его, принявшемъ какое то коварно-зловѣщее выраженіе.
Томъ героически выпрямился во весь ростъ. — Аланъ! — вскричалъ онъ. — Успокой Господи его душу!… Хорошій былъ морякъ и честный малый… А вы, Джонъ Сильверъ, вы теперь ужь не товарищъ мнѣ. Я больше не знаю васъ и знать не хочу. Если мнѣ суждено умереть, то я умру, а ужь долгу не измѣню… Вы убили Алана? да? Ну, такъ убейте и меня, если можете… Только предупреждаю: я даромъ себя не дам.
Храбрый матросъ подождалъ съ минуту, какой будетъ отвѣтъ отъ Джона Сильвера, но, видя, что тотъ не трогается съ мѣста и молчитъ, повернулся к нему спиною и пошелъ къ берегу.
Но ему не пришлось далеко уйти. Взявшись рукой за древесный сукъ, чтобы не упасть, Джонъ Сильверъ схватилъ въ правую руку костыль и, зарычавъ отъ злобы, взмахнулъ этимъ неожиданнымъ оружіемъ. Костыль просвисталъ по воздуху и острымъ концомъ своимъ ударилъ бѣднаго Тома между плечъ въ самую середину спиннаго хребта. Несчастный поднялъ руку и съ глухимъ стономъ упалъ ничкомъ на землю.
Для меня такъ и осталось неразгаданнымъ: убилъ Тома этотъ ударъ до смерти или только ушибъ? Не давая матросу оправиться, Джон Сильверъ подскочилъ къ нему безъ костыля, но съ ловкостью обезьяны, и въ два пріема всадил ему въ спину ножъ. Я слышалъ, какъ подлый убійца звѣрски пыхтѣлъ во время этого гнуснаго дела.
Не помню, что со мной было потомъ. Кажется я потерялъ сознаніе, потому что на нѣсколько минуть все помутилось у меня въ глазахъ и я былъ какъ въ туманѣ. Джонъ Сильверъ, птицы, кружившіяся въ воздухѣ, вершина Далекаго Вида, — все завертѣлось, заплясало у меня въ глазахъ; въ ушахъ шумѣло; я пересталъ понимать, что вокругъ меня дѣлается.
Когда я пришелъ въ себя, злодѣй уже стоялъ прямо, опираясь на костыль и надѣвъ шляпу. У ногъ его лежалъ безъ движенія Томъ. Но убійца даже не глядѣлъ на него и преспокойно вытиралъ пучкомъ травы окровавленный кортикъ. Надъ ними равнодушно сіяло солнце, озаряя курящееся болото и вершины холмовъ. Никакъ нельзя было подумать, что здѣсь сію минуту безжалостно загублена молодая человѣческая жизнь…
Джонъ Сильверъ опустилъ въ карманъ руку, досталъ свистокъ и рѣзко свистнулъ.
Я не понялъ сигнала, но тѣмъ не менѣе застылъ отъ ужаса. Что если разбойники придутъ и найдутъ меня? Они уже убили двухъ честныхъ людей; не мудрено, что настанетъ и моя очередь.
Не теряя ни минуты, я раздвинулъ окружавшія меня вѣтви, стараясь какъ можно меньше шумѣть, и попрежнему на четверенькахъ поползъ къ большой полянѣ. Я слышалъ сзади себя крики стараго мерзавца и его товарищей и, подгоняемый страхомъ, несся впередъ какъ на крыльяхъ. Выбравшись изъ чащи, я вскочилъ на ноги и побѣжалъ какъ никогда не бѣгалъ, побѣжалъ безъ оглядки, сам не зная куда, лишь бы подальше отъ убійцъ. И чѣмъ больше я бѣжалъ, тѣмъ сильнѣе росъ во мнѣ страхъ, доходя до какого-то сумасшествія.
И развѣ не ужасно было мое положеніе? При выстрѣлѣ зоревой пушки могъ ли я сѣсть въ одну лодку съ убійцами, покрытыми еще дымящеюся кровью? Не былъ ли готовъ каждый изъ нихъ свернуть мнѣ шею, какъ только увидитъ меня? Самое мое отсутствіе не обличало ли во мнѣ тревогу и подозрѣніе?
— Кончено! — говорилъ я себѣ. — Прощай, Испаньола! Прощайте, сквайръ, докторъ, капитанъ! Я осужденъ на гибель отъ голода и отъ рукъ злодѣевъ.
Среди такихъ горькихъ размышленій я все бѣжалъ и бѣжалъ. Самъ не помню, какъ я прибѣжалъ къ подножію одного изъ холмовъ въ той части острова, гдѣ зеленые дубы были не такъ густы и гдѣ виднѣлись мѣстами высокія, стройныя сосны. Воздухъ былъ тутъ свѣжѣе и чище, чѣмъ въ болотѣ.
Тутъ новая тревога и новый страхъ заставили мое бѣдное сердце еще сильнѣе забиться въ измученной груди.
Съ холма посыпался внизъ мелкій булыжникъ. Услыхавъ этотъ характерный шумъ, я невольно обернулся въ ту сторону, откуда онъ послышался, и увидалъ за сосною какое-то странное существо, тихонько кравшееся ко мнѣ. Я не могъ опредѣлить, что это за существо, не то медвѣдь, не то большая обезьяна, не то человѣкъ. Я замѣтилъ только, что оно было черное и косматое. Отъ страха я окончательно застылъ на мѣстѣ. Я понялъ, что погибаю: сзади меня были убійцы, а передо мной — это невѣдомое страшилище.
Я недолго колебался въ выборѣ и рѣшилъ, что ужь лучше пусть убьетъ Сильверъ, чѣмъ этотъ подозрительный лѣсной житель.
Я поворотилъ пятки и пустился старой дорогой, тревожно оглядываясь назадъ.
Судьба меня положительно преслѣдовала. Таинственный звѣрь, сдѣлавъ большой обходъ, снова появился передо мною и шелъ мнѣ прямо навстрѣчу.
Я падалъ отъ усталости, но будь это даже утромъ, когда я былъ свѣжъ и не утомленъ, я все равно не могъ бы состязаться въ быстротѣ съ подобнымъ соперникомъ. Онъ мелькалъ между деревьями какъ самая быстроногая лань, хотя имѣлъ всего двѣ ноги… Я наконецъ разсмотрѣлъ и убѣдился, что это странное существо был человекъ.
Мнѣ пришли на память разсказы о людоѣдахъ. Я уже хотѣлъ было закричать о помощи, но меня вдругъ успокоила мысль, что я имѣю дѣло все-таки съ человѣкомъ, хотя и съ дикимъ. Я подумалъ, что онъ быть можетъ все-таки не до такой степени свирѣпъ, какъ Сильверъ. Я остановился, чтобы обдумать, нельзя ли какъ нибудь вывернуться, и вспомнилъ, что у меня есть пистолетъ. Ко мнѣ вернулась храбрость. Я рѣшительно повернулся и смѣло пошелъ навстрѣчу незнакомцу.
Послѣдній спрятался за древесный стволъ, но видно было, что онъ за мной наблюдалъ, потому что, замѣтивъ мое движеніе, онъ сейчасъ же сдѣлалъ шагъ въ мою сторону. Нерѣшительно постоявъ на мѣстѣ, онъ отступилъ назадъ, потомъ вдругъ къ моему великому удивленію и конфузу бросился передо мной на колѣна и съ мольбою протянулъ ко мнѣ руки.
Я остановился какъ вкопанный.
— Кто вы такой? — спросил я.
— Бенъ Гуннъ, — отвѣчалъ незнакомецъ, хриплый голосъ котораго напомнилъ мнѣ звукъ заржавленнаго замка. — Я бѣдный Бенъ Гуннъ. Вотъ уже три года какъ я не говорилъ ни съ одной душой человѣческой.
Я вглядѣлся и замѣтилъ, что незнакомецъ былъ такой же бѣлый человѣкъ, какъ и я, и съ довольно пріятнымъ лицомъ. Кожа на всемъ его тѣлѣ загорѣла до послѣдней возможности, такъ что даже губы почернѣли, и тѣмъ страннѣе было видѣть на такомъ смугломъ лицѣ совершенно свѣтлые, сѣверные глаза. Такихъ лохмотьевъ, какъ на этомъ чудакѣ, я въ жизнь свою не видывалъ. Его нарядъ состоялъ изъ курьезнѣйшаго соединенія остатков матроской одежды съ обрывками парусины. Соединеніе это поддерживалось цѣлою системой самыхъ разнообразныхъ застежекъ: тутъ были и мѣдныя пуговицы, и маленькія деревяшечки, и .jpg)
— Три года! — вскричалъ я. — Вы должно быть потерпѣли крушеніе здѣсь?
— Нѣтъ, родной, — отвѣчалъ онъ, — я несчастный марронъ.
Слово было мнѣ знакомо. Оно относилось къ отвратительному наказанію, которое въ большомъ ходу у пиратовъ. Наказаніе состоитъ въ томъ, что виноватаго высаживаютъ на какой нибудь необитаемый островъ, даютъ ему небольшой запасъ пороха и пуль и оставляютъ такъ навсегда.
— Да, — продолжалъ онъ, — марронъ, и вотъ уже три года какъ я такъ живу. Все это время я питался мясомъ дикихъ козъ, дикими ягодами, да устрицами. Ужь такъ человѣкъ устроенъ: куда бы онъ ни попалъ, вездѣ отыщетъ чѣмъ жить. Но только мнѣ эта собачья жизнь ужасно надоѣла, ужасно, ужасно… Какъ бы мнѣ хотѣлось съѣсть теперь кусочек сырку!… Нѣтъ ли съ вами кусочка, а?… Нѣтъ? Очень жаль. Я очень часто вижу по ночамъ во снѣ огромный кусокъ сыра и будто бы я ѣмъ его… Но, увы, все это только во снѣ…
— Если мнѣ когда нибудь удастся вернуться на свой корабль, — сказалъ я, — то будьте увѣрены, что вы получите сыру вволю.
Все это время онъ то ощупывалъ матерію на моемъ кафтанѣ, то гладилъ мои руки, то любовался на мои башмаки, замѣтно радуясь, что видитъ передъ собой человѣка. Но при послѣднихъ моихъ словахъ онъ вздрогнулъ и поднялъ на меня глаза съ каким-то дикимъ испугомъ.
— Если вамъ удастся вернуться на корабль? — переспросилъ онъ. — А кто же вамъ не велитъ?
— Разумѣется не вы, я въ этомъ увѣренъ, — отвѣчалъ я.
— О, разумѣется… Но какъ васъ зовутъ, дорогой мой?
— Джимомъ. — отвѣчалъ я.
— Джимомъ!… Джимомъ! — повторилъ онъ съ восторгомъ. — Джимъ — прехорошенькое имя… Да, Джимъ, много лѣтъ я жилъ какъ собака. Неправда ли, вѣдь, глядя на меня, нельзя подумать, что и у меня была честная мать, какъ у всякаго другаго?
— По правдѣ сказать, да, — отвѣчалъ я простодушно.
— А между тѣмъ этому слѣдуетъ вѣрить. У меня былая такая мать… ну, словомъ, золото, а не мать. И сам я былъ мальчикъ очень умный и такъ всегда бойко отвѣчалъ уроки… При всем томъ, взгляните, Джимъ, до чего я дошелъ!… А все отчего! Оттого, что еще школьникомъ началъ играть на билліардѣ… Матушка вѣдь говорила мнѣ, пророчила. Въ ту пору я не слушался… Теперь я одумался. Въ ротъ больше никогда не возьму рому, честное слово. Развѣ рюмочку съ наперстокъ, и то при особенномъ случаѣ, если напримѣръ поздравить кого-нибудь придется или пожелать счастья. Примѣрно буду жить, помяните мое слово… И потомъ знаете, что я долженъ вам сказать, Джимъ? — Онъ оглянулся кругомъ и понизилъ голосъ. — Я вѣдь богатъ, очень богатъ.
— Бѣдняга помѣшался здѣсь на просторѣ-то, — подумалъ я про себя.
Должно быть онъ по выраженію моего лица угадалъ мою мысль, потому что повторилъ съ нетерпѣливою настойчивостью:
— Да, очень, очень богатъ, говорю вамъ. И знаете, что я придумалъ? Я и вамъ помогу разбогатѣть, Джимъ. Вы можете благодарить свою счастливую звѣзду за то, что она привела васъ ко мнѣ сюда перваго. Такъ-то, милый мой мальчикъ!
Вдругъ онъ затуманился и, взявъ меня за руку, съ тревожнымъ видомъ поднялъ кверху свой указательный палецъ.
— Скажите мнѣ правду, Джимъ, — спросилъ онъ, — вы пріѣхали сюда не на Флинтовомъ кораблѣ?
— На меня нашло вдохновеніе. Я подумалъ, что изъ бѣднаго чудака мы можемъ сдѣлать себѣ вѣрнаго союзника.
— Нѣтъ, — отвѣчалъ я, — не на Флинтовомъ, Флинтъ умеръ. Но я скажу вамъ откровенно, что у насъ на кораблѣ есть нѣсколько человѣкъ изъ его матросовъ.
— Ужь не хромой ли одинъ, не одноногій-ли? — спросилъ упавшимъ голосомъ Бенъ Гуннъ.
— Джонъ Сильверъ?
— Да, Джонъ Сильверъ… его так звали…
— Увы, онъ у насъ на шкунѣ поваромъ и руководитъ всей шайкой.
Бѣднякъ, все время державшій меня за руку, крѣпко мнѣ ее стиснулъ.
— Если васъ послалъ Джонъ Сильверъ, — сказалъ онъ, — то я погибъ, я ужь знаю это… Но какъ вы думаете, гдѣ вы теперь
Чтобы поскорѣе его успокоить, я разсказалъ ему вкратцѣ исторію нашего путешествія и описалъ наше критическое положеніе. Онъ слушалъ меня съ глубокимъ участіемъ и по окончаніи моего разсказа возразилъ:
— Вижу, Джимъ, что ты честный, хорошій мальчикъ и что всѣ вы попали въ изрядную передрягу. Положитесь же на Бена Гунна, онъ васъ выручитъ. Только, мальчикъ, скажи мнѣ одно: хорошій ли человѣкъ твой сквайръ, достанетъ ли у него благородства, чтобы не обидѣть человѣка, который его спасетъ?
Я поспѣшилъ увѣрить, что сквайръ великодушнѣйшій, благороднѣйшій изъ людей.
— Да, знаю, все это такъ, — возразилъ Бенъ Гуннъ, — но я разсчитываю вовсе не на мѣсто доѣзжачаго или на что нибудь въ этомъ родѣ. Я, Джимъ, до подобныхъ вещей не охотникъ, онѣ не по мнѣ. Но какъ ты думаешь, согласится твой сквайръ дать мнѣ… скажемъ… ну, хоть тысячу фунтовъ стерлинговъ изъ тѣхъ денегъ, которыя теперь все равно что мои?
— Я увѣренъ, что согласится, — отвѣчалъ я. — Онъ намѣренъ каждому дать извѣстную долю.
— А возьмется ли онъ перевезти меня даромъ черезъ океанъ? — дипломатически продолжалъ Беннъ Гуннъ.
— Ручаюсь за это. Сквайръ никогда ни въ чемъ подобномъ не откажетъ. К тому же, вы будете намъ очень полезны какъ матросъ, если намъ удастся отдѣлаться отъ тѣхъ негодяевъ.
— Это правда, — сказалъ онъ съ довольнымъ видомъ, особенно успокоенный послѣднимъ моимъ доводомъ. — Такъ постой же, я разскажу тебѣ мою исторію. Я былъ у Флинта матросомъ на Саванне, когда онъ пріѣхалъ сюда с шестью самыми сильными изъ насъ, чтобы закопать свой кладъ. Они провели на островѣ цѣлую недѣлю, а намъ было приказано дожидаться ихъ въ гавани. Въ одно прекрасное утро подали сигналъ и Флинтъ возвратился въ лодкѣ одинъ. Голова у него была перевязана синимъ фуляровым платкомъ. Взошедшее солнце прямо падало на его лицо и мы всѣ обратили вниманіе на его мертвенную блѣдность. Но замѣть, онъ возвращался одинъ, значитъ тѣ остальные были… убиты… и похоронены. Какимъ образомъ онъ это сдѣлалъ, изъ насъ такъ никто и не узналъ. Ссора ли была какая, убилъ ли онъ ихъ, или сами они умерли своей смертью, но только остался цѣлъ одинъ онъ, а прочіе погибли всѣ шестеро. Билли Бунсъ былъ тогда подшкиперомъ, а Джонъ Сильверъ боцманомъ. Они спросили у него, куда онъ дѣвалъ кладъ. „Ступайте, ищите, если хотите, — отвѣчалъ онъ, — только знайте, что Саванна васъ ждать не станетъ и сейчасъ подниметъ паруса“. Такъ прямо и сказалъ… Три года спустя, я былъ уже на другомъ кораблѣ. Проходимъ мы разъ мимо острова, я и говорю: „Друзья, здѣсь зарытъ кладъ Флинта. Поѣдемте, отыщемте его“. Капитану это не понравилось, но дѣлать было нечего и онъ насъ отпустилъ. Искали мы, искали, дней двѣнадцать промучились, а такъ ничего и не нашли. Товарищи мои озлобились. Однажды вечеромъ они взяли да и сговорились уѣхать одни, а меня оставить на островѣ… Говорятъ мнѣ: „Слушай, Бенъ Гуннъ, вотъ тебѣ ружье, вотъ тебѣ заступъ, вотъ тебѣ ломъ. Оставайся и ищи себѣ Флинтовы деньги какъ знаешь“… Сказали и уѣхали. И вотъ я живу здѣсь три года, три года не вижу ни кусочка хлѣба… Посмотри на меня, Джимъ развѣ я похожъ на простаго матроса? — Онъ подмигнулъ мнѣ и ущипнулъ меня за руку. — Я вѣдь и въ правду не простой матросъ, ты такъ сквайру и скажи. Я три года прожилъ на островѣ, видѣлъ и красные дни, и дождливые, и все думал о своей старушкѣ-матери… Не знаю, жива ли она… Ты и это скажи сквайру. Я и еще кое о чемъ думалъ… о многомъ… скажи ему это, Джимъ, и ущипни его за руку… вотъ такъ, какъ я тебя теперь… — И он меня опять ущипнулъ съ коварнымъ подмигиваньемъ, потомъ продолжалъ: — Скажи сквайру: Бенъ Гуннъ честный человѣкъ, Бенъ Гуннъ отлично понимаетъ разницу между настоящимъ джентельменомъ и рыцарями фортуны, какъ они сами себя называютъ, Бенъ Гуннъ и самъ былъ такой же…
Я остановилъ его, говоря, что ничего не понимаю изъ его словъ.
— Ну, да впрочемъ это все равно, — прибавилъ я. — Вопросъ вотъ въ чемъ: какъ мнѣ вернуться на корабль?
— Такъ ты вотъ чѣмъ смущаешься? — отвѣчалъ онъ мнѣ. — А лодка на что, которую я сдѣлалъ своими собственными руками? Она спрятана у меня за бѣлой скалой. Если тебѣ такъ хочется, то мы попробуемъ сдѣлать это ночью… А! что тамъ такое? — вскрикнулъ онъ вдругъ.
До заката оставалось еще не менѣе двухъ часовъ, а между тѣмъ по всему острову прокатился оглушительный пушечный выстрѣлъ.
— Ужь началось! — вскричалъ я. — Это битва!.. Идите за мной… Идите скорѣе!
Забывши всѣ свои страхи, я что есть духу пустился бѣжать къ пристани. Мой новый знакомый отъ меня не отставалъ.
Лѣвѣй, лѣвѣй, другъ Джимъ, — кричалъ мнѣ, припрыгивая, островитянинъ. — Прячься за деревьями! Вотъ мѣсто, гдѣ я убилъ первую козу. Теперь онѣ ужь сюда не ходятъ, напугалъ ихъ Бенъ Гуннъ. А вотъ кладбище, видишь эти бугорки?
Такъ онъ болталъ на бѣгу, не получая, да и не дожидаясь отвѣта.
Послѣ довольно долгаго промежутка за пушечнымъ выстрѣломъ раздался ружейный залпъ, потомъ опять все стихло. Вдругъ, приближаясь къ берегу, я въ четверти мили передъ собою увидалъ надъ деревьями англійскій флагъ, гордо распустившійся по вѣтру.