1. Великий Князь, Наследник и Цесаревич (1818—1855)
І. Детство • II. План воспитания • III. Отрочество • IV. Юность • V. Помолвка и женитьба • VI. Государственная и военная деятельность Цесаревича
2. Император (1855—1881)
I. Война • II. Мир • III. Коронация • IV. Сближение с Франциею • V. Внешняя политика на Западе и на Востоке • VI. Присоединение Амура и Уссури и покорение Кавказа • VII. Освобождение крестьян • VIII. Тысячелетие России • IX. Польская смута • X. Мятеж в Царстве Польском и в Западном крае • XI. Дипломатический поход на Россию • XII. Государственные преобразования • XIII. Дела внутренние • XIV. Внешняя политика • XV. Соглашение трех Императоров • XVI. Завоевание Средней Азии • XVII. Преобразование армии и флота • XVIII. Финансы и народное хозяйство • XIX. Церковь, просвещение, благотворительность • XX. Восточный кризис • XXI. Вторая Восточная война • XXII. Сан-Стефанский мир и Берлинский конгресс • XXIII. Внешние сношения после войны • XXIV. Крамола • XXV. Последний год царствования • XXVI. Кончина
X.
Мятеж в Царстве Польском и в Западном крае.
1863—1864.
Пламень, долгие годы таившийся под пеплом, вспыхнул наконец и скоро разросся в разрушительный пожар, охвативший обширное пространство, от Вислы и Буга, до Западной Двины и Днепра: то был вооруженный мятеж поляков, быстро распространившийся из Царства Польского на всю западную окраину России.
Предлогом к восстанию послужил рекрутский набор, произведенный в Варшаве в ночь со 2-го на 3-е января 1863 года. По распоряжению Совета Управления Царства Польского имели поступить в рекруты те из подлежавших военной службе поляков, которые были известны как участники уличных беспорядков и революционных демонстраций. Но предупрежденные своими сообщниками — чиновниками, состоявшими на государственной службе, молодые люди эти успели скрыться из Варшавы и, собравшись в окрестных лесах, образовали первые мятежнические шайки, вооруженные косами, ножами, саблями, отчасти охотничьими ружьями и пистолетами. В продолжение следующих дней то же явление повторилось в разных других местностях Царства Польского. Подпольный центральный комитет, руководивший движением, издал призыв к общему повстанию.
13-го января, по окончании развода от лейб-гвардии Измайловского полка в Михайловском манеже, Император Александр, собрав вокруг себя офицеров, сам сообщил им о вспыхнувшем в Польше мятеже. „Так как многим из вас, господа, — сказал Государь, — вероятно, неизвестны последние происшествия в Царстве Польском, то я хочу, чтобы вы узнали о них от меня самого. После столь благополучно совершившегося набора со 2-го на 3-е января стали появляться мятежнические шайки на обоих берегах Вислы, для рассеяния которых были немедленно посланы отряды. Наконец, в ночь с 10-го на 11-е число по всему Царству, за исключением Варшавы, было сделано внезапное нападение на войска наши, стоящие по квартирам, причем совершены неслыханные злодейства. Так, например, около Седлеца атакованные солдаты оборонялись отчаянно в одном доме, который мятежники подожгли, не видя средств им овладеть. Несмотря на то, храбрые войска наши отбили повсюду мятежников. По первым сведениям, потеря наша заключается в 30 человеках убитыми, в том числе старый наш измайловский товарищ, командир Муромского пехотного полка Козлянинов. Раненых до 400, и между ними — генерал Каннабих. Подобная же попытка была сделана около Белостока, в пределах даже Империи. Но и после сих новых злодейств я не хочу обвинять в том весь народ польский, но вижу во всех этих грустных событиях работу революционной партии, стремящейся повсюду к ниспровержению законного порядка. Мне известно, что партия эта рассчитывает и на изменников в рядах ваших, но они не поколеблют мою веру в преданность своему долгу верной и славной моей армий. Я убежден, что теперь, более чем когда-либо, каждый из вас, чувствуя и понимая всю святость присяги, исполнит свой долг, как честь нашего знамени того требует. В рядах ваших я сам начал свою службу, потом несколько лет имел честь вами командовать, и потому чувства преданности вашей мне хорошо были известны и я гордился ими за вас перед покойным Государем, родителем моим. Уверен, что, если обстоятельства того потребуют, вы и теперь докажете на деле, что я могу на вас рассчитывать, оправдаете мое полное к вам доверие“.
Для подавления мятежа в зародыше приняты были соответственные меры. По распоряжению Великого Князя-наместника вновь введено по всему пространству Царства Польского военное положение, отмененное во многих местностях частными распоряжениями предшедшего года; объявлено Высочайшее повеление о том, чтобы мятежников, взятых в плен с оружием в руках, судить на месте преступления сокращенным полевым военным судом, и приговоры немедленно приводить в исполнение по конфирмации начальников военных отделов, соответствующих пяти губерниям Царства; восстановлены военно-судные комиссии; изданы правила о наложении секвестра на имущества всех лиц, причастных к восстанию. Еще в 1862 году переведена была в Варшаву 3-я гвардейская пехотная дивизия. В начале 1863 года двинуты туда же 2-я гренадерская дивизия и несколько кавалерийских и казачьих полков. Великий Князь-наместник возведен в звание главнокомандующего всеми войсками, расположенными в Царстве Польском.
Войска тотчас же принялись за преследование мятежнических шаек. Всюду наши летучие отряды наносили повстанцам чувствительные поражения — всюду, где только настигали их, но разбитая и рассеянная в одном месте, банда снова собиралась в другом или искала убежища в лесах. Попытки образовать большие скопища: Мирославского — в соседстве прусской границы, Лангевича — вдоль границы австрийской, окончились полным разгромом предводимых ими шаек, но число последних постоянно росло, распространяясь по всему Привислянскому краю, проникая в Белоруссию и Литву, с одной стороны, с другой — на Волынь и до самой Подолии. Быстрота движений русских войск при преследовании мятежников, неутомимое их рвение и отличная храбрость вызвали царское спасибо, выраженное в телеграмме Государя к наместнику: „Журнал военных действий прочел с истинным удовольствием, и поручаю тебе благодарить как всех начальников, так и славное войско наше за их молодецкую службу. Я горжусь ими более, чем когда-либо“.
Не столько военные действия повстанцев, сколько быстрое и широкое распространение мятежа за пределы собственно Польши, а также слухи о дипломатическом вмешательстве великих европейских держав сильнее прежнего возбудили надежды поляков и побудили нескольких членов Государственного Совета Царства подать в отставку. В числе этих последних находился и архиепископ варшавский, Фелинский. Уступая убеждениям Великого Князя Константина Николаевича, он хотя и взял назад прошение об отставке, но настоял на представлении Его Величеству письма, в котором заявлял, что дарованные Царству учреждения недостаточны для благоденствия края; что Польша не удовлетворится административной автономией; что ей нужна полная политическая и национальная независимость, предоставление которой одно только может, при сохранении соединения Царства с Империей, в лице Государя, остановить кровопролитие и привести к прочному умиротворению края.
Невзирая на все эти признаки дерзкой притязательности польских своих подданных, Император Александр в неистощимом милосердии издал, в первый день Пасхи, манифест, заключавший последнее слово вразумления заблудшим:
„При первом известии о вспыхнувшем в Царстве Польском мятеже мы, по движению нашего сердца, провозгласили, что не виним польский народ за волнения, для него самого наиболее пагубные. Мы относили их единственно к возбуждениям, издавна подготовленным вне Царства несколькими лицами, в которых многолетняя скитальческая жизнь утвердила привычку к беспорядкам, насилию, тайным замыслам и крамолам, погасила самые возвышенные чувства любви к человечеству и возбудила даже решимость запятнать народную честь преступлением. Все эти проявления другого времени, над которым история уже давно произнесла свой приговор, не соответствуют более духу нашей эпохи. Настоящее поколение должно иметь целью, не потоками крови, но путем мирного развития доставить благоденствие стране. Эту же цель и мы себе предначертали, когда, в уповании на покровительство Божие, дали обет пред Всемогущим и пред собственной совестью посвятить нашу жизнь благу наших народов. Но к полному и всестороннему осуществлению сего обета, для нас всегда священного, нам нужна помощь всех людей благомыслящих, искренно преданных своей родине и понимающих эту преданность не в своекорыстных и преступных порывах, а в охранении общественного спокойствия, законами утвержденного. В наших заботах о будущности края мы готовы все предшедшие смуты покрыть забвением и вследствие того, в горячем желании положить предел кровопролитию, столь же бесцельному для одних, сколько тягостному для других, даруем полное и совершенное прощение тем из числа вовлеченных в мятеж подданных наших в Царстве Польском, которые, не подлежа ответственности за какие-либо иные уголовные или по службе в рядах наших войск преступления, сложат оружие и возвратятся к долгу повиновения до 1-го будущего мая. На нас лежит священная обязанность охранять край от возобновления волнений и беспорядков и открыть новую эру в политической его жизни, которая может начаться только посредством разумного устройства местного самоуправления как основы всего общественного здания. Мы и положили эту основу в дарованных нами Царству установлениях; но к искреннему нашему прискорбию, успех их еще не мог быть изведан на опыте, вследствие превратных внушений, поставивших мечтательные увлечения на место того порядка, без которого немыслимо никакое преобразование. Сохраняя и ныне эти установления во всей их силе, мы предоставляем себе, когда они будут испытаны на самом деле, приступить к дальнейшему их развитию, соответственно нуждам времени и страны. Только доверием к этим намерениям нашим можно будет Царству Польскому изгладить следы минувших бедствий и надежно идти к цели, предназначенной нашей о нем попечительностью. Мы же, с нашей стороны, испрашиваем помощь от Бога на довершение всего, что постоянно считали нашим в сем деле призванием“. Обнародованный в тот же день указ Правительствующему Сенату распространял действие Высочайше дарованной амнистии и на весь Западный край.
Ответом на царский призыв к примирению послужили два воззвания подпольного центрального комитета. В первом из них отвергалось обещанное прощение тем из мятежников, которые изъявят покорность; вторым — означенный комитет присваивал себе название „народного правительства“ (Rząd narodowy) и конечной целью восстания провозглашал: полную независимость Польши, Литвы и Руси как нераздельных частей единого государства Польского.
Чаша русского долготерпения переполнилась. Дерзкие притязания поляков, русская кровь, проливаемая мятежниками, но всего более — известие о замышленном несколькими европейскими державами вмешательстве в наше внутреннее дело — глубоко возмутили русское общество, преисполнив его пламенным патриотическим негодованием. В сознании государственной опасности, ввиду посягательства на драгоценнейшее достояние России, ее независимость и целость, все сословия, звания и состояния русского народа тесно сплотились вокруг Престола, изъявляя Державному Вождю русской земли полное доверие и беспредельную любовь и преданность. Первым выразило эти чувства пред Государем, во всеподданнейшем адресе, с.-петербургское дворянство: „Вызванные польскими смутами притязания на достояние России возбуждают в нас и скорбь, и негодование. Завистники наши мнят, что время преобразований, предпринятых вами для пользы и преуспеяния государства, благоприятствует их замыслам на всецелость русской державы. Но тщетны были бы их покушения! Испытанное в преданности и самоотвержении, дворянство, не щадя сил и жертв, в тесном союзе со всеми сословиями, станет на защиту пределов Империи. Да узнают враги России, что жив еще в нас тот могучий дух предков, коим создано государственное единство любезного нашего отечества“. Император милостиво принял это выражение верноподданнических чувств и в следующих словах изъявил свою признательность поднесшей ему адрес дворянской депутации: „Благодарю вас за адрес. При нынешних обстоятельствах он доставил мне одну из самых приятных, утешительных минут. Я вполне разделяю ваши чувства, как дворянин, и уверен, что все русское дворянство их разделяет с вами. Надеюсь, что вы и детям вашим передадите такие же чувства, какими теперь меня порадовали. Понимаю любовь к отечеству так, как вы ее выразили: она составляла в течение веков силу России; она же, переходя из рода в род, останется вернейшей охраной ее могущества. Еще раз благодарю вас и прошу передать искреннюю мою благодарность дворянству“.
Несколько дней спустя, принимая депутацию с.-петербургского городского общества, в Светлое Христово Воскресение представившего всеподданнейшее письмо с выражением тех же чувств, Император сказал городскому голове и старшинам сословий: „Истинно благодарю вас, господа, за красное яичко, которое поднес мне от вас князь Суворов в день светлого праздника. Ничем лучшим не могли вы порадовать меня в этот день. Верю, что ваши патриотические чувства искренни, что вы вполне их разделяете со всем русским дворянством и передадите вашим детям и внукам. До тех пор, пока эти чувства будут жить в вас, пока в вас будет та же вера и молитва к Богу — она сохранит Россию. Еще раз благодарю вас“.
Первопрестольная столица не отстала от Петербурга в патриотическом одушевлении. Московское дворянство, дума, незадолго до того преобразованная по образцу петербургской, с допущением в состав ее гласных от всех сословий, университет, старообрядцы Рогожского кладбища и беспоповцы Преображенского богадельного дома, наконец, водворенные в Москве временнообязанные крестьяне из разных губерний, все спешили, наперерыв, повергнуть к подножию Престола выражение благоговейной любви к Царю, преданности, доверия, готовности жертвовать всем для защиты отечества. Московские адресы отличались необычайной задушевностью, теплотой, подъемом духа. Дворяне писали: „Услышав голос Вашего Величества, обращенный к мятежным подданным, дворянство Московской губернии поспешило собраться необычным порядком. Оно хотело, Государь, чтобы русское дворянство немедленно отозвалось из самого сердца России, из первопрестольной Москвы, зиждительницы русского государства. Государь, мы все перед вами, как один человек. Все заботы смолкают и падают пред всесильным призывом отечества. Враги, возмутившие Западный край ваших владений, ищут не блага Польши, а пагубы России, призываемой вами к новой исторической жизни. Государь, ваше право на Царство Польское есть крепкое право; оно куплено русской кровью, много раз пролитой в обороне от польского властолюбия и польской измены. Суд Божий решил нашу тяжбу, и Польское Царство соединено неразрывно с вашей державой. Вы произнесли, Августейший Монарх, слово милости и прощения, чтоб исторгнуть оружие у возмутившихся подданных; да будет же это слово услышано с благодарностью и покорностью! Вы пребываете тверды в благих начинаниях ваших. Вы сохраняете все льготы, дарованные вами Царству Польскому. Вы не делаете различия между поляками и русскими и открываете для них одну и ту же будущность благосостояния и успехов, которая должна теснее сблизить и сроднить их между собой. Ваше милосердие, Государь, есть твердость и сила. Так понимает его ваше верное дворянство; так понимает его весь народ ваш; так должны понимать его и недруги России. Мы молим Всевышнего, да отвратит Он от нашего отечества бедствия войны. Но война не страшит нас. Все устремится на зов отечества, все поднимется при малейшем покушении на всецелость вашей державы, при малейшем оскорблении нашей народной чести. Доверьтесь судьбам вашего народа, Государь. Положитесь на испытанную преданность вашего дворянства: как всегда, оно будет впереди, где грозит опасность. Во главе освобождаемой вами России вы могущественны, Государь. Вы могущественнее ваших предшественников. Дерзайте, уповая на Бога, на вашу правду и на любовь к вам всей России“.
В том же духе пробудившегося государственного и народного самосознания составлены были и адресы думы и университета московских. Крестьяне выражали готовность поголовно идти в огонь и в воду за Русь и за Царя-Освободителя, даровавшего им новую жизнь. Раскольники восклицали: „Мы храним свой обряд, но мы твои верные подданные. Мы всегда повиновались власть предержащим, но тебе, Царь-Освободитель, мы преданы сердцем нашим. В новизнах твоего царствования нам старина наша слышится. На тебе, Государь, почиет дух наших Царей добродетельных. Не только телом, но и душой — мы русские люди. Россия нам — матерь родная, мы всегда готовы пострадать и умереть за нее. Наши предки были русские люди, работали на русскую землю и за нее умирали. Посрамим ли мы память отцов и дедов наших и всех русских христиан, от которых кровь нашу прияли?.. Престол твой и русская земля не чужое добро нам, а наше кровное. Мы не опоздаем явиться на защиту их и отдадим за них все достояние и жизнь нашу. Да не умалится держава твоя, а возвеличится, да не посрамятся в нас предки наши, да возрадуется о тебе старина наша русская“.
Примеру Петербурга и Москвы последовали все прочие города и области обширного Царства русского. Со всех концов России поступали всеподданнейшие адресы от всех сословий, обществ, учреждений, большая часть — через нарочных депутатов, спешивших в столицу ко дню рождения Императора.
В этот день обнародовано законоположение, свидетельствующее о человеколюбии Венценосца и о уважении его к человеческому достоинству: отмена телесных наказаний.
Вопрос о том возбужден был генерал-адъютантом князем Н. А. Орловым вскоре по объявлении манифеста 19-го февраля 1861 года, подавшим Государю записку, в которой он доказывал, что телесные наказания, отмененные в большей части европейских государств, противны христианству, нравственности и общественности. По Высочайшему повелению записка Орлова рассматривалась в Комитете, учрежденном при II Отделении Собственной Его Величества Канцелярии для составления проекта нового воинского устава о наказаниях. Комитет согласился с основной мыслью записки о своевременности отмены телесных наказаний, как не соответствующих ни духу времени, ни достоинству человека и лишь ожесточающих нравы, не достигая главной своей цели — устрашения преступников. По собрании отзывов разных ведомств, причем как военный министр Милютин, так и главный начальник морского ведомства, Великий Князь Константин Николаевич, высказались за отмену помянутых наказаний в войсках и во флоте, проект закона в этом смысле поступил на рассмотрение Государственного Совета, и 17-го апреля 1863 года издан указ Правительствующему Сенату: О некоторых изменениях в существующей ныне системе наказаний, уголовных и исправительных. Актом этим отменялось телесное наказание, сопряженное дотоле с лишением всех прав состояния, с ссылкой в каторжные работы или на поселение, с потерей всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, с отдачей в исправительные арестантские роты гражданского ведомства и вообще со всяким другим наказанием или взысканием; отменялось также наложение клейм и штемпельных знаков; наказание розгами за проступки заменялось заключением в тюрьме или кратковременным арестом; совершенно освобождались от телесных наказаний женщины, церковнослужители христианских исповеданий и дети их, духовные лица нехристианских исповеданий и дети их, учители народных школ, лица, окончившие курс в уездных или земледельческих училищах, а также — в средних и высших учебных заведениях, и лица крестьянского сословия, занимающие общественные должности по выборам. Одновременно Высочайшими приказами по военному и морскому ведомствам „в видах возвышения духа в нижних чинах“ отменены шпицрутены в армии, „кошки“ — во флоте и вообще ослаблено употребление телесных наказаний.
В тот же день Император принял в Белой зале Зимнего Дворца депутатов, привезших из разных местностей Империи всеподданнейшие адресы по польскому делу. Выйдя к ним вместе с Императрицей, Государь произнес следующую речь: „Благодарю вас, господа, за поздравление и в особенности — за выражение ваших патриотических чувств, вызванных смутами как в Царстве Польском, так и в Западных губерниях и посягательством врагов наших на древнее русское достояние. Адресы ваши и те, которые я ежедневно получаю от всех сословий и из других губерний, составляют для меня истинное утешение посреди всех моих забот. Я горжусь единством этих чувств вместе с вами и за вас. Они составляют нашу силу, и пока они будут сохраняться и мы будем призывать Бога на помощь, Он нас не оставит, и единство Царства всероссийского — непоколебимо. Враги наши надеялись найти нас разъединенными, но они ошиблись. При одной мысли об угрожающей нам опасности все сословия земли русской соединились вокруг Престола и показали Царю своему то доверие, которое для него всего дороже. Я еще не теряю надежды, что до общей войны не дойдет; но если она нам суждена, то я уверен, что с Божией помощью мы сумеем отстоять пределы Империи и нераздельно соединенных с нею областей… Еще раз благодарю вас всех за чувства вашей преданности, которым я верю; верьте же и мне, что моя жизнь имеет единственную цель: благо дорогого нашего отечества и постепенное развитие гражданской его жизни. Но на этом трудном поприще всякая торопливость не только не принесет нам пользы, но была бы вредна и даже преступна. Предоставьте мне дальнейшее их развитие, когда я почту это возможным и полезным. Взаимное наше доверие есть залог будущего благоденствия России. Да будет благословение Божие с нами. Еще раз благодарю вас всех от души“.
Их Величества милостиво разговаривали с депутатами, обходя их ряды. Приветливо обошелся Государь и с раскольниками, сказав им: „Я рад вас видеть и благодарю за сочувствие общему делу. Мне хотели вас очернить, но я этому не поверил, и уверен, что вы — такие же верноподданные, как и все прочие. Вы мои дети, а я — ваш отец, и молю Бога за вас, так же как и за всех, которые так же, как и вы, близки моему сердцу“.
Долго еще продолжали поступать бесчисленные всеподданнейшие письма со всех концов России, с окраин ближних и дальних. В числе их заслуживает особенного внимания адрес прибалтийских дворян, заявивших, что, несмотря на различие языка и учреждений, „остзейские провинции знают только один долг, одно знамя“, что жителей их соединяет единое чувство к Престолу и Монарху, общее им с коренными обитателями России, и что в случае войны они проявят непоколебимую верность и достойное предков самоотвержение. В том же смысле высказались в своих адресах и представители Закавказского края, дворянство тифлисское и кутаисское, карабахские беки и дворяне, караногайцы и тифлисские молокане. „Адресы доставили мне истинное удовольствие, — телеграфировал Государь наместнику Кавказскому. — Передай всем душевное мое спасибо за изъявление чувств преданности, которым я вполне верю“.
Общее одушевление, вызванное событиями в Польше, знаменует перелом в воззрениях русского общества на существеннейшие вопросы политики, как внутренней, так и внешней. Пробудившееся в нем народное самосознание свело его с пути увлечений и возвратило к правильной оценке и разумению исторических начал русской государственной и общественной жизни. Мощным выразителем этого направления, поборником единения всех русских людей с верховной властью в общем деле отстаивания державных прав России, ее чести и достоинства явился в новонарожденной русской повременной печати издатель „Московских Ведомостей“ М. Н. Катков. Пламенная речь этого даровитого и убежденного писателя в значительной степени содействовала установлению того единодушного взгляда русских людей на польскую справу, что послужил правительству твердой и надежной опорой в мерах, предпринятых им для подавления мятежа.
Не менее Привислянского края озабочивало Императора Александра положение Белоруссии и Литвы. В подкрепление расположенных там войск отправлены сперва 2-я, а по отозвании ее обратно в Петербург, и 1-я гвардейские пехотные дивизии; ввиду же того противодействия, которое встретили в этих местностях причастные к восстанию поляки-помещики от крестьян русского происхождения, 1-го марта объявлен указ Сенату, коим в губерниях Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской и в четырех уездах губернии Витебской прекращены обязательные отношения крестьян к землевладельцам и приступлено к немедленному выкупу их угодий при содействии правительства. Вскоре мера эта была распространена и на все прочие уезды Витебской губернии, а также на губернии Могилевскую, Киевскую, Волынскую и Подольскую. Тем не менее мятеж разгорался в Северо-Западном крае; вооруженные шайки нападали на транспорты с оружием, терроризируя сельское население, верное долгу. Главный начальник края, генерал-адъютант Назимов, не мог совладать с движением, в особенности по той причине, что едва ли не вся администрация состояла из поляков, не только сочувствовавших, но и потворствовавших восстанию. Он сам просил об увольнении, а на место его Государь избрал бывшего министра государственных имуществ, М. Н. Муравьева. В совещаниях с министрами и в личных докладах Императору Муравьев изложил свой план действий, заключавшийся в том, чтобы, не ограничиваясь усмирением мятежа, восстановить в искони русском крае русскую народность и православие. Государь благодарил его за самоотвержение и прибавил, что вполне разделяет его образ мыслей и предложенную систему действий, от которой и сам не отступит. Тогда же на место уволенного генерал-адъютанта Рамзая помощником Великого Князя Константина Николаевича, по званию главнокомандующего войсками в Царстве Польском, назначен генерал-адъютант граф Берг.
Оба эти назначения указывали на решимость Императора Александра не отступать пред мерами строгости для водворения порядка в западной окраине. Но в противоположность этим мерам, вынужденным строптивостью поляков, Государь явил высокое доказательство расположения и доверия своим финским подданным, объявив манифестом от 6-го июня о созвании в Гельсингфорсе, в начале будущего сентября, государственных чинов Великого Княжества Финляндского. В конце июля Его Величество сам отправился в Финляндию, посетил Гельсингфорс, а в Тавастгусте присутствовал на маневрах собранных там 10-ти финских стрелковых батальонов. Восторженно встретили его финляндцы, осыпая цветами путь его.
По возвращении из Финляндии Император проводил до Нижнего Новгорода отправившуюся в Крым Императрицу Марию Александровну. Их Величества в подробности осмотрели Нижегородскую ярмарку, купечество которой представило Государю приветственный адрес. Принимая его, Император выразил благодарность купцам, присовокупив, что вполне верит им и надеется на непоколебимость их чувств. По последним известиям, сообщил Монарх, положение политических дел более клонится к мирному исходу. „Если же, несмотря на то, — заключил он, — дела приняли бы другой оборот, то мы постоим за себя твердо“. В Нижнем же поднесли Императору хлеб-соль волостные старшины временнообязанных крестьян и удельные головы. Государь сказал им: „Благодарю вас за полную преданность и усердие, которое вы выразили в письмах ко мне. Старайтесь оправдывать это на деле. Неуклонно повинуйтесь постановленным над вами начальникам. Честно платите следующие по уставным грамотам оброки. Исполняйте точно все, что повелено вам данными мною положениями. Вздорным слухам не верьте, а верьте только тому, что, через поставленные над вами власти, от меня повелевается. Скажите об этом вашим односельцам“.
Ко времени возвращения Государя в столицу — 11-го августа — успели выясниться благие последствия целого ряда энергических и целесообразных мер, принятых генералом Муравьевым для восстановления порядка в Северо-Западном крае. Вооруженное восстание подавлено с неумолимой строгостью; мятежнические шайки истреблены или рассеяны; участники их и тайные или явные пособники обнаружены и подвергнуты заслуженной каре; край очищен от неблагонадежных лиц высылкой их в отдаленные местности Империи; обузданы римско-католическое духовенство и дворяне польского происхождения; поднято значение и достоинство православия и русской народности; восстановлено обаяние власти. В признание этих заслуг Император Александр, в день своих именин, пожаловал Муравьеву орден св. Андрея, при милостивом рескрипте, в котором выразил, между прочим, надежду, „что приближается то время, когда, не обращаясь к прискорбным мерам строгости, можно будет приступить к окончательному укреплению в крае общественного спокойствия и восстановлению в полной силе общих начал гражданского управления“. Той же награды удостоен и киевский, волынский и подольский генерал-губернатор, генерал-адъютант Анненков, за успешные меры к предупреждению мятежа в Юго-Западном крае.
Между тем в Царстве Польском восстание продолжало развиваться, невзирая на постоянные поражения, наносимые мятежническим шайкам русскими войсками. Причиной тому было, с одной стороны, нежелание Великого Князя-наместника принимать беспощадные меры строгости, к коим прибегал в Литве генерал Муравьев, с другой — большее или меньшее соучастие в мятеже польских властей, как высших, так и низших, в руках коих сосредоточивалось еще управление Привислянским краем. Кровь лилась не в одних схватках русских летучих отрядов с повстанцами, но и вследствие многочисленных убийств, совершаемых по распоряжению подпольного жонда агентами его, так называемыми жандармами-вешателями и кинжальщиками, над мирными обывателями, не сочувствовавшими мятежу. Состав тайного комитета, руководившего восстанием, оставался необнаруженным, хотя от имени его едва ли не ежедневно издавались разные воззвания и распоряжения, делались поборы, устраивались манифестации. К тому же между правительством наместника и высшим духовенством и дворянством обозначился окончательный разлад, приведший к удалению из Варшавы архиепископа Фелинского и водворению его на жительство в Ярославль. Ввиду всех этих обстоятельств попытку примирения с Польшей на началах программы Велепольского нельзя было не признать окончательно неудавшейся.
Это сознавал и сам маркиз, в половине июня обратившийся к наместнику с просьбой уволить его, по расстроенному здоровью, в заграничный отпуск на два месяца для пользования морскими купаньями. Велепольский получил испрошенный отпуск и 4-го июля оставил Варшаву, а в конце августа — уволен от всех занимаемых им должностей. Тогда же выехал за границу и Великий Князь Константин Николаевич, сдав должность наместника и главное начальство над войсками временному заместителю, помощнику своему, графу Бергу.
31-го августа Государь в сопровождении министра Императорского Двора, графа Адлерберга, и вице-канцлера, князя Горчакова, отплыл из Кронштадта и через Транзунд и Выборг 2-го сентября прибыл в Гельсингфорс. В первый день по приезде он посетил Финляндский Сенат и Александровский университет, к профессорам которого обратился со следующими словами: „С удовольствием вижу себя между вами, господа, в месте, напоминающем мне то время, когда я был канцлером университета. Я рассчитываю на ваше усердие к образованию юношества. Надеюсь, что вы образуете молодых людей трудолюбивых, верных и преданных отечеству, которые, служа своему краю, будут помнить, что они принадлежат к великой семье русских Императоров“.
6-го сентября — торжественно открыт Государем финляндский сейм. „Представители Великого Княжества Финляндского, — так начал он тронную речь свою, — видя вас собранными вокруг меня, я счастлив, что мог осуществить ваши желания и надежды“. Император упомянул о подготовительных трудах учрежденной им в 1861 году особой комиссии, перечислил представленные сейму финансовые законы и выразил решимость не приступать впредь, без согласия государственных чинов, к новым займам. Об основных законах страны он отозвался, что некоторые из них не отвечают потребностям времени, другие — страдают неясностью и неопределенностью. Проект закона, видоизменяющий их, будет представлен сейму, который созовется через три года. „Соблюдая монархическое конституционное начало, — продолжал Император, — присущее нравам финского народа и запечатленное во всех его законах и учреждениях, я хочу внести в этот проект еще более обширные права, чем те, что принадлежат ныне государственным чинам, относительно установлений налогов, а также право вчинания, коим они пользовались прежде, предоставляя, впрочем, себе почин во всех вопросах, касающихся изменения основных законов. Вам известны мои чувства и желания мои счастья и благоденствия народов, вверенных моему попечению. Ни одно из моих действий не нарушило согласия, которое должно существовать между Государем и народом. Я хочу, чтобы согласие это продолжало служить, как и прежде, залогом добрых отношений, соединяющих меня с мужественным и честным финским народом. Оно будет несомненно способствовать благосостоянию страны, близкой моему сердцу, и доставит мне случай созывать вас в определенные сроки. От вас, представители Великого Княжества, зависит доказать достоинством, умеренностью и спокойствием ваших рассуждений, что в руках народа мудрого, расположенного трудиться, сообща с Государем, в практическом духе над развитием своего благоденствия, либеральные учреждения не только не составляют опасности, но являются гарантией порядка и преуспеяния“.
Из Финляндии, проведя в Царском Селе всего несколько дней, посвященных приему избранного в короли Эллинов датского принца Георга, Император поехал в Ливадию, где ожидала его Императрица. Там 19-го октября состоялось окончательное увольнение Великого Князя Константина Николаевича от звания наместника в Царстве Польском и главнокомандующего войсками, в нем расположенными, и назначение на обе эти должности генерал-адъютанта графа Берга.
„Призвав Ваше Императорское Высочество, — писал по этому поводу Государь к августейшему брату, — в прошедшем году к управлению Царством Польским в качестве моего наместника, я желал выразить мою твердую волю дать постепенное развитие новым учреждениям, мною Царству дарованным. Самое назначение любезного мне брата было ручательством моего искреннего желания следовать путем умиротворения к восстановлению нарушенного порядка в Польше и водворению в ней прочного управления, на основаниях, согласных с нуждами и пользой края. Вполне постигнув мои благосклонные к народу польскому намерения, душевно им сочувствуя и воодушевленные высокой мыслью примирения, Ваше Императорское Высочество с достойным самоотвержением пожертвовали всем положением вашим в Империи, чтобы на новом поприще, неограниченным моим доверием вам указанном, усугубить ваше рвение на пользу службы и отечества. Я имел право ожидать от подданных моих Царства Польского, что как намерения мои, так и готовность ваша к приведению в исполнение моих предначертаний будут постигнуты, что, минутно увлеченные насилием против правительства, они поймут значение прибытия вашего в Царство, и, видя в нем залог попечений моих о благе Польши и доказательство моего расположения простить заблуждение, они возвратятся на путь долга и к чувствам преданности своему Монарху. К крайнему моему прискорбию, надежды мои не осуществились. Встреченные на первом шагу вероломством и покушением на драгоценную для меня жизнь вашу, Ваше Императорское Высочество кровью запечатлели преданность ко мне и России. Невзирая на все усилия ваши, учреждения, дарованные мной Царству Польскому, доселе не действуют согласно их назначению, встречая постоянные препятствия не в доброй воле и стараниях правительства, а в самой стране, находящейся под гнетом крамолы и пагубным влиянием иноземных возмутителей. С прибытием вашим в Польшу должна была внушением необходимого уважения и доверия к закону ознаменоваться новая эпоха для ее внутреннего развития и благоденствия. Неусыпно и не щадя своего здоровья, Ваше Императорское Высочество твердою волей старались осуществить мои благие для Царства Польского намерения. Соглашая постоянно ваши действия с целью вашего назначения, имея постоянно в виду пользы службы России и вверенного управлению вашему края, пренебрегая ежеминутной личной опасностью, вы не поколебались в неусыпных усилиях ваших и тогда, когда открытый мятеж противопоставил величайшие затруднения действию закона. Но продолжающееся возмущение, тайные преступные замыслы и возрастающая со всех сторон измена убедили Ваше Императорское Высочество в несоответственности с нынешним состоянием края той мысли благосклонного и кроткого умиротворения, побудившей меня возложить на вас исполнение щедрых льгот, мною Царству Польскому дарованных. Народ польский не хотел понять и оценить мысль назначения Вашего Императорского Высочества моим наместником и, вероломным восстанием и преступными заговорами, оказался недостойным данного ему, в лице любезного мне брата, залога благосклонных намерений моих. Сознавая справедливость вашего воззрения на невозможность, при настоящих обстоятельствах, следовать для усмирения края тем путем, который вызвал в прошедшем году назначение ваше, я соизволяю на испрашиваемое вами увольнение от обязанностей наместника моего и главнокомандующего войсками в Царстве Польском. Когда же, с помощью Божией, восстание в Польше будет подавлено, когда, вняв наконец гласу закона и долга, подданные мои в Царстве отвергнут насилие отъявленных поборников измены и обратятся к моему милосердию, когда водворенный порядок дозволит приступить вновь к начатому вами делу, когда обстоятельства дозволят введение тех учреждений, которые мною были дарованы Царству и приведение в действие коих есть одно из моих живейших и искреннейших желаний, — тогда я буду надеяться, что вам снова можно будет принять участие в исполнении моих предначертаний и посвятить себя на пользу службе, с той же ревностью и самоотвержением, коих постоянные и несомненные доказательства столь же были отрадны моему сердцу, сколь неограниченны мои к вам доверие и братские дружба и любовь. Молю Бога, дабы испрашиваемый вами отдых, необходимый Вашему Императорскому Высочеству после постоянных и тяжких трудов, понесенных вами среди величайших затруднений и испытаний, глубоко поражавших ваше сердце, столь горячо любящее дорогое отечество, сколь возможно скоро восстановил ваши силы. Да поможет нам Бог! В Его беспредельное милосердие уповаю твердо и непоколебимо. Искренно вас любящий и благодарный брат Александр“.
Граф Берг деятельно принялся за усмирение мятежа и за восстановление порядка в крае, прибегая против мятежников к строгим и решительным мерам, уже изведанным на опыте генералом Муравьевым в Литве. Со своей стороны, подпольный жонд напряг все свои силы, чтобы поддержать потухавшее пламя восстания. Исполнители его велений — жандармы-вешатели и кинжальщики — совершали убийство за убийством. Организованы были покушения на жизнь нового наместника. К счастью, преступные попытки не удались. Преследование мятежнических шаек продолжалось с усиленной энергией и с возраставшим успехом. Одновременно строгими распоряжениями графа Берга восстановлен наружный порядок в Варшаве и в губерниях Царства. Под страхом денежных штрафов женщины сняли траур и облеклись в цветные наряды. На город Варшаву и на землевладельцев всего края наложена чрезвычайная контрибуция. Следственные комиссии усердно трудились над раскрытием тайной организации мятежа. Действия их объединились учреждением центрального военно-полицейского управления, под главным начальством генерала Трепова, возведенного в звание генерал-полицмейстера в Царстве Польском. По мере обнаружения революционной организации виновные подвергались законной каре. 29-го марта 1864 года открыт пресловутый „Народный жонд“ и задержаны его деятельнейшие члены. Те из них, что избегли ареста, скрылись за границу, и с этого времени подпольный комитет уже более не восстановлялся. К 1-му мая того же года край очищен от последних вооруженных шаек и войскам, усмирившим мятеж, объявлено окончание кампании.