Исторіографъ кн. М. М. Щербатовъ принадлежитъ къ числу ученѣйшихъ и трудолюбивыхъ дѣятелей въ области отечественной науки и словесности прошлаго столѣтия. Помѣщая на стр. „Русской Старины“ наиболѣе замѣчательное и самое интересное его сочінение, — считаемъ необходимымъ напомнить нѣкоторыя факты о жизни кн. Щербатова и трудахъ этого писателя.
Кн. Михаилъ Михайловичъ — принадлежитъ къ одной изъ древнѣйшихъ и именитѣйшихъ на Руси фамилій, ведущей родъ свой отъ св. князя Черниговскаго. Многіе представители этой славной фамиліи были намѣстниками въ XVI стол., имѣли высокій санъ „окольничаго“ и „боярина“. Пращуръ его, по прямой линіи, князь Осипъ Михайловичъ, умеръ окольничимъ въ 1578 г.; прапрадѣдъ — кн. Василій Петровичъ, († 1636 г.) былъ женатъ на княжнѣ Ростовской; прадѣдъ — князь Ѳедоръ Васильевичъ — женатъ на Сабуровой; дѣдъ — кн. Юрій Ѳедоровичъ — былъ окольничей и бригадиръ, потомъ инокъ Софроній, († 1737 г.) жен. на Аннѣ Михайловнѣ Волынской (въ послѣдствіи схимница Александра); отецъ — кн. Михайло Юрьевичъ — генералъ-майоръ († 1738 г.) женатъ былъ три раза, а именно: на Ѳеклѣ Ивановнѣ Паниной, княжнѣ Тюфякиной и на княжнѣ Сонцевой-Засѣкиной. Эту генеалогическую справку не безполезно имѣть въ виду для уясненія какимъ образомъ разнилась въ авторе та кичливость родомъ, которою проникнуты печатаемыя записки.
Родился кн. М. М. 22 іюня 1733 г.; обучался в родительскомъ домѣ „французскому и итальянскому языкамъ и разнымъ наукамъ“; началъ службу въ гвардіи унтеръ-офіцеромъ. 28 декабря 1761 г., (а не въ 1756 г., какъ ошибочно сказано въ словарѣ свѣт. писат. митрополита Евгенія ч. II стр. 273), произведенъ въ прапорщики. В 1762 г. мы его видимъ капитанъ-поручикомъ и въ томъ же году, 29 марта, онъ отставленъ капитаномъ. В 1767 г. депутатъ Ярославскаго дворянства въ коммиссіи при составленіи новаго уложенія; въ томъ же году — камеръ-юнкеръ; въ 1768 г. назначенъ присутствовать въ коммиссію о коммерціи; въ 1771 г. герольдмейстеръ; в 1773 г. дѣйствительный каммергеръ; 1778 г. тайный совѣтникъ и президентъ камеръ-коллегіи; въ 1779 г. сенаторъ; умеръ 12 декабря 1790 г. будучи 57 съ половиною лѣтъ отъ роду, а не 53-хъ, какъ напечатано въ словарѣ Евгенія. Какъ видно изъ этого послужнаго списка, кн. Щербатовъ занималъ разнообразныя и въ теченіи долгаго времени высокіе посты въ государственной службѣ; а принадлежа, по своимъ фамильнымъ связямъ, къ высшей аристократіи и увлекаемый природною любознательностью — вынуждавшей его заботливо собирать историческія данные — кн. М. М. долженъ былъ весьма много и чрезвычайно хорошо знать о событіяхъ и дѣятеляхъ русской исторіи почти всего XVIII столѣтія.
Что касается до его ученыхъ трудовъ и изданій исторіческихъ памятниковъ, то списокъ тѣхъ и других довольно длиненъ и краснорѣчиво говоритъ, если не о талантѣ и широтѣ взгляда автора, въ этомъ судьба совершенно отказала кн. Щербатову, то объ его учености, трудолюбіи, и любви — къ исторіи.
Болѣе шестидесяти лѣтъ спустя послѣ смерти исторіографа, а именно въ 1856—1861 гг., въ бумагахъ его найдено много мелкихъ сочиненій князя — незначительныхъ, по объему, но весьма важныхъ, какъ для біографіи историка, такъ въ особенности для характеристики политическихъ, юридическихъ и экономическихъ взглядовъ представителей русскаго общества въ эпоху Екатерины II.
Нѣкоторыя изъ этихъ вновь открытыхъ сочиненій тогда же явились на страницах Отеч. Записокъ, Библеограф. Записокъ и въ Чтеніяхъ Моск. Общ. Исторіи. (Полный списокъ напечатанныхъ сочиненій кн. М. М. Щербатова приведенъ А. Д. Галаховымъ въ Исторической Христоматіи. Спб. 1861 г. т. I стр. 547—548). Тогда же сдѣлалось извѣстнымъ и наиболѣе интересное изъ всѣхъ этихъ сочиненій кн. М. М., а именно его записки: „О поврежденіи нравовъ въ Россіи“. Весьма обстоятельный отчетъ о нихъ былъ данъ покойнымъ ученымъ г. Ешевскимъ въ № 3 „Атенея“ 1858 г. и въ томъ же году записки эти были напечатаны въ особомъ сборникѣ, весьма однако мало извѣстномъ читающей публикѣ. Притомъ изданіе это было сдѣлано по списку, а не съ подлинника и напечатано со списка чрезвычайно неисправнаго, наполненнаго грубѣйшими ошибками, совершенно искажающими смыслъ, напр. напечатано: „слѣпо” въ, подлинникѣ знач. „спьяна“; напеч.: „при двухъ громкихъ царствованіяхъ“, въ подл.: „ при двухъ краткихъ царствованіяхъ“; напеч.: „его поступки подозрѣваемы были“, в подлинникѣ: „его поступки надзираемы были“; напеч.: „частными съѣздами“; в подлинникѣ: „частыми съѣздами“; искажены имена: напеч.: „К. П. Е. Т.“ въ подлинн.: „кн. Н. Г. Т.“ (т. е. княгиня Настасья Гавриловна Трубецкая“; напеч.: „стремительныя страсти“ въ подлин.: „охулительныя страсти“; напеч.: „искуситель“ въ подлин.: „искусенъ“; напеч.: „о родѣ питья“ въ подлин.: „о родѣ житья“; напеч.: „за чистое противоборство“, въ подлин.: „за частое противоборство“; напеч.: „важныхъ людей“, въ подлин.: „вѣрныхъ людей“ и т. п. ошибки находятся на каждой страницѣ печатнаго изданія 1858 года. Независимо отъ таковыхъ немаловажныхъ ошибокъ и извращеній смысла историческаго памятника, при изд. его въ 1858 г. допущены пропуски словъ и цѣлыхъ фразъ не разобранныхъ небрежнымъ переписчикомъ, о чемъ впрочемъ заявляетъ самъ издатель.
Въ виду особенной важности для отечественной исторіи и исторіи русскаго общества прошлаго столѣтія полнаго, надлежаще выполненнаго изданія записокъ кн. М. М. Щербатова — мы весьма счастливы, что можемъ представить таковое изданіе. Мы печатаемъ это сочиненіе на стр-хъ „Русск. Старины“ с подлинника, собственной руки кн. Щербатова. Подлинникъ записанъ на листахъ грубой бѣлой бумаги, съ полями въ половину страницъ; на нихъ рукою князя М. М. Щербатова сдѣлано множество вставокъ и поправокъ. Почеркъ князя крайне мелокъ, не разборчивъ, самая рукопись отъ времени или отъ того, что въ прежнее время долго лежала в сырости, сильно порыжѣла и мѣстами, къ счастью только по угламъ, прогнила. Печатаемъ мы это сочиненіе съ особенною тщательностью не только дословно, но даже съ сохраненіемъ мѣстами особенно характеристическихъ особенностей правопісания исторіографа; кромѣ того — мы возстановляемъ въ примѣчанияхъ тѣ слова, корорыя зачеркнуты авторомъ, впрочемъ большею частью только для исправленія слога.
Здѣсь не мѣсто представлять критичечкій разборъ этого исторического памятника: важный — по фактамъ, записанныхъ очевидцемъ правдивымъ и весьма ученымъ, онъ интересенъ и по тѣмъ своеобразнымъ до нелѣпости, до полнаго обскурантизма взглядамъ и выводамъ, къ которымъ приходитъ авторъ. Нелѣпость эта до того очевидна, что самая мрачная картина фактовъ, освѣщенная кн. М. М. Щербатовымъ с его особой точки зрѣнія, отнюдь не можетъ и не должна смущать самыхъ чепорныхъ и щепетильныхъ читателей, тѣмъ болѣе, что излагаемые факты имѣли мѣсто болѣе ста лѣтъ тому назадъ. При томъ особенно мрачные факты, именно тѣ, которые кн. М. М. внесъ въ свои записки со словъ других, по устнымъ разсказамъ или по преданіямъ, должны быть принимаемы не безъ осторожности.
Взирая на нынѣшнее состояніе отечества моего, съ таковымъ окомъ, каковое можетъ имѣть человѣкъ, воспитанный по строгимъ древнимъ правиламъ, у коего страсти уже лѣтами въ ослабленіе пришли, а довольное испытаніе подало потребное просвещѣніе, дабы судить о вещахъ, не могу я не удивиться, въ коль краткое время повредилися повсюдно нравы въ Россіи. Во истину могу я сказать, что если вступя позже другихъ народовъ въ путь просвещѣнія, и намъ ничего не оставалось болеѣ какъ благоразумно послѣдовать стезямъ прежде просвещѣнныхъ народовъ; мы подлинно в людскости и в нѣкоторыхъ других вещахъ, можно сказать удивительные имѣли успѣхи и исполинскими шагами шествовали к поправленію наших внѣшностей; но тогда же гораздо съ вящей скоростію бѣжали къ поврежденію нашихъ нравовъ, и достигли даже того, что вѣра и божественный законъ въ сердцах нашихъ истребились, тайны божественныя въ презрѣніе впали, гражданскія узаконенія пркзираемы стали; судіи во всякихъ дѣлахъ не толь стали стараться, объясня дѣло, учинить свои заключенія на основаніи узаконеній, какъ о томъ, чтобы, лихоимственно продавая правосудіе получить себѣ прибытокъ, или, угождая какому вельможѣ, стараются проникать, какое есть его хотѣніе; другіе же не зная и не стараяся познавать узаконенія, въ сужденіяхъ своихъ, какъ безумные, бредятъ, и ни жизнь, ни честь, ни имѣнія гражданскія не суть безопасны отъ таковыхъ неправосудій. Нѣсть ни почтенія отъ чадъ къ родителямъ, которые не стыдятся открытно ихъ волѣ противоборствовать и осмѣивать ихъ стараго вѣка поступокъ. Нѣсть ни родительской любви къ ихъ исчадію, которые, яко иго съ плечъ слагая, съ радостью отдаютъ воспитывать чужимъ дѣтей своихъ; часто жертвуютъ ихъ своимъ прибыткамъ и многіе учинились для честолюбиія и пышности продавцами чести дочерей своихъ. Нѣсть искренней любви между супруговъ, которые часто другъ другу хладно терпя взаимственныя прелюбодѣянія, или другіе за малое что разрушаютъ собою церковью заключенный бракъ, и не токмо стыдятся, но паче яко хвалятся симъ поступкомъ. Нѣсть родственническія связи, ибо имя родовъ своихъ ни за что почитаютъ, но каждый живетъ для себя. Нѣсть дружбы, ибо каждый жертвуетъ другомъ для пользы своея. Нѣсть вѣрности къ государю, ибо главное стремлениеіе почти всѣхъ обманывать государя дабы отъ него получать чины и прибыточныя награжденія. Нѣсть любви къ отечеству, ибо почти всѣ служатъ болѣе для пользы своей, нежели для пользы отечества; и наконец нѣсть твердости духа, дабы не токмо истину предъ монархомъ сказать, но ниже временщику въ беззаконномъ и зловредномъ его намѣриніи попротивиться.
Толь совершенное истребленіе всѣхъ благихъ нравовъ, грозящее паденіемъ государству, конечно должно какія основательныя причины имѣть, которыя, во-первых, я потщусь открыть, а потомъ показать и самую исторію, какъ нравы часъ отъ часу повреждались, даже какъ дошли до настоящей развратности.
Стеченіе многихъ страстей можетъ произвести такое поврежденіе нравовъ, а однако главнѣе изъ сихъ я почитаю сластолюбіе, ибо оно рождаетъ разныя стремительныя хотѣнія, а дабы достигнуть до удовольствія оныхъ, часто человѣкъ ничего не щадитъ. Въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ, предавшій себя весь своимъ безпорядочнымъ хотѣніямъ и обожа внутри сердца своего свои охулительныя страсти, мало уже помышляетъ о законѣ Божіи, а тѣмъ меньше еще о узаконеніяхъ страны, въ которой живетъ. Имѣя себя единаго въ виду, может ли онъ быть сострадателенъ къ ближнему и сохранить нужную связь родства и дружбы. А какъ государя щитаетъ источникомъ, отъ коего можетъ получить такія награжденія, которыя могутъ дать ему способы исполнить свое сладострастіе, то привязывается къ нему, но не съ тою вѣрностію, каковую бы долженъ подданный къ самодержцу своему имѣть, но съ тѣмъ стремленіемъ, къ чему ведетъ его страсть, то-есть, чтобы угождать во всемъ государю, льстить его страстямъ и подвигнуть его награждать его. А таковыя расположенія не рождаютъ твердости; ибо можетъ ли тотъ быть твердъ, который всегда трепещетъ недостигнуть до своего предмету, и котораго твердость явнымъ образомъ отъ онаго удаляетъ. Юлій Цесарь, толь искусный въ познаніи сердецъ человѣческихъ, яко искусенъ въ военных и политическихъ дѣлахъ, который умѣлъ побѣждать вооруженныхъ противу его враговъ и побѣжденныхъ сердца къ себѣ обращать, не иное что ко утвержденію своея похищенныя власти употребилъ, какъ большія награжденія, дабы введши чрезъ сіе сластолюбіе, къ нему, якобы ко источнику раздаяній, болѣе людей привязались, не токмо всѣмъ своимъ поступкомъ изъявлялъ такія свои мысли, но и самыми словами единожды ихъ изъяснилъ. Случилось, что ему доносили нѣчто на Антонія и на Долабелу, якобы онъ ихъ долженъ опасаться, отвѣчалъ, что онъ сихъ, въ широкихъ и покойныхъ одеждахъ ходящихъ людей, любящихъ свои удовольствія и роскошъ, никогда страшиться причины имѣть не можетъ. «Но сіи люди, продолжалъ онъ, которые о великолѣпности, ни о спокойствіи одеждъ радятъ, сіи, иже роскошъ презираютъ, и малое почти за излишнее считаютъ, каковы суть Брутусъ и Кассій, ему опасны, въ разсужденіи намѣреній его лишить вольности римской народъ». Не ошибся онъ въ семъ; ибо подлинно сіи его тридцати тремя ударами издыхающей римской вольности пожертвовали. И тако самый сей примѣръ и доказуетъ намъ, что не въ роскоши и сластолюбіи издыхающая римская вольность обрѣла сѣбе защищеніе, но въ строгости нравовъ и въ умѣренности.
Отложа всѣ суровости, слѣдствія непросвѣщенія и скитающейся жизни дикихъ народовъ, разсмотримъ ихъ внутреннія и неистребленныя въ вліянныя природою въ сердце человѣческое добродѣтели. Худы-ли или хороши ихъ законы, они имъ строго послѣдуютъ; обязательства ихъ суть священны и почти не слышно, чтобъ когда кто супругѣ или ближнему измѣнилъ; твердость ихъ есть невѣроятна: они за честь себѣ считаютъ не токмо безъ страху, но и съ презрѣніемъ мученей умереть; щедрость ихъ похвальна, ибо все, что общество трудами своими приобрѣтаетъ, то все ра̀вно въ общѣстве дѣлится, и нигдѣ я не нашелъ, чтобы дикіе странствующіе и непросвѣщенные народы похители у собратій своихъ плоды собственных своихъ трудовъ, дабы свое состояніе лучше другихъ сдѣлать. А все сіе происходитъ, что нѣсть въ нихъ и не знаютъ они сластолюбія, слѣдственно, и никакого желанія, клонящягося въ ущербъ другому, а къ пользѣ себѣ имѣть не могутъ.
Довольно я уже показалъ, что источниуъ поврежденія есть сластолюбіе; приступлю тапериче показывать, какими степенями достигло оно толико повредить сердца моихъ одноземцевъ. Но дабы говорить о семъ, надлежитъ сперва показать состоянииіе нравовъ россіянъ до царствованія Петра Великаго.
Не токмо подданные, но и самые государи наши жизнь вели весьма простую; дворцы ихъ были необширны, яко свидѣтельствуютъ оставшіеся древнія зданія. Семь или восемь, а много десять комнатъ составляли уже довольное число для вмѣщенія государя. Оныя состояли: крестовая, она же была и аудіенцъ-камера, ибо тутъ приходили и ожидали государя бояре и другіе сановники; столовая, гораздо небольшая, ибо по разряднымъ книгамъ видимъ, что весьма малое число бояръ удостаивались имѣть честь быть за столомъ у государя; а для какихъ великолѣпныхъ торжествъ была назначена грановитая палата. Не знаю я, была ли у государей предспальняя, но, кажется, по расположенію старыхъ дворцовъ, которые я запомню, ей быть надлежало. Спальня, и оныя были не разныя съ царицами, но всегда одна. За спальнею были покои для дѣвушекъ царицыныхъ и обыкновенно оная была одна, и для малолѣтныхъ дѣтей царскихъ, которыя по два и по три въ одной комнатѣ живали; когда же возрастали, то давались имъ особливые покои, но и оные не больше состояли, как из трехъ комнатъ, то-есть: крестовой, спальни и заспальной комнаты. Самые дворцы сіи большихъ украшеній не имѣли, ибо стѣны были голыя и скамьи стояли покрыты кармазиннымъ сукномъ, а изыскуемое было великолѣпіе, когда дурною рѣзною работою вокруг двери были сдѣланы украшенія, стѣны и своды вымазаны иконописнымъ письмомъ, образами святыхъ, или такъ цвѣты на подобіе арабеска; а есть ли было нѣсколько орѣховыхъ стульевъ или креселъ для царя и царицы, обитыхъ сукномъ или трипомъ, то сіе уже высшая степень великолѣпія была. Кроватей съ занавѣсами не знали, но спали безъ занавѣсокъ. А уже въ последнія времена токмо, яко знатное великолѣпіе было, что обили въ царскомъ домѣ крестовую палату золотыми кожами, которую палату, бывшую возлѣ красного крыльца, я самъ помню съ почѣрнелыми ея обоями.
Столъ государевъ соотвѣтствовалъ сей простотѣ, ибо хотя я точно утвердить и не могу, чтобы государи кушивали не на серебрѣ, но потому, что въ мастерской палатѣ не вижу порядачного сервиза серебряннаго, заключаю, что когда государи кушивали на оловѣ; а серебрянныя блюда и сдѣланныя горы, на подобіе Синайскихъ, также и другія столовыя украшенія, употреблялися токмо въ торжественные дни.
Кушанье ихъ сходственно съ тѣмъ же было; хотя блюда были многочисленны, но они всѣ состояли изъ простыхъ вещей. Говядина, баранина, свинина, гуси, куры индѣйскія, утки, куры русскія, тетерева и поросята были довольны для составленія великолѣпнѣйшаго стола, съ прибавленіемъ множества пирожнаго, не всегда изъ чистой крупичатой муки сдѣланнаго; телятину мало употребляли, а поеныхъ телятъ и каплуновъ и не знали. Высочайшее же великолѣпіе состояло, чтобъ кругъ жаренаго и ветчины обернуть золотою бумагою, мѣстами пироги разъзолотить и подобное. Потомъ не знали ни каперцовъ, ни оливковъ, ни другихъ изготовленій для побужденія апетиту, но довольствовались огурцами солеными, сливами, и наконецъ за великолѣпіе уже считалось подать студень съ солеными лимонами.
Рыбный столъ еще тощѣе мясного былъ. Садковъ купеческихъ было очень мало и не имѣли искусства изъ дальнихъ мѣстъ дорогую живую рыбу привозить, да къ тому же государевъ дворъ былъ не на подрядѣ, но изъ волостей своихъ всѣмъ довольствовался. И тако въ Москвѣ, где мало состояло обильство рыбы, довольствовался токмо тою рыбою, которую в Москвѣ-рѣкѣ и въ ближнихъ рѣкахъ ловили, а какъ происходилъ чувствительный недостатокъ въ столѣ государевомъ, то, сего ради, какъ въ самой Москвѣ, такъ и по всѣмъ государевымъ селамъ сдѣланы были пруды, изъ которых ловили рыбу про столъ государевъ; впротчемъ же употребляли соленую, привозя изъ городовъ, изъ которых на многіе, гдѣ есть рыбныя ловли, и въ дань оная была положена, какъ мнѣ случалось самому видѣть въ Ростовѣ грамоты царскія о сей дани. А зимою привозили и изъ дальнихъ мѣстъ рыбу мерзлую и засолную которая къ столу государей употреблялась.
Десертъ ихъ такой же простоты былъ; ибо изюмъ, коринка, винныя ягоды, черносливъ и медовыя постилы составляли оный, что касается до сухихъ вещей. Свѣжія же особливо лѣтомъ и осенью, были: яблоки, груши, горохъ, бобы и огурцы; а думаю, что дынь и арбузовъ и не знали, развѣ когда нѣсколько арбузовъ привезутъ изъ Астрахани. Привозили еще виноградъ въ патокѣ, а свѣжаго и понятія не имѣли привозить, ибо оный уже на моей памяти, въ царствованіе императрицы Елисаветы Петровны, тщаніями Ивана Антоныча Черкасова, кабинетъ-министра, началъ свѣжій привозиться.
Для толь малаго числа покоевъ, немного бы освѣщенія надобно; но и тутъ нетокмо не употребляли, но и за грѣхъ считали употреблять восковыя свѣчи, а освѣщены были комнаты сальными свѣчами, да и тѣхъ не десятками или сотнями поставляли, а велика уже та комната была, гдѣ четыре свѣчи на подсвѣчникахъ поставлялись.
Напитки состояли: квасъ, кислы щи, пиво и разные меды и изъ простого вина сдѣланная водка, вина — церковное, то-есть красное ординарное вино, ренское, подъ симъ именемъ разумѣлся нетокмо рейнвейн, но также и всякое бѣлое ординарное вино; романея, то-есть греческія сладкія вина, и аликантъ, которые чужестранные напитки съ великою бережливостью употребляли, и погреба, гдѣ они содержались, назывались фряжскіе, потому что, какъ первыя оныя, а паче греческія получались чрезъ франковъ, а другія знали, что изъ Франціи идутъ, то общее имя имъ и дали фряжскихъ винъ.
Таковъ былъ столъ государевъ въ разсужденіи кушанья и напитковъ; посмотримъ, какіе были ихъ экипажи. Государи и всѣ бояре лѣтомъ ѣзжали всегда верхомъ, а зимою въ открытыхъ саняхъ, но въ чрезвычайныхъ случаяхъ, какъ находимъ, по лѣтописцамъ, что въ случаѣ болѣзни, когда государь въ походѣ занеможетъ, то также сани употребляли и лѣтомъ. И правда, что въ верховой ѣздѣ государской великое было великолѣпіе, яко видно по оставшимся конскимъ уборамъ, хранящимся въ мастерской палатѣ. Арчаги сѣдлъ были съ каменьями, стремена золотыя, или съ каменьями, муштуки также драгоцѣнными камнями были покрыты; подушки бархатныя, шитыя или золотомъ, или серебромъ, или и низаны жемчугомъ, съ запонами драгоцѣнныхъ камней; попоны тому же великолѣпію подобныя, бархатныя или аксаметныя золотыя, съ шитьемъ иль съ низаньемъ, и съ каменьями. Но сіе азіацкое великолѣпіе неубытошно было, ибо сдѣланные единожды таковые уборы на многоія слолѣтія могли служить.
Царицы же ѣзжали обыкновенно въ колымагахъ, родъ каретъ, сдѣланныхъ снаружи на подобіе фурмановъ, гдѣ не было ни мѣста чтобы сидѣть, ни окошекъ, но клали внутрь пуховики для сидѣнья, а вмѣсто нынѣшнихъ драгоцѣнныхъ точеныхъ стеколъ, опускающеюся кожею окошки и двери закрывали. Не могли такія коляски удобны быть ни къ какому украшенію, ибо снаружи онѣ всѣ обиты были кожею, а верхъ великолѣпія въ дѣланіи оныхъ состоялъ, чтобы наружную кожу мѣстами позолоченую и тисненную употребить. Каретъ же нетокмо не знали, но и воображенія о нихъ не имѣли, ибо уже и въ царствованіе Петра Великаго, ближній мой свойственникъ бояринъ К. Михайло Ивановичъ Лыковъ, человѣкъ пребогатый, бывши воеводою у города Архангельскаго, выписалъ орѣховую, украшенную рѣзьбою, карету, съ точеными стеклами. По смерти его сія карета досталась дѣду моему и почиталась толь завидною и драгоцѣнною вещью, хотя и снова̀ и тысячи рублей не стоила, что К. М. (князь Меньшиковъ?) дѣлалъ нападки на дѣда моего, чтобы ее получить, и за неотданіе учинилъ, что дѣдъ мой лишился всѣхъ недвижимыхъ именій, которыя бы надлежало ему наслѣдовать послѣ супруги К. Лыкова.
Воззримъ теперь на одежды царскія. Онѣ были великолѣпны. В торжественныхъ ихъ одѣяніяхъ злато, жемчугъ и каменья повсюдова блистали; но обыкновенныя одежды, въ коихъ болѣе наблюдали спокойствіе, нежели великолѣпіе, были просты, а потому не могли быть причиною сластолюбія, а торжественныя толь рѣдко употреблялись и толь крѣпки были, что ихъ за носильныя одежды и почитать не должно, но были они, яко какіе коронные сосуды, опредѣленные токмо для показанія великолѣпія монарша; и если не самыя одежды, то, по крайней мѣрѣ, украшенія ихъ, бывъ содѣланны изъ золотыхъ бляхъ, жемчугу и камней, изъ рода въ родъ переходили. Но общимъ образомъ сказать, не было никакихъ ни изыскуемыхъ и тлѣнныхъ украшеній, ни великаго числа платей, но пять или шесть, а много до десяти платьевъ когда имѣлъ царь или царица, то уже довольно считалось, да и тѣ нашивали до износу, развѣ изъ особливой милости кому плеча своего платье пожалуютъ.
Главней же роскошъ въ царскихъ обыкновенныхъ платьяхъ состоялъ въ драгоцѣнныхъ мѣхахъ, которые они для подкладки и на опушку одѣяній своихъ употребляли; но мѣха сіи некупленные и не изъ чуждыхъ государствъ привезенные были, но дань, собираемая съ сибирскихъ народовъ. Впрочемъ, царицы имѣли обычай носить длинныя, тонкія полотнянныя у сорочекъ рукава, которые на руку набирали, и сіи были иногда толь длинны, что даже до двадцати аршинъ полотна въ нихъ употреблялось.
Се есть все, что я могъ собрать о родѣ житья, выѣзду и одежды царской, а сіе самое и показуетъ, коликая простота во всемъ ономъ находилась. Бояре и прочіе чиновники, по мѣрѣ ихъ состоянія, подобную же жизнь вели, стараяся притомъ, изъ почтенія къ царскому сану, никогда и къ простому сему великолѣпію не приближаться. А болѣе всего сохраняло отъ сластолюбія, что ниже имѣли понятія о перемѣнѣ модъ, но что дѣды нашивали, то и внучата, не почитаясь староманерными, носили и употребляли. Бывали у бояръ златотканныя, богатыя одѣянія, которые просто золо̀тами называли, и неинако надѣвали, когда для какого торжественнаго случая повелѣно имъ было въ золо̀тахъ ко двору собираться; а посему сіи одежды имъ на долго служили, и я заподлинно слыхалъ, что не стыдилися и сыновья, по кончинѣ родителей своихъ, тоже платье носить. Однако нѣсть никакого общества, кудабъ великолѣпіе и роскошъ не вкрадывались, то, колико кажется мнѣ, главное великолѣпіе состояло у бояръ имѣть великое число служителей. Великолѣпіе, можетъ статься, до излишности доведенное, но въ самомъ дѣлѣ основанное на нуждѣ, ибо бояре съ людьми своими хаживали на войну, и оные обще и воиновъ государственныхъ и защитниковъ въ опасномъ случаѣ своимъ господамъ были. Но въ мирное время за честь себѣ бояре считали, когда ѣдетъ по городу, чтобы ему предшествовали человѣкъ пятьдесятъ слугъ пѣшками; слыхалъ я, что и самыя боярыни, нетокмо куда въ знатное посѣщеніе, но ниже къ обѣдни, къ своему приходу, стыдились безъ предшествованія двадцати или тридцати слугъ ѣхать. Однако содержаніе сіхъ слугъ недорого стоило: давали имъ пищу и весьма малое на сапоги жалованье, а въ протчемъ они содержались своимъ искусствомъ, дома носили сѣрые сермяжные кафтаны, а при выѣздѣ господина или госпожи, какой у кого получше кафтанъ сыщется, ибо тогда ливреи не знали; и я самъ запомню, что безъ гостей званныхъ во всѣхъ домахъ лакеи ливреи не надѣвали, а употребленные къ должностямъ люди, которыхъ бывало мало, носили такіе кафтаны, какіе случится.
Остается мнѣ еще сказать, что не было тогда ни единаго, кто бы имѣлъ открытый столъ; но развѣ ближніе самые родственники безо зву куда обѣдать ѣздили, а посторонніе инако не ѣзжали, какъ токмо званые, и могли сидѣть поутру до часа обѣденнаго, а вечеру до ужина, не бывъ уняты обѣдать или ужинать.
Таковые обычаи чинили, что почти всякій по состоянію своему безъ нужды могъ своими доходами проживать и имѣть все нужное, не простирая къ лучшему своего желанія, ибо лучше никто и не зналъ. А къ тому же воспитаніе въ набожіи, хотя иногда дѣлало иныхъ суевѣрными, но влагало страхъ закона Божія, который утверждался въ сердцахъ ихъ ежедневною домашнею божественною службою. Не было разныхъ, для увеселенія сочиненныхъ, книгъ и тако скука и уединенная жизнь заставляла читать божественное писаніе и паче въ вѣрѣ утверждаться. Правленіе деревень занимало большую часть время, а сіе правленіе влекло за собою разсмотрѣніе разныхъ крѣпостей и заведенныхъ разныхъ приказныхъ дѣлъ, которые понуждали вникнуть въ узаконеніи государства, и за честь себѣ считали младые люди хаживать сами вездѣ, какъ я въ родѣ своемъ имѣю примѣры, что князь Дмитрій Ѳедоровичъ Щербатовъ хаживалъ не токмо по своимъ дѣламъ, но и по чужимъ, и толь учинился благоразуміемъ своимъ знаемъ боярину князю Ѳедору Ѳедоровичу Волконскому, что сей, хотя князь Щербатовъ, по причинѣ разоренія дому его, купно съ убіеніемъ дѣда его Саввы.......[1] Щербатова отъ самозванца Отрепьева, и въ бѣдности находился, однако сей бояринъ, человѣкъ весьма богатый, дочь свою и наслѣдницу своего имѣнія за него отдалъ, и князь Иванъ Андреичъ Щербатовъ, который послѣ былъ министромъ въ Гишпаніи, Цареградѣ и Англіи, и наконецъ, дѣйствительнымъ тайнымъ совѣтникомъ, сенаторомъ и ордена св. Александра Невскаго кавалеромъ, по своимъ дѣламъ въ молодости своей вездѣ хаживалъ.
Почтеніе къ родамъ умножало еще твердость въ сердцахъ нашихъ предковъ; безпрестанные суды мѣстничества питали ихъ гордость; пребываніе въ совокуплеіи умножало связь между родовъ и содѣловало ихъ безопасность что твердое предпріять, а тогда же и налогало узду, кому что недостойное имени своего содѣлать; ибо безчестіе одного весь родъ того имени себѣ считалъ. А сіе нетокмо молодыхъ людей, но и самыхъ престарѣлыхъ въ ихъ должности удерживало. Благородной гордости бояръ мы многіе знаки обрѣтаемъ. Князь Симскій Хабаровъ, бывъ принуждаемъ уступить мѣсто Малютѣ Скуратову, съ твердостію отрекся, и когда царемъ Іоанномъ Васильевичемъ осужденъ былъ за сіе на смерть, послѣднюю милость себѣ просилъ, чтобъ прежде его два сына его были умерщвлены, яко бывъ люди молодые, ради страха гоненія и смерти, чего недостойнаго роду своему не учинили. Князь Михайло Петровичъ Репнинъ лучше восхотѣлъ претерпѣть гнѣвъ царя Іоанна Васильевича, и наконецъ убіеніе, нежели сообщникомъ учиниться распутныхъ его забавъ. Соединеніе же родовъ толь твердо было, что ни строгій обычай царя Іоанна Васильевича, ни казни не могли возбранить, чтобъ, совокупясь многими родами, не просили у сего государя пощады своимъ родственникамъ и свойственникамъ, осужденнымъ на казнь, и бралися быть поруками впредь за поступки того, яко свидѣтельствуютъ сіе многія сохраненныя грамоты въ архивѣ иностранной коллегіи, гдѣ таковыя поручныя подписи есть. И дѣдъ мой, князь Юрья Ѳедоровичъ Щербатовъ, не устрашился у разгнѣваннаго государя, Петра Великаго, по царевичеву дѣлу, за родственника своего, ведомаго на казнь, прощеніе просить, прося, что если не учинено будетъ милосердіе, дабы его самого, въ старыхъ лѣтахъ сущаго, лишить жизни, да не увидятъ очи его безчестія роду и имени своего, и пощаду родственнику своему испросилъ.
Такая тѣсная связь между родовъ обуздывала страсти юношей, которые не токмо бывъ воспитываемы въ совершенномъ почтеніи и безпрекословномъ повиновеніи къ ихъ родителямъ, обязаны были почитать всѣхъ старшихъ своего рода и въ нихъ обрѣтали строгихъ надзирателей своихъ поступковъ такъ, какъ защитниковъ во всякомъ случаѣ. Самые, еще хотя мало остающіеся, обычаи нынѣ сіе свидѣтельствуютъ, которые въ младости моей помню, яко священные законы хранились, чтобъ молодые люди каждый праздникъ приѣзжали по утрамъ къ ихъ старшимъ родственникамъ для изъявленія почтенія ихъ; и чтобъ ближніе родственники и свойственники съѣзжались загавливаться и разгавливаться къ старшему.
Самые самовластнѣйшіе государи принуждены иногда бываютъ послѣдовать умоначертанію своего народа; такъ наши государи и послѣдовали утверждать сіи обычаи, не токмо снисходя на просьбы благородныхъ, но также производя, предпочтительно предъ другими, изъ знатнѣйшихъ родовъ, и мы находимъ въ родѣ князей Репниныхъ, что многіе изъ стольниковъ, миновавъ чинъ окольничаго, прямо въ бояре были жалованы. Преимущество сіе, часто и младымъ людямъ учиненное, могло бы подать причину подумать, что оное обращалося въ обиду другимъ; но сего не было, ибо не по однимъ чинамъ тогда благородныхъ почитали, но и по рожденіямъ ихъ, и тако чины давали токмо должности, а рожденіе приобрѣтало почтеніе.
Въ возмездіе за такое снисхожденіе государей получали они, что находили въ благородныхъ — вѣрныхъ, усердныхъ и твердыхъ слугъ. Потщуся я нѣсколько мнѣ извѣстныхъ примѣровъ предложить. Аѳонасій Нагой, бывъ посломъ въ Крыму и многое претерпѣвая отъ наглостей крымскихъ, хотя выбиваемъ былъ ханомъ изъ Крыму, чувствуя нужду его пребыванія въ семъ полуостровѣ, объявилъ, что онъ развѣ связанный будетъ вывезенъ изъ Крыму, а безъ того не поѣдетъ, хотя бы ему смерть претерпѣть. Князь Борисъ Алексѣичъ Голицынъ предпочелъ сохраненіе здоровья государева возвышенію своего рода, спасъ Петра Великаго во младенчествѣ, и винному родственнику своему пощаду живота испросилъ. Прозоровской, во время трудныхъ обстоятельствъ начала швецкія войны, соблюлъ великое число казны и государственныя вещи, повелѣнныя государемъ взломать и перебить въ монету, утаилъ, давъ вмѣсто ихъ собственное свое серебро, и, при благополучнѣйшихъ обстоятельствахъ, когда государь самъ сожалѣлъ о истребленіи сихъ вещей, цѣлыя, не желая никакого возмездія, возвратилъ. Борисъ Петровичъ Шереметевъ судъ царевичевъ не подписалъ, говоря, что «онъ рожденъ служить своему государю, а не кровь его судить» и не устрашился гнѣва государева, которой нѣсколько времени на него былъ, яко внутренне на доброжелателя несчастнаго царевича. Князь Яковъ Ѳедоровичъ Долгоруковъ, многія дѣла, государемъ подписанныя, останавливалъ, дая ему всегда справедливые совѣты, и гнѣвъ государской за частое его противоборство воли его, на почтеніе обращалъ; а тѣмъ открывалъ путь обще и къ славѣ своего государя и къ блаженству народному. Сіи были остатки древняго воспитанія и древняго правленія.
Воззримъ же теперь, какія перемѣны учинила въ насъ нужная, но, можетъ быть, излишняя перемѣна Петромъ Великимъ, и какъ отъ оныя пороки зачали вкрадываться въ души наши, даже какъ, царствованіе отъ царствованія, они, часъ отъ часу, вмѣстѣ съ сластолюбіемъ возрастая, дошли до такой степени, какъ выше о нихъ упомянулъ. Сіе сочинитъ купно исторію правленій и пороковъ.
Петръ Великій, подражая, чужестраннымъ народамъ, не токмо тщился ввести познаніе наукъ, искусствъ и ремеслъ, военное порядочное устроеніе, торговлю и приличнѣйшія узаконенія въ свое государство, также старался ввести и таковую люцкость, сообщеніе и великолѣпіе, о коемъ ему сперва Лефортъ натвердилъ, а потомъ которое и самъ онъ усмотрѣлъ. Среди нужныхъ установленій законодательства, учрежденія войскъ и артиллеріи, не меньше онъ прилагалъ намѣреніе являющіеся ему грубые древніе нравы смягчить. Повелѣлъ онъ бороды брить, отмѣнилъ старинныя русскія одѣянія, и вмѣсто длинныхъ платьевъ заставилъ мужчинъ нѣмецкіе кафтаны носить, а женщинъ, вмѣсто тѣлогрѣй — бостроги, юбки, шлафорки и самары, вмѣсто подколковъ — фонтанжами и корнетами голову украшать. Учредилъ разныя собранія, гдѣ женщины, до сего отдаленныя отъ сообщенія мужчинъ, вмѣстѣ съ ними при веселіяхъ присутствовали. Пріятно было женскому полу, бывшему почти до сего невольницами въ домахъ своихъ, пользоваться всѣми удовольствіями общества, украшать себя одѣяніями и уборами, умножающими красоту лица ихъ и оказующими ихъ хорошій станъ; не малое же имъ удовольствіе учинило, что могли прежде видѣть съ кѣмъ на вѣкъ должны совокупиться, и что лица жениховъ ихъ и мужей уже непокрыты стали колючими бородами. А съ другой стороны пріятно было младымъ и незаматерѣлымъ въ древнихъ обычаяхъ людямъ вольное обхожденіе съ женскимъ поломъ, и что могутъ напередъ видѣть и познать своихъ невѣстъ, на которыхъ прежде, повѣря взору родителей ихъ, женивались. Страсть любовная, до того почти въ грубыхъ нравахъ незнаемая, начала чувствительными сердцами овладѣвать, и первое утвержденіе сей перемѣны отъ дѣйствія чувствъ произошло. А сіе самое и учинило, что жены, до того нечувствующія своей красоты, начали силу ея познавать, стали стараться умножать ее пристойными одѣяніями и болѣе предковъ своихъ распростерли роскошь въ украшеніи. О, коль желаніе быть приятной дѣйствуетъ надъ чувствіями женъ. Я отъ вѣрныхъ людей слыхалъ, что тогда въ Москвѣ была одна только уборщица для волосовъ женскихъ, и ежели къ какому празднику когда должны были младыя женщины убираться, тогда случалось, что она за трои сутки нѣкоторыхъ убирала, и онѣ принуждены были до дня выѣзда сидя спать, чтобы убору не испортить. Можетъ быть сему не повѣрятъ нынѣ, но я паки подтверждаю, что я сіе отъ толь вѣрныхъ людей слышалъ, что въ семъ сумнѣваться не должно. Естли страсть быть пріятной такое дѣйствіе надъ женами производила, не могла она не имѣть дѣйствія и надъ мужчинами, хотящими имъ угоднымъ быть, то тоже тщаніе украшеній, туже роскошъ рождало. И уже престали довольствоваться однимъ или двумя длинными платьями, но многія съ галунами, съ шитьемъ и съ пондеспанами дѣлать начали.
Колико самъ государь ни держался древней простоты нравовъ въ своей одеждѣ, такъ что кромѣ простыхъ кавтановъ и мундировъ никогда богатыхъ не нашивалъ, и токмо для коронаціи императрицы Екатерины Алексѣевны, своей супруги, сдѣлалъ голубой гродeтуровой кавтанъ съ серебрянымъ шитьемъ; да, всказываютъ, еще у него былъ другой кавтанъ дикій съ золотымъ шитьемъ, не знаю, для какого знатнаго же случая сдѣланный. Протчее все было такъ просто, что и бѣднѣйшій человѣкъ нынѣ того носить не станетъ, какъ видно по оставшимъ его одеждамъ, которыя хранятся въ куншъ-камерѣ при императорской академіи наукъ. Манжетъ онъ не любилъ и не нашивалъ, яко свидѣтельствуютъ его портреты; богатыхъ экипажей не имѣлъ, но обыкновенно ѣзжалъ въ городъ въ одноколкѣ, а въ дальнемъ пути въ качалкѣ. Множества служителей и придворныхъ у него не было, но были у него деньщики, и даже караулу, окромѣ какъ полковника гвардіи, не имѣлъ. Однако при такой собственно особѣ его простотѣ, хотѣлъ онъ, чтобы подданные его нѣкоторое великолѣпіе имѣли. Я думаю, что сей великій государь, который ничего безъ дальновидности не дѣлалъ, имѣлъ себѣ въ предметѣ, чтобъ великолѣпіемъ и роскошію подданныхъ побудить торговлю, фабрики и ремеслы, бывъ увѣренъ, что при жизни его излишнее великолѣпіе и сластолюбіе не утвердитъ престола своего при царскомъ дворѣ[2]. И тако мы находимъ, что онъ побуждалъ нѣкоторое великолѣпіе въ платьяхъ, какъ видимъ мы, что во время торжественнаго входу, послѣ взятія Азовскаго, генералъ-адмиралъ Лефортъ шелъ въ красномъ кафтанѣ съ галунами по швамъ и другіе генералы также богатые кафтаны имѣли, ибо тогда генералы мундировъ ненашивали. Богатые люди, изъ первосановниковъ его двора, или которые благодѣяніями его были обогащены, какъ Трубецкіе, Шереметевъ и Меншиковъ, въ торжественные дни уже старались богатыя имѣть платья. Парчи и галуны стали какъ у женъ, такъ и у мужей во употребленіи, и хотя нечасто таковыя платья надѣвали, моды хотя долго продолжались, однако онѣ были, и по достатку своему оные уже ихъ чаще, нежели при прежнихъ обычаяхъ дѣлали. Вмѣсто саней и верховой ѣзды и вмѣсто колымагъ, нетерпящихъ украшеній, появились уже кареты и коляски; начались уже цуги, которыхъ до того не знали и приличныя украшенія къ симъ экипажамъ. Служители передѣты на нѣмецкій манеръ, не въ разноцвѣтныхъ платьяхъ стали наряжаться, но каждый по гербу своему или по изволенію дѣлалъ имъ ливреи, а офисьянты, которыхъ тогда еще весьма мало было, еще въ разноцвѣтныхъ платьяхъ ходили [3].
Касательно до внутренняго житья, хотя самъ государь довольствовался самою простою пищею, однако онъ ввелъ уже въ употребленіе прежде незнаемые въ Россіи напитки, которые предпочтительно другимъ пивалъ, то-есть, вмѣсто водки домашней, сиженой изъ простаго вина, водку голландскую анисовую, которая приказной называлась, и вины: ермитажъ и венгерское, до того незнаемыя въ Россіи.
Подражали ему его и вельможи, и тѣ, которые близко были ко двору, да и въ самомъ дѣлѣ надлежало имъ сіе имѣть, ибо государь охотно подданныхъ своихъ посѣщалъ, то подданный чего для государя не сдѣлаетъ. Правда, сіе не токмо ему было угодно, но, напротиву того, онъ часто за сіе гнѣвался, и не токмо изъ простаго вина подслащенную водку, но и самое простое вино пивалъ; но и собственное желаніе удовольствія, до того имъ незнаемаго, превозмогло и самое запрещеніе государево, дабы послѣдовать его вкусу. Уже въ домахъ завелися не токмо анисовая приказная водка, но и гданскія, вины не токмо старинныя, о коихъ выше помянулъ, но также ермитажъ, венгерское и нѣкоторыя другія. Правда, что еще ихъ сначала весьма бережливо подавали, и въ посредственныхъ домахъ никогда въ обыкновенные столы употребляемы не были, но токмо во время праздниковъ и пиршествъ, да и тутъ не стыдились, принесши четвертную или сулею запечатанную и наливъ изъ нея по рюмкѣ, опять запечатавъ, на погребъ отослать.
Однако, хотя самъ не любилъ и не имѣлъ времени при дворѣ своемъ дѣлать пиршества, то оставилъ сіе любимцу своему, князю Меншикову, который часто оные, какъ въ торжественные дни, такъ и для чужестранныхъ министровъ съ великимъ великолѣпіемъ, по тогдашнему времени, чинилъ. Имѣлъ для сего великій домъ, не токмо на то время, но и въ нынѣшнѣе, ибо въ оный послѣ кадетскій сухопутный корпусъ былъ помѣщенъ, и слыхалъ я, что часто государь, видя изъ дворца своего торжество и пиршество въ домѣ его любимца, чувствовалъ удовольствіе, говоря, вотъ какъ Данилычъ веселится. Равно ему подражая, такъ и бывъ обязаны самыми своими чинами, другіе первосановники имперіи также имѣли открытые столы, какъ генералъ-адмиралъ графъ Ѳедоръ Матвѣевичъ Апраксинъ, генералъ-фельдмаршалъ графъ Борисъ Петровичъ Шереметевъ, канцлеръ графъ Гаврила Ивановичъ Головкинъ, и бояринъ Тихонъ Никитичъ Стрешневъ, которому, поелику онъ оставался первымъ правителемъ имперіи во время отсутствія въ чужіе краи императора Петра Великаго, на столъ и деревни были даны.
Симъ знатнымъ людямъ и низшіе подражая, уже во многихъ домахъ открытые столы сіи завелися и столы не такіе, какъ были старинные, то-есть, что токмо произведенія домостройства своего употреблялись, но уже старались чужестранными приправами придать вкусъ добротѣ мясъ и рыбъ. И конечно въ такомъ народѣ, въ коемъ страннопріимство сочиняло всегда отличную добродѣтель, не трудно было въ вестись въ обычаи таковыхъ от крытыхъ столовъ употребленіе; что соединяяся и съ собственнымъ удовольствіемъ общества, и съ лутчимъ вкусомъ кушанья противу стариннаго, самымъ удовольствіемъ утверждалось.
Не непріятель былъ Петръ Великій честному обществу, но хотѣлъ, чтобъ оно безъубыточно каждому было. Онъ учредилъ ассамблеи, на которыя въ назначенные дни множество собиралось. Но симъ ассамблеямъ предписалъ печатными листами правила, что должно на столъ поставлять, и какъ принимать пріѣзжихъ, симъ упреждая и излишнюю роскошъ и тягость высшихъ себѣ принимать; ибо общество не въ обжираніи и опиваніи состоитъ и не можетъ оно быть пріятно, гдѣ нѣтъ равности. Самъ часто государь присутствовалъ въ сихъ ассамблеяхъ и строго наблюдалъ, чтобы предписанное исполнялось.
Но слабы были сіи преграды, когда вкусъ, естественное сластолюбіе и роскошъ стараются поставленную преграду разрушить, и гдѣ неравность чиновъ и надежда получить что отъ вельможъ, истребляютъ равность. Съ присудствіемъ государевомъ учиненныя имъ предписаньи сохранялись въ ассамблеяхъ, но въ простомъ житьѣ роскошъ и униженіе утверждали свои корни.
И подлинно мы видимъ, что тогда зачали уже многіе домы упадать, и упадающіе ожидать отъ милости государской и отъ защищенія вельможъ своего подкрѣпленія. Изъ первыхъ знатныхъ домовъ, мнѣ случалось слышать объ упадшемъ домѣ князя Ивана Васильевича Одоевскаго, котораго домъ былъ на Тверской, тотъ самый, который послѣ сего былъ Василія Ѳедоровича Салтыкова, потомъ Строганова, а нынѣ за князь Алексѣемъ Борисовичемъ Голицынымъ состоитъ, въ приходѣ у Спаса. Сей князь Одоевскій неумѣреннымъ своимъ сластолюбіемъ такъ разорился, что продавъ всѣ деревни, оставилъ себѣ токмо нѣкоторое число служителей, которые были музыканты и сіи, ходя въ разныя мѣста играть и получая плату, тѣмъ остальное время жизни его содержали. Во истину, при древней простотѣ нравовъ, музыканты не нашли бы довольно въ упражненіи своемъ прибыли, чтобы и себя и господина своего содержать.
Я сказалъ о семъ князѣ Одоевскомъ, яко о разорившемся человѣкѣ, но и многіе другіе, естли не въ разореніе отъ сей перемѣны жизни пришли, то по крайности чувствовали немалую нужду. Дабы умолчать о прочихъ, Борисъ Петровичъ Шереметевъ, фельдмаршалъ, именитый своими дѣлами, обогащенный милостію монаршею, принужденъ однако былъ впередъ государево жалованье забирать, и съ долгомъ симъ скончался, яко свидѣтельствуетъ самая его духовная. И послѣ смерти жена его подавала письмо государю, что она отъ исковъ и другихъ убытковъ пришла въ разореніе.
Перемѣнившійся такимъ образомъ родъ жизни, вначалѣ первосановниковъ государства, а въ подражанія ихъ и другихъ дворянъ, и расходы достигши до такой степени, что стали доходы превозвышать, начали люди наиболѣе привязываться къ государю и къ вельможамъ, яко ко источникамъ богатства и вознагражденей. Страшусь я, чтобы кто не сказалъ, что по крайней мѣрѣ сіе добро произвело, что люди наиболѣе къ государю стали привязываться. Нѣсть, сія привязанность нѣсть благо, ибо она не точно къ особѣ государской была, но къ собственнымъ своимъ пользамъ; привязанность сія учинилась не привязанность вѣрныхъ подданныхъ, любящихъ государя и его честь и соображающихъ все съ пользою государства, но привязанность рабовъ наемщиковъ, жертвующихъ все своимъ выгодамъ и обманывающихъ лестнымъ усердіемъ своего государя.
Грубость нравовъ уменьшилась, но оставленное ею мѣсто лестью и самствомъ наполнилось. Оттуда произошло раболѣпство, презрѣніе истины, обольщеніе государя и прочія зла, которыя днесь при дворѣ царствуютъ и которыя въ домахъ вельможей вогнѣздились. Не сокрылся сей порокъ отъ остроумнаго монарха и сей государь, строгъ и справедливъ до крайности, старался сколько можно лесть отгонять; яко случилось, какъ я слыхалъ, что одинъ изъ знаемыхъ ему офицеровъ, бывъ съ нимъ на ассамблеѣ, выхвалялъ свое усердіе къ государю, говоря, что онъ во всякомъ случаѣ готовъ за него умереть. Услышавъ сіе, государь ему говорилъ, что ни онъ не желаетъ, ни должность его ему не повелѣваетъ, чтобъ онъ хотѣлъ, неразбирая случая, для него умереть, но требуетъ токмо того, чтобъ въ случаѣ нужды или опасности его особы, что не можетъ быть не соединено съ пользою государственною, онъ расположенъ былъ пожертвовать своею жизнію. Офицеръ, хотя наиболѣе показать свое усердіе, зачалъ паки утверждать, что онъ сіе готовъ учинить всякій часъ, когда угодно будетъ государю. Остроумный монархъ, ничего не отвѣчавъ, взявъ его руку, палецъ поднесъ къ горячей свѣчѣ и зачалъ его жечь; отъ боли офицеръ зачалъ силиться выдернуть руку. Тогда ее опустя, сказалъ ему государь, что когда онъ малой боли обожженія пальца вытерпѣть не могъ, не по нуждѣ, но по волѣ государя, то какъ онъ толь щедро обѣщаетъ съ радостію и все тѣло свое безъ нужды пожертвовать? — Другой случай, слышанный же мною, доказуетъ, коль любилъ государь истину. Захаръ Данилычъ Мешуковъ, бывшій поручикомъ во флотѣ, прежде 1718 года, любимый государемъ, яко первый русскій, въ которомъ онъ довольно знанія въ мореплаваніи нашелъ, и первый, который командовалъ уже фрегатомъ. Бывъ на единомъ пиршествѣ съ государемъ въ Кронштатѣ и напившися нѣсколько пьянъ, сталъ размышлять о лѣтахъ государя, о оказуемщемся слабомъ его здоровьи и о наслѣдникѣ, какого оставляетъ, вдругъ заплакалъ. Удивился государь, возлѣ котораго онъ сидѣлъ, о текущихъ его слезахъ, любопытно спрашивалъ причину оныхъ. Мешуковъ отвѣтствовалъ, что онъ размышлялъ, что мѣсто, гдѣ они сидятъ, градъ столичный, близъ построенный, флотъ заведенный, множество русскихъ, входящихъ въ мореплаватели, самый онъ, служившій во флотѣ и ощущающій его милости, — суть дѣянія рукъ его; то, взирая на сіе и примѣчая, что здоровье его государя и благодѣтеля ослабѣваетъ, не могъ отъ слезъ удержаться, прилагая притомъ простою рѣчью: «на кого ты насъ оставишь?» Отвѣтствовалъ государь: «у меня есть наслѣдникъ», разумѣя царевича Алексѣя Петровича. На сіе Мешуковъ съ-пьяна и неосторожно сказалъ: «охъ! вить онъ глупъ, все разстроитъ».
При государѣ сказать такъ о его наслѣдникѣ, и сіе не тайно, но предъ множествомъ предсѣдящихъ. Что-жъ сдѣлалъ государь? Почувствовалъ онъ вдругъ дерзость, грубость и истину и удовольствовался, усмѣхнувшись, ударить его въ голову, съ приложеніемъ: «дуракъ, сего въ бесѣдѣ не говорятъ».
Но, не взирая на таковое любленіе истины, ни на отвращеніе его ото льсти, не могъ государь вкрадывающійся сей ядъ искоренить. Большая часть окружающихъ его ни въ чемъ не смѣли ему противурѣчить, но паче льстили, хваля все сдѣланное имъ и не противурѣча его изволеніямъ, а иные и угождая страстямъ его. Хотя онъ знатнымъ образомъ никогда обманутъ и не былъ, однако князь Яковъ Ѳедоровичъ Долгоруковъ никогда не нашелъ въ супротивленіяхъ своихъ государю въ сенатѣ себѣ помощниковъ. И тщетно онъ суровыми и справедливыми своими предложеніями два опредѣленія, подписанныя государемъ, отмѣнилъ, — о привозѣ на перемѣнныхъ лошадяхъ провіанту въ Петербургъ на армію, и о набраніи посохи на содержаніи народномъ для дѣланія Ладожскаго канала; въ обоихъ сихъ случаяхъ, ни въ другихъ, никто соучастникомъ его твердости и справедливости быть не хотѣлъ. Единый самъ государь терпѣлъ его грубыя, но справедливыя предложенія, и хотя съ стѣсненіемъ сердца, превозмогая себя, на оныя соглашался. Я слышалъ отъ очевидныхъ свидѣтелей и Василій Никитичъ Татищевъ въ исторіи своей сіе вмѣстилъ, что бывши государь въ Кронштатѣ, въ единомъ пиршествѣ, окружающіе его вельможи начали превозносить его хвалами, говоря, что онъ болѣе отца своего. Между таковыхъ похвальныхъ воплей единый кн. Я. Ѳ. Долгоруковъ въ молчаніи пребывалъ. Примѣтя сіе, государь требовалъ его мнѣнія. Сей остроумный и твердый мужъ не могъ вдругъ отвѣтствовать на такой вопросъ, гдѣ состояло сужденіе между царствующаго государя и его отца, обоихъ отличныхъ ихъ качествами. Взявъ нѣсколько времени подумать, сказалъ слѣдующее: исчислилъ онъ все подробно, что Петръ Великій сдѣлалъ для пользы отечества, исчислилъ его труды и подвиги и наконецъ сказалъ, коль великъ онъ есть во владыкахъ земныхъ; но, продолжая, говорилъ: «всѣ сіи труды, всѣ сіи установленія не утверждаютъ еще внутренняго спокойствія государства и безопасность гражданскую въ жизни и въ имѣніяхъ; отецъ же твой, говорилъ, при тихости нравовъ, начиналъ многое, но паче всего, что онъ сдѣлалъ уложеніе, которое нынѣ, по перемѣнѣ обычаевъ, перемѣны требуетъ. Когда окончишь ты всѣ свои подвиги благими узаконеніями, тогда справедливо можно сказать, что весьма превзошелъ твоего отца». Государь восчувствовалъ всю справедливость его глаголовъ и согласіемъ своимъ мнѣніе его утвердилъ.
Чего-же ради никто другой ни въ бесѣдахъ, ни въ сенатѣ и нигдѣ индѣ таковой правды не говорилъ, какъ сей, безсмертія достойный, князь Долгоруковъ? Того ради, что они болѣе желали пріобрѣсти милость государскую, нежели, говоря правду, его почтеніе. Желали чиновъ и имѣній, ибо въ самомъ дѣлѣ не видно, чтобы любимецъ его кн. Меншиковъ когда ему строгую правду представлялъ; чтобы Гаврила Ивановичъ Головкинъ, государственный канцлеръ, отвратилъ его отъ переписки съ Гилембурхомъ, съ Герцомъ и съ аглинскими и шотланскими сообщниками претендента; но Остерманъ, бывшій тогда въ маломъ чину и написавшій требуемое письмо, несовмѣстность сего поступка представилъ; чтобы Иванъ Мусинъ-Пушкинъ его отъ какого дѣла удержалъ; чтобы адмиралъ Апраксинъ, имѣющій толикую повѣренность, что вопреки сказалъ государю, но всѣ токмо согласіе свое изъявляли и впускали вкорениться лести и рабству для собственныхъ своихъ прибытковъ, чему и самъ государь и князь Яковъ Ѳедоровичъ Долгоруковъ противуборствовали. А съ другой стороны духовный чинъ, который его не любилъ за отнятіе своей власти, гремѣлъ въ храмахъ божіихъ его панегириками. Между сими Прокоповичъ, который изъ духовенства, хотя нелюбви къ государю не имѣлъ, но былъ совершенно ослѣпленъ честолюбіемъ, яко въ другія царствованія ясно оказалъ, выспренній сей гласъ на хвалы государевы вознесъ. Достоинъ онъ былъ многихъ похвалъ, но желательно было бы, чтобы онѣ не отъ лести происходили, а похвалы Прокоповича, сего непостриженнаго монаха, сего честолюбиваго архіерея, жертвующаго законъ изволеніямъ Бирона, сего, иже не устыдился быть судьею Тайной Канцеляріи, бывъ архипастыремъ церкви божіей, были лестны, яко свидѣтельствуетъ его собственное сочиненіе: «Правда воли монаршей», памятникъ лести и подобострастія монашескаго изволенію государскому.
Сказалъ я, что сластолюбіе и роскошъ могли такое дѣйствіе въ сердцахъ произвести; но были еще и другія причины, происходящія отъ самыхъ учрежденій, которыя твердость и добронравіе искоренили. Разрушенное мѣстничество (вредное впрочемъ службѣ и государству) и незамѣненное никакимъ правомъ знатнымъ родамъ, истребило мысли благородной гордости во дворянѣхъ; ибо стали не роды почтенны, а чины и заслуги и выслуги; и тако каждый сталъ добиваться чиновъ, а не всякому удастся прямыя заслуги учинить, то, за недостаткомъ заслугъ, стали стараться выслуживаться, всякими образами льстя и угождая государю и вельможамъ; а при Петрѣ Великомъ введенная регулярная служба, въ которую вмѣстѣ съ холопями ихъ писали на одной степени ихъ господъ въ солдаты и сіи первые, по выслугамъ, пристойнымъ ихъ роду людямъ, доходя до офицерскихъ чиновъ, учинялися начальниками господъ своихъ и бивали ихъ палками. Роды дворянскіе стали раздѣлены по службѣ такъ, что иной однородцевъ своихъ и вѣкъ не увидитъ. То могла-ли остаться добродѣтель и твердость въ тѣхъ, которые съ юности своей отъ палки своихъ начальниковъ дрожали? которые инако какъ подслугами почтенія не могли пріобрѣсти, и бывъ каждый безъ всякой опоры отъ своихъ однородцевъ, безъ соединенія и защиты, оставался единъ, могущій преданъ быть въ руки сильнаго?
Похвально есть, что Петръ Великій хотѣлъ истребить суевѣріе въ законѣ, ибо, въ самомъ дѣлѣ, не почтеніе есть Богу и закону суевѣріе, но паче руганіе; ибо приписывать Богу неприличныя ему дѣянія — сіе есть богохулить. Въ Россіи бороду образомъ божіемъ почитали и за грѣхъ считали ее брить, и чрезъ сіе впадали въ ересь антроморфитовъ. Чудеса, безъ нужды учиненныя, явленные образы, рѣдко доказанные, повсюду прославляли, привлекали суевѣрное богомоліе, и дѣлали доходы развратнымъ священнослужителямъ. Все сіе Петръ Великій тщился отвратить: указами повелѣлъ брить бороды, а духовнымъ регламентомъ положилъ преграду ложнымъ чудесамъ и явленіямъ, равно какъ и неблагопристойнымъ сборамъ при поставленныхъ на распутіяхъ образахъ. Зная, что законъ Божій есть къ сохраненію рода человѣческаго, а не къ истребленію его безъ нужды, благословеніемъ отъ Синода и отъ вселенскихъ патрiарховъ учинилъ позволенно ѣсть мясо въ посты въ нуждѣ,а паче въ морской службѣ, гдѣ и безъ рыбы довольно люди къ скорбутики подвержены, повелѣвая самохотно жертвующихъ жизнію своею таковымъ воздержаніемъ, во время приключившихся имъ болѣзнямъ, въ воду кидать. Все сіе очень хорошо, окромѣ что послѣднее нѣсколько сурово.
Но когда онъ сіе учинилъ? тогда, когда народъ еще былъ непросвѣщенъ; и тако, отнимая суевѣріе у непросвѣщеннаго народа, онъ самую вѣру къ божественному закону отнималъ. И можно сказать, что сіе дѣйствіе Петра Великаго можно примѣнить къ дѣйствію неискуснаго садовника, который у слабаго дерева отрѣзываетъ водяныя, пожирающія его сокъ, вѣтви. Естли бы оно было корнемъ сильно, то сіе обрѣзыванье учинило ему произвести хорошія и плодовитыя вѣтви; но какъ оно слабо и больно, то урѣзаніе сихъ вѣтвей, которыя чрезъ способъ листьевъ своихъ, получающихъ внѣшнюю влагу, питали слабое дерево[4]; отнявъ ее, новыхъ плодовитыхъ вѣтвей не произвело, ниже сокомъ раны затянуло, и тутъ сдѣлались дупла, грозящія погибелью древу. Такъ урѣзаніе суевѣрій и на самыя основательныя части вѣры вредъ произвело: уменьшилось суевѣріе, но уменьшилась и вѣра; исчезла рабская боязнь ада, но исчезла и любовь къ Богу и къ святому Его закону; а нравы, за недостаткомъ другаго просвѣщенія, исправляемые вѣрою, потерявъ сію подпору, въ развратъ стали приходить.
Со всѣмъ почтеніемъ, которое я къ сему великому въ монархахъ и великому въ человѣкахъ въ сердцѣ своемъ сохраняю, со всѣмъ чувствіемъ моимъ, что самая польза государственная требовала, чтобы онъ имѣлъ, окромѣ царевича Алексѣя Петровича, законныхъ дѣтей преемниками его престола, — не могу я удержаться, чтобы не охулить разводъ его съ первою его супругою, рожденной Лопухиной, и второй бракъ, по постриженіи первой супруги, съ плѣнницею Екатериною Алексѣевною; ибо примѣръ сей нарушенія таинства супружества, ненарушимаго въ своемъ существѣ, показалъ, что безъ наказанія можно его нарушать. Пусть монархъ имѣлъ къ тому сильныя причины, которыхъ однако я не вижу, окромѣ склонности его къ Монсовымъ, и сопротивленіе жены его новымъ установленіямъ; но подражатели его имѣли ли государственныя причины подобное дѣлать? Павелъ Ивановичъ Егузинской, постригши первую свою жену и женясь на другой, рожденной Головкиной, имѣлъ ли государственныя причины стараться сохранять себѣ потомство, въ нарушеніе божественныхъ законовъ? Многіе и другіе сему подражали, и не токмо изъ вельможъ, но и изъ малочиновныхъ людей, яко князь Борисъ Солнцевъ-Засекинъ сіе учинилъ.
Итако, хотя Россія, чрезъ труды и попеченія сего государя, пріобрѣла знаемость въ Европѣ и вѣсъ въ дѣлахъ; войска ея стали порядочнымъ образомъ учреждены, и флоты Бѣлое и Балтійское море покрыли, коими силами побѣдила давныхъ своихъ непріятелей и прежнихъ побѣдителей, поляковъ и шведовъ, приобрѣла знатныя области и морскія пристанища. Науки и художества, и ремесла въ ней стали процвѣтать, торговля начала ея обогащать, и преобразовались россіяне изъ бородатыхъ въ гладкіе, изъ долгополыхъ — въ короткополые, стали сообщительнѣе и позорища благонравныя извѣстны имъ учинились. Но тогда же искренняя привязанность къ вѣрѣ стала исчезать, таинства стали впадать въ презрѣніе, твердость уменьшилась, уступая мѣсто нагло стремящейся лести, роскошъ и сластолюбіе положили основаніе своей власти, а симъ побуждено и корыстолюбіе, къ разрушенію законовъ и ко вреду гражданъ, начало проникать въ судебныя мѣста.
Таково есть состояніе, въ которомъ (не взирая на всѣ преграды, которыя собственною своею особою и своимъ примѣромъ полагалъ Петръ Великій для отвращенія отъ пороковъ) въ разсужденіи нравовъ осталася Россія по смерти сего великаго государя.
Воззримъ таперь, колико при двухъ краткихъ царствованіяхъ Екатерины Первыя и Петра II, пороки сдѣлали шаговъ, дабы наиболѣе утвердиться въ Россіи.
Женскій полъ обыкновенно болѣе склоненъ къ роскошамъ, нежели мужской, и тако видимъ мы, что императрица Екатерина Алексѣевна первая, еще при жизни супруга своего, Петра Великаго, имѣла уже дворъ свой: камеръ-геръ у нея былъ Монсъ, котораго излишняя роскошъ была первые знаки, доведшіе его до поносной смерти; камеръ-юнкеры ея были Петръ и Яковъ Ѳедоровичи Балковы, его племянники, которые также, при несчастіи его, отъ двора были отогнаны. Любила она и тщилась украшаться разными уборами и простирала сіе хотѣніе до того, что запрещено было другимъ женщинамъ подобныя ей украшенія носить, яко то убирать алмазами обѣ стороны головы, а токмо позволяла убирать лѣвую сторону; запрещено стало носить горностаевые мѣха съ хвостиками, которые одна она носила, а сіе не указомъ, не закономъ введенное обыкновеніе учинилось почти узаконеніе, присвояющее сіе украшеніе единой императорской фамиліи, тогда какъ въ нѣмецкой землѣ и мѣщанки его употребляютъ. А такое тщаніе не показуетъ ли, что если лѣта зачали убавлять ея красоту, то уборами, отличными отъ другихъ, тщилась оную превозвысить. Незнаю, справедливо ли сіе мнѣніе было, и прилично ли государю ежечасно, подобно какъ въ маскарадномъ платьѣ предъ подданными своими быть, якобы не доставало ему другихъ украшеній, могущихъ его отличить. По возшествіи ея на престолъ, довольно чуднымъ образомъ воспослѣдующемъ, ибо Петръ Великій[5] не съ тѣмъ ее вѣнчалъ царскимъ вѣнцомъ, чтобы ее наслѣдницею своею учинить, ниже когда того желалъ; но, умирая, не назнача наслѣдника, — вельможи, а именно: князь Меншиковъ, зная слабость императрицы, Толстой, боясь мщенія отъ сына царевича Алексѣя Петровича, законнаго наслѣдника, за привезеніе и за смерть отца его, вопрося Ивана Ильича Мамонова, подполковника гвардіи: «надѣется ли онъ на согласіе гвардіи полковъ?» и, получа утвердительный отвѣтъ, предъ собранными полками ее самодержицею провозгласили. Тако взошла сія государыня на всероссійскій престолъ, дѣйствіе недостатку основательныхъ законовъ. И Петръ Великій еще не охладѣлъ мертвый, а уже не воля его, не право наслѣдственное и привязанность къ крови, но самовольное желаніе вельможъ рѣшило важнѣйшую вещь въ свѣтѣ, то-есть наслѣдство его престола.
Восшествіе ея такимъ образомъ на престолъ слѣдующія дѣйствія надъ нравами народными произвело. Она была слаба, роскошна во всемъ пространствѣ сего названія, вельможи были честолюбивы и жадны, — а изъ сего произошло, упражняясь въ повседневныхъ пиршествахъ и роскошахъ, оставила всю власть правительства вельможамъ, изъ которыхъ вскорѣ взялъ верхъ князь Меншиковъ. Пышность и сластолюбіе у двора его умножились; упала древняя гордость дворянская, видя себя управляема мужемъ хотя достойнымъ, но изъ подлости произшедшимъ, а мѣсто ея заступило раболѣпство къ сему вельможѣ, могущему все.
Краткое царствованіе сей императрицы, впрочемъ, большихъ перемѣнъ не могло учинить, окромѣ что вывозъ разныхъ драгоцѣнныхъ уборовъ и винъ весьма умножился, и сластолюбіе сіе во всѣ степени людей проникло, умножило нужды, а умножа нужды, умножило исканіе способовъ безъ разбору, дабы оныя наполнить.
Какое тогда состояніе было сына царевича Алексѣя Петровича, по несчастію отца своего, лишеннаго принадлежащаго ему наслѣдія? Онъ былъ въ юныхъ лѣтахъ; о воспитаніи его не помышляли, наслѣдникомъ престола его не признавали, и ниже моленія въ церквахъ о здравіи его было, якобы надлежало о происшедшемъ отъ царскаго корня, и всѣ его поступки надзираемы были.
Дабы наиболѣе надзирать его поступки и примѣчать его слова и движенія, опредѣленъ былъ къ нему младый, умный и честолюбивый человѣкъ, князь Иванъ Алексѣичъ Долгоруковъ. Сей, примѣчая жизнь императрицы Екатерины Алексѣевны и разсуждая, что неуповательно, чтобы двѣ дщери Петра Великаго, герцогиня Анна и цесаревна Елисавета, яко до браку рожденныя, могли на россійскій престолъ, послѣ матери своей, взойти, вмѣсто, чтобъ подъ видомъ служенія князю Петру Алексѣевичу, быть ему предателемъ, разсудилъ сыскать его къ себѣ милость и повѣренность. Въ единый день, нашедъ его единаго, палъ предъ нимъ на колѣни, изъясняя всю привязанность, какую весь родъ его къ дѣду его, Петру Великому, имѣетъ и къ его крови, изъяснилъ ему, что онъ по крови, по рожденію и по полу почитаетъ его законнымъ наслѣдникомъ россійскаго престола, прося, да увѣрится въ его усердіи и преданности къ нему. Таковыя изъясненія тронули сердце младаго, чувствующаго свое несчастіе князя. Тотчасъ довѣренность послѣдовала подозрѣніямъ, а послѣ и совершенная дружба, по крайней мѣрѣ со стороны князя Петра Алексѣича, сихъ младыхъ людей соединила.
Однако князь Меншиковъ, видя себя правителемъ государства и толь близко къ престолу, не могъ осмѣлиться желать оный себѣ приобрѣсти, зная, что никто изъ россіянъ не потерпитъ, чтобъ имѣя еще многихъ царскаго рода[6], онъ могъ, произшедшій изъ низкихъ людей, похитить себѣ престолъ, — обратилъ мысли свои, естли не быть самому государемъ, то учиниться его тестемъ. Князь Петръ Алексѣевичъ, оставленный отъ всѣхъ и непризнанный наслѣдникомъ престола, ему показался быть къ сему удобнымъ орудіемъ. Но прежде онъ хотѣлъ обязаннаго ближнимъ родствомъ вѣнскаго двора мысли о семъ узнать, то-есть, чтобы и оный согласился оставить ему правленіе государства до возрасту императора и дочь свою за онаго выдать. По бывшимъ переговорамъ съ графомъ Вратиславомъ, посломъ цесарскимъ, на все сіе согласіе получилъ, и цесарской дворъ прислалъ 70 тысячъ рублевъ въ подарокъ госпожѣ Крамеръ, камеръ-фрау императрицы Екатерины Алексѣевны, дабы она ее склонила именовать по себѣ наслѣдникомъ князя Петра Алексѣевича. И тако въ семъ случаѣ россійскій престолъ сталъ покупаться, и не близость крови, но избраніе прежде бывшей плѣнницы, внука Петра Великаго и правнука царя Алексѣя Михайловича на престолъ толь знатной имперіи возводило.
Вскорѣ по именованіи своемъ наслѣдникомъ россійскаго престола, князь Петръ Алексѣевичъ, подъ именемъ императора Петра II,....[7] лѣтъ, взошелъ по смерти императрицы Екатерины Алексѣевны. Сила и могущество князя Меншикова умножились; государь былъ въ юныхъ лѣтахъ, а сей вельможа, хотя не былъ именованъ регентомъ, но[8] дѣйствительно таковымъ былъ. А сіе самое уже доказуетъ, колико упалъ духъ благородныхъ. При младенчествѣ царя Іоанна Васильевича, законной властію утвержденному совѣту для управленія во время малолѣтства государева, боярамъ, выбраннымъ изъ среды самихъ ихъ, изъ среды знатнѣйшихъ родовъ государства, повиноваться не хотѣли. И когда въ болѣзни своей царь Іоаннъ Васильевичъ хотѣлъ утвердить престолъ малолѣтнему сыну своему, то, не хотя быть управляемы боярами, сыну государя своего присягать не хотѣли. Во время младенчества самаго Петра Великаго, на случай Нарышкиныхъ негодовали; а се нынѣ изъ подлости происшедшему мужу, безъ всякаго законнаго утвержденія его власти, безспорно повиновались. Да разсудятъ посему, — вѣрность-ли сіе было къ государю, или паденіе духу благороднаго?
Истина заставила меня сіе сказать, но я не могу, поелику мнѣ извѣстно, не похвалить поступокъ к. Меншикова. Онъ честолюбіемъ на мѣсто сіе былъ возведенъ; но управленіе его было хорошо, а паче попеченіе его о воспитаніи и наученіи младаго государя; часы были уставлены для наукъ, для слушанія дѣлъ, для разговоровъ и обласканія первосановниковъ государства и, наконецъ, часы для веселія. И можно сказать, что князь Меншиковъ былъ купно правитель государства и дядька государевъ. Еще бы похвальнѣе его поступокъ былъ, естли бы онъ не имѣлъ собственныхъ своихъ видовъ, а дѣлалъ бы сіе для пользы отечества и въ воздаяніе за то, чѣмъ онъ долженъ Петру Великому, дѣду царствующаго государя. Но онъ не имѣлъ толь героической души, и всѣ мысли его клонились, чтобы обручить дочь свою за младаго государя, что наконецъ, противу самой склонности государя, исполнено имъ было.
Посемъ пріумножилъ свои старанія о воспитаніи и наученіи государя, взялъ его жить въ домъ свой, неотлучно при немъ пребывая и домъ князя Меншикова учинился дворецъ государевъ. Во время сіе содѣлалъ онъ два дѣла, которыя, присоединенныя къ противусклонности государевой обрученія его съ княжною Меншиковою, приключили, наконецъ, паденіе сего вельможи. Первое, былъ при государѣ учитель, родомъ венгерецъ, именемъ Зеикинъ. Сей противенъ учинился владычествующему министру и сего онъ, втайнѣ отъ государя, удалилъ. Хотя молчанію сіе предалъ государь, но не оставилъ подозрѣвать, отъ кого сей его наставникъ былъ удаленъ, не смѣя и вопрошать[9] о немъ, дабы болѣе ему несчастія не приключить. Второе — принесено было отъ купечества нѣсколько тысячъ червонныхъ къ государю, были благосклонно приняты; но тогда случившаяся тутъ сестра государева, принцесса Наталья Алексѣевна, сихъ денегъ себѣ просила. Государь, который весьма любилъ сестру свою, приказалъ ихъ отнести еще тогда, какъ принесшіе ихъ купцы въ прихожей находились. Встрѣтился к. Меншиковъ съ несомыми сими деньгами въ комнату принцессы, ихъ немедленно возвратилъ и, пришедъ въ комнату государеву, представлялъ ему, что таковый, немедленно учиненный даръ принесенныхъ денегъ купцами, показываетъ презрѣніе къ онымъ и можетъ огорчить его подданныхъ. Можетъ быть представилъ ему и правила бережливости, какія Петръ Великій имѣлъ. Сіе огорчило государя и сестру его, а подало случай, наединѣ, любимцу его, князю Ивану Алексѣевичу Долгорукову представить ему, какъ мала его есть власть. Кажется, властолюбіе въ сердцахъ прежде всего родится, а паче въ сердцахъ монаршихъ, и тако сіе оскорбленіе, тѣмъ наивящее, что отмстить за него не могъ, на сердцѣ младаго монарха оставалось.
Однако приличными веселіями и удовольствіями, частыми съѣздами ко двору старался князь Меншиковъ благопристойнымъ образомъ въ праздные часы веселить своего государя и зятя. А примѣръ двора, разливаясь сперва на вельможъ, а потомъ и на другихъ гражданъ, чинилъ, что и они, по мѣрѣ достатка своего, а иногда и свыше, старались сообществомъ веселиться, и простота нравовъ исчезла.
Наконецъ приходило время паденія князя Меншикова, и произошло оно отъ слѣдующаго случая. Сей вельможа, всячески стараясь утѣшить своего государя и укрѣпить движеніемъ и трудами его тѣло, повезъ его со псовою охотою. Гоньба, травля и прочее, что веселитъ въ сей охотѣ, весьма полюбились младому государю. Часто князь Меншиковъ отъѣзжалъ въ мызу свою Оранинъ-боумъ, и случилось, что единожды, въ небытность его въ Петербургѣ, въ пасмурный и холодный день, государь поѣхалъ на поле. По возвращеніи своемъ, нашелъ онъ Меншикова весьма раздраженна сею ѣздою, который съ тою горячностію, каковая можетъ произойти отъ желанія сохранить его здоровье и отъ опасности потерею его лишиться толь великаго союза, ему представлялъ коль неразсудительно было въ пасмурное и холодное время ѣздить и здоровье свое подвергать. Хотя горячи были его изъясненія, но они отъ усердія происходили, однако младый государь ощущалъ только въ нихъ единую горячность и яко нарушеніе почтенія къ себѣ; однако скрылъ и то въ сердцѣ своемъ, и к. Иванъ Алексѣичъ Долгорукій, ищущій погибели Меншикова, дабы самому и родъ свой на ту степень возвести, не оставилъ паче очернить всѣ слова сего вельможи.
Помнится мнѣ, въ іюнѣ мѣсяцѣ поѣхалъ князь Меншиковъ въ мызу свою Оранинъ-боумъ для освященія созданныя имъ церкви. Сей ожидаемый уже давно случай и былъ употребленъ къ погубленію его. Государь, по совѣту к. Ивана Алексѣича Долгорукова, поѣхалъ въ Петергофъ, окруженъ гвардіей, и повелѣно было к. Меншикову сказать, чтобы онъ въ Петергофъ не ѣздилъ, а проѣхалъ бы прямо въ Петербургъ, гдѣ тогда же двору государеву велѣно было изъ дому к. Меншикова выбираться. Тщетно ниспадавшій сей министръ просилъ единыя милости, чтобы видѣть государя и оправданія свои принести; тщетно княжна Катерина Александровна, его дочь, невѣста государева, писала къ великой княжнѣ Натальѣ Алексѣевнѣ, дабы она упросила государя, своего брата, прощеніе родителю ея. Первое, — понеже опасались, чтобъ сохраняемая нѣкая к. Меншиковымъ власть и сильныя его представленія не тронули сердце государево, и ему отказано было; а нелюбимыя невѣсты, отъ которой избавиться хотѣлъ самъ государь, просьбы также дѣйствіе не возымѣли, и князь Меншиковъ, по пріѣздѣ своемъ въ Петербургъ, на завтрее былъ арестованъ и сосланъ въ ссылку. Тако ниспалъ сей пышный вельможа, примѣръ перемѣны и непостоянства щастія, изъ низкаго состоянія почти до трона дошедшій, и паки въ низость и нещастіе ввергнутый.
Посемъ Петръ Вторый началъ править самъ государствомъ, если можно назвать правленіемъ правленіе юноши государя. Князь Иванъ Алексѣичъ Долгоруковъ, другъ и наперсникъ государевъ, толь ему любимый, что даже на одной постелѣ съ нимъ сыпалъ, всемогущій учинился. Пожалованъ немедленно былъ въ оберъ-камеръ-геры, возложена на него была андреевская лента, пожалованъ въ капитаны гвардіи Преображенскаго полку гренадерской роты и всѣ родственники его были возвышены, правя по изволеніямъ ихъ всѣми дѣлами имперіи.
Престали науки государевы; министры лишь для виду были допускаемы; все твердое и полезное отгнались отъ двора, и пользуяся склонностію государевой къ охотѣ, она всѣхъ важныхъ упражненій мѣсто заняла. Однако, что погубило князя Меншикова, то не устрашило Долгорукихъ; они употребили стараніе, дабы имъ родственницу свою, княжну Екатерину Алексѣевну, дочь князя Алексѣя Григорьевича, сестру же князя Ивана Алексѣича, за государя обручить. И въ семъ обрученіи нѣчто странное было, ибо хотя обрученіе сіе было въ присутствіи всѣхъ и всего двора, но во время обрученія государь и его невѣста были окружены Преображенскаго полку гренадерами, которые кругъ ихъ, подъ начальствомъ своего капитана, князя Ивана Алексѣича Долгорукова, батальонъ каре составляли.
Князь Иванъ Алексѣичъ Долгоруковъ былъ молодъ, любилъ распутную жизнь, и всѣми страстями, каковымъ подвержены молодые люди, неимѣющіе причины обуздывать ихъ, былъ обладаемъ. Пьянство, роскошъ, любодѣяніе и насиліе мѣсто прежде бывшаго порядка заступили. Въ примѣръ сему, ко стыду того вѣка, скажу, что слюбился онъ, или лучше сказать, взялъ на блудодѣяніе себѣ, между прочими, жену К. Н. Г. Т., рожденную Головкину, и не токмо безъ всякой закрытности съ нею жилъ, но при частыхъ съѣздахъ у К. Т. съ другими своими младыми сообщниками пивалъ до крайности, бивалъ и ругивалъ мужа, бывшаго тогда офицеромъ кавалергардовъ, имѣющаго чинъ генералъ-маіора и съ терпѣніемъ стыдъ свой отъ прелюбодѣянія своей жены сносящаго[10]. И мнѣ самому случилось слышать, что единожды бывъ въ домѣ сего князя Трубецкаго, по исполненіи многихъ надъ нимъ ругательствъ, хотѣлъ наконецъ его выкинуть въ окошко, и если бы Степанъ Васильичъ Лопухинъ, свойственникъ государевъ по бабкѣ его Лопухиной, первой супруги Петра Великаго, бывшій тогда камеръ-юнкеромъ у двора и въ числѣ любимцевъ князя Долгорукова, сему не воспрепятствовалъ, то бы сіе исполнено было. Но любострастіе его одною или многими не удовольствовалось; согласіе женщины на любодѣяніе уже часть его удовольствія отнимало, и онъ иногда пріѣзжающихъ женщинъ изъ почтенія къ матери его, затаскивалъ къ себѣ и насиловалъ. Окружающіе его однородцы и другіе младые люди, самымъ распутствомъ дружбу его пріобрѣтшіе, сему примѣру подражали, и, можно сказать, что честь женская не менѣе была въ безопасности тогда въ Россіи, какъ отъ турковъ во взятомъ градѣ. Привычка есть и къ преступленіямъ, а сей былъ первый шагъ, которымъ жены выступили изъ скромности и тихова житія, которое отъ древнихъ нравовъ онѣ еще сохраняли.
Отецъ его, князь Алексѣй Григорьевичъ, человѣкъ посредственнаго разума и единственно страстенъ къ охотѣ — для коронаціи государей (siс) всегда бываютъ въ Москвѣ — то послѣ оной и присовѣтовалъ ему тамъ утвердить свое житіе, оставя навсегда Петербургъ. Пріѣхалъ дворъ въ Москву, но распутство непрестало; по мѣсяцу и по два отлученіе государево для ѣзды съ собаками остановило теченіе дѣлъ; сила единаго рода учинила, что только искатели въ ономъ чины и милости получали, а другіе ужъ и къ грабежу народа приступали. Желаніе угодить роскошнымъ Долгорукимъ юношамъ, пиры со всею знаемою для нихъ роскошью дѣлали.
Воззримъ теперь, какія были сіи ѣзды государевы на охоту и какія были тамъ упражненія; ибо примѣръ двора великое дѣйствіе надъ образомъ мысли и всѣхъ подданныхъ имѣетъ. Ѣздилъ государь въ Боровскомъ, Коломенскомъ и другихъ уѣздахъ иногда и по мѣсяцу, ежедневно, не взирая ни на сырую погоду, ни на холодъ. Ѣзда съ собаками была отъ утра до вечера. Окромѣ что охота государева, при которой и сокольники находились и всѣ придворные, которые по неволѣ должны были охотниками сдѣлаться, во всей Россіи собранные знаемѣйшіе охотники дворяне, имѣли позволеніе быть при охотѣ государевой, то коль сіе должно было составить великую толпу людей и коликое множество собакъ. Всякій изъ сего себѣ представить можетъ, пощажены ли были тогда поля съ хлѣбомъ, надежда земледѣльца; стада скота хотя и отгонялись, но не могли ли иногда съ сею толпою собакъ встрѣтиться. А окружающіе государя вельможи, которые были тогда же и охотники, для удовольствія своего не представляли младому и незнающему государю, колико таковыя ѣзды вредъ земледѣлію наносятъ. Иззябши возвращался государь вечеру на квартеру; тутъ встрѣчала его невѣста, его княжна Долгорукова, со множествомъ женъ и дѣвицъ, и балъ начинался, который иногда гораздо поздно въ ночь былъ продолженъ. Младыя государева лѣта отъ распутства его сохраняли, но подлинно есть, что онъ былъ веденъ, чтобы со временемъ въ распутство впасть; а до тѣхъ мѣстъ любимецъ его к. Иванъ Алексѣевичъ Долгоруковъ, всѣмъ самъ пользовался, и утружденнаго охотою государя принуждалъ по неволѣ представляемыя ему веселія вкушать.
Наконецъ возвратился государь въ Москву изъ Коломенскаго уѣзду; новыя началися веселія: ежедневно медвѣжья травля, сажаніе зайцевъ, кулашные бои; съ веселіями придворными всѣ часы жизни его занимали, даже какъ простудяся занемогъ воспою; въ девятый день скончался и вся надежда Долгорукихъ, яко скудельный сосудъ о твердый камень сокрушилась. Осталось токмо памяти сего царствованія, что неисправленная грубость съ роскошью и съ распутствомъ соединилась. Вельможи и вышніе впали въ роскошъ, а жены стыдъ, толь украшающій ихъ полъ, стали оный забывать, а нижніе граждане пріобыкли льстить вельможамъ.
Однако по смерти Петра Втораго никого не было назначеннаго къ принятію россійскаго престола. Первостепенные вельможи собрались, дабы учинить важное рѣшеніе, кого во владыки толь великой части свѣта возвести. Коль ни дерзки, коль ни самолюбивы, однако не смѣли безъ взятія мнѣнія отъ именитѣйшихъ благородныхъ сего рѣшить. Разныя мнѣнія были подаваны. Иные представляли, что какъ вторая супруга Петра Великаго уже царствовала надъ Россіею, то надлежитъ взять изъ монастыря первую супругу Петра Великаго, и оную на престолъ возвести. Другіе представляли, что есть въ живыхъ двѣ дочери Петра Великаго, принцесса Анна (??), въ супружествѣ за герцогомъ Голштинскимъ, и принцесса Елисавета въ дѣвицахъ, и хотя онѣ и прежде браку рождены, но какъ уже законными признаны, то рожденіе ихъ не препятствуетъ взойти на россійскій престолъ. Третіи представляли принцессу Екатерину, герцогиню Мекленбургскую, старшую дочь царя Іоанна Алексѣевича. Наконецъ четвертые принцессу Анну, вдовствующую герцогиню Курляндскую.
Уже собиравшіеся вельможи предопредѣлили великое намѣреніе, ежели бы самолюбіе и честолюбіе оное не помрачило, то есть учинить основательные законы государству и власть государеву сенатомъ или парламентомъ ограничить. Но засѣданіе въ сенатѣ токмо нѣсколькимъ родамъ предоставили; тако уменьшая излишнюю власть монарха, предавали ее множества вельможамъ со огорченіемъ множества знатныхъ родовъ, и, вмѣсто одного, толпу государей сочиняли. Сіи вельможи прияли въ разсужденіе разныя выше предложенныя мнѣнія о наслѣдствѣ престола. Были многіе и дальновиднѣйшіе, которые желали возвести царицу Евдокію Ѳедоровну на россійскій престолъ, говоря, что какъ она весьма слабымъ разумомъ одарена, то силѣ учрежденнаго Совѣта сопротивляться не можетъ, а чрезъ сіе дастъ время утвердиться постановляемымъ узаконеніямъ въ предосужденіе власти монаршей. Но на сіе чинены были слѣдующія возраженія: что законъ препятствуетъ санъ монашескій, хотя и по неволѣ возложенной, съ нея снять, и что она, имѣвши множество родни Лопухиныхъ, къ коимъ весьма была привязана, родъ сей усилится, и можетъ для счастія своего склонить ее разрушить предполагаемыя постановленія. Дочерей Петра Великаго, яко незаконнорожденныхъ, отрѣшили. Принцессу Екатерину Іоанновну, герцогиню Мекленбургскую отрѣшили ради безпокойнаго нрава ея супруга и что Россія имѣетъ нужду въ покоѣ, а не мѣшаться въ дѣла сего герцога, по причинѣ его несогласія съ его дворянствомъ. И наконецъ думая, что толь знатное и нечаянно предложенное наслѣдство герцогинѣ Аннѣ Ивановнѣ, заставитъ искренно наблюдать полагаемыя ими статьи; а паче всего склонилъ всѣхъ на избраніе сіе князь Василій Лукичъ Долгоруковъ, который къ ней особливую склонность имѣлъ и, можетъ быть, мнилъ, отгнавъ Бирона, его мѣсто заступить. Всѣ сіи на сіе согласилися и онъ самъ посланъ былъ съ пунктами призывать ее на престолъ россійскій, если будетъ обѣщаться и подпишетъ сіи предъ установляемые законы.
Герцогиня Анна не отреклася подписать уменьшающія россійскаго императора власть статьи, которыя ее возводили изъ герцогинь курляндскихъ въ россійскія императрицы и, поѣхавъ изъ Митавы, не доѣхавъ до Москвы за семь верстъ, остановилась въ селѣ Всесвяцкомъ, принадлежащемъ царевичу Грузинскому, въ его домѣ, во ожиданіи пріуготовленія торжественнаго ея вшествія въ Москву. А тогда же было дано дозволеніе всѣмъ благороднымъ пріѣзжать въ оное село для принесенія своего поздравленія государынѣ. Долгорукіе знали, что множество благородныхъ были весьма недовольны учиненными ими статьями, которыя въ руки нѣкоторыхъ родовъ всю власть правительства вручали, и, сего ради, имѣли великую осторожность, дабы кто какой записки, подходя къ рукѣ, не подалъ, и, сего ради, всегда кто изъ Долгорукихъ стоялъ возлѣ государыни, повелѣвая всѣмъ, подходящимъ къ рукѣ, имѣть руки назади, не принимая руку монаршу на свою, какъ сіе обыкновенно есть.
И подлинно, еще прежде пріѣзда въ Москву императрицы Анны, извѣстно было Долгорукимъ и другимъ, что нѣкоторымъ уменьшеніе власти монаршей противно было, яко сіе оказалось, что Павелъ Ивановичъ Егузинскій, генералъ-прокуроръ, зять же канцлера Гаврила Ивановича Головкина, послалъ тайно отъ себя офицера Петра Спиридоновича Сумарокова съ письмомъ, увѣщающимъ герцогиню Курляндскую не подписывать посланныя къ ней съ князь Василіемъ Лукичемъ пункты. Сіе письмо было онымъ княземъ Долгоруковымъ поймано, и онъ посланнаго немилосердо самъ билъ; о такомъ писаніи сообщилъ въ московской вельможъ совѣтъ, который и намѣрялся Павла Ивановича немедленно казнить; но предложенія князь Григорія Алексѣевича Долгорукова (зачеркнуто: «превозмогло»), чтобъ таковую счастливую перемѣну кровію подданнаго не обагрять, и онъ, впредь до рѣшенія, посаженъ былъ подъ жестокую стражу.
Сказалъ я уже выше, что духъ благородной гордости и твердости упалъ въ сердцахъ знатнорожденныхъ россіанѣхъ; и тако, хотя великая часть ощущала неудовольствіе, но никто ни къ чему смѣлому приступити не дерзалъ. Однако, естли не точно пользою отечества побуждены, то собственными своими видами, нашлися такіе, которые предпріяли разрушить сіе установленіе. Ѳеофанъ Прокоповичъ, архіепископъ Новгородскій, мужъ исполненный честолюбія, хотѣлъ себѣ болѣе силы и могущества пріобрѣсти; Василій Никитичъ Татищевъ, человѣкъ разумный и предпріятельный, искалъ своего счастія; князь Антіохъ Дмитріевичъ, человѣкъ ученый, предпріятельный, но бѣдный, по причинѣ перворожденія брата своего князя Дмитрія Дмитріевича, искалъ себѣ и почестей и богатства, которое и надѣялся симъ чрезъ умыселъ свой противу установленія получить и тѣмъ достигнуть еще до желанія его жениться на княжнѣ Варварѣ Алексѣевнѣ Черкасской, дочери и наслѣдницѣ князь Алексѣя Михайловича Черкасскаго, богатѣйшаго изъ россійскихъ благородныхъ. Сіи три, связанные дружбою, разумомъ и своими видами, учинили свое расположеніе для разрушенія сдѣланнаго Долгорукими узаконенія. Они, во-первыхъ, открылись въ семъ князь Алексѣю Михайловичу Черкасскому, человѣку, весьма недовольному Долгорукими, а паче за причиненныя ими оскорбленія князь Никитѣ Юрьевичу Трубецкому, его шурину. Сей человѣкъ, молчаливый, тихій, коего разумъ никогда ни въ великихъ чинахъ не блисталъ, но повсюду являлъ осторожность, не вошелъ точно самъ въ сей умыселъ, а довольствовался токмо стараться о мнѣніяхъ подданныхъ императрицѣ сообщить. Сіе онъ исполнилъ чрезъ свояченицу свою, Прасковью Юрьевну Салтыкову, супругу Петра Семеновича; но Салтыковы нѣсколько въ свойствѣ съ императрицею. Сія жена хитрая и нашла способъ, бывъ при надзираемой императрицѣ, наодинѣ ей записку о начинающихся намѣреніяхъ сообщить.
Однако воспослѣдовала коронація и императрица Анна Іоанновна, не яко самодержавная, но яко подчиненная нѣкіимъ установленіямъ, была коронована. Долгорукіе и ихъ сообщники нѣсколько успокоились, мня, что сила клятвы, учиненной императрицею при коронаціи, воздержитъ ее сдѣлать какую перемѣну. Тщетная надежда. Императрица послѣ коронаціи своей не столь стала наблюдаема, а потому о продолженіи умыслу возвратить ей самодержавство удобнѣе извѣстія получала, а Прокоповичъ и Кантемиръ, сочиня челобитную отъ всѣхъ гражданъ, наспѣхъ, множеству недовольныхъ дали ее подписать и наконецъ вдругъ въ назначенный день, подъ предводительствомъ князя Черкасскаго, представъ на аудіенцію къ императрицѣ, подали ей челобитную, по прочтеніи которой, яко снисходя на желаніе народное, подписанные пункты были принесены, ею самою были разодраны, она самодержавной учинилась, а вскорѣ несчастіе Долгорукихъ послѣдовало.
Обстоятельства сіи, хотя казались бы и несовмѣстны съ описаніемъ состоянія нравовъ, однако естли кто прилежно разсмотритъ оные, то умоначертаніе народное и премѣны мыслей ясно усмотритъ; и такъ можно сказать, что бываемыя премѣны въ государствахъ всегда суть соединены съ нравами и умоначертаніемъ народнымъ. Воззримъ же теперь, какъ при правленіи сея императрицы наивяще упала твердость въ сердцахъ и какъ роскошъ наиболѣе стала вкореняться, а для показанія сего надлежитъ разсмотрѣть, во-первыхъ, обычаи самой сей императрицы, второе — обычаи ея любимца Бирона, послѣ бывшаго герцогомъ Курляндскимъ, и его могущество, — и третье, состояніе двора; и какія были сдѣланы при сей государынѣ учрежденія въ разсужденіи великолѣпности онаго.
Императрица Анна не имѣла блистательнаго разума, но имѣла сей здравый разсудокъ, который тщетной блистательности въ разумѣ предпочтителенъ. Съ природы нраву грубаго, отчего и съ родительницею своею въ ссорѣ находилась и ею была проклята, какъ мнѣ извѣстно сіе по находящемуся въ архивѣ Петра Великаго одному письму отъ ея матери, отвѣтственному на письмо императрицы Екатерины Алексѣевны, чрезъ которое она прощаетъ дочь свою, сію императрицу Анну. Грубый ея природный обычай не смягченъ былъ ни воспитаніемъ, ни обычаями того вѣка, ибо родилась во время грубости Россіи, а воспитана была и жила тогда, какъ многія строгости были оказуемы; а сіе учинило, что она не щадила крови своихъ подданныхъ и смертную мучительную казнь безъ содроганія подписывала; а можетъ статься и еще къ тому была побуждаема и любимцемъ своимъ Бирономъ. Не имѣла жадности къ славѣ и потому новыхъ узаконеній и учрежденій мало вымышляла, но старалась старое учрежденное въ порядкѣ содержать. Довольно для женщины прилежна въ дѣлахъ и любительница была порядку и благоустройства, ничего спѣшно и безъ совѣту искуснѣйшихъ людей государства не начинала, отчего всѣ ея узаконенія суть ясны и основательны. Любила приличное великолѣпіе императорскому сану, но толико, поелику оно сходственно было съ благоустройствомъ государства. Не можно оправдать ее въ любострастіи, ибо подлинно, что бывшій у нея гофмейстеромъ Петръ Михайловичъ Бестужевъ имѣлъ участіе въ ея милостяхъ, а потомъ Биронъ и явно любимцемъ ея былъ, но наконецъ при старости своихъ лѣтъ является, что она его болѣе яко нужнаго друга себѣ имѣла, нежели какъ любовника.
Сей любимецъ ея Биронъ, возведенный ею въ герцоги Курляндскіе, при россійскомъ же дворѣ имѣющій чинъ оберъ-камергера, былъ человѣкъ, рожденный въ низкомъ состояніи въ Курляндіи, и сказываютъ, что онъ былъ берейторъ, которая склонность его къ лошадямъ до смерти его сохранялась. Впрочемъ былъ человѣкъ, одаренный здравымъ разсудкомъ, но безъ малѣйшаго просвѣщенія, гордъ, золъ, кровожаждущъ и непримирительный злодѣй своимъ непріятелямъ. Однако касающе до Россіи, онъ никогда не старался во время жизни императрицы Анны что либо въ ней пріобрѣсти, и хотя въ разсужденіи Курляндіи снабжалъ ее сокровищами россійскими, однако зная, что онъ тамъ отъ гордаго курляндскаго дворянства ненавидимъ, и что онъ инако, какъ сильнымъ защищеніемъ Россіи не можетъ сего герцогства удержать, то и той пользы пользамъ Россіи подчинялъ. Впрочемъ былъ грубъ, яко свидѣтельствуетъ единый его поступокъ, что ѣздивъ на малое время къ границамъ Курляндіи и нашедъ мосты худы, отчего и карета его испортилась, призвавъ сенаторовъ, сказалъ, что онъ ихъ вмѣсто мостовинъ велитъ для исправленія мостовъ положить. Сіе перваго правительства присутствующіе, правительство, къ которому Петръ Великій толикое почтеніе имѣлъ, принуждены были отъ любимца чужестранца вытерпѣть безмолвственно. Толико уже упала твердость въ сердцахъ россіянъ.
Правленіе императрицы Анны было строгое, а иногда и тиранническое. За самыя малѣйшія дѣла сажали въ тайную канцелярію, и въ стѣнѣ содѣланныя казармы Петербургской крѣпости не довольны были вмѣстить сихъ несчастныхъ; казни были частыя, яко Долгорукіе, бывъ прежде за тщаніе ихъ ограничить власть монаршу, были сосланы, а потомъ за ту же вину изъ Сибири привезены и переказнены въ Шлюсембурхѣ, а бывшій и не сосланъ князь Григорій Ѳедоровичъ (Серг. Григ.?) Долгоруковъ, назначенный уже въ польское посольство, за то, что увѣдано было, что Долгоруковы князь Алексѣй Григорьевичъ съ сыномъ и другіе сочинили духовную, которой якобы при смерти своей Петръ Второй признавалъ, что имѣлъ сообщеніе съ княжною Екатериною Алексѣевною и оставлялъ ее беременну, и сего ради, оказывалъ свое желаніе возвести ее на престолъ, — духовную сію переписывалъ, но тогда же, силою своихъ представленій учинилъ сіе безумное сочиненіе, безчещущее и княжну Долгорукову безъ всякія пользы, уничтожить, также смертную казнь токмо за переписку претерпѣлъ и учиненъ былъ указъ, дабы Долгорукихъ не производить. Было гоненіе и на родъ Голицыныхъ. Князь Дмитрій Михайловичъ, человѣкъ разумнѣйшій того вѣка, былъ сосланъ въ ссылку, и напрасное его осужденіе довольно видно по самому манифесту его сосланія. Дѣти его, князь Сергій Дмитріевичъ, дабы отдалить его отъ двора, посланъ былъ въ Казань губернаторомъ, а князь Алексѣй Дмитріевичъ, бывшій тогда уже штатскимъ дѣйствительнымъ совѣтникомъ, посланъ нижнимъ офицеромъ въ Кизляръ. Князь Петръ Михайловичъ Голицынъ, который и услуги Бирону показалъ, безъ всякаго суда изъ камеръ-геровъ посланъ былъ въ Нарымъ въ управители; а наконецъ Артемій Петровичъ Волынскій, оберъ-егеръ-мейстеръ, по единой его ссорѣ и непріязни Бироновой, былъ съ принужденіемъ въ томъ воли самой государыни, мучительными пытками пытанъ, а потомъ казненъ. Дѣло его толь мало доводило его до какого наказанія, что мнѣ случилось слышать отъ самой нынѣ царствующей императрицы, что она прочетши его съ прилежностію, запечатавъ, отдала въ Сенатъ, съ надписаніемъ, дабы наслѣдники ея прилежно прочитывали оное, и остерегались бы учинить такое неправосудное безчеловѣчіе.
Но можно сказать съ единымъ стихотворцемъ:
«На пышные верхи громъ чаще ударяетъ».
Хотя трепеталъ весь дворъ, хотя не было ни единаго вельможи, который бы отъ злобы Бирона не ждалъ себѣ несчастія, но народъ былъ порядочно управляемъ: не былъ отягощенъ налогами, законы издавались ясны, а исполнялись (стр.) въ точности; страшились вельможи подать какую причину къ несчастію своему, а не бывъ ими защищаемы, страшились и судьи что неправое сдѣлать, или здоимству коснуться. Былъ уставленъ Кабинетъ, гдѣ безъ подчиненія и безъ робости, одинъ другому каждый мысли свои изъяснялъ и осмѣливался самой государыни при докладахъ противурѣчить; ибо она не имѣла почти никогда пристрастія то или другое сдѣлать, но искала правды. И такъ, по крайней мѣрѣ лесть въ таковыхъ случаяхъ отогнана была; да можно сказать, и не имѣла она льстецовъ изъ вельможей, ибо просто послѣдуя законамъ, дѣла надлежащимъ порядкомъ шли. Лѣта же ея и болѣзни ей не оставляли время что другое предпріимать. Чины и милости всѣ по совѣту, или лучше сказать, по изволенію Бирона, герцога Курляндскаго, истекали; имѣла она для своего удовольствія нѣсколько женщинъ, а именно княгиню Аграфену Александровну Щербатову, къ которой, какъ по веселому ея нраву, такъ и по другимъ причинамъ, привязана была; Анну Ѳедоровну Юшкову и Маргариту Ѳедоровну Манахиню, которыхъ еще императрица знала въ молодости своей, когда онѣ были при дворѣ простыми дѣвушками. Любила шутовъ и дураковъ и были при ней: князь Никита Ѳедоровичъ Волконскій, Балакиревъ и князь Михайло Голицынъ, которые иногда и съ больными (siс) есть, шутками ее веселили. Се вящій знакъ деспотичества, что благороднѣйшихъ родовъ люди въ толь подлую должность были опредѣлены. Но вмѣсто ея, всѣ вельможи дрожали передъ Бирономъ; единый взглядъ его благороднѣйшихъ и именитѣйшихъ людей въ трепетъ приводилъ; но толь былъ грубъ и неприступенъ, что ниже и лести мѣста давалъ. Однако были нѣкоторые преданные, то-есть, графъ Остерманъ, котораго онъ другомъ почиталъ и уважалъ его по дѣламъ, принимая отъ него совѣты, и князь Александръ Борисовичъ Куракинъ, оберъ-шталмейстеръ, угождалъ ему лошадьми; яко умный человѣкъ, льстилъ ему словами, и яко веселый веселилъ иногда и государыню своими шутками, и часто содѣланныя имъ въ пьянствѣ продерзости, къ чему онъ склоненъ былъ, ему прощались; Петръ Ѳедоровичъ Балкъ шутками своими веселилъ государыню и льстилъ герцогу, но ни въ какія дѣла впущенъ не былъ.
Сказалъ уже я выше, что императрица Анна Ивановна любила приличное своему сану великолѣпіе и порядокъ, и тако дворъ, который еще никакого учрежденія не имѣлъ, былъ учрежденъ, умножены стали придворные чины, сребро и злато на всѣхъ придворныхъ заблистало, и даже ливрея царская сребромъ была покровенна; уставлена была придворная конюшенная канцелярія и экипажи придворные все могущее блистаніе того времени возъимѣли. Итальянская опера была выписана и спектакли начались, такъ какъ оркестръ и камерная музыка. При дворѣ учинились порядочныя и многолюдныя собранія, балы, торжества и маскарады.
А все вышеписанное и показуетъ, какіе шаги обстоятельствами правленія и примѣрами двора злые нравы учинили. Жестокость правленія отняла всю смѣлость подданныхъ изъяснять свои мысли, и вельможи учинились не совѣтниками, но дакальщиками государевыми и его любимцевъ во всѣхъ такихъ дѣлахъ, въ которыхъ имѣли причину опасаться противурѣчіемъ своимъ неудовольствіе приключить; любовь къ отечеству убавилась, а самство и желаніе награжденій возрасло. Великолѣпіе, введенное у двора, понудило вельможъ, а подражая имъ и другихъ умножить свое великолѣпіе. Оно уже въ платьяхъ, столахъ и другихъ украшеніяхъ начинало изъ мѣры выходить, такъ что самою императрицею Анною примѣчено было излишнее великолѣпіе и изданнымъ указомъ запрещено было ношеніе золота и серебра на платьѣ, а токмо позволено было старое доносить, которыя платья и были запечатаваны.
Но тщетное приказаніе, когда самъ дворъ, а паче тогда по причинѣ сыновей герцога Курляндскаго, людей молодыхъ, въ сей роскошъ впалъ. Не токмо сей роскошъ видѣнъ былъ на торжественныхъ одѣяніяхъ придворныхъ и другихъ чиновъ людей, но даже мундиры гвардіи офицеровъ оный ощущали; а паче мундиры конной гвардіи, которые тогда были синіе, съ красными обшлагами, выкладенные петлями и по швамъ широкимъ золотымъ галуномъ. Многіе изъ знатныхъ людей стали имѣть открытые столы, яко фельдмаршалъ графъ Минихъ, вице-канцлеръ графъ Остерманъ, хотя впрочемъ весьма умѣренно жилъ, Гаврила Ивановичъ Головкинъ, генералъ-адмиралъ графъ Николай Ѳедоровичъ Головинъ и другіе. Число разныхъ винъ уже умножилось и прежде незнаемыя шампанское, бургунское и капское стало привозиться и употребляться на столы.
Уже вмѣсто сдѣланныхъ изъ простаго дерева меблей стали не иныя употребляться какъ аглинскія, сдѣланныя изъ краснаго дерева мегагеня; домы увеличились, и вмѣсто малаго числа комнатъ уже по множеству стали имѣть, яко свидѣтельствуютъ сіе того времени построенныя зданія; зачали домы сіи обивать штофными и другими обоями, почитая неблагопристойнымъ имѣть комнаты безъ обои; зеркалъ, которыхъ сперва весьма мало было, уже во всѣ комнаты и большія стали употреблять. Экипажи тоже великолѣпіе возчувствовали и экипажи, богатыя, позлащенныя кареты, съ точеными стеклами, обитыя бархатомъ, съ золотыми и серебряными бахрамами; лучшія и дорогія лошади; богатыя, тяжелыя и позлащенныя и посребренныя шоры съ кутасами шелковыми и съ золотомъ или серебромъ, также богатыя ливреи стали употребляться. А паче таковой роскошъ былъ видѣнъ, ибо онъ по приказанію учиненъ, во время свадьбы принцессы Анны Мекленбургской, племянницы императрицыной, за принца Антона Ульриха Брауншвейскаго.
Всякій роскошъ приключаетъ удовольствіе и нѣкоторое спокойствіе, а потому и пріемлется всѣми съ охотою и по мѣрѣ пріятности своей распространяется. А отъ сего великихъ принимая малыя повсюдова онъ началъ являться. Вельможи, проживаясь, привязывались болѣе ко двору, яко ко источнику милостей, а нижніе къ вольможамъ для той же причины.
Исчезла твердость, справедливость, благородство, умѣренность, родство, дружба, приятство, привязанность къ божію и къ гражданскому закону и любовь къ отечеству; а мѣста сіи начинали занимать: презрѣніе божественныхъ и человѣческихъ должностей, зависть, честолюбіе, сребролюбіе, пышность, уклонность, раболѣпность и лесть, чѣмъ каждый мнилъ свое состояніе сдѣлать и удовольствовать свои хотѣніи. Однако между множества людей оставалось еще великое число, которые не бывъ толь близко у двора, сохраняли древнюю строгость нравовъ; и правосудіе, если не по склонности, но по крайней мѣрѣ, по страху казней, исполняемое еще въ довольно равновѣсіи вѣсы свои сохраняло. При таковыхъ обстоятельствахъ (по краткомъ правленіи принцесы Анны, вмѣсто сына Іоанна Брауншвейскаго, именованнаго наслѣдникомъ имперіи умирающею императрицею Анною) принцесса Елизавета, дщерь Петра Великаго и императрицы Екатерины, взошла на россійскій престолъ.
Примѣчанія[править]
- ↑ Текст примечания отсутствует. — Примѣчаніе редактора Викитеки.
- ↑ Следующія слова въ подлинникѣ зачеркнуты: «до тѣхъ мѣстъ никогда оно въ подданных до излишности не дойдетъ»
- ↑ Въ подлинникѣ зачеркнуто: «Тако вельможи начали въ водить сластолюбіе, благопристройность, спокойствіе грацкой жизни, и наконецъ сластолюбіе, и....»
- ↑ Противъ этого мѣста стариннымъ почеркомъ, но не рукою кн. Щербатова, карандашомъ, на рукописи замѣчено: «крайне замѣчательно». Ред.
- ↑ Зачеркнуто: «никогда, но…». Ред.
- ↑ Зачеркнуто: «его изъ подлости происшедшаго самодержцемъ своимъ приз.». Ред.
- ↑ Пропускъ въ подлинникѣ.
- ↑ Въ подлинникѣ зачеркнуто: «прямо былъ». Ред.
- ↑ Зачеркнуты слова: «о семъ».
- ↑ Подъ выставленными буквами авторъ разумѣетъ графиню Настасью Гавриловну Головкину († 1735 г.), дочь государственнаго канцлера гр. Гавріила Ивановича Головкина († 1734 г.), бывшую въ замужествѣ за княземъ Никитою Юрьевичемъ Трубецкимъ, впослѣдствіи генералъ-фельдмаршаломъ. См. его записки въ «Русской Старинѣ», т. I, стр. 9 и 10. Ред.