СТАРИКЪ.
Жилъ-былъ старикъ со старухой; у нихъ не было дровъ. Старуха и посылаетъ его за дровами. Вотъ онъ и поѣхалъ. Нарубилъ дровъ, нашелъ одно бревно въ лѣсу, началъ его колоть; возился, возился, никакъ не можетъ расколоть. «Ахъ, чортъ возьми», говоритъ. Только онъ сказалъ, выскочилъ чертёнокъ: на что ты меня, дѣдушка, зовешь?—«Вотъ, говоритъ, надо расколоть дерево.»—Ты бы, дѣдушка, клинъ вбилъ!—Тотъ вбилъ клинъ и раскололъ. Чертёнокъ взялъ руками въ расколотое мѣсто, хотѣлъ его разорвать. Старикъ выдернулъ клинъ, у чертёнка руки придавило. Отпусти меня; я, говоритъ, дамъ тебѣ ружье-самострѣлъ: какая бы ни была птица, всякую застрѣлишь.—«Мало», говоритъ старикъ.—Дудку, говоритъ, еще дамъ: какъ свиснешь, всѣ плясать будутъ.—Вотъ свиснулъ этотъ чертёнокъ; на его свистъ явился другой чертёнокъ. Онъ велѣлъ ему принести дудку и ружье. Чертёнокъ принесъ; мужикъ взялъ, давай играть на дудкѣ: чертёнокъ весь заскакалъ, руки ему до крови изодрало. «Дѣдушка, говоритъ, пусти пожалуста!» Мужикъ отпустилъ его.
Пошелъ мужикъ съ дудкой и съ ружьемъ. Видитъ птичку; онъ выстрѣлилъ: птичка упала въ рѣпейникъ. Только у рѣпейника шелъ дьякъ; онъ и говоритъ ему: «достань-ка птичку изъ рѣпейника.» Только дьякъ зашелъ въ рѣпейникъ, онъ заигралъ въ дудку: дьякъ заплясалъ, весь рѣпьемъ искололся, плачетъ да скачетъ. Однако старикъ сжалился, бросилъ играть. Дьякъ ушелъ и сталъ жаловаться. Мужика присудили повѣсить на висѣлицѣ; схватили его и повели вѣшать; а онъ дудку съ собой носитъ. Привели его на поле, стали вѣшать. Онъ вынулъ дудку и давай играть; всѣ стали плясать; онъ ихъ измучилъ; до того плясали, что отъ устали попадали на земь. Царь за это его и простилъ.
