Серенький, тёплый майский день освещал землю. День был воскресный. Сад нашей гимназии только что оделся зеленью.
Я помню очень хорошо тот год. Мне исполнилось одиннадцать лет, а человечество считало тогда 1840 год от Рождества Христова. Я был гимназистом и большим словесником; мои сочинения считались бесспорно лучшими, а грамматические сведения безупречными.
Удивительное подходило тогда время преобразования наших грамматик, к выгоде или невыгоде учившихся — не знаю. Верно только то, что прежде, когда учились по краткой грамматике Греча, писали гораздо правильнее, чем стали писать позже, когда краткими грамматиками — а им нет числа — стали называть книжки весьма почтенного объёма.
В те дни существовали для нас, как и теперь, предлоги, союзы, наречия, местоимения и проч., но не было и в помине подразделений их на: обстоятельств, подлинности, меры, относительные, определительные, указательные и — как их там всех называют. Уже тогда, впрочем, у Востокова явились мелкие систематизации.
Одних союзов у него не перечесть! Разделительные, вопросительные, изъяснительные, сравнительные, условные, предположительные, уступительные, противительные, винословные, заключительные, повторительные, двойные, одинокие, — ведь тут за деревьями лесу не видно и изучающий должен был сердиться и бранить свой родной, столь могущественный язык. Мы стали писать гораздо хуже наших предшественников, мы перестали любить занятие родным языком и, наконец, незаметно утрачивали музыку, душу языка из-за целого ряда холодных форм и их изменений.