Виновники пожара Москвы в 1812 г. (Шмидт)/1912 (ВТ:Ё)/Глава 3

Виновники пожара Москвы в 1812 г.
автор Г. Шмидт (1880—1819), переводчик неизвестен

Оригинал: нем. Die Urheber Des Brandes Von Moskau Im Jahre 1812. — См. Оглавление. Перевод опубл.: 1912. Источник: Г. Шмидт. Виновники пожара Москвы в 1812 г. — Рига, 1912.

Третья глава Участие великой армии

Отрадным признаком любви французских офицеров к правдивому изложению событий является то, что многие из них в своих мемуарах признаются: когда получились первые известия о пожарах, мы подумали, что они происходят от неосторожности и легкомыслия наших солдат^[1]. Правда, эти предположения могли едва ли основываться на опытах, которые можно было сделать в Можайске и сёлах, лежащих по пути в Москву; они тоже, конечно, сгорели и не одни только неосторожность и легкомыслие были виною этого; но с Москвою было дело совершенно иное: здесь надеялся французский солдат после долговременной нужды получить наконец спокойствие и отдых, тем более что ему это определённо было обещано Наполеоном. Москва должна была (после того как её нашли оставленною) сделаться зимнею квартирою армии, и было бы безумием со стороны французов пожелать умышленно сжечь свои собственные пристанища. Ведь всё войско при взгляде на город охватило восхищение, которое имел возможность в достаточной степени изобразить только такой писатель, как Филипп Сегюр^[2]. Поэтому такое невольное признание французских офицеров должно иметь другое значение, именно то, что распущенность великой армии достигла уже очень значительной степени.

Несмотря на то что, как мы увидим ниже, был издан строгий приказ Наполеона не допускать никакого грабежа, мы должны были однако констатировать уже, что солдаты тотчас начали грабить, как только они пришли в местности, где находились лавки, и часть офицеров следовала их примеру. Когда затем очень скоро там и сям из зданий стало вспыхивать пламя, часть их, совершенно верно, пыталась погасить его^[3], однако большею частью делали это только те, которые находились под командою маршала Мортье^[4], назначенного Наполеоном, как мы видели, губернатором города с прямым указанием на то, что ему вменяется в обязанность наблюдать за порядком в нём. Ему удавалось даже в первый день с большим трудом в некоторой степени овладеть огнём^[5]. Большое число войск однако очень скоро перестало усердствовать, особенно когда услышали, что в городе нет никаких пожарных труб^[6] и что те, которые были найдены, оказались растрескавшимися, заклёпанными и вообще негодными к употреблению^[7]. (В этом не следует, впрочем, видеть никакого дурного намерения со стороны русских; это были просто старые, сделавшиеся негодными к употреблению пожарные трубы, исключённые даже из пожарного имущества). Если было сначала лишь несколько солдат, осмелившихся грабить вопреки запрещению императора, то теперь все в войсках приступили к этому делу^[8], так как горевшие дома, казалось, давали им на это в некоторой степени право, ибо в противном случае всё ведь должно было сделаться добычей пламени, не принося никому никакой пользы.

И из других частей войска, стоявших ещё перед городом, некоторые солдаты пробрались в город для грабежа под предлогом, что они хотят помогать при тушении пожара^[9]. На второй день грабёж был уже общим и почти общим сделалось опьянение солдат; ибо они при обыске погребов натолкнулись на богатые запасы вина, которые жители при поспешном бегстве из Москвы должны были бросить на произвол судьбы. О тушении пожара едва ли кто и думал уже^[10] с тех пор, как у Мортье с его отрядом не хватало сил для этого. Только Мартенс^[11], проезжавший 4/16 сентября по городу, замечает ещё солдат гвардии занятых укрыванием домов намоченными тряпками для защиты их от пожара.

Распущенность и жестокость^[12] солдат достигли теперь таких страшных размеров, что немногим мирным жителям Москвы легко могло казаться, что и солдаты участвуют в уничтожении города. Поэтому справедливо то, что рассказывает Изарн^[13]: «Жители совершенно хладнокровно смотрели на пожар; некоторые на вопрос, почему они не препятствуют распространению огня, отвечали, что они боялись, что французы их убьют». И граф Солтык^[14] сообщает, что и отдельные горожане видели в французах виновников пожара.

Но как ни велико было пассивное участие великой армии в пожаре, собственное поджигание французами ограничивалось лишь немногими случаями, происходившими большею частью от упомянутого выше их легкомыслия. Многие очевидцы говорят о большой неосторожности, с какою поступали солдаты при своих грабежах^[15]. Они шли, как рассказывает Пион де Лош^[16], с горящими факелами в руках в дома и перешаривали все квартиры. Горн^[17] рассказывает, как солдаты связывали вместе от четырёх до пяти свечей, зажигали их и шли на поиски. При этом случае загорелся базар москотильных товаров, и офицеры впоследствии признавались, что виновниками этого были их солдаты. И Кастеллян^[18] говорит: «Наши солдаты, может быть, там и сям произвели пожар, но не везде». Другой очевидец^[19] рассказывает: «Французы разводили (необдуманно) костры около деревянных зданий, имевших вид каменных, и от этого происходило много пожаров», — и граф Солтык^[20] подтверждает это свойство русских домов: «Бо́льшая часть домов были деревянные, но можно было принять их за каменные постройки, так как они были выбелены мелом и известью». «Многие дома, — говорит, наконец, Лосберг^[21], — потому делались добычей пожара, что солдаты в находившихся в них печах пекли себе хлеб; это хотя и было запрещено, но устранить этого нельзя было». Но это случалось преимущественно во время, последовавшее за пожаром.

Таковы сведения о легкомыслии и неосмотрительности французских войск; придётся решать каждому по своему усмотрению относительно их участия в распространении пожара, делая вывод из этого; я же думаю, что оно не было слишком велико, ибо сведения об этом имеются единичные и, по-видимому, касаются немногих случаев.

Так же обстоит дело и с другими источниками, прямо говорящими об активном участии французской армии в пожаре и, следовательно, о совершении солдатами поджогов. Здесь речь идёт собственно более о так называемых союзных войсках, чем о самих французах, и из этих войск особенно выдавались поляки и баварцы своим особенным неистовством, грубостью и распущенностью^[22]; первые потому, что они находились в столице своего смертельного врага, вторые соответственно одной особенности^[23], которую они обнаруживали и в других войнах. Там и сям жаловались и на вестфальцев. Горн^[24] сообщает, как поляки поджигают булочную за то, что булочник не имеет больше хлеба и как некоторые дома, в которые они входили с факелами, вслед за тем загорались^[25]. Носков^[26] рассказывает о том, как поляки зашли в аптеку и один из них хотел зажечь дом; он зовёт на помощь гренадера, который валит на землю поляка и, связав ему руки, тащит его прочь; впоследствии он был расстрелян. Горн^[27] говорит даже о французах — поджигателях, а статский советник Тутолмин^[28] рассказывает: «Когда я с подчинёнными моими… старался потушить огонь, тогда французские зажигатели поджигали с других сторон вновь; наконец, некоторые из стоявших в доме жандармов, оберегавших меня, сжалившись на наши труды, сказали мне: „Оставьте, приказано сжечь“».

И далее он говорит: «После того ужасного пожара я всё ещё оставался в величайшей опасности, ибо не переставали ходить французские зажигатели около дома»^[29].

Эти сведения кажутся, правда, очень неблагоприятными, для французской армии, но эти сцены разыгрывались уже 4—5 сентября (по старому стилю), когда уже было, как мы увидим, совершенно всё равно, будет ли подожжено человеческою рукою одним домом больше или меньше. Что солдатам было поручено жечь, это, как ниже будет указано, есть небылицей. Однако нельзя оспаривать истины этих фактов ввиду таких сообщений, если и следует смотреть на них как на исключения. Точно также исключением является картина, нарисованная одним баварским художником, который сам был очевидцем. Об этом говорит генерал фон Бойен^[30]: «В коллекции сцен войны 1812 г., изданных известным Адамом, бывшим в свите герцога Лейхтенбергского, находится, кроме многих уже упомянутых указаний, также один лист, изображающий группу французских солдат, занятых грабежом и поджиганием домов, и художник в приложенном объяснении ясно говорит, что этих поступков было так много, что рушились последние связи порядка и так далее». Однако и здесь (говоря о поджоге, а не о грабежах) можно говорить только как об исключении, которое так поразило художника, что он увековечил его в картине; потому что тот же Альбрехт Адам сам написал мемуары о московском пожаре^[31], в которых он всю вину в нём возлагает на русских.

Но нужно признать совершенной фантазией то, что сообщает нам Горн^[32], именно, что французы поджигали дома и затем ждали, пока жители выбегут из дверей с самыми ценными вещами, чтобы затем напасть на них и ограбить. На это можно возразить, что все, имевшие что-либо ценное, давно уже удалились из Москвы и большею частью с этими ценностями; а затем и то: откуда же у пьяного солдата найдётся столько терпения, чтобы спокойно ждать перед домом, пока весь он будет охвачен пламенем, с сомнительною надеждою на то, что выйдет зажиточный житель дома; ведь во всей Москве, по словам г-жи Толычовой^[33], едва ли оставался один обыватель, умевший писать пером.

Вместе с жалобами жителей находим мы также слова восхищения и похвалы поведению французов. «В женском монастыре, — говорит нам очевидец^[34], — французы вели себя очень хорошо» — «в доме Всеволожских они почти ничего не грабили, французы вели себя вежливо и обходительно, только солдаты союзных войск отвратительно». То же рассказывает Козловский^[35].

Только в виде исключений, повторим это ещё раз, случались намеренные поджоги со стороны французской армии, и они могли только оставаться исключениями; ибо мы ниже увидим, какое наказание постигало поджигателей. Кроме того, эти случаи относились к тому времени, когда уже выступил на сцену новый поджигатель, который был страшнее всех предшествовавших, вместе взятых, и против которого не было более средств. Разумеется, не эти исключения составляют историческую вину французов, но то, что было правилом: что они оставались совершенно спокойными зрителями пожара или же предавались грабежам и разгулу там, где следовало напрягать последние усилия, чтобы потушить пожар.

Можно в некотором отношении извинить их поведение, принимая в расчёт, что после Бородина солдаты находились в постоянном соприкосновении с врагом и, следовательно, по необходимости были очень истощены и дезорганизованы и только вид Москвы мог на короткое время наэлектризовать их. Но так как последний фактор разрушения, конечно, немыслим без существования уже пожаров, то, разумеется, и на великой армии лежит значительная часть вины в пожаре Москвы, едва ли меньшая, чем на русском народе, так как вообще в области реальной жизни попустительство представляет такую же вину, как и совершение преступления.

Приложение

В прошениях, поданных правительству московскими жителями о возмещении убытков от сгоревшего имущества находится обыкновенно упоминание о том, что они потеряли его благодаря французам^[36]. Это, однако, не должно вводить в заблуждение; ибо все просители находились во время пожара вне Москвы, и затем это было официальной формой, под которой только вообще и можно было надеяться получить какое-нибудь возмещение. Многие могли действительно и верить этому, ввиду того что только со вступлением французов пламя охватило город^[37].

Примечания

1. Peyrusse, стр. 96; Fain, стр. 86, II т.; Jomini, I т., стр. 142; Laveau, стр. 113.
2. Ph. Ségur, стр. 438.
3. Vaudoncourt, стр. 198; Surrugues, стр. 17; Fain, стр. 86; Bourgeois, стр. 55; Bertin (Du Mailly Nesele) стр. 141; Beauchamp (Beauvollier), стр. 35; Labaume, стр. 178 (рассказывает со слов солдат); Bourgogne, стр. 26 ; Солтык (Soltyk). Наполеон в 1812 г. (ср. Sarrazin, стр. 155).
4. Roy, стр. 51; Ségur, стр. 450; Laveau, стр. 113; Martens, стр. 133; Щукин, II т., стр. 20 (Helldorf, стр. 65).
5. Roy, стр. 51 ; Ségur, стр. 450; Laveau, стр. 10 (Sarrazin стр. 155).
6. Labaume, стр. 178; Beauchamp, II т. (Beauvollier), стр. 35; Bertin (Du Mailly-Nesele), стр. 141; Fezensac, стр. 54; Bourgeois, стр. 59; Surrugues, стр. 17; Vaudoncourt, стр. 199.
7. Martens, стр. 133; Bourgogne, стр. 25; Bertin (Du Mailly-Nesele), стр. 141.
8. Horn стр. 65; Mitarewski, стр. 90; Bourgeois, стр. 51 ff; Faure, стр. 53; v. Lossberg, стр. 190; Labaume, стр. 188; Bertin (Du Mailly-Nesele) стр. 139.
9. Das Buch vom Jahre 1812, стр. 328.
10. «Русский архив», 1869 г., (Изарн) стр. 1412 ; Leissnig, Zug nach Moskau, I т., стр. 501.
11. Martens, стр. 133 ff.
12. Описание этого можно найти у всех очевидцев; здесь, ввиду недостатка места, приходится опустить изображение подробностей.
13. «Русский архив», 1809 г., стр. 1411.
14. Soltyk. Napoleon im Jahre 1812.
15. Nempde, стр. 8 и 10.
16. Pion de Loches, стр. 301.
17. Horn, стр. 118 (Versuch…).
18. Castellane, стр. 155.
19. Das Buch vom Jahre 1812, стр. 361. (Из Chambrai).
20. Soltyk. Napoleon im Jahre 1812.
21. v. Lossberg, стр. 196.
22. Воспоминания очевидца, стр. 71.
23. Сравни об этом особенно Клее; Pilgerschaft durchs Leben.
24. Versuch einer Darstellung, стр. 121. (4/16 сентября).
25. Там же, стр. 121.
26. Чтения при московском университете, 1864, III, стр. 139. Сообщение от 5/17 сентября.
27. Versuch einer Darstellung, стр. 121. (4/16 сентябре).
28. Чтения в Императорск. Обществе истории 1860, II, стр. 167. (4/16 сентября).
29. Там же. [В оригинале место этого примечания не указано. — Примечание редактора Викитеки.]
30. Nippold, II. т., стр. 293.
31. Albrecht Adam. Aus dem Leben eines Schlachtenmalers. Stuttgart 1886.
32. «Versuch einer Darstellung»… стр. 62.
33. Ramband, стр. 30.
34. «Рассказы очевидцев»… стр. 43, 128.
35. «Русская старина», 1890, стр. 106.
36. Щукин. II. т.
37. Бутурлин, т. 1-й, стр. 371.