Истина (Алмазов)/ДО
I.
Когда вѣнецъ державный Кира
Могучій Дарій принималъ,
На праздникъ царственнаго пира
Своихъ вельможъ онъ созывалъ.
Съ предѣловъ Индіи богатой,
Изъ африканскихъ знойныхъ странъ
Съ долинъ песчаныхъ Арарата,
Изъ стѣнъ цвѣтущихъ Экбатанъ
Сатрапы гордые толпами
Стеклися въ трепетѣ нѣмомъ,
И съ драгоцѣнными дарами
Простерлись въ прахъ передъ царемъ,
И царь съ безмолвными гостями,
Въ забвенье царственныхъ тревогъ,
На ложѣ убранномъ цвѣтами
За пышной трапезой возлегъ.
Раздалось дѣвъ стыдливыхъ пѣнье,
Раздался звонъ согласныхъ лиръ,
И, какъ волшебное видѣнье,
Блисталъ роскошный царскій пиръ.
Востока вина дорогія
Багряно—свѣтлою струей
Лилися въ кубки золотые
Съ искусной эллинской рѣзьбой;
Съ кошницъ тяжелыми кистями
Янтарный падалъ виноградъ;
Съ курильницъ легкими волнами
Струился нѣжный ароматъ;
И грезы сладостной дремоты
Гоня прохладою живой,
Кругомъ шумѣли водометы
Неистощимою струей.
И пышно рдѣлъ въ лучахъ заката
Высокій мраморный чертогъ,
Весь убранъ въ ткани, жемчугъ, злато —
Во все, чѣмъ Индія богата,
Чѣмъ древле славился Востокъ.
Блистаетъ пиръ... звучатъ цѣвницы,
Струится токъ завѣтныхъ винъ...
Но грустны сумрачныя лица
Гостей, и мраченъ властелинъ.
Съ главою миртами увитой
Задумчивъ, блѣденъ и унылъ,
Склонившись на руку ланитой,
Онъ передъ чашей позабытой
Молчанье грозное хранилъ.
И всѣ вокругъ, полны боязни,
Ужь ждали словъ свирѣпой казни,
И каждый съ ужасомъ читалъ
Свой приговоръ на мрачномъ ликѣ
Востока новаго владыки,
И слова роковаго ждалъ;
Но царь, какъ туча громовая
Полна перуновъ, но нѣмая,
Былъ мраченъ, грозенъ и молчалъ.
И будто вдругъ внезапнымъ шумомъ
Отъ сна средь ночи пробужденъ,
Вздрогнулъ и оглянулся онъ,
И взоромъ зоркимъ и угрюмымъ
Гостей трепещущихъ обвелъ,
И рекъ средь общаго смятенья:
— Въ ту ночь, когда на свой престолъ
По волѣ неба, я взошелъ,
Мнѣ снилось странное видѣнье.
Мнѣ спилось, будто я стою
Одинъ въ невѣдомомъ краю:
Вокругъ меня холмы крутые,
Пески, утесы скалъ нагихъ,
И рощи кедровъ вѣковыхъ
И маслинъ, и сады густые,
И кровли хижинъ по холмамъ;
И возвышался предо мною
Въ развалинахъ какой-то храмъ,
Поросшій мохомъ и травою.
Стою... Вдругъ кто-то за скалою
Меня по-имени назвалъ:
Я оглянулся —и предсталъ
Моимъ очамъ въ одеждѣ бѣлой
Какой-то отрокъ гордый, смѣлый,
И строгимъ голосомъ сказалъ:
«Трепещетъ все передъ тобою.
«Твой жребій славенъ и высокъ:
«Ты царь! Призналъ тебя Востокъ
«Своимъ вождемъ и судіею!
«Заслышавъ зовъ единый твой,
«Какъ ярый вихрь, въ кровавый бой
«Полки послушные стремятся,
«И жены юныя толпой
«Вкругъ ложа твоего тѣснятся.
«Въ гордынѣ сердца своего,
«Ты мнишь, что ты всему владыка,
«И что въ землѣ твоей великой
«Сильнѣе, выше ты всего.
«Но знай, не все передъ тобою
«Склонилось съ трепетомъ нѣмымъ,
«Не все съ покорностью слѣпою
«Внимаетъ прихотямъ твоимъ.
«Скажи же мнѣ, о царь надменный
«Что крѣпче, выше всѣхъ царей,
«Что, послѣ Бога, во вселенной
«Все движетъ властью потаенной, —
«Что на землѣ всего сильнѣй»?
И трижды отрокъ дерзновенный
Меня сурово вопрошалъ,
Но я безмолвный и смущенный,
Какъ въ преступленьи уличенный,
Потупя взоръ, ему внималъ.
Съ тѣхъ поръ во мнѣ неумолимый
Все голосъ отрока звучитъ,
И мнѣ вопросъ неразрѣшимый
Неумолкаемо твердитъ,
И гонитъ сонъ, и сердце гложетъ....
Готовъ я царство раздѣлить
По-братски съ тѣмъ, кто мнѣ поможетъ
Вопросъ ужасный разрѣшить!
Внимайте жь царское велѣнье:
Пускай о царскомъ сновидѣньи
Узнаетъ вѣрный мой народъ,
И только на небѣ блеснетъ
Надъ Вавилономъ лучъ денницы,
Вы кличьте кличъ по всей столицѣ:
Сзывайте книжниковъ, жрецовъ,
Волхвовъ, пророковъ іудейскихъ,
И звѣздочетовъ всѣхъ халдейскихъ,
И всѣхъ восточныхъ мудрецовъ,
И чтимыхъ праведно молвою
Въ народѣ, старцевъ и мужей, —
Да всѣ предстанутъ предо мною
Въ совѣтной храминѣ моей,
И свѣтомъ мудрости освѣтятъ
Мой умъ, блуждающій во мглѣ,
И мнѣ торжественно отвѣтятъ
Что всѣхъ сильнѣе на землѣ»?
ІІ.
За утро съ первыми лучами
Стеклися тихими толпами
Въ совѣтной храминѣ царей
Вокругъ сіяющаго трона
Жрецы и власти Вавилона
И сонмъ мудрѣйшихъ изъ мужей.
Суровый думой изнуренный,
Дворомъ и стражей окруженный,
Явился Дарій и возсѣлъ,
И вызвать трижды повелѣлъ
Онъ мудрецовъ на состязанье.
И трижды царское воззванье
Глашатый громко возгласилъ,
Но долго робкое молчанье
Весь сонмъ вокругъ него хранилъ.
Но вотъ собранье разступилось
И передъ сумрачнымъ царемъ
Вдругъ трое юношей явилось
Съ открытымъ взоромъ и челомъ.
Въ нихъ сердце правдой пламенѣло,
Ихъ ложь опутать не успѣла,
Имъ опытъ устъ не заковалъ.
И первый юноша вѣщалъ:
— Есть въ мірѣ много силъ великихъ,
Благихъ и кроткихъ, злыхъ и дикихъ,
И каждой власть своя дана;
Но есть одна... и нѣтъ ей равной —
То сила влаги своенравной,
То сила чудная вина.
Вино со дна души унылой
Уноситъ бремя злыхъ заботъ,
Вливаетъ въ слабыхъ жизни силы
И чадомъ воинскаго пыла
На гибель робкаго влечетъ;
И лютымъ гнѣвомъ воспаляетъ
И злобой кроткія сердца,
И души черствыя смягчаетъ,
И вдругъ безумствомъ поражаетъ
Высокій разумъ мудреца.
Оно не внемлетъ сильнымъ міра,
Не чтитъ священный блескъ сѣдинъ,
Предъ нимъ равны богачъ и сирый,
И рабъ, и мощный властелинъ.
Вино нашъ другъ, но другъ опасный
И счастливъ тотъ, кто свой Фіалъ
Лишь влагой чистою и ясной
Изъ волнъ Хоаспа наполнялъ[1]
Такъ первый юноша вѣщалъ,
И общій шопотъ одобренья
Заслышавъ въ радостномъ смущеньи,
Умолкъ витія молодой.
И началъ рѣчь свою второй:
«Великъ и крѣпокъ строй природы
Могучъ стихій ея напоръ,
Грозны морей свирѣпыхъ воды
И высоки твердыни горъ;
Но надъ природой непокорной
Въ борьбѣ открытой и упорной,
Сломивъ гордыню силы злой
Царитъ безстрашно родъ людской.
Но тѣ, предъ кѣмъ молчатъ стихіи,
Предъ кѣмъ смирилися моря
И пали горы вѣковыя,
Благоговѣйно клонятъ выи
Предъ дивной властію царя.
Да силенъ царь! Онъ стягъ священный
Народовъ, стражъ ихъ неизмѣнный.
Одинъ по волѣ движетъ онъ
Толпы безчисленныхъ племенъ:
Речетъ, — и зиждутся законы;
Речетъ, — и грады въ прахъ падутъ,
Речетъ, — и въ страхѣ милліоны
На смерть безропотно идутъ;
Речетъ, — и злобою объято,
На царство царство возстаетъ,
И братъ подъемлется на брата,
И родъ подъемлется на родъ;
Речетъ, — и братски послѣ бою
Народы объ руку идутъ, —
Сгарая лютою враждою,
Другъ другу руку подаютъ.
И сколько странъ неизмѣримыхъ,
Племенъ въ враждѣ непримиримыхъ,
Связуетъ въ царство онъ одно,
Какъ некрушимое звѣно!
«Разсѣй же, царь, свои сомнѣнья,
Забудь о мрачномъ сновидѣньи,
И вѣрь: святая власть царей
Здѣсь на землѣ всего сильнѣй.»
— Да да! ты всѣхъ сильнѣй! и кто же,
Кто дерзкій усомнится въ томъ?
Воскликнулъ дворъ и всѣ вельможи —
И пали ницъ передъ царемъ.
Но юный царь нетерпѣливо
Восторга шумнаго порывы
Суровымъ взглядомъ вдругъ прервалъ,
И третій юноша вѣщалъ:
«Такъ! Силенъ царь! Ему надъ нами
Отъ вышней власти власть дана.
Но и царей мы зримъ рабами:
И надъ всесильными царями
Всесильно властвуетъ жена.
Ея чарующему лику
Къ сердцамъ незримый доступъ данъ...
Я видѣлъ грознаго владыку
Когда любовью обуянъ,
Въ вѣнцѣ, въ порфиру облеченный,
Съ своей наложницей презрѣнной
Онъ здѣсь на тронѣ возсѣдаль
Предъ всѣмъ дворомъ, и униженно
Ей лесть и ласки расточалъ.
Смотрѣлъ ей въ очи съ умиленьемъ;
Она жь не внемля ничего,
Съ неодолимымъ отвращеньемъ,
Съ усмѣшкой злобной и презрѣньемъ
Смотрѣла дерзко на него.
И вдругъ вокругъ себя взглянула, —
И съ дикимъ крикомъ оттолкнула
Царя неистовой рукой,
Сверкнула взоромъ, задрожала.
Вскочила съ трона и сорвала
Вѣнецъ съ главы его сѣдой,
И взоромъ обвела сердитымъ
Весь дворъ, и бѣшенствомъ горя
Предъ всѣми била по ланитамъ
Съ безумнымъ хохотомъ царя.
И царь ей нѣжно улыбался
И робко потуплялъ свой взоръ,
А вкругъ царя надменный дворъ
Межъ тѣмъ дрожалъ и пресмыкался.
«И много доблестныхъ владыкъ
И много судій непреклонныхъ
На путь дѣяній беззаконныхъ
Подвигъ лукавый женскій ликъ.
Царь Соломонъ, пророкамъ равный,
Воздвигшій храмъ Царю царей,
Свѣтильникъ мудрости державный,
Краса израильскихъ мужей,
Презрѣвъ, въ безумствѣ несказанномъ,
Еговы грознаго законъ,
Передъ бездушнымъ истуканомъ
Склонялся въ прахъ челомъ вѣнчаннымъ,
Въ угоду своенравныхъ женъ.
И самъ борецъ непобѣдимый,
И крѣпкій мышцею Самсонъ
На персяхъ женщины любимой
Рукою нѣжной побѣжденъ.
Мы помнимъ чудное преданье,
Когда суровый бичь войны
Егова гнѣвный въ наказанье
Послалъ странѣ обѣтованья
Изъ Ассирійскія страны;
Тогда по всей землѣ Сіонской
Израиль въ ужасѣ стеналъ
И съ грозной ратью вавилонской
Никто сразиться не дерзалъ;
Но въ вражій станъ стопою вѣрной
Проникла юная вдова, —
И съ плечь могучихъ Олоыерна
Скатилась грозная глава,
И мощный врагъ бѣжалъ въ смятеньи, —
И такъ Израиля сыны
Спаслись отъ рабства и плѣненья
Могучей прелестью жены.
«И много царствъ ты сокрушила,
И много царствъ спасала ты—
Всепокоряющая сила,
Волшебство женской красоты!
Кто цѣломудріемъ высокій,
Кто мужъ безъ страсти и порока
Не вѣдалъ никогда въ крови
Желанья тайнаго любви?..»
— Никто, никто! Въ порывѣ страстномъ
Воскликнулъ царь и всѣ кругомъ, —
Да, взоромъ женщины всевластнымъ
Все въ мірѣ движется земномъ!
«Нѣтъ! Не жена красою тлѣнной
Надъ міромъ властвуетъ земнымъ,
Воскликнулъ юноша, мгновенно
Объятъ наитіемъ святымъ,
Нѣтъ, въ мірѣ есть иная сила —
Его незыблемый оплотъ,
Всѣхъ силъ могучее кормило,
Какъ путеводное свѣтило,
Она насъ къ пристани влечетъ.
Что́ тверже власти и закона,
Грознѣе копій и мечей,
Сильнѣе силы, выше трона,
Яснѣе солнечныхъ лучей?
Что́ старше солнца и вселенной,
Что́ всѣ вѣка и племена
Переживетъ въ красѣ нетлѣнной?
Что́ въ мірѣ вѣчно, неизмѣнно? —
Святая истина одна.
Ни плескъ, ни грозный вопль народный,
Ни гнѣвъ царя, ни ласки женъ
Ей не скуютъ языкъ свободный;
Не сокрушатъ въ борьбѣ безплодной
Ея незыблемый законъ,
Ни ложной мудрости потоки,
Ни гнѣвъ стихій, ни бѣгъ вѣковъ,
Ни силы тьмы, ни лжепророки,
Ни козни темныя жрецовъ.
И тщетно мнятъ безумцы злые
Ей путь свободный преградить.
Ея сокровища святыя
Отъ глазъ народныхъ утаить:
Она желѣзные затворы
Безплотной силой сокрушитъ,
Пройдетъ моря, раздвинетъ горы, —
И въ мракѣ дремлющіе взоры
Внезапнымъ свѣтомъ озаритъ.
Пускай царить обманъ преступный,
И голосъ правды изнемогъ,
И судъ творитъ судья подкупный,
И за твердыней неприступной
На тронѣ высится порокъ!
Но солнце Истины проглянетъ, —
Падетъ увѣнчанный обманъ,
Законъ разслабленный воспрянетъ
И съ трона рушится тиранъ.
Да! Истина все побораетъ!
И Тотъ, Кто міромъ управляетъ,
Ей власть незримую вручилъ —
Да движетъ всѣмъ, все озаряетъ,
Какъ свѣтъ свѣтовъ, какъ сила силъ.
«Падутъ лѣса, изсякнутъ воды
И неба синяго вдали
Померкнутъ звѣзды, и народы
Сотрутся въ прахъ съ лица земли,
Но надъ бездушною громадой
И тьмой разрушенныхъ міровъ,
Неугасимою лампадой
Въ надзвѣздной области духовъ,
Передъ лицомъ Отца вселенной,
Средь горнихъ кущъ и райскихъ водъ,
Въ красѣ безплотной, неизмѣнной,
Святая Истина взойдетъ».
Умолкнулъ отрокъ вдохновенный
И взоръ блистающій огнемъ
Потупилъ кротко и смиренно
Предъ умилившимся царемъ.
И царь, и дворъ, и все собранье,
Благоговѣнія полны,
Хранили долгое молчанье,
Потокомъ думъ увлечены;
Но предъ безмолвною толпою
Царь съ тропа радостно возсталъ
И крѣпко царственной рукою
Къ груди растроганной прижалъ
Витію юнаго, и строго
Взглянулъ на подданныхъ, и рекъ:
«Вотъ другъ мнѣ посланный отъ Бога —
Безъ лжи и лести человѣкъ,
Своимъ помощникомъ и братомъ
Его отнынѣ нареку,
Осыплю почестями, златомъ,
И властью царской облеку.
Подайте скипетръ, багряницу,
И перстень, первый изъ перстней,
И впречь велите въ колесницу
Заповѣдныхъ моихъ коней!
Пускай на стогнахъ Вавилона
Величьемъ царскимъ окруженъ,
Какъ другъ царя, опора трона,
И какъ верховный стражъ закона,
Предъ весь народъ предстанетъ онъ».
—Не нужно мнѣ награды тлѣнной,
Вѣщаетъ юноша смиренный:
Ни колесницы, ни коней
Ни злата изъ казны твоей,
Ни блеска царственнаго сана...
Но есть въ землѣ моихъ отцевъ,
Близь водъ священныхъ Іордана
Забытый храмъ Отцу міровъ.
Вонми жь Израиля моленье,
И повели, всесильный царь,
Поднять тотъ храмъ изъ разрушенья:
Въ немъ Бога истины алтарь![2]
- ↑ Древніе персидскіе цари пили воду только изъ рѣки Хоаспа Даже въ самыхъ дальнихъ походахъ бочки съ этою водою сопровождали ихъ повсюду.
- ↑ Этотъ разсказъ относится ко времени построенія второго храма іерусалимскаго. Царь Дарій, всегда показывавшій расположеніе къ своинъ іудейскимъ подданнымъ, при восшествіи на престолъ обѣщалъ допустить ихъ къ возобновленію храма и возвратить имъ всю церковную утварь, хранившуюся въ Вавиловѣ со времени плѣненія, но исполнилъ свое обѣщаніе только во второе лѣто своего царствованія, вслѣдствіе пренія между тремя юношами о томъ, что всего сильнѣе.
Такъ повѣствуется объ этомъ событіи во второй книгѣ Ездры.