Морфологія, т. е. часть грамматики, изучающая какъ крупныя категоріи словъ, именуемыя частями рѣчи, такъ и всѣ частный подраздѣленія послѣднихъ, находится въ самой тѣсной связи съ синтаксисомъ; морфологія представляетъ, такъ сказать, инвентарь отдѣльныхъ категорій словъ и ихъ формъ, а синтаксисъ показываетъ, какъ этими словами и формами пользуются для превращенія ихъ въ члены высказываемыхъ предложеній. Элементарное изученіе синтаксиса обычно сводится къ одной формальной сторонѣ, т. е. къ разсмотрѣнію отношеній между членами предложенія въ связи съ способомъ выраженія послѣднихъ посредствомъ частей рѣчи, а затѣмъ къ указанію типовъ сочетанія предложеній; но научное изученіе не можетъ ограничиваться лишь констатированіемъ формальныхъ соотношеній, оно стремится освѣтить синтаксисъ еще съ другихъ сторонъ, а именно — со стороны психологическихъ процессовъ, происходящихъ въ умѣ при формированіи предложеній, а также со стороны той логической дѣятельности нашего ума, которая такъ или иначе направляетъ все наше мышленіе, а вмѣстѣ съ тѣмъ и рѣчевую дѣятельность. Не касаясь пока формальной стороны синтаксиса, какъ болѣе извѣстной, мы обратимся къ двумъ другимъ, начавъ свое изложеніе съ разсмотрѣнія логическаго момента, какъ фактора, направляющаго формированіе предложеній. До сихъ поръ однако этотъ моментъ остается въ наукѣ спорнымъ пунктомъ, а потому мы должны развить свое мнѣніе по этому вопросу съ необходимою подробностью. Напомнимъ, что старая, философская, грамматика при анализѣ синтаксическихъ явленій приноравливалась къ тѣмъ нормамъ, какія установились въ логикѣ въ отношеніи сужденій; но около половины минувшаго столѣтія нѣмецкій мыслитель-лингвистъ Штейнталь подвергъ разрушительной критикѣ этотъ способъ трактованія синтаксическихъ явленій, показавъ, что грамматика занимаетъ совершенно независимое отъ логики положеніе. Намъ кажется однако, что современные лингвисты, совершенно правильно отдѣляя вслѣдъ за Штейнталемъ грамматику отъ „науки логики“, упускаютъ изъ виду тотъ естественно-логическій моментъ мысли, которымъ необходимо направляется процессъ рѣчи. Иному читателю можетъ показаться, что этимъ утвержденіемъ мы возвращаемся къ той же старой, логической грамматикѣ, которую сами же отрицаемъ. Но въ этомъ случаѣ будетъ недоразумѣніе: подъ логическимъ моментомъ мы разумѣемъ здѣсь не науку логики, а естественную логику ума, которую строго должно отличать отъ первой. Постараемся показать на примѣрѣ, что — съ одной стороны — дѣйствительно категоріи научной логики не совпадаютъ съ категоріями синтаксическими и что — съ другой стороны — эти послѣднія направляются естественно-логическою дѣятельностью ума. Наука логики признаетъ только два члена въ сужденіи — субъектъ (подлежащее) и предикатъ (сказуемое), которые не всегда совпадаютъ съ одноименными грамматическими членами предложенія; такъ, для научной логики въ сужденіи „сильный вѣтеръ порывисто дуетъ“ имѣются только два члена: субъектъ — „сильный вѣтеръ“ и предикатъ — „порывисто дуетъ“ (= есть порывисто дующій, со связкою „есть“); для грамматики же здѣсь четыре члена предложенія: кромѣ главныхъ членовъ „вѣтеръ“ и „дуетъ“ (при этомъ грамматика не замѣщаетъ послѣднюю форму черезъ „есть дующій“) она находитъ здѣсь еще второстепенные члены — „сильный“ и „порывисто“, относящіеся къ первымъ и отвѣчающіе на вопросы „какой?“ и „какъ?“ Всѣ подобнаго рода направляющіе вопросы (для главныхъ и второстепенныхъ членовъ предложенія), которые расчленяютъ нашу мысль на части, стоящія другъ къ другу въ опредѣленномъ отношеніи, и слѣдуя которымъ мы образуемъ предложенія, и составляютъ естественно-логическій моментъ высказываемыхъ нами предложеній.[1] Конечно, на каждый изъ такихъ вопросовъ мы можемъ отвѣчать самымъ разнообразнымъ образомъ, примѣняя различныя части рѣчи; но лишь опредѣленныя части рѣчи и притомъ въ опредѣленныхъ формахъ будутъ при этомъ извѣстными синтаксическими категоріями, именно тѣми или другими членами предложенія, при чемъ самыя флексійныя окончанія этихъ формъ именно и являются носителями тѣхъ синтаксическихъ функцій, которыя принимаютъ слова въ предложеніи. Такъ, наиболѣе типичными примѣненіями морфологическихъ категорій для выраженія членовъ предложенія являются: для подлежащаго — Именит. падежъ предметной части рѣчи, для сказуемаго — глаголъ въ личной формѣ, для дополненія — косвенные падежи предметной части рѣчи, для опредѣленія — имя прилагательное, для обстоятельства — нарѣчіе.
Намъ осталось еще взглянуть на синтаксическіе вопросы съ психологической точки зрѣнія. Постараемся разъяснить теперь, что̀ представляетъ собою существованіе въ предложеніи двухъ основныхъ членовъ (подлежащаго и сказуемаго) съ точки зрѣнія психологической. Когда мы получаемъ воспріятія изъ окружающаго міра, то при этомъ нерѣдко одинъ и тотъ же предметъ наблюдается въ разныхъ видахъ движенія или состоянія (напр. лошадь идетъ, лошадь ѣстъ и т. д.), а съ другой стороны одно и то же дѣйствіе или состояніе можетъ принадлежать разнымъ предметамъ (напр. лошадь идетъ, человѣкъ идетъ и т. п.). Въ томъ и другомъ случаѣ представленія частію сходны, частію же различны, и въ этомъ-то частичномъ сходствѣ и различіи или сходствѣ среди различія и заключался толчокъ къ разложенію при посредствѣ рѣчи цѣлостнаго впечатлѣнія на два члена — подлежащее и сказуемое. Такое разложеніе можетъ получать то или другое направленіе, соотвѣтственно тому, на какомъ признакѣ предмета остановилось наше вниманіе.[2] Все сказанное относится къ процессу образованія мысли-предложенія у говорящаго) нужно однако замѣтить, что процессъ высказыванія предложеній въ дѣйствительности болѣе сложенъ, такъ какъ включаетъ въ себя расчлененіе лишь какъ первую стадію мысли, за которою слѣдуетъ сочетаніе элементовъ, какъ послѣдующая стадія, которая уже и получаетъ выраженіе посредствомъ предложенія.[3] Что касается слушающаго, то очевидно, что процессъ воспріятія предложенія, высказаннаго другимъ лицомъ, будетъ уже обратнымъ, т. е. не расчлененіемъ цѣлостной мысли, а образованіемъ таковой по отдѣльнымъ ея элементамъ, выраженнымъ членами высказаннаго предложенія.
Слѣдуя нѣмецкому ученому Габеленцу, нѣкоторые лингвисты, трактуя о предложеніи, выдвигаютъ на видное мѣсто ученіе о т. наз. „психологическихъ“ сказуемомъ и подлежащемъ. Уже самое названіе показываетъ, что при этомъ психологіи навязываются чуждыя ей категоріи, заимствованныя изъ синтаксиса, но получившія другой смыслъ. И въ самомъ дѣлѣ, согласно этому ученію, каждый членъ грамматическаго предложенія, если на немъ сосредоточено главное вниманіе, является психологическимъ сказуемымъ; напр. въ выраженіи „домъ горитъ!“ подчеркнутое слово „домъ“ будетъ психологическимъ сказуемымъ, а въ выраженіи „домъ горитъ!“ психологическимъ сказуемымъ является уже слово „горитъ“, на которомъ сосредоточивается вниманіе. Ясно, что здѣсь не болѣе, какъ неудачная замѣна прежняго ученія о логическомъ удареніи, которое можетъ приходиться на любомъ членѣ предложенія, модифицируя соотвѣтствующимъ образомъ смыслъ этого предложенія. Прибавимъ, что съ перемѣною мѣста логическаго ударенія видоизмѣняется и расположеніе интонаціи въ предложеніи, какъ сейчасъ покажемъ. Въ качествѣ примѣра возьмемъ вопросительную фразу „ты куда пошелъ?“ произнесенную нѣсколько разъ, но съ перестановкою словъ и перемѣною мѣста логическаго ударенія:
_page_134.jpg)
_page_135.jpg)
Какъ мы видимъ, то слово, на которое падаетъ логическое удареніе или — точнѣе — ударенный слогъ этого слова произносится на наиболѣе высокомъ тонѣ въ предложеніи, прочія же слова группируются около него, такъ или иначе приспособляясь къ его высотѣ. Въ томъ случаѣ, когда логическое удареніе приходилось на сказуемомъ, то ударенный слогъ послѣдняго произносился съ нѣкоторымъ повышающимся glissando (въ предѣлахъ отъ полутона до полутора тоновъ) въ соединеніи съ crescendo, при чемъ увеличеніе экспрессіи сопровождалось расширеніемъ предѣловъ glissando. Нужно однако замѣтить, что приведенные нотные образцы далеко не исчерпываютъ варіацій произношенія,[4] число которыхъ непомѣрно возрастаетъ съ присоединеніемъ разнообразныхъ эмоціональныхъ оттѣнковъ; срв. для примѣра ту же фразу, произнесенную съ гнѣвомъ:
.jpg)
Прибавимъ, что изученіе движенія тона въ разныхъ типахъ предложеній можетъ установить особую классификацію послѣднихъ по ихъ тоническому характеру на ряду и въ связи съ грамматическими типами предложений и такимъ образомъ представить, такъ сказать, музыкальную характеристику синтаксиса даннаго языка.[5] Нѣкоторые лингвисты интонацію, паузы въ рѣчи и т. п. несправедливо считаютъ „не-грамматическимъ“ элементомъ рѣчи; очевидно, это является пережиткомъ прежнихъ лингвистическихъ воззрѣній на языкъ, когда имѣлась въ виду письменная его передача, а не живое произношеніе въ полной конкретности.
Послѣ сдѣланныхъ нами общихъ предварительныхъ указаній по синтаксису остановимся на классификаціи предложеній иди установленіи ихъ типовъ. Предложенія прежде всего подраздѣляются на простыя и сложныя. Предложенія простыя по различію въ характерѣ высказываемаго можно сгруппировать въ три типа: 1) предложенія, изображающія фактъ, напр. „лошадь идетъ“, 2) предложенія классифицирующія (т. е. зачисляющія предметъ въ ту или другую родовую категорію), напр. „лошадь — животное“ и 3) предложенія, обозначающія качество предметовъ, напр. „лошадь пуглива“. Легко замѣтить, что эти три основные типа предложеній внѣшнимъ образомъ сводятся къ различному составу сказуемаго, т. е. въ первомъ типѣ сказуемымъ служитъ одинъ глаголъ, тогда какъ во второмъ и третьемъ типѣ сказуемое состоитъ изъ глагола „быть“ (въ извѣстномъ случаѣ опускаемаго) съ существительнымъ или прилагательнымъ. Во второмъ типѣ отмѣтимъ два частныхъ случая: а) „лошадь — животное“; здѣсь „лошадь“ — подлежащее, „животное“ — сказуемое, при чемъ видовое понятіе „лошадь“ зачисляется въ родовое, именно въ классъ животныхъ; б) „это — лошадь“; здѣсь слово „лошадь“ уже является сказуемымъ, служащимъ для обозначенія соотвѣтствующимъ названіемъ указываемаго предмета. Второй случай представляетъ бо̀льшую конкретность по сравненію съ первымъ, и онъ болѣе частъ въ дѣтской рѣчи, тогда какъ зачисленіе представленій въ родовыя понятія въ рѣчи дѣтей встрѣчаются гораздо рѣже, и притомъ посредствомъ такихъ существительныхъ, которыя близки по смыслу къ прилагательнымъ, напр. „няня — дура“ и т. п. Заглавія книгъ и статей представляютъ изъ себя сказуемое съ опущеннымъ указательнымъ словомъ.
Мы ознакомились съ тремя основными типами предложеній, которые зависятъ отъ характера признаковъ, приписываемыхъ субъекту. Но кромѣ этой объективной стороны, соотвѣтствующей міру представляемой мыслью дѣйствительности, можетъ быть при каждомъ изъ трехъ типовъ еще моментъ субъективный, въ зависимости отъ того, представляетъ ли высказываемое чистую мысль (прямую, или же вопросную), мысль, усложненную чувствованіями, или же желаніемъ и волей. Такимъ образомъ, каждый изъ трехъ типовъ предложеній можетъ являться въ трехъ видахъ; такъ, предложенія „а читаю“ или „читаешь-ли ты?“ обозначаютъ двѣ варіаціи чистой мысли, соотвѣтствующей совершающемуся въ дѣйствительности дѣйствію; предложеніе же „ну, и читаешь же!“ предполагаетъ уже участіе эмоціональнаго момента; въ предложеніи „почиталъ бы я!“ мысль представляется желаемой, а въ предложеніи „читай!“ — требуемою. И такъ, у насъ получается подраздѣленіе каждаго изъ трехъ основныхъ типовъ предложеній на виды: 1) повѣствовательный, 2) восклицательный и 3) желательный и повелительный. Всѣ эти виды отличаются между собою отчасти наклоненіями въ глаголѣ-сказуемомъ, въ нѣкоторыхъ случаяхъ — прибавляемыми частицами и, наконецъ, — различнымъ движеніемъ интонаціи.
Что касается повѣствовательнаго вида, то въ немъ мы или указываемъ на дѣйствительное явленіе или признакъ (утвердительныя предложенія), или же на отсутствіе его (отрицательныя предложенія).[6] Кромѣ прямой повѣствовательной формы можетъ быть еще вопросительная, когда неизвѣстенъ тотъ или другой членъ мысли. Вопросительною формою предполагается отвѣтная, въ которой обыкновенно не говорятъ полнымъ предложеніемъ, а высказываютъ только то слово, о которомъ спрашиваютъ.[7]
Восклицательный видъ предложеній обыкновенно содержитъ восклицательную частицу (напр. ахъ! о! и т. п.) или вообще слово, могущее выполнять подобную функцію (напр. какой, какъ), а кромѣ того имѣетъ свое характерное движеніе тона.
Что касается типовъ желательнаго („поигралъ бы я!“) и повелительнаго („играй“), то грамматическая разница между ними, кромѣ различія наклоненій, еще та, что сослагательное наклоненіе при выраженіи имъ желанія можетъ относиться въ соотвѣтствующей формѣ и къ самому говорящему, тогда какъ повелительное наклоненіе не имѣетъ перваго лица, и если говорящій обращаетъ требованіе къ себѣ, какъ напр. въ случаѣ самоубѣжденія, то выражаетъ его во второмъ лицѣ. Кромѣ того, приказаніе, какъ извѣстно, можетъ выражаться еще неопредѣленнымъ наклоненіемъ, напр. „молчать!“, но здѣсь очевидно сокращеніе болѣе полнаго предложенія, напр. „ты долженъ молчать“ или т. п.; такія же выраженія въ другихъ языкахъ (срв. съ тѣмъ же значеніемъ нѣм. „stiilschweigen!“) также обязаны сокращенію.
Кромѣ двучленнаго типа простѣйшихъ предложеній, въ языкахъ нашего семейства встрѣчаются еще одночленныя; сюда относятся въ особенности т. наз. безличныя или безсубъектныя, напр. „морозитъ“. Относительно происхожденія такихъ предложеній мнѣнія расходятся: одни склонны видѣть здѣсь первичную форму предложеній, тогда какъ другіе, наоборотъ, продуктъ сокращенія. Мы склоняемся ко второй точкѣ зрѣнія, въ пользу которой и приведемъ доказательства. Такія безличныя предложенія (относящіяся къ явленіямъ природы), какъ „морозитъ“ возникли на почвѣ предложеній, состоявшихъ изъ однокоренныхъ существительнаго-подлежащаго и глагола-сказуемаго, т. е. „морозъ морозитъ“ и т. п. Если же глаголъ-сказуемое былъ другаго корня и при этомъ легко сочетался съ разнообразными подлежащими, то — понятно — опущенія подлежащаго въ этомъ случаѣ уже не могло произойти, срв. выраженіе „дождь идетъ“ и т. п. Что это такъ, видно изъ другихъ языковъ нашего семейства, гдѣ для даннаго выраженія имѣются однокоренныя существительное и глаголъ и гдѣ находимъ поэтому уже безличныя выраженія (срв. лат. pluvia || pluit, франц. 1а pluie || il pleut, нѣм. der Regen || es regnet), при чемъ хотя во французскомъ и находимъ кажущееся подлежащее мѣстоименіе, но оно уже понизилось въ своей знаменательности, ставши формальнымъ элементомъ. Правда, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, несмотря на наличность однокоренныхъ существительнаго и глагола, употребляемъ двучленныя предложенія, напр. „громъ гремитъ“, но въ этихъ случаяхъ возможенъ и пропускъ подлежащаго.[8]
Нужно замѣтить, что въ рядѣ опредѣленныхъ случаевъ возможенъ и пропускъ сказуемаго при сохраненіи подлежащаго, главнымъ образомъ въ восклицательныхъ предложеніяхъ; срв.
|
Зима!... Крестьянинъ, торжествуя, |
Вообще нужно сказать, что въ рѣчи замѣчаются нерѣдкія случаи опущенія словъ и, если съ пропускомъ этихъ словъ, смыслъ остается вполнѣ понятнымъ, то эта краткая форма легко удерживается въ языкѣ; въ этомъ проявляется уже знакомый намъ принципъ экономіи въ сферѣ умственно-рѣчевой дѣятельности.
До сихъ поръ мы говорили о простыхъ нераспространенныхъ предложеніяхъ; но такъ какъ наша мысль можетъ быть настолько сложной, что могутъ требоваться слова для распространенія подлежащаго и сказуемаго, то это вызываетъ въ нашей рѣчи распространеніе простаго предложенія второстепенными членами; срв. вышеприведенное предложеніе „сильный вѣтеръ порывисто дуетъ“: здѣсь къ подлежащему „вѣтеръ“ относится опредѣленіе „сильный“, а къ сказуемому „дуетъ“ опредѣленіе (т. наз. обстоятельственное слово) въ видѣ нарѣчія — „порывисто“. Что касается дополненія, то оно служитъ для обозначенія новаго предмета, напр. „братъ читаетъ книгу“; дополненія иногда приближаются по смыслу къ нарѣчію и тогда становятся обстоятельственными словами, указывая на мѣсто, время и способъ дѣйствія.
Примѣчаніе. Замѣтимъ кстати, что способъ распространенія предложеній имѣетъ значеніе для характера стиля. Стиль прозаическій нуждается въ точномъ и опредѣленномъ названіи предмета и его существенныхъ свойствъ, тогда какъ стиль художественный нуждается такъ сказать въ красочномъ указаніи признаковъ. Соотвѣтственно этому въ художественномъ стилѣ, для живописности и образности представленій, получаютъ большое значеніе прилагательныя, присоединяющіяся къ существительному, и нарѣчія, относящіяся къ глаголу (въ роли прилагательныхъ могутъ выступать также причастія, а въ роли нарѣчій — дѣепричастія).[9] При этомъ, конечно, необходимо, чтобы выбранныя прилагательныя и нарѣчія способствовали образности представленія, а для этого краски должны быть наложены не только вѣрныя и соотвѣтствующія дѣйствительности, но и ярко напоминающія предметъ, — все это и придаетъ въ художественномъ произведеніи картинность предмету.[10]
Наша мысль, смотря по степени своего усложненія, можетъ получать въ рѣчи распространеніе не только посредствомъ второстепенныхъ членовъ предложенія, но также и посредствомъ другихъ предложеній, благодаря чему получаются такъ называемыя сложныя предложенія. Эти предложенія могутъ представлять сочетанія какъ равноправныхъ предложеній, такъ и неравноправныхъ, при чемъ въ послѣднемъ случаѣ одно изъ предложеній является основнымъ (главное предложеніе), а другія — зависимыми (придаточныя предложенія).[11] Кромѣ того можно указать промежуточный типъ, въ которомъ главное предложеніе и придаточное взаимно обусловливаютъ другъ друга; сюда относятся сложныя предложенія условныя и уступительныя. Изучая придаточныя предложенія, необходимо разсматривать ихъ со стороны ихъ собственнаго значенія въ связи съ способомъ формальнаго присоединенія къ главному предложенію (посредствомъ мѣстоименій и мѣстоименныхъ нарѣчій, напр. который, гдѣ, чѣмъ и проч., и союзовъ, напр. что, когда, чтобы и др., равно какъ и иными способами, включая сюда интонацію).[12] Что касается т. наз. „сокращенныхъ“ придаточныхъ предложеній, т. е. типовъ причастныхъ и дѣепричастныхъ, то они въ дѣйствительности не представляютъ сокращенія какихъ-либо полныхъ придаточныхъ предложеній, а имѣютъ особое отъ нихъ самостоятельное происхожденіе и являются лишь параллельными къ нимъ оборотами.[13]
Въ заключеніе отмѣтимъ нѣкоторую связь разныхъ типовъ предложеній съ жанрами словесныхъ произведеній. Если ближе всмотрѣться въ послѣдніе, то не трудно замѣтить, что разные жанры характеризуются преобладаніемъ опредѣленныхъ типовъ предложеній, напр.: въ разсказѣ преобладаютъ повѣствовательныя предложенія, въ діалогахъ — вопросительныя и отвѣтныя, въ одахъ — повѣствовательныя въ сочетаніи съ восклицательными, въ молитвахъ и гимнахъ — повѣствовательныя въ соединеніи съ желательными и просительно-повелительными и т. д. Статистическое изученіе этого вопроса съ подсчетомъ въ разныхъ жанрахъ типовъ предложеній, а также подлежащихъ и обращеній, сказуемыхъ въ разныхъ наклоненіяхъ и проч., привело бы къ болѣе точнымъ заключеніямъ. Во всякомъ случаѣ мы снова встрѣчаемся съ вопросомъ о тѣсной связи между формами рѣчи и генезисомъ словесно-литературныхъ типовъ.
Примѣчанія[править]
- ↑ Намъ кажется, что развиваемая нами точка зрѣнія сближается съ мнѣніемъ Вундта, который на упреки, что его опредѣленіе предложенія («предложеніе есть выраженное средствами языка произвольное расчлененіе совокупнаго представления на его составныя части, поставленныя въ логическое отношеніе другъ къ другу»; снова смѣшиваетъ грамматику съ логикою, отвѣтилъ (несколько неопредѣленно), что здѣсь подъ логическими отношеніями слѣдуетъ разумѣть нѣчто иное, чѣмъ въ логикѣ (см. его соч. «Die Sprache» II2 214 сн., 245). Мы думаемъ, что если бы Вундтъ захотѣлъ придать бо̀льшую опредѣленность своему отвѣту, то послѣдній еще болѣе приблизился бы къ нашему пониманію вопроса. См. еще нашъ Общій курсъ русской грамматики (1913)4 стр. 287.
- ↑ Это разложеніе намъ кажется теперь очень простымъ вслѣдствіе привычки къ нему съ-дѣтства; но естественно человѣчеству потребовался длинный и трудный путь умственной работы, прежде чѣмъ дойти до сознанія формальныхъ категорій дѣятеля и производимаго имъ дѣйствія и въ такой уже формѣ аперципировать впечатлѣнія и вообще мыслить.
- ↑ Въ этой сложности процесса и можно видѣть причину разногласія двухъ такихъ видныхъ нѣмецкихъ ученыхъ, какъ Вундтъ и Пауль, изъ которыхъ первый, какъ мы уже указывали, видитъ въ предложеніи актъ разложенія цѣлостнаго впечатлѣнія, а второй — напротивъ того — актъ соединенія нѣсколькихъ отдѣльныхъ представленій («предложение — говоритъ H. Paul въ своихъ Prinzipien der Sprachgeschichte, 19094 стр. 121 — есть языковое выраженіе, символъ того, что въ душѣ говорящаго произошло сочетаніе нѣсколькихъ представленій или группъ представленій, и средство вызывать въ душѣ слушающаго то же сочетаніе тѣхъ же представленій»), между тѣмъ какъ оба эти момента привходятъ въ образованіе предложеній.
- ↑ Срв. между прочимъ варіаціи тѣхъ же выраженій въ моемъ сочиненіи «Гласные безъ ударенія въ общерусскомъ языкѣ» (1884) въ приложенной къ книгѣ нотной таблицѣ; часть этихъ варіацій повторена въ моихъ Очеркахъ по языковѣдѣнію и русскому языку (1910)3 стр. 202—203.
- ↑ Эту именно задачу мы отчасти и имѣли въ виду при изложеніи синтаксиса русского языка въ своемъ Общемъ курсѣ русской грамматики (1913)4.
- ↑ Высказываемое можетъ имѣть характеръ неувѣренности и тогда въ русскомъ языкѣ присоединяется частица «будто» или «будто-бы», напр. «я будто видѣлъ его», «будто-бы онъ пріѣхалъ»; въ другихъ языкахъ напр. нѣмецкомъ, въ этихъ случаяхъ пользуются особымъ наклоненіемъ — сослагательнымъ.
- ↑ Въ школахъ очень часто учителя съ особымъ педантизмомъ на длинный вопросъ требуютъ соотвѣтственно полнаго отвѣта; конечно, это имѣетъ извѣстное значеніе въ обученіи, но при излишнемъ педантизмѣ будетъ способствовать тому, что учащіеся будутъ отвыкать отъ естественнаго чутья рѣчи.
- ↑ Въ турецко-татарскихъ языкахъ такого сокращенія двучленныхъ предложеній еще не выработалось.
- ↑ Съ представленнымъ здѣсь воззрѣніемъ, которое впервые было высказано мною въ брошюрѣ «Психологія поэтическаго творчества» (Казань, 1900), я нахожу нѣкоторое сходство ученія В. Вундта о замкнутыхъ и открытыхъ структурахъ; первыя (т. е. замкнутыя структуры), по его ученію, какъ бы необходимо раскрываютъ самую совокупность представленія, вторыя же — продуктъ вольной ассоціаціи; преобладание вторыхъ производитъ поэтическій слогъ. Однако я не нашелъ у Вундта достаточно обстоятельнаго опредѣленія и разграниченія тѣхъ и другихъ, да это едва ли и возможно, такъ какъ та и другая сторона умственной дѣятельности обычно сочетаются вмѣстѣ въ нашей рѣчи, лишь съ преобладаніемъ того или другаго момента.
- ↑ Срв. напр. картину Крыма въ слѣдующемъ небольшомъ стихотвореніи гр. А. К. Толстаго (красочныя опредѣленія мы отмѣчаемъ курсивомъ):
Клонитъ къ лѣни полдень жгучій,
Замеръ въ листьяхъ каждый звукъ,
Въ розѣ пышной и пахучей,
Нѣжась, спитъ блестящій жукъ,
А изъ камней вытекая,
Однозвученъ и гремучъ,
Говоритъ не умолкая
И поетъ нагорный ключъ. - ↑ Первый типъ связи предложений въ лингвистическихъ трудахъ обычно носитъ названіе «сочиненія» (parataxis), а второй — «подчиненія» (hypotaxis).
- ↑ Нѣкоторые изъ такихъ предложеній, какъ видно изъ исторіи языка, возникли изъ первоначальныхъ независимыхъ предложеній; срв. у Котошихина: «а кто будетъ судья возметъ посулъ… и о такихъ судьяхъ о наказаніи подлинно писано».
- ↑ Для болѣе подробнаго ознакомленія съ типами придаточныхъ предложеній особенно со стороны смысловыхъ различій, мы отсылаемъ читателя къ нашему Общему курсу русской грамматики (1913)4.