Я собственно не знаю, съ чего начать, хотя иногда я въ шутку обвиняю во всемъ Чарли Фурусета. Онъ нанималъ около Санъ-Франциско дачу, подъ сѣнью горы Тамалпайсъ, но жилъ въ ней только зимніе мѣсяцы, когда отдыхалъ и читалъ Шопенгауэра и Ничше. Лѣто же, онъ предпочиталъ потѣть въ жаркомъ, пыльномъ городѣ и работать безъ устали. Если бы у меня не было привычки ѣздить къ нему каждую субботу и оставаться до понедѣльника, то въ одно январьское утро я не очутился бы въ водѣ залива Санъ-Франциско.
Я зналъ, что Мартинецъ новый и вполнѣ надежный пароходъ, совершавшій свой четвертый или пятый рейсъ между Санъ-Франциско и Саусалито. Опасность заключалась лишь въ густомъ туманѣ, который точно пеленою застилалъ заливъ, но о гибельности котораго я, какъ житель суши, не имѣлъ достаточно яснаго представленія. Я припоминаю, что я, въ восхищеніи отъ погоды, выбралъ себѣ мѣсто на носу парохода, на верхней палубѣ, прямо подъ рубкой, и таинственность тумана только возбуждала мою фантазію. Дулъ свѣжій вѣтеръ, и нѣкоторое время я былъ въ полномъ одиночествѣ, окруженный сырою мглой, но смутно сознавалъ присутствіе рулевого и капитана въ стеклянной рубкѣ надо мною.
Я помню, что я думалъ о великихъ преимуществахъ раздѣленія труда, которое избавляло меня отъ необходимости изучать туманы, вѣтры, приливы и навигацію, когда мнѣ нужно было навѣстить своего друга, жившаго по ту сторону залива. Это хорошо, что люди спеціализируются, размышлялъ я. Спеціальныхъ знаній капитана и лоцмана достаточно для многихъ тысячъ людей, которые такъ же мало знаютъ море и навигацію, какъ и я. Съ другой стороны, вмѣсто того, чтобы тратить свои силы на изученіе множества отраслей. знанія, я могу сконцентрировать ихъ на немногихъ изъ нихъ; на изученіи, напримѣръ, того, какое мѣсто занимаетъ Поэ въ американской литературѣ, о чемъ, между прочимъ, трактуетъ моя статья, помѣщенная въ послѣднемъ номерѣ Атлантика. Когда я вступилъ на пароходъ, я въ общей каютѣ замѣтилъ толстаго господина, читавшаго Атлантикъ, открытый какъ разъ на моей статьѣ. И въ этомъ опять-таки было раздѣленіе труда: спеціальныя познанія капитана и лоцмана позволяли толстому господину знакомиться съ моими спеціальными изслѣдованіями о Поэ въ то время, какъ они его перевозили изъ Саусалито въ Санъ-Франциско.
Мои размышленія прервалъ какой-то господинъ съ краснымъ лицомъ, который, хлопнувъ дверью каюты, вышелъ на палубу. Онъ бросилъ взглядъ на рубку и на будку лоцмана, оглядѣлъ туманъ, громко стуча прощелся по палубѣ (у него очевидно были искусственныя ноги) и остановился возлѣ меня, широко разставивъ ноги. На лицѣ его было выраженіе полнѣйшаго наслажденія, и я не ошибся, предположивъ, что онъ провелъ свою жизнь на морѣ.
— Отвратительная погода; вотъ такіе-то туманы заставляютъ людей старѣть раньше времени, — сказалъ онъ, кивнувъ головою въ сторону лоцманской будки.
— А я и не предполагалъ, чтобы это можетъ такъ дѣйствовать на нервы, — отвѣтилъ я. — Мнѣ кажется, что все это просто, какъ азбука. Они знаютъ направленіе по компасу, знаютъ разстояніе и скорость судна. Я бы сказалъ, что ихъ дѣйствія опредѣлены съ математической точностью.
— Азбука! Математичеекая точность! — фыркнулъ онъ, глядя на меня съ удивленіемъ. — А теченіе, которое проходитъ черезъ Золотыя Ворота? — спросилъ, или, вѣрнѣе, прокричалъ онъ. — А скорость прилива? А вѣтеръ? Послушайте-ка! Слышите колоколъ буйка… и мы прямо идемъ на него!.. Видите они сворачиваютъ.
Изъ тумана донесся печальный, похоронный звукъ колокола, и лоцманъ съ большой поспѣшностью завертѣлъ штурвалъ. Звукъ колокола, который раздавался прямо передъ нами, теперь звучалъ со стороны. Нашъ собственный гудокъ хрипло гудѣлъ и, отъ времени до времени, до насъ доносились изъ тумана другіе гудки.
— Это какой-то пароходъ, — сказалъ мой собесѣдникъ, имѣя въ виду гудокъ, раздававшійся справа. — А, вотъ!.. Вы слышите? Это ручной свистокъ. Навѣрное какая-нибудь шхуна… Берегитесь, госпожа шхуна! Ахъ, я такъ и думалъ…
Гудки невидимаго парохода слѣдовали за гудками, и свистокъ шхуны испуганно звучалъ въ отвѣтъ.
— А теперь они почтительно раскланиваются другъ съ другомъ и стараются разойтись, — замѣтилъ краснолицый человѣкъ, когда замолкли поспѣшные гудки и свистки.
Его лицо сіяло и глаза блестѣли отъ возбужденія, когда онъ переводилъ на членораздѣльный языкъ разговоръ свистковъ и сиренъ.
— Вотъ паровая сирена проходитъ налѣво отъ насъ. А слышите вотъ этого молодчика, у котораго точно лягушка застряла въ горлѣ? Это паровая шхуна, которая, насколько я могу судить, ползетъ въ заливъ противъ теченія.
Пронзительный, рѣзкій свистокъ, какъ полоумный шелъ прямо на насъ и раздавался совсѣмъ близко. На Мартинецѣ зазвонили въ гонгъ. Колеса нашего парохода стали замедлять свое движеніе, ихъ пульсирующій звукъ замолкъ, но черезъ минуту они снова задвигались. Маленькій пронзительный свистокъ, похожій на стрекотанье кузнечика среди рева огромныхъ животныхъ, прозвучалъ уже съ другой стороны и быстро сталъ слабѣть въ туманѣ. Я взглянулъ на своего собесѣдника, приглашая его разъяснить, что это было.
— Это одинъ изъ этихъ дьявольскихъ паровыхъ катеровъ, — сказалъ онъ. — Я почти сожалѣю, что мы не потопили эту каналыо! Они всюду шныряютъ, доставляя массу безпокойства рулевымъ. А что толку въ нихъ? Какой-нибудь оселъ садится на такой катеръ и гонитъ его прямо къ чорту, свистя изо всѣхъ силъ, чтобы весь свѣтъ зналъ, кто онъ и куда претъ и чтобы сторонились его, потому что самъ онъ ни смотрѣть ни сторониться не умѣетъ. Онъ идетъ! И поэтому вы должны беречься! Дорогу ему! Онъ даже не понимаетъ, что значитъ обыкновенное приличіе!
Мнѣ было очень забавно смотрѣть на его неожиданный гнѣвъ и, пока онъ въ негодованіи ходилъ взадъ и впередъ по палубѣ, я сталъ размышлять о романтичности тумана. Въ самомъ дѣлѣ туманъ таинственнымъ покровомъ обволакивалъ всю землю, а люди, неся на себѣ проклятіе, заставляющее ихъ неустанно стремиться къ работѣ, двигали своихъ коней изъ желѣза и дерева среди окружавшей ихъ тайны, нащупывая себѣ дорогу сквозь невидимое и обмѣниваясь довѣрчивыми криками въ то время, какъ ихъ сердца сжимались отъ страха и неувѣренности.
Голосъ моего спутника возвратилъ меня къ дѣйствительности.
— Алло! кто-то идетъ на насъ, — говорилъ онъ. И слышите? Онъ идетъ очень быстро… И прямо на насъ. Онъ навѣрное насъ еще не слышалъ. Вѣтеръ дуетъ съ другой стороны.
Свѣжій вѣтеръ дулъ прямо на насъ, и я ясно разслышалъ гудокъ сирены почти прямо передъ нами.
— Это пароходъ? — спросилъ я.
Онъ кивнулъ головой и прибавилъ:
— Иначе онъ не летѣлъ бы сломя голову. Они безпокоятся тамъ, наверху.
Я взглянулъ наверхъ. Капитанъ высунулся изъ лоцманской будки и пристально вглядывался въ туманъ, какъ-будто силой своей воли хотѣлъ проникнуть въ его тайну. Его лицо было встревожено, такъ же какъ и лицо моего спутника, который сталъ у борта и напряженно глядѣлъ туда, откуда доносились гудки.
Затѣмъ все случилось съ необыкновенной быстротою. Туманъ какъ-будто разсѣкли клиномъ на двѣ части, и изъ него показался носъ парохода.
Я разглядѣлъ на немъ лоцманскую будку и высунувшагося изъ нея человѣка съ бѣлой бородой. Онъ былъ одѣтъ въ синій мундиръ и, помнится, что онъ былъ очень спокоенъ. Это спокойствіе при данныхъ обстоятельствахъ было ужасно. Онъ видѣлъ передъ собою неизбѣжный ударъ рока и только старался предугадать его силу. Высунувшись изъ своей будки, онъ холодно и пытливо посмотрѣлъ поверхъ насъ какъ бы для того, чтобы съ точностью опредѣлить мѣсто столкновенія, не обращая вниманія на нашего лоцмана, который, поблѣднѣвъ отъ бѣшенства, кричалъ ему: «Ну, вотъ, надѣлали!.. Вы теперь довольны?!»
— Схватитесь за что-нибудь и держитесь, — сказалъ мнѣ мой краснолицый собесѣдникъ. Вся его шутливость исчезла, и онъ, повидимому, тоже проникся сверхъестественнымъ спокойствіемъ. — Вы слышите, какъ кричатъ женщины, — сказалъ онъ мрачно, почти съ горечыо, какъ-будто ему приходилось уже бывать при подобныхъ обстоятельствахъ.
Пароходы столкнулись прежде, чѣмъ я успѣлъ послѣдовать его совѣту. Мы, должно быть, получили ударъ прямо въ средину судна, ибо я не видѣлъ ничего, и встрѣчный пароходъ прошелъ внѣ моего поля зрѣнія. Мартинецъ рѣзко накренился на бокъ и въ тотъ же моментъ послышался трескъ ломавшагося дерева. Меня сбросило ничкомъ на палубу, и прежде чѣмъ я успѣлъ вскочить на ноги, я услышалъ крики женщинъ. Я никогда еще не слышалъ такихъ ужасныхъ криковъ, и у меня волосы стали дыбомъ отъ ужаса. Я вспомнилъ, что въ каютѣ были сложены спасательные круги и побѣжалъ туда, но у дверей меня отбросила назадъ толпа мужчинъ и женщинъ, бросившаяся на палубу. Что случилось въ слѣдующіе затѣмъ моменты, я въ точности не помню. Помню только, что я стаскивалъ спасательные пояса съ крючковъ, на которыхъ они висѣли, въ то время какъ мой краснолицый спутникъ надѣвалъ ихъ на истерически кричавшихъ женщинъ. Припоминаю также неровно зазубренные края пролома съ одной стороны каюты сквозь который клубился туманъ; пустые бархатные диваны съ оставленными на нихъ пакетами, саквояжами, зонтиками и плащами; помню толстаго господина, который читалъ мою статью и который теперь съ пробковымъ поясомъ вокругъ таліи и съ журналомъ въ рукѣ, спрашивалъ меня монотонно и настойчиво, думаю ли я, что есть опасность, и, наконецъ, особенно ясно помню кричавшихъ и визжавшихъ женщинъ.
Эти крики больше всего дѣйствовали мнѣ на нервы. Они дѣйствовали на нервы также и краснолицему человѣку, ибо передъ моими глазами проносится еще одна картина, которая никогда не изгладится изъ моей памяти: толстый господинъ засовываетъ журналъ въ карманъ своего пальто и съ любопытствомъ оглядывается вокругъ; безпорядочная толпа женщинъ съ перекошенными, блѣдными лицами и открытыми ртами визжитъ, какъ хоръ грѣшниковъ въ аду, а мой случайный спутникъ, съ багровымъ отъ гнѣва лицомъ, простираетъ руки надъ ихъ головами, точно готовясь поразить ихъ громомъ и кричитъ: «Замолчите! Да замолчите же!»
Помню, что эта сцена вдругъ заставила меня расхохотаться; всеобщая истерика охватила и меня; вѣдь это были женщины близкія мнѣ по духу, какъ моя мать и сестры, и онѣ были охвачены страхомъ смерти и не хотѣли умирать. И я помню, что звуки, которые онѣ издавали, напомнйли мнѣ визжанье поросятъ подъ ножомъ мясника, и мнѣ стало страшно отъ яркости этой аналогіи. Эти женщины, способныя на самыя высшія эмоціи, на нѣжнѣйшую симпатію, стояли сейчасъ съ открытыми ртами и визжали, и кричали… Онѣ хотѣли жить, но онѣ были безпомощны, какъ мыши въ мышеловкѣ, и потому онѣ кричали…
Ужасъ этого зрѣлища погналъ меня на палубу. Я почувствовалъ тошноту и присѣлъ на скамью. Я смутно видѣлъ людей, бѣгавшихъ мимо меня, перекрикивавшихся и спускавшихъ въ воду лодки. Все происходило такъ, какъ описывались подобныя сцены въ книгахъ. Блоки не дѣйствовали. Одна лодка, спущенная внизъ безъ втулокъ и нагруженная женщинами и дѣтьми сейчасъ же наполнилась водою и перевернулась. Другую лодку спустили только однимъ концомъ, другой такъ и остался висѣть въ таляхъ. Таинственнаго парохода, который наскочилъ на насъ, совершенно не было видно, хотя вокругъ меня говорили, что онъ несомнѣнно посылаетъ лодки къ намъ на помощь.
Я спустился на нижнюю палубу. Мартинецъ быстро погружался въ воду. Нѣкоторые пассажиры прыгали за бортъ. Другіе, которые были уже въ водѣ, просили, чтобы ихъ взяли обратно на бортъ, но никто не обращалъ на нихъ вниманія. Вдругъ раздался крикъ, что мы идемъ ко дну. Я поддался паникѣ и вмѣстѣ съ толпой бросился къ борту парохода. Какъ я очутился въ водѣ, я не помню, хотя помню, что тотчасъ же понялъ, почему тѣ, что были въ водѣ, просились обратно на пароходъ. Вода была холодна, такъ холодна, что все тѣло ныло. Когда я погрузился въ нее съ головой, то меня ожгло какъ огнемъ. Она замораживала до мозга костей. Это было объятіе смерти. Я невольно ахнулъ отъ страха и неожиданности и наполнилъ свои легкія водой, прежде чѣмъ спасательный поясъ успѣлъ вынести меня на поверхность. Во рту у меня было солоно, словно я наглотался соли, и въ горлѣ и легкихъ меня душила какая-то ѣдкая горечь.
Но холодъ былъ ужаснѣе всего. Я чувствовалъ, что могу прожить только еще нѣсколько минутъ.
Люди барахтались вокругъ меня, и я слышалъ что они что-то кричали одинъ другому. Я услышалъ также шумъ веселъ. Очевидно, тотъ пароходъ спустилъ свои лодки.
По мѣрѣ того, какъ время шло, я удивился, что я все еще живъ. Я совершенно не чувствовалъ своихъ ногъ, въ то время какъ пронизываюшій холодъ подбирался къ моему сердцу и сжималъ его въ своихъ ледяныхъ объятіяхъ. Небольшія волны съ злобными, пѣнящимися хребтами безпрестанно окатывали меня и наполняли мнѣ ротъ; я захлебывался.
Шумъ становился все отдаленнѣе, хотя я слышалъ послѣдній взрывъ отчаянныхъ криковъ и понялъ, что Мартинецъ пошелъ ко дну. Позже — хотя какъ много позже, я не имѣлъ представленія — я пришелъ въ себя, и ужасъ охватилъ меня. Я не слышалъ ни криковъ, ни зова, слышалъ только плескъ волнъ въ туманѣ. Паника въ толпѣ, связанной общимъ интересомъ, не такъ ужасна, какъ страхъ, охватывающій человѣка, когда онъ находится въ полномъ одиночествѣ; и такой ужасъ испыталъ теперь я. Куда меня несло теченіемъ? Краснолицый спутникъ сказалъ мнѣ, что теперь отливъ устремляется черезъ Золотыя Ворота; значитъ меня несло въ океанъ? А спасательный поясъ, который меня поддерживалъ, развѣ не могъ оказаться никуда не годнымъ? Я слышалъ, что подобные пояса дѣлаются изъ бумаги и полаго тростника и что они быстро пропитываются водой и теряютъ свою способность держаться на водѣ. А плавать я не умѣлъ. И я былъ совершенно одинъ… Я сознаюсь, что безуміе овладѣло мною, и что я сталъ громко кричать, какъ кричали женщины на пароходѣ, и бить по водѣ своими онѣмѣвшими руками.
Какъ долго это продолжалось, я не имѣю представленія, ибо я потерялъ сознаніе. Когда я пришелъ въ себя, мнѣ казалось, что прошли цѣлыя столѣтія, и я увидѣлъ почти прямо надъ собою поднимающійся изъ тумана носъ какого-то судна и три треугольныхъ паруса. Носъ судна съ шумомъ разсѣкалъ воду, вздымая бѣлую пѣну и, казалось, шелъ прямо на меня. Я попробовалъ закричать, но у меня не было голоса. Носъ судна разсѣкъ воду совсѣмъ возлѣ меня, едва не задѣвъ меня и обдавъ мою голову водой. Затѣмъ длинный, черный бокъ судна сталъ скользить мимо меня такъ близко, что я могъ дотронуться до него руками. Я попробовалъ потянуться къ нему въ безумномъ желаніи впиться въ гладкое дерево своими ногтями, но мои руки были тяжелы и безжизненны. Я снова сдѣлалъ попытку закричать, но не могъ издать ни звука. Корма судна проскользнула мимо меня, низко опустившись между волнъ, и я увидѣлъ человѣка, стоявшаго у штурвала рядомъ съ рулевымъ. Онъ спокойно курилъ сигару. Я замѣтилъ дымъ, выходившій у него изо рта, когда онъ медленно повернулъ голову и посмотрѣлъ на воду въ моемъ направленіи. Это былъ небрежный, непредумышленный, чисто случайный взгпядъ, но отъ него зависѣла моя судьба. На лицѣ этого человѣка было выраженіе глубокой задумчивости, и я сталъ бояться, что если даже его глаза остановятся на мнѣ, то онъ все равно меня не замѣтитъ. Но его глаза остановились на мнѣ и взглянули прямо въ мои; онъ увидѣлъ меня, и, мигомъ подскочивъ къ штурвалу, оттолкнулъ рулевого и началъ быстро вертѣть колесо, въ то же время отдавая какія-то приказанія. Судно тотчасъ же стало описывать широкую дугу и исчезло въ туманѣ.
Я почувствовалъ, что опять теряю сознаніе и, собравъ всю свою силу воли, попытался бороться съ надвигавшимся на меня мракомъ. Спустя нѣкоторое время, я услышалъ плескъ веселъ, становившійся все ближе и ближе и чей-то зовъ. Когда голосъ былъ уже очень близко отъ меня, я услышалъ, какъ онъ сказалъ съ раздраженіемъ: «Какого чорта вы не кричите?» Это относилось, повидимому, ко мнѣ, но тутъ я погрузился въ глубокій мракъ.