Въ теченіе Двухъ дней мы рыскали съ Модь по морю и осматривали каждый уголокъ берега, въ поискахъ за пропавшими мачтами. Но только на третій день мы, наконецъ, нашли ихъ, а также и ножницы, но въ самомъ опасномъ мѣстѣ: около страшнаго юго-западнаго мыса, И какъ намъ пришлось работать! Въ вечеру перваго дня мы вернулись въ полномъ изнеможеніи, таща за собою на буксирѣ гротъ-мачту. Все время приходилось грести, потому что на морѣ стоялъ мертвый штиль.
На другой день мы съ неменьшимъ трудомъ приволокли верхнія полумачты. На слѣдующій день я связалъ вмѣстѣ фокъ-мачту, реи и бушпритъ. Вѣтеръ благопріятствовалъ намъ, и я надѣялся привести все это на буксирѣ подъ парусами; но вѣтеръ стихъ, и намъ пришлось подвигаться на веслахъ съ медленностью черепахи. Приходилось грести изо всѣхъ силъ и чувствовать, что лодка каждую секунду совершенно останавливается.
Наступила ночь и, что еще хуже, поднялся противный вѣтеръ. Мы не только не подвигались впередъ, но насъ стало относить обратно въ море. Я изо всей силы налегалъ на весла, но скоро почувствовалъ полное изнеможеніе. Бѣдная Модъ, всегда работавшая до полнаго изнеможенія, безсильно лежала на кормѣ. Я не могъ больше грести. Мои разбитыя, распухшія руки не могли держать веселъ. Плечи ломило, и, хотя я хорошо поѣлъ въ полдень, теперь я совершенно изнемогала отъ голода.
Я вытянулъ весла и нагнулся, чтобы отвязать веревку, которой былъ привязанъ нашъ грузъ. Но Модъ схватила меня за руку.
— Что вы хотите дѣлать? — спросила она нервнымъ напряженнымъ голосомъ.
— Отвязать это, — отвѣтилъ я, развязывая узелъ.
Но она схватила мои пальцы.
— Пожалуйста не дѣлайте этого.
— Все равно это безполезно, — отвѣтилъ я. — Теперь ночь, и вѣтеръ уносит] насъ отъ берега.
— Но подумайте, ГёмфриІ Если намъ не удастся уѣхать на Призракѣ, то мы на цѣлые годы можемъ остаться на островѣ, можетъ быть даже на всю жизнь. Если его до сихъ поръ не открыли, то могутъ и никогда не открыть.
— Вы забыли о лодкѣ, которую мы нашли на берегу, — напомнилъ я ей.
— Это была промысловая лодка, — отвѣтила она, — и вы прекрасно знаете, что если бы люди спаслись, то они вернулись бы обратно за богатствами, которыя находятся здѣсь. Но вы знаете, что они не спаслись.
Я молчалъ, не зная какъ быть.
— Къ тому же, — прибавила она нерѣшительно, — это ваша идея, и я непремѣнно хочу, чтобы она осуществилась.
Но меня задѣли ея слова. Она, очевидно, хотѣла польстить мнѣ, но я изъ великодушія долженъ былъ отвергнуть эту лесть…
— Лучше прожить нѣсколько лѣтъ на островѣ, чѣмъ умереть сегодня или завтра въ открытой лодкѣ. Вѣдь, мы не приготовились плавать по морю. У насъ нѣтъ ни пищи, ни воды, ни одѣялъ, вообще — ничего. А вы не выдержите и одной ночи безъ одѣяла. Я вѣдь знаю ваши силы. Вы и сейчасъ дрожите.
— Это нервная дрожь. Я испугалась, что вы хотите бросить мачты, несмотря на мои просьбы. О, пожалуйста, пожалуйста не дѣлайте этого, Гёмфри, — сказана она снова нѣсколько минуть спустя.
Кончилось такъ, какъ кончалось всегда, когда она просила меня. Мы всю ночь дрожали и зябли. Я засыпалъ урывками, но просыпался отъ холода. Какъ Модъ выдержала эту ночь, я совершенно не могу понять. Я быль такъ утомленъ, что не могъ хлопать руками, чтобы согрѣть себя, но у меня хватало силы, чтобы отъ времени до времени тереть ея руки и хоть немного согрѣвать ихъ. И все же она просила меня не бросать мачтъ. Около трехъ часовъ утра у нея сдѣлались судороги отъ холода, и, когда я ее растеръ, она лежала въ какомъ-то оцѣпенѣніи. Я испугался. Доставъ весла, я заставилъ ее грести, хотя она была такъ слаба, что съ ней каждую минуту могъ случиться обморокъ.
Настало утро, и мы долго искали глазами нашъ островъ. Наконецъ мы увидали маленькую черную точку на горизонтѣ, приблизительно въ пятнадцати миляхъ отъ насъ. Я началъ разсматривать море въ бинокль. Далеко на юго-западѣ я замѣтилъ на водѣ темную линію, которая быстро приближалась.
— Попутный вѣтеръ! — вскричалъ я хриплымъ голосомъ.
Модъ пыталась отвѣтить, но не могла. Губы ея посинѣли отъ холода, глаза впали, но при всемъ томъ ея каріе глаза мужественно глядѣли на меня!
Снова я принялся растирать ея руки и двигать ими вверхъ и внизъ, пока она не оправилась настолько, что сама могла продолжать это упражненіе. Затѣмъ я поставилъ ее на ноги и несмотря на то, что она упала бы, если бъ я ее не поддерживалъ, я заставилъ ее сдѣлать нѣсколько шаговъ по лодкѣ, а затѣмъ вспрыгивать на скамейку и соскакивать съ нея.
— О, вы мужественная женщина, — сказалъ я, увидѣвъ, что жизнь снова возвратилась къ ней. — Вы знаете, что вы очень мужественны?
— Я никогда не была мужественной раньше. Это вы меня сдѣлали такой.
— Я тоже не быль мужественными, пока не узналъ васъ.
Она бросила на меня быстрый взглядъ, и снова я увидѣлъ въ немъ блестящія искорки и еще что-то… Но это продолжалось только одинъ моментъ.
Поднялся попутный, свѣжій вѣтеръ, и лодка стала быстро нестись по волнамъ по направленно къ острову. Въ половинѣ четвертаго мы обогнули югозападный мысъ. Мы не только были голодны, но и страдали отъ жажды до того, что наши губы засохли и потрескались. Вѣтеръ мало-по-малу совершеннo утихъ, и ночью наступила опять мертвая тишина. Я снова сѣлъ на весла, но гребъ слабо, очень слабо. Въ два часа ночи наша лодка ударилась о берегъ въ нашемъ заливчикѣ, и я вышелъ изъ нея, чтобы закрѣпить ее. Модъ не могла устоять на ногахъ, и у меня не было силы вести ее. Я упалъ на песокъ вмѣстѣ съ ней и, когда пришелъ въ себя, то взялъ ее подъ мышки и поволокъ ее по берегу къ хижинѣ.
На слѣдующій день мы не работали. Мы спали до трехъ часовъ, по крайней мѣрѣ я, ибо, когда я проснулся, Модъ уже варила обѣдъ. Ея способность быстро возстановлять свои силы всегда поражала меня. Глядя на ея тонкую, хрупкую фигуру, трудно было бы повѣрить, что она до такой степени вынослива.
— Вы знаете, что я отправилась путешествовать въ Японію для поправленія здоровья? — сказала она, когда мы послѣ обѣда наслаждались отдыхомъ у костра. — У меня всегда было слабое здоровье, и доктора посовѣтовали мнѣ отправиться въ морское путетествіе; я и выбрала самый длинный рейсъ…
— Вы и не подозрѣвали, что вамъ при этомъ предстоитъ, — сказалъ я со смѣхомъ.
— Зато изъ этого испытанія я выйду совершенно другой, и мое здоровье станетъ лучше, — отвѣтила она; — и я надѣюсь, что и я сама стану лучше. По крайней мѣрѣ я буду гораздо лучше понимать жизнь.
Затѣмъ, когда короткій день приходилъ къ концу, мы заговорили о слѣпотѣ Волка Ларсена. Она была совершенно необъяснима. И что она была серьезна, видно было ужъ по тому, что онъ самъ сказалъ, что намеревается умереть на островѣ Старанiя. Если онъ, такой сильный человѣкъ и такъ любящій жизнь, собирался умирать, то было очевидно, что его безпокоило нѣчто большее, чѣмъ слѣпота. У него бывали страшныя головныя боли, и мы рѣшили, что у него несомнѣнно пораженъ мозгъ, и что во время припадковъ онъ переживаетъ самыя жестокія боли.
Я замѣтилъ, что Модъ относится къ нему съ всевозрастающимъ сочувствіемъ, но за это я любилъ ее еще больше. Къ тому же въ ея чувствѣ не было ложной сантиментальности. Она соглашалась съ тѣмъ, что намъ придется примѣнить самыя радикальный мѣры, если мы хотимъ отсюда уѣхать, хотя и содрогалась при мысли, что мнѣ придется когда-нибудь лишить его жизни, чтобы спасти свою собственную или, какъ она говорила, «наши собственныя».
Утромъ, послѣ завтрака, мы принялись за работу. Я нашелъ въ трюмѣ легкій якорь, и мнѣ удалось вытащить его на палубу и оттуда спустить въ лодку. Захвативъ длинную веревку, я на веслахъ отплылъ на середину бухты и бросилъ якорь въ воду. Вѣтра не было, приливъ былъ высокій и шхуна плавала на поверхности. Я отпустилъ канаты, прикрѣплявшіе ее къ берегу, потянулъ ее на середину бухты, и, такъ какъ маленькій якорь не выдержалъ бы напора волнъ и вѣтра, то отдалъ также и большой якорь. Послѣ полудня я принялся за починку лебедки.
Я работалъ надъ нею три дня. Я былъ очень неважнымъ механикомъ, и за три дня я сдѣлалъ столько, сколько обыкновенный механикъ сдѣлалъ бы въ три часа. Я долженъ былъ сперва изучить ея устройство и открыть тѣ простыя правила механики, который всякій мастеръ знаетъ наизусть. Къ концу третьяго дня лебедка кое-какъ работала, но, конечно, много хуже, чѣмъ раньше.
Затѣмъ въ течете полудня я поднялъ двѣ верхнія полумачты на бортъ и снова устроилъ ножницы. Ночь я спалъ на палубѣ, возлѣ моей работы. Модъ отказалась остаться одна на берегу и спала въ кубрикѣ. Волкъ Ларсенъ ходилъ вокругъ насъ, слушалъ, какъ я исправляю воротъ и разговаривалъ со мною и Модъ на безразличныя темы. О разрушеніи ножницъ никто даже не упомянулъ, точно такъ же, какъ онъ не сказалъ ни слова о томъ, чтобы я оставилъ его судно въ покоѣ. Все же я боялся этого слѣпого, но чутко прислушивавшагося человѣка и никогда не подпускалъ его близко, когда работалъ.
Я спалъ подъ милыми моему сердцу ножницами, когда меня разбудилъ шумъ его шаговъ. Была ясная, звѣздная ночь, и я ясно различалъ его фигуру, когда онъ ходилъ по судну. Я вылѣзъ изъ-подъ одѣялъ и въ однихъ чулкахъ безшумно слѣдовалъ за нимъ. Онъ вооружился большимъ ножомъ и собирался перерѣзать тросы, которыми я связалъ ножницы.
— Я бы на вашемъ мѣстѣ не сталъ этого дѣлать, — сказалъ я спокойно.
Онъ услышалъ звукъ взводимаго курка и расхохотался.
— А, мое почтеніе, Гёмпъ! — сказалъ онъ — Я зналъ, что вы здѣсь. У меня тонкій слухъ.
— Это ложь, Волкъ Ларсенъ, — сказалъ я, попрежнему спокойно. — Но такъ какъ я только ищу случая убить васъ, то пожалуйста перерѣзывайте веревки.
— У васъ всегда есть случай, — насмѣшливо сказалъ онъ.
— Ну, перерѣзывайте! — угрожающе сказалъ я.
— Нѣтъ, пожалуй я вамъ не доставлю этого удовольствія, — сказалъ онъ со смѣхомъ, повернулся и пошелъ къ кормѣ.
— Нужно что-нибудь предпринять, Гёмфри, — сказала Модъ на слѣдующее утро, когда я разсказалъ ей объ этомъ случаѣ. — Если онъ будетъ свободно бродить по судну, то трудно сказать, что онъ можетъ сдѣлать. Онъ можетъ потопить шхуну или поджечь ее. Вообще, онъ на все способенъ. Мы должны запереть его.
— Но какъ? Я вѣдь боюсь подойти къ нему близко, а онъ знаетъ, что пока онъ сопротивляется пассивно, у меня не хватитъ силы застрѣлитъ его.
— Но это необходимо сдѣлать, — сказала она, — погодите-ка, дайте мнѣ подумать.
— Есть одинъ способъ, — сказалъ я мрачно.
Она вопросительно взглянула на меня. Я взялъ дубинку, которою убивалъ котиковъ.
— Этимъ нельзя убить его, — сказалъ я. — И прежде чѣмъ онъ придетъ въ себя, я крѣпко свяжу его по рукамъ и ногамъ.
Она вздохнула и отрицательно покачала готовой.
Нѣтъ. Надо какъ-нибудь сдѣлать это, не прибѣгая къ такому звѣрству. Подождемъ немного.
Но вскорѣ задача разрѣшилась сама. Утромъ, послѣ нѣсколькихъ опытовъ, я нашелъ, наконецъ, точку равновѣсія мачты и прикрѣпилъ канатъ нѣсколько выше него. Модъ помогла мнѣ вертѣть лебедку, которая потребовала отъ насъ тѣмъ большихъ усилій, что была не въ порядкѣ. Работа шла чрезвычайно медленно и намъ поминутно приходилось отдыхать. Часъ спустя всѣ блоки уже были на самомъ верху, между тѣмъ, какъ мачта была еще по ту сторону борта; оказывалось, что «ножницы» были коротки, и мы только даромъ потратили время и труды. Прежде такое открытіе привело бы меня въ отчаяніе, но теперь я былъ настолько увѣренъ въ своихъ силахъ, что уже не падалъ духомъ. Я зналъ, что на свѣтѣ нѣтъ ничего невозможнаго, и что я найду выходъ изъ затрудненія.
Пока я старался придумать что-нибудь, Волкъ Ларсенъ вышелъ на палубу. Мы тотчасъ же замѣтили въ немъ нѣчто необычное. Его движенія были болѣе нерѣшительны и слабы, чѣмъ обыкновенно. Онъ пошатывался на ногахъ. У юта онъ остановился, поднялъ руку къ глазамъ съ своимъ обычнымъ жестомъ, какъ бы сметающимъ что-то съ лица, сорвался внизъ по ступенькамъ, но удержался на ногахъ и поплелся по палубѣ, качаясь и цѣпляясь руками за что попало. Возлѣ «третьяго класса» онъ, наконецъ, какъ бы обрѣлъ равновѣсіе, но затѣмъ вдругъ ноги его словно подкосились, и онъ упалъ на палубу.
— Припадокъ, — шепнулъ я.
Модъ утвердительно качнула головой и съ участіемъ взглянула на него.
Мы подошли къ нему, но онъ, казалось, былъ безъ сознанія и порывисто дышалъ. Она приподняла его голову, чтобы кровь отлила отъ нея и послала меня въ каюту за подушкой, Я принесъ также одѣяла и мы его уложили какъ можно удобнѣе. Я пощупалъ его пульсъ. Онъ былъ сильный и ровный и совершенно нормальный. Это изумило меня и показалось подозрительнымъ.
— А что, если онъ притворяется? — спросилъ я, все еще держа его руку.
Модъ покачала головой и съ упрекомъ взглянула на меня. Но въ этотъ же моментъ рука его, какъ стальная, сжала мою руку. Я закричалъ дикимъ голосомъ отъ страха, а онъ съ злымъ и торжествующимъ выраженіемъ на лицѣ обвилъ меня другой рукой и держалъ въ своемъ ужасномъ объятіи.
Онъ выпустилъ мою руку, но затѣмъ другой рукой быстро схватилъ сзади обѣ мои руки, такъ что я не могъ пошевельнуться. Его свободная рука поднялась къ моему горлу, и въ тотъ же моментъ я почувствовалъ близость смерти, въ которой былъ виноватъ я самъ, зачѣмъ я близко подошелъ къ нему? Я чувствовалъ другія руки у моего горла — это Модъ дѣлала тщетныя усилія, чтобы оторвать его руку отъ моего горла. Увидѣвъ, — что ей не совладать съ нимъ, она закричала, и этотъ крикъ больно отозвался въ моей душѣ, ибо она напомнилъ мнѣ крикъ женщинъ при гибели Мартинеца, — въ немъ было столько страха, безнадежности и отчаянія…
Мое лицо приходилось противъ его груди и поэтому я не могъ ничего видѣть, но я слышалъ, что Модъ быстро побѣжала по палубѣ. Все случилось необычайно быстро. Я еще не успѣлъ потерять сознаніе, и поэтому мнѣ показалось, что прошелъ безконечный періодъ времени, прежде чѣмъ она прибѣжала назадъ. И въ тотъ же моментъ я почувствовалъ, что онъ вдругъ какъ-то осѣлъ подо мною. Дыханіе вышло изъ его легкихъ, его грудь опустилась подъ моей тяжестью и изъ его горла вырвался громкій стонъ. Рука, державшая мое горло, разжалась, и я вздохнулъ свободно. Она снова попыталась сдавить мнѣ горло, но даже его огромная воля не могла побѣдить охватившей его слабости. Онъ былъ близокъ къ обмороку.
Модъ была ужъ близко, когда его рука разжала мое горло. Я покатился на палубу, захлебываясь воздухомъ и моргая глазами отъ солнца. Модъ стояла рядомъ. Она была блѣдна, но спокойна и въ ея рукахъ я увидѣлъ тяжелую дубинку, которой я убивалъ котиковъ. Но палка тотчасъ же выпала изъ ея рукъ, точно она вдругъ обожгла ее, и мое сердце забилось отъ радости. Модъ, дѣйствительно, была моей женой, моей самкой, борющейся вмѣстѣ со мной и за меня, какъ боролась бы женщина пещернаго періода.
— Дорогая моя, — вскричалъ я, съ трудомъ поднимаясь на ноги.
Въ слѣдующій затѣмъ моментъ она очутилась въ моихъ объятіяхъ и судорожно рыдала на моемъ плечѣ. Я взглянулъ на ея роскошные каштановые волосы, блестѣвшіе на солнцѣ и почувствовалъ, что она для меня дороже всѣхъ сокровищъ въ мірѣ. Я наклонился и поцѣловалъ ея волосы такъ нѣжно, что она даже не замѣтила этого.
Но вдругъ я очнулся. Въ концѣ концовъ, вѣдь, естественно, что женщина плачетъ отъ облегченія въ объятіяхъ своего спасителя и покровителя. Если бы я былъ ея отцомъ или братомъ, то положеніе было бы то же самое. Къ тому же ни время, ни мѣсто не подходили для объясненія въ любви. Я еще разъ нѣжно поцѣловалъ ея волосы и выпустилъ ее изъ своихъ объятій.
— На этотъ разъ это настоящій припадокъ, — сказалъ я; — такой же, какъ тотъ, когда онъ ослѣпъ. Онъ сперва притворился и этимъ накликалъ на себя припадокъ.
Модъ уже снова поправляла его подушки.
— Нѣтъ, не оправляйте еще, — сказалъ я. — Надо воспользоваться его безпомощнымъ состояніемъ и обезвредить его. Съ этого дня мы будемъ жить въ каютѣ, а Волкъ Ларсенъ, въ третьемъ классѣ.
Я схватилъ его подъ-мышки и потащилъ къ трюму. Модъ принесла веревку. Привязавъ его подъ мышки, я спустилъ его въ трюмъ и съ помощью Модъ втащилъ его на нижнюю койку.
Но это еще было не все. Въ его каютѣ я взялъ наручники, которыми онъ сковывалъ непокорныхъ матросовъ, вмѣсто старыхъ, неуклюжихъ желѣзныхъ кандаловъ. Такимъ образомъ мы оставили его въ трюмѣ связаннымъ по рукамъ и ногамъ. Въ первый разъ за много дней я вздохнулъ свободно. Я почувствовалъ странную легкость, когда вышелъ на палубу, точно какая-то тяжесть упала съ моихъ плечъ. Я чувствовалъ также, что мы съ Модъ стали какъ-будто ближе.