Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/65

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Ранніе годы моей жизни — Глава LXV
авторъ Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ
Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 516—527.

[516]
LXV
Женитьба Вейнберга. — Поѣздка къ Родзянкамъ. — Градишскъ. — Въ гостяхъу Болюбышъ. — Въ деревнѣ у Родзянокъ. — Буря на Днѣпрѣ.

Тѣмъ временемъ распространился слухъ, что Вейнбергъ женится на красавицѣ Добровольской, замѣченной государемъ. На первыхъ порахъ этому слуху мы не повѣрили. Извѣстно было, что Добровольская даетъ и за этой дочерью, [517]такъ же какъ и за двумя старшими, Левашовой и Бржесской, 30 тыс. рублей, кромѣ приданаго. Но сомнѣнію этому положилъ конецъ рапортъ Вейнберга, въ которомъ онъ испрашивалъ разрѣшенія полковаго командира на бракъ съ дѣвивицей Добровольской, прося выдачи ему выписи изъ формуляра.

Не наученный трагическимъ исходомъ исторіи съ юнкеромъ Быковымъ, Бѣликовъ при появленіи моемъ въ канцеляріи сказалъ, когда я вскрывалъ пакетъ Вейнберга: „они просятъ слова формуляра „изъ иностранцевъ“ переправить на слова: „изъ иностранныхъ дворянъ“.

Конечно и на этотъ разъ Бѣликовъ старался не безкорыстно.

— Пиши согласно формуляру, сказалъ я, и не желая впутываться въ это дѣло, доложилъ о немъ полковому командиру.

Послѣдній конечно положительно сталъ на моей сторонѣ. Но это не прошло мнѣ даромъ. Хотя Вейнбергъ очень хорошо зналъ мои пріятельскія отношенія не только съ Бржесскими, но и съ матерью его невѣсты, онъ, пригласивши на свадьбу незнакомыхъ имъ своихъ товарищей, меня не пригласилъ.

Тѣмъ временемъ Оконоръ вышелъ въ отставку, и штабсъ-ротмистръ Крюднеръ принялъ третій эскадронъ и переѣхалъ въ Стецовку.

Весною только что тронулось въ Днѣпрѣ второе русское половодье, какъ Майдель, пользуясь свободнымъ временемъ до полковаго сбора, сманилъ меня въ Полтавскую губернію къ Родзянкамъ, которыхъ я зналъ лишь по имени.

Майдель утверждалъ, что Родзянки приглашаютъ офицеровъ нашего полка на именины старшей дочери Маріи перваго апрѣля. Такъ какъ ѣхать черезъ Кременчугъ было бы очень кружно, то мы избрали кратчайшій путь черезъ Днѣпръ на большой лодкѣ, носящей названіе „дуба“. До Днѣпра, переѣхавши Тясьминъ по мельничной плотинѣ, приходилось добираться верстъ за пять черезъ кучегуры, представлявшіе лошадямъ не легкій переѣздъ. Мелкій ослѣпительной бѣлизны песокъ занималъ весь широкій клинъ между Днѣпромъ и Тясьминомъ, образуя цѣлую горную систему, у которой хотя [518]вершины и были покрыты ивнякомъ, зато подвижные скаты не дозволяли колесамъ оставлять замѣтныхъ слѣдовъ. Такъ какъ намъ приходилось пересѣкать рѣку при попутномъ вѣтрѣ, то при помощи паруса, двухъ дюжихъ гребцовъ и опытнаго кормчаго мы скоро миновали посрединѣ Днѣпра залитый водою зеленый лѣсъ, оглашаемый соловьинымъ пѣніемъ, и прибыли къ высокому скалистому лѣвому берегу Днѣпра, наверху котораго помѣщался Градишскъ, или Городище, какъ тамъ называли.

Хотя отъ рѣки подыматься приходилось не болѣе полуверсты, но за неимѣніемъ лошадей мы вынуждены были пригласить нашихъ лодочниковъ нести небольшіе наши чемоданы до единственной гостинницы, едва ли заслуживающей это имя.

На половинѣ подъема вправо отъ дороги стояла на широкой площадкѣ красная, небольшая, должно быть каменная церковь. Бросалось въ глаза, что, не будучи по отдаленности городскою, она въ то же время не была и сельскою, такъ какъ кругомъ не было никакого строенія для помѣщенія причта.

Въ Градишскѣ я узналъ, что она упразднена, и служба въ ней отправляется только однажды въ годъ причтомъ городскаго прихода. Тамъ же услыхалъ я о событіи, случившемся за какихъ либо 20 лѣтъ тому назадъ. Въ то время близь церкви въ прекрасной хатѣ помѣщался молодой священникъ съ красавицей женой. Такъ какъ зимою Днѣпръ представляетъ самое удобное сообщеніе съ Херсонской губерніей, нечему удивляться, что священникъ порою заѣзжалъ къ знакомому ему кирасирскому ротмистру выпить хорошей мадеры или хересу, и что ротмистръ въ свою очередь отъ скуки забѣгалъ къ священнику, захвативши съ собою вина. Дружескія возліянія совершенно сблизили пріятелей, такъ что они ничего не скрывали одинъ отъ другаго.

Однажды ротмистръ, зазвавъ пріятеля въ гости и приведя послѣдняго въ веселое расположеніе, сказалъ: „ну любезный другъ, у меня, есть къ тебѣ большая просьба, въ которой ты мнѣ отказать не долженъ. Церковь твоя, удаленная отъ жилья, представляетъ наилучшія условія для твоей услуги“. [519]

— Да полно тебѣ заходить окольными дорогами, сказалъ священникъ. Я по первому слову понялъ тебя и напередъ говорю: радъ стараться. Погоди, позволь мнѣ говорить: ты противъ воли семьи хочешь обвѣнчаться съ любимою особой. Такъ ли?

— Такъ, сказалъ ротмистръ: повѣнчай, и я не пожалѣю для тебя тысячи рублей.

(Въ тѣ времена это были большія деньги).

Въ условленный вечеръ ротмистръ подъѣхалъ къ крыльцу священника, и за нимъ изъ саней появились бутылки съ разнымъ виномъ и шампанскимъ. „Шафера еще черезъ часъ привезутъ невѣсту, сказалъ онъ, а потому выпьемъ на радости и главное для храбрости“.

— Выпьемъ, сказалъ священникъ и обратясь къ женѣ прибавилъ: давай стаканы и ступай къ себѣ.

Замѣтивъ болѣе чѣмъ веселое расположеніе духа священника, ротмистръ сказалъ: „ступай отворяй церковь и жди, да смотри, чтобы не было излишняго освѣщенія. Невѣста не желаетъ, чтобы ее разсматривали и признавали. Когда выпросимъ прощенья, тогда просимъ милости къ намъ, а теперь ступай. Черезъ полчаса будетъ невѣста со свидѣтелями продолжалъ онъ, взглянувъ на часы. А вмѣстѣ съ ними явлюсь и я“.

Пока священникъ отпиралъ церковь и готовился, ротмистръ передалъ молодой попадьѣ небольшой узелокъ, и черезъ полчаса она вышла изъ спальни въ локонахъ, нависшихъ на лицо, подъ густою вуалью.

Когда обрядъ былъ совершенъ, шаферъ увезъ молодую, а ротмистръ остался со священникомъ и свидѣтелями для формальной и обстоятельной записки метрики. Какъ ни настаивалъ священникъ на томъ, что книгу можно взять на домъ, такъ какъ здѣсь въ холодной церкви нѣтъ и чернилъ, ротмистръ былъ неумолимъ, и по его желанію одинъ изъ свидѣтелей сбѣгалъ за чернильницей въ домъ священника.

— Ну спасибо, батька, сказалъ ротмистръ, передавая другу толстую пачку ассигнацій. Свидѣтели уѣдутъ, а мы съ тобою пойдемъ выпить на радости.

— Ну, матушка попадья, сказалъ священникъ, входя къ [520]себѣ въ домъ: гость то нашъ привезъ и закусочки. Собирай-ка что Богъ послалъ, а шампанскаго то мы и стаканчиками выпьемъ. Да вотъ прибери и заработанныя деньги, прибавилъ онъ, бросая на столъ пукъ ассигнацій.

Подавъ все, попадья ушла, а пріятели усѣлись за пирушку. Угощая друга, ротмистръ по отношенію къ себѣ соблюдалъ разсчетъ и, доведя сотрапезника до полнаго опьяненія, при помощи попадьи уложилъ его на кровать. Когда хозяинъ заснулъ мертвымъ сномъ, попадья успѣла собраться и одѣвшись по дорожному уѣхала съ ротмистромъ. Преданіе говоритъ, что она захватила съ собою и деньги. Поутру проснувшійся попъ убѣдился, что повѣнчалъ собственную жену и такимъ образомъ самъ себѣ отрѣзалъ путь ко всякой жалобѣ. Прибавляли, что онъ будто бы перешелъ священникомъ во флотъ, и желая послѣ нѣсколькихъ лѣтъ кругосвѣтнаго плаванія повидать родныя мѣста въ одномъ городѣ, гдѣ квартировалъ кавалерійскій полкъ, случайно услыхалъ знакомую ему фамилію полковаго командира. Чтобы провѣрить догадку, онъ вошелъ въ домъ полковника, и первой особой, встрѣтившей его въ дверяхъ залы, была крайне смущенная бывшая его жена.

— Я и не думалъ, сказалъ онъ, мѣшать вашему счастью: я здѣсь проѣздомъ, и дай Богъ вамъ совѣтъ да любовь.

Хозяинъ заѣзжаго двора, носившаго незаслуженное имя гостинницы, воспроизвелъ передо мною образъ трубача, пріютившаго меня въ первый мой пріѣздъ въ Новой Прагѣ: то же званіе отставнаго трубача, та же облысѣлая голова, тотъ же толстый носъ на подобіе зрѣлой сливы, тотъ же круглый и крупный янтарь на короткомъ чубукѣ и тотъ же наставительный тонъ бесѣды. Къ счастію этотъ мудрецъ скоро досталъ намъ парнаго извощика, и мы отправились въ дальнѣйшее странствіе, но не прямо къ Родзянкамъ. Судьбѣ угодно было познакомить меня съ г-жею Болюбышъ, тою знаменитою тетенькой, которой корнетъ Романовичъ такъ удачно сбывалъ ежегодно подаренную ею телѣжку. Въ гостепріимномъ домѣ тетушки мы нашли въ нѣкоторомъ родѣ колонію Орденскаго полка, въ видѣ слезливой сентиментальной и черезчуръ полной воспитанницы Смольнаго монастыря, [521]племянницы г-жи Болюбышъ, двоюродной сестры нашего Романовича. Не взирая на то, что слезливая особа эта обладала по сосѣдству съ тетенькой значительнымъ имѣніемъ, ради котораго очевидно и женился на ней нашъ штабъ-офицеръ Ласенко, сентиментальная M-me Ласенко предпочитала жить у гостепріимной тетеньки вмѣстѣ съ единственнымъ 9—10 лѣтнимъ сыномъ. Находившійся подъ женинымъ башмакомъ Ласенко видимо не могъ сдерживать шаловливаго любимца матери. И я помню, что этому мальчишкѣ за обѣденнымъ столомъ удавалось, сидя рядомъ со мною, пребольно щипать меня за ногу, въ полной надеждѣ, что, какъ новый гость, я не захочу выдать его шалости. Сначала я дѣйствительно безотвѣтно вытерпѣлъ боль; но затѣмъ, поддѣвъ своимъ колѣномъ подъ его шаловливую ляшку, я прищемилъ послѣднюю къ острому краю подстольнаго бруска. Шалуну пришлось въ свою очередь вытерпѣть значительную боль, освобожденный отъ которой онъ уже не возвращался къ своей проказѣ.

Прося насъ заѣхать на возвратномъ пути, дамы предвѣщали великолѣпный праздникъ у Родзянокъ.

Дѣйствительно было чему подивиться въ обширной усадьбѣ послѣднихъ. Необыкновенно было уже встрѣтить среди безлѣсной равнины старинный огромный паркъ со столѣтними липами, дубами и кленами. Подходившая къ парку и перепруженная рѣчка разливалась обширнымъ прудомъ. Широкая дорога, огибающая просторный съ пестрыми клумбами газонъ, вела къ большому одноэтажному дому. Тутъ же на дорогѣ, не доѣзжая до дому, находился флигель, у котораго насъ просили сойти, чтобы занять въ немъ приготовленныя комнаты. Даже при поверхностномъ взглядѣ нельзя было не замѣтить симметрично разставленныхъ на газонѣ четырехъ небольшихъ пушекъ, носившихъ названіе салютовокъ. Не успѣли мы расположиться во флигелѣ, какъ явился самъ стройный высокаго роста и уже съ сильною просѣдью хозяинъ просить насъ не стѣсняться въ своихъ требованіяхъ, объявляя, что по утрамъ гостямъ подается во флигелѣ по ихъ желанію чай или кофей, а въ домѣ обычные часы завтрака въ 12 час. и обѣдъ въ 5. [522]

— Наше правило, говорилъ Родзянка, стараться доставить гостямъ возможныя въ нашей мѣстности удобства и развлеченія, не стѣсняя ихъ никакими съ нашей стороны требованіями. У насъ конный заводъ и потому для желающихъ кататься во всякое время готовы экипажи, одиночные шарабаны и верховыя лошади подъ дамскимъ и мужскимъ сѣдломъ. Для ружейниковъ есть ружья, егеря и лягавыя собаки. Для псовыхъ охотниковъ гончія и борзыя. Для катаній на водѣ и рыбной ловли лодки парусныя и весельныя, рыбачьи сѣти и удочки. Въ саду въ аллеѣ мальчикъ, заряжающій пистолеты, ожидаетъ постоянно охотниковъ выбить флагъ. Можетъ быть вы соберетесь къ завтраку, прибавилъ онъ, любезно пожавъ намъ руки.

Видно было, что строитель большаго барскаго дома не задавался никакими архитектурными задачами, помышляя только объ удобствѣ расположенія болыпихъ комнатъ, начиная съ залы съ окнами по обоимъ концамъ. При появленіи нашемъ въ домъ, хозяинъ повелъ насъ въ гостиную и представши своей женѣ, еще красивой, но нѣсколько располнѣвшей брюнеткѣ лѣтъ за 40.

Поздравивъ хозяйку съ именинницей, старшей дочерью Мари, мы принесли послѣдней наши поздравленія, а равно и сестрѣ ея Софьѣ.

Обѣ сестры совершенно несходнаго типа замѣчательны были безыскусственною прелестью каждая въ своемъ родѣ. Бѣлокурая Мари была какимъ-то стройнымъ воздушнымъ видѣніемъ, тогда какъ темнорусая, съ черными глазами газели, Софи напоминала опредѣленный образъ, созданный кистью Мурильо.

— Если вы, господа, желаете играть на билліардѣ, то на моей половинѣ два билліарда съ аспидными досками, и за вѣрность ихъ я могу поручиться. Пойдемте, я васъ провожу на свою половину. Видите, тутъ мой кабинетъ, а за нимъ двѣ комнаты, перегороженныя шкафами библіотеки. Тутъ же и зеленые столы для желающихъ читать или работать.

Когда, познакомившись съ двумя сыновьями хозяевъ, меньшою дочерью 12-ти лѣтней Сашей, и ея гувернанткой француженкой, мы усѣлись за роскошный завтракъ, хозяинъ [523]между прочимъ сказалъ: „полагаю, людямъ, впервые посѣщающимъ нашъ домъ, странно видѣть въ день именинъ въ большомъ домѣ такъ мало гостей. А между тѣмъ вы убѣдитесь, что и къ обѣду соберется насъ не болѣе 15 человѣкъ, такъ какъ сверхъ молодыхъ пріятелей, которые, какъ вы видите, пріѣхали изъ Петербурга къ сыновьямъ моимъ, своимъ лицейскимъ товарищамъ, мы ожидаемъ вашего ремонтера Ильяшенку, обычнаго покупателя нашихъ верховыхъ лошадей; прибудутъ, быть можетъ, еще два, три пріѣзжихъ. Что же касается до окрестныхъ помѣщиковъ, то они никогда у насъ не бываютъ, такъ какъ, полагаю, мы мало интересуемся другъ другомъ“.

Послѣ завтрака всѣ разошлись, и я между прочимъ пошелъ въ библіотеку просмотрѣть нѣкоторые новые журналы, которыхъ полкъ не выписывалъ. Нѣсколько времени спустя я услыхалъ громкіе звуки рояля. Войдя въ громадную залу, я изумился, увидавъ у четырехъ роялей исполненіе одной и той же піесы въ 16 рукъ. Исполнителями были всѣ члены семьи. Кончивши играть, хозяинъ сказалъ мнѣ: „не удивляйтесь нашему домашнему концерту. Мы всѣ по природѣ музыканты, начиная съ меня, играющаго на всѣхъ инструментахъ. Даже и гувернантка наша прекрасно читаетъ ноты“.

Не желая мѣшать, быть можетъ, болѣе интимной между собою молодежи, я передъ обѣдомъ сперва ушелъ въ прохладный флигель, а затѣмъ, когда зной началъ спадать, пробрался въ тѣнистую липовую аллею, гдѣ дѣйствительно нашелъ желѣзный дискъ съ выскакивающимъ флагомъ и мальчика у стола съ заряженными пистолетами. Такъ какъ я и дома нерѣдко упражнялся въ стрѣльбѣ изъ пистолета, то не безъ удовольствія выбилъ нѣсколько разъ кряду флагъ въ благоустроенномъ тирѣ.

За обѣдомъ мнѣ пришлось сидѣть рядомъ съ именинницей. Во время шампанскаго салютовки такъ усердно палили, что при безвѣтріи покрыли весь дворъ облакомъ дыма.

— За здоровье отсутствующихъ, сказала Мари, чокаясь со мною.

Желая затронуть видимо интересный для нея вопросъ, я [524]сказалъ: „les absents ont tords“. Глаза ея сверкнули, и она сказала: „для низменныхъ душъ“.

Ну, подумалъ я, тутъ есть какой то интересный отсутствующій.

Когда общество послѣ обѣда снова разошлось, я воспользовался наступающею вечерней прохладой для осмотра громаднаго парка. Всходя на просторную лужайку, я почувствовалъ себя въ мигъ перенесеннымъ въ какую либо изъ Прирейнскихъ окрестностей, при видѣ столба съ бѣлою доскою и нѣмецкою готическою надписью: „Sofienplatz“. Иду далѣе; на болѣе просторной лужайкѣ нахожу надпись: „Marienplatz“; и въ лѣвой сторонѣ газона большую бесѣдку, къ закрытымъ дверямъ которой вели деревянныя ступени террасы. Поравнявшись съ дверями, я услыхалъ сперва громкую прелюдію на рояли, а затѣмъ теноромъ и сопрано въ два голоса исполняемый Варламовскій романсъ: „На зарѣ ты ее не буди“.

Не успѣлъ я тихонько отворить створчатой двери бесѣдки, какъ музыка прекратилась, молодые люди и дѣвицы зарукоплескали, и послѣднія бросили въ меня розами. Благодаря за благоуханное привѣтствіе, я въ то время только поднялъ съ полу прекрасные цвѣты, не справляясь, откуда они. Но въ настоящую минуту самъ собою возникаетъ передо мною вопросъ: были ли эти цвѣты тепличные, или на югѣ Полтавской губерніи перваго апрѣля могутъ распуститься розы?

На другой день между молодежью устраивались кавалькады, катанье въ лодкахъ и рыбная ловля. Но такъ какъ я былъ всю жизнь врагомъ праздныхъ прогулокъ, то, помнится, только изъ приличія позволилъ хозяйкѣ дома забрать себя во время кавалькады въ коляску.

Надо прибавить, что самымъ оживленнымъ и веселымъ оказался пожилой хозяинъ.

Вечеромъ передъ нашимъ отъѣздомъ онъ затѣялъ плясать „журавля“. Вѣроятно, въ подражаніе птицы, любящей стоять поджавши одну ногу, самый танецъ исполняется на одной ногѣ. Всѣ, участвующіе въ хороводѣ, взявшись за руки сосѣдей, образуютъ общій кругъ и, оставаясь только на лѣвыхъ ногахъ, подымаютъ и кладутъ ступни правыхъ ногъ на [525]лѣвое колѣно сосѣда. При этомъ всѣ, подскакивая на лѣвой ногѣ, подпѣваютъ:

Ой бувъ бувъ журавель, журавель,
Ой бувъ бувъ молодой, молодой,
Таки таки журавель, таки таки молодой.

Затѣмъ, взглядываясь между собою, весь хороводъ перемѣняетъ лѣвыя ноги на правыя и продолжаетъ:

Тутъ была тутъ перепелочка,
Тутъ была тутъ невеличичка.
Таки таки журавель, и т. д.

И затѣмъ слѣдуетъ заключеніе:

А я тому журавлю, журавлю
Крылья ноги обломлю, обломлю.

Еще съ вечера мы простились съ любезными хозяевами, чтобы съ утра заѣхать къ „тетенькѣ“.

Въ настоящую минуту не помню, гдѣ въ этой поѣздкѣ мы разстались съ Майделемъ. Остался ли онъ у Родзянокъ, или отъ тетеньки поѣхалъ въ Кременчугъ, предоставивъ мнѣ въ одиночку добираться до постоялаго двора въ Градишскѣ.

Счастливый случай привелъ меня снова въ большой дубъ трехъ перевозчиковъ, взявшихся за два рубля доставить меня на правый берегъ Днѣпра. На этотъ разъ намъ пришлось, держа внизъ по теченію, плыть противъ вѣтра, дующаго снизу. Поэтому о парусѣ не могло быть и рѣчи, и весь переѣздъ дюжіе гребцы должны были вынести на своихъ рукахъ. Мы уже миновали нѣсколько острововъ, покрытыхъ молодымъ камышемъ и зеленою травою; но когда добрались до середины рѣки, появилось совершенно непредвидѣнное препятствіе. Широкая, свѣтлозеленая стихійная змѣя, запрокидывая подъ дыханіемъ вѣтра шипящіе бѣлые всплески, раздѣляла водное пространство на двѣ половины. Еще въ нѣкоторомъ разстояніи отъ пѣнящагося хребта дюжіе гребцы видимо напрягали всѣ силы, чтобы разогнать свой дубъ и заставить его проникнуть въ предстоящую преграду. Дѣйствительно, въ первое мгновеніе дубъ до половины влѣзалъ [526]въ пѣну, но, склоняясь бокомъ за ея волнистымъ бѣгомъ противъ рѣчнаго теченія, ни на вершокъ не подавался впередъ, не взирая на усилія гребцовъ. Раза два, переставая гресть, перевозчики дозволяли дубу пятиться назадъ изъ бѣлой пѣны на темное стекло общаго теченія. Отдохнувъ минуты съ двѣ, они снова старались перескочить черезъ кипящій хребетъ, сажень въ пять шириною. Наконецъ, послѣ нѣсколькихъ неудачъ они повернули назадъ къ пройденному нами острову. Убѣдившись, что къ такому отдыху привела ихъ не лѣнь, или какое либо другое побужденіе, а сила вещей, я ничего не возражалъ, когда наша лодка, съ разгону взбѣжавъ на песчаную отмель, была затѣмъ чуть не до половины вытащена на берегъ.

Сошелъ и я, какъ говорится, ноги размять по превосходному газону, покрывавшему островъ среди песчаныхъ отмелей и высокихъ камышей.

Во время моей прогулки гребцы достали изъ лодки три палки съ висящимъ между нихъ крючкомъ и котелокъ, котораго душку они закинули за крючекъ, послѣ того какъ раздвинули свободные концы палокъ въ видѣ треножника. Одинъ изъ гребцовъ взялъ котелокъ, зачерлнулъ воды изъ Днѣпра и снова повѣсилъ его на крюкъ. Пока другой ходилъ въ тростникъ набрать наломаннаго зимнимъ снѣгомъ прошлогодняго камышу для топлива, кормчій вырубилъ огня и развелъ подъ котелкомъ яркое пламя. Когда вода закипѣла, онъ изъ небольшаго мѣшечка посыпалъ въ котелъ пшена, а затѣмъ доставши изъ мѣшка тарани, изрѣзалъ ее ножомъ и положилъ куски въ кашицу. Одинъ изъ гребцовъ тѣмъ временемъ набралъ на островѣ снитки, и кашеваръ, видимо не безъ удовольствія изрѣзавъ ее, сунулъ въ тотъ же котелъ. Черезъ четверть часа гребцы сняли котелъ съ огня и, усѣвшись кругомъ, за отсутствіемъ хлѣба, стали съ видимымъ удовольствіемъ хлѣбать бѣловатую кашицу.

Проголодавшись въ свою очередь, я попросилъ у одного изъ нихъ ложку попробовать кашицу, и до сихъ поръ помню удовольствіе, съ какимъ наѣлся ихъ кулеша.

— Пора, сказалъ часа черезъ два рулевой, и мы снова усѣлись въ лодку. [527]

Ослабѣлъ ли нѣсколько вѣтеръ снизу, или перевозчики въ самомъ дѣлѣ отдохнули, только на этотъ разъ мы при страшныхъ усиліяхъ гребцовъ, задержавшись нѣсколько мгновеній неподвижно на серединѣ гребня, наконецъ перевалили черезъ него, и затѣмъ уже безъ всякаго препятствія достигли праваго берега Днѣпра.