Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/64

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Ранніе годы моей жизни — Глава LXIV
авторъ Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ
Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 507—516.

[507]
LXIV
Смотръ ювкеровъ. — Церемоніальный маршъ. — Центавръ. — Маневры. — Царскій обѣдъ. — Бондыревъ.

Возвращаюсь въ русло послѣдовательныхъ событій.

Желая предварительно осмотрѣть въ конномъ строю всѣхъ юнкеровъ, имѣющихъ право явиться на смотръ государя, корпусный командиръ приказалъ имъ явиться ко мнѣ, какъ къ адъютанту перваго въ корпусѣ полка, на Ковалевку, на площадь передъ дворцомъ, а мнѣ, выстроивши ихъ по порядку полковъ, ожидать прибытія къ 10 часамъ утра его выс—пр—а барона Офенберга.

Такъ какъ корпусъ состоялъ изъ четырехъ кирасирскихъ, четырехъ уланскихъ и двухъ гусарскихъ полковъ, то неудивительно, что на смотръ явилось отъ 15 — 20 юнкеровъ, представлявшихъ въ конномъ строю шеренгу въ 20 саж.

Выстроивъ юнкеровъ по порядку полковъ и сказавши: вольно! я, укрываясь отъ жары, взбѣжалъ по деревяннымъ кладкамъ во дворецъ покурить. Это было единственный разъ, что я побывалъ въ недостроенномъ еще дворцѣ. Но вотъ назначенный часъ приближался, и юнкера мои выравнялись въ одну линію съ правильностью чертежа.

Началась манежная ѣзда справа по одному съ захватомъ большаго пространства вокругъ пѣшаго корпуснаго командира. Генералъ видимо былъ доволенъ юнкерами и подъ конецъ скомандовалъ строиться снова въ первоначальную шеренгу. Когда команда была исполнена, Офенбергъ [508]скомандовалъ шеренгѣ: „правое плечо впередъ, кругомъ! въ карьеръ!“

Исполненіе такого движенія безъ предварительной подготовки чрезвычайно трудно, такъ какъ требуетъ вѣрнаго глазомѣра праваго фланговаго при описаніи полнаго круга. При этомъ всѣ ниже-стоящіе должны единовременно обращать вдвойнѣ вниманіе: равняясь направо не отрываться налѣво.

Пока пыль отъ остановившейся шеренги разсѣявалась, я видѣлъ, какъ одинъ оторвавшійся отъ нижестоящаго поспѣшно принялъ влѣво, открывая такимъ образомъ прогалокъ между собой и слѣдующимъ вправо.

Въ этотъ прогалокъ и направился Офенбергъ, за которымъ и я послѣдовалъ.

— Ви болванъ! съ прибавленіемъ непечатнаго слова, сказалъ генералъ, обращаясь къ невиновному юнкеру.

— Ваше выс—пр—о, сказалъ я, взявшись подъ козырекъ и нагибаясь къ уху корпуснаго командира: онъ невиноватъ, оторвался нижестоящій.

— Ну, тогда ви болванъ! опять съ прибавленіемъ непечатнаго слова флегматически сказалъ нижеслѣдующему генералъ: ви дворянинъ, ви должны думатъ.

Не удивительно, что многочисленная публика всевозможныхъ пріѣзжихъ и по преимуществу дамъ собралась къ царскому пріѣзду у дворцоваго подъѣзда. Дамы во избѣжаніе толкнотни стояли въ широкихъ воротахъ, ведущихъ во дворъ дворца.

— Кто эта прелестная дѣвочка? спросилъ государь на стоявшую Добровольскую, за мѣсяцъ передъ тѣмъ вышедшую изъ Одесскаго института.

Такъ какъ только въ нашемъ полку были серебряные литавры, то я и былъ поэтому въ исключительномъ положеніи. Такъ на предварительномъ смотру инспектора, я, согласно уставу, сталъ не на правомъ флангѣ взвода и не на офицерскомъ мѣстѣ, занятомъ посреди взвода литаврщикомъ, а впереди литаврщика и слѣдовательно впереди всей офицерской линіи. Первый по фронту проѣхалъ бригадный командиръ и по привычкѣ своей сказалъ: „адъютантъ не знаетъ своего мѣста, извольте встать на правый флангъ". [509]

Становлюсь на правый флангъ. Проѣзжаетъ Фитингофъ.

— Адъютантъ не знаетъ своего мѣста! кричитъ съ пѣною у рта начальникъ дивизіи: извольте стать передъ литаврщикомъ.

Переѣзжаю туда и думаю: наконецъ то, слава Богу.

Скачетъ Офенбергъ, самъ выѣзжавшій своихъ горячихъ лошадей. Покуда неукрощенная кобыла произвольно мѣняетъ ноги то справа, то слѣва въ галопѣ, — только и слышно: „здорово первый эскадронъ!“

И затѣмъ: „фуй Катька! фуй Катька!“

Доскакавши до меня онъ, попридержавъ лошадь, сказалъ: „адъютантъ не знаетъ своего мѣста! извольте встать на флангъ“.

Ковыляетъ шатающійся на свой лошадкѣ инспекторъ графъ Никитинъ.

— Ты батюшка адъютантъ, стань-ка на свое мѣсто передъ литаврщикомъ.

Такимъ образомъ инспекторъ спасъ меня отъ справедливаго замѣчанія царя, которому я не сталъ бы докладывать, что стою по личному приказанію его в—пр—а.

Къ этому церемоніальному маршу всѣ начальники частей готовились заблаговременно насколько могли, зная напередъ, что царь все видитъ. Думалъ и я между прочимъ, что у меня въ трубаческомъ взводѣ казалось бы все хорошо, начиная съ ненадѣваннаго, расшитаго золотыми галунами мундира литаврщика.

Только ходящій подъ литавромъ 9-ти вершковый Центавръ, хотя еще вполнѣ крѣпокъ ногами, выдаетъ свою старость снѣжной бѣлизной.

На горестныя мои соображенія берейторъ Лупалъ сказалъ: „позвольте мнѣ его къ царскому смотру выкрасить. Отвѣчаю головой, ни одинъ знатокъ не замѣтитъ. А будетъ хорошо“.

Послѣднее слово подзадорило меня, и я сказалъ: „валяй“.

Вымазали они съ вечера Центавра сажей съ примѣсью синьки и дали такъ простоять всю ночь. Когда же утромъ все размазанное счистили скребницей и щетками, на Центаврѣ выступили всѣ бывшія въ молодости сѣрыя яблоки, и [510]когда Карлъ Ѳедоровичъ повелъ полкъ на плацъ, то, подъѣхавъ ко мнѣ, спросилъ: „что это у васъ за чудная лошадь подъ литаврщикомъ“?

— Да это нашъ Центавръ, отвѣтилъ я, только мы его подцвѣтили.

—Головой ручаюсь, воскликнулъ Карлъ Ѳедоровичъ, что никому это и въ голову не придетъ.

Когда мы обошли церемоніальную линію и, уступая ее другимъ полкамъ, стали на прежнее мѣсто, то находились по крайней мѣрѣ на версту разстоянія отъ царя, мимо котораго проходили другія дивизіи съ ихъ артиллеріей.

Государь остался очень доволенъ нашею кирасирскою дивизіей и сказалъ нашему полковому командиру: „Бюлеръ, возьми полкъ какъ онъ есть въ шкафъ и запечатай. Я лучше не хочу. Лучше моихъ кавалергардовъ. Живъ ли у тебя въ Крыловѣ старикъ купецъ Бондыревъ?“ — „Въ настоящую минуту, Ваше Величество, отвѣчалъ Бюлеръ, его сынъ, коммерціи совѣтникъ, иногда бываетъ у меня. Все значительное дѣло ведетъ онъ, а старикъ только за воротами отдыхаетъ на лавочкѣ“. — „Поклонись ему отъ меня, сказалъ государь, и скажи, что я не забылъ, какъ онъ пожалѣлъ мнѣ дать сливокъ“.

Будучи въ духѣ, государь много разъ благодарилъ Фитингофа.

Такъ какъ войскъ было много, то восхищенный начальникъ дивизіи не захотѣлъ долгое время держать людей и лошадей въ строю и скомандовалъ: „слѣзай!“

Конечно офицеры, любопытствуя узнать въ подробности царскіе отзывы, пошли къ полковому командиру къ головѣ колонны.

Не успѣли мы еще всѣ собраться, какъ спѣшившійся Фитингофъ, обращаясь къ намъ, воскликнулъ: „благодарю васъ, господа, отъ души. Съ такими офицерами можно ходить на смотръ не только къ государю, но къ самому Господу Богу“.

При этомъ слезы въ два ручья оставляли бѣлыя полоски на запыленномъ лицѣ старика.

Свѣжій вѣтеръ равномѣрно подувалъ съ церемоніальной линіи, и вдругъ Фитингофъ, указывая рукой въ сторону [511]жолнерской линіи повторилъ прихихикивая ясно до насъ долетавшее: „славно уланы! славно уланы!“

Вдругъ возникшій въ степи по близости полка громадный вихрь, захвативъ въ свою воронку черноземной пыли, ворвался въ полковую колонну. Это было неожиданное мгновенье, но страшное. Люди тоже увѣренные въ своихъ коняхъ отошли отъ нихъ прочь покурить и побалагурить.

И вдругъ посреди налетѣвшей ночи мы слышимъ единый грозный храпъ лошадей. При мысли, что полкъ на царскомъ смотру останется пѣшкомъ, мы всѣ поблѣднѣли какъ мертвецы. Но руки молодцовъ солдатиковъ уже были у поводковъ, и если успѣли захватить трехъ, то двѣ свободныхъ никуда не побѣгутъ.

— Садись! скомандовалъ Фитингофъ, словно хватающійся послѣ кораблекрушенія за доску.

Когда мы съ музыкой возвращались съ церемоніальнаго марша, нѣсколько флигель-адъютантовъ подъѣзжали ко мнѣ полюбоваться Центавромъ, въ томъ числѣ и адъютантъ прусскаго короля.

Въ тотъ-же день государю угодно было смотрѣть юнкеровъ на огороженномъ газонѣ противъ дворца. Оставшись доволенъ ѣздою, государь, сказавши: „поздравляю васъ офицерами“, скомандовалъ: „маршъ, маршъ по домамъ“.

Счастливцы, которые толпою и не могли бы попасть въ тѣсный въѣздъ аршинной ограды, во всѣ стороны понеслись черезъ нее; и только подъ однимъ лошадь, захватившая ногами барьеръ, упала, уронивъ ѣздока на песокъ переулка.

— Хоть упалъ, да офицеръ, сказалъ весело государь.

Всѣ отъ мала до велика чувствовали какой то налетъ веселья и оживленія, всего нагляднѣе проявившійся вечеромъ въ богато иллюминованномъ домѣ собранья. Излишне говорить, что вновь произведенные офицеры не упускали случая поблагодарить меня изъ желанія показаться въ новомъ блестящемъ мундирѣ.

Красивый Вейнбергъ тоже старался быть у всѣхъ на виду и по преимуществу у дамъ. Говорили, будто бы онъ обращался въ собраньи къ знакомымъ флигель-адъютантами со словами: „возьми пожалуйста меня подъ руку и пройдемся [512]вмѣстѣ по заламъ. Тебѣ это ничего не стоитъ, а здѣсь это чрезвычайно важно“.

На другой день всѣ восемь кирасирскихъ полковъ въ блестящихъ каскахъ и кирасахъ съ вальтрапами, флюгерами и пиками разныхъ цвѣтовъ стояли въ глубокой балкѣ резервными колоннами въ ожиданіи царскихъ маневровъ.

Подъѣхавъ въ коляскѣ къ возвышенію, съ котораго открывался видъ на войска, государь, садясь на лошадь, сказалъ Никитину: „какой чудесный цвѣтникъ! Какъ жаль, что нѣтъ здѣсь покойнаго Витта. Онъ бы отъ души полюбовался своими кирасирами“.

При этихъ словахъ расплакавшійся графъ Никитинъ сказалъ: „вотъ, государь, я скоро пойду на тотъ свѣтъ. Тамъ я спрошу у этого нѣмца, чѣмъ онъ такъ тебѣ угодилъ, что ты и мертваго его все вспоминаешь“.

— Ну полно, полно, старикъ! сказалъ государь, наклоняясь съ лошади къ Никитину и кладя ему руку на плечо: я не хотѣлъ тебя обидѣть. Я тобою очень доволенъ, и жалую тебѣ свой портретъ, осыпанный брилліантами.

Иностранные принцы и адъютанты, находившіеся въ свитѣ государя, были поражены красотою нашей кавалеріи.

Корнетъ Майдель передавалъ мнѣ, что адъютантъ прусскаго короля спрашивалъ его: какимъ образомъ онъ, служа въ гнѣдомъ полку, сидитъ въ свою очередь на гнѣдой лошади?

Своего Центавра я оставилъ вмѣстѣ съ тяжелыми литаврами дома, такъ какъ на линейномъ ученіи требуется скачка, и трубаческій хоръ разъѣзжается съ сигнальными трубами къ отдѣльнымъ командирамъ частей.

На этотъ разъ маневры нашего полка шли неудачно къ полному отчаянью Карла Ѳедоровича, не разъ повторявшаго: „говорятъ, страшно подъ ядрами. А между тѣмъ самая большая бѣда тамъ — смерть; гораздо страшнѣе тутъ, гдѣ при одномъ неудачномъ движеніи можно потерять плоды тяжкихъ трудовъ цѣлой жизни“.

Въ свою очередь я лѣзъ изъ кожи, чтобы точностью и быстротою собственныхъ движеній способствовать правильнымъ построеніямъ полка. Происходили сквозныя атаки, и [513]не успѣлъ нашъ полкъ построить дивизіонныхъ колоннъ, какъ подстрекаемый настоятельными понуканіями начальника штаба, не помню какой полкъ, не дождавшись открывшихся промежутковъ, на полныхъ рысяхъ наскочилъ на наше движеніе, произведя ужасную путаницу.

— Карлъ Ѳедоровичъ, сказалъ я, молодая трубаческая лошадь подо мною тупѣетъ и совсѣмъ легла въ мундштукъ.

— Зарѣжьте ее, чертъ ее возьми! сказалъ генералъ.

Когда порядокъ кое-какъ возстановился, намъ скомандовали строить фронтъ.

Il faut au moins, que nous fassions bien ceci, mon cher, autrement nous sommes f…..

По предварительной командѣ я съ крайнимъ линейнымъ былъ уже на лѣвомъ флангѣ. И когда полкъ, вступая въ линію, безукоризненно выравнялся, я во весь духъ бросился вдоль фронта къ своему командиру на правый флангъ. Вотъ я уже проношусь передъ серединою перваго эскадрона, какъ вдругъ изъ за фронта въ нѣсколькихъ саженяхъ передо мною выдвигаются шагомъ знакомыя очертанія Николая Павловича на любимой его вороной Москвѣ. Времени для раздумья не было, тѣмъ не менѣе электрическая искра мысли болѣзненно въ одинъ мигъ освѣтила передо мною все событіе.

Продолжая нестись на лошади съ одеревенѣлымъ ртомъ, я непремѣнно налечу на государя. Удержать лошадь на такомъ короткомъ разстояніи невозможно; взять влѣво и пронестись передъ самой головою царскаго коня — дерзость, за которую не сдобровать. Описать на глазахъ царя широкое налѣво назадъ — не менѣе страшно. Съ ужасомъ я сталъ, взявши лошадь въ шенкеля, сдерживать ее, насколько хватало силъ. Темъ временемъ царскій конь настолько подвинулся впередъ, что самъ царь уже вышелъ, изъ линіи моего пути. Тѣмъ не менѣе моя лошадь на всемъ скаку ударила царскую въ крупъ, такъ что государь всѣмъ тѣломъ вздрогнулъ отъ удара. Выѣзжая изъ-за фланга, государь очевидно не замѣтилъ меня, иначе, ускоривъ аллюръ далъ бы мнѣ дорогу. Но почувствовавъ сильный ударъ и увѣренный, что это какой либо несчастный случай, онъ даже не повернулъ головы назадъ, чтобы увидать, что это такое. [514]

Боже, подумалъ я, запоздай царскій конь на три секунды, ударъ пришелъ бы прямо въ лѣвое колено.

Въ концѣ концовъ государь остался очень доволенъ и, выстроивъ къ 5 часамъ дня полковыя колонны, приказалъ трубить подъ штандарты, а затѣмъ скомандовалъ: „пѣсенники впередъ!“ Это было верстъ за 5 до Елизаветграда, не считая версты до нашихъ бараковъ.

— Собирайте трубачей, сказалъ мне Карлъ Ѳедоровичъ и на всѣхъ рысяхъ ведите ихъ въ бараки. Имъ надо разсѣдлать лошадей да самимъ обчиститься и умыться. Тѣмъ временемъ прикажите запречь фурштадтскія фуры и мчите трубачей въ переулокъ около дворца, такъ какъ нижнимъ чинамъ разъѣзжать иначе какъ верхомъ не полагается.

Большою рысью, переходившей порою въ растянутый галопъ, понесся я съ трубачами, даже миновавъ Елизаветградъ, черезъ речку Ингулъ къ баракамъ. Куда въ это время поѣхалъ государь, сказать не умѣю, кажется смотрѣлъ стрѣльбу артиллеріи по деревянному городку. Мы успѣли умыться, обчиститься и прибыть ко дворцу, куда ко мнѣ прибыли остальныхъ три хора нашей дивизіи. Выставивъ привезенные пюпитры передъ собою съ разложенными нотами, (такъ какъ разучены были кромѣ форменныхъ многія другія музыкальныя пьесы) трубачи образовали передъ дворцомъ каре, въ которомъ нашимъ, какъ старшимъ въ дивизіи, пришлось стоять у самыхъ ступенекъ террасы, въ дверяхъ просторной галлереи, на которой сервированъ былъ царскій столъ.

Если вспомнить, что мы въ 12 ч. ночи выступили на маневры, а въ настоящую минуту было 5, то нечему удивляться, что я сильно проголодался. Распорядитилемъ продовольствія временнаго царскаго дворца оказался все тотъ же К. К. Османъ.

— Карлъ Карловичъ, сказалъ я проходившему мимо меня полковнику: — говорятъ, государь еще не скоро будетъ. Нѣтъ ли у васъ чего нибудь перекусить? Я страшно голоденъ.

— Войдите въ залу, отвѣчалъ Османъ, — въ лѣвомъ углу позади царскаго прибора накрыта закуска. Тамъ и вино, и водка. Берите, что хотите. [515]

Не заставляя себя упрашивать, я быстро пошелъ за Османомъ.

— Вотъ, сказалъ онъ, наливая мнѣ порядочную рюмку, чудесное доппель-кюммель, прямо изъ Риги.

Живительная влага, попадая въ тощій желудокъ, мгновенно возбудила всѣ усталыя силы. Закусивъ немного, я попросилъ еще рюмку и ушелъ къ трубачамъ.

Черезъ четверть часа пріѣхалъ государь. Обѣдъ начался, и четыре хора трубачей по знаку корпуснаго капельмейстера Пейрека грянули какъ одинъ инструментъ. Пейрека я привыкъ видѣть въ форменномъ сюртукѣ и фуражкѣ, и мнѣ какъто странно было увидать его въ однобортномъ мундирѣ военнаго покроя и треугольной шляпѣ, надѣтой по формѣ.

Все это было прекрасно. Не прекрасно только, что я къ ужасу своему почувствовалъ себя совершенно охмѣлѣвшимъ. Ну какъ государь, подумалъ я, выйдетъ къ трубачамъ? Въ десяти шагахъ, глядя мнѣ въ лицо, онъ со своей зоркостью неминуемо увидитъ, что я пьянъ. Но этого не можетъ быть, утѣшалъ я себя мысленно. Зачѣтъ онъ пойдетъ къ трубачамъ?

Между тѣмъ обѣдъ кончился, и трубачи перестали играть.

— Ну слава Богу, подумалъ я, сейчасъ уведу взводъ.

Для ясности звуковъ дверь изъ галлереи на террасу оставалась все время отворенной. Мои трубачи, обращенные къ пюпитрамъ въ середину каре, стояли спинами къ террасѣ. Вдругъ сердце во мнѣ дрогнуло: на террасѣ съ открытой головой одинъ передо мною стоялъ государь.

— Налѣво кругомъ! скомандовалъ я трубачамъ и самъ сталъ во фронтъ, взявшись подъ козырекъ.

Въ это время и Пейрекъ въ своей шляпѣ поперекъ головы выскочилъ изъ каре и сталъ по лѣвую мою сторону тоже съ рукой, поднятой къ кокардѣ.

— Ваши трубачи превосходно играютъ, сказалъ государь, обращаясь къ Пейреку, мягкимъ милостивымъ голосомъ на безукоризненномъ нѣмецкимъ языкѣ. У васъ новое устройство трубъ, прибавилъ государь тоже по-нѣмецки.

Ja wochl, Ihre Konigli и спохватившись — Kaiserliche Maiestet. [516]

Войдя въ нѣкоторыя подробности насчетъ устройства трубъ, государь милостиво взглянулъ мнѣ въ лицо и сказалъ: „вы можете уводить вашихъ трубачей“.

Желая щегольнуть исправностью, я по всѣмъ правиламъ искусства скомандовалъ: направо! Но не успѣли трубачи исполнить команды, какъ я замѣтилъ свой промахъ. Стоило взводу тронуться въ этомъ направленіи, пюпитры и ноты, бывшіе у него за спиною, остались бы на плацу. Поэтому я вынужденъ былъ еще разъ скомандовать: направо! но на этотъ разъ уже вполголоса прибавивъ: бери пюпитры!

Но государь повернулся уже кругомъ и исчезъ въ дверяхъ залы.

Съ царскимъ отъѣздомъ и нашимъ возвращеніемъ въ Крыловъ началась снова наша однообразная полковая жизнь. Карлъ Ѳедоровичъ не забылъ сходить къ Бондыревымъ передать старику царскій поклонъ вмѣстѣ съ попрекомъ, что хозяинъ пожалѣлъ сливокъ.

— Ахъ неправда! воскликнулъ Бондыревъ: я ей Богу не виноватъ. Тогда еще государь былъ великимъ княземъ и проѣздомъ остановился у меня. Приготовилъ я къ чаю и сливокъ, и лимоновъ, а бывшіе при немъ адъютанты, сказавши, что великій князь пьетъ съ лимономъ, потребовали сливки и всѣ выпили. Вдругъ бѣгутъ и кричатъ: „великій князь требуетъ сливокъ“. Покуда бросились добывать новыхъ, Николай Павловичъ откушалъ чай съ лимономъ. Вотъ какъ дѣло было.