Если вы постоянный петербургскій житель, то почти навѣрное можно сказать, что вы знаете господина Канальскаго.
Его нельзя не знать: — онъ вездѣсущъ. Выйдите на Невскій проспектъ — онъ тамъ; ступайте въ концертъ, въ спектакль или на лекцію — онъ тамъ; возвысьтесь до Дюссо и Бореля — и тамъ его встрѣтите; спуститесь въ преисподнюю русской пирожной на толкучемъ рынкѣ — и тамъ вы его найдете. Мы взяли стороны общественной жизни; возьмемъ теперь стороны жизни частной, семейной, взглянемте въ квартиры многоразличныхъ обитателей Петербурга — и будьте увѣрены, мы отыщемъ тамъ господина Канальскаго. Онъ и у князя Сѣродавлева трется; онъ и съ баронессой фонъ-Дрепке — стишки ея читаетъ, а у баронессы фонъ-Шибзикъ иногда играетъ даже роль фактора и стряпчаго по дѣламъ ея сердца, за что удостоивается ея рукопожатія; онъ у генеральши Жабакритской свѣтской филантропы споспѣшествуетъ; у Сержа Коврова въ картишки поигрываетъ и другомъ его почитается; у профессора Ижесинскаго о римскихъ древностяхъ разсуждаетъ и вымѣниваетъ ему какія-то старыя рукописи да книги. Онъ и у директора департамента, и въ пріемной у Термаламаки, и въ пріемной у Штукарева трется и кланяется; онъ и въ кабинетѣ журналиста и литератора показывается кое-когда; онъ и въ салонѣ чухонской аспазіи, торгующей холоднымъ тѣломъ и теплыми мѣстами, и у извѣстнаго артиста, и у извѣстной пѣвицы, и у извѣстной танцовщицы, словомъ — онъ вездѣсущъ. Но надо замѣтить, что его нигдѣ не уважаютъ; относятся или покровительственно, или небрежно; заставляютъ исполнять всевозможныя комисіи и порученія, за которыя онъ берется очень охотно, ибо имѣетъ отъ нихъ двоякую выгоду: первое то, что, благодаря порученіямъ и комисіямъ, онъ постоянно держится у поименованныхъ личностей, которыя не выгоняютъ его отъ себя черезъ это; а второе, благодаря все тѣмъ же комисіямъ, въ его скудный карманъ кое-когда и деньжишки перепадаютъ. Онъ, напримѣръ, можетъ денегъ достать подъ хорошіе проценты — и возьметъ съ васъ за это куртажъ; поручите вы ему продать какую нибудь вещь свою за триста рублей, примѣрно, — онъ продаетъ за четыреста и сто положитъ въ свой бумажникъ, не сказавъ вамъ о томъ ни пол-слова. Онъ нуженъ всѣмъ и вездѣ и ему нужны всѣ и вся; его держать въ черненькомъ тѣльцѣ, и онъ самъ мало старается попасть въ бѣленькое, — ему и такъ хорошо живется.
Господинъ Канальскій, этотъ всеобщій фактотумъ, личность темная, во всѣхъ значеніяхъ этого слова: и происхожденіи темнаго (всѣхъ національностей по три унціи), и жизни темной, и душонки не свѣтлой. Онъ молодой человѣкъ, шибкій, сладкій, ловкій, искательный, ласкательный, пронырливый, съ носикомъ, чутко обнюхивающимъ воздухъ, съ животомъ, втянутымъ на подобіе живота гончей собаки; молодой человѣкъ наружности обыденно-утвержденной, нрава гибко-уживчиваго, убѣжденій подозрительно либеральнаго свойства. Имѣя всѣ вышеупомянутыя качества, въ Петербургѣ очень ловко можно жить и еще ловче обдѣлывать свои дѣлишки.
Господинъ Канальскій въ то время, къ которому относится этотъ правдивый разсказъ, нашелся въ весьма затруднительныхъ обстоятельствахъ, общеизвѣстныхъ подъ именемъ «крутыхъ». Его одолѣвали кредиторы съ требованіемъ денегъ: кто за букетъ, преподнесенный господиномъ Канальскимъ одной пѣвицѣ, кто за корзиночку земляники, которою лакомился господинъ Канальскій, воображая іюль въ октябрѣ, кто за кингъ-чарльса, купленнаго имъ для того, чтобы прогуливаться съ нимъ по дорожкамъ Лѣтняго сада. Однимъ словомъ, обстоятельства были очень крутыя, а денегъ рѣшительно не предвидѣлось ни откуда ни одной копѣйки.
Изъ далекаго града Славнобубенска прибылъ въ Петербургъ почтенный откупщикъ, Калистратъ Стратилактовичъ Масмюковъ. Прибылъ онъ… извѣстно, зачѣмъ можетъ прибыть откупщикъ? — по дѣламъ касательно откупныхъ операцій.
Остановился онъ въ обширной квартирѣ своего двоюроднаго братца, распорядителя какой-то акціонерной эфемерной компаніи, которая безропотно ввѣрила его бдительности свои кровныя денежки. Братецъ на ту пору былъ за границей и предоставилъ Масмюкову, на все время пребыванія его въ Петербургѣ, свою великолѣпную квартиру.
Не прошло двухъ-трехъ дней съ пріѣзда его, какъ у него уже появился извѣстный господинъ Канальскій. Какъ и откуда онъ взялся? гдѣ познакомился? когда успѣлъ поддѣлаться? — одному ему только пзвѣстно. Но фактъ тотъ, что онъ поддѣлался и успѣлъ уже занять мѣсто близкаго домашняго человѣка у Калистрата Стратилактовича Масмюкова, который здѣсь былъ, что называется, вновѣ, т. е. ничего не смыслилъ ни въ петербургской жизни, ни въ петербургскихъ отношеніяхъ. Для такихъ-то вотъ Калистратовъ Стратилактовичей господинъ Канальскій золотая находка; а Калистраты Стратилактовичи для господина Канальскаго и подавно!
На четвертый или на пятый день по пріѣздѣ, Калистратъ Стратилактовичъ возлежалъ въ послѣобѣденномъ «дезабилье» на постели, а въ ногахъ у него, на краюшкѣ першій, сидѣлъ господинъ Канальскій.
И говорилъ откупщикъ господину Канальскому:
— Что, милѣйшій мой, надо бы мнѣ того… обѣдъ или ужинъ сочинить… обстоятельства требуютъ, дѣла… Кой кого изъ нашихъ надо къ себѣ преклонить… Какъ быть-то?
— Что-жь, можно и ужинъ и обѣдъ, любезно и учтиво одобрилъ господинъ Канальскій.
— Знаю, что можно!.. Спрашивается, что лучше?
— Съ одной стороны обѣдъ — очень хорошо, а съ другой ужинъ — прекрасно… Въ обѣдѣ болѣе солидности, положительности, — такъ сказать, серьозности больше; а въ ужинѣ болѣе интимности, развязности, веселости болѣе, однимъ словомъ игривости этой… Обѣдъ это, такъ сказать, мужъ солидный, а ужинъ — веселая лоретка…
— Гмъ!.. Ну, такъ что же лучше? вопросилъ положительный Калистратъ Стратилактовичъ.
— По моему, лучше всего будетъ совокупить солиднаго мужа съ веселой лореткой — и получится достойный ихъ плодъ.
— То есть, какъ же это?
— То есть, вы скорѣе всего достигнете своей цѣли… Вы сдѣлаете обѣдъ, потомъ вечеръ, потомъ ужинъ… Я самъ возьмусь, пожалуй, устроить все это…
— Сперва обѣдъ, потомъ вечеръ, потомъ ужинъ! проговорилъ, соображаясь, откупщикъ. Какъ же все это? въ одинъ день, заразъ?
— Да, заразъ, въ одинъ день. Чтожь тутъ такого? тѣмъ лучше: зако̀рмите больше — и дѣла успѣшнѣй обдѣлаете.
— Ну, ладно! Я за этимъ не постою!.. Только бы мнѣ хотѣлося попараднѣе… Эдакъ, бы генералъ-губернатора пригласить…
— Ой, нѣтъ!.. Какъ можно генералъ-губернатора!
— Отчего же нельзя?
— Да не поѣдетъ…
— Вотъ тебѣ на!.. Не поѣдетъ!.. У меня въ Славнобубенскѣ нашъ проѣздомъ почти всегда обѣдывалъ, гражданскій взачастую, бывало, и запросто пріѣдетъ пообѣдать!
— Ну, то въ Славнобубенскѣ, а это въ Петербургѣ.
— Гмъ!.. Ну, коли генералъ-губернатора нельзя, такъ губернатора пригласивъ!
— И губернаторъ не поѣдетъ…
— Да отчего же?
— Не знакомъ онъ съ вами, Калистратъ Стратилактовичъ, оттого и не поѣдетъ.
— Я къ нему съѣзжу, пожалуй; познакомлюсь…
— Все-таки не поѣдетъ.
— Ну, вице-губернатора!..
— Да и вице-губернаторъ не поѣдетъ…
— Тфу, ты пропасть! что за городъ нелѣпый… Экое чванство!.. Вѣдь я же хорошими обѣдомъ, а не чортъ знаетъ чѣмъ, стану кормить!.. Ну, такъ кого же?.. Кто тамъ есть изъ важныхъ-то еще?.. Ну, оберъ-полиціймейстеръ, что-ли? Этотъ-то ужъ, я думаю, поѣдетъ?
— Нѣтъ, Калистратъ Стратилактычъ, и оберъ-полиціймейстеръ не поѣдетъ, не поѣдетъ! со вздохомъ сожалѣнія возразилъ Господинъ Канальскій.
Откупщикъ выпучилъ глаза и даже привсталъ съ постели.
— Не поѣдетъ?.. полиція то?.. Да ужь правда ли это, милѣйшій?.. У меня въ Славнобубенскѣ полиціймейстеръ-то, бывало, какъ особой чести добивается приглашенія къ обѣду, а тутъ вдругъ — на тебѣ! не поѣдетъ!.. Да что это за городъ чудной?!
Господинъ Канальскій только плечами пожалъ: дескать, что-жь дѣлать, а все-таки это невозможно!
— Кого-жь пригласить намъ для параду? Генераловъ какихъ нибудь, что-ли?
— Да, генераловъ добыть удобнѣе.
— И со звѣздами?
— Пожалуй, можно и со звѣздами.
Господинъ Канальскій всталъ съ своего мѣста и прошелся по комнатѣ. Въ головѣ его мелькнула счастливая мысль.
— Знаете ли что, Калистратъ Стратилактовичъ! воскликнулъ онъ, торжественно останавливаясь передъ кроватью. Я нашелъ, кого лучше всего будетъ пригласить къ вамъ! Генералы что! Генераловъ-то ваши видѣли, генералами ихъ не удивишь, а мы сочнинимъ ужинъ въ другомъ родѣ!
— Въ какомъ же?
— Ужинъ съ литераторами!
Откупщикъ опять выпучилъ глаза отъ недоумѣнія.
— Съ литераторами? повторилъ онъ, какъ же это съ литераторами?
— А вотъ какъ! Вы съ вашими гостями будете сидѣть и ужинать, а литераторы будутъ стоять и читать стихи свои! хотите?
— Гмъ!.. промычалъ въ раздумья Масмюковъ, литераторы… вѣдь это все обличители!.. Они что-то, кажись, противъ откупа?..
— Нѣтъ, Калистратъ Стратилактычъ! это они только такъ, шалятъ, съ обличеньями-то!.. Они очень преданные люди… Да и зачѣмъ намъ обличенія: они будутъ не обличенія, а стихи свои читать.
— А!.. ну, это дѣло другое! Только какъ же это будетъ? У васъ тутъ, я слышалъ, есть какіе-то вечера, чтенія съ концертами… Это, что-ли, у меня будетъ?
— Это, это самое! Мы пригласимъ и артистовъ, и актрисъ; они будутъ пѣть, играть, а вы станете ужинать.
— И актрисъ? улыбаясь переспросилъ Масмюковъ.
— Да, и актрисъ, хорошенькихъ актрисъ, подтвердилъ Канальскій, но главное, надо позвать литераторовъ… Они намъ стишки станутъ читать, знаете, эдакіе, тово… пикантные!..
— На счетъ чего же?
— Ну, ужь извѣстно, на счетъ чего!.. на счетъ Лизетъ и Фаншетъ — понимаете? Гостейто вашихъ отъ вина да отъ стишковъ поразберетъ, тогда и дѣла обдѣлаете, какъ вамъ будетъ угодно… А ужинъ съ литераторами — это будетъ, по крайней мѣрѣ, ново и оригинально… — Что же, они вмѣстѣ съ нами будутъ ужинать?
— Нѣтъ, зачѣмъ же вмѣстѣ!.. Мы имъ тамъ гдѣ нибудь, въ особой комнатѣ, закусочку маленькую приготовимъ, они и этимъ будутъ довольны…
— Да… пойдутъ ли они?
— Отчего-жь не пойти? Имъ-бы только было гдѣ почитать! Ну, конечно, вы ихъ поблагодарите…
— Чѣмъ же поблагодарить-то, подарками?
— За чѣмъ подарками? просто деньгами! Мы заплатимъ каждому — вотъ и конецъ!
— По скольку же заплатить-то?
— Недорого! — рублей по 25-ти на брата… Ну, артистамъ, тѣмъ по дороже… рублей эдакъ по 50-ти.
— Только-то?.. Ну, я за этимъ не постою! это пустяки, отчего не заплатить… Народъ-то, какъ видно, все голякъ, щелкоперъ?..
— Щелкоперъ! только этимъ и живетъ!
— Гмъ!.. Такъ, пожалуй, можно и ужинъ съ литераторами… А много ихъ будетъ?
— Такъ себѣ, ни много, ни мало… Да постойте, вотъ кто будетъ: Майковъ, Полонскій, Курочкинъ, Бергъ, Бенедиктовъ, Писемскій… ну, вотъ шесть человѣкъ — и довольно! А потомъ Никольскій и Тамберликъ… да актрисокъ позовемъ — вотъ у насъ и будетъ ужинъ какъ слѣдуетъ!
Господинъ Канальскій снова прошелся по комнатѣ и снова остановился передъ кроватью съ озабоченнымъ видомъ.
— Только, знаете ли что, Калистратъ Стратилактовичъ, заговорилъ онъ, затруднительно хмуря лобъ: — я ужь все это дѣло беру на себя: все устроется, какъ нельзя лучше, только… только надо бы денегъ для этого… имъ придется впередъ заплатить — это ужь такой народъ корыстолюбивый: безъ того не пойдетъ; ужь я ихъ знаю! Такъ вотъ, на счетъ денегъ-то.
— Денегъ? пожалуй, я дамъ и впередъ! согласился откупщикъ, необыкновенно довольный идеею ужина, съ литераторами. Сколько же надобно?
— Да рублей триста, понадобится… Что останется, я назадъ возвращу намъ, вы не безпокойтесь…
— О чемъ тутъ безпокоиться! триста рублей — плевое дѣло! вотъ, милѣйшій, и деньги! проговорилъ Масмюковъ, отсчитавъ господину Канальскому три радужныя депозитки.
Господинъ Канальскій, необыкновенно довольный предстоящей комисіей, положилъ деньги въ свой карманъ и тотчасъ отправился хлопотать объ устройствѣ ужина съ литераторами.
«Ахъ чортъ возьми! — подумалъ онъ, выйдя изъ квартиры откупщика на улицу, — дѣло можетъ обернуться скверно, и даже весьма-таки скверно… Ну, какъ они не пойдутъ?.. Да-таки и навѣрное ни одинъ чортъ не пойдетъ… Какъ быть-то? Ахъ, боже мой, боже мой, вотъ положеніе-то! разсуждалъ онъ мысленно, идя безъ всякой цѣли по тротоару. Вѣдь только одна моя крайность проклятая вынудила меня на такую неловкую комисію… Зато триста въ карманѣ! Пятьдесятъ за букетъ отдамъ, тридцать-пять рублей за землянику, пятнадцать извощику — вотъ и всѣ сто… да сто надо заплатить еще собачнику за кингъ-чарльза — каналья! вотъ и всѣ двѣсти, а остальные сто разойдутся по мелочамъ, и не увидишь! Ну, да авось богъ поможетъ, какъ нибудь обдѣлаю дѣльце — не въ первый разъ быть въ передрягахъ! главное — деньги ужь въ карманѣ!»
И господинъ Канальскій, совершенно успокоенный этою мыслью, забѣгаетъ въ ресторанъ п тамъ обрѣтаетъ нѣсколькихъ пріятелей, одной категоріи съ самимъ собою.
«Ба! вотъ и находка!» мелькнуло въ его головѣ.
— Здравствуйте, мои дорогіе! заговорилъ онъ, любезно пожимая имъ руки. Хотите, господа, хорошо поужинать, съ шампанскимъ и со всѣми онёрами?
— Поужинать? откликнулись пріятели, ктожь не хочетъ поужинать? только… на чей же это счетъ?
— На чужой, господа, ужь конечно на чужой! объяснялъ Канальскій.
— Кто же этотъ благодѣтель рода человѣческаго? спросилъ кто-то изъ состольниковъ.
— Одинъ пріѣзжій чудакъ… оригиналъ ужасный… страшный любитель поэзіи, продолжалъ объяснять господинъ Канальскій. Онъ здѣсь не надолго, скоро уѣдетъ, и непремѣнно хочетъ послушать, какъ литераторы стихи читаютъ… Поручилъ мнѣ обдѣлать это дѣло, а я себѣ и думаю: чорта ли ему кормить литераторовъ, лучше пусть покормить моихъ добрыхъ друзей. Господа! хотите похохотать и поужинать? Можно устроить великолѣпную комедію, и потомъ хоть водевиль съ нея написать… Но главное тутъ — ужинъ!
— Въ чемъ же дѣло? допытывала компанія, жадная до чужихъ обѣдовъ и ужиновъ.
— А дѣло вотъ въ чемъ: каждый изъ васъ долженъ на этотъ вечеръ разыграть роль литератора.
— Да какъ же это?
— А очень просто. Ты, напримѣръ, Люшинъ, будешь Аполлономъ Майковымъ, а онъ Полонскимъ, а Ваничка — ну, хоть Ѳедоромъ Бергомъ, — вотъ и все тутъ! Каждый выйдетъ и прочтетъ по стихотворенію.
— Но какому же стихотворенію.
— Ну, ужь конечно по соотвѣтственному! Майковъ — такъ майковское, а Бергъ — свое; я досталу книгу; такъ ты, Ваничка, если хочешь быть Оптой Бергомъ, выучи стихотвореніе «Прежде всего!», ну, и еще одну какую нибудь штучку изъ эдакихъ… тово… насчетъ клубничнаго варенья. А тебѣ, Люшинъ, необходимо будетъ вытвердить наизусть «Ниву» и «Долго ночью вчера я заснуть не могла».
— Ниву?.. да я кто такой буду? отозвался Люшинъ.
— Ты?.. А кѣмъ ты хочешь быть лучше; Майковымъ, или Полонскимъ?
— Нѣтъ, я бы лучше желалъ Бенеднктовымъ; что нибудь эдакое: «Ура, Россія! славься симъ!» или «Кудри змѣйки разсыпныя!» У меня же и голосъ эдакой громовый.
— Ну, Бенедиктовымъ, такъ Бенедиктовымъ! Только надо бы Майкова найти… Господа, кто хочетъ быть Майковымъ?
— Да что ты за Майкова такъ больно уцѣпился?.. что онъ тебѣ такъ приспичилъ?..
— Какъ что? ужь извѣстно, что безъ Майкова ни одно порядочное чтеніе не обходите ея, такъ тутъ поневолѣ уцѣпишься!
— Ага!.. такъ въ немъ-то, какъ видно, братъ, настоящее-то и есть!.. Вотъ онъ что? замѣтилъ одинъ изъ компаніи, длинный и рыжеволосый.
— Ну, да что разсуждать; хочешь, такъ бери на себя!
— Кого, Майкова-то? нѣтъ, братъ, дудки? даромъ низачто не возьму! Въ немъ-то и вся суть заключается, а я бери его даромъ!.. Нѣтъ, братъ, шалишь! А ты поставь-ка за ужиномъ собственно для меня одного лишнюю, особую бутылочку шампанскаго, такъ буду Майковымъ, а не поставишь — плевать!
— Ну, полно кобениться! Вина про всѣхъ тамъ хватитъ, убѣждалъ Канальскій.
— Нѣтъ, ты мнѣ за Майкова поставь особо, а безъ того не хочу и еще скандалу надѣлаю…
— Ну, ладно, ладно! только ты пожалуйста Неву-то мнѣ выучи потверже!
— Э, чортъ возьми! чѣмъ же Бенедиктовъ хуже Майкова? вмѣшался Люшинъ, ударяя кулакомъ но столу, коли Майкову лишняя бутылка, такъ и Бенедиктовъ не хочетъ отстать!..
— Ну, нѣтъ-съ, позвольте, и Бергъ свои права тоже предъявляетъ, замѣтилъ Ваничка, — вмѣшиваясь въ споръ, вы чтоже меня-то захаяли совсѣмъ? Развѣ ужь Бергъ и бутылки, по вашему, не стоитъ? Нѣтъ-съ, Бергъ-то, пожалуй, почище всѣхъ васъ будетъ…
— А Полонскаго-то вы, братцы, и позабыли?.. Я буду Полонскимъ, пожалуй! вмѣшался лимфатическій, золотушный и сонливый юноша, который молчалъ до сихъ поръ.
— Ну, вотъ и прекрасно! порѣшилъ господинъ Канальскій, совершая общее рукожатіе. Теперь значитъ — Майковъ, Бенедиктовъ, Полонскій и Бергъ на лицо, а Никольскаго мы добудемъ, и остальныхъ, кого слѣдуетъ, добудемъ. И такъ, дѣло въ шляпѣ! заключилъ онъ, потирая съ большимъ самодовольствіемъ свои руки. Ждите же, господа, я принесу книги и мы выберемъ, что кому слѣдуетъ выучить… Ахъ, да! хватился онъ, возвращаясь къ компаніи. Главное-то я и позабылъ!.. Есть ли у васъ, господа, фраки?
— Фраки?.. гмъ, гмъ!.. нѣтъ, фраковъ то, кажись, нѣтъ…
— Ну, значитъ мнѣ надо будетъ достать. И такъ, господа, до свиданія!
И господинъ Канальскій отправился далѣе со своею многотрудною комисіею, добывать необходимыя книги и еще болѣе необходимые фраки.
У Калистрата Стратилактовича «вечеръ» былъ въ полномъ разгарѣ: блистали лампы и кенкеты, ходилъ дымъ благовонныхъ регалій, усердно шла работа за карточными столами, пылали камины, вокругъ которыхъ группами расположились его гости, все свои, все нужные люди, все тузы откупной колоды, извѣстные своимъ патріотизмомъ, либерализмомъ, покровительствомъ наукамъ, искусствамъ и художествамъ. Калистратъ Стратилактовичъ расхаживалъ по всѣмъ комнатамъ съ самодовольствіемъ индѣйскаго пѣтуха, время отъ времени сообщая съ особою таинственностью гостямъ своимъ, что онъ-де готовитъ имъ «супризъ».
— Какой же сюрпризъ? спрашивали гости.
— А вотъ ужо, за ужиномъ увидимъ! многозначительно отвѣтствовалъ онъ, и отходилъ, весьма довольный тѣмъ, что успѣлъ живо заинтересовать гостя таинственностью своего будущаго «суприза».
Всеобщій фактотумъ, господинъ Канальскій, весь вечеръ терся тутъ же, шмыгалъ изъ угла въ уголъ, суетился и хлопоталъ съ разными порученіями, то исчезалъ внезапно, то вновь появлялся на горизонтѣ, и вообще выказывалъ дѣятельность неутомимую. Чаще всего исчезалъ онъ въ отдаленную особую комнатку, откуда выходилъ съ необыкновенно озабоченнымъ видомъ.
— Ну, что? спрашивалъ его въ полголоса Масмюковъ, каждый разъ, какъ тотъ выходилъ изъ особой комнатки.
— Ничего, все идетъ хорошо; понемногу собираются… скоро всѣ будутъ! торопливо отвѣчалъ господинъ Канальскій.
— А фраки добыты?
— Добылъ два фрака на проката у портного…
— Не мало ли?
— Нѣтъ, довольно… Пока одинъ читаетъ, другой станетъ переодѣваться… Ничего, не безпокойтесь, Калистратъ Стратилактычъ, все сойдетъ, какъ нельзя лучше! успокоивалъ господинъ Канальскій и, егозя всѣмъ своимъ тѣломъ, торопливо проносился куда-то мимо Масмюкова.
Наконецъ Масмюковъ торжественно ввелъ гостей своихъ въ столовую, гдѣ величественно былъ сервированъ ужинъ. Посрединѣ у одной стѣны возвышалась кафедра съ двумя карселями по бокамъ.
— Что же сюрпризъ-то? спрашиваютъ гости.
— А вотъ, погодите, сначала сядемъ за ужинъ…
И гости сѣли за ужинъ.
Вдругъ близь кафедры появляется Канальскій въ застегнутомъ фракѣ, въ бѣломъ галстухѣ, въ бѣлой жилеткѣ и въ бѣлыхъ лайковыхъ перчаткахъ, появляется и, торжественно поклонившись собранію, громогласно объявляетъ:
Господинъ Майковъ будетъ имѣть честь прочитать достойному собранію стихотвореніе свое «Нива».
Гости дѣйствительно изумлены и даже поражены неожиданнымъ сюрпризомъ. Лицо хозяина торжествуете и блещетъ самодовольствіемъ. Изъ дверей появляется господинъ Майковъ, въ явно чужомъ фракѣ, который ему узокъ, исходитъ на кафедру и, поклонясь гостямъ, произноситъ: «Нива».
— Позвольте, да вѣдь это вовсе не Майковъ? въ полголоса замѣчаетъ хозяину главныя тузъ откупной колоды.
Хозяинъ по обыкновенію выпучиваетъ оловянные глаза.
— Какъ не Майковъ?! восклицаетъ онъ въ замѣшательствѣ: господинъ Канальскій… какъ же это?..
Господинъ Канальскій ужъ лебезитъ подлѣ, учтиво улыбается и говоритъ, обращаясь къ собранію:
— По внезапной болѣзни господина Аполлона Майкова, прочтетъ стихотвореніе родственникъ его… тоже господинъ Майковъ, который очень хорошо читаетъ стихи.
Гости удовлетворяются этимъ объясненіемъ и «Нива» благополучно сходить съ рукъ читавшему господину.
Затѣмъ Канальскій снова появляется близь кафедры и снова торжественно восклицаетъ.
— Господинъ Полонскій будетъ имѣть честь прочитать достойному собранію стихотвореніе свое «У Аспазіи».
Вышелъ золотушный, лимфатическій юноша, опять-таки въ чужомъ фракѣ, болтавшемся на немъ, какъ на вѣшалкѣ, и тоненькимъ, соннымъ и апатическимъ голоскомъ началъ декламировать:
Чтобъ это значило? — вижу, сегодня ты
Домъ свой какъ храмъ убирала:
Между колоннъ занавѣсы приподняты;
Благоухаетъ смола;
Цитра настроена, свитки разбросаны;
У посыпающихъ полъ…
На этомъ стихѣ чтецъ остановился, позабывъ продолженіе.
— У посыпающихъ полъ… робко повторилъ онъ послѣ тяжелой минуты самаго тяжелаго молчанія, въ продолженіе котораго гости въ недоумѣніи изподтишка пересмѣивалась между собою.
— У посыпающихъ полъ… еще робче произнесъ онъ послѣ новаго и болѣе продолжительнаго молчанія, и затѣмъ сталъ передъ слушателями совершеннымъ истуканомъ, словно столбнякъ на него нашелъ. Такъ прошло минутъ пять. Гости молчали и Полонскій молчалъ. Они созерцали другъ друга. Напрасно господинъ Канальскій, успѣвшій уже сбѣгать въ комнату за книгой и отыскать нужные стихи, подсказывалъ ему скороговоркой шопотомъ слѣдующую строку: «смуглыхъ рабынь твоихъ косы расчесаны» — господинъ Полонскій стоитъ и только дѣлаетъ незамѣтное движеніе локтемъ въ сторону суфлера, какъ обыкновенно дѣлаютъ въ такихъ положеніяхъ ученики, и шепчетъ ему въ свою очередь:
— Громче… погромче…
— «Смуглыхъ рабынь твоихъ косы расчесаны», повторилъ господинъ Канальскій.
— Гмъ, гмъ!.. «Смуглыхъ кобылъ твоихъ косы расчесаны!» откашлянувшись, брякнулъ господинъ Полонскій и опять остановился.
Общій взрывъ хохота гостей отвѣтилъ на этотъ импровизированный стишокъ.
Хозяинъ растерянъ, хозяинъ въ недоумѣніи и не знаетъ, что ему подумать: скверно ли это обстоятельство, или оно такъ и слѣдуетъ, такъ ему и быть надлежитъ? Наконецъ одинъ изъ гостей обратился къ нему съ объясненіемъ, что это вовсе не Полонскій, а «какой-то подлецъ де, прощалыга», самозванно присвоившій себѣ имя поэта.
— Ай-да сюрпризъ!.. Ну, ужь точно сюрпризъ!.. Ай-да почтенный Калистратъ Стратилактычъ! удружилъ! вотъ разодолжилъ-то! говорилъ, захлебываясь и покатываясь со смѣху, одинъ изъ крупныхъ толстыхъ тузовъ. Это ужь точно тово… этово… по гробъ не забуду!..
Калистрсатъ Стратилактовичъ понялъ, что его надули самымъ наглымъ образомъ, поставили въ дураки передъ его нужными гостями и разсвирѣпѣлъ, аки левъ или пардосъ, рыкаяй, и накинулся на господина Канальскаго, который былъ необыкновенно жалокъ въ эту патетическую минуту.
— Такъ это ты, сударь, какихъ-то прощалыгъ навелъ сюда, а не литераторовъ, чортъ бы ихъ дралъ! Подлецовъ какихъ-то предоставилъ!.. Вонъ! Вонъ отсюда сію же минуту!.. Эй, офиціанты! вытолкать взашей сейчасъ же всѣхъ тѣхъ господъ, что сидятъ въ той комнатѣ, да и этихъ двухъ вмѣстѣ съ тѣми! заключилъ Масмюковъ, давши достодолжнаго «подспипника», если можно такъ выразиться, господамъ Канальскому и лже-Полонскому.
Въ минуту всѣ эти Майковы, Бенедиктовы, Тамберлики et tutti quanti очутились на дворѣ, спущенные мощными дланями лакеевъ внизъ по лѣстницѣ, что называется, «въ дзынзъ головой». Одинъ изъ нихъ, и именно господинъ Бенедиктовъ, нашелся въ весьма затруднительномъ положеніи: онъ приготовлялся облечься въ костюмъ отчитавшаго Майкова и въ это самое время лакеи ворвались къ нимъ въ комнату, и, не слушая никакихъ возраженій, повыталкивали ихъ въ шею, по грязной лѣстницѣ, такъ что, вслѣдствіе этого неблагопристойнаго маневра, господинъ Бенедиктовъ вдругъ очутился на двадцатиградусномъ морозѣ въ весьма легкомъ и даже прозрачномъ дезабилье.
Закуска, вино и ужинъ, на которые они такъ льстились и возлагали такія аппетитныя упованія — увы!.. изчезли для нихъ невозвратно, и исчезли почти изъ подъ самаго носа, когда этотъ носъ, такъ сказать, предобонялъ уже грядущее блаженство и вдругъ — о, ужасъ!.. вмѣсто всѣхъ этихъ благъ — позоръ и морозъ да и голодъ вдобавокъ!..
Масмюкову, впрочемъ, это обстоятельство не помѣшало обдѣлать свои дѣла, а господинъ Канальскій — попрежнему продолжаетъ свое услужливое, обязательное служеніе обществу.
