Самое крупное событіе, которымъ занята теперь армія, отъ высшихъ до низшихъ чиновъ, это — предстоящій пріѣздъ Государя Императора въ Плоешты. Уже около десятыхъ чиселъ мая стали у насъ поговаривать, что Государь пріѣдетъ въ непродолжительномъ времени и что съ Его Величествомъ прибудутъ къ намъ Наслѣдникъ Цесаревичъ и Великіе Князья Владиміръ и Сергій Александровичи. И дѣйствительно, въ непродолжительномъ времени слухи и разговоры стали постепенно переходить въ область совершающагося факта. По городу закипѣла спѣшная работа: онъ мостился, чистился, охорашивался въ своей пестрой, полуевропейской, полуазіятской, но вообще довольно миловидной и оригинальной наружности; румынскіе коммисары цѣлыми днями рыскали по городу и разъѣзжали въ «биржахъ», т. е. въ фаэтонахъ, вмѣстѣ съ чинами комендантскаго управленія, отводя квартиры для ожидаемыхъ гостей. Великій Князь Главнокомандующій лично выбралъ и осмотрѣлъ въ подробностяхъ помѣщенія для Его Величества, для Наслѣдника Цесаревича и прочихъ лицъ Царствующаго Дома. Для квартиры Его Величества избранъ домъ г. Николеско, состоящій изъ семи комнатъ, изъ которыхъ только пять предназначаются для личнаго помѣщенія Государя. Наслѣдникъ Цесаревичъ будетъ квартировать въ сосѣднемъ домѣ. Министры Двора и военный съ государственнымъ канцлеромъ размѣстятся въ ближайшихъ домахъ. Помѣщенія наняты срокомъ на шесть мѣсяцевъ, и за квартиру для Государя Императора уплачено 12,000 австрійскихъ гульденовъ. Комнаты этой квартиры отдѣлываются заново, просто, но изящно, подъ руководствомъ румынскаго правительственнаго коммисара. Для верховыхъ, экипажныхъ и конвойныхъ лошадей строятся три громадные барака на 250 стойлъ, а для экипажей приготовлено отдѣльно пять просторныхъ сараевъ. Мѣстные домовладѣльцы уже заранѣе запасаются декоративными украшеніями, а въ правительственныхъ зданіяхъ приступаютъ къ уборкѣ наружныхъ фасадовъ флагами и гирляндами. Дня два спустя послѣ выбора помѣщеній для Высочайшихъ Особъ, стали понемногу подъѣзжать въ Плоешты и лица Императорской квартиры, — такъ, пріѣхали: генералъ-адъютантъ князь Витгенштейнъ, нѣсколько генераловъ свиты и флигель-адъютантовъ, а 21-го мая прибыли Великій Князь Владиміръ Александровичъ и герцоги Лейхтенбергскіе — Николай и Сергій Максимиліановичи. Къ 21-му же числу перебрался, наконецъ, изъ Кишинева и штабъ дѣйствующей арміи въ полномъ своемъ составѣ; предпослѣдними прибыли военная инспекція госпиталей и полевое медицинское управленіе, а послѣднимъ — главное полевое казначейство. Появился и новый комендантъ главной квартиры, генералъ-маіоръ Штейнъ, бывшій начальникъ учебнаго эскадрона, назначенный нынѣ вмѣсто генерала Воейкова, который получилъ назначеніе въ Москву, — и съ прибытіемъ новаго коменданта, дѣятельность по приготовленіямъ къ пріему Его Величества и по отводу квартиръ закипѣла еще энергичнѣе. Впрочемъ, большинство жителей довольно охотно уступали свои помѣщенія, такъ что нашлось мѣсто и удобство всѣмъ — и лицамъ Императорской квартиры, и многочисленнымъ служащимъ въ штабѣ, его отдѣлахъ и управленіяхъ дѣйствующей арміи. Походная канцелярія Его Величества помѣстилась въ обширномъ зданіи городской префектуры, гдѣ въ одной изъ залъ открытъ теперь гофмаршальскій столъ для Императорской свиты, а лица главной квартиры Главнокомандующаго и полеваго штаба имѣютъ столъ у Его Высочества. Такъ какъ домъ, занимаемый Великимъ Княземъ Главнокомандующимъ, весьма не великъ, а между тѣмъ къ завтраку и обѣду ежедневно сходятся до ста человѣкъ, то походнымъ гофмаршаломъ Его Высочества, генералъ-маіоромъ Галломъ, было пріискано соотвѣтственное помѣщеніе въ обширномъ зданіи мужской гимназіи, находящейся не болѣе какъ въ полутораста шагахъ отъ квартиры Великаго Князя. Здѣсь, къ 11-ти часамъ дня, сходятся во дворѣ весь штабъ, иностранные военные агенты и особо приглашенныя лица, поджидая Главнокомандующаго, который приходитъ всегда въ сопровожденіи начальника штаба; за тѣмъ всѣ тотчасъ же, за Его Высочествомъ, направляются наверхъ, въ обширную актовую залу, къ закускѣ и завтраку, а къ часу всѣ уже расходятся къ своимъ занятіямъ, и вновь собираются на томъ же дворѣ къ шести часамъ по полудни, къ обѣду. Гимназическое начальство изукрасило эту залу гирляндами и вѣнками изъ еловыхъ вѣтвей, вензелемъ Его Высочества и флагами съ надписями на румынскомъ языкѣ. Въ длину всей комнаты стоитъ довольно узкій, длинный столъ, составленный изъ складныхъ походныхъ столовъ и сервированный въ высшей степени чисто, но совершенно просто. Здѣсь, вмѣсто фарфора и хрусталя, употребляются металлическая посуда и толстое, небьющееся стекло, а вмѣсто стульевъ, вдоль стола протянуты простыя тесовыя скамейки; завтракъ состоитъ изъ двухъ, а обѣдъ изъ четырехъ простыхъ, но сытныхъ и вкусныхъ блюдъ, для питья же служитъ красное вино и пиво. Вообще, здѣсь все по походному; такъ называемыхъ «разносоловъ» и кулинарныхъ или гастрономическихъ тонкостей нѣтъ никакихъ — было бы сытно да вкусно! Прислуживаютъ за столомъ личные камердинеры Его Высочества и нѣсколько военныхъ деньщиковъ. Иностранные военные агенты съ большою похвалою отзываются объ этомъ отсутствіи всякой роскоши, объ этой чисто военной, походной обстановкѣ, и называютъ ее спартанскою. Единственная роскошь, допущенная сюда, заключается въ музыкѣ, которая играетъ во время обѣда. Теперь играетъ хоръ 5-го сапернаго батальона, а до его прибытія приглашаема была мѣстная цыганская музыка — небольшой оркестрикъ, составленный изъ очень оригинальныхъ инструментовъ, между которыми преобладаютъ однако струнные: скрипки, контръ-бассъ, цимбалы, торбанъ и гитара, а изъ духовыхъ — «най», особаго устройства флейта о 24-хъ дудкахъ, очень напоминающая классическій инструментъ бога Пана. Цыгане эти играли и пѣли пьесы преимущественно мѣстнаго, весьма своеобразнаго характера, и за исполненіе ихъ нерѣдко удостоивались дружныхъ рукоплесканій, по почину Великаго Князя.
Во время завтраковъ и въ особенности обѣдовъ, вокругъ рѣшотки собирается толпа горожанъ, охочихъ поглазѣть на русскихъ и послушать музыку; эта толпа стала замѣтно увеличиваться съ тѣхъ поръ, какъ началъ играть прекрасный хоръ 5-го сапернаго батальона. Сюда же обыкновенно къ завтраку и обѣду доставляются съ почты частныя письма и газеты, адресованныя лицамъ главной квартиры; здѣсь главный пунктъ общихъ свиданій, источникъ военныхъ, политическихъ и вообще всякихъ новостей[1].
На этихъ дняхъ, въ оградѣ,окружающей дворъ гимназическаго зданія, раскинулся шатеръ походной церкви Его Высочества, гдѣ по субботамъ и воскресеньямъ, а также и въ праздники совершается священнослужителями главной квартиры божественная служба. Шатеръ этотъ не великъ, и потому молящіеся присутствуютъ предъ нимъ, на открытомъ воздухѣ.
Изъ иностранныхъ военныхъ агентовъ при главной квартирѣ находятся въ настоящее время: одинъ французскій, трое германскихъ, двое австрійскихъ, одинъ шведскій и одинъ датскій. Итальянскій военный агентъ умеръ еще зимою, въ Кишиневѣ, и съ тѣхъ поръ никѣмъ пока не замѣненъ; англійскіе же агенты блещутъ своимъ отсутствіемъ; за то ихъ много, какъ говорятъ, въ лагеряхъ нашихъ противниковъ. Оно и лучше, пожалуй…
Собственно въ Плоештахъ войскъ весьма немного, а недавно было и еще меньше. Теперь у насъ находятся: дивизьонъ Собственнаго Его Величества конвоя, т. е. кубанскій и терскій эскадроны, шесть болгарскихъ пѣшихъ дружинъ, стоящихъ за городомъ, въ особомъ лагерѣ, да одна пѣхотная рота, охраняющая станцію желѣзной дороги. Недавно, впрочемъ, собранъ изъ лучшихъ людей всѣхъ пѣхотныхъ частей дѣйствующей арміи особый батальонъ пяти-ротнаго состава, названный «пѣшимъ конвоемъ Главнокомандующаго»[2]. Съ 24-го числа стоитъ у насъ бивуакомъ, и тоже за городомъ, сводный лейбъ-гвардіи Казачій полкъ[3], а къ 26-му ожидается конвой Императорской квартиры, составленный въ размѣрѣ одной роты, одного сапернаго взвода и одного полуэскадрона отъ всѣхъ, безъ исключенія, войскъ гвардіи, подъ общимъ начальствомъ Преображенскаго полка полковника флигель-адъютанта Озерова. Но за то, почти нѣтъ того дня, чтобы черезъ городъ не проходили эшелоны войскъ, слѣдующихъ къ своимъ оконечнымъ пунктамъ на Дунаѣ. Войска эти проходятъ всегда въ походномъ порядкѣ, съ музыкой и пѣснями, мимо дома Главнокомандующаго, при чемъ Его Высочество обыкновенно смотритъ ихъ съ балкона, и каждую роту, каждую батарею и сотню встрѣчаетъ особымъ привѣтствіемъ, на которое люди отвѣчаютъ бойко и весело и затѣмъ сразу же подхватываютъ дружное «ура». Обыкновенно, въ нашихъ войскахъ водится такъ, что когда часть идетъ съ пѣснями, то пѣсенники вызываются впередъ; теперь же въ нѣкоторыхъ полкахъ обычай этотъ измѣненъ и, пожалуй, что къ лучшему: пѣсенники остаются каждый на своемъ мѣстѣ, гдѣ ему положено быть въ строю, и такимъ образомъ на походѣ, подлаживаясь къ нимъ, поетъ почти вся рота, что для нея значительно облегчаетъ шагъ, доставляетъ болѣе развлеченія и незамѣтно сокращаетъ трудные часы перехода. А трудовъ за это время, дѣйствительно, не мало-таки пришлось перенести нашимъ, никогда впрочемъ неунывающимъ, солдатамъ!… Безконечные дожди, лишь нѣсколько дней смѣнившіеся едва выносимою жарою, до такой степени перепортили дороги, что не только лошади, но и волы отказывались везти наши походныя тяжести, а солдатики между тѣмъ шли себѣ да шли, въ грязи по колѣно, не просыхая по нѣсколько сутокъ отъ несносныхъ дождей, ночуя на мокрыхъ бивуакахъ, починяя мосты, разрушенные и снесенные чрезвычайными въ нынѣшнемъ году весенними разливами, а то и просто путешествуя въ бродъ черезъ рѣчки, по поясъ въ водѣ, и вытаскивая въ гору изъ невылазной грязи орудія и обозныя повозки на собственныхъ своихъ плечахъ… И при всемъ этомъ, говоря относительно, видъ у людей, еще достаточно бодрый, — и какъ мало больныхъ, принимая въ соображеніе всѣ жданныя и нежданныя невзгоды одного изъ труднѣйшихъ походовъ!.. И не смотря на всѣ невзгоды, почти всѣ части передовыхъ войскъ къ назначенному сроку были уже на оконечныхъ пунктахъ. Проходящія войска обыкновенно имѣютъ въ Плоештахъ дневку и стоятъ бивуакомъ на однажды избранномъ для нихъ полѣ, за желѣзно-дорожною станціею.
Недѣли двѣ назадъ, прибыли сюда гвардейскіе кавалерійскіе офицеры, штабсъ-ротмистерскаго и ротмистерскаго чиновъ, для составленія кадра болгарскихъ конныхъ сотень, формированіе которыхъ поручено флигель-адъютанту полковнику графу Штакельбергу, бывшему офицеру лейбъ-гвардіи Уланскаго полка[4].
Что̀ касается нашего повседневнаго обихода въ Плоештахъ и вообще въ Румыніи, то прежде всего было бы очень желательно, чтобы здѣсь поменьше обирали въ лавкахъ нашего брата-офицера, а на базарѣ — солдата, и чтобы установился на русскія деньги хоть какой-нибудь сносный курсъ, вмѣсто нынѣшняго, совершенно произвольнаго и фантастическаго. Наши полуимперіалы, которые мы покупали у евреевъ-мѣнялъ въ Кишиневѣ по 7 рублей 70 копѣекъ, здѣсь вдругъ ходятъ даже ниже своей номинальной стоимости (5 руб. 15 копѣекъ). Тутъ, при расплатахъ за кушанье и покупки, считаютъ нашъ золотой, вмѣсто 20-ти франковъ 60-ти сантимовъ (какъ слѣдовало бы), иногда за 20 фр. 40 сан., иногда 20 фр. 10, 15, сант., а иногда и просто 20 франковъ. Начинаешь протестовать, стараешься и такъ и сякъ объясниться — увы! все тщетныя усилія!.. Въ отвѣтъ только вѣжливо плечами пожимаютъ, вѣчно приговаривая свое «нушти» (не знаю, не понимаю). И платишь по неволѣ, но въ особенности жутко приходится иной разъ бѣдному солдату, у котораго нашу кредитку принимаютъ по произвольному курсу, считая рубль за 2 франка 40 или 35 сантимовъ, а отъ размѣннаго мелкаго серебра и вовсе отказываются: подавай имъ банковое, 84-й пробы! Во всемъ этомъ отличаются на столько же румыны, на сколько и евреи, въ рукахъ которыхъ сосредоточивается значительная часть румынской торговли и промышленности. Евреямъ же должны мы быть обязаны и тѣмъ возвышеніемъ цѣнъ на всѣ продукты первой жизненной необходимости, какое проявилось здѣсь вскорѣ по переходѣ нашихъ войскъ чрезъ румынскую границу. Впрочемъ, послѣднее, какъ утверждаютъ люди свѣдущіе, произошло по предварительному (конечно, не гласному) соглашенію мѣстныхъ крупныхъ евреевъ и административныхъ чиновниковъ съ еврейскими агентами и уполномоченными пресловутой компаніи Грегеръ, Горвицъ и Коганъ. По замѣчанію одного, не лишеннаго остроумія человѣка, мы теперь присутствуемъ здѣсь при весьма замѣчательномъ явленіи: въ прежніе времена, говоритъ онъ, когда какая-нибудь наполеоновская grande armée вступала въ дружественную страну и начинала ее грабить — это никого не удивляло, это почиталось вполнѣ естественнымъ и чуть ли даже не легальнымъ дѣломъ; теперь же, благодаря всемогущимъ «нашимъ и вашимъ» евреямъ, не армія грабитъ страну, а страна грабитъ армію. Это, конечно, хорошо, что наша армія гнушается прежними «цивилизованными» способами «реквизицій» разныхъ grandes armées; это дѣлаетъ ей величайшую честь и показываетъ высокій уровень ея дисциплины и нравственнаго развитія; но слѣдуетъ ли изъ этого, что, благодаря именно таковымъ качествамъ нашей арміи, ее можно обирать по совершенному произволу того или другаго эксплуататора-еврея. Эти мелкіе агенты пресловутаго «товарищества по продовольствію» не довольствуются крупнымъ дождемъ серебряныхъ рублей и полуимперіаловъ, ежедневно перепадающихъ въ ихъ укладистые карманы, но съ истинно жидовскою алчностью выгадываютъ въ свою пользу каждый мѣдный грошъ, если имъ можно попользоваться на счетъ залишняго труда безотвѣтнаго казака и солдата. Такъ, напримѣръ, казаки, разбитые на мелкія команды для дозорной службы по линіи желѣзной дороги, принуждены почти ежедневно ѣздить за двадцать — за тридцать верстъ за фуражемъ въ склады «товарищества», потому что агенты не находятъ для себя выгоднымъ снабжать сѣномъ подорожные пункты, если на послѣднихъ не стоитъ по крайней мѣрѣ полусотня; такимъ образомъ, казакъ, послѣ утомительной службы въ разъѣздѣ, гдѣ ему приходится сдѣлать въ оба конца по наименьшей мѣрѣ 25 верстъ, долженъ на своей измученной лошаденкѣ махать еще отъ 40 до 60 верстъ, въ оба же конца, за сѣномъ. Казаки очень ропщутъ на такіе порядки и нѣкоторые изъ нихъ уже прирѣзали своихъ лошадей, единственно по причинѣ недостатка въ кормѣ. Впрочемъ, и съ ближайшихъ къ складамъ постовъ, люди принуждены ежедневно ходить за три—за пять верстъ въ эти склады и таскать оттуда на собственныхъ спинахъ тюки сѣна, потому только, что «агентамъ» не выгодно переплачивать подводчикамъ лишнія 10 бани за доставку потребнаго количества фуража, вмѣсто склада, непосредственно къ самому посту. Нечего говорить, на сколько такія прогулки отнимаютъ у людей лишняго времени изъ часовъ ихъ отдыха.
Евреи, какъ извѣстно, мастера на всѣ руки, и всегда готовы служить «и нашимъ, и вашимъ», лишь бы въ этой службѣ представлялась возможность выгоднаго «гешефта». Еврей и фуражъ поставлять будетъ, а иногда и шпіономъ послужитъ. А кстати о шпіонахъ. Этихъ господъ тутъ теперь не мало, и не только турецкихъ, но и иныхъ, и не только изъ евреевъ, но и изъ христіанскихъ націй. Есть между ними и мадьяры, и поляки. Въ Плоештахъ уже попалось ихъ нѣсколько человѣкъ, а на этихъ дняхъ поймали даже одного гуся, украшающаго себя разными орденами, и прибывшаго сюда въ качествѣ якобы корреспондента. Впрочемъ, о немъ было здѣсь извѣстно уже заранѣе, и фотографическая его карточка находилась въ комендантскомъ управленіи. Онъ между тѣмъ пріѣхалъ въ Плоешты хлопотать о допущеніи его въ армію, какъ корреспондента одной изъ жидовскихъ газетъ, и съ этою цѣлью проникъ въ кабинетъ начальника штаба, гдѣ, какъ говорятъ, и былъ благополучно арестованъ. Всѣхъ этихъ господъ не задерживаютъ на̀долго въ Плоештахъ, а отправляютъ въ Кишиневъ, для заслуженныхъ послѣдствій ихъ профессіи[5]. Но есть между ними и очень ловкіе. Такъ, напримѣръ, намъ передавали два врача, вполнѣ заслуживающіе довѣрія, что во время ихъ пути по желѣзной дорогѣ изъ Кишинева въ Плоешты, на одной изъ станцій за Яссами невольно обратила на себя вниманіе одна личность, которая занималась тѣмъ, что на каждой станціи, выглянувъ въ окно и выждавъ пока подойдетъ какой-то человѣкъ (на каждой станціи особый), выбрасывала ему изъ окна какую-то бумажку, получая взамѣнъ таковую же отъ неизвѣстнаго. По указанію нашихъ офицеровъ и докторовъ, этого господина попросили наконецъ на станціи Преваль для объясненія къ коменданту; но неизвѣстный господинъ былъ столь ловокъ, что ухитрился какимъ-то способомъ исчезнуть въ самую критическую для него минуту. Вещи его остались въ вагонѣ. Офицеры и доктора продолжали дальнѣйшій путь, и представьте себѣ ихъ изумленіе, когда, по пріѣздѣ въ Галацъ, та же самая личность вдругъ опять появилась въ вагонѣ, быстро схватила свой чемоданчикъ, и еще быстрѣе выскользнула въ дверцу. Послали казаковъ разыскивать, но того и слѣдъ простылъ. Вообще, намъ передавали нѣсколько офицеровъ, что на многихъ изъ поѣздовъ замѣчалось ими присутствіе какихъ-то подозрительныхъ личностей: войдетъ себѣ незамѣтно въ вагонъ на какой-нибудь изъ станцій, проѣдетъ часъ, другой, и вдругъ выскочитъ изъ дверцы въ сторону, противоположную бангофу и быстро скроется. Впрочемъ, подобнаго сорта шпіоны намъ не опасны. И въ самомъ дѣлѣ, что такое могли бы они донести туркамъ? О стратегическихъ задачахъ и предположеніяхъ изъ устъ офицеровъ никакой шпіонъ не могъ бы услышать ровно ничего, такъ какъ стратегическіе планы, сосредоточиваясь въ исключительномъ вѣдѣніи начальника штаба и его помощника, генералъ-маіора Левицкаго, составляютъ глубокую и непроницаемую тайну даже и для большинства весьма высоко стоящихъ лицъ арміи и штаба, а еслибы и услыхали что̀-либо, то это было бы нѣчто, не имѣющее ровно никакихъ отношеній къ дѣйствительности; затѣмъ остается развѣ сообщать о томъ, что русскіе стягиваютъ къ Дунаю весьма значительныя силы, занимающія на большомъ протяженіи весь лѣвый берегъ, но это турки и безъ того очень хорошо сами видятъ и знаютъ; или о томъ, что какъ дисциплина и порядокъ, такъ и санитарное состояніе, и духъ войскъ, и ихъ пламенное желаніе скорѣе сразиться съ врагомъ, не оставляютъ для Россіи желать ничего лучшаго; но это все свѣдѣнія не особенно утѣшительныя для нашего противника, и пускай себѣ сообщаютъ ихъ ему на здоровье, сколько угодно! Мы отъ этого не будемъ въ потерѣ.
Гораздо прискорбнѣе разныя желѣзно-дорожныя обстоятельства. Такъ, напримѣръ, въ военно-транспортномъ движеніи происходятъ постоянныя задержки; въ теченіи нѣсколькихъ дней провалились три моста, изъ которыхъ одинъ, у Слатины, обрушился подъ пустымъ обратнымъ поѣздомъ, а 6-го мая, днемъ, не доѣзжая Слатины, произошло столкновеніе поѣздовъ, причемъ убитъ одинъ и ранено семь гусаровъ Кіевскаго полка. Великій Князь начинаетъ, наконецъ, подозрѣвать во всемъ этомъ злоумышленныя дѣйствія и приказалъ произвести строжайшее слѣдствіе по послѣднему якобы несчастному «случаю». Предполагать злые умыслы весьма возможно, такъ какъ желѣзно-дорожная служба въ Румыніи переполнена венгерцами и бѣглыми поляками. 3-го мая, на желѣзномъ пути между Браиловымъ и Бузео, произошелъ еще одинъ «случай»: около четырехъ часовъ утра, фейерверкеръ одной изъ 9-ти-фунтовыхъ батарей 31-й артиллерійской бригады, слѣдовавшей на поѣздѣ, замѣтилъ, что на платформѣ, нагруженной артиллерійскимъ обозомъ, горитъ одинъ изъ зарядныхъ ящиковъ, наполненный боевыми снарядами; на сосѣдней же платформѣ были сложены чиненые снаряды осадной артиллеріи. Перескочивъ изъ вагона на платформу, фейерверкеръ принялся тушить пожаръ, но убѣдясь, что единоличными усиліями ничего не подѣлаешь, онъ на полномъ ходу поѣзда перелѣзъ по наружнымъ вагоннымъ приступкамъ въ купе́, гдѣ находились слѣдовавшіе съ батареею офицеры. Доложивъ о грозящей бѣдѣ, онъ, вмѣстѣ съ однимъ изъ офицеровъ и еще съ другимъ фейерверкеромъ, пробрался опять на платформу къ горящему ящику. Здѣсь, втроемъ, они принялись тушить пожаръ, накидывая на огонь принесенныя съ собою пальто и одѣяла. Огонь ослабѣлъ, но не прекратился, такъ какъ сильное движеніе воздуха отъ полнаго хода локомотива постоянно его поддерживало. Къ счастью, вспомнили, что у капитана поставленъ самоваръ, фейерверкеръ отправился за нимъ въ офицерскій вагонъ и, съ ежеминутнымъ рискомъ слетѣть съ приступки отъ малѣйшаго неосторожнаго шага или случайнаго вагоннаго толчка, притащилъ кипящій самоваръ на платформу; тогда стали заливать огонь кипяткомъ изъ крана, тотчасъ же покрывая заливаемыя мѣста одѣялами и платьемъ. Самоваръ былъ не великъ, и потому слѣдовало разсчитать такъ, чтобы воды хватило на всю горящую площадь ящика. Къ счастью, это удалось, и поѣздъ былъ спасенъ отъ неминуемаго взрыва. Ящичная стѣнка не догорѣла до гранатъ только на ½ дюйма. Слѣдуетъ замѣтить, что не смотря на сигналы и крики, машинистъ не остановилъ локомотива, отговорившись потомъ, что ничего не видѣлъ и не слышалъ. Румынскіе желѣзнодорожники сваливаютъ пожаръ на искру; можетъ быть оно и такъ, но странно, что ящикъ загорѣлся не сверху, какъ естественнѣе всего было бы загорѣться отъ случайной искры, если уже допустить такую возможность, а съ исподу, куда искрѣ довольно мудрено залетѣть, но еще мудренѣе — не потухнувъ, продержаться на столько, чтобы успѣть зажечь толстыя, окрашенныя доски. Дѣло это предано «волѣ Божіей».
Общественная, или точнѣе сказать — уличная жизнь въ Плоештахъ довольно развита. Городокъ, благодаря множеству садовъ и огороженныхъ пустырей, широко разметался по открытой равнинѣ, которая къ сѣверу, въ 87-ми километрахъ отъ Плоештовъ упирается въ Карпатскія горы, блистающія въ ясные дни своими снѣжными вершинами, очень хорошо видными изъ Плоештовъ. Городокъ производитъ какое-то смѣшанное — полуевропейское, полуазіятское впечатлѣніе; впрочемъ въ центральной его части сосредоточено нѣсколько небольшихъ домовъ очень изящной архитектуры. Лучшіе изъ этихъ домовъ тѣ, которые не носятъ промышленнаго характера, а приспособлены къ удобному житью для одного семейства. При такихъ домикахъ всегда находится небольшой, но тѣнистый садикъ и нѣсколько цвѣточныхъ клумбъ, украшенныхъ зеркальными шарами изъ разноцвѣтнаго стекла. Эти шары, насаженные на тычины, повидимому, предпочитаются здѣсь всякимъ другимъ украшеніямъ, и румыны во множествѣ натыка̀ютъ ихъ въ свои клумбы. Но истинную прелесть изящныхъ домиковъ составляютъ ихъ крылечки, уставленныя душистыми цвѣтами, обвитыя ползучими розами, виноградомъ и иными вьющимися растеніями. Здѣсь, въ теченіи всего лѣта, проводятъ время обитатели и преимущественно обитательницы этихъ домиковъ; здѣсь онѣ принимаютъ визиты, пьютъ кофе, ѣдятъ «дульча̀цы» (сласти), курятъ верченныя папироски, иногда занимаются рукодѣльемъ, но большею частію круглымъ бездѣльемъ. Для многихъ изъ насъ кажется просто удивительною эта способность румынскихъ дамъ не вставая сидѣть по нѣсколько часовъ сряду у раскрытаго окна, на крыльцѣ или на балконѣ, лѣниво глазѣть на улицу, на проходящихъ и ровнехонько-таки ничего не дѣлать — ни шить, ни вязать, ни читать; но не менѣе поразительна — по крайней мѣрѣ, на нашъ непривычный глазъ — и эта чрезвычайная, такъ сказать, откровенность и легкость ихъ костюма, который приличнѣе всего можно назвать спальнымъ déshabillé: бѣлая, прошитая кружевомъ кофта, такая же юбка и туфли, надѣтыя не рѣдко на босую ногу — вотъ и весь костюмъ румынской «куко̀ны» (дамы), въ которомъ она проводитъ свой день на крылечкѣ, въ виду всей публики, ни мало не стѣсняясь такою легкостію. Принаряжаются «куко̀ны» только къ вечеру, когда онѣ выходятъ изъ дому, вмѣстѣ съ мужьями или знакомыми кавалерами, послушать цыганскую музыку въ публичномъ садикѣ той или другой гостинницы.
На улицахъ, между которыми лучшія «страда де-ля-префектура» и «страда францеза», съ утра до ночи толчется не мало празднаго народа изъ низшихъ сословій, преимущественно предъ гостепріимными и широко раскрытыми дверями разныхъ «кырчумы» (кабачковъ), заражающихъ окрестный воздухъ отвратительно-спиртуознымъ запахомъ ракіи и мастики. Но въ этихъ кучкахъ праздныхъ зѣвакъ нѣтъ того оживленія, которое, казалось бы, такъ должно быть свойственно южнымъ народамъ; тупо глазѣя на что нибудь, случайно обратившее на себя ихъ вниманіе, они стоятъ на мѣстѣ, словно пришибленные подавляющею апатіей, скукой и лѣнью; иногда только для разнообразія жестоко подерутся между собою и идутъ въ свою излюбленную «кырчуму» запивать мировую, къ чему всегда присоединяется и полицейскій хожалый, являющійся на шумъ, якобы для разбирательства. Юркость уличному движенію сообщаютъ только непосѣдливые, вездѣсущіе жидки, которые снуютъ туда-сюда, вынюхиваютъ, высматриваютъ и назойливо пристаютъ къ русскимъ офицерамъ съ разными предложеніями, въ качествѣ факторовъ, коммиссіонеровъ, штучныхъ продавцовъ, ручныхъ торговцевъ и всевозможныхъ «гешефтс-ма̀херовъ». Здѣсь нѣтъ, какъ у насъ, правительственнаго запрета ни на пейсы, ни на традиціонный еврейскій костюмъ, и потому сыны Израиля зачастую встрѣчаются на улицахъ и базарахъ, такъ сказать, во всей своей неприкосновенности. Однимъ изъ любимѣйшихъ мѣстъ уличнаго сборища является небольшая площадка предъ такъ называемой «Примаріей», гдѣ помѣщается пожарная команда (pompieri). Эту команду почти ежедневно выводятъ на площадку для ученья, но не пожарнаго или гимнастическаго, а для артиллерійскаго, почему каждый разъ выкатываютъ изъ сарая, называемаго «батеріа помпіери», двѣ старинныя пушки. При чемъ тутъ пушки и съ какой стати понадобилось для пожарныхъ артиллерійское ученье — ужь это Богъ вѣсть; но народъ очень любитъ глазѣть, какъ помпіеры, громко выкрикивая и отсчитывая каждый темпъ, обучаются стариннымъ пріемамъ при орудіяхъ. Иногда улицы оживляются также очень своеобразнымъ шествіемъ гражданской гвардіи и резервистовъ на учебный плацъ. Представьте себѣ самый пестрый сбродъ всевозможныхъ «цивильныхъ» костюмовъ, отъ крестьянской рубахи до щегольской жакетки и фрака, сплошь обритыя лица и рядомъ физіономіи, украшенныя всевозможною растительностію, цилиндры, смушковыя шапочки, долгополыя шляпы, очки, пенсне и монокли, пестрыя штаны и жилетки, лакированные сапоги и рядомъ голыя ноги, высокія и низенькія, толстыя и тощія фигуры этихъ гражданъ-воиновъ, кое-какъ поставленныхъ въ ряды, безъ разбора и ранжира, вооруженныхъ тесаками и [ружь]ями[6], и преважно шествующихъ по улицамъ, не иначе [какъ] подъ звуки рожковъ и барабановъ, съ развернутымъ [батал]ьоннымъ знаменемъ и пестрыми ротными значками, въ [сопро]вожденіи досужей толпы и прыгающихъ между рядами [ребят]ишекъ. Картина эта если и не воинственна, за то очень [ориги]нальна. Впрочемъ, съ прибытіемъ русскихъ войскъ, какъ [извест]но, румынскихъ гражданъ обуялъ очень воинственный [духъ] и потому они весьма охотно стали удѣлять отъ своихъ [всегда]шнихъ занятій разъ или два въ недѣлю по часу времени [?]ранныхъ упражненій на учебномъ плацъ-парадѣ. Въ осо[бенно]сти сдѣлались воинственны разные газетчики, адвокаты, [?]аря и лавочники; что же касается до простыхъ ремес[ленни]ковъ, которымъ дорогъ каждый рабочій часъ, и до босо[ногих]ъ гражданъ, любящихъ проводить свой день у дверей [?]ковъ въ пріятномъ бездѣльи, то воиновъ этихъ двухъ [катег]орій — какъ разсказываютъ здѣсь — приходится заго[нять] на сборный пунктъ, по большей части, съ помощію при[нудит]ельныхъ мѣръ полицейскаго характера.
[Тр]актитирчики и кофейни въ Плоештахъ съ утра и до позд[ней н]очи переполнены мѣстными чиновниками, щеголеватыми [?]рами, докторами, адвокатами, депутатами и т. п. — во[?] людомъ средняго сословія, для котораго наивысшій инте[ресъ] представляетъ политика и политическое пустословіе. Всѣ [они о]чень любятъ спорить, слушать и передавать всяческія [полит]ическія новости и сплетни, созидать самыя курьезныя [полит]ическія комбинаціи и планы. Любимѣйшее чтеніе этихъ [госпо]дъ — или, по крайней мѣрѣ, тѣхъ изъ нихъ, что́ пони[маютъ] по нѣмецки — вѣнская «Neue Freie Press», почти един[ствен]ная распространенная здѣсь газета, — другой изъ загра[ничны]хъ не увидишь ни въ одномъ ресторанѣ. Достаточно на[?] ее, чтобы не опредѣлять далѣе направленія мыслей, взгля[довъ и] сочувствій къ намъ ея многочисленныхъ румынскихъ чита[телей] и почитателей. Изъ румынскихъ органовъ печати наиболѣе [распро]остранена въ Плоештахъ маленькая газетка «Vestea», фор[матом]ъ не болѣе нашего «Гражданина». Печатается она въ [Бухар]естѣ очень четко, въ три столбца и заключаетъ въ себѣ [на че]тырехъ страничкахъ все что́ угодно въ видѣ газетныхъ [?]мковъ, отъ передовой статьи въ двадцать строкъ до фелье[тона] какого-то г. Леандру, и сто́итъ 20 франковъ въ годъ. — цѣна, соотвѣтственно ничтожному объему газетки, далеко не маленькая. У мѣстныхъ болгаръ тоже есть свой органъ «Секидневный Новинаръ», объемомъ и форматомъ не превышающій «Vestea» и служащій интересамъ партіи, преданной Россіи и ратующей за свободу Болгаріи. Въ тѣхъ же кофейняхъ, вмѣстѣ съ политическимъ празднословіемъ, идетъ публично жестокая игра въ кости и въ карты, до которыхъ румыны, судя по здѣшнимъ обращикамъ, большіе охотники. Шуллеровъ при этомъ, конечно, про̀пасть, и все это алчно-пытливыми взглядами окидываетъ русскаго офицера, если тотъ случайно подойдетъ къ игорному столу; но наши пока не поддаются соблазну.
При двухъ-трехъ гостинницахъ здѣсь существуютъ внутренніе садики, съ буфетомъ, эстрадою для цыганъ-музыкантовъ и даже съ маленькою сценой для фарсовъ и шансонетокъ, которыя впрочемъ теперь не исполняются за неимѣніемъ артистокъ. Садики эти очень напоминаютъ варшавскіе «огрудки» съ какой нибудь «Фреты» или «Длугой улѝцы», да и буфеты-то въ нихъ держатъ преимущественно поляки, и чуть ли не эмигранты; по крайней мѣрѣ, они хорошо объясняются по польски, и это обстоятельство для многихъ изъ нашихъ офицеровъ, стоявшихъ въ Польшѣ и не понимающихъ румынскаго языка, служитъ большимъ подспорьемъ; а не будь здѣсь этихъ бѣглыхъ поляковъ, — плохо пришлось бы не одному голодному желудку. Они очень услужливы и, судя по наружности, никакой вражды къ намъ не питаютъ. Наибольшею популярностію между трактирными садиками пользуется «Молдавія». Здѣсь, подъ сѣнію бѣлыхъ акацій и цвѣтущихъ олеандровъ, за круглыми столиками, при звукахъ цыганскаго оркестра, собирается по вечерамъ чуть ли не все русское офицерство. Посѣщаютъ порою «Молдавію» и лица высоко стоящія въ нашей военной іерархіи. Тутъ же бываетъ много мужчинъ и дамъ мѣстнаго румынскаго общества, которое впрочемъ держится совершенно отдѣльно отъ русскихъ. Нѣкоторые мужчины иногда еще кое-какъ сходятся съ нами и вступаютъ въ разговоры, но дамъ своихъ ревниво оберегаютъ отъ всякаго сближенія съ русскими, тщательно избѣгая приглашать послѣднихъ въ свои семейства. Наши, съ своей стороны, и не навязываются на знакомство, хотя многія румынскія дамы находятъ возможность къ нему помимо воли и вѣдома своихъ супруговъ. Русское общество проводитъ свободные вечера въ «Молдавіи», разбившись на пріятельскіе кружкѝ, за кружкою пива или бутылкою мѣстнаго вина. Иностранныхъ винъ въ Плоештахъ, за исключеніемъ поддѣльнаго австрійскаго шампанскаго, почти совсѣмъ не обрѣтается, а если и есть, то такого подозрительнаго качества, что нужна не малая рѣшимость ихъ попробовать. Но мѣстныя вина вообще не дурны, попадаются не рѣдко даже и очень хорошія; изъ среднихъ же сортовъ наиболѣе роспивается «pelin» (полынное), — это виноградное бѣлое вино, нѣсколько горьковатое, вслѣдствіе подмѣси полыни, но довольно пріятное на вкусъ и стоющее недорого: ½ франка полубутылка. Къ сожалѣнію, здѣсь невозможно пить чаю: его окончательно не умѣютъ заваривать, а именно, щепоть чаю кидаютъ въ кострюльку холодной воды и начинаютъ кипятить на плитѣ, а то и просто ставятъ въ печку, въ результатѣ чего получается мутно-желтоватая бурда неопредѣленнаго вкуса.
Въ «Молдавіи» играетъ небольшой цыганскій оркестръ, подъ управленіемъ нѣкоего Добрики Маринеско, который игралъ и во время обѣдовъ у Великаго Князя. Въ первый же вечеръ, какъ появились здѣсь русскіе, этотъ Добрика, примѣняясь къ мѣстнымъ вкусамъ, сталъ было наигрывать изъ «Анго̀» и всякую другую оффенбаховскую дребедень, да еще въ добавокъ наигрывать весьма плохо. Нашимъ это не понравилось и они попросили его лучше сыграть что нибудь мѣстное, народное. Цыгане заиграли свою «Садаро̀му», гдѣ въ началѣ чрезвычайно своеобразные тоскливые звуки переходятъ потомъ въ бѣшено-страстный темпъ пляски, съ аккомпаниментомъ соловьиныхъ высвистовъ на 24-хъ-дудочной свирѣли. Нашимъ это очень понравилось, такъ что они собрали между собою до десяти рублей и высыпали свою складчину изъ шапки музыкантамъ. Но такое щедрое поощреніе далеко не понравилось румынской публикѣ, которая не имѣетъ обыкновенія баловать цыганъ какими бы то ни было поощреніями, кромѣ рукоплесканій, и потому на нашихъ офицеровъ посыпались съ разныхъ концовъ ироническіе взгляды и улыбки. Съ того самаго вечера Добрика Маринеско, со своимъ оркестрикомъ, въ угоду русскимъ офицерамъ, сталъ пѣть и играть исключительно румынскія пьесы, между которыми пѣсни народныя носятъ характеръ рапсодій, а въ романсахъ не рѣдко попадаются очень милые и граціозные мотивы, какъ напримѣръ «Цара Романе́ска» и «Копелѝца». Румыны положительно не понимали, что̀ это можетъ нравиться намъ «въ такой дикой, грубой, мужицкой музыкѣ», и въ началѣ не рѣдко случалось такъ, что чуть лишь офицеры потребуютъ «Пѣсню Гайдука» или «Дойну», какъ румыны принимаются кричать «Angôt! Angôt!.. Barbe bleue!.. Belle Hélène»!.. Но впослѣдствіи они примирились съ нами на одной пѣсенкѣ «Postillon», и то потому лишь, что она вѣнскаго происхожденія. Вскорѣ звуки этого «Постильона» до такой степени стали популярны, что отъ нихъ, просто, дѣваться было некуда въ Румыніи.
Среди румынской публики въ той же «Молдавіи» засѣдаетъ не рѣдко и румынское духовенство, между которымъ особенно характеренъ показался мнѣ одинъ молодой священникъ-франтъ; онъ не дуренъ собою и, кажись, не только сознаетъ это самъ, но и другимъ достаточно даетъ чувствовать, — такъ, по крайней мѣрѣ, можно судить по его изысканному костюму: коротенькой шелковой ряскѣ, гриперловымъ перчаткамъ, свѣтлымъ прюнелевымъ ботинкамъ, по завитымъ и распомаженнымъ усикамъ, по золотому пенснѐ на нахальномъ носу, по запаху очень сильныхъ духовъ «Chypre», пропитавшихъ всю его особу, и, наконецъ, по фатовато-изломаннымъ манерамъ, которымъ онъ старается придать изящную небрежность свѣтскаго денди. Попикъ этотъ, что́ называется, баловень дамъ: всегда окруженъ молодыми женщинами, которыя за нимъ ухаживаютъ, а онъ какъ бы снисходительно позволяетъ имъ окружать себя предупредительнымъ вниманіемъ и любезностями.
Впрочемъ, надо сказать, что этотъ служитель алтаря составляетъ довольно выдающееся явленіе между румынскими священниками, которые, при полномъ религіозномъ индиферентизмѣ свѣтскаго общества, не только не пользуются въ немъ какимъ либо авторитетомъ, но держатся, что̀ называется, въ черномъ тѣлѣ. Къ ихъ посредству прибѣгаютъ только за самыми необходимыми гражданско-духовными требами, какъ крестины и похороны, да еще въ тѣхъ случаяхъ, когда надо повѣнчать сомнительно-легальный бракъ или учинить разводъ супруговъ, что́ здѣсь дѣлается очень легко и быстро, а главное дешево; поэтому въ обществѣ, какъ увѣряютъ люди свѣдущіе, не въ рѣдкость можно встрѣтить дважды разведенныхъ дамъ, вышедшихъ замужъ въ третій разъ и, какъ ни въ чемъ не бывало, болтающихъ въ свѣтскихъ гостинныхъ съ обоими своими бывшими мужьями, которые присутствуютъ тутъ же, на лицо, вмѣстѣ съ третьимъ, настоящимъ супругомъ.
Верстахъ въ трехъ отъ Плоештовъ, среди великолѣпной рощи старорослыхъ дубовъ пріютился маленькій монастырекъ Тымыдуирскій — «изво̀ру Тымыдуѝре», какъ называютъ его румыны. Здѣсь находится неистощимый ключъ, прекрасная вода котораго напоминаетъ вкусомъ и прозрачностію нашу невскую. Ключъ бьетъ изъ камня, и къ нему ежедневно стекаются изъ Плоештовъ сотни народа — отдохнуть подъ густолиственной сѣнью рощи, на роскошной муравѣ и отвѣдать воды, которая нѣкоторыми почитается даже цѣлебною. Люди зажиточные присылаютъ сюда осликовъ, навьюченныхъ боченками, и запасаются монастырскою водою на цѣлыя сутки для домашнихъ надобностей. Въ Румыніи, да и вообще на югѣ, при томительной духотѣ и палящемъ солнцѣ, хорошая холодная вода въ большомъ почетѣ и составляетъ предметъ необходимой потребности въ такой мѣрѣ, что особые продавцы разносятъ ее даже по улицамъ и продаютъ на стаканы; такимъ образомъ Тымыдуирскій ключъ въ лѣтніе мѣсяцы служитъ источникомъ дохода для нѣсколькихъ дѣсятковъ бѣдняковъ. Сюда же не рѣдко наѣзжаютъ и люди мѣстнаго свѣтскаго общества устраивать себѣ веселые пикники, а по ихъ примѣру стали ѣздить и наши офицеры, запасаясь обыкновенно какимъ нибудь коммиссіонеромъ, который могъ бы служить переводчикомъ. Въ Тымыдуирѣ есть викарный архимандритъ или «старецъ», какъ ихъ здѣсь называютъ, отецъ Геласій, который знаменитъ чуть ли не на всю Румынію изобрѣтенною имъ «а̀пой», сирѣчь водою. «Апа отца Геласія» извѣстна здѣсь въ каждой аптекѣ и, по словамъ ея изобрѣтателя, «помогаетъ отъ всѣхъ недуговъ тѣлесныхъ и душевныхъ, а наипаче отъ разслабленія желудка». Это чрезвычайно крѣпкій, отлично очищенный спиртъ съ легкимъ ароматическимъ букетомъ, въ родѣ fleur d’orang’а, и отецъ Геласій — веселый, радушный хозяинъ — любитъ имъ немножко поковарствовать надъ своими новыми гостями. «Дульчацы» въ здѣшнемъ гостепріимствѣ — необходимѣйшій элементъ каждаго визита, и потому отецъ Геласій любезно преподноситъ своимъ гостямъ небольшой стаканъ «апы», смѣшанной съ сахарнымъ порошкомъ — одинъ на всѣхъ, да больше и не требуется. Гости, бесѣдуя чрезъ переводчика съ хозяиномъ, смакуютъ маленькими деревянными ложечками его «дульчацъ», замѣчательный тѣмъ, что крѣпость его при употребленіи вовсе не ощущается, — кажется, будто пробуешь очень пріятный и нѣжный шербетъ, но въ результатѣ незамѣтно опорожненнаго нѣсколькими человѣками стакана — всѣ привезенные съ собою для пикника напитки оказываются совершенно излишними. Гостепріимство свое тымыдуирскій «старецъ» обыкновенно закончиваетъ тѣмъ, что благословляетъ гостей монастырскимъ хлѣбомъ и даритъ каждому на память по деревянной, обѣденной и чайной ложкѣ, собственной своей, весьма искусной работы. Конечно, его отдариваютъ за это сообща серебрянымъ рублемъ, а иногда и червонцемъ. Отецъ Геласій — 67-ми-лѣтній, но еще бодрый старикъ — монахъ совсѣмъ стараго покроя, хорошо помнитъ графа Дибича, которому въ молодости своей однажды былъ лично представленъ, съ увлеченіемъ разсказываетъ о войнѣ 1828 года, гдѣ самъ принималъ участіе волонтеромъ, сохранивъ въ памяти имена и многихъ другихъ нашихъ генераловъ и офицеровъ того времени.
— А что, живъ ли капитанъ Антоновъ, мой большой пріятель? добродушно освѣдомлялся у насъ старецъ: — если живъ, то я полагаю, долженъ быть теперь большимъ генераломъ, потому что онъ былъ большой храбрости капитанъ, — о! весьма большой храбрости!
Очень интересуясь нынѣшнею войною, отецъ Геласій заявляетъ съ видимою искренностію, что молится каждый день о ниспосланіи русскимъ побѣды и прибавляетъ: «пора, пора! давно уже пора вамъ было придти сюда!»
Замѣчательно, въ самомъ дѣлѣ: чуть только попадется въ здѣшнихъ мѣстахъ уцѣлѣвшій осколокъ стараго времени — будетъ ли то отецъ Геласій, или «майка а домнулуй Калуда Димитрію» — сейчасъ предъ тобой встаетъ цѣльный человѣкъ какъ будто совсѣмъ другаго міра, не имѣющій ничего общаго съ нынѣшнимъ «цивилизованнымъ» румыномъ.
Въ нынѣшнихъ «цивилизованныхъ» субъектахъ этой рассы есть нѣчто отталкивающее (не говорю, конечно, о всѣхъ поголовно) и это — именно ихъ безпредѣльное фанфаронство, самомнѣніе, самонадѣянность, хвастовство и замѣчательная легкомысленность. Они почитаютъ себя высшею рассой въ человѣчествѣ, прямыми потомками древнихъ римлянъ, преемственными носителями идей европейской цивилизаціи и свободы, много толкуютъ о «миссіи румынъ», о своемъ важномъ международномъ и государственномъ значеніи для равновѣсія Европы — дескать, на чью сторону вѣсовъ будетъ брошенъ румынскій мечъ, тому и достанется побѣда; наши корреспонденты уже передавали знаменитое изрѣченіе одного изъ этихъ «носителей» — «N’ayez pas peur — nous sommes avec vous!» — Послушать этого сорта румынъ, такъ ихъ парламентъ самый образцовый въ мірѣ, ихъ ораторы блещутъ демосѳеновскимъ и цицероновскимъ геніемъ, и къ ихъ заявленіямъ должны прислушиваться, а не рѣдко и соображаться съ ними «кабинеты» и политики всей «цивилизованной Европы», ихъ журналистика «высоко держитъ свое знамя» и играетъ почетную роль даже и за предѣлами Румыніи; но па́че всего льститъ имъ увѣренность, что они, будучи «самою древнею» націей Европы, въ то же время и ея самая молодая, самая передовая и либеральная нація, стоящая оплотомъ противъ наплыва варварства. Въ этомъ-то и состоитъ «великая миссія румынскаго народа».
Съ 1856 года очи боярской и буржуазной Румыніи отвернулись отъ Востока и всецѣло обратились на Западъ, ища и чая исключительно тамъ своихъ идеаловъ и своего спасенія. При этомъ румынское «интеллигентное» правительство и «либеральный» парламентъ прежде всего постарались изгнать изъ употребленія свою древнюю кириллицу и замѣнить ее латинскимъ алфавитомъ. Сообразно этому началу, пошла радикальная ломка и почти во всѣхъ остальныхъ формахъ и порядкахъ самобытной жизни. Для современнаго «цивилизованнаго» румына, необходимо воспитавшагося на вѣнской Rings-Strasse или на парижскихъ бульварахъ, наивысшій соціальный и нравственный идеалъ, къ которому онъ стремится всею душою и всѣми помыслами, составляетъ Франція — и даже не Франція, а только Парижъ, но не нынѣшній республиканскій, а наполеоновскій, Парижъ второй имперіи, со всѣмъ его режимомъ, со всѣмъ мишурнымъ блескомъ, нарядной внѣшностью и внутренней пустотой и гнилью разврата семейнаго и общественнаго, съ его широкою продажностью — отъ высшихъ сферъ администраціи до сокровенныхъ сферъ супружескаго алькова включительно, — съ его скаредностью и жадностью, безшабашнымъ стремленіемъ къ быстрой, хотя бы и темной наживѣ, съ легкомысленнымъ, поверхностнымъ отношеніемъ ко всему на свѣтѣ, съ полнымъ индиферентизмомъ къ религіи, къ семейству, къ гражданскимъ обязанностямъ, съ его громкимъ, но пустымъ газетнымъ и парламентскимъ фразерствомъ и грошовымъ «либерализмомъ». Оффенбаховщина и бульварность въ жизни, въ правахъ, въ модахъ, въ идеяхъ и стремленіяхъ — вотъ полное выраженіе современнаго «цивилизованнаго» румына, который называетъ свой грязненькій полуцыганскій, полужидовскій Бухарестъ не иначе, какъ «маленькимъ Парижемъ» («Notre petit Paris»). Разница между оригиналомъ и копіей является только въ томъ, что оригиналъ, при всемъ его внутреннемъ безобразіи, все-таки казался грандіознымъ, а копія — грязненькая, пошленькая, мизерная… Въ довершеніе этой характеристики необходимо слѣдуетъ прибавить, что при всѣхъ стремленіяхъ къ парижскому идеалу, во внутренней сущности «цивилизованнаго» румына и въ его домашнихъ непоказныхъ порядкахъ остается еще очень много азіатскаго и цыганскаго начала: жизнь подъ турецкимъ владычествомъ оставила-таки въ немъ не мало своихъ существенныхъ слѣдовъ. Отъ наполеоновскаго Парижа онъ перенялъ только его внѣшній шикъ, да и то дурнаго разбора, и всѣ его гнилыя, нездоровыя стороны, утративъ въ то же время все то хорошее, что̀ лежало въ основахъ старосвѣтской, православной жизни его дѣдовъ и прадѣдовъ, и, въ довершеніе всего, окончательно разошелся съ своимъ простымъ сельскимъ народомъ, разучившись понимать его внутренній складъ, поэзію, стремленія и нужды. Что же касается сельскаго народа, то его — слава Богу — еще не коснулись эти язвы; онъ представляетъ собою пока только сырой матеріалъ, изъ котораго могло бы выйдти нѣчто своеобразное и хорошее, но не иначе, какъ при условіяхъ здороваго направленія и развитія мѣстной цивилизаціи.
Примѣчанія[править]
- ↑ Къ числу особенностей этихъ завтраковъ и обѣдовъ надо отнести одинъ обычай, издавна впрочемъ установленный у себя Его Высочествомъ. Великій Князь хотя самъ и не куритъ, но, снисходя къ этой столь распространенной человѣческой слабости, разрѣшаетъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ курить въ своемъ присутствіи. Съ этою цѣлью, обыкновенно, въ концѣ каждаго завтрака и обѣда, раздается вдругъ звучная команда Его Высочества: «вынимай патронъ», но происходитъ это такимъ образомъ, что Великій Князь произноситъ только предварительную команду, т. е. «вынимай па-а…», а всѣ остальные, громко и дружно, какъ одинъ человѣкъ, подхватываютъ исполнительное окончаніе слова тррронъ! На новичковъ и иностранцевъ эта неожиданность всегда производитъ эфектъ очень забавный.
- ↑ Сформированъ по приказу Главнокомандующаго отъ 8-го мая 1877 г. за № 66, и врученъ въ командованіе числящемуся по армейской пѣхотѣ полковнику Ключареву.
- ↑ Вслѣдствіе Высочайшаго повелѣнія, лейбъ-гвардіи сводный Казачій полкъ назначенъ, въ конвой Главнокомандующаго, взамѣнъ дотолѣ находившихся при Его Высочествѣ л.-гв. кубанскаго и терскаго эскадроновъ Собственнаго Его Величества Конвоя, которые, съ прибытіемъ Государя Императора въ Плоешты, поступили въ вѣдѣніе командующаго Императорскою главною квартирою (приказъ по войскамъ дѣйствующей арміи отъ 28-го мая 1877 г. за № 82). Впослѣдствіи эскадроны Атаманскаго полка выдѣлены были въ составъ рущукскаго отряда и состояли при главной квартирѣ Государя Наслѣдника Цесаревича, нерѣдко неся въ то же время и чисто боевыя обязанности.
- ↑ Формированіе этихъ сотень въ то время было отложено, и вызванные для нихъ офицеры зачислены въ штабъ болгарскаго ополченія.
- ↑ Впрочемъ, на сколько намъ извѣстно, ни одинъ изъ захваченныхъ шпіоновъ, за все время войны, не былъ у насъ наказанъ смертью; всѣ они препровождались въ тылъ, въ Кишиневъ, а оттуда въ разные города, подъ военный полицейскій надзоръ, до окончанія кампаніи.
- ↑ Стр. 227 отсканирована с левой стороны не полностью. Буквы, которые предполагаются, помещены в квадратные скобки. — Примѣчаніе редактора Викитеки.