„Мы проиграли эту войну, потому что избѣгали людей съ сильнымъ характеромъ и твердою волей, самостоятельныхъ и рѣшительныхъ, а цѣнили только людей покладистыхъ, умѣющихъ со всѣми ладить и во всѣхъ заискивать, потому что мы боялись инцидентовъ“.С.-Петербургъ. Ноябрь 1905 г. Р…ъ.
„Не то же ли происходитъ въ нашей арміи и теперь, черезъ три года послѣ несчастной проигранной нами кампаніи?“С.-Петербургъ. Іюнь 1908 г. Д…ъ.
Война застала меня на службѣ въ Управленіи С.-Петербурго-Варшавской желѣзной дороги. Въ продолженіе всей осени 1903 года, въ печати и обществѣ, шли разговоры о вѣроятной войнѣ съ Японіей, но я относился къ этому вопросу довольно равнодушно по слѣдующимъ причинамъ: 1. я всегда вѣрилъ въ государственный умъ С. Ю. Витте и былъ убѣжденъ, что онъ постарается не допустить возникновенія войны, хорошо зная насколько Россія была къ ней неподготовлена, въ смыслѣ ничтожества нашихъ боевыхъ силъ на Дальнемъ Востокѣ, а главнымъ образомъ въ смыслѣ неудовлетворительности качественнаго состоянія нашей арміи, представлявшей изъ себя нѣчто похуже французскихъ войскъ въ кампанію 1870 года уже къ концу министерства Ванновскаго—Обручева, и быстро шедшей внизъ по наклонной плоскости со времени ея управленія неспособными Куропаткинымъ и Сахаровымъ; 2. вынужденно оставивъ ряды арміи, которой посвятилъ всѣ свои силы двадцати трехъ лѣтъ молодости, я конечно долженъ былъ съ невѣроятною трудностью прокладывать себѣ дорогу на совершенно новомъ для себя поприщѣ — желѣзнодорожной административной дѣятельности — и поэтому не имѣлъ времени вдумываться въ политику и разбираться въ ея туманныхъ горизонтахъ; мысль о возвращеніи въ армію казалась мнѣ невозможной: перемѣна режима, т. е. установленіе въ нашей арміи порядковъ службы, основанныхъ на требовательности и дисциплинѣ, была невѣроятна, а, при существованіи стараго режима, мнѣ не могло быть въ арміи никакого амплуа и никакой должности; кромѣ того, я нашелъ къ своему удивленію достаточную дисциплину и требовательность на желѣзной дорогѣ, а слѣдовательно работа на ней меня удовлетворяла.
Однако, съ учрежденіемъ Намѣстничества на Дальнемъ Востокѣ, явившимся результатомъ вліянія немногочисленной, но сильной партіи людей, искавшихъ матеріальнаго обогащенія въ казенныхъ антрепризахъ на берегахъ Тихаго океана, а также высшей бюрократической карьеры, положеніе дѣлъ стало если не серьезнѣе, то во всякомъ случаѣ много сложнѣе. Руководство политикой могло затрудниться фантазіями разныхъ фезёровъ, а представительство и власть Намѣстника подрывали авторитетъ настоящаго государственнаго дѣятеля. Тяжелое впечатлѣніе произвело на меня неожиданное удаленіе отъ дѣлъ С. Ю. Витте. Хотя „Новое Время“ и обѣщало намъ новую эру его дѣятельности у кормила правленія Государствомъ, въ качествѣ властнаго руководителя Совѣта Министровъ, всѣ отлично понимали, что Витте утратилъ всякое вліяніе на государственныя дѣла.
Можно ли было желать или сочувствовать такому внезапному удаленію отъ дѣлъ С. Ю. Витте? Я отвѣчу на этотъ вопросъ не оцѣнкою его государственной дѣятельности, на что считаю себя некомпетентнымъ, а просто обращаясь къ здравому смыслу. Слишкомъ десять лѣтъ С. Ю. Витте въ значительной степени руководилъ жизнью Россіи, какъ внутреннею, такъ и внѣшнею; ввелъ новую денежную систему, конвертировалъ государственные долги, расширилъ донельзя монополію казны, сдѣлавъ ее предпринимателемъ въ области промышленности и торговли, давалъ и широко давалъ средства на усиленіе арміи и флота, развивалъ желѣзнодорожную сѣть и другіе пути сообщенія, властвовалъ не только въ своемъ министерствѣ, но руководилъ и многими другими; во внѣшней политикѣ онъ воспользовался примѣрами Англіи и Германіи, допустивъ осуществленіе широкаго плана колонизаціи такой огромной и богатѣйшей страны, какъ Маньчжурія, идя къ его выполненію путемъ мирнымъ — прежде всего проведеніемъ русской желѣзной дороги, а затѣмъ торговлей и эксплоатированіемъ богатствъ страны. При этомъ конечно нельзя было не имѣть въ виду и колоссальное усиленіе могущества нашего отечества: дѣйствительно, въ Квантунѣ Россія получала свободный выходъ въ океанъ — единственный для нея въ Азіи и Европѣ взятыхъ вмѣстѣ; онъ же обезпечивалъ господство надъ Китаемъ, подчиняя вліянію Россіи административный центръ Пекинъ; Восточнокитайская жел. дорога усиливала оборонительное и наступательное значеніе Владивостока, связывая его кратчайшимъ путемъ съ Европейской Россіей; она обезпечивала такое же значеніе Квантуну; а Владивостокъ и Квантунъ, оба вмѣстѣ, давали намъ преимущество стратегическаго положенія надъ японцами, такъ какъ Корейскій проливъ попадалъ подъ двойной ударъ нашихъ морскихъ силъ, пріобрѣтавшихъ двѣ обезпеченныхъ базы. Министръ финансовъ широко отпускалъ средства на быстрое сооруженіе Манъчжурской желѣзной дороги, на укрѣпленіе Квантуна и судостроеніе. Китайская смута, нѣсколько нарушившая наши расчеты, всетаки не оказала вліянія на прогрессъ нашихъ дѣлъ Дальняго Востока, потому что государство легко покрыло всѣ военные расходы, равно какъ и убытки по постройкѣ. Въ сущности китайскій походъ долженъ былъ бы оказаться для насъ полезнымъ благодаря тому, что войска и военноначальники ознакомились съ Маньчжуріей, какъ театромъ военныхъ дѣйствій, имѣли случаи познать враждебные намъ элементы Китая и наконецъ, дѣйствуя рука объ руку съ частями японской арміи, могли воочію убѣдиться насколько послѣдняя стояла уже образцово во всѣхъ отношеніяхъ и даже значительно выше нашихъ войскъ, въ смыслѣ организаціи, снаряженія, продовольствія, а главное командованія высшими начальниками и вообще офицерами. Нельзя не поставить въ вину Куропаткину, что ни онъ, ни его генеральный штабъ, ни всѣ наши военноначальники вообще и наши офицеры въ частности не только не извлекли изъ китайскаго похода никакой пользы, но даже развратились его легкимъ успѣхомъ и рѣшительно ничего не подмѣтили у японцевъ; вѣдь самъ военный министръ отправился затѣмъ въ Японію и, вернувшись изъ интересной поѣздки (кстати замѣтить стоившей вѣроятно не одинъ десятокъ тысячъ казенныхъ денегъ), продолжалъ, вмѣстѣ съ своимъ министерствомъ и главнымъ штабомъ, спать сномъ праведника.
Финансовая политика Витте обезпечила Россіи на континентѣ Европы широкій дешевый кредитъ и искоренила игру на наши рубли. Въ то же время мы закрѣпили надежный естественный нашъ союзъ съ Франціей и не упускали изъ вида вопросовъ Ближняго Востока, хотя надежнѣйшимъ обезпеченіемъ вліянія Россіи на послѣдніе и было именно наше прочное утвержденіе на Дальнемъ Востокѣ; теперь этому не трудно повѣрить, потому что тотчасъ съ началомъ войны, т. е. съ отвлеченіемъ нашихъ силъ и средствъ къ берегамъ Тихаго океана, въ значительной степени ослабло наше вліяніе (если не совсѣмъ исчезло) на рѣшеніе вопросовъ касающихся жизни народовъ, группирующихся на Балканскомъ полуостровѣ, но конечно до 1904 года этому никто бы не повѣрилъ. Мнѣ кажется, что С. Ю. Витте отлично оцѣнивалъ уже тогда обстановку и поэтому сознательно способствовалъ своею государственною дѣятельностью стать Россіи твердою ногою на берегахъ Тихаго океана. Конечно, я не буду настаивать на томъ, что стремленіе къ владычеству Россіи на Дальнемъ Востокѣ составляетъ исключительную идею одного С. Ю. Витте, но обращаю лишь вниманіе на то, что эта идея уже осуществлялась, вѣрнѣе, была на пути къ своему осуществленію, при чемъ двигателемъ сего былъ въ продолженіе всѣхъ послѣднихъ передъ войной десяти лѣтъ главнымъ образомъ министръ финансовъ, а слѣдовательно онъ и являлся главнымъ властнымъ руководителемъ отправленій такого сложнаго государственнаго организма, какъ наше отечество; къ этому привыкла не только вся Россія, но и Европа: полномочіе, власть, рѣшимость — словомъ авторитетъ С. Ю. Витте доминировали во всемъ бюрократическомъ режимѣ Россіи; онъ былъ главною пружиною этого механизма. И вдругъ въ одинъ прекрасный день его не стало! Преемника ему не было въ полномъ смыслѣ слова, ибо изъ всѣхъ лицъ стоявшихъ тогда у власти никто не пользовался и даже не имѣлъ никакого авторитета. Ясно, что въ ту же минуту всѣ бюрократы, какъ высшихъ, такъ и низсшихъ ранговъ, остались безъ руководства. Они потеряли головы, не знали что предпринять, какъ вести судьбы не только всего государства, но даже какъ направлять его частныя жизненныя отправленія. Вотъ почему понятно, съ уходомъ отъ власти С. Ю. Витте, вопросъ о войнѣ и мирѣ долженъ былъ подвергнуться массѣ случайностей.
Изъ сказаннаго можно пожалуй вывести заключеніе, что если С. Ю. Витте не былъ бы устраненъ отъ дѣлъ осенью 1903 года, то войны бы не было. Я далекъ утверждать это, но могу указать на нѣкоторыя мѣры, которыми повидимому его политика хотѣла избѣжать вооруженнаго столкновенія. Первой и самой дѣйствительной было отозваніе русскихъ войскъ, принадлежавшихъ къ составу арміи, изъ Маньчжуріи. Весною 1902 года французскій полковникъ Маршанъ, бывшій въ С.-Петербургѣ, въ день офиціальнаго объявленія о такомъ рѣшеніи Русскаго Правительства, сказалъ мнѣ: „это еще ничего не значитъ, ибо обѣщать вывести войска можно, но надо посмотрѣть будетъ ли это исполнено“. Однако они дѣйствительно выводились; да кромѣ того, при ничтожномъ ихъ количествѣ, имѣвшемся тогда на всей территоріи Дальняго Востока, это не могло имѣть существеннаго значенія въ смыслѣ борьбы съ Японіей, а для противодѣйствія набѣгамъ хунхузовъ на линію желѣзной дороги было достаточно охранной стражи. Министръ финансовъ совершенно правильно обособилъ эту категорію нашихъ вооруженныхъ силъ отъ арміи (а совсѣмъ не для удовлетворенія личнаго тщеславія имѣть, какъ говорили многіе его недоброжелатели, свое собственное войско). Увеличивая численность зеленыхъ заамурцевъ, привлекая въ ихъ составъ за большое денежное вознагражденіе отборные элементы офицеровъ и нижнихъ чиновъ, можно было собрать въ Маньчжуріи грозную силу (я слышалъ отъ людей близко стоявшихъ тогда къ дѣлу, что охранная стража должна была быть доведена до 100.000 ч., что составляло цѣлую армію въ 4 корпуса), знакомую съ мѣстностью и народонаселеніемъ, привыкшую къ климату и условіямъ жизни на театрѣ военныхъ дѣйствій, проникнутую особенной энергіей, какъ колонизаторы края. Повѣрка числительности этой силы разбросанной на тысячи верстъ, была бы для нашихъ враговъ затруднительна, а существованіе ея съ дипломатической точки зрѣнія вполнѣ законно; содержа даже весьма значительную силу подъ видомъ охранной стражи, мы удовлетворяли амбицію Китая и всѣ требованія нашихъ политическихъ враговъ. Я знаю фактъ, что расквартированіе по приказанію Намѣстника въ г. Мукденѣ — столицѣ Маньчжуріи — двухъ стрѣлковыхъ ротъ вызвало въ Пекинѣ огромное неудовольствіе, и китайскія власти объясняли это чисто принципіальной стороной дѣла, т. е. нарушеніемъ правъ Китая, а вовсе не тягостью постоя такой ничтожной горсти русскихъ солдатъ.
Второю мѣрою противъ войны я считаю проводимую политику открытыхъ дверей для торговли въ Маньчжуріи всѣхъ иностранцевъ. Третья мѣра состояла въ неодобреніи Безобразовской авантюры по лѣсной операціи на берегахъ р. Ялу.
Но, скажутъ мнѣ, война бы возникла все равно, не смотря ни на какія уступки со стороны Россіи, ибо Японія должна была воевать во что бы то ни стало: въ ея лицѣ проснулась желтая раса и, будучи представительницей культуры послѣдней, она ополчилась, чтобы доказать всѣмъ азіатамъ, всему міру, что она достойна стать во главѣ панмонголизма, будучи въ состояніи тягаться силами съ могущественнѣйшей державой бѣлой расы. Японія задыхалась на своихъ островахъ и должна была найти выходъ избытку своего народонаселенія, а англичанамъ и американцамъ было слишкомъ выгодно предоставить ей всю Корею и тѣмъ предотвратить японскую колонизацію Австраліи, Америки и Филиппинъ. Японія была слишкомъ хорошо освѣдомлена о слабости Россіи на Дальнемъ Востокѣ въ частности и слабости ея вообще, вслѣдствіе несовершенства управленія страной, неудовлетворительнаго состоянія нашихъ арміи и флота; поэтому, объявляя войну, она шла на вѣрный, обезпеченный заранѣе, успѣхъ. Наконецъ Японія не могла ждать потому, что въ водахъ Тихаго океана плавалъ Русскій флотъ, уже достаточно грозный по числу своихъ вымпеловъ, а черезъ какой нибудь годъ — два подошли бы еще подкрѣпленія, которыя могли окончательно склонить перевѣсъ силъ на морѣ на сторону Россіи. Слѣдовательно, разъ только Россія влѣзла въ Маньчжурію, ввязалась въ эту авантюру, война съ Японіей становилась неизбѣжной, ибо Японія видѣла въ этомъ посягательство на права свои, на права всей желтой расы; она должна была взяться за оружіе возможно скорѣе и рѣшительнѣе, пока флотъ Россіи, какъ болѣе богатаго государства, не подавилъ бы своимъ водоизмѣщеніемъ и вооруженіемъ флотъ болѣе бѣдной державы, пока Артуръ и Владивостокъ не сдѣлались еще недоступными твердынями, а Пріамуріе не считало бы въ своихъ гарнизонахъ нѣсколько сотъ тысячъ русскихъ штыковъ. Такимъ образомъ причиной столь тягостной для нашего отечества войны была эта Маньчжурская авантюра, а виновниками, отвѣтственными за нее, являются лица стоявшія у власти и допустившія Правительство сдѣлать такой безразсудный роковой шагъ. Вина ихъ усугубляется еще тѣмъ обстоятельствомъ, что Россія въ сущности бѣдная страна, нуждающаяся въ средствахъ для благоустройства своихъ собственныхъ земель и потому конечно не имѣющая возможности выбрасывать милліоны народныхъ денегъ на колонизацію чуждыхъ намъ краевъ, обѣщающую въ будущемъ лишь одни расходы и вызывающую затрату сумашедшихъ денегъ на сухопутную и приморскую оборону вновь пріобрѣтаемыхъ земель, на увеличеніе активныхъ силъ войска и флота на Дальнемъ Востокѣ[1]. А такъ какъ мы сказали, что болѣе десяти лѣтъ наибольшимъ значеніемъ въ государственной жизни Россіи пользовался С. Ю. Витте, то естественно, что ропотъ общественнаго мнѣнія обращается и на него. Не знаю, что скажетъ исторія черезъ 10—20 лѣтъ, когда послѣдствія несчастной войны окончательно вырисуются, и можно будетъ вынести безпристрастный, справедливый и точный приговоръ, но во всякомъ случаѣ мнѣ кажется, что врядъ ли онъ будетъ карать самую идею стремленія Россіи на Дальній Востокъ, и я склоненъ даже думать, что наше выступленіе въ Маньчжурію будетъ признано не авантюрой, а большимъ счастіемъ, принесшимъ нашему отечеству, не смотря на проигранную войну, большія преимущества.
Императоръ Вильгельмъ, въ политической дальнозоркости и государственной мудрости котораго никто не сомнѣвается, первый предсказалъ, что желтая раса проснется и ополчится на бѣлую. Ясно, что это предсказаніе прежде всего касалось великой Россіи, ибо только она соприкасается на необъятномъ сухопутіи съ желтолицыми и упирается въ воды, кругомъ занятыя ими же. Естественно первый ударъ долженъ былъ направиться на нее, и уже тогда, когда прозвучали пророческія вдохновенныя слова, не трудно было угадать, что востокъ ополчится на западъ подъ гегемоніей Японіи. Къ тому же двѣ бѣлыхъ націи давно открыли въ Японіи надежнаго союзника противъ титана конкурировавшаго съ ними на берегахъ Тихаго океана и на всемъ материкѣ Азіи; для нихъ нападеніе Японіи на Россію было въ высшей степени желательно, развязывая имъ надолго руки: оба врага, сцѣпившись на смертный бой, настолько обезсилили бы, что предоставили бы новымъ карфагенянамъ надолго обогащаться за ихъ счетъ и за ихъ оскудѣніе. Слѣдовательно вопросъ столкновенія Японіи съ Россіей становился только вопросомъ времени, и война началась бы если не въ 1903, то, скажемъ, въ 1910—1912-мъ году. Если бы не существовало русской авантюры, т. е. захвата нами Квантуна и колонизаціи Маньчжуріи, то что представляла бы изъ себя Россія на Дальнемъ Востокѣ ко дню неизбѣжнаго вооруженнаго столкновенія съ желтолицыми? Съ увѣренностью позволю себѣ сказать, что и въ 1910—12 годахъ мы не далеко ушли бы отъ того безпомощнаго положенія, въ которомъ оказались къ началу войны 1904 года; пожалуй мы были бы еще въ худшемъ, и вотъ почему.
Не извѣстно ли каждому изъ читателей, какъ управлялись далекія окраины Россіи высокопоставленными бюрократами подъ названіемъ генералъ-губернаторовъ, военныхъ губернаторовъ, командующихъ войсками и наказныхъ атамановъ. Мѣнялись эти лица довольно часто. Каждый вновь назначенный долго собирался къ мѣсту служенія, но его продолжительные сборы вовсе не состояли въ подготовленіи для предстоящей дѣятельности, въ занятіяхъ по изученію ввѣреннаго, въ большинствѣ случаевъ совершенно незнакомаго, края. Сборы эти заключались въ слѣдующемъ: 1. представленія высокопоставленнымъ лицамъ; 2. визиты выдающимся и ловкимъ дѣльцамъ, необходимымъ и даже опаснымъ по своей силѣ и вліянію въ высшихъ сферахъ; 3. заигрываніе съ представителями благонамѣренной полу офиціальной печати, что передъ войной стало особенно въ модѣ, ибо реклама о своей дѣятельности вообще выгодна: внутри Россіи, а въ особенности въ Петербургѣ, когда еще узнаютъ о томъ, какъ принимались насажденія реформъ и всякихъ мѣропріятій новаго государственнаго дѣятеля (чаще всего изъ начальниковъ дивизій или корпусныхъ штабовъ) на территоріи ввѣренной ему тмутаракани, а, при содѣйствіи печати, въ звѣздоносной средѣ распространится слава объ энергичномъ дѣятелѣ, носителѣ прогресса; выростетъ новый кандидатъ въ министры, а если и не удастся что либо въ этомъ родѣ, то всетаки, при хорошемъ служебномъ цензѣ, можно будетъ пристроиться и въ столицѣ; 4. выборъ нѣсколькихъ будущихъ сотрудниковъ по отраслямъ административной дѣятельности, хотя обыкновенно, за отсутствіемъ людей знающихъ, а въ особенности бывшихъ на данной окраинѣ, этотъ номеръ исключался совсѣмъ, или же приходилось брать просто по протекціи — знакомству; къ тому же вѣдь на мѣстѣ тоже жили не одни волки, медвѣди и тигры, а были и люди, конечно изъ чиновниковъ, въ изобиліи наполнявшихъ административные центры окраинъ; 5. составленіе личной блестящей свиты, т. е. приглашеніе адъютантовъ и лицъ для порученій; впрочемъ приглашать и розыскивать не приходилось: среди военной молодежи было всегда сколько угодно желающихъ пристроиться къ генералъ-губернаторству; прежде всего юные поручики прельщались полученіемъ куша въ нѣсколько тысячъ рублей прогонныхъ и подъемныхъ денегъ, такъ какъ среди даже гвардейскихъ офицеровъ, за исключеніемъ 3-хъ — 4-хъ полковъ, молодежь почти не имѣетъ собственныхъ средствъ, кромѣ развѣ женившихся на богатыхъ приданыхъ; многіе получали возможность расплатиться съ долгами или просто удрать отъ кредиторовъ (взыскивай тамъ за тридевять земель); попадались и совсѣмъ родовитые аристократы: кого ссылалъ папаша за чрезмѣрное пьянство и скандальное поведеніе, кого удаляла мамаша во избѣжаніе мезальянса, кого просили удалиться изъ полка; во всякомъ случаѣ ручаюсь за то, что не поѣхалъ ни одинъ офицеръ изъ интереса службы на окраинѣ; 6. затѣмъ шло устройство личныхъ семейныхъ дѣлъ, прощанія, пріемъ напутствій и проводовъ.
Наконецъ, послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ сбора, администраторъ уѣзжалъ въ отдѣльномъ вагонѣ, а чаще въ отдѣльномъ поѣздѣ, и, принявъ по дорогѣ нѣсколько овацій, прибывалъ во ввѣренную ему тмутаракань, гдѣ конечно уже не заставалъ своего предмѣстника, который былъ счастливъ оставить подальше за собою дикую страну, и, покидая ее, съ облегченіемъ отрясалъ ея прахъ отъ ногъ своихъ. Какое ему было дѣло до того, что будетъ твориться тамъ послѣ него; служба прошла благополучно, иногда даже по внѣшности и годовымъ отчетамъ блестяще, цензъ заслуженъ; если не будущій министръ, то во всякомъ случаѣ кабинетъ — дѣлецъ высшаго государственнаго учрежденія, съ содержаніемъ соотвѣтствующимъ генералъ-губернаторскому. Вновь прибывающій уже завидывалъ своему предшественнику, какъ человѣку прошедшему непріятный искусъ, увѣнчанному лаврами и пріобрѣвшему покой, и начиналъ свою дѣятельность по образу и подобію этого счастливца. Конечно надо же было проявить себя, но для этого существовалъ излюбленный пріемъ: просидѣть на мѣстѣ годикъ — полтора, создать проекты реформъ и ѣхать въ столицу проводить благія мѣропріятія. Скоро провести ихъ нельзя, ибо затрогиваются государственные интересы, вопросы будущаго величія Россіи на ея окраинѣ; пока ихъ разсмотрятъ въ канцеляріяхъ, комиссіяхъ, и состоится докладъ по департаментамъ и министерствамъ, пройдетъ не мало времени; спѣшить у насъ не любятъ, а понуканій и напоминаній вообще не выносятъ. И просидитъ, вѣрнѣе проблаженствуетъ, окраинный мастеръ въ столицѣ, осыпанный прогонами и суточными, не одинъ и не два мѣсяца, а полъ-года и больше; при немъ же наслаждается въ мондѣ, ресторанахъ и театрахъ его многочисленная блестящая свита — также на казенныя суточныя и прогонныя. На отдаленной же окраинѣ чиновникъ второго разряда дѣлаетъ свое дѣло: пишетъ, препровождаетъ, доноситъ, назначаетъ, беретъ и получаетъ, но только ничего не даетъ краю — ни просвѣщенія, ни культуры, ни справедливости, ни путей сообщенія, ни народнаго здоровья, не прибавляетъ ничего къ прогрессу торговли и промышленности и къ престижу Русскаго имени.
При такой системѣ (а, спрашивается, почему, на какомъ основаніи она измѣнилась бы, если до войны она во всѣхъ отношеніяхъ удовлетворяла нашъ бюрократическій режимъ и его представителей) конечно Россія не усилилась бы на Дальнемъ Востокѣ. Можетъ быть черезъ 10—15 лѣтъ сибирская магистраль давала бы 10 паръ поѣздовъ въ сутки, но конечно второй колеи бы не существовало (если даже и теперь ее строятъ какъ бы нехотя). Народонаселеніе русское увеличилось бы, но не настолько, чтобы можно было набрать въ бассейнѣ Амура болѣе какой нибудь пѣхотной дивизіи. Были бы линейные, стрѣлковые баталіоны, въ лучшемъ случаѣ полки, немногочисленная полевая артиллерія и нѣкоторое количество казаковъ (вѣдь только война показала какая въ настоящее время незначительная роль казаковъ въ серьезной военной операціи). Укрѣпленія Владивостока имѣли бы конечно первобытный характеръ, ибо кто сталъ бы давать милліоны для обороны окраины, когда ей повидимому никто не угрожалъ; неужели стали бы опасаться китайцевъ и японцевъ? Китайской войны и вовсе не было бы, если бы мы не вздумали колонизировать Маньчжурію и захватывать Квантунъ, такъ что мы не знали бы даже что такое хунхузы; а японцы? но вѣдь, когда они побѣдили Китай, то Россіи въ минуту ихъ торжества стоило только сказать довольно[2], и они убрались на свои острова, получивъ въ утѣшеніе островъ Формозу, который, говорили у насъ, японцы никогда не покорятъ: тамъ непобѣдимые „черные флаги“. Кстати замѣтить, что эти черные флаги не помѣшали нашему противнику во время войны вывести съ Формозы на театръ военныхъ дѣйствій расположенную тамъ дивизію, а эскадра Рождественскаго не попыталась даже демонстрировать противъ Формозы и обошла ее кругомъ и подальше. Въ результатѣ конечно на Дальнемъ Востокѣ и черезъ десять лѣтъ никакого противовѣса серьезному наступленію въ свои предѣлы Россія оказать бы не могла.
Но можетъ быть во Владивостокѣ къ тому времени былъ бы грозный флотъ, и тогда не могло бы быть никакого посягательства на материкъ съ стороны Японіи? Это предположеніе я позволю себѣ рѣшительно опровергнуть. Въ нашемъ единственномъ портѣ Тихаго океана, т. е. во Владивостокѣ не только не было бы русскаго флота сильнѣе японскаго, но не было бы и эскадры, равной по силѣ той, которая могла собраться подъ флагомъ Алексѣева передъ открытіемъ военныхъ дѣйствій въ 1904 году, и вотъ почему:
Основою моихъ соображеній служитъ тотъ фактъ, что наша Тихоокеанская эскадра (всѣ тѣ суда, которыя были въ распоряженіи Намѣстника) была составлена крайне спѣшно, именно и исключительно вслѣдствіе нашихъ обостреній съ Японіей (этой причины бы не существовало); мы строили и посылали немедленно все готовое, новое, по одной, двѣ штуки; выслали наконецъ изъ Балтійскаго флота все, что только можно было послать; только нѣкоторыя суда почему то не успѣли дойти, какъ напр. Ослябя, Аврора. Во всякомъ случаѣ къ 27 января 1904 года въ Балтійскомъ флотѣ годныхъ боевыхъ судовъ уже не было. Орелъ, Бородино, Александръ III и Суворовъ спѣшно закончены постройкой во время войны, а только они и могли состязаться съ эскадрами Того; береговые броненосцы послужили лишь къ увеличенію нашего позора подъ флагомъ Небогатова. Если бы не было войны, то названные четыре броненосца строились бы можетъ быть еще два — три года, испытывались бы и сидѣли бы въ Балтикѣ.
Такимъ образомъ къ началу войны Россія имѣла сильный флотъ въ Тихомъ океанѣ и строющійся въ Балтійскомъ морѣ, при чемъ затратила не одну сотню милліоновъ, но эти послѣдніе были даны министромъ финансовъ только потому, что надо было, во избѣжаніе войны съ Японіей, возможно скорѣе добиваться перевѣса силъ на морѣ; если бы не было такой необходимости, т. е. не было острой назрѣвавшей опасности, то мы ея не чувствовали бы и конечно не были бы столь щедры на деньги, а потому врядъ ли были бы построены всѣ боевыя суда, или по крайней мѣрѣ нѣкоторыя изъ нихъ.
Еще во времена Ванновскаго, при Вышнеградскомъ, стоявшемъ во главѣ министерства финансовъ, Россія поставила себѣ задачей имѣть сильный Балтійскій флотъ, фактическимъ подтвержденіемъ чего служатъ сотни милліоновъ, выброшенныхъ на сооруженіе укрѣпленнаго порта Александра III въ Либавѣ. Я говорю „брошенныхъ“, потому что, при возникновеніи новой политической задачи, перетянувшей центръ тяжести нашихъ морскихъ силъ на Дальній Востокъ, мы оставили Либаву безъ флота, а въ такомъ случаѣ сооруженіе ея порта стало совершенно излишнимъ (скажу больше: это вѣрнѣйшій призъ нашихъ противниковъ въ случаѣ войны на континентѣ Европы). Злосчастная идея укрѣпленія Либавы состояла въ томъ, что возможность содержанія въ ея портѣ достаточно сильнаго флота, способнаго, вслѣдствіе незамерзаемости водъ, круглый годъ къ активнымъ дѣйствіямъ, исключала необходимость затрачивать милліоны рублей на оборудованіе, содержаніе и ремонтъ крѣпостей на побережіи Балтійскаго моря: Рига, Балтійскій-Портъ, Ревель, Кронштадтъ, Выборгъ, Гельсингфорсъ и мало ли еще какіе пункты побережія нуждались въ оборонѣ. Во исполненіе этой идеи послѣдовало фактическое разоруженіе крѣпости Выборга, представляющаго изъ себя необыкновенной важности стратегическій ключъ къ обладанію Финляндіей и подступовъ изъ нея къ нашей столицѣ. Вообще же, при условіи отсутствія явной опасности на Дальнемъ Востокѣ, осуществленіе идеи Либавы неминуемо приводило къ ущербамъ, какъ нашего оплота на Тихомъ океанѣ — Владивостока, такъ и тѣхъ морскихъ силъ, которыя мы могли тамъ сосредоточивать. Здѣсь конечно не мѣсто распространяться критикой идеи Либавы, но нельзя всетаки не замѣтить, что такое безумное выбрасываніе средствъ государства, хотя бы исполненное десятокъ лѣтъ назадъ, всетаки вопіетъ о своемъ возмездіи; во всякомъ случаѣ крайне желательно, чтобы оно было рано или поздно представлено на судъ представителей народа, т. е. въ Государственную Думу.
Кромѣ того Либава сама по себѣ притягивала бы къ себѣ нашъ флотъ и нашихъ флотоводцевъ, не выпуская его на Дальній Востокъ, въ силу существовавшаго режима во флотѣ, а онъ конечно просуществовалъ бы безконечное число лѣтъ, если теперь, послѣ Цусимы и всенароднаго приговора и осужденія, всетаки существуетъ, или по крайней мѣрѣ желаетъ существовать. Никто изъ нашихъ флотоводцевъ не увлекался дальними плаваніями, а предпочитали обыкновенно вырабатываніе своихъ цензовъ въ Балтійскомъ морѣ, гдѣ плаваніе обращалось въ пикники, когда жилось беззаботно, уютно, вблизи своихъ семейныхъ очаговъ, родныхъ кабаковъ и трактировъ столицы. Къ тому же плаваніе было непродолжительное, благодаря климатическимъ условіямъ. Замѣчательно съ какимъ неудовольствіемъ готовились наши моряки даже къ переходу въ Либаву; то ли дѣло излюбленный Кронштадтъ? Я знавалъ одного адмирала, постоянно сидѣвшаго на берегу, на тепленькихъ мѣстечкахъ, и былъ крайне удивленъ, услышавъ, что онъ ѣдетъ плавать на Дальній Востокъ. Самъ адмиралъ весьма хладнокровно объяснилъ мнѣ, что у него накопилось много долговъ и надо было поправить свои обстоятельства. И вѣдь поправилъ: послѣ китайской войны вернулся и привезъ музей рѣдкостей — цѣлое состояніе. Послѣднее время (до войны) любили еще плавать въ Средиземномъ морѣ, гдѣ наслаждались поэтической Ривьерой и гостепріимствомъ французовъ, гдѣ плаваніе состояло исключительно изъ всякихъ празднествъ, оплачиваемыхъ нашими союзниками и нашей казною (Россія вѣдь могущественная держава, а потому никакихъ денегъ на представительство не жалѣла).
Полагаю, что при такомъ режимѣ во флотѣ врядъ ли онъ скоро бы переселился изъ Маркизовой лужи во Владивостокъ.
Итакъ слѣдовательно, резюмируя сказанное о вѣроятномъ положеніи Россіи на Д. Востокѣ, при условіи несуществованія колонизаціи Маньчжуріи и захвата Квантуна, нельзя не предположить, что хотя бы черезъ 10 лѣтъ, считая отъ 1903 года, она оставалась бы совершенно неподготовленной къ борьбѣ съ такимъ серьезнымъ противникомъ, какимъ была Японія уже къ началу 1904 года, а за десять лѣтъ конечно имѣвшая полную возможность усилить свой флотъ и армію. Но вѣдь, какъ указано выше, Японія во всякомъ случаѣ напала бы на Россію. Что же тогда случилось бы? А то, что мы и тогда ничего не знали бы о силахъ и средствахъ, готовности и намѣреніяхъ нашего врага, какъ не знали этого и въ 1904 году. Сидя на лѣвомъ берегу Амура, мы конечно прозѣвали бы распространеніе вліянія Японіи въ Маньчжуріи и Кореѣ, можетъ быть даже формированіе ими тамъ годныхъ для боевыхъ дѣйствій войскъ изъ китайцевъ. То нападеніе, которое позволили себѣ китайцы въ Благовѣщенскѣ, нами наказанное и дорого ими оплаченное, произошло бы нѣсколько иначе. Японцы высадились бы въ Уссурійскомъ краѣ, прошли бы туда же изъ Кореи; добрались бы до нашей территоріи и изъ Маньчжуріи. Война велась бы и съ Японіей и съ Китаемъ, на нашей русской землѣ; желтая раса наводнила бы наши предѣлы, разрушала бы наши селенія, дома, пользовалась бы нашими средствами и можетъ быть отбросила бы насъ къ Байкалу. Теперь же мы воевали полтора года и, какъ ни плохо дѣйствовали, какія пораженія ни понесли, но, кромѣ части Сахалина, ни одинъ клочекъ нашей территоріи не былъ занятъ врагомъ; Китай не посмѣлъ стать на сторону Японіи, не представляя изъ себя еще вооруженной силы. Да, мы были не готовы, у насъ была плохая армія въ смыслѣ управленія и командованія ею, былъ флотъ числившійся только на бумагѣ, а не какъ боевая единица, мы проиграли кампанію и заключили невыгодный миръ.... но за то мы теперь прозрѣли; мы узнали, что желтая раса сильна и опасна, что мы должны денно и нощно готовиться къ борьбѣ съ нею, а не спать и закрывать глаза на грядущую опасность; мы увидѣли, что государственный строй не выдержалъ своего государственнаго экзамена — войны, ибо конечно виноваты въ нашихъ пораженіяхъ не одни только армія и флотъ. Мы узнали, что наша народная масса коснѣетъ въ невѣжествѣ и именно поэтому неспособна выполнить свою историческую миссію на востокѣ; только ея просвѣтленіе и образованіе позволитъ намъ дѣйствительно использовать ту многомилліонную боевую силу, которой мы такъ гордились, и на которую такъ уповали не только мы сами, но и наши союзники французы. Мы поняли, что въ современномъ бою мало одной беззавѣтности, а нужно еще сознательное желаніе побѣждать врага во что бы то ни стало, для чего необходимо не только муштровать бойцовъ, но развивать и воспитывать ихъ, какъ это училъ Драгомировъ, котораго мы не признали. И если талантливый нѣмецкій писатель Хенигъ говорилъ въ девяностыхъ годахъ прошлаго столѣтія, что онъ счастливъ тѣмъ, что германскій солдатъ уже размышляетъ, то мы только по горькому опыту послѣдней войны убѣдились, что у насъ не размышляетъ и большинство офицеровъ. Мы убѣдились также, что званіе генерала есть пустой звукъ, если генералы нуждаются въ нянькахъ, а ихъ няньки — безотвѣтственные офицеры генеральнаго штаба — съ видимыми знаками невидимыхъ стратегическихъ и тактическихъ познаній оказались слабыми въ исполненіи своего служебнаго долга и неопытными во всѣхъ видахъ и проявленіяхъ своей служебной дѣятельности.
Мы все это увидѣли скорѣе, раньше, благодаря тому, что инстинктивно пошли навстрѣчу несознаваемой ясно, но какъ бы предугадываемой опасности, и произвели сами фактически наступленіе на желтую расу, вторгнувшись на тысячи верстъ въ ея территорію, и такимъ образомъ встрѣтили врага далеко за предѣлами нашего отечества; мы оросили своею и вражескою кровью не Русскую землю, а Маньчжурію. Конечно Китай можетъ быть не проститъ намъ попиранія его земли и народа, но въ сущности не мы тому причиной, не мы накликали на него бѣдствія войны, такъ какъ старались внести свою цивилизацію въ Маньчжурію мирнымъ путемъ: путями сообщеній, торговлей и промышленностью; Японія была и останется зачинщицей войны. Во всякомъ случаѣ несчастная война разбудила насъ; мы обновимся, усовершенствуемъ нашъ государственный строй, поставимъ на современную высоту воспитанія и техники наши вооруженныя силы, и, кто знаетъ, не настанетъ ли время, когда теперешніе враги наши будутъ въ насъ заискивать и жить съ нами въ полномъ согласіи, даже безъ того, что мы осуществимъ свое возмездіе — реваншъ (кстати сказать о которомъ никто еще никогда не вспоминалъ). Въ общемъ результаты несчастной проигранной нами кампаніи кажутся мнѣ всетаки выгоднѣе тѣхъ, которые могли бы оказаться при условіи начала расовой борьбы не въ 1904 году, а пять — десять лѣтъ позднѣе, въ Уссурійскомъ краѣ, въ Пріамуріи, а не въ Маньчжуріи. А если со мною въ этомъ согласятся, то вѣроятно и не поставятъ мнѣ въ укоръ того, что я готовъ одобрить иниціаторовъ нашего наступленія въ Маньчжурію и на Квантунъ въ концѣ минувшаго столѣтія: они оказали существенную услугу родинѣ, предотвративъ отъ нея въ будущемъ болѣе горькія бѣды, а, главное, заставили самой войной отрѣшиться отъ рутины и стать на путь прогресса. Конечно, я не имѣю въ виду тѣхъ прикосновенныхъ къ дѣлу, благодаря кому мы точно нарочно обостряли наши отношенія съ японцами, англичанами и американцами непосредственно передъ войной.
Въ ноябрѣ-декабрѣ 1903 года мнѣ пришлось всетаки подумать о возможности осложненій на Д. Востокѣ. Японія не могла двинуть по сухому пути ни одного солдата ни на какой театръ военныхъ дѣйствій; въ случаѣ нападенія на Россію, ей надо было прежде всего произвести операцію десанта своихъ армій гдѣ либо въ Кореѣ, Маньчжуріи или Уссурійскомъ краѣ; при наличіи богатаго коммерческаго флота, какъ у Японіи, эта операція фактически возможна въ самыхъ большихъ размѣрахъ, тѣмъ болѣе, что удаленіе береговъ Японіи отъ береговъ вѣроятныхъ театровъ военныхъ дѣйствій съ Россіей относительно невелико; затѣмъ флотъ является лучшимъ и удобнѣйшимъ коммуникаціоннымъ средствомъ для высадившихся армій. Однако высадка осуществима только въ томъ случаѣ, когда ея выполненіе обезпечено отъ противодѣйствія сухопутныхъ и морскихъ силъ противника; первое препятствіе въ данномъ случаѣ было не слишкомъ серьезно, такъ какъ на Д. Востокѣ имѣлось незначительное число русскихъ войскъ; кромѣ того, операція десанта относительно легка при условіи господства на морѣ, ибо выборъ мѣста высадки и времени ея выполненія принадлежатъ наступающему. Слѣдовательно, осуществленіе Японіей наступательной войны, т. е. возможность производства высадки ея арміями, зависила исключительно отъ того, могла ли она тотчасъ же, въ самомъ началѣ военныхъ дѣйствій, получить увѣренное, полное превосходство силъ на морѣ; поэтому, если бы въ дни омраченія политическаго горизонта въ ноябрѣ и декабрѣ 1903 года произвести точное сравненіе силъ японскаго флота и нашей Тихоокеанской эскадры, то можно было бы придти къ опредѣленному заключенію о возможности для Японіи начать войну съ Россіей. Говорю „для Японіи“, а не „для Россіи“, потому что наше правительство повидимому войны не хотѣло и казалось было готово идти на нѣкоторыя уступки въ цѣляхъ предотвращенія этого бѣдствія. Рѣшить такую задачу по силамъ только спеціалисту морского дѣла, и поэтому, какъ ни старался я выводить боевые коэффиціенты сравниваемыхъ силъ подсчетомъ судовъ, ихъ бронированія, ихъ артиллеріи и водоизмѣщенія, конечно не могъ придти къ опредѣленному заключенію. Однако, какъ казалось мнѣ тогда и кажется еще и теперь, эти коэффиціенты для японской и русской эскадръ были почти одинаковы, по крайней мѣрѣ имѣя въ виду эскадренный бой въ открытомъ морѣ; японцы имѣли лишь безусловное превосходство въ судахъ береговой обороны и минной флотиліи.
Но, кромѣ цыфровыхъ данныхъ, доступныхъ болѣе или менѣе каждому изъ насъ, надо было принять въ расчетъ еще иные коэффиціенты, а именно: систему постройки флота, качество его матеріала, что знаютъ только спеціалисты дѣла, и наконецъ нравственный элементъ, т. е. качество команднаго состава, качество адмираловъ, офицеровъ и судовыхъ командъ, ихъ боевую подготовку. Если я могъ судить навѣрняка объ этой огромной величинѣ, играющей колоссальную роль въ бою въ отношеніи нашей сухопутной арміи, и подозрѣвалъ тогда же (передъ войной), что японцы не побоятся помѣряться съ русскими войсками, такъ какъ послѣднія за дѣсятилѣтіе только ухудшались, а японская армія, уже сдѣлавшая за тотъ же періодъ времени одну побѣдоносную кампанію, непрестанно прогрессировала, то могъ ли я думать, что японцы считали нашу Портъ-Артурскую эскадру неспособной оказать какое либо сопротивленіе ихъ десантнымъ операціямъ съ самаго начала военныхъ дѣйствій и уже намѣтили всѣ средства, чтобы обезпечить себѣ навѣрняка благопріятную обстановку. Я не могъ знать также, что наша вспомогательная эскадра (Ослябя, Аврора и др.), шедшая на усиленіе Артурской и уже находившаяся въ Средиземномъ морѣ, осенью 1903 года, не придетъ своевременно, такъ какъ какому то адмиралу по семейнымъ обстоятельствамъ нужно было пребывать въ Ривьерѣ. Я не вѣдалъ конечно, что мы упустили покупку двухъ великолѣпныхъ бронированныхъ крейсеровъ I-го ранга и предоставили усилиться ими болѣе бѣднымъ японцамъ; что наше морское министерство рѣшительно не отдавало себѣ отчета въ томъ, что нужно дѣлать съ нашимъ уже достаточно многочисленнымъ въ то время флотомъ, и что поэтому большая часть судовъ могла съ успѣхомъ числиться въ спискахъ, но въ то же время не играть никакой роли какъ боевыя единицы; что у насъ не было ни одного адмирала, способнаго руководить въ бою эскадрой; что лучшіе изъ нихъ не допускались на службу въ Тихій океанъ, что флотскіе офицеры и весь личный составъ флота далеко не на высотѣ своего назначенія; что наша сильная Тихоокеанская эскадра будетъ разбросана Намѣстникомъ — адмираломъ чуть не по всѣмъ портамъ Тихаго Океана, а основное ея ядро, служившее оплотомъ обороны Артура, даже послѣ разрыва дипломатическихъ сношеній съ явно готовившимся къ борьбѣ съ нами сильнымъ и коварнымъ азіатомъ, не приметъ никакихъ мѣръ боевой готовности и дастъ возможность захватить себя спящимъ и врасплохъ. Повторяю, что я не зналъ ничего этого, и поэтому вѣрилъ, что нашъ Тихоокеанскій флотъ, представляя изъ себя по спискамъ внушительную силу, могъ заставить японцевъ и не рѣшиться открыть военныя дѣйствія, а ограничиться одними угрозами, чѣмъ добиться всякихъ уступокъ и компромисовъ.
Въ виду всего вышесказаннаго меня какъ громомъ поразило извѣстіе о разрывѣ Японіей дипломатическихъ сношеній, а на слѣдующій же день телеграмма о выводѣ изъ строя Артурской эскадры двухъ нашихъ сильнѣйшихъ броненосцевъ и одного крейсера, а также о бомбардировкѣ крѣпости. Что японцы атаковали наши суда — въ этомъ особой неожиданности быть не могло, потому что, при условіи разрыва дипломатическихъ сношеній, начало военныхъ дѣйствій конечно было близко, но поражала халатность, невниманіе со стороны нашей администраціи и флота, допустившихъ подставить всю эскадру подъ внезапную, совершенно неожиданную атаку. Этотъ фатальный несчастный случай сразу указывалъ на нашу полную неготовность къ войнѣ и служилъ вообще дурнымъ предзнаменованіемъ, а потому я сразу потерялъ всякое довѣріе къ нашимъ морскимъ силамъ. Оставалось надѣяться на сухопутную армію, къ которой и долженъ былъ перейти центръ тяжести всей серьезной борьбы. Итакъ, благодаря нѣсколькимъ печатнымъ строкамъ офиціальной телеграммы, гласившей о пробоинахъ на Ретвизанѣ, Цесаревичѣ и Палладѣ, намъ русскимъ людямъ пришлось узнать слѣдующее: русскій флотъ не въ состояніи мѣряться силами съ японскимъ, и японцы неминуемо выберутся на материкъ Азіи, гдѣ присутствіе ихъ для Россіи нетерпимо; конечно они высадятся въ достаточныхъ силахъ, ибо по количеству своего народонаселенія Японія равняется Германіи, а послѣдняя легко выставляетъ два милліона бойцовъ; поэтому Японія можетъ легко мобилизовать нѣсколько сотъ тысячъ солдатъ и перевезти ихъ въ кратчайшій срокъ на своихъ многочисленныхъ торговыхъ судахъ; Россія въ данное время имѣетъ сравнительно незначительныя силы близъ самого театра военныхъ дѣйствій, а ея неисчерпаемый многомилліонный запасъ боевыхъ силъ долженъ быть доставленъ въ Маньчжурію по единственной колеѣ болѣе 10.000 верстъ длиною, съ перерывомъ ея озеромъ Байкаломъ и крайне ограниченною провозоспособностью; японская армія воодушевлена чувствомъ идеи патріотической войны, являвшейся средствомъ расширить свои слишкомъ тѣсные для ея народонаселенія предѣлы, получить вліяніе на весь континентъ Азіи, сдѣлать своимъ орудіемъ такую страшную силу, какъ Китай, и наконецъ отомстить Россіи за ея преобладаніе въ Маньчжуріи, за посягательство на Портъ-Артуръ, уже взятый японцами съ боя, съ пролитіемъ своей крови; эта армія желтой расы готовилась десятокъ лѣтъ исключительно для борьбы съ Россіей; она была такъ воспитана и обучена; ея начальники были освѣдомлены о своемъ противникѣ, въ совершенствѣ знали театръ войны и жаждали показать учителямъ — нѣмцамъ и союзникамъ — англичанамъ, что они достойны ихъ и даже опередили ихъ своею военною культурою и своимъ военнымъ искусствомъ.
Русская армія не могла быть воодушевлена идеей національной войны, ибо не только солдаты, но и офицеры и высшіе военные начальники нисколько не интересовались Дальнимъ Востокомъ. Однако дерзость объявленія войны ничтожнымъ, какъ тогда казалось, по пространству, территоріи и численности народонаселенія государствомъ, коварство нападенія на нашъ флотъ всетаки могли воодушевить наши войска, хотя конечно это воодушевленіе не могло соотвѣтствовать японскому. Если же принять во вниманіе хорошо мнѣ извѣстныя данныя, въ родѣ полнаго отсутствія въ нашей арміи способныхъ и талантливыхъ, а главное самостоятельныхъ начальниковъ, наличіе неотвѣтственнаго, избалованнаго и несвѣдущаго генеральнаго штаба, отсутствіе образованія и дисциплины среди офицеровъ во всей ихъ массѣ, то мнѣ было ясно, что, не имѣя превосходства силъ надъ врагомъ, а въ первое время и значительно уступая ему въ силахъ, намъ придется очутиться въ крайне тяжеломъ положеніи, что война будетъ серьезна, продолжительна и потребуетъ отъ отечества и арміи небывалыхъ энергіи и напряженія. Я утѣшалъ себя тѣмъ, что всетаки русскій солдатъ представляетъ изъ себя превосходный боевой матеріалъ, а во время войны конечно выдвинутся тотчасъ наиболѣе честные, талантливые офицеры, что съ первыхъ же выстрѣловъ начнетъ прививаться дисциплина и отвѣтственность, исчезнутъ протекція, интриги, карьеризмъ, зависть и воровство, что, постепенно подвозя войска, усиливаясь, мы соберемъ армію удовлетворительнаго количества и качества, и всетаки сломимъ армію врага, не имѣющаго столь славной боевой исторіи, какъ наша. Предчувствовать въ моментъ начала военныхъ дѣйствій такое ужасное пораженіе, какое мнѣ пришлось пережить въ составѣ Маньчжурскихъ нашихъ армій, я конечно не могъ; я зналъ только, что борьба будетъ тяжелая и упорная.
Затѣмъ передо мною возникъ вопросъ касающійся исключительно меня самаго. Могъ ли я, имѣлъ ли я право въ данную минуту, когда врагъ посягнулъ на честь и достоинство моего отечества, продолжать оставаться мирнымъ гражданиномъ и не стать въ ряды боевой арміи, не вернуться къ тому дѣлу, къ которому чувствовалъ призваніе, привыкъ служить съ самыхъ юныхъ лѣтъ, и конечно сознавалъ въ себѣ силы и энергію быть полезнымъ. Я могъ покориться участи быть вынужденнымъ уйти изъ рядовъ арміи въ мирное время, когда ничто не угрожало отечеству, тѣмъ болѣе, что, я зналъ это навѣрное, стоявшіе въ то время у высшей военной власти люди не позволили бы мнѣ вернуться; но теперь я считалъ своимъ долгомъ передъ отечествомъ стать въ ряды его защитниковъ и отдать свою жизнь за святое дѣло Россіи.
Весь день 27-го января ходилъ я по улицамъ столицы, толкался въ редакціи газетъ, страстно желая получить какія нибудь свѣдѣнія о событіяхъ, и иногда совершенно забывалъ, что самъ я не былъ военнымъ. Ночью я принялъ безповоротное рѣшеніе немедленно обратиться къ Государю и умолять его послать меня на войну. Благодаря содѣйствію нѣкоторыхъ лицъ, дѣло свелось къ формальности подачи прошенія черезъ дежурнаго флигель-адъютанта, потому что уже 3-го февраля я получилъ достовѣрное извѣщеніе, что Государь Императоръ всемилостивѣйше соизволилъ разрѣшить мнѣ вернуться въ армію, а, въ виду моего желанія сражаться, соизволилъ назначить меня въ одну изъ частей войскъ, расположенныхъ на Д. Востокѣ. Мое прошеніе было передано военному министру приблизительно въ то время, когда состоялось назначеніе Г. А. Куропаткина командующимъ Маньчжурской арміей; затѣмъ оно конечно попало въ главный штабъ и тамъ, по странной случайности, провалялось безъ движенія цѣлую недѣлю. По частнымъ справкамъ отъ товарищей я узналъ, что оно было направлено въ отдѣленіе, вѣдавшее назначеніями офицеровъ генеральнаго штаба, и оттуда не выходило; говорили, что начальникъ отдѣленія внезапно заболѣлъ и, какъ разъ передъ приступомъ болѣзни, захватилъ мое прошеніе на домъ. Желая возможно скорѣе отправиться на театръ военныхъ дѣйствій, мнѣ пришлось пережить порядочно безпокойствъ. Въ особенности же казалось несправедливо, что Милость Государя, которой я былъ осчастливленъ, повидимому почему то досаждала бюрократамъ генеральнаго штаба. Я обратился въ Канцелярію Главной Квартиры и просилъ о содѣйствіи. Мнѣ посовѣтывали подать жалобу на главный штабъ, но какъ разъ въ день посѣщенія мною этого учрежденія, я узналъ, что главный штабъ экстренно затребовалъ мои бумаги изъ Управленія желѣзной дороги. Я отправился за ними въ Министерство Путей Сообщенія, такъ какъ былъ причисленъ къ Министерству. Тамъ мнѣ устроили все въ одну минуту, и я явился въ главный штабъ. Меня послали сперва въ отдѣленіе генеральнаго штаба, но тамъ заявили, что прошеніе уже передано въ отдѣленіе вѣдавшее опредѣленіемъ на службу изъ отставки. Войдя въ это отдѣленіе, я тотчасъ узналъ въ его начальникѣ одного изъ многочисленныхъ офицеровъ состоявшихъ при начальникѣ главнаго штаба. О сколько такихъ досиживаются до тепленькихъ мѣстечекъ! Я зналъ, что этотъ господинъ не изъ симпатизирующихъ мнѣ, и потому приготовился на всякія тренія. Дѣйствительно, полковникъ Лукьяновъ объявилъ мнѣ слѣдующее: „васъ, какъ кавалериста, слѣдуетъ назначить въ Приморскій драгунскій полкъ, что особенно удобно, потому что командиръ полка старше васъ въ чинѣ, а почти всѣ командиры стрѣлковыхъ полковъ моложе васъ; но такъ какъ въ Приморскомъ полку нѣтъ вакансій, то приходится назначить васъ въ пѣхоту“. Конечно, я былъ бы счастливъ служить и въ сибирскихъ стрѣлкахъ — лишь бы сражаться, но естественно, что человѣку, сознательно, по призванію служившему въ одномъ родѣ войскъ, пріятнѣе попасть въ свою сферу, въ коей онъ чувствуетъ себя опытнѣе и сильнѣе; да и для пользы службы всегда выгоднѣе эксплоатировать способности человѣка согласно его призванія. Въ виду сего я попросилъ полковника объяснить эти доводы исправлявшему должность начальника главнаго штаба и указать, что сверхкомплектъ на войнѣ не можетъ быть вреденъ. На это я получилъ рѣзкій отвѣтъ, что все равно ничего не выйдетъ. Нечего дѣлать, пришлось обратиться къ протекціи, и черезъ часъ у меня въ рукахъ было письмо отъ имени высокопоставленнаго лица, интересовавшагося моею судьбою. Я прождалъ около 4-хъ часовъ, пока не кончилось какое то засѣданіе, и наконецъ предсталъ передъ генераломъ вѣдавшимъ главнымъ штабомъ. Сперва онъ не пожелалъ и разговаривать, но когда я назвалъ отъ кого имѣю письмо, то оно было немедленно прочтено, и меня обнадежили назначеніемъ въ драгуны. 15 февраля, ровно черезъ двѣ недѣли со дня Резолюціи Государя Императора, состоялся Высочайшій Приказъ о моемъ назначеніи.
Въ одиннадцать дней я устроилъ свою семью, сдалъ три исправляемыя мною должности на желѣзной дорогѣ, снарядился и 27 февраля уже выѣхалъ изъ Петербурга. Не могу обойти молчаніемъ оказаннаго мнѣ сочувствія со стороны сослуживцевъ по Управленію Петербурго-Варшавской желѣзной дороги въ отношеніи скораго освобожденія меня отъ служебныхъ обязанностей и напутствія на Д. Востокъ; не смотря на то, что я прослужилъ съ ними всего 8 мѣсяцевъ, они устроили мнѣ торжественныя проводы съ молебномъ, на которомъ священникъ благословилъ меня художественной работы складнемъ, съ выгравированной слѣдующей надписью: „Дорогому К. И. Дружинину Благословеніе сослуживцевъ по Управленію С.-Петербурго-Варшавской ж. д.“. Я никогда не забуду столь сердечнаго отношенія ко мнѣ этихъ вѣрныхъ сыновъ Родины, тотчасъ же по объявленіи войны установившихъ вычетъ изъ своего содержанія на нужды войны, и слова благословлявшаго меня Отца:
„Ты, воинъ Константинъ, благую часть избралъ, ибо идешь на поле брани по собственному желанію, а больше сія никто же имать, какъ кто душу свою положитъ за други своя“. Какъ часто вспоминалъ я эти слова въ бояхъ и передавалъ ихъ солдатамъ, умиравшихъ за Вѣру и Родину на моихъ глазахъ. Дорогіе товарищи по Управленію дороги, вѣрьте, что я честно исполнилъ свой долгъ, и, если судьбѣ угодно было пощадить мою голову, то я въ этомъ неповиненъ, а наоборотъ съ своей стороны даже иногда дѣлалъ все, чтобы найти себѣ славный конецъ на поляхъ Маньчжуріи.
Министерство Путей Сообщенія также оказало мнѣ всякое содѣйствіе по отправленію на Д. Востокъ; мнѣ выдали даровой билетъ 1-го класса до Портъ-Артура съ такими словами: „Вы нашъ служащій, и, хотя получите прогоны отъ военнаго вѣдомства, мы должны сами васъ доставить на театръ военныхъ дѣйствій“.
Собираясь въ походъ въ первый разъ въ жизни, я конечно былъ неопытенъ въ отношеніи практики походнаго снаряженія, и поэтому мнѣ пришлось порядочно побѣгать въ Петербургѣ по всякимъ магазинамъ за предметами для похода. На меня произвело странное впечатлѣніе, что, куда бы я ни пришелъ, вездѣ видѣлъ исполненіе заказовъ Куропаткина для его походнаго двора. Кажется не было ни одного дорожнаго магазина, который не строилъ бы какіе нибудь погребцы, приборы и тому подобныя вещи — все въ массовомъ количествѣ и съ иниціалами командующаго арміей. Этотъ походный шикъ производилъ, если не непріятное, то во всякомъ случаѣ странное впечатлѣніе. Продолжительные сборы Куропаткина вообще казались мнѣ неумѣстными, а тутъ еще эти погребцы; не лучше ли было немедленно прибыть на театръ военныхъ дѣйствій и поменьше думать о комфортѣ и собираніи овацій и напутствій.
Не могу не коснуться дѣятельности главнаго штаба, насколько мнѣ пришлось наблюсти ее при своемъ опредѣленіи на службу. Армія бумажныхъ офицеровъ, застывшая въ своей канцелярской рутинѣ, повидимому нисколько не была воодушевлена войной и даже не интересовалась ею; наоборотъ, это событіе ей было болѣе чѣмъ непріятно, причиняя лишнее безпокойство; а слѣдовательно и тѣ люди, которые стремились попасть на войну, являлись въ этомъ отношеніи особенно несносными номерами. Помню, встрѣтилъ тамъ одного молодого человѣка, красавца, атлета по физическому строенію; вотъ что онъ сказалъ мнѣ: „помилуйте, посмотрите на меня: развѣ я негоденъ для военной службы? средствъ мнѣ не нужно — я человѣкъ обезпеченный; здоровье мое адское, служилъ офицеромъ въ кавалеріи, страстный охотникъ, спортсменъ; а меня рѣшительно не хотятъ принять на службу, да главное и добиться какого нибудь путнаго отвѣта невозможно; придется искать протекціи“. Вѣроятно онъ такъ и сдѣлалъ, потому что я встрѣтилъ его на войнѣ офицеромъ. Не спорю, что среди массы людей предлагавшихъ свои услуги для военнаго времени, а особенно среди стремившихся въ конныя части, было много совершенно негоднаго элемента, который, будучи принятъ, не принесъ отечеству никакой пользы, а только ввелъ казну въ большіе расходы. Однако не поощрять порыва сражаться вообще нельзя, и, чтобы выйти изъ затруднительнаго положенія, главному штабу слѣдовало отнестись къ дѣлу серьезнѣе и примѣнить напримѣръ слѣдующія мѣры:
1. Прежде всего слѣдовало вообще отнестись сочувственно къ стремленію молодежи попасть на войну, какъ нижними чинами, такъ и офицерами.
2. Нижними чинами — волонтерами слѣдовало брать рѣшительно всѣхъ удовлетворявшихъ требованіямъ воинской службы, т. е. отказывать только физически слабымъ и преступнымъ; можно было дѣлать всякія снисхожденія въ возрастѣ, если только субъектъ оказывался крѣпкаго и сохранившагося здоровья. Вѣдь было ясно, что тотчасъ на театрѣ войны начнется убыль, и потребуются укомплектованія. Не служившихъ ранѣе въ войскахъ волонтеровъ слѣдовало привлекать на 2-хъ мѣсячное обученіе, для чего немедленно учредить особые пункты хотя бы въ числѣ трехъ: одинъ въ Европейской Россіи, одинъ въ западной и одинъ въ восточной Сибири, конечно на линіи желѣзной дороги въ Маньчжурію. Тогда была бы достигнута подготовка отличнаго боевого матеріала, шедшаго сражаться по призванію, при чемъ весь матеріалъ былъ бы на испытаніи, и въ теченіе двухъ-мѣсячнаго обученія легко было удалить негодный элементъ, искавшій лишь случая пристроиться на казенные хлѣба. Наборъ волонтеровъ конечно можно было допустить только въ пѣхоту, а не въ конныя части. Волонтеровъ изъ казаковъ можно было отправлять и немедленно, при условіи аттестаціи войсковымъ начальствомъ.
3. Что касается до офицеровъ, то тутъ выборъ долженъ былъ быть очень строгимъ по той причинѣ, что большинство оставляющихъ ряды арміи офицеровъ вообще невысокаго качества, а многіе изъ числившихся даже въ запасѣ были удалены изъ частей за неспособность, пьянство, карточную игру и вообще неблаговидные поступки. Такіе офицеры шли не изъ желанія сложить свою голову за Родину, а просто, чтобы вновь какъ нибудь устроиться и получать содержаніе. Я знаю массу такихъ и утверждаю, что они не выказали никакой доблести и на театрѣ военныхъ дѣйствій служили только обузой, или даже приносили вредъ арміи, а своимъ поступленіемъ на службу похитили массу казенныхъ денегъ, да еще стоили огромныхъ непроизводительныхъ расходовъ на свое содержаніе не только во время войны, но и долго послѣ нея (и сейчасъ въ 1908 году вѣроятно существуютъ такіе дармоѣды). Слѣдовало поступать такъ:
а. Не выдавать подъемныхъ и прогонныхъ денегъ, служившихъ главной приманкой, составляя для штабъ-офицера около 3.000, а для оберъ-офицера около 2.000 рублей. Надо было предложить всѣмъ экипировываться (коннымъ заводить лошадей) на свой счетъ и давать только предложеніе на проѣздъ по желѣзной дорогѣ и суточныя деньги на весь путь — примѣрно на 6 недѣль. Затѣмъ уже можно было разрѣшить ближайшему начальству такихъ офицеровъ, по прослуженіи послѣдними непремѣнно въ строю (а не въ штабахъ или личными адъютантами и ординарцами) нѣкотораго времени и при условіи участія въ бояхъ, ходатайствовать о выдачѣ имъ пособій на снаряженіе (коннымъ на лошадей и вьюки), но конечно въ размѣрѣ не большемъ 500—600 рублей. Увѣренъ, что, при соблюденіи такой мѣры, государство сохранило бы въ своемъ казначействѣ много денегъ, а армія не получила бы много негоднаго матеріала, который шелъ на войну исключительно изъ личныхъ выгодъ и главнымъ образомъ изъ за матеріальнаго расчета, не будучи въ состояніи, по своей неспособности къ серьезному труду и по своей безнравственности, снискивать себѣ пропитаніе въ мирное время. Конечно человѣкъ, стремившійся на войну ради выполненія великой заповѣди положить душу свою за други свои, даже бѣдный, нашелъ бы нѣсколько сотъ рублей, необходимыхъ для своего снаряженія, среди окружающихъ его членовъ общества, при существовавшемъ въ первое время военныхъ дѣйствій извѣстномъ воодушевленіи войною послѣдняго. И если бы такой достойный сынъ отечества принесъ бы пользу, то правительство могло бы вознаградить его деньгами хотя бы и послѣ войны, а также обезпечить его семейство, если бы онъ положилъ свою голову на полѣ брани, или умеръ отъ ранъ или истощенія силъ. Давать же, какъ это дѣлалось въ 1904 году, щедрою рукою казенныя деньги всякимъ выгнанымъ изъ полковъ за скандалы, пьянство, неблаговидные поступки и даже преступленія, было крайне безнравственно.
б. Никоимъ образомъ не слѣдовало назначать добровольцевъ — офицеровъ въ кавалерію, т. е. въ казаки по слѣдующимъ причинамъ: на театрѣ военныхъ дѣйствій находилось всего 3 полка регулярной кавалеріи, а слѣдовательно ихъ всегда и съ избыткомъ можно было комплектовать офицерами изъ строя, которымъ приходилось отказывать, въ виду огромнаго числа желающихъ; ими же слѣдовало комплектовать и казачьи части, такъ какъ это были все надежные испытанные люди, и они такими и показали себя на войнѣ. Между тѣмъ именно среди добровольцевъ офицеровъ изъ запаса и даже изъ пѣхоты было наибольшее стремленіе попасть въ казаки по весьма простой причинѣ: бракованный, негодный матеріалъ понималъ, что въ кавалеріи была меньшая опасность попасть подъ дѣйствительный огонь (конечно при личномъ желаніи, но, къ сожалѣнію, это было на самомъ дѣлѣ). Я посмотрѣлъ бы, поѣхали ли бы такіе любители сражаться въ рядахъ стрѣлковъ подъ Ляояномъ, Шахэ-Бенсиху и Мукденомъ, гдѣ офицеры иногда погибали славною смертью до послѣдняго; конечно всѣмъ этимъ блестящимъ кавалеристамъ было несравненно отраднѣе получать свои награды подъ фирмами Ренненкампфа, Мищенко и Самсонова. Такіе офицеры являлись настоящимъ бременемъ для сотенъ, въ которыя назначались, требуя лошадь, денщика, вѣстового и конечно на руки все довольствіе лошади; въ развѣдкѣ они пользы не приносили, въ бою уклонялись, и все это совершенно безнаказанно, потому что, по сравненію съ пѣхотной боевой службой, были всегда внѣ фактическаго контроля своихъ начальниковъ.
Ни одной изъ перечисленныхъ мною мѣръ главный штабъ не озаботился. Онъ, правда, одинаково нелюбезно встрѣчалъ каждаго офицера и старался его не допустить въ дѣйствующую армію, но за то молодежь обращалась къ протекціи и получала все, что искала, т. е. деньги и назначеніе въ казаки. Приведу нѣсколько примѣровъ: въ одинъ казачій полкъ прибыли три такихъ экземпляра; одинъ прослужилъ нѣсколько мѣсяцевъ въ драгунскомъ полку нижнимъ чиномъ во время Турецкой войны 1878 года; затѣмъ былъ все время въ отставкѣ и теперь пожаловалъ въ чинѣ хорунжаго, имѣя 50 лѣтъ отъ роду и принеся лишь познанія по драматическому искусству и полицейской службѣ; этому надо было расплатиться съ долгами; другой былъ удаленъ изъ пѣхоты за подозрительную игру въ карты, а третій, тоже преклоннаго возраста, даже неизвѣстно когда и гдѣ служилъ. Всѣ трое были въ самомъ скоромъ времени отправлены въ тылъ на нестроевую службу. Знаю подъесаула, который даже не доѣхалъ до полка, а сперва прилипъ къ одному штабу, потомъ къ другому, не слышалъ ни одной пули, прикинулся контуженнымъ, эвакуировался и долго розыгрывалъ героя не только въ Россіи, но и во Франціи. О сколько такихъ! За что были брошены на нихъ государствомъ не одна сотня тысячъ рублей!
Если мнѣ возразятъ, что, обставляя такъ строго и скупо, дѣло поступленія въ армію волонтеровъ-офицеровъ, мы лишились бы можетъ быть многихъ изъ нихъ, то увѣренно повторяю, что мы могли комплектовать казаковъ изъ строя регулярной кавалеріи, а, отказавъ въ пріемѣ выше обрисованнымъ типамъ, только избавили бы армію отъ негоднаго элемента. Тотъ, кто дѣйствительно хотѣлъ сражаться, сумѣлъ бы попасть на войну и не на казенныя деньги.
Мнѣ пришлось остановиться въ Москвѣ, и я былъ тамъ какъ разъ въ то время, когда отправившійся изъ С.‑Петербурга командующій Русской Маньчжурской арміей принималъ напутствіе Первопрестольной Столицы, въ отвѣтъ на которое онъ изрекъ историческія слова: терпѣніе и терпѣніе. Откровенно сказать, въ то время я не обратилъ на нихъ никакого вниманія, и вотъ почему: война есть такое серьезное и страшное дѣло, которое несравненно болѣе, чѣмъ какое либо иное историческое событіе, зависитъ отъ слишкомъ разнообразнаго и безчисленнаго количества элементовъ, а потому предсказать заранѣе исходъ борьбы между двумя могущественными державами слишкомъ трудно, если не невозможно. Конечно, когда идетъ рѣчь о состязаніяхъ несоизмѣримыхъ по своимъ силамъ величинъ, напр. Турціи съ Греціей, Англіи съ Трансваалемъ, Европы съ Китаемъ, то врядъ ли можно сомнѣваться въ торжествѣ сильнѣйшаго надъ болѣе слабымъ, но ко времени открытія военныхъ дѣйствій на берегахъ Тихаго океана, въ началѣ 1904 года, не смотря на кажущуюся колоссальную мочь Россіи, всякій здравомыслящій человѣкъ понималъ, что именно на своей Дальне-Восточной окраинѣ она была слишкомъ уязвима, благодаря пространству и времени, потребнымъ для сосредоточенія ея силъ и средствъ, а маленькая Японія, равная однако по количеству народонаселенія Германіи, вѣроятно набралась силъ, если дерзнула посягнуть на честь и достоинство Европейскаго колосса. Слѣдовательно, въ данномъ случаѣ, никакія рѣчи, фразы и слова, въ смыслѣ предсказанія результатовъ войны и даже ея хода, исходившія хотя бы и изъ устъ главнаго руководителя нашей вооруженной силы, призваннаго отстаивать честь и достоинство Россіи въ Маньчжуріи, не могли имѣть никакого значенія. При той неподготовленности къ войнѣ на Дальнемъ Востокѣ и полномъ ея нежеланіи Россіи, при той, къ сожалѣнію, для нея полной неожиданности, какая оказалась на самомъ дѣлѣ, развѣ можно было что нибудь предвидѣть въ началѣ марта 1904 года?
Конечно, такая обстановка (туманная) никоимъ образомъ не должна была казаться русскимъ людямъ безнадежной, ибо нашъ славный историческій опытъ говорилъ, что наше отечество не разъ испытывало тягчайшія бѣдствія, но всегда выходило изъ нихъ торжествуя и побѣждая. Если даже считать, что въ минувшемъ столѣтіи обѣ наши послѣднія войны: 1854—55 г.г. и 1877—78 г.г. были не удачны (послѣдняя только политически, потому что стратегически мы побѣдили, сокрушивъ армію врага и открывъ себѣ дорогу въ Константинополь), то развѣ затѣмъ мы не считали себя въ состояніи мѣряться силами съ цѣлой коалиціей первоклассныхъ Европейскихъ державъ одинъ на одинъ, потому что нашъ союзъ съ Франціей былъ заключенъ только въ самомъ концѣ столѣтія. Наконецъ, развѣ мы, Русскіе люди, не должны были имѣть увѣренность въ своихъ силахъ, въ своихъ мужествѣ и стойкости, проявленныхъ нами безчисленное число разъ во всѣхъ нашихъ войнахъ. Повторяю, обстановка не могла казаться намъ безнадежной.
Однако Куропаткинъ рѣшился что то сказать, или предсказать, и тогда слова его, принятыя какъ нѣчто логическое и скромное, были коментируемы въ благопріятномъ для него смыслѣ, а именно: ихъ считали логическими, потому что нашъ вождь казалось заранѣе взвѣшивалъ трудность обстановки и указывалъ, что не гонится за быстрымъ успѣхомъ, что врагъ серьезенъ, а мы еще не готовы; скромными, потому что человѣкъ не хвалился идучи на рать, а даже заранѣе намекалъ на возможность своихъ неудачъ. Скажу однако смѣло, что такое благопріятное для Куропаткина толкованіе его словъ „терпѣніе и терпѣніе“ существовало только потому, что тогда еще никто не думалъ о возможности неблагополучнаго исхода кампаніи, а вообще къ серьезному и страшному дѣлу войны относились слишкомъ легко и несерьезно. А если бы этого не было, то каждый изъ насъ могъ изъ этихъ трехъ роковыхъ словъ Куропаткина увидѣть только одно, а именно: что Россія ввѣряла свою вооруженную силу человѣку совершенно неспособному побѣждать. Дѣйствительно, какъ могъ полководецъ, еще ѣхавшій къ своимъ войскамъ, оповѣстить всему міру, что прежде всего слѣдуетъ ожидать услышать о неудачахъ этихъ войскъ. Если бы возможность такихъ неудачъ и сознавалась бы самимъ полководцемъ, то онъ долженъ былъ держать это про себя, потому что во-первыхъ этихъ неудачъ еще не было, и слѣдовательно онѣ могли и не быть, а во-вторыхъ объявлять о нихъ устами наивысшаго на театрѣ военныхъ дѣйствій начальника и авторитета значило разрѣшить возможность неудачъ — пораженій, ихъ узаконить. Роковыя слова немедленно, еще до вступленія Куропаткина въ командованіе арміей, сдѣлались ея достояніемъ; они были первымъ воззваніемъ вождя къ бойцамъ, а между тѣмъ вотъ что они имъ сказали: „сейчасъ нашъ врагъ слишкомъ силенъ и грозенъ, а мы слишкомъ слабы и тягаться съ нимъ не можемъ; со временемъ, когда мы соберемся съ силами, то начнемъ дѣйствовать, но для этого нужно время и время; поэтому пока можно щадить себя и свои силы въ надеждѣ на будущее, когда подойдутъ другіе и насъ выручатъ“. И это сказалъ полководецъ, опытный воинъ, бывавшій во многихъ сраженіяхъ, ученикъ и сподвижникъ Скобелева! Но вѣдь такимъ воззваніемъ Куропаткинъ сразу посѣялъ среди своихъ войскъ зерно разврата! Любое сраженіе, даже самая ничтожная стычка, требуютъ отъ бойцовъ упорства, стремленія не уходить изъ боя и побѣдить во что бы то ни стало, — это есть стимулъ доблести и мужества; но въ то же время въ любомъ человѣческомъ организмѣ живетъ чувство самосохраненія, стремленіе избавиться отъ тягости боя, а потому офиціально высказанный намекъ на то, что сперва можно будетъ сдавать, и только впослѣдствіе — позднѣе выполнять, конечно способствовалъ торжеству подлости человѣческой природы надъ ея доблестью. Отъ Тюренчена до Ляояна въ Маньчжурской арміи повторяли только: заманивай и хо-ла-ла (по китайски „иди назадъ“). Какой жалкій примѣръ полководца, сумѣвшаго развратить свою армію, не доѣхавъ до нея на 10.000 верстъ!
Поэтому, думается мнѣ, въ Москвѣ говорилъ не полководецъ, шедшій сражаться во имя интересовъ Родины — Государства, а человѣкъ, на долю котораго случайно выпала частная задача, причемъ выполненіе послѣдней заключалось въ томъ, чтобы удовлетворить свои личные расчеты и интересы, хотя бы пріобрѣтеніемъ славы, почестей и популярности; а тогда, естественно, изъ чувства личнаго самосохраненія, ради желанія обезпечить себѣ путь отступленія на случай всегда возможныхъ неудачъ, и былъ сдѣланъ заблаговременно намекъ на эту возможность.
3-го марта, въ Москвѣ, я сѣлъ въ скорый поѣздъ и вплоть до самаго Иркутска ѣхалъ на войну съ такими же удобствами, какъ ѣздилъ въ Парижъ въ нордъ-экспрессѣ. Въ одномъ вагонѣ со мною помѣстился одинъ генералъ-лейтенантъ генеральнаго штаба, назначенный въ распоряженіе Намѣстника. Долженъ остановиться на этой личности, такъ какъ онъ самъ и вся его служба представляютъ рельефнѣйшую картину безотвѣтственной и безполезной, но безумно оплачиваемой, службы многихъ офицеровъ генеральнаго штаба. Онъ считался спеціалистомъ по желѣзнодорожному дѣлу и долго служилъ въ главномъ штабѣ, въ отдѣлѣ по передвиженію войскъ и военныхъ грузовъ, во времена министерства Ванновскаго; онъ готовился стать во главѣ отдѣла, но новый военный министръ Куропаткинъ назначилъ на это мѣсто своего кліента изъ Закаспійской области. Обойдя такимъ образомъ генерала прямымъ и естественнымъ назначеніемъ, его конечно отлично устроили въ смыслѣ положенія и содержанія. И вотъ при главномъ штабѣ явился генералъ для порученій по стратегіи проведенія и эксплоатаціи нашей желѣзнодорожной сѣти; ежегодно онъ получалъ командировки и странствовалъ по нашимъ отдаленнымъ окраинамъ, представляя свои о нихъ отчеты и соображенія, получая за это конечно огромныя суточныя и прогонныя. Въ китайскую войну онъ также устроился на Д. Востокъ, гдѣ занимался кажется эвакуаціей нашихъ войскъ; не мудрено, что и сейчасъ онъ уже стремился въ распоряженіе Намѣстника. Генералъ весьма откровенно (ему и въ голову не приходилъ служебный развратъ его командировки) объяснилъ мнѣ, что надѣется быть назначеннымъ начальникомъ желѣзнодорожнаго отдѣла полевого штаба Намѣстника, а въ такомъ случаѣ имѣетъ получить столько то тысячъ содержанія и дотребовать столько то тысячъ прогонъ. Каждому даже не военному, а тѣмъ болѣе офицеру генеральнаго штаба, было ясно, что, если наша дѣйствующая армія базировалась на единственную нашу желѣзнодорожную линію въ Маньчжуріи, т. е. В. Китайскую дорогу, и при арміи былъ начальникъ военныхъ сообщеній, то уже его функцій было вполнѣ достаточно для надзора въ военномъ отношеніи за дѣятельностью дороги; для Забайкальской и Уссурійской желѣзныхъ дорогъ, пролегавшихъ вдали отъ непосредственнаго тыла арміи, конечно, заглаза было дѣятельности завѣдывающихъ передвиженіемъ войскъ въ Иркутскѣ и Хабаровскѣ. Но генералу вѣдь было нужно: быть на войнѣ, имѣть соотвѣтствующее его рангу положеніе и въ особенности обогатиться казенными деньгами. Ясно, что онъ страстно желалъ получить такое мѣсто. Повидимому однако онъ еще не зналъ какъ себя держать. Въ глубинѣ души онъ не могъ не сознавать, что путешествіе его на войну по крайней мѣрѣ безполезно; кромѣ того онъ не былъ увѣренъ въ своемъ назначеніи на названную должность при Намѣстникѣ[3]; поэтому разыгрывать роль высокопоставленнаго начальника было еще рано; но, привыкнувъ вообще считать себя начальникомъ на желѣзныхъ дорогахъ и предвкушая вѣроятное назначеніе, онъ иногда всетаки проявлялъ свое значеніе и власть, осматривая слѣдовавшіе эшелоны войскъ, продовольственные пункты и т. п. Конечно онъ находилъ все въ полномъ порядкѣ; главное же занятіе генерала состояло въ томъ, чтобы отослать съ дороги 150 открытокъ, потому что его провожало въ Петербургѣ ровно 150 человѣкъ знакомыхъ. Подъѣзжая къ Иркутску, генералъ началъ болѣе входить въ роль особы и послалъ приказаніе полковнику генеральнаго штаба, завѣдывавшему передвиженіемъ войскъ, о предоставленіи ему въ дальнѣйшемъ пути отдѣльнаго вагона съ особымъ фонаремъ (стеклянная веранда), изъ котораго, говорилъ мнѣ генералъ, такъ удобно любоваться видами Забайкальской дороги. Увы, полковникъ не только не исполнилъ приказанія, но даже не потрудился выѣхать навстрѣчу, и генералъ былъ вынужденъ самъ ѣхать въ его управленіе, находившееся далеко отъ вокзала, на другомъ берегу рѣки. Сколько навѣрное было хлопотъ и этому управленію и управленію дороги, а также телеграфу, по доставленію и отправленію тысячей распоряженій и донесеній военной командной власти. На мой естественный вопросъ, какъ можетъ устраиваться въ столь горячее время военный агентъ, состоящій при дорогѣ, въ нѣсколькихъ верстахъ отъ вокзала, генералъ убѣжденно отвѣтилъ мнѣ: „конечно ему такъ удобнѣе въ смыслѣ своей квартиры“.
Отъ самой Москвы мы все время обгоняли воинскіе поѣзда со стрѣлками, экстренно высланными изъ Европейской Россіи на формированіе третьихъ баталіоновъ стрѣлковыхъ сибирскихъ полковъ; это былъ отборный народъ, ѣхавшій весело, съ большимъ воодушевленіемъ. Я встрѣтилъ также много — слишкомъ много — санитарныхъ поѣздовъ и отрядовъ Краснаго Креста; всѣ они могли бы пріѣхать значительно позднѣе, и боевой элементъ былъ нужнѣе; правда ихъ потомъ задерживали по всей линіи.
Одинъ разъ ночью въ нашъ поѣздъ ворвались три пьяныхъ офицера, отставшихъ отъ своихъ эшелоновъ, при чемъ одинъ изъ нихъ былъ даже ротнымъ командиромъ (!!). Озеро Байкалъ мы переѣхали при чудной погодѣ. По льду тянулись колонны укомплектованія стрѣлковъ, и, о удивленіе, за ними ѣхали подводы съ громоздкими сундуками солдатскихъ вещей (точно шли не воевать, а устраиваться на квартирахъ). Къ чему тащили съ собой этотъ ненужный скарбъ, загружая имъ сперва вагоны, а потомъ платформы станцій, совершенно не понимаю. За Байкаломъ мы ѣхали уже гораздо тише, со скоростью воинскихъ поѣздовъ, внѣ всякаго росписанія вслѣдствіе забитости станцій. Генералъ считалъ, что нашъ вагонъ предоставленъ въ его распоряженіе и держалъ себя хозяиномъ, но на него не обращали никакого вниманія, а набравшіеся въ вагонъ офицеры держали себя довольно неприлично и въ особенности грязно, такъ что дѣлалось противно входить въ уборныя; должно быть они считали, что надо было, въ видѣ подготовки къ военнымъ дѣйствіямъ, держать себя по нахальнѣе и по грязнѣе. Однако воодушевленія они выказывали немного. Одинъ — изъ запаса, сдѣлавшій уже китайскій походъ и носившій анненскій темлякъ, говорилъ, что устроится въ качествѣ знающаго иностранные языки въ какомъ нибудь тыловомъ штабѣ, а другой выражалъ сомнѣніе въ возможности розыскать свой полкъ и также просилъ устроить его въ тылу.
Примѣчанія[править]
- ↑ Насколько наше общество вообще не было освѣдомлено о положеніи дѣлъ на Дальнемъ Востокѣ, указываетъ распространенное мнѣніе о В.-Китайской желѣзной дорогѣ, какъ о предпріятіи совершенно бездоходномъ въ его будущемъ и настоящемъ (конечно я говорю о жел. дорогѣ въ томъ видѣ, въ какомъ она была до войны). А между тѣмъ весьма осторожный расчетъ Управленія дороги показываетъ, что если въ первый годъ ближайшаго десятилѣтія эксплоатаціи дороги ожидался дефицитъ около семи милліоновъ рублей, то къ концу десятилѣтія дорога должна была давать чистаго дохода около девятнадцати милліоновъ рублей. Но, кромѣ коммерческихъ выгодъ, дорога давала намъ значительное политическое и стратегическое преобладаніе на Дальнемъ Востокѣ вообще и еще способствовала заселенію и обогащенію коренныхъ русскихъ земель, т. е. всей Приморской области.
- ↑ Конечно Японія была усмирена при помощи и согласіи всей Европы, но, говоря откровенно, развѣ мы не приписывали этого подвига себѣ. До войны, а пожалуй и до Мукдена, мы все еще думали, что можемъ руководить политикой всего міра, показывая нашъ чудовищный восьмимилліонный кулакъ.
- ↑ Еще до войны былъ возбужденъ грандіозный проектъ представительства Намѣстничества при желѣзныхъ дорогахъ раіона Намѣстничества, не получившій къ счастію своего осуществленія. Тѣмъ не менѣе желѣзнодорожный отдѣлъ при Намѣстникѣ былъ уже сформированъ, и начальникомъ его назначенъ инженеръ-полковникъ (небывалый случай — не офицеръ генеральнаго штаба), а потому генералъ, нацѣливаясь на это мѣсто, справедливо опасался, что ему его не уступятъ.
