22 апрѣля утромъ штабъ Восточнаго отряда выступилъ съ этапа Сейлючжанъ и перешелъ на этапъ Туинпу (4-й отъ Ляояна). Главныя силы и арьергардъ отряда двигались по той же дорогѣ; все движеніе прикрывалъ 2-й Читинскій казачій полкъ (кажется въ составѣ только 4-хъ сотенъ), прибывшій изъ Ляояна уже послѣ боя 18 апрѣля; на него были возложены развѣдка и соприкосновеніе съ противникомъ, который не тѣснилъ, не преслѣдовалъ и еще не дошелъ до Фынхуанчена. Такимъ образомъ къ вечеру этого дня штабъ отряда долженъ былъ оказаться въ разстояніи не менѣе 70—80 верстъ отъ противника. Впрочемъ, повидимому въ штабѣ смотрѣли на дѣло весьма просто: возможно скорѣе отойти подальше отъ японцевъ къ позиціи на Феншуйлинскомъ хребтѣ, а какъ складывалась обстановка въ тылу — занималъ ли противникъ только оставленное нами поле сраженія, или двигался впередъ, какъ будетъ произведена эвакуація роскошно обставленныхъ этаповъ, что станется съ заготовленными на нихъ запасами продовольствія и даже съ артиллерійскимъ складомъ въ Фынхуанченѣ — все это никого не интересовало. Вѣроятно еще наканунѣ войскамъ было роздано приказаніе, въ которомъ часу выступить и куда стать на ночлегъ, но расчета марша сдѣлано не было. Очень скоро по выступленіи изъ Сейлючжана, мы начали обгонять колонны стрѣлковъ, шедшія на хвостѣ обозовъ, двигавшихся въ полномъ безпорядкѣ, что и понятно, такъ какъ паническій обозъ конечно не могъ скоро устроиться. Повозки и вьюки разныхъ частей слѣдовали какъ попало, вперемѣшку своихъ номеровъ, иногда въ одинъ, иногда въ нѣсколько рядовъ, произвольно останавливаясь и обгоняя другъ друга. На пути лежалъ перевалъ, не представлявшій особой трудности движенія, по крутизнѣ и длинѣ подъема и спуска; въ одномъ мѣстѣ по полотну дороги текъ ручеекъ, и, когда я проѣзжалъ здѣсь наканунѣ, то это мѣсто показалось мнѣ подозрительнымъ, а теперь, когда по немъ прослѣдовало нѣсколько сотъ повозокъ, то образовалось нѣчто въ родѣ трясины, въ которой лошади вязли по колѣно, а колеса по ступицу. Уже давно обозъ двигался по трясинѣ съ большими усиліями лошадей и людей, помогавшихъ подталкиваніемъ повозокъ. Когда штабъ отряда подошелъ къ этому мѣсту, то движеніе совсѣмъ замерло — образовалась пробка: на прохожденіе одной двуколки требовалось нѣсколько минутъ. Я ждалъ, что будетъ. Начальникъ отряда и чины штаба слѣзли съ коней и сѣли надъ расщелиной, въ которой вязли повозки. Такъ просидѣли мы часа два, не дѣлая никакихъ распоряженій, точно возникшее затрудненіе движенія насъ совершенно не касалось и не интересовало. Кто сидѣлъ, кто лежалъ, и всѣ ворчали на то, что Засуличъ не пожелалъ обогнать обозъ, вѣроятно соблюдая свое присутствіе на указанномъ въ диспозиціи мѣстѣ. Сзади насъ постепенно подтягивались войсковыя части и вѣроятно испытывали такое же томленіе. Постепенно прибывали начальники колоннъ, частей, спѣшивались и также разсаживались, наблюдая томительную картину переправы черезъ трясину. Неужели же нельзя было починить дорогу, вызвавъ даже не саперъ, а хотя полуроту стрѣлковъ, которая легко бы нарубила хвороста. Наконецъ отрядный инженеръ догадался и приказалъ рубить шашками ростущій по оврагамъ кустарникъ, послѣ чего черезъ нѣсколько минутъ движеніе пошло быстрѣе. Такимъ образомъ, въ присутствіи начальника отряда и всего штаба, было потеряно нѣсколько часовъ времени, а легкій маршъ въ 25 верстъ, благодаря замедленію, обратился въ продолжительное изводящее мотаніе войскъ и обозовъ всего отряда.
Лучше всего то, что одинъ офицеръ генеральнаго штаба досталъ наконецъ карту и объявилъ, что имѣется обходная дорога неизмѣримо лучшаго качества и даже совсѣмъ минующая перевалъ. Спрашивается, какъ же могли мы воевать, когда даже не знали какъ выбрать дороги по точной картѣ, и еще какія? На главномъ стратегическомъ направленіи всей операціи отряда! Какое имѣлъ основаніе генеральный штабъ посылать весь отрядъ на перевалъ и въ трясину, когда была полная возможность миновать ихъ и пройти путь безъ потери времени и силъ людей и лошадей. Какъ могли себѣ позволять эти тунеядцы курить, зѣвать и балагурить цѣлыми часами, наблюдая созданный ихъ руками безпорядокъ, и даже не принимать никакихъ мѣръ къ его устраненію. Что это за штабъ, который однако имѣетъ своимъ назначеніемъ обезпечивать удобства боевой жизни войскъ! Что это за начальникъ штаба, ограничивающій свою роль и дѣятельность тѣмъ, что ѣздитъ рядомъ или за лошадью своего начальника, сидитъ и зѣваетъ отъ скуки, когда, сидитъ этотъ послѣдній; имѣя въ своемъ распоряженіи 3-хъ офицеровъ генеральнаго штаба, инженеровъ, топографовъ, адъютантовъ, не потребовать изслѣдованія пути отхода войскъ (при этомъ и увѣренности въ полной инертности японцевъ, какъ это было на самомъ дѣлѣ, у него не было), главной и боковыхъ дорогъ, а увидя, что образовалась пробка, и движеніе надолго замерло, не шевельнуть пальцемъ для его возстановленія. Нисколько не интересоваться тѣмъ, что боевыя войска совершенно напрасно изведутся, придя на отдыхъ на нѣсколько часовъ позднѣе и пробывъ напрасно это время подъ ружьемъ и ранцемъ. Да, думалось тогда, съ такимъ генеральнымъ штабомъ немудрено получить Тюренченъ, когда мы не можемъ быстро пройти какія нибудь 30 верстъ пути безъ того, чтобы пустая случайность не задержала насъ произвольное время. Что же будетъ дальше? Пока случилось то, что Засуличу надоѣло ждать прохожденія обозовъ по трясинѣ; онъ воспользовался открытіемъ новой дороги, сѣлъ въ экипажъ и уѣхалъ. За нимъ тронулся конный конвой, повезли флагъ съ буквами В. и О. (восточный отрядъ), потянулся и весь штабъ. Съ тыла тревожныхъ свѣдѣній не поступало, а потому конечно войска и обозы какъ нибудь доберутся до мѣстъ назначеній.
23 апрѣля штабъ выступилъ изъ Туинпу на этапъ № 3, Ляньшаньгуань, не ранѣе полудня. Утромъ пріѣхалъ обогнавшій свои полки казачьей Забайкальской дивизіи г. Ренненкампфъ — герой китайской войны 1900 года, отъ котораго тогда такъ много ожидали, что даже стрѣлковые наши полки кричали ему ура. Онъ вѣроятно хотѣлъ орьентироваться въ нашемъ штабѣ, но съ увѣренностью говорю, что врядъ ли ему могли сообщить что нибудь, кромѣ одной данной, а именно, что Фынхуанченъ считался еще не занятымъ японцами. Ренненкампфъ долженъ былъ, пройдя Туинпу, повернуть на юго-востокъ, такъ какъ его раіономъ дѣйствій были окрестности Саймацзы. При немъ состоялъ извѣстный въ нашей арміи военный корреспондентъ — Л.‑Гв. Атаманскаго полка подъесаулъ Красновъ.
Не могу не остановиться на дѣятельности сего офицера. Прежде всего надо замѣтить, что во время войны офицеры въ принципѣ должны состоять только въ рядахъ войскъ, съ чисто боевымъ назначеніемъ; всякія небоевыя должности для офицеровъ должны быть возможно ограничены въ своемъ количествѣ, и на занятіе ихъ офицерами слѣдуетъ смотрѣть, какъ на неизбѣжное зло; желательно даже имѣть возможно ограниченный составъ офицеровъ въ штабахъ и въ качествѣ личной свиты начальниковъ. На тыловыя должности въ разныхъ учрежденіяхъ надо выбирать неспособныхъ къ бою, а въ продолженіе кампаніи назначать на нихъ пострадавшихъ отъ ранъ и болѣзней, кои, не подлежа эвакуаціи, могутъ командовать напр. транспортами, этапами, служить въ администраціи военныхъ сообщеній, интендантства. Придумывать же какія либо должности и занятія офицерамъ на театрѣ военныхъ дѣйствій, дающія имъ право на законномъ основаніи не идти въ бой, не только вредно, но преступно, а создавать офицеровъ — спеціальныхъ корреспондентовъ значитъ кромѣ того позорить публично званіе офицера. Какая можетъ быть роль такого господина корреспондента при войскахъ во время боя, когда его товарищи обязаны рисковать своею жизнью и не щадить своей головы, а онъ, также носящій офицерскіе погоны, получаетъ право избѣгать пуль, имѣя своей задачей не сражаться, а описывать подвиги или пораженія своихъ товарищей. А что если корреспондентъ окажется трусомъ? Можетъ ли кто нибудь бросить это ему въ лицо, или покарать его за это преступленіе? Кто или что мѣшаетъ ему уклониться отъ опасности подъ благовиднымъ предлогомъ? Весь этотъ развратъ происходитъ на глазахъ у офицеровъ и нижнихъ чиновъ, существуя на законномъ основаніи офиціальнаго признанія такого субъекта некомбатантомъ. Онъ наравнѣ съ своими товарищами получаетъ усиленное содержаніе военнаго времени и въ то же время зарабатываетъ особый гонораръ (и составляющій главную приманку), такъ же, какъ они, будетъ всю свою дальнѣйшую службу хвастаться опытомъ войны, а между тѣмъ онъ продѣлалъ ее не ради высокой цѣли защиты родины, а лишь для удовлетворенія личныхъ интересовъ, при чемъ обезпеченъ въ сохраненіи своей шкуры и жалкой душонки, имѣетъ даже шансы на полученіе боевыхъ отличій (въ нашей арміи тѣхъ временъ въ особенности, когда награды давались не за отличія, а по знакомству). Онъ имѣетъ возможность во всякую данную минуту не только повернуть спину противнику и ускакать отъ опасности, но даже просто избавиться отъ тягостей войны (да и несетъ ли онъ ихъ?) и уѣхать съ театра военныхъ дѣйствій, между тѣмъ какъ его товарищи обязаны нести тягость долгихъ мѣсяцевъ боевой жизни. Итакъ, уже назначеніе офицера спеціальнымъ военнымъ корреспондентомъ при дѣйствующей арміи является преступленіемъ и анормальнымъ явленіемъ въ ея боевой жизни, но посмотримъ искупается ли это преступленіе какою либо пользою для дѣла.
Для этого рѣшимъ вопросъ, нужно ли вообще имѣть на театрѣ военныхъ дѣйствій какихъ бы то ни было представителей прессы. Конечно въ принципѣ это совершенно лишній элементъ, даже вредный, что доказываетъ фактъ обязательнаго пропуска всякой корреспонденціи изъ арміи черезъ предварительную цензуру, учреждаемую при штабахъ, такъ какъ военныя дѣйствія составляютъ тайну, оберегаемую всѣми средствами; присутствіе представителей прессы есть неизбѣжное зло, заставляющее организовать особое учрежденіе цензоровъ, отрывая отъ прямого дѣла много лицъ и обременяя и безъ того сложную дѣятельность штабовъ. И всетаки въ концѣ концовъ, подъ видомъ корреспондентовъ, при арміи можетъ быть организовано противникомъ шпіонство; не смотря на самую бдительную цензуру при напряженной спѣшной боевой работѣ, могутъ проскочить въ прессу свѣдѣнія, которыя было бы выгоднѣе не оглашать, или огласить гораздо позднѣе, когда, вслѣдствіе перемѣны обстановки, они явятся безвредными. Конечно мнѣ могутъ возразить, что общество будетъ лишено, при отсутствіи корреспондентовъ, правильно судить о дѣйствіяхъ арміи, что донесенія печатавшіяся нашими штабами затуманивали событія и факты, а попадавшія въ прессу извѣстія изъ за границы совсѣмъ сбивали съ толку, выставляя наше положеніе въ худшемъ свѣтѣ, чѣмъ оно было на самомъ дѣлѣ. Я не буду оспаривать того, что дѣйствительно лучше прямо и открыто сказать Россіи и всѣмъ: мы разбиты и понесли такое то пораженіе, чѣмъ туманными донесеніями маскировать свои неудачи, искажать истину и увѣрять, что напр. подъ Тюренченомъ войска проявили одно геройство, что отступленіе (замѣтимъ поспѣшное, точно вынужденное) отъ Ляояна было преднамѣреннымъ стратегическимъ маршемъ, что сраженіе при Шахэ—Бенсиху было полу-побѣдой, въ которой мы, наступая, выиграли пространство, между тѣмъ какъ на самомъ дѣлѣ по всей длинной линіи фронта закончили операцію отступленіемъ и дали возможность противнику въ нѣкоторыхъ пунктахъ продвинуться впередъ. Это было нечестно и дѣлалось изъ личныхъ интересовъ, дабы, скрывая свои пораженіе и неспособность, сохранить какъ нибудь свою популярность, если не передъ Правительствомъ, которое всетаки было орьентировано, то среди интеллигенціи и всей народной массы. Благодаря такимъ туманнымъ донесеніямъ штаба единственной сперва Маньчжурской арміи, мы получили главнокомандующимъ сформированныхъ трехъ армій генерала, терпѣвшаго однѣ неудачи во всѣхъ своихъ операціяхъ и бояхъ, послѣдствіемъ чего явилось и полное наше пораженіе подъ Мукденомъ. Только тогда наконецъ устранили главнаго виновника катастрофы, но, къ сожалѣнію, всего на нѣсколько дней, а затѣмъ ограничились полумѣрой, оставивъ его командующимъ арміи.
Еще до Тюренчена, а затѣмъ и передъ Ляояномъ и Шахэ—Бенсиху, при нашей арміи состоялъ легіонъ корреспондентовъ статскихъ, военныхъ, русскихъ и иностранныхъ; однако они не сумѣли освѣтить вѣрно все происходившее на театрѣ военныхъ дѣйствій, и имя Алексѣя Николаевича Куропаткина оставалось популярно въ Россіи; на него все еще надѣялось „Новое Время,“ и какъ будто ожидали скорой побѣды. Близко стоящій къ правительственнымъ сферамъ человѣкъ, пріѣзжавшій въ Мачьжурію съ особыми полномочіями, сказалъ мнѣ на мой докладъ:[1] „о да, въ Петербургѣ все это знаютъ и не вѣрятъ въ Куропаткина, но существуетъ еще его несчастная популярность въ Россіи, изъ за которой его и не смѣняютъ“. А въ такомъ случаѣ какая же была польза нашему обществу отъ цѣлой арміи корреспондентовъ? одинъ только вредъ, тѣмъ болѣе что не всѣ корреспонденты, какъ и не всѣ войсковые начальники, честные люди, и между такими происходятъ даже сдѣлки, служащія къ полному заблужденію общественнаго мнѣнія.
Но можетъ ли быть названъ честнымъ человѣкомъ спеціально военный корреспондентъ — офицеръ? Безусловно нѣтъ, по слѣдующимъ соображеніямъ и даннымъ:
1. Честный офицеръ не возьметъ на себя позорной роли ѣхать на войну не съ цѣлью сражаться, по долгу службы и присяги, а зарабатывать деньги, опытъ и отличія легчайшимъ и удобнѣйшимъ способомъ.
2. Честный человѣкъ понимаетъ, что ему не позволятъ критиковать и писать правду про наблюдаемые бои и операціи, если только они хотя не совсѣмъ удовлетворительны; ему предоставятъ право описывать событія только въ выгодномъ для начальства свѣтѣ, иначе его прогонятъ.
3. Наконецъ офицеръ, приглашаемый корреспондировать, долженъ быть интеллигентнымъ человѣкомъ, а потому не можетъ не постигнуть того, что его именно и избираютъ начальники для составленія себѣ рекламы, въ виду его способности, оцѣнивая военную обстановку, умѣть представить и скомбинировать ее такъ, чтобы вся дѣятельность начальника и его войскъ казалась блестящей, чтобы онъ умѣло, опытною рукою развращеннаго, присяжнаго писаки втиралъ очки общественному мнѣнію и рекламировалъ бы, популяризировалъ своего фактотума и благодѣтеля… Вотъ что передумалъ я при встрѣчѣ съ господиномъ Красновымъ, любимцемъ Куропаткина и другихъ генераловъ. Я до сихъ поръ удивляюсь, какъ въ гвардейскомъ полку, гдѣ онъ служитъ, ему позволили очутиться въ такой роли, тѣмъ болѣе, что того же полка нѣсколько офицеровъ пошли на войну не корреспондировать, а умирать за родину. Я своими глазами видѣлъ ихъ безстрашными, въ самомъ адскомъ огнѣ, видѣлъ ранеными и продолжавшими служить и работать, а этотъ краснобай и щелкоперъ пріѣхалъ описывать доблесть и славу Куропаткина, Ренненкампфа и другихъ, о которой мы получили бы самыя точныя свѣдѣнія и безъ него. Армія не нуждалась въ присутствіи и дѣятельности Краснова, разъ онъ пріѣхалъ не офицеромъ, а писакой — рекламистомъ подвиговъ нашихъ начальниковъ съ Куропаткинымъ во главѣ.
Говоря о спеціально военномъ корреспондентѣ типа Краснова, нельзя не затронуть вопроса о корреспондентахъ офицерахъ, состоявшихъ въ рядахъ арміи и писавшихъ въ газетахъ по своей иниціативѣ и по соглашенію съ редакціями. Это зло къ несчастію также было допущено въ нашей арміи, и я смѣло высказываю убѣжденіе, что до заключенія мира ни одинъ офицеръ, ни одинъ воинскій чинъ, находящійся на театрѣ военныхъ дѣйствій, не долженъ имѣть права участвовать своимъ словомъ въ прессѣ, и вотъ почему:
1. Армія побѣждающая не нуждается ни въ какихъ корреспондентахъ для освѣщенія обстановки, объясненія такихъ или иныхъ своихъ дѣйствій; общество не судитъ побѣдителей и вполнѣ удовлетворяется фактомъ побѣды, а попадется ли на столбцы газетъ больше или меньше подробностей о побѣдахъ не столь важно. Статскіе корреспонденты сумѣютъ удовлетворить интересы публики, а, какъ не участники военныхъ дѣйствій, они дадутъ болѣе безпристрастное описаніе.
2. Армія побѣждаемая не можетъ допустить публичнаго разоблаченія своей дѣятельности, потому что разоблаченіе подрываетъ авторитетъ военной власти, дѣлающійся при неудачахъ и безъ того неустойчивымъ. Пока идутъ военныя дѣйствія, особенно нужно поддерживать авторитетъ командованія, а не разрушать его, и потому печатная гласная критика нежелательна. Можно и должно принимать самыя безпощадно суровыя мѣры за неудовлетворительное командованіе, какъ напр. подъ Тюренченомъ, но дозволять печатную критику начальниковъ и вообще военныхъ дѣйствій офицерами изъ арміи нельзя. Я прошу не смѣшивать понятія о корреспонденціи съ понятіемъ о донесеніи, такъ какъ послѣднее должно быть всегда правдиво и незамаскировано, дабы можно было знать о неудачахъ и ихъ причинахъ, но эти донесенія могутъ и не предаваться временно гласности.
3. Такими корреспондентами являются почти исключительно молодые офицеры, мало опытные и слишкомъ зависимые отъ своего начальства, а потому въ большинствѣ случаевъ и пишущіе для его прославленія. Я читалъ много такихъ корреспонденцій и знаю насколько были искажены обстановка и факты въ пользу начальниковъ и ихъ войскъ; слѣдовательно, онѣ не заслуживали довѣрія и только вводили общество въ заблужденіе; онѣ вредны еще потому, что рекламируютъ въ большинствѣ случаевъ вздоръ, раздуваютъ славу такихъ героевъ, кои никогда героями не были, а иногда приносятъ и вредъ достойнымъ лицамъ, напр., когда такой писака попадаетъ во временное подчиненіе какому нибудь начальнику и бываетъ имъ недоволенъ; тогда онъ умышленно изъ мести способенъ разсказывать про такого начальника небылицы. И это часто бывало.
4. Обыкновенные строевые офицеры не занимаются корреспонденціей, а самыми ярыми писаками являлась штабная и тыловая челядь, болтавшаяся подальше отъ пуль, при всякихъ генералахъ, штатныхъ и нештатныхъ командахъ; для нихъ не было ничего святого, ибо они служили не дѣлу, а около него, для своихъ интересовъ, и въ своихъ корреспонденціяхъ преслѣдовали или рекламу какихъ нибудь лицъ, или, и главное, строчную плату.
5. Описывать всякіе бои, даже стычки, очень трудно, потому что большинство придаетъ имъ субъективную, пристрастную оцѣнку, описывая собственную дѣятельность, собственное участіе. А разъ правдивость отсутствуетъ, то какую же пользу могутъ принести такія корреспонденціи. Я зналъ начальника охотничьей команды рекламировавшаго себя всюду, а между тѣмъ это былъ просто шантажистъ и негодяй, и пришлось выгнать его изъ отряда. Если допустить, что офицеры корреспонденты имѣютъ нѣкоторое преимущество передъ обыкновенными газетными репортерами тѣмъ, что знаютъ военное дѣло, то смѣю разувѣрить думающихъ такъ. На войнѣ дѣльному офицеру, а тѣмъ болѣе образованному настоящимъ образомъ, напр. хорошему офицеру генеральнаго штаба писать корреспонденціи некогда; да такіе и предпочтутъ описывать военныя событія послѣ войны, когда можно провѣрить факты и данныя, получить документы и разъясненія. А на войнѣ пишутъ именно офицеры ничего общаго съ военнымъ дѣломъ не имѣющіе, напр. какой нибудь транспортный офицеръ, какой-нибудь опредѣлившійся изъ запаса въ штабъ главнокомандующаго, или удравшій изъ строя подальше отъ пуль; я зналъ такого ординарца въ штабѣ арміи, который писалъ весьма ретиво въ Харбинскія газеты о всякихъ бояхъ, а самъ, будучи въ сотнѣ, не могъ поставить по картѣ сторожевой постъ, или провести разъѣздъ на нѣсколько верстъ.
Въ заключеніе позволю себѣ сказать, что если бы съ самаго начала военныхъ дѣйствій было воспрещено нашимъ офицерамъ корреспондировать въ газеты, то наше общество потеряло бы весьма немного. Правда, оно не узнало бы, что лихіе охотники въ числѣ 20 человѣкъ, потерявъ ранеными и убитыми 18, отступили не оставивъ въ рукахъ противника ни одного тѣла (были и такія корреспонденціи), оно не знало бы нѣсколько фамилій героевъ, но, къ сожалѣнію, настоящіе герои остались всетаки неизвѣстными, какъ болѣе скромные и занятые. И, не смотря на сонмъ корреспондировавшихъ изъ арміи лицъ, Русское общество до сихъ поръ понятія не имѣетъ напр. объ операціи подъ Бенсиху, 25 сентября — 2 октября 1904 г., хотя о ней тоже писали въ газетахъ, но какъ? А такъ, чтобы прикрасить дѣятельность и распорядительность такого то начальника, когда этотъ такой то на самомъ дѣлѣ подлежитъ преданію суду. Скажу еще, что въ этой несчастной кампаніи, гдѣ съ нашей стороны было слишкомъ много проявлено отрицательнаго и несовершеннаго, конечно нельзя было преслѣдовать такъ строго принципъ воспрещенія гласности, ибо всетаки, благодаря печати, общество узнало довольно скоро, что не одинъ генералъ Орловъ виновенъ въ Янтайской неудачѣ, а вѣдь въ арміи расклеивали плакаты съ анонсомъ о гибели всей Ляоянской геніальнѣйшей операціи благодаря дивизіи этого начальника, хотя тутъ вина падаетъ и на многихъ другихъ, начиная прежде всего съ командующаго арміей. Статьи Новаго Времени и Руси дали нѣкоторыя разоблаченія дѣятельности нашего генеральнаго штаба и такимъ образомъ дали возможность отнестись болѣе снисходительно къ неудачамъ въ бояхъ строевого элемента, ибо, если войска ведутъ въ потемкахъ, если ихъ не направляютъ, не орьентируютъ, подставляютъ подъ удары противника, да еще путаютъ всѣ распоряженія, то можно ли ихъ обвинять въ неуспѣхѣ. Но всетаки, къ сожалѣнію, эта война была особенная, и къ ней нельзя примѣнять нѣкоторыя положительныя требованія, а потому слѣдуетъ во всякомъ случаѣ признать слѣдующія три основныя положенія: 1) назначеніе спеціальными корреспондентами офицеровъ безнравственно, и лица, бывшія въ такой роли, недостойны носить впредь военный мундиръ; 2) любителей корреспондентовъ среди чиновъ дѣйствующей арміи быть не должно; и 3) чѣмъ меньше будетъ при арміи журналистовъ и корреспондентовъ вообще, тѣмъ лучше, а, если только это возможно, ихъ слѣдуетъ держать совсѣмъ вдали отъ раіона военныхъ операцій.
По дорогѣ отъ Туинпу въ Ляньшаньгуань не произошло ничего сколько нибудь замѣчательнаго. Мы встрѣтили дивизію Ренненкампфа, шедшую стройно и въ порядкѣ, съ пѣснями; нѣкоторыя сотни держали винтовки въ рукахъ, какъ это принято у кавказскихъ казаковъ; вѣроятно сотенные командиры хотѣли щегольнуть своею воинственностью; было нѣсколько пьяныхъ офицеровъ и казаковъ. Мнѣ было жаль этой массы кавалеріи, посылаемой въ гористую, недоступную для дѣятельности этого рода оружія, мѣстность, гдѣ она должна была встрѣтить столько препятствій въ развѣдкѣ. Какія крупныя ошибки совершали мы противъ основныхъ правилъ военнаго искусства! Вѣдь было же извѣстно, что первоначальнымъ театромъ военныхъ дѣйствій была избрана мѣстность къ юго-востоку и югу отъ Ляояна, въ исключительно гористой странѣ, гдѣ кавалерія была совершенно безполезна, особенно при условіи существованія при каждомъ стрѣлковомъ полкѣ охотничьей конной команды. А между тѣмъ сюда посылали такую массу казаковъ. Положимъ дивизія Ренненкампфа пришла изъ Забайкалія и частью походнымъ порядкомъ, но вслѣдъ за ней мы обременили желѣзнодорожную колею, дававшую не болѣе 6 паръ поѣздовъ въ сутки, дивизіей сибирцевъ, бригадой уральцевъ, бригадой драгунъ, дивизіей оренбурцевъ. Вмѣсто этой лишней роскоши, можно было доставить цѣлый корпусъ пѣхоты въ 25.000 штыковъ и 128 орудій. Какъ пригодился бы онъ намъ во время Ляоянскаго сраженія. Но вѣроятно у насъ вообще разсуждали какъ Засуличъ, отвѣтившій на мое замѣчаніе, что сейчасъ намъ кавалерія не нужна, такъ: „надо же намъ быть въ чемъ нибудь сильнѣе японцевъ; у насъ вообще больше кавалеріи, и вотъ мы будемъ имѣть въ ней подавляющее превосходство“. И мы были дѣйствительно сильнѣе въ кавалеріи, но если это могло намъ пригодиться, когда мы отбросили нашъ правый флангъ въ долины р.р. Ляо и Тайцзы, въ августѣ, то въ апрѣлѣ, маѣ, іюнѣ и іюлѣ мѣсяцахъ дѣйствовать массами кавалеріи не было никакой возможности. Дѣйствительно, не смотря на полное преобладаніе въ количествѣ кавалеріи, Куропаткинъ могъ сказать въ іюнѣ мѣсяцѣ, что для него составляетъ совершенную загадку расположеніе японцевъ, адресуя эти слова упрекомъ къ кавалеріи командуемой Ренненкампфомъ, Мищенко, Грековымъ, Абадзіевымъ, Закржевскимъ и Самсоновымъ. Не говорю, что обвиненіе въ бездѣятельности было до нѣкоторой степени правильно, потому что нѣкоторыхъ изъ названныхъ начальниковъ не слѣдовало совсѣмъ держать на театрѣ военныхъ дѣйствій, но я видѣлъ и доблестныхъ кавалеристовъ, которые, при всемъ умѣніи, энергіи и рвеніи выполнить свой долгъ, не могли ничего сдѣлать, потому что не дѣло кавалеріи вести развѣдку въ горахъ, гдѣ конь является не вѣрнымъ помощникомъ, а обузой и тормазомъ. Тѣ, кто хотѣли что нибудь сдѣлать, обращали казаковъ въ пѣхоту, т. е. посылали пѣшіе патрули и сражались упорно по пѣхотному, но такихъ къ сожалѣнію было очень немного. Японцы рѣдко показывали свою кавалерію и держали ее при пѣхотѣ, а чаще за нею. За все время Ляоянской операціи было одно чисто кавалерійское дѣло подъ Вафангоу, въ которомъ дивизіонъ сибирцевъ уничтожилъ японскій эскадронъ своими пиками, но какую пользу принесло намъ это дѣло, кромѣ нѣкотораго нравственнаго удовлетворенія, и стоило ли для этого имѣть такую массу кавалеріи. Я предчувствовалъ, что Ренненкампфъ не пожнетъ никакихъ лавровъ въ окрестностяхъ Саймацзы, и не ошибся, ибо читалъ приказъ Графа Келлера о томъ, какъ одна стрѣлковая охотничья команда своею искусною развѣдкою избавила Восточный отрядъ отъ напраснаго передвиженія, вызываемаго недостаточнымъ освѣщеніемъ мѣстности цѣлою дивизіей казаковъ.
Во время марша, я часто слышалъ разговоры по поводу проявляемаго китайцами сочувствія японцамъ; разсказывали, что они постоянно сигнализируютъ съ высокихъ горъ, зажигаютъ на нихъ ночью огни, постоянно слѣдятъ съ сопокъ за передвиженіями нашихъ войскъ въ долинахъ. Можетъ быть такъ и было на самомъ дѣлѣ, но почему же мы не принимали противъ этого никакихъ мѣръ? Напримѣръ, всѣ видятъ, что на вершинѣ горы стоитъ какой то человѣкъ, и всѣ начинаютъ говорить, что это шпіонъ; слѣдовало немедленно избавиться отъ такого ненормальнаго положенія, и для этого есть даже мѣры рекомендуемыя уставомъ. Если по долинѣ идетъ колонна, то ея патрули должны слѣдовать по окаймляющимъ долину хребтамъ, какъ впереди колонны, такъ и сзади, и даже параллельно, а тогда ни одинъ китаецъ не можетъ безнаказанно производить свои наблюденія, потому что или будетъ прогнанъ, или схваченъ, или наконецъ пристрѣленъ. Если въ томъ раіонѣ, гдѣ совершалось передвиженіе, мы считались въ такой безопасности, что не желательно было мучить людей высылкою патрулей, то можно было нѣсколько иначе обезпечить себя отъ назойливаго наблюденія, а именно: стрѣлять по всякому человѣку, появляющемуся на сопкахъ. Мирные китайцы быстро поняли бы въ чемъ дѣло и, при прохожденіи войскъ, не показывались бы на высотахъ, а шпіонамъ пришлось бы выслѣживать скрытно и слѣдовательно съ затрудненіями. Кажется мы получили разрѣшеніе такъ дѣйствовать, но только черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ Тюренчена, а въ описываемое время до этого еще не додумались, и всѣ только жаловались и ныли. Я сказалъ, что можетъ быть не стоило гонять понапрасну по горамъ патрули, но думаю, что во время нашего отступленія отъ Тюренчена именно стоило это дѣлать, и вотъ почему: у всѣхъ была увѣренность въ несочувствіи намъ мѣстнаго населенія, а въ такомъ случаѣ нельзя ходить безъ сторожевого охраненія; всѣ утверждали, что на сопкахъ были соглядатаи и стрѣлять по нимъ не рѣшались, а слѣдовательно единственною мѣрою противъ нихъ была высылка по хребтамъ патрулей; войска Восточнаго отряда не имѣли никакого представленія о тактикѣ въ горахъ; офицеры даже были младенцами въ этомъ дѣлѣ; слѣдовало воспользоваться спокойнымъ отступленіемъ и попрактиковаться въ сторожевыхъ мѣрахъ охраненія на походѣ, ибо не сегодня-завтра все равно ихъ пришлось бы примѣнять въ сферѣ вліянія противника. Наконецъ, долженъ замѣтить, что, не смотря на пребываніе въ горахъ уже не одинъ мѣсяцъ, повидимому въ Восточномъ отрядѣ еще не уразумѣли, что движеніе по Маньчжурскимъ сопкамъ, окаймляющимъ долины, вовсе не такъ затруднительно; въ большинствѣ случаевъ отъ сопки до сопки идутъ хребтики, на которыхъ, и кромѣ того по бокамъ сопокъ, протоптаны тропы китайцами и ихъ скотомъ; слѣдовательно движеніе даже удобно и не изнуряетъ людей; можно вести такимъ образомъ конные разъѣзды; въ этомъ меня убѣдили многочисленныя рекогносцировки и передвиженія такимъ способомъ; мало того, я самъ впослѣдствіи водилъ такъ и цѣлые отряды, потому что на высотахъ получаешь несравненно большія выгоды въ орьентировкѣ, а въ особенности на незнакомой мѣстности и при ожиданіи боя. Но когда я ѣхалъ съ Восточнымъ отрядомъ, то относительно его начальника и его штаба могъ сказать только одно, и это было то, что такъ болѣзненно, печально и сочувственно въ отношеніи нашей арміи написалъ французскій корреспондентъ Надо: „они не знали“.
Не доходя 7—8 верстъ до этапа Ляньшаньгуань, мѣста нашего ночлега, нужно было пересѣчь позицію на Феншуйлинскомъ хребтѣ, къ которой и отходилъ Восточный отрядъ, и гдѣ такимъ образомъ должно было закончиться его непрерывное отступленіе — результатъ Тюренченскаго погрома; здѣсь предполагалось дать отпоръ противнику. Я полагалъ, что мы на ней остановимся и будемъ ее изслѣдовать, тѣмъ болѣе, что слышалъ какъ говорили еще о какой то передовой позиціи; но ничего подобнаго не случилось, и мы, не останавливаясь, доѣхали до этапа, гдѣ занялись своимъ размѣщеніемъ, ѣдою, чаепитіемъ, но только не службою. Впрочемъ начальникъ штаба отъѣхалъ на нѣсколько сотъ шаговъ въ сторону; но во всякомъ случаѣ онъ не задержался на рекогносцировкѣ, потому что, не доѣзжая до этапа, мы встрѣтились съ нимъ снова, а я ѣхалъ, хотя и шагомъ, но безостановочно. Итакъ мы сдѣлали за 2 дня 70 верстъ и наконецъ дошли до мѣста вѣроятнаго боя, но, спрашивается, неужели задача Восточнаго отряда состояла только въ томъ, чтобы, получивъ разгромъ подъ Тюренченомъ, безъ оглядки отмахать 150 верстъ до какой то классической позиціи, можетъ быть отлично извѣстной стратегу отряда („мы ее знаемъ“, говорилъ онъ) и даже, какъ я увидѣлъ это на слѣдующій день, усиленной окопами по распоряженію штаба арміи? Неужели можно было совершенно забыть на все время исполненія марша, имѣвшаго характеръ бѣгства (тѣмъ болѣе безславнаго, что противникъ бездѣйствовалъ), о всемъ томъ, что могъ дѣлать противникъ, и интересоваться лишь вопросомъ, подается ли онъ впередъ, а, разъ признаковъ такого опаснаго обстоятельства не было, то спокойно уходить и ничего не предпринимать? Какіе мотивы заставляли насъ столь поспѣшно удирать за Феншуйлинскій хребетъ? выгодная позиція… но на другой же день на рекогносцировкѣ, вѣрнѣе, на прогулкѣ по этой позиціи, весь штабъ говорилъ о ея неудовлетворительности, несоотвѣтствіи своимъ протяженіемъ силамъ отряда, недостаточномъ обстрѣлѣ; мало того, черезъ нѣсколько дней ее оставили безъ боя, не смотря на солидную разработку дорогъ и вполнѣ готовыя укрѣпленія. Въ горахъ, да и вообще, трудно найти позицію соотвѣтствующую даннымъ силамъ; всѣ онѣ обходимы и часто съ ограниченнымъ обстрѣломъ; но для желающаго и умѣющаго сражаться въ горахъ позиціи существуютъ вездѣ, и задерживать противника всегда возможно, если не упорно, то всетаки серьезно; наступать, хотя бы и значительными превосходными силами, трудно, если вашъ даже много слабѣйшій противникъ умѣетъ выставить во-время и на удобныхъ мѣстахъ хотя и небольшія части, если онъ скомбинируетъ ихъ взаимодѣйствіе, сумѣетъ ими управлять, не побоится разбросаться по широкому фронту, и конечно не засядетъ кучей въ одной только долинѣ. Попробуйте тогда обойти конечныя точки его фланговъ; вамъ это удастся, но за то какой выигрышъ времени для обороняющагося, и сколько утомленія для наступающаго, чтобы выбить какія нибудь двѣ-три роты при сознательномъ упорствѣ, потребуется нѣсколько баталіоновъ. А Восточный отрядъ свернулся весь въ одну кишку, свалился въ одну долину, благо дорога была этапная, съ хозяйственными удобствами, и зналъ только одно: утекать за Феншуйлинъ. При отступленіи слѣдовалъ и арьергардъ, но его роль была совершенно лишней, при условіи разстоянія до противника болѣе 100 верстъ. Въ соприкосновеніи съ противникомъ оставался подполковникъ Закржевскій со своими 4-мя сотнями 2-го Читинскаго полка. Но что значатъ въ горахъ такое или даже большее число сотенъ въ смыслѣ упорства: во время боя въ сотнѣ 60 винтовокъ и 150 коней сзади, коихъ надо во-время разобрать и увести; на походѣ — это медленно двигающаяся, нисколько не быстрѣе пѣхоты, часть, такъ какъ, чтобы не рисковать полученіемъ неожиданнаго обстрѣла противникомъ, приходится охраняться пѣшими патрулями, лазающими по сопкамъ, и выжидать ихъ изслѣдованій осторожнѣе, чѣмъ въ пѣхотѣ, въ виду большей уязвимости какъ цѣль, большей трудности укрытія отъ огня; на отдыхѣ — вѣчно ожидающая тревоги часть, мучающаяся вопросомъ, разсѣдлывать или нѣтъ, отъ рѣшенія чего зависитъ цѣлость спинъ лошадей, а слѣдовательно и годность ихъ къ дальнѣйшей службѣ. Нельзя не замѣтить, что, не смотря на все это, казаки часто дѣйствовали въ горахъ превосходно: въ бою забывали о коноводахъ и не хуже пѣхоты оказывали противнику самое упорное сопротивленіе, на походѣ шли смѣло впередъ, даже не помышляя о томъ, что изъ за каждаго куста и камня имъ угрожали пули; на отдыхѣ разсѣдлывали въ самой близости отъ противника и умѣли сберечь коней. Я хорошо знаю 2-й Читинскій полкъ и причисляю его именно къ казачьимъ частямъ, умѣвшимъ преодолѣвать всякія трудности торной войны и выказавшимъ много доблести; 3-й сотнѣ этого полка удавалось достигать просто невозможнаго; но можно ли оправдать Засулича и Орановскаго въ томъ, что они бросили горсть казаковъ на съѣденіе японцевъ, если бы она стала упорствовать, понимая такъ исполненіе своей задачи, или только для того, чтобы она быстро отходила, будучи тѣснима двумя — тремя ротами (въ японской ротѣ около 250 винтовокъ, и столько же въ 4-хъ сотняхъ) и только увѣдомляла бы, что вотъ молъ передовыя части противника въ такомъ то часу дошли до такого то мѣста, а сотни очистили такой то пунктъ. Можно ли было предположить, что Закржевскій сумѣетъ выйти изъ столь труднаго положенія? предполагать конечно все можно, но имѣть увѣренность нѣтъ, тѣмъ болѣе, что полкъ присоединился къ отряду уже послѣ Тюренчена, и ни командиръ, ни составъ полка (второочередного) не были извѣстны ни Засуличу, ни Орановскому; слѣдовательно, возлагать особыя надежды на Читинцевъ они права не имѣли, а не могли не сознавать въ какое положеніе ставили слабыя 4 сотни и какой важности задачу на нихъ возлагали. Прикрывать отступленіе разбитаго отряда, части котораго уже подвергались бѣгству, т. е. отряда имѣвшаго только стремленіе на утекъ и неспособнаго къ сопротивленію; развѣдывать огромныя силы противника, такъ какъ Тюренченскій погромъ объясняли сосредоточеніемъ японцами къ полю сраженія 3-хъ дивизій, или 50.000 штыковъ; развѣдывать на обширномъ фронтѣ, такъ какъ, если еще влѣво, въ направленіи на Саймацзы, распоряженіемъ Куропаткина уже выдвигалась масса кавалеріи и нѣсколько баталіоновъ стрѣлковъ, то вправо, въ направленіи отъ Фынхуанчена къ Сюяню, не было никого (связь съ г. Мищенко была совсѣмъ потеряна); уничтожать наши роскошно обставленные этапы, панически брошенные на протяженіи отъ р. Ялу до Фынхуанчена, слишкомъ поспѣшно, безъ всякихъ мѣръ по эвакуаціи; исполнять все это не при условіи инертности врага, а наоборотъ, какъ это тогда считали, въ ожиданіи его рѣшительнаго наступленія; вѣроятность послѣдняго доказываетъ быстрота и безостановочность отступленія Восточнаго отряда на 150 верстъ отъ поля сраженія, доказываютъ масса иныхъ признаковъ. И не смотря на такую серьезность обстановки, Засуличъ и Орановскій обратились къ первому встрѣчному, неизвѣстному имъ подполковнику Закржевскому, приведшему 4 сотни, и, возложивъ на него все вышеуказанное, спокойно уходили и уводили свои войска подальше отъ противника. Знаменитый штабъ Восточнаго отряда въ полномъ составѣ ѣхалъ за крупомъ или за бричкой Засулича; къ Закржевскому не послали ни одного офицера генеральнаго штаба, а ихъ болталось четыре безъ всякаго дѣла; послать нужно было во что бы то ни стало, въ помощь и какъ довѣренное лицо старшаго начальника, долженствовавшее понимать обстановку. Для чего же тогда держать въ штабахъ просвѣщенныхъ стратеговъ и тактиковъ, если они только праздно переѣзжаютъ съ этапа на этапъ, а при остановкахъ пишутъ кое какія записочки и разговариваютъ по телефону, избѣгая всякой полевой и боевой дѣятельности, въ полномъ смыслѣ слова. Развѣ нельзя было, кромѣ 4-хъ казачьихъ сотенъ, оставить у Фынхуанчена настоящій арьергардъ изъ трехъ родовъ оружія, который отходилъ бы медленно, шагъ за шагомъ, и только подъ давленіемъ превосходныхъ силъ противника, оберегая и фланги на нѣсколько верстъ протяженія; тогда была бы и развѣдка, и всетаки противникъ получилъ бы отпоръ; японцы считались бы съ присутствіемъ Восточнаго отряда и не могли бы съ такимъ спокойствіемъ и увѣренностью заниматься устройствомъ своей базы и коммуникаціи. Ни Засуличу, ни Орановскому не было никакого интереса до того, что происходитъ сзади ихъ, разъ они могли спокойно, мирнымъ порядкомъ, перебираться въ Ляньшаньгуань, разъ казаки доносили, что противникъ не насѣдаетъ, и у нихъ были только перестрѣлки съ разъѣздами и патрулями.
Я не могу критиковать или хвалить дѣятельность Закржевскаго, потому что въ моей просьбѣ, отправиться къ казачьему полку и поступить хотя бы въ распоряженіе его командира, мнѣ было отказано, и слѣдовательно я ее близко не наблюдалъ[2]. Но знаю, что весьма скоро (кажется 24 апрѣля) начальникъ отряда выразилъ крайнее неудовольствіе за поспѣшное отступленіе казаковъ. Дѣло въ томъ, что Закржевскій просилъ разрѣшеніе отойти отъ Туинпу, въ виду недостатка фуража, на что Засуличъ выразился такъ: „надо дать понять казакамъ, что ихъ задача состоитъ не исключительно въ быстромъ утеканіи отъ противника“ (другимъ онъ ставилъ на видъ, а самъ?). Повидимому Читинцы слишкомъ поспѣшно отступали, такъ какъ Туинпу находится въ 60 верстахъ отъ Фынхуанчена; при занятіи послѣдняго произошло крупное недоразумѣніе съ уничтоженіемъ склада артиллерійскихъ снарядовъ, доставшагося въ неприкосновенномъ видѣ японцамъ. Кажется Закржевскій обвинялъ въ этомъ командира сотни сотника Орефьева и удалилъ даже его за это изъ полка. Если вѣрить, что на Закржевскаго въ тѣ дни наступала цѣлая дивизія, то конечно ему оставалось только уходить, но во всякомъ случаѣ японцы подавались впередъ вяло, а, съ занятіемъ Фынхуанчена, ихъ наступленіе и всякія активныя дѣйствія совсѣмъ прекратились, и казаки остались надолго въ Туинпу (въ этомъ селеніи позднѣе былъ обстрѣлянъ графъ Келлеръ). Читинцы производили не мало развѣдокъ, что доказываютъ ихъ потери въ казакахъ и офицерахъ, но, какъ и вся наша кавалерія, серьезныхъ свѣдѣній добыть не могли, въ виду гористой мѣстности и иныхъ условій, о которыхъ скажу ниже, когда буду описывать мою службу съ Уссурійскими казаками. Вообще съ 22-го по 25-е апрѣля, т. е. пока я состоялъ при штабѣ Восточнаго отряда, его начальникъ находился въ полномъ невѣдѣніи относительно того, что происходило подъ Фынхуанченомъ, но иначе и быть не могло, вслѣдствіе непринятія начальникомъ штаба никакихъ дѣйствительныхъ мѣръ по развѣдкѣ. За организацію отступленія отъ Тюренчена до Ланьшаньгуаня, за полную потерю соприкосновенія съ противникомъ и за полное нерадѣніе о томъ, что происходитъ не только у противника, но и въ непосредственномъ тылу Восточнаго отряда Орановскій заслуживаетъ полнаго осужденія.
Этотъ господинъ былъ типичнымъ офицеромъ генеральнаго штаба — продуктомъ современныхъ нашихъ академіи и режима, губившихъ нашу армію. Невозмутимый (но далеко не хладнокровный въ минуты боевого кризиса), безучастный, корректный, онъ постоянно молчалъ, не отдавалъ никакихъ распоряженій, предпочитая исполнять приказанія своего генерала; въ данномъ случаѣ это пожалуй было для него особенно выгодно, какъ выходъ изъ затруднительнаго и опаснаго положенія. Хотя уже въ его полевой сумкѣ, или въ обозѣ канцеляріи штаба, лежала телеграмма Куропаткина, до нѣкоторой степени прикрывавшая позоръ Тюренчена и сдѣлавшая неотвѣтственными его главнаго виновника — Засулича и главнаго пособника — Орановскаго, все же нельзя было не сознавать, что настанетъ минута, когда осудятъ того и другого, а вѣдь этотъ другой былъ причастенъ къ руководству и организаціи операціи; слѣдовательно, подготовка ея, поражавшая нецѣлесообразностью расчета и расположенія силъ и средствъ, и завершеніе ея, въ смыслѣ отсутствія распорядительности, не могли не быть поставлены въ вину носителю военнаго искусства. Какъ ни какъ, а быть начальникомъ штаба при исполненіи операціи, окончившейся безцѣльнымъ разстрѣломъ двухъ геройскихъ полковъ, отдачей противнику 30 орудій и паническимъ бѣгствомъ хотя бы только обозовъ — плохое начало для боевой карьеры офицера генеральнаго штаба, занимавшаго генеральскую должность; пожалуй и родственная протекція не поможетъ. Способомъ спасенія было — прикрыться неотвѣтственностью, не вмѣшиваться въ опасную сферу оперативныхъ и боевыхъ комбинацій, ибо при такомъ условіи таковыхъ и вовсе не будетъ; не отъ Засулича же они могли исходить; этотъ только поскорѣе уходилъ и готовъ былъ ни во что не вмѣшиваться. И Орановскій корректно ѣхалъ при своемъ начальствѣ, сидѣлъ за трапезой рядомъ съ нимъ, спалъ кажется въ одной и той же комнатѣ, распечатывалъ конверты и ожидалъ приказаній и распоряженій, которыя конечно готовъ былъ исполнять со всею талантливостью выдающагося офицера генеральнаго штаба, отлично понимая, что ни приказаній, ни распоряженій не послѣдуетъ. А если такимъ образомъ не служилъ и не работалъ начальникъ штаба, то также бездѣйствовалъ и весь составъ его штаба. Я оцѣнилъ Орановскаго уже за эти три, четыре дня совмѣстной жизни послѣ Тюренчена и потому нисколько не удивлялся его неудовлетворительной дѣятельности впослѣдствіи, а въ особенности подъ Бенсиху, но въ описываемые дни я смотрѣлъ на него съ удивленіемъ и надеждою, что или онъ измѣнится, или его уберутъ, дабы онъ не былъ въ состояніи приносить дальнѣйшій вредъ войскамъ; но мнѣ пришлось убѣдиться, что, за всѣ его дѣянія, за всю неспособность и нечестность, онъ только получалъ награды и повышенія, во-первыхъ потому что былъ удобнымъ, тактичнымъ человѣчкомъ, умѣвшимъ подлаживаться къ начальству, а во-вторыхъ потому что былъ женатъ на дочери Линевича (тогда послѣднее обстоятельство мнѣ еще не было извѣстно).
Во время ужина на этапѣ Ляньшаньгуань, въ день нашего прибытія, въ столовую вошелъ полковникъ генеральнаго штаба Драгомировъ, жившій здѣсь какъ руководитель укрѣпленія Феншуйлинской позиціи. Можно было замѣтить, что полковникъ былъ недоволенъ тою безцеремонностью, съ какою чины штаба расположились въ его помѣщеніи. Я позволилъ себѣ замѣтить, что ему слѣдуетъ очистить мѣсто. Немедленно ординарецъ Засулича изъ Забайкальскихъ казачьихъ офицеровъ грубо замѣтилъ мнѣ, что я вмѣшиваюсь не въ свое дѣло, да къ тому же и мнѣ самому не слѣдуетъ здѣсь располагаться, такъ какъ я стѣсняю оберъ-офицеровъ. Такая дерзость и нахальство конечно остались безнаказанными, потому что, если бы я не промолчалъ, то вышелъ бы инцидентъ, и тогда пожалуй опять начальникъ штаба составилъ бы докладъ о моемъ удаленіи изъ арміи. Я конечно не располагался бы въ кампаніи всѣхъ этихъ невоспитанныхъ тунеядцевъ штабной челяди, но дѣло въ томъ, что обыкновенно они ухитрялись заполнить рѣшительно всѣ помѣщенія этапа, и приходилось приткнуться гдѣ-нибудь въ общемъ помѣщеніи. Казалось мы находились теперь достаточно далеко отъ японцевъ, чтобы наконецъ водворить какой нибудь порядокъ въ штабѣ, подумать о комендантствѣ, дежурствахъ, нарядѣ посыльныхъ. Но ничего этого организовано не было, и если бы произошло что нибудь ночью, то во-первыхъ нельзя было бы даже вручить донесеніе, а во-вторыхъ вѣроятно произошелъ бы общій кавардакъ. На слѣдующій день я устроился въ деревнѣ, воспользовавшись гостепріимствомъ судебнаго слѣдователя, пріютившаго меня въ фанзѣ, и отказался отъ общей трапезы. Въ этотъ день, или наканунѣ, выпившій чиновникъ контроля произвелъ скандалъ въ этапномъ ресторанѣ.
Я останавливаюсь на такихъ мелочахъ только потому, что онѣ хорошо обрисовываютъ службу штаба, показывая отсутствіе всякаго порядка и дисциплины среди его чиновъ; ясно, что при такомъ режимѣ штабная служба идти правильно не можетъ, а отъ этого страдаютъ войска и дѣло. Правда, и въ составѣ штаба Восточнаго отряда была болѣе интеллигентная и воспитанная среда, которую составляли инженеры, интенданты и юристы, но генеральный штабъ къ ней причислить было, къ сожалѣнію, невозможно. Подтвержденіемъ своихъ словъ приведу сказанное помощникомъ интенданта — офицеромъ призваннымъ изъ запаса; когда его кто то спросилъ, почему онъ отказывается жить въ общемъ помѣщеніи, онъ отвѣтилъ такъ: „я видѣлъ какъ, господа, вы позволяете себѣ обращаться съ старымъ полковникомъ; ну, а какъ же вы тогда отнесетесь ко мнѣ?“
На 24-е апрѣля было объявлено производство рекогносцировки Феншуйлинской позиціи, и я получилъ приказаніе участвовать въ ней. На мой взглядъ позиція была очень сильна, и атака ея съ фронта долиною обѣщала мало успѣха, тѣмъ болѣе, что были готовы ложементы для орудій, ходы, траншеи и редуты. Задача обороны сводилась къ обезпеченію какимъ нибудь способомъ фланговъ, представлявшихъ цѣлую систему сопокъ; ихъ слѣдовало тщательно рекогносцировать, можетъ быть укрѣпить, можетъ быть растянуть нѣсколько фронтъ, безъ чего въ горахъ не обойдешься, но конечно нельзя было ограничиться тѣмъ, что сдѣлала вся многочисленная толпа рекогносцеровъ. Осмотрѣли всѣ окопы, демонстрируемые Драгомировымъ, влѣзли на одну сопку ближе къ правому флангу, но ни этого фланга ни подступовъ къ нему, не видали, а затѣмъ говорили и говорили безъ конца, напр., что слѣдуетъ занять какими нибудь частями командующія крайнія точки. Кто то радостно замѣтилъ: „теперь, послѣ Тюренчена, мы знаемъ, что надо лазать по сопкамъ и занимать ихъ“. Повидимому этотъ тактикъ предполагалъ до сихъ поръ, что война ведется только по днамъ долинъ. Впрочемъ вѣдь подъ Тюренченомъ мы почти такъ и располагались. Говорили, что японцамъ легко втащить свою горную артиллерію и сбить нашу полевую; при этомъ кто то пугнулъ, что прибудутъ и шести-дюймовки, разстрѣливавшія насъ на берегахъ Ялу. Говорили, что позиція слишкомъ длинна для состава нашего отряда, особенно при необходимости обезпечивать и сосѣдній, болѣе южный Модулинскій перевалъ; тогда кто то предложилъ обезпечить фланги казаками, собравъ до двухъ сотенъ. Неожиданно начальникъ штаба 3-й дивизіи подполковникъ Линда предложилъ назначить командовать этими сотнями меня; „тогда, сказалъ онъ, мы будемъ увѣрены, что онѣ не уйдутъ“. Это предложеніе не встрѣтило сочувствія, и Орановскій замялъ разговоръ, сказавъ, что казаки нужны для иного назначенія. Не знаю, насколько было раціонально предложеніе Линда, такъ какъ никто дальше рекогносцировать не поѣхалъ, а всѣ вернулись въ Ляньшаньгуань.
Долженъ сознаться, что мое настроеніе все ухудшалось, ибо я видѣлъ и чувствовалъ, что являюсь совершенно лишнимъ и ненужнымъ человѣкомъ, а выносить болтаніе среди всѣхъ этихъ праздныхъ и невоспитанныхъ людей было невыносимо. Я схватился за одну мысль. Наканунѣ Орановскій, описывая артиллерійскую перестрѣлку подъ Тюренченомъ 17 апрѣля (съ которой онъ возвратился въ штабъ, оставивъ свою лошадь на позиціи, чтобы не рисковать напрасно драгоцѣнною жизнью), говорилъ, что въ современномъ бою нѣтъ возможности оставаться на батареѣ, когда ее обстрѣливаютъ; вотъ я и рѣшилъ въ ожидаемомъ бою на Феншуйлинской укрѣпленной позиціи найти себѣ конецъ на осмотрѣнныхъ нами укрѣпленіяхъ для орудій. Но скоро я убѣдился, что укрѣпить позицію не значитъ еще ее оборонять, что на артиллерійской позиціи и въ современномъ бою оставаться можно и должно, а что кому не суждено быть убитымъ въ бою, тотъ этого никакъ не добьется.
Примѣчанія[править]
- ↑ Разговоръ происходилъ въ Харбинѣ около 10 января 1905 г., а нѣсколько дней позднѣе я передалъ тому же лицу написанный мною краткій, но правдивый и точный очеркъ командованія арміей съ самаго начала военныхъ дѣйствій, въ которомъ говорилъ о неминуемой катастрофѣ, такъ сказать предсказывалъ Мукденское пораженіе, при чемъ я говорилъ, что вовсе не боюсь быть доносчикомъ, а считаю своимъ долгомъ доносить о постигающемъ нашу армію и родину бѣдствіи. Судьба моего доклада мнѣ неизвѣстна, но повидимому онъ не имѣлъ никакихъ результатовъ, въ чемъ конечно не моя вина.
- ↑ Отказъ былъ мотивированъ Орановскимъ тѣмъ, что нельзя подчинять подполковнику полковника, но однако тотъ же Орановскій послалъ меня черезъ 2 дня командовать полусотней, а затѣмъ сдѣлалъ полковымъ адъютантомъ; конечно я на него не претендую, потому что нашъ великій полководецъ приказалъ мнѣ проходить службу съ начала, на положеніи хорунжаго, и не полковнику Орановскому было нарушать непреклонную волю, оказавшуюся столь пагубно преклонною для Россіи во всѣхъ операціяхъ и сраженіяхъ.
