Во время моего кругосвѣтнаго путешествія, въ качествѣ натуралиста, на кораблѣ Е. К. В. «Бигль», я былъ сильно пораженъ нѣкоторыми особенностями въ распредѣленіи животныхъ и растеній по Южной Америкѣ и въ геологической связи угасшихъ флоръ и фаунъ этого материка съ флорами и фаунами настоящими. Эти особенности, какъ казалось мнѣ, проливали нѣкоторый свѣтъ на происхожденіе видовъ, — эту тайну изъ тайнъ, какъ выразился одинъ изъ нашихъ величайшихъ философовъ. По возвращеніи на родину, въ 1837 году, мнѣ пришло на мысль, что можно было-бы подвинуть разрѣшеніе этого вопроса, тщательно собирая и обдумывая всякаго рода факты, могущіе имѣть къ нему отношеніе. Послѣ пятилѣтнихъ трудовъ, я позволилъ себѣ нѣкоторыя общія соображенія объ этомъ предметѣ, и набросалъ ихъ въ краткихъ замѣткахъ. Въ 1844 году я дополнилъ ихъ очеркомъ тѣхъ заключеній, которыя тогда казались мнѣ правдоподобными. Отъ этого времени и до сихъ поръ я безостановочно занимался тѣмъ-же предметомъ. Я надѣюсь, что читатель извинитъ эти личныя подробности. Я сообщаю ихъ, чтобы показать, что я не поспѣшилъ въ выводѣ моихъ заключеній.
Мой трудъ теперь почти оконченъ; но такъ-какъ мнѣ еще нужно будетъ года два-три для того, чтобы довести его до конца, и здоровье мое далеко не надежно, я согласился издать это извлеченіе. Я тѣмъ охотнѣе рѣшился на это, что мистеръ Уэллесъ, изучающій теперь естественную исторію Малайскаго архипелага, пришелъ почти точно къ тѣмъ-же общимъ заключеніямъ относительно происхожденія видовъ, какъ и я. Въ прошломъ году онъ прислалъ мнѣ записку объ этомъ предметѣ, съ просьбою доставить ее сэру Чарльсу Лейеллю, который передалъ ее Линнеевскому Обществу, и она напечатана въ третьей книжкѣ журнала этого общества. Сэръ Чарльсъ Лейелль и докторъ Гукеръ, оба знакомые съ моимъ трудомъ — послѣдній читалъ мой очеркъ 1844 года — почтили меня совѣтомъ напечатать, рядомъ съ прекрасною запискою мистера Уэллеса, краткія выдержки изъ моихъ рукописей.
Извлеченіе, издаваемое мною въ настоящее время, по необходимости неполно. Я не могу приводить тутъ ссылокъ и доказательствъ по поводу всѣхъ моихъ положеній; я долженъ положиться на довѣріе читателя къ моей точности. Нѣтъ сомнѣнія, что въ мою книгу вкрались и ошибки, хотя я старался быть крайне осторожнымъ въ выборѣ свидѣтельствъ. Я могу изложить тутъ лишь общіе выводы, къ которымъ я пришелъ, приводя въ объясненіе лишь немного фактовъ; но надѣюсь, что въ большинствѣ случаевъ ихъ будетъ достаточно. Никто, болѣе меня, не можетъ сознавать необходимости издать въ послѣдствіи, съ указаніемъ источниковъ и со всѣми подробностями, всѣ факты, на которыхъ основаны мои выводы; и я надѣюсь сдѣлать это въ другомъ сочиненіи. Я вполнѣ сознаю, что едвали есть вопросъ, разобранный въ этой книгѣ, по поводу котораго нельзя было бы привести факты, повидимому, ведущіе къ выводамъ, совершенно противоположнымъ моимъ взглядамъ. Точный результатъ можетъ быть достигнутъ лишь при полномъ сопоставленіи и тщательномъ взвѣшиваніи фактовъ и доводовъ, въ пользу обѣихъ сторонъ каждаго вопроса — а такое сопоставленіе здѣсь невозможно.
Весьма сожалѣю, что недостатокъ мѣста лишаетъ меня удовлетворенія выразить мою признательность всѣмъ тѣмъ натуралистамъ (въ томъ числѣ многимъ, мнѣ лично незнакомымъ), которымъ я обязанъ за ихъ благосклонное содѣйствіе. Я не могу, однакожъ, упустить этого случая, не выразивъ моей глубокой признательности доктору Гукеру, впродолженіе пятнадцати лѣтъ оказывавшему мнѣ всевозможную помощь, какъ богатымъ запасомъ своихъ свѣдѣній, такъ и мѣткостію своихъ сужденій.
Натуралисту, размышляющему о происхожденіи видовъ и соображающему взаимное сродство органическихъ существъ, ихъ географическое распредѣленіе, геологическую послѣдовательность ихъ появленія, и другіе подобные факты, легко придти къ заключенію, что каждый видъ не былъ созданъ отдѣльно, но что всѣ они произошли, какъ разновидности, отъ другихъ видовъ. Тѣмъ не менѣе такое заключеніе, даже если оно основательно, не можетъ удовлетворить насъ, пока мы не объяснимъ себѣ, какимъ способомъ безчисленные виды, населяющіе землю, были видоизмѣнены до того совершенства въ строеніи и во взаимныхъ приспособленіяхъ, которое такъ справедливо восхищаетъ насъ. Натуралисты безпрестанно ссылаются на внѣшнія условія, каковы: климатъ, пища, и т. д., какъ на единственно-возможныя причины измѣненія. Въ извѣстномъ, весьма ограниченномъ смыслѣ, это воззрѣніе, какъ мы увидимъ впослѣдствіи, справедливо; но было бы нелѣпостію выводить изъ однихъ внѣшнихъ условій строеніе, напримѣръ, дятла, съ его ногами, хвостомъ, клювомъ и языкомъ, столь удивительно приспособленными къ ловлѣ насѣкомыхъ подъ корою деревьевъ. Относительно омелы, почерпающей свою пищу изъ извѣстныхъ деревьевъ, имѣющей сѣмяна, которыя разносятся извѣстными птицами, раздѣльнополые цвѣты, требующіе для опыленія содѣйствія извѣстныхъ насѣкомыхъ — было бы точно такъ-же нелѣпо объяснять строеніе этого паразита и его соотношенія съ нѣкоторыми весьма различными органическими существами, дѣйствіемъ внѣшнихъ условій, или привычки, или произвола самого растенія.
Поэтому, для насъ въ высшей степени важно разъясненіе способовъ, которыми производится видоизмѣненіе и взаимное приспособленіе органическихъ существъ. Въ началѣ моихъ изслѣдованій, мнѣ казалось, что тщательное изученіе домашнихъ животныхъ и растеній, разводимыхъ человѣкомъ, всего скорѣе можетъ повести къ разрѣшенію этого темнаго вопроса. И я не ошибся: въ этомъ, и въ многихъ другихъ затруднительныхъ случаяхъ, я постоянно находилъ, что наши свѣденія объ измѣненіяхъ органическихъ существъ, порабощенныхъ человѣкомъ, при всей ихъ неполнотѣ, снабжаютъ насъ самою вѣрною путеводною нитью. Я осмѣливаюсь выразить мое убѣжденіе въ высокой важности изслѣдованій по этому предмету, хотя ими, по большей части, пренебрегаютъ натуралисты.
По этимъ соображеніямъ, я посвящаю первую главу этого извлеченія измѣненіямъ животныхъ и растеній въ прирученномъ состояніи. Мы тутъ увидимъ, что наслѣдственное измѣненіе въ значительныхъ размѣрахъ — по-крайней-мѣрѣ возможно, и, что быть можетъ еще важнѣе, мы увидимъ, какъ велика власть человѣка въ накопленіи, черезъ подборъ родичей, послѣдовательныхъ, хотя бы и легкихъ измѣненій.
За тѣмъ, я перейду къ измѣнчивости видовъ при условіяхъ естественныхъ; но, къ сожалѣнію, буду принужденъ изложить этотъ предметъ слишкомъ кратко, потому что полное изложеніе потребовало бы приведенія длинныхъ списковъ фактовъ. Мы, однакоже, разберемъ при этомъ условія, наиболѣе выгодныя для измѣненія видовъ. Въ слѣдующей главѣ будетъ рѣчь о борьбѣ за существованіе между всѣми органическими существами, населяющими землю, — борьбѣ, необходимо вытекающей изъ ихъ размноженія въ геометрической прогрессіи. Это ученіе Мальтуса, приложенное ко всему растительному и животному царству. Такъ какъ рождается гораздо болѣе особей каждаго вида, чѣмъ сколько можетъ ихъ выжить, такъ какъ, слѣдовательно, безпрестанно повторяется между ними борьба за существованіе, то по этому всякое существо, если оно измѣнится, хоть въ самой незначительной мѣрѣ, но способомъ, для себя выгоднымъ, подъ сложнымъ и подчасъ измѣнчивымъ вліяніемъ жизненныхъ условій, тѣмъ самымъ пріобрѣтаетъ шансы на сохраненіе, тѣмъ самымъ становится естественно-избраннымъ. По могучему закону наслѣдственности, всякая избранная разновидность будетъ стремиться къ сохраненію своей новой, видоизмѣненной формы.
Это основное начало естественнаго избранія или подбора родичей будетъ разобрано съ нѣкоторою подробностію въ четвертой главѣ; мы тутъ увидимъ, почему естественный подборъ почти необходимо обусловливаетъ вымираніе многихъ, менѣе совершенныхъ жизненныхъ формъ, и по этому ведетъ къ расхожденію признаковъ. Въ слѣдующей главѣ, я разберу сложные и мало извѣстные законы измѣнчивости и соотношеній развитія. Въ четырехъ слѣдующихъ главахъ, я укажу на самыя явныя и важныя трудности, которыя представляетъ моя теорія, а именно: на загадочность переходовъ, или на трудность объяснить себѣ, какимъ способомъ простой организмъ или простой органъ можетъ усовершенствоваться и превратиться въ организмъ высоко-развитый или въ органъ многосложнаго строенія; во-вторыхъ, на вопросъ объ инстинктѣ, или объ умственныхъ способностяхъ животныхъ; въ-третьихъ, на вопросъ о помѣсяхъ или о плодовитости разновидностей и безплодіи видовъ при скрещиваніи; и въ-четвертыхъ, на неполноту доступныхъ намъ геологическихъ свидѣтельствъ. Въ слѣдующей главѣ, будетъ рѣчь о геологической послѣдовательности въ появленіи органическихъ существъ на землѣ; въ одиннадцатой и двѣнадцатой — объ ихъ географическомъ распредѣленіи; въ тринадцатой — объ ихъ классификаціи или взаимномъ сродствѣ, какъ въ возрастѣ полнаго развитія, такъ и въ зародышномъ возрастѣ. Въ послѣдней главѣ я вкратцѣ возвращусь къ главнымъ пунктамъ, затронутымъ въ этомъ сочиненіи, и присовокуплю нѣсколько заключительныхъ замѣтокъ.
Нечего удивляться тому, что въ вопросѣ о происхожденіи видовъ и разновидностей до-сихъ-поръ остается для насъ такъ много темнаго. Сто̀итъ только вспомнить наше глубокое невѣденіе относительно взаимныхъ соотношеній всѣхъ организмовъ, живущихъ вокругъ насъ. Кто возьмется объяснить, почему одинъ видъ распространенъ широко и многочисленъ, между-тѣмъ какъ другой, близкій къ нему видъ имѣетъ ограниченную область распространенія, да и въ ней рѣдокъ? Однакожь эти обстоятельства въ высшей степени важны. Ими опредѣляется въ настоящемъ благоденствіе, и, какъ я думаю, усовершенствованіе въ будущемъ каждаго изъ живыхъ существъ, населяющихъ землю. Еще менѣе знаемъ мы о взаимныхъ соотношеніяхъ безчисленныхъ жителей нашей планеты впродолженіе долгаго ряда геологическихъ вѣковъ. Хотя многое остается темнымъ, и долго еще останется таковымъ, я не могу, послѣ самаго обдуманнаго и безпристрастнаго обсужденія вопроса, на какое я способенъ, сомнѣваться въ томъ, что взглядъ большинства натуралистовъ, который прежде былъ и моимъ взглядомъ — а именно, что каждый видъ созданъ независимо отъ другаго — что этотъ взглядъ ошибоченъ. Я вполнѣ убѣжденъ, что виды измѣнчивы, что виды, принадлежащіе къ одному такъ называемому роду, въ прямой линіи произошли отъ одного, по большей части, уже вымершаго вида, точно такъ-же, какъ признанныя разновидности одного вида произошли отъ этого вида. Далѣе, я убѣжденъ, что естественный подборъ родичей былъ главнымъ, но не единственнымъ дѣятелемъ этихъ видоизмѣненій.
Причины измѣнчивости — Дѣйствіе привычки — Соотношенія въ развитіи — Наслѣдственность признаковъ — Характеръ прирученныхъ разновидностей — Трудности различенія между разновидностями и видами — Происхожденіе прирученныхъ разновидностей отъ одного или нѣсколькихъ видовъ — Домашніе голуби, ихъ разнообразіе и ихъ происхожденіе — Начало выбора родичей, приложенное издревле; его результаты — Выборъ методическій и безсознательный — Неизвѣстность происхожденія нашихъ домашнихъ растеній и животныхъ — Обстоятельства, способствующія человѣку при выборѣ родичей.
Если мы всмотримся въ отдѣльныхъ представителей какой-нибудь разновидности или породы нашихъ давно прирученныхъ растеній и животныхъ, то прежде всего поразитъ насъ то обстоятельство, что они вообще болѣе разнятся между собою, чѣмъ отдѣльные представители какого-нибудь вида или разновидности, развивающейся въ условіяхъ природныхъ. Если мы подумаемъ объ огромномъ разнообразіи животныхъ и растеній, которыя были приручены, и которыя измѣнялись въ теченіи временъ при столь различныхъ условіяхъ климата и ухода, мы, кажется, въ правѣ заключить, что эта значительная измѣнчивость просто зависитъ отъ того, что наши домашнія растенія и животныя воспитываются при жизненныхъ условіяхъ иныхъ и менѣе однообразныхъ, чѣмъ тѣ, при которыхъ жили въ естественномъ состояніи ихъ предки. Я думаю, что есть доля вѣроятія и въ пользу воззрѣнія Андрью Найта, и что эта измѣнчивость отчасти находится въ связи съ избыткомъ пищи. Ясно, повидимому, что органическія существа въ теченіи нѣсколькихъ поколѣній должны подвергаться новымъ условіямъ жизни, для того, чтобы совершилось въ нихъ замѣтное измѣненіе; и что организмъ, разъ начавши измѣняться, обыкновенно продолжаетъ измѣняться въ теченіи многихъ поколѣній. Не извѣстно ни одного случая, въ которомъ существо измѣнчивое перестало бы измѣняться по прирученіи. Самыя древнія изъ нашихъ хозяйственныхъ растеній, какъ напримѣръ пшеница, до-сихъ-поръ часто производятъ новыя разновидности: самыя древнія изъ нашихъ домашнихъ животныхъ до-сихъ-поръ способны быстро измѣняться и совершенствоваться.
Много спорили о томъ, въ какую пору жизни преимущественно дѣйствуютъ причины измѣнчивости, какія бы онѣ ни были, въ ранній ли или поздній періодъ развитія зародыша, или въ моментъ зачатія. Опыты Жоффруа Сентъ-Илера доказываютъ, что вліяніе неестественныхъ условій на зародышъ производитъ уродливости, и между уродливостями и уклоненіями нельзя провести рѣзкой границы. Но я сильно склоняюсь къ предположенію, что всего чаще причина измѣнчивости заключается въ пораженіи мужскаго и женскаго половаго элемента, предшествовавшемъ зачатію. Многія причины заставляютъ меня держаться этого мнѣнія; но главная изъ нихъ есть — замѣчательное дѣйствіе, которое производитъ прирученіе и лишеніе свободы на отправленія половой системы; эта система повидимому болѣе, чѣмъ какая либо другая часть организма, находится въ зависимости отъ каждаго измѣненія въ жизненныхъ условіяхъ. Ничего нѣтъ легче, какъ приручить животное, но какъ трудно добиться, чтобы оно обильно плодилось въ неволѣ, даже въ тѣхъ случаяхъ, когда происходитъ сближеніе между самцомъ и самкою. Сколько животныхъ вовсе не плодятся, какъ долго бы ихъ не держали въ плѣну, даже самомъ просторномъ, и хотя бы это было въ самой ихъ родинѣ. Это обыкновенно приписываютъ порчѣ инстинкта; но сколькія изъ разводимыхъ нами растеній развиваются съ крайнею роскошью, но лишь изрѣдка приносятъ сѣмяна, или вовсе ихъ не приносятъ! Въ немногихъ подобныхъ случаяхъ оказалось, что самыя ничтожныя измѣненія въ уходѣ, напр. нѣсколько болѣе или менѣе поливки въ извѣстный періодъ развитія, опредѣляютъ развитіе или неразвитіе сѣмянъ. Я не могу сообщить тутъ многочисленныхъ подробностей, собранныхъ мною объ этомъ интересномъ предметѣ; но, чтобы показать, какъ странны законы, управляющіе размноженіемъ животныхъ, лишенныхъ свободы, упомяну о томъ, что хищные звѣри, даже изъ тропическихъ странъ, легко размножаются въ плѣну въ Англіи, за исключеніемъ животныхъ изъ семейства медвѣдей, между тѣмъ, какъ хищныя птицы, за самыми рѣдкими исключеніями, не кладутъ яицъ, способныхъ къ развитію. Многія экзотическія растенія производятъ пыльцу совершенно негодную, точь-въ-точь, какъ самыя безплодныя помѣси. Видя, съ одной стороны, прирученныя животныя и растенія, часто даже слабыя и болѣзненныя, однако легко размножающіяся въ неволѣ, а съ другой стороны особи, въ молодости выведенныя изъ естественной обстановки, вполнѣ прирученныя, долговѣчныя и здоровыя (чему я могъ бы привести многочисленные примѣры), но притомъ съ половою системою по неизвѣстнымъ причинамъ пораженною до того, что она вовсе не дѣйствуетъ, мы не должны удивляться, что эта система у животныхъ, лишенныхъ свободы, часто дѣйствуетъ не совершенно правильно, и производитъ потомство, не вполнѣ схожее съ родичами.
Часто говорятъ, что безплодіе есть главное зло, съ которымъ приходится бороться садоводству; но, по вышеизложенному взгляду, мы обязаны измѣнчивостію тѣмъ-же причинамъ, которыя производятъ безплодіе; а измѣнчивость есть источникъ самыхъ лучшихъ произведеній нашихъ садовъ. Я долженъ прибавить, что точно такъ-же, какъ нѣкоторые организмы легко размножаются при самыхъ неестественныхъ условіяхъ (напримѣръ: прирученные кролики и хорьки), доказывая этимъ, что ихъ половая система не поражена, — такъ точно нѣкоторыя животныя и растенія устаиваютъ противъ прирученія и измѣняются лишь очень незначительно, — едва ли болѣе, чѣмъ въ естественномъ состояніи.
Легко было бы сообщить длинный списокъ «играющихъ растеній» (sporting plants); подъ этимъ выраженіемъ садовники разумѣютъ отдѣльную почку или отпрыскъ, внезапно принимающій характеръ новый, нерѣдко очень отличный отъ характера произведшаго его растенія. Эти отпрыски можно размножать посредствомъ прививки, и т. д., а иногда и посредствомъ сѣмянъ. Такія игры чрезвычайно рѣдки у дикорастущихъ растеній, но далеко не рѣдки у растеній, разводимыхъ искусственно, и въ этомъ случаѣ мы видимъ, что уходъ за растеніемъ повліялъ на почку или отпрыскъ, а не на яички или пыльцу. Но многіе физіологи держатся мнѣнія, что нѣтъ существеннаго различія между почкою и яичкомъ въ самую раннюю пору ихъ развитія, такъ-что въ сущности, эти случаи подтверждаютъ мое мнѣніе, по которому измѣнчивость въ обширной мѣрѣ можетъ-быть приведена въ соотношеніе съ уходомъ за родичемъ до акта зачатія. Какъ-бы-то ни было, эти случаи доказываютъ, что измѣнчивость не связана необходимо, какъ предполагаютъ нѣкоторые авторы, съ актомъ зачатія.
Сѣянки изъ одного плода, и дѣтеныши одного помета иногда значительно разнятся между собою, хотя и дѣтеныши и родичи, какъ справедливо замѣтилъ Мюллеръ, повидимому, были подвержены одинаковымъ жизненнымъ условіяхъ, и это доказываетъ, какъ маловажно прямое дѣйствіе жизненныхъ условій въ сравненіи съ законами воспроизведенія, развитія и наслѣдственности; потому-что еслибы условія жизни дѣйствовали прямо, то всѣ дѣтеныши измѣнялись бы не иначе, какъ одинаково. Опредѣлить, насколько, въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ, мы должны приписывать данное уклоненіе прямому дѣйствію теплоты, свѣта, пищи, и т. д., чрезвычайно трудно: по моему мнѣнію, эти вліянія оказываютъ очень мало прямаго дѣйствія на животныхъ — нѣсколько болѣе, повидимому, на растенія. Съ этой точки зрѣнія, недавніе эксперименты г-на Бокмена надъ растеніями имѣютъ большую цѣну. Когда всѣ, или почти всѣ особи, подверженныя извѣстнымъ условіямъ, поражаются ими одинаково, измѣненія на первый взглядъ кажутся прямымъ слѣдствіемъ этихъ условій; но въ нѣкоторыхъ случаяхъ можно убѣдиться, что совершенно противуположныя условія производятъ подобныя измѣненія въ строеніи. Тѣмъ не менѣе нѣкоторая, слабая степень измѣненія можетъ, я полагаю, быть приписана прямому дѣйствію жизненныхъ условій — какъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ увеличеніе въ объемѣ отъ избытка пищи, измѣненіе въ цвѣтѣ отъ пищи особаго рода, или отъ дѣйствія свѣта, и быть-можетъ степень густоты мѣха отъ вліянія климата.
Привычка также имѣетъ рѣшительное вліяніе: примѣромъ можетъ служить время цвѣтенія растеній, перенесенныхъ изъ одного климата въ другой. На животныхъ это вліяніе еще значительнѣе: у домашней утки, напримѣръ, я нашелъ, что кости крыла вѣсятъ менѣе, а кости ноги болѣе относительно вѣса всего скелета, чѣмъ у дикой утки, и я полагаю, что это уклоненіе прямо можно приписать тому обстоятельству, что домашняя утка ходитъ болѣе, а летаетъ менѣе, чѣмъ ея дикій родичъ. Значительное и наслѣдственное развитіе вымени у коровъ и козъ въ странахъ, гдѣ ихъ правильно доятъ, при сравненіи съ состояніемъ этихъ органовъ въ другихъ странахъ, представляетъ намъ другой примѣръ дѣйствій привычки. Нельзя назвать ни одного домашняго животнаго, которое въ какой-нибудь странѣ не имѣло бы висячихъ ушей; и мнѣніе, высказанное нѣкоторыми авторами о томъ, что обвислость зависитъ отъ неупотребленія ушныхъ мышецъ, вслѣдствіе того, что животное рѣдко подвергается испугу и опасности, — повидимому справедливо.
Есть много законовъ, управляющихъ уклоненіями; изъ нихъ нѣкоторые, хотя и невполнѣ ясно, уже обрисовываются передъ нами, и мы впослѣдствіи вкратцѣ укажемъ на нихъ. Но тутъ я коснусь только того, что можно назвать «соотношеніями развитія». Всякое измѣненіе въ зародышѣ или въ личинкѣ почти неизбѣжно влечетъ за собою измѣненія въ взросломъ животномъ. Въ уродливостяхъ соотношенія между совершенно отдѣльными органами очень любопытны: много относящихся сюда случаевъ сообщены въ большомъ сочиненіи Изидора Жоффруа Сент-Илера объ этомъ предметѣ. Заводчики убѣждены, что при длинныхъ оконечностяхъ всегда удлинена и голова. Нѣкоторыя подобныя совпаденія кажутся почти фантастическими: такъ коты съ голубыми глазами постоянно глухи. Окраска и особенности въ тѣлосложеніи идутъ рядомъ, чему можно было-бы привести еще много замѣчательныхъ примѣровъ, почерпнутыхъ, какъ изъ растительнаго, такъ и изъ животнаго царства. Изъ фактовъ, собранныхъ Гейзингеромъ, явствуетъ, что нѣкоторые яды иначе дѣйствуютъ на овецъ и свиней бѣлыхъ, чѣмъ на особи цвѣтныя. Безшерстыя собаки имѣютъ невполнѣ развитые зубы; длинноволосыя и жестковолосыя животныя, какъ увѣряютъ, нерѣдко имѣютъ очень длинные или лишніе рога; голуби съ оперенными лапами имѣютъ перепонку между наружными пальцами; голуби съ короткимъ клювомъ имѣютъ маленькія ножки, а голуби съ длиннымъ клювомъ — большія. Поэтому, если человѣкъ постоянно выбираетъ и черезъ это усиливаетъ, какую-нибудь особенность, онъ почти навѣрное при этомъ безсознательно видоизмѣняетъ и другія части организма, въ силу таинственнаго закона соотношеній развитія.
Послѣдствія многочисленныхъ, совершенно неизвѣстныхъ, или неопредѣленно рисующихся передъ нами законовъ, управляющихъ уклоненіями, безконечно разнообразны и сложны. Стоитъ труда тщательно изучать отдѣльныя изслѣдованія, посвященныя нѣкоторымъ изъ нашихъ издавна-разводимыхъ растеній, каковы гіацинтъ, картофель, даже георгина, и т. д.; приходишь въ изумленіе отъ множества пунктовъ въ строеніи и расположеніи частей, въ которыхъ слегка расходятся между собою разновидности и ихъ многочисленные оттѣнки. Вся организація этихъ растеній словно сдѣлалась мягкою, какъ воскъ, и расположенною отступать, въ малыхъ размѣрахъ, отъ родительскаго типа.
Для насъ не имѣютъ важности уклоненія, не передающіяся наслѣдственно. Но количество и разнообразіе могущихъ передаваться наслѣдственно уклоненій въ строеніи, какъ малозначительныхъ, такъ и очень важныхъ въ физіологическомъ отношеніи, поистинѣ безконечно. Изслѣдованіе доктора Проспера Люка объ этомъ предметѣ, въ двухъ объемистыхъ томахъ, самое полное и лучшее.
Ни одинъ заводчикъ не сомнѣвается въ силѣ наслѣдственности: «равное производитъ равное», вотъ его основное правило; сомнѣнія на этотъ счетъ высказывались только теоретиками. Когда какое-либо уклоненіе въ строеніи прокидывается часто, и попадается намъ и у родичей, и у ихъ потомства, мы не можемъ отвѣчать за то, чтобы оно не произошло отъ вліянія одной и той же причины на тѣхъ и на другихъ. Но когда между особями, повидимому находящимися въ одинаковыхъ условіяхъ, какое-нибудь чрезвычайно рѣдкое уклоненіе, зависящее отъ очень необыкновеннаго стеченія обстоятельствъ, является у родича — напримѣръ, разъ изъ нѣсколько милліоновъ случаевъ — и это уклоненіе воспроизводится въ потомкѣ, мы уже по закону вѣроятностей должны приписать это воспроизведеніе наслѣдственности. Всякій, конечно, слыхалъ о случаяхъ альбинизма, колючей и волосистой кожи, и т. д., повторяющихся у многихъ членовъ одного и того-же семейства. Если такія странныя и рѣдкія уклоненія наслѣдственны, то тѣмъ болѣе должны мы допустить это относительно уклоненій менѣе странныхъ, болѣе обыкновенныхъ. Быть-можетъ, всего разумнѣе было бы смотрѣть на наслѣдственную передачу всякаго любаго признака, какъ на правило, а на непередачу его, какъ на исключеніе.
Законы, управляющіе наслѣдственностію, намъ совершенно неизвѣстны; никто не можетъ сказать, почему какая-либо особенность въ отдѣльныхъ существахъ одного вида, или видовъ разныхъ, иногда передается наслѣдственно, а иногда не передается; почему потомокъ часто въ извѣстныхъ признакахъ возвращается къ типу дѣда или бабки, или какого либо болѣе отдаленнаго предка; почему какая-нибудь особенность обыкновенно передается однимъ поломъ обоимъ поламъ, или лишь одному полу, и въ такомъ случаѣ часто, хотя непостоянно, полу-родича, представлявшаго эту особенность. Для насъ немаловаженъ фактъ, что особенности, прокидывающіяся у самцовъ нашихъ домашнихъ породъ, часто наслѣдуются исключительно, или по-крайней-мѣрѣ преимущественно, одними самцами. Но болѣе важенъ слѣдующій, какъ мнѣ кажется, очень общій законъ: въ какой періодъ жизни не возникла-бы въ первый разъ особенность, она стремится воспроизводиться у потомства въ возрастъ соотвѣтствующій — лишь иногда раньше. Во многихъ случаяхъ иначе и быть не можетъ: такъ наслѣдственныя особенности въ рогахъ скота могутъ обнаружиться въ потомкахъ лишь тогда, когда они приближаются къ зрѣлому возрасту. Особенности шелковичнаго червя должны проявляться въ соотвѣтствующихъ періодахъ его развитія — въ періодѣ гусеничномъ или личиночномъ. Но наслѣдственныя болѣзни и нѣкоторые другіе факты заставляютъ меня думать, что этотъ законъ имѣетъ приложеніе болѣе обширное, и что даже въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ особенность нисколько не связана съ какимъ либо опредѣленнымъ возрастомъ, она все-таки стремится обнаружиться въ потомкѣ въ тотъ самый возрастъ, въ который она впервые обнаружилась у родича. Я полагаю, что это правило чрезвычайно важно для объясненія ембріологическихъ законовъ. Эти замѣчанія, разумѣется, относятся только къ первому проявленію особенности, а не къ первичной ея причинѣ, которая, быть-можетъ повліяла на яички или на мужской производительный элементъ. Такъ въ ублудкахъ камолой коровы съ длиннорогимъ быкомъ, длина роговъ, хотя и обнаруживающаяся поздно, очевидно зависитъ отъ мужскаго элемента.
Коснувшись возвращенія потомковъ къ типу предковъ, кстати упомяну о положеніи, часто высказываемомъ натуралистами — именно, будто наши домашнія разновидности, когда дичаютъ, постепенно, но неизмѣнно возвращаются къ типу своихъ первоначальныхъ родичей. На этомъ основаніи многіе утверждаютъ, что нельзя прилагать къ видамъ, находящимся въ состояніи естественномъ, заключеній, выведенныхъ изъ нашихъ домашнихъ породъ. Я тщетно старался доискаться фактическихъ основаній, на которыхъ такъ часто и такъ смѣло высказывается вышеприведенное положеніе. Доказать справедливость этого положенія было бы чрезвычайно трудно: мы можемъ сказать съ увѣренностію, что большая часть изъ нашихъ рѣзко-характеризованныхъ домашнихъ разновидностей вовсе не могла бы существовать въ дикомъ состояніи. Во многихъ случаяхъ мы не знаемъ ихъ первоначальныхъ родичей, и поэтому не могли-бы опредѣлить, произошло ли, или нѣтъ, полное возвращеніе къ дикому типу. Для того, чтобы избѣжать послѣдствій скрещиванія, нужно было-бы, чтобы лишь одна разновидность была отпущена на волю. Тѣмъ не менѣе, такъ-какъ наши домашнія разновидности при случаѣ несомнѣнно возвращаются къ нѣкоторымъ изъ признаковъ своихъ прадѣдовскихъ формъ, я считаю вѣроятнымъ, что еслибы намъ удалось пріурочить или разводить въ теченіи многихъ поколѣній отдѣльныя породы, напримѣръ, капусты, на почвѣ очень тощей (въ какомъ случаѣ, впрочемъ, результатъ отчасти могъ бы быть приписанъ прямому дѣйствію тощей почвы) — то онѣ бы въ значительной мѣрѣ, или даже вполнѣ возвратились-бы къ первоначальному, дикорастущему типу. Но съ нашей точки зрѣнія, удача или неудача такого опыта ничего не рѣшаетъ; потому-что самымъ опытомъ измѣнены условія жизни. Еслибъ можно было доказать, что наши домашнія разновидности обнаруживаютъ сильное стремленіе къ такому возвращенію — то-есть къ утратѣ своихъ пріобрѣтенныхъ признаковъ, при неизмѣненныхъ условіяхъ, при соединеніи въ значительныхъ количествахъ, препятствующемъ, въ-слѣдствіе безпрестанныхъ скрещиваній, сохраненію каждаго легкаго уклоненія — тогда, конечно, мы не могли-бы основывать на домашнихъ разновидностяхъ выводовъ, приложимыхъ къ виду. Но въ пользу этого воззрѣнія нельзя привести и тѣни доказательства: утверждать, что мы не можемъ разводить, въ безконечномъ ряду поколѣній, нашихъ вьючныхъ и скаковыхъ лошадей, нашего камолаго и длиннорогаго скота, нашихъ различныхъ породъ домашней птицы, нашихъ овощей — значило бы идти противъ ежедневнаго опыта. Прибавлю тутъ же, что и въ естественномъ состояніи, когда измѣняются условія жизни, по всей вѣроятности происходятъ уклоненія и возвращенія къ прежнимъ типамъ; но естественный подборъ родичей, какъ будетъ объяснено далѣе, опредѣляетъ мѣру, въ которой сохраняются возникшіе такимъ образомъ новые признаки.
Если мы всмотримся въ наслѣдственныя разновидности или породы нашихъ домашнихъ животныхъ и растеній, и сравнимъ ихъ съ близко сродными съ ними видами, мы вообще въ каждой отдѣльной породѣ найдемъ, какъ уже замѣчено выше, менѣе однообразія въ признакахъ, чѣмъ въ истинномъ видѣ. Домашнія породы одного вида, кромѣ того, часто имѣютъ характеръ нѣсколько уродливый; этимъ я хочу сказать, что хоть онѣ вообще отличаются одна отъ другой, и отъ иныхъ видовъ того-же рода лишь маловажными особенностями, онѣ часто однимъ какимъ-нибудь признакомъ отличаются въ степени очень значительной, какъ между собою, такъ и въ-особенности отъ всѣхъ естественныхъ видовъ, которымъ онѣ всего ближе сродни. За этими исключеніями (и за исключеніемъ полной плодовитости при скрещиваніи разновидностей — о чемъ послѣ), домашнія породы одного и того же вида разнятся между собою такимъ-же способомъ — только большею частію въ меньшей мѣрѣ, — какъ разнятся близко-сродные виды одного рода въ естественномъ состояніи. Съ этимъ, я думаю, нельзя не согласиться, ибо едва-ли найдется домашняя порода, которая не была бы признана компетентными судьями за простую разновидность, а другими судьями, столь же компетентными, за потомство отдѣльнаго вида. Еслибы существовало какое-либо рѣзкое отличіе между видомъ и домашнею породою, разногласіе такого рода не повторялось-бы такъ безпрестанно. Часто утверждали, что домашнія породы никогда не расходятся между собою въ признакахъ родовыхъ. Можно было-бы, я думаю, доказать, что это положеніе едва ли основательно: но натуралисты значительно расходятся относительно родоваго значенія признаковъ; всѣ ихъ опредѣленія до-сихъ-поръ имѣютъ характеръ эмпирическій. Сверхъ того, если смотрѣть на происхожденіе вида съ той точки зрѣнія, которую я тотчасъ изложу, мы не имѣемъ права ожидать, что въ нашихъ домашнихъ, искусственныхъ породахъ намъ часто будутъ попадаться родовыя различія.
Когда мы стараемся опредѣлить степень различія въ строеніи между домашними разновидностями одного вида, мы тотчасъ натыкаемся на сомнѣнія, потому-что не знаемъ, произошли-ли онѣ отъ одного, или отъ многихъ видовъ. Этотъ пунктъ, еслибы его можно было разъяснить, былъ-бы очень интересенъ. Еслибы, напримѣръ, можно было доказать, что борзая собака, гончая, такса[1] лягавая и бульдогъ, столь постоянно, какъ намъ извѣстно, передающіе свои признаки потомству, происходятъ отъ одного вида, то такой фактъ сильно поколебалъ-бы нашу вѣру въ неизмѣняемость многихъ естественныхъ видовъ, близко сродныхъ съ собакою, напримѣръ многочисленныхъ лисицъ, обитающихъ въ разныхъ странахъ свѣта. Я, какъ мы тотчасъ увидимъ, не вѣрю тому, чтобы все огромное различіе, отдѣляющее одну отъ другой собачьи породы, развилось въ домашнемъ состояніи; я полагаю, что нѣкоторая, малая доля этого различія зависитъ отъ того, что онѣ происходятъ отъ отдѣльныхъ видовъ. Относительно нѣкоторыхъ другихъ домашнихъ видовъ есть достаточные или даже очень сильные поводы думать, что ихъ породы произошли отъ одного дикаго племени.
Многіе полагаютъ, что человѣкъ избралъ для прирученія животныхъ и растеній, одаренныхъ необыкновеннымъ расположеніемъ къ уклоненіямъ, и необыкновенною способностію приспособляться къ разнымъ климатамъ. Я не спорю, что эти свойства въ значительной мѣрѣ возвышаютъ цѣнность нашихъ домашнихъ животныхъ и растеній; но какая была возможность впервые приручавшему животное дикарю знать, будетъ ли оно производить разновидности въ слѣдующихъ поколѣніяхъ, способно ли оно выносить иной климатъ? Помѣшала-ли прирученію осла или цецарки ихъ малая измѣнчивость, прирученію сѣвернаго оленя и верблюда неспособность перваго выносить жаръ, чувствительность втораго къ холоду? Я не могу сомнѣваться въ томъ, что еслибъ иныя животныя и растенія, въ одинаковомъ количествѣ съ нынѣшними нашими домашними растеніями и животными и принадлежащія къ разнымъ группамъ и мѣстностямъ, были лишены свободы, и еслибъ ихъ заставили плодиться въ неволѣ впродолженіи столькихъ же поколѣній, они среднимъ числомъ уклонились бы настолько отъ первоначальнаго типа, насколько уклонились родичи нашихъ теперешнихъ домашнихъ породъ.
Относительно большей части нашихъ издревле прирученныхъ домашнихъ животныхъ и растеній я не считаю возможнымъ доискаться положительно, произошли-ли они отъ одного, или отъ нѣсколькихъ дикихъ видовъ. Доводъ, на который болѣе всего опираются приверженцы послѣдняго мнѣнія, заключается въ томъ, что самые древніе документы, и въ особенности египетскіе памятники, свидѣтельствуютъ о значительномъ разнообразіи породъ — и что многія изъ этихъ породъ близко схожи, быть-можетъ тождественны съ породами, существующими понынѣ. Еслибъ даже этотъ послѣдній фактъ оказался строго достовѣрнымъ (а мнѣ онъ не кажется таковымъ) — что̀ онъ доказываетъ, кромѣ того, что нѣкоторыя изъ нашихъ домашнихъ породъ возникли тамъ, какихъ-нибудь четыре или пять тысячъ лѣтъ тому назадъ? Но изслѣдованія мистера Горнера сдѣлали въ нѣкоторой степени вѣроятнымъ, что люди, достаточно развитые, чтобъ обжигать горшки, существовали четырнадцать или пятнадцать тысячъ лѣтъ тому назадъ, а кто возьмется рѣшить, сколько вѣковъ до этихъ далекихъ временъ могли существовать въ Египтѣ дикари, подобные жителямъ Австраліи и Огненной земли, у которыхъ есть полу-прирученныя собаки?
Весь этотъ вопросъ долженъ, я полагаю, оставаться нерѣшеннымъ. Тѣмъ не менѣе, не вдаваясь тутъ въ подробности, не могу не выразить мнѣнія, что, по географическимъ и инымъ соображеніямъ, происхожденіе нашихъ домашнихъ собакъ отъ нѣсколькихъ дикихъ видовъ въ высшей степени вѣроятно. Мы знаемъ, что дикари большіе охотники до прирученія животныхъ. Трудно себѣ представить, чтобы съ появленія человѣка на землѣ одомашнился лишь одинъ видъ обширнаго рода собакъ, распредѣленнаго въ дикомъ состояніи по всей поверхности земнаго шара. Относительно овецъ и козъ, я не могъ придти ни къ какому опредѣленному мнѣнію. На основаніи фактовъ, сообщенныхъ мнѣ мистеромъ Блейтомъ относительно нравовъ, голоса, тѣлосложенія и т. д. индійскаго горбатаго скота, мнѣ думается, что онъ произошелъ отъ иныхъ родичей, чѣмъ нашъ европейскій скотъ; и многіе компетентные судьи полагаютъ, что и этотъ послѣдній происходитъ отъ нѣсколькихъ дикихъ видовъ. Что касается до лошадей, то я, по причинамъ, которыхъ здѣсь приводить не мѣсто, склоняюсь, въ противуположность многимъ писателямъ, къ мнѣнію, что всѣ ихъ породы произошли отъ одного дикаго вида. Мистеръ Блейтъ, мнѣніе котораго, по богатству и разнообразію его свѣденій, для меня особенно цѣнно, полагаетъ, что всѣ породы куръ произошли отъ обыкновенной дикой индійской курицы (Gallus bankiva). Что̀-же до утокъ и кроликовъ, представляющихъ намъ породы очень различнаго строенія, то я не сомнѣваюсь, что онѣ всѣ произошли отъ обыкновенной дикой утки и обыкновеннаго дикаго кролика.
Ученіе о происхожденіи каждой изъ нашихъ домашнихъ породъ отъ нѣсколькихъ дикихъ видовъ было доведено нѣкоторыми писателями до нелѣпыхъ крайностей. Они полагаютъ, что всякая постоянная порода, какъ-бы ни были ничтожны ея отличительные признаки, имѣла своихъ отдѣльныхъ дикихъ родичей. Въ такомъ случаѣ, въ одной Европѣ должны были существовать по-крайней-мѣрѣ дюжина видовъ дикаго рогатаго скота, столько же видовъ овецъ, и нѣсколько видовъ козъ. Нашелся даже писатель, который полагаетъ, что въ Великобританіи было одиннадцать, исключительно ей свойственныхъ видовъ овецъ! Если мы вспомнимъ, что въ Великобританіи едва-ли найдется одно, исключительно ей свойственное млекопитающее, что во Франціи лишь мало такихъ, которые не встрѣчались бы и въ Германіи, и наоборотъ, что то же можно сказать объ Испаніи, Венгріи, и т. д.; но что каждая изъ этихъ странъ представляетъ нѣсколько особыхъ породъ рогатаго скота, овецъ, и т. д., то мы должны признать, что многія домашнія породы возникли въ Европѣ. Да откуда имъ взяться въ странахъ, не представляющихъ намъ количества дикихъ видовъ, соотвѣтствующаго количеству этихъ породъ? Точно тоже и въ Индіи. Даже въ группѣ домашнихъ собакъ, происхожденіе которой отъ нѣсколькихъ дикихъ видовъ я вполнѣ допускаю, я не могу не принять значительнаго количества наслѣдственно упрочившихся отступленій. Кто можетъ предполагать, чтобы животныя, близко схожія съ италіанскою борзою собакою, съ гончею, съ бульдогомъ, или съ мальбрукомъ[2], столь не схожими со всѣми дикими канидами — когда-нибудь могли существовать въ дикомъ, естественномъ состояніи? Часто была высказываема мысль, что всѣ наши собачьи породы произошли отъ скрещиванія между немногими естественными видами; но скрещиваніе производитъ лишь формы въ нѣкоторой степени среднія между формами родичей; и если мы захотимъ объяснить этимъ путемъ существованіе нашихъ домашнихъ породъ, мы должны допустить прежнее существованіе, въ дикомъ состояніи, самыхъ крайнихъ формъ, каковы италіанская борзая, мордашка, и т. д. Сверхъ того, возможность производить новыя породы черезъ скрещиваніе заключена въ очень тѣсныя границы. Нѣтъ сомнѣнія, что порода можетъ быть видоизмѣнена при содѣйствіи скрещиванія, если мы притомъ будемъ тщательно выбирать тѣ происшедшія отъ него особи, которыя представляютъ опредѣленный признакъ; но я сомнѣваюсь, чтобы можно было добиться породы, приблизительно средней между двумя рѣзко различными породами или видами. Сэръ Дж. Сибрайтъ производилъ опыты съ цѣлью произвести такія среднія породы, и эти опыты не удались. Приплодъ отъ перваго скрещиванія бываетъ достаточно, иногда даже поразительно однообразенъ (въ чемъ я убѣдился относительно голубей) и дѣло, повидимому, идетъ на ладъ. Но когда мы станемъ скрещивать этихъ ублудковъ въ теченіи нѣсколькихъ поколѣній, все ихъ потомство едва-ли представитъ намъ двѣ особи, схожія между собою, и крайняя трудность, или точнѣе неисполнимость задачи обнаружится сама собою. Нѣтъ сомнѣнія, что порода, средняя между двумя очень различными породами, можетъ быть создана развѣ при необыкновенномъ стараніи и по долго повторенномъ подборѣ родичей; мнѣ не извѣстно указаній ни на одну постоянную породу, произведенную этимъ путемъ.
О породахъ домашнихъ голубей. Полагая, что, при обсужденіи подобныхъ вопросовъ, всего лучше начинать съ изученія какой-нибудь отдѣльной группы, я, по зрѣломъ размышленіи, обратился къ домашнимъ голубямъ. Я разводилъ всѣ породы, которыя мнѣ удалось добыть куплею или инымъ путемъ, и мнѣ были сообщены шкурки изъ разныхъ краевъ свѣта, между прочимъ изъ Индіи, мистеромъ Элліотомъ, и изъ Персіи, мистеромъ Моррейемъ. Существуетъ не мало изслѣдованій, на разныхъ языкахъ, о голубяхъ, и нѣкоторыя изъ нихъ очень важны по своей давности. Я вошелъ въ сношенія со многими изъ первыхъ охотниковъ по этой части, и два изъ лондонскихъ голубиныхъ клубовъ приняли меня въ число своихъ членовъ. Разнообразіе голубиныхъ породъ изумительно. Сравните англійскаго чистаго голубя[3] съ турманомъ[4] обратите вниманіе на различіе ихъ клювовъ, влекущее за собою соотвѣтствующія различія въ черепѣ. Чистый голубь, въ особенности самецъ, также замѣчателенъ по удивительному развитію мясистыхъ отростковъ на головѣ, причемъ у него значительно удлинены вѣки, очень разширены наружныя отверстія ноздрей и чрезвычайно широко раскрывается клювъ. У коротколобаго турмана клювъ по очертанію очень схожъ съ клювомъ зяблика, а обыкновенный турманъ отличается странною и передающеюся наслѣдственно привычкою летать густою стаею на значительной высотѣ и кувыркаться на воздухѣ. Гонный голубь[5] крупная птица, съ длиннымъ, массивнымъ клювомъ и большими ногами. Нѣкоторыя породы гоннаго голубя отличаются длинною шеею, другія длинными крыльями и хвостами, третьи хвостами необыкновенно короткими. Египетскій голубь сродни чистому, но вмѣсто очень длиннаго клюва, имѣетъ клювъ очень короткій и широкій. У дутыша[6] все тѣло очень удлинено, и его громадно развитый зобъ, который онъ любитъ надувать, придаетъ ему странный, даже комическій видъ. У голубя изъ породы, называемой англичанами turbit, клювъ очень короткій и коническій, а на груди рядъ перьевъ загнутыхъ къ верху; онъ имѣетъ привычку безпрестанно вздувать слегка верхнюю часть пищепріемника. У хозырнаго голубя[7] перья на затылкѣ загнуты впередъ до того, что они образуютъ капюшонъ, и у него сравнительно очень длинныя крылья и хвостовыя перья. Трубачъ и хохотунъ[8] получили свои имена отъ того, что ихъ голосъ рѣзко отличается отъ голоса прочихъ породъ. У трубастаго голубя[9] въ хвостѣ тридцать или даже сорокъ перьевъ, вмѣсто двѣнадцати или четырнадцати, числа нормальнаго для всего обширнаго семейства голубиныхъ; и эти перья распущены и приподняты до того, что у хорошихъ птицъ они почти касаются головы. Масляная желѣза почти исчезла. Можно было-бы упомянуть еще о многихъ, менѣе рѣзкихъ породахъ.
Обратимся къ костяку. Развитіе личныхъ костей въ длину и ширину и ихъ изгибы чрезвычайно разнообразны въ разныхъ породахъ. Форма, длина и ширина отростка нижней челюсти также измѣнчивы въ замѣчательной степени. Количество хвостовыхъ и крестцовыхъ позвонковъ непостоянно; точно такъ-же количество реберъ, ихъ относительная ширина и присутствіе на нихъ отростковъ, форма и величина отверстій въ грудной кости въ высшей степени измѣнчивы; точно такъ-же степень расхожденія двухъ дужекъ. Относительная ширина отверстія пасти, относительная длина вѣкъ, ноздревыхъ отверстій, языка, (не всегда вполнѣ соразмѣрная съ длиною клюва), величина зоба и верхней части пищепріемника; развитіе или абортъ масляной желѣзы; количество первичныхъ перьевъ хвоста и крыла; относительная длина ноги и ступни; количество щитиковъ на пальцахъ — всѣ эти элементы тѣлостроенія измѣнчивы. Періодъ, въ который голубь вполнѣ оперяется, непостояненъ, какъ и состояніе пуха, съ которымъ молодые птички вылупляются изъ яйца. Форма и величина яицъ измѣнчивы. Способъ летанія представляетъ замѣчательныя различія — точно такъ же, въ нѣкоторыхъ породахъ, голосъ и нравъ. Наконецъ, въ нѣкоторыхъ породахъ обозначилось небольшое различіе между самцами и самками.
Словомъ, можно было бы подобрать по-крайней-мѣрѣ дюжину такихъ голубей, которыхъ каждый орнитологъ, еслибъ онъ почиталъ ихъ за дикихъ птицъ, отнесъ-бы къ столькимъ же различнымъ видамъ. Болѣе того, я не думаю, чтобы какой-нибудь орнитологъ отнесъ англійскаго чистаго голубя, гоннаго, египетскаго, дутыша и трубастаго голубя къ одному роду, тѣмъ болѣе, что каждая изъ этихъ породъ представляетъ нѣсколько подъ-породъ, сохраняющихся наслѣдственно, которыхъ онъ могъ-бы счесть за виды. Какъ ни велики различія между голубиными породами, я вполнѣ убѣжденъ, что общепринятое естествоиспытателями мнѣніе справедливо, и что всѣ онѣ происходятъ отъ сизаго голубя (Columba livia), понимая подъ этимъ названіемъ нѣсколько мѣстныхъ породъ или подъвидовъ, разнящихся между собою лишь въ маловажныхъ признакахъ. Такъ-какъ многія изъ причинъ, приведшихъ меня къ этому убѣжденію, приложимы и къ другимъ случаямъ, я вкратцѣ изложу ихъ тутъ. Если всѣ эти породы не-разновидности и не произошли отъ сизаго голубя, онѣ должны были произойдти отъ по-крайней-мѣрѣ семи или осьми дикихъ видовъ; потому что невозможно было-бы произвести настоящее количество домашнихъ породъ скрещиваніемъ меньшаго числа дикихъ родичей. Какъ, напримѣръ, произвести дутыша, еслибъ одинъ изъ родичей не былъ одаренъ характеристическимъ громаднымъ зобомъ? Предполагаемые дикій родичи должны были всѣ быть горными голубями, т. е. голубями, не вьющими гнѣзда на деревьяхъ и не охотно садящимися на нихъ. Но кромѣ Columba livia, съ ея мѣстными подъ-видами, извѣстны намъ лишь два или три вида горныхъ голубей; и они не представляютъ ни одного изъ признаковъ нашихъ домашнихъ породъ. Слѣдовательно, предполагаемые дикіе родичи либо должны еще существовать въ странахъ, гдѣ они первоначально были приручены, и оставаться неизвѣстными орнитологамъ; а это, принимая въ соображеніе ихъ ростъ, ихъ нравы, ихъ признаки, въ высшей степени невѣроятно; либо они вымерли. Но птицъ, гнѣздящихся надъ пропастями и летающихъ хорошо, истребить не такъ легко; и обыкновенный горный голубь, имѣющій тѣ же нравы, какъ и домашній голубь, не былъ истребленъ даже на многихъ изъ мелкихъ британскихъ острововъ, и на берегахъ Средиземнаго моря. Поэтому предполагаемое истребленіе столькихъ видовъ, имѣющихъ нравы одинаковые съ нравами горнаго голубя, кажется мнѣ слишкомъ смѣлою гипотезою. Сверхъ того, всѣ вышепомянутыя домашнія породы были перенесены во всѣ части свѣта, слѣдовательно нѣкоторыя изъ нихъ должны были попасть обратно въ свою родину; но ни одна изъ нихъ не одичала, хотя полевой голубь[10], который есть едва измѣненная Columba livia, и одичалъ во многихъ мѣстностяхъ. Съ другой стороны, всѣ новѣйшіе опыты доказали, что чрезвычайно трудно довести дикое животное до того, чтобы оно обильно плодилось въ неволѣ, а допуская происхожденіе нашихъ голубей отъ нѣсколькихъ видовъ, мы должны допустить, что по-крайней-мѣрѣ шесть, семь или восемь видовъ были въ древнѣйшія времена, полуобразованными людьми приручены до того, что стали совершенно плодовитыми въ неволѣ.
Доводъ, какъ мнѣ кажется, очень важный и приложимый ко многимъ другимъ случаямъ, заключается въ томъ, что вышеупомянутыя породы, хотя и схожія, вообще, по тѣлосложенію, нравамъ, голосу, окраскѣ и въ многихъ чертахъ строенія, съ дикимъ сизымъ голубемъ, въ нѣкоторыхъ чертахъ строенія представляютъ разительныя ненормальности. Напрасно стали-бы мы искать во всемъ обширномъ семействѣ голубиныхъ такого клюва, какъ у англійскаго чистаго голубя, такихъ загнутыхъ перьевъ, какъ у хозырнаго; такого зоба, какъ у дутыша; такихъ хвостовыхъ перьевъ, какъ у трубастаго голубя. Слѣдовательно, мы должны предположить, не только что полуобразованные люди успѣли совершенно приручить нѣсколько видовъ, но что они съ намѣреніемъ или случайно выбрали необыкновенно уклонные виды, и далѣе, что именно эти виды съ тѣхъ поръ угасли или сдѣлались неизвѣстными. Соединеніе такихъ странныхъ случаевъ кажется мнѣ въ высшей степени невѣроятнымъ.
Нѣкоторые факты, относящіеся къ окраскѣ голубей, заслуживаютъ вниманія. Columba livia сѣроголубаго цвѣта, съ бѣлою поясницей) (индійскій подвидъ, C. intermedia Strickland, съ голубоватою). Кончики хвостовыхъ перьевъ черные, основаніе крайнихъ перьевъ окаймлено снаружи бѣлою полоскою; крылья съ двумя черными полосами, у нѣкоторыхъ полудомашнихъ породъ и у нѣкоторыхъ породъ, повидимому совершенно дикихъ, кромѣ того черныя крапинки на крыльяхъ. Всѣ эти признаки не соединены ни въ одномъ другомъ видѣ всего семейства.
И что̀ же? Въ каждой изъ домашнихъ породъ, самой чистой крови, всѣ упомянутые признаки, не исключая бѣлой каемки на крайнихъ перьяхъ хвоста, иногда являются всѣ вмѣстѣ. Сверхъ того, при скрещиваніи между двумя голубями разныхъ породъ, не голубыми, и не представляющими ни одного изъ упомянутыхъ признаковъ, въ приплодѣ не рѣдко внезапно прокидываются эти признаки; напримѣръ, я случилъ нѣсколько чисто бѣлыхъ трубастыхъ голубей съ чисто черными египетскими голубями и отъ нихъ произошли птицы въ черныхъ и коричневыхъ пятнахъ; ихъ я снова скрестилъ между собою, и одинъ изъ внуковъ чисто бѣлаго трубастаго и чисто чернаго египетскаго голубя оказался столь же чисто голубымъ, съ такою же бѣлою поясницею, двойною черною полосою на крыльяхъ, и хвостовыми перьями съ черными кончиками и бѣлою каемкою, какъ любой дикій голубь. Этотъ фактъ становится понятнымъ, на основаніи извѣстнаго возвращенія къ прадѣдовскому типу, если всѣ домашнія породы происходятъ отъ сизаго голубя. Но если мы отвергаемъ такое происхожденіе, мы должны сдѣлать одно изъ двухъ слѣдующихъ, въ высшей степени невѣроятныхъ, предположеній. Либо мы должны предположить, что всѣ воображаемые дикіе родичи домашняго голубя были окрашены и расписаны, какъ сизый голубь (между-тѣмъ, какъ ни одинъ изъ другихъ существующихъ видовъ такъ не окрашенъ и не расписанъ), такъ что въ каждой отдѣльной породѣ могло-бы быть расположеніе возвращаться къ одной и той же окраскѣ и распискѣ. Или мы должны предположить, что каждая, даже самая чистая порода, въ теченіе двѣнадцати, или много двадцати поколѣній, хотя разъ смѣшивалась съ сизымъ голубемъ; я говорю въ теченіе двѣнадцати или двадцати поколѣній, потому-что мы не знаемъ фактовъ, указывающихъ на возвращеніе къ типу болѣе отдаленнаго предка. Въ породѣ скрещенной лишь разъ съ другою, отличающеюся отъ нея породою, стремленіе къ возврату, зависящее отъ этого скрещенія, естественно должно уменьшаться, потому-что съ каждымъ поколѣніемъ утрачивается доля чужой крови; но когда не было скрещиванія съ чужою породою, и въ обоихъ родителяхъ есть стремленіе возвращаться къ какому-нибудь признаку, утратившемуся въ одномъ изъ предыдущихъ поколѣній, это стремленіе, напротивъ того, можетъ не ослабляясь передаваться неограниченному ряду поколѣній. Эти два различные случая часто смѣшиваются въ сочиненіяхъ о наслѣдственности.
Наконецъ, помѣси или ублудки между всѣми домашними породами голубей вполнѣ плодовиты. Я утверждаю это на основаніи собственныхъ опытовъ, произведенныхъ надъ самыми отличными между собою породами. Трудно, быть-можетъ невозможно привести хоть одинъ примѣръ совершенно плодовитаго потомства отъ двухъ родителей, несомнѣнно принадлежащихъ къ различнымъ видамъ. Нѣкоторые авторы полагаютъ, что долгое пребываніе въ домашнемъ состояніи устраняетъ эту сильную наклонность къ безплодію: основываясь на исторіи собаки, я думаю, что эта гипотеза въ приложеніи къ очень близкимъ между собою видамъ имѣетъ нѣкоторую степень вѣроятности, хотя ни одинъ опытъ не говоритъ въ ея пользу. Но распространять эту гипотезу до предположенія, чтобы виды, настолько различные между собою, какъ теперешній чистый голубь, турманъ, дутышъ и трубастый голубь, могли произвести потомство вполнѣ плодовитое inter se, кажется мнѣ крайне опрометчивымъ.
По всѣмъ этимъ причинамъ, а именно по тому, что не вѣрится, чтобы человѣку въ давнія времена удалось довести семь или восемь предполагаемыхъ видовъ голубей до полной плодовитости въ неволѣ; потому, что эти виды неизвѣстны въ дикомъ состояніи, и никогда не дичаютъ; потому, что эти виды представляютъ нѣкоторые признаки, чрезвычайно уклонные относительно всего семейства голубиныхъ, а между тѣмъ такъ схожи во многихъ отношеніяхъ съ сизымъ голубемъ; потому, что голубой цвѣтъ и разныя отмѣтки при случаѣ прокидываются во всѣхъ породахъ, какъ чистыхъ, такъ и смѣшанныхъ; потому, что помѣси между ними вполнѣ плодовиты; — по всѣмъ этимъ причинамъ, вмѣстѣ взятымъ, я не могу сомнѣваться въ томъ, что всѣ наши домашнія породы голубей произошли отъ Columba livia и ея мѣстныхъ подвидовъ.
Въ пользу этого мнѣнія я могу присовокупить, во-первыхъ, что Columba livia, или сизый голубь, оказался способнымъ къ прирученію въ Европѣ и въ Индіи, и что онъ имѣетъ много общаго въ строеніи со всѣми домашними породами. Во-вторыхъ, хотя англійскій чистый голубь или коротколобый турманъ чрезвычайно разнятся въ извѣстныхъ признакахъ отъ сизаго голубя, однако же, сравнивая разнообразныя подъ-породы этихъ породъ, въ особенности тѣ, которыя развились въ очень отдаленныхъ мѣстностяхъ, мы можемъ составить почти полный рядъ переходовъ между этими контрастами. Въ-третьихъ, тѣ признаки, которыми главнымъ образомъ характеризуется каждая порода, напримѣръ, мясистые отростки и длина клюва у чистаго голубя, его короткость у турмана и число хвостовыхъ перьевъ у голубя трубастаго, чрезвычайно измѣнчивы въ каждой изъ этихъ породъ; и объясненіе этого факта представится само собою, когда мы будемъ говорить о подборѣ родичей. Въ-четвертыхъ, охота до голубей и ихъ тщательное разведеніе необыкновенно распространено. Они приручены въ разныхъ краяхъ свѣта уже нѣсколько тысячелѣтій тому назадъ. Самое древнее извѣстіе о голубяхъ, сообщенное мнѣ профессоромъ Лепсіусомъ, относится ко времени пятой египетской династіи, около 3,000 лѣтъ до Р. Х.; но мистеръ Бирчь извѣстилъ меня, что голуби упоминаются въ столовомъ menu, относящемся ко времени предыдущей династіи. Въ древнемъ Римѣ, какъ повѣствуетъ Плиній, за голубей платились баснословныя цѣны; «дѣло дошло до того», пишетъ онъ, «что высчитывается ихъ родословная и родъ». Акберъ Канъ въ Индіи (около 1600 г.) былъ большой охотникъ до голубей; при его дворѣ постоянно содержалось не менѣе 20,000 этихъ птицъ. «Иранскіе и Туранскіе владыки прислали ему нѣсколько очень рѣдкихъ птицъ, и», продолжаетъ льстивый исторіографъ, «его величество, скрещивая породы, чего никто прежде его не дѣлывалъ, изумительно усовершенствовалъ ихъ». Около того же времени, голландцы пристрастились къ голубямъ не менѣе древнихъ римлянъ. Первостепенная важность этихъ соображеній для объясненія огромной мѣры измѣненія, которому подверглись голуби, станетъ очевидна, когда мы станемъ говорить о подборѣ родичей. Тогда мы увидимъ также, почему голубиныя породы такъ часто имѣютъ характеръ нѣсколько-уродливый. Чрезвычайно выгодно, для произведенія отдѣльныхъ породъ и то обстоятельство, что самцы и самки голубей легко соединяются на всю жизнь; оно позволяетъ держать въ одномъ птичникѣ нѣсколько породъ, не подвергая ихъ опасности смѣшенія.
Я нѣсколько, хотя и недостаточно, распространился о вѣроятномъ происхожденіи домашнихъ голубей по слѣдующей причинѣ. Когда я въ первый разъ завелъ у себя голубей и сталъ наблюдать за разными ихъ породами, я, зная ихъ постоянство, былъ такъ-же мало склоненъ къ мысли объ ихъ общемъ происхожденіи, какъ любой натуралистъ относительно многочисленныхъ видовъ зяблика или другой большой группы дикихъ птицъ. Одно обстоятельство чрезвычайно поразило меня: всѣ заводчики, всѣ охотники до породъ какихъ-нибудь домашнихъ животныхъ или растеній, съ которыми случалось мнѣ говорить, или сочиненія которыхъ мнѣ случилось читать, твердо убѣждены, что каждая изъ породъ, которыми они занимались, происходитъ отъ отдѣльнаго дикаго вида. Спросите (какъ мнѣ случалось спрашивать) знаменитаго скотовода, не могъ-ли произойдти Герфордскій скотъ отъ длиннорогаго, и онъ насмѣется вамъ въ глаза. Я никогда не встрѣчалъ охотника до голубей, до куръ, до утокъ или до кроликовъ, который не былъ-бы вполнѣ убѣжденъ, что каждая главная порода этихъ животныхъ происходитъ отъ отдѣльнаго вида. Фанъ Монсъ, въ своемъ сочиненіи о грушахъ и яблокахъ, высказываетъ полное убѣжденіе въ томъ, что отдѣльные сорта, какъ напр. Ribston-pippin и Codlin-apple, никакъ не могли произойдти отъ сѣмянъ одного и того же дерева. Я могъ-бы привести массу подобныхъ примѣровъ. Объясненіе, какъ мнѣ кажется, очень просто. Умъ этихъ спеціалистовъ сильно пораженъ различіями между отдѣльными породами; и хотя они знаютъ, что каждая порода слегка измѣнчива, потому-что они получаютъ свои призы за тщательный подборъ этихъ легкихъ уклоненій, но имъ неизвѣстны данныя болѣе общія, и они не хотятъ мысленно суммировать эти легкія уклоненія, накопляющіяся въ теченіи многихъ поколѣній. Не урокъ-ли это для тѣхъ натуралистовъ, которые, зная гораздо менѣе чѣмъ заводчики о законахъ наслѣдственности, и зная не болѣе ихъ о посредствующихъ звѣньяхъ въ данномъ ряду поколѣній, однако допускаютъ происхожденіе разнообразныхъ домашнихъ породъ отъ одного дикаго вида; не долженъ ли онъ научить ихъ осторожности въ ихъ насмѣшкахъ надъ мнѣніемъ, что одинъ видъ, при естественныхъ условіяхъ, могъ потомственно произойдти отъ вида другаго?
Подборъ родичей. — Разсмотримъ вкратцѣ, какимъ путемъ были произведены домашнія породы, либо отъ одного вида, либо отъ нѣсколькихъ, сродныхъ между собою. Малую долю дѣйствія, быть можетъ позволительно приписать прямому вліянію внѣшнихъ жизненныхъ условій, а также привычки; но нужна необыкновенная смѣлость, чтобы приписать такимъ вліяніямъ различіе напр. между возовою лошадью и скакуномъ, между борзою и мордашкою, между чистымъ голубемъ и турманомъ. Одна изъ самыхъ характеристическихъ особенностей нашихъ домашнихъ породъ состоитъ въ томъ, что мы въ нихъ видимъ приспособленіе не къ благу самаго животнаго и растенія, а къ пользѣ или прихоти человѣка. Многія полезныя для него уклоненія вѣроятно возникли внезапно; такъ, многіе ботаники полагаютъ, что ворсянка (Dipsacus fullonum), съ ея ворсильными шишками, незамѣнимыми никакимъ искусственнымъ механизмомъ, есть лишь разновидность дикой ворсянки; и это измѣненіе могло внезапно обнаружиться въ какой-нибудь сѣянкѣ. То же, вѣроятно, было съ породою собакъ, употребляемою въ Англіи для верченія веретелъ; достовѣрно извѣстно, что такимъ путемъ произошла американская порода овецъ-анконовъ. Но когда мы сравниваемъ возовую лошадь съ скакуномъ, дромадера съ верблюдомъ, разнообразныя породы овецъ, приспособленныя либо къ обработанной почвѣ, либо къ горнымъ пастбищамъ, съ ихъ разнородною шерстью, годною на разныя употребленія; когда мы сравниваемъ разнородныя породы собакъ, полезныя, каждая по своему, человѣку; если мы сравнимъ боеваго пѣтуха, столь задорнаго и упорнаго въ борьбѣ, съ другими породами, столь мало склонными къ дракѣ; съ породами постоянно носящимися и никогда не высиживающими своихъ яицъ, съ мелкою и изящною породою бантамовъ; если мы сравнимъ всю толпу нашихъ полевыхъ, хозяйственныхъ, огородныхъ и цвѣточныхъ породъ, столь полезныхъ человѣку въ разныя времена года и въ разныхъ отношеніяхъ, или столь красивыя на видъ, мы должны, мнѣ кажется, признать, что всего этого разнообразія нельзя объяснить одною измѣнчивостію. Мы не можемъ предположить, чтобы всѣ эти породы возникли внезапно, со всѣми полезными свойствами, со всѣми совершенствами, которыми онѣ одарены теперь, да мы во многихъ случаяхъ и знаемъ исторически, что не таково было ихъ начало. Ключъ къ этой загадкѣ — накопляющее дѣйствіе подбора родичей человѣкомъ: природа производитъ послѣдовательныя уклоненія; человѣкъ слагаетъ ихъ въ направленіяхъ, для него полезныхъ. Въ этомъ смыслѣ, можно сказать, что онъ создаетъ полезныя для него породы.
Великая сила начала подбора родичей не есть гипотеза. Положительно извѣстно, что многіе изъ нашихъ заводчиковъ видоизмѣнили, въ значительной мѣрѣ, въ теченіе своей жизни, нѣкоторыя породы рогатаго скота и овецъ. Для того, чтобы вполнѣ оцѣнить то, что они сдѣлали, необходимо прочесть многія изъ сочиненій, посвященныхъ этому предмету, и ознакомиться съ самыми животными. Заводчики обыкновенно говорятъ объ организаціи животнаго, какъ о пластическомъ матеріалѣ, которому они могутъ придать какую угодно форму. Еслибы то позволяло мѣсто, я могъ бы привести множество изрѣченій, выражающихъ эту мысль, изъ самыхъ авторитетныхъ писателей. Іоуеттъ, едва-ли не лучшій знатокъ сельскохозяйственной литературы, и хорошій знатокъ животныхъ, выражается слѣдующимъ образомъ о началѣ подбора родичей. «Оно сельскому хозяину даетъ возможность не только видоизмѣнять характеръ своего стада, но и вовсе измѣнить его. Это магическій жезлъ, посредствомъ котораго онъ можетъ вызвать къ жизни всякую форму, какую захочетъ». Лордъ Сомервиль, говоря о томъ, чего достигли заводчики относительно овецъ, говоритъ: «Словно они начертили на стѣнѣ идеально совершенную форму, и придали ей жизнь». Искусный заводчикъ, сэръ Джонъ Себрайтъ, говаривалъ, относительно голубей, «что онъ берется произвести всякое данное перо въ три года, но на моделлировку головы и клюва ему нужно шесть лѣтъ». Въ Саксоніи важность подбора родичей, относительно мериносовъ, признана въ такой мѣрѣ, что этотъ подборъ сдѣлался спеціальнымъ ремесломъ. Овецъ кладутъ на столъ и изучаютъ, какъ картины; это повторяется три раза, черезъ мѣсяцъ, и каждый разъ овецъ отмѣчаютъ и сортируютъ, для того, чтобы окончательный выборъ палъ на наилучшихъ во всѣхъ отношеніяхъ производителей.
Объ успѣшности стараній англійскихъ заводчиковъ свидѣтельствуютъ огромныя цѣны, платимыя за животныхъ съ хорошею родословною; эти животныя развозятся по всему свѣту. Улучшеніе никакъ нельзя приписать во всѣхъ случаяхъ скрещиванію разныхъ породъ; всѣ лучшіе заводчики сильно высказываются противъ такой методы, лишь исключая иногда скрещиванія между близко-сродными подъ-породами. И когда произведено скрещеніе, строжайшій выборъ изъ приплода еще необходимѣе, чѣмъ въ обыкновенныхъ случаяхъ. Еслибы подборъ родичей состоялъ только въ томъ, чтобы отдѣлять рѣзко обозначившуюся разновидность, и разводить ее, дѣло было-бы просто до очевидности. Но великое значеніе этого начала раскрывается главнымъ образомъ въ значительности результатовъ, достигаемыхъ накопленіемъ въ одномъ направленіи, въ теченіе многочисленныхъ поколѣній, разностей совершенно незамѣтныхъ неопытному глазу; разностей, которыя я, напримѣръ, тщетно старался уловить. Изъ тысячи человѣкъ, не найдешь и одного, одареннаго достаточною вѣрностью взгляда и сужденія, чтобы сдѣлаться хорошимъ заводчикомъ. Человѣкъ, одаренный этими качествами, изучающій свой предметъ въ теченіе долгихъ лѣтъ, посвящающій ему свою жизнь съ непобѣдимою энергіею, можетъ надѣяться на успѣхъ, можетъ значительно усовершенствовать породы, которыми онъ занялся; если одно изъ этихъ условій не исполнено, неудача несомнѣнна. Не всякій повѣритъ, сколько природныхъ способностей, сколько лѣтъ терпѣнія нужно хоть бы для того, чтобы овладѣть искуствомъ выводить новыя породы голубей.
На тѣхъ же основаніяхъ поступаютъ и садоводы, но тутъ видоизмѣненія часто болѣе внезапны. Никто не вообразитъ, чтобы тонкіе сорта растеній произошли отъ дикаго родича черезъ одно внезапное уклоненіе. Мы въ нѣкоторыхъ случаяхъ имѣемъ положительныя данныя о томъ, что дѣло происходило не такъ. Примѣромъ можетъ служить постепенное увеличеніе объема ягоды крыжовника. Мы замѣчаемъ изумительное усовершенствованіе во многихъ цвѣточныхъ растеніяхъ, сравнивая рисунки, сдѣланные лѣтъ двадцать или тридцать тому назадъ, съ теперешними цвѣтами. Когда растительная порода разъ установилась въ достаточной мѣрѣ, садовники уже не собираютъ сѣмяна съ лучшихъ растеній, но довольствуются тѣмъ, что вырываютъ тѣ экземпляры, которые не соотвѣтствуютъ ихъ требованіямъ. Относительно животныхъ этотъ способъ подбора также во всеобщемъ употребленіи; едва ли найдется такой нерасчетливый хозяинъ, который допускалъ бы плодиться самыхъ худшихъ своихъ животныхъ.
Относительно растеній есть еще одно обстоятельство, въ которомъ рѣзко выражается накопленное вліяніе продолжительнаго подбора родичей. Обратимъ вниманіе на разнообразіе цвѣтовъ во всякой коллекціи однородныхъ цвѣточныхъ растеній; но разнообразіе листьевъ, стручковъ, корней, или вообще того органа, который особенно цѣнится въ каждомъ огородномъ растеніи и сравнимъ это разнообразіе съ однообразіемъ цвѣтовъ во всѣхъ разновидностяхъ этого растенія. Какъ разнообразны, напр., листья капусты, и какъ однообразны ея цвѣты; какъ несхожи между собою цвѣты анютиныхъ глазокъ, и какъ схожи ихъ листья; какъ разнятся между собою ягоды разныхъ сортовъ крыжовника: величиною, формою, цвѣтомъ, свойствами кожицы, и какъ мало различія между ихъ цвѣтами! Я не хочу сказать этимъ, чтобы разновидности, разнящіяся значительно въ одномъ какомъ-нибудь отношеніи, не разнились вовсе въ другихъ отношеніяхъ: это едва-ли когда-либо, вѣроятно никогда не случается. Законы соотношеній развитія, которыхъ важность не слѣдуетъ забывать, должны обусловить такое различіе; но я не могу подвергнуть сомнѣнію общее правило, что долго-повторяемый подборъ легкихъ уклоненій, обнаружившихся въ листьяхъ, цвѣтахъ, или плодѣ, производитъ породы, разнящіяся главнымъ образомъ въ развитіи этихъ органовъ.
Можно возразить, что подборъ родичей производится методически не болѣе, какъ лѣтъ семдесятъ. Нѣтъ сомнѣнія, что въ послѣднее время имъ занимались особенно усердно, и объ этомъ предметѣ издано много сочиненій; я могу прибавить, что въ это время достигнуты особенно быстрые и значительные результаты. Но никакъ нельзя утверждать, чтобы начало, на которомъ основывается этотъ методъ, было открытіе новое. Я могъ-бы привести не мало свидѣтельствъ о томъ, что важность этого начала была вполнѣ признана еще въ древнѣйшія времена. Въ самые варварскіе періоды англійской исторіи ввозились отборныя племенныя животныя, и вывозъ ихъ воспрещался закономъ: лошадей, недостигающихъ извѣстнаго роста, предписывалось уничтожать, что напоминаетъ пріемъ садовниковъ, выпалывающихъ изъ своихъ грядокъ неудовлетворительныя растенія. Начало подбора родичей ясно установлено въ одной старинной китайской энциклопедіи. Опредѣленныя правила по этому предмету изложены нѣкоторыми изъ классическихъ писателей Рима. Въ книгѣ Бытія мы находимъ ясныя указанія на то, что во времена Моисея обращали вниманіе на цвѣтъ племенныхъ животныхъ. Дикари еще теперь скрещиваютъ иногда своихъ собакъ съ дикими видами того же рода, для улучшенія породы, какъ они, по свидѣтельству Плинія, дѣлали и встарь. Южно-американскіе дикари подбираютъ свой рабочій скотъ подъ масть, какъ эскимосы своихъ собакъ. Ливингстонъ свидѣтельствуетъ о томъ, какъ негры внутренней Африки, никогда не имѣвшіе сношеній съ европейцами, цѣнятъ хорошіе породы домашнихъ животныхъ. Не всѣ эти факты указываютъ на методическій подборъ родичей, но изъ нихъ видно, съ какимъ вниманіемъ въ древнѣйшія времена занимались разведеніемъ домашнихъ животныхъ, и еще теперь занимаются имъ самые дикіе народы. И дѣйствительно, было бы странно, еслибъ этотъ предметъ былъ оставленъ безъ вниманія, при очевидной наслѣдственности дурныхъ и хорошихъ качествъ.
Въ настоящее время, искусные заводчики стараются черезъ методическій подборъ родичей, въ виду опредѣленной цѣли, произвести новое племя или подъ-породу, болѣе совершенную, чѣмъ всѣ тѣ, которыя уже имѣются въ ихъ странѣ. Но для нашего изслѣдованія болѣе важенъ подборъ инаго рода, который можно назвать безсознательнымъ, и который вытекаетъ, какъ прямой результатъ, изъ желанія каждаго отдѣльнаго лица пріобрѣсти возможно-лучшія животныя, и имѣть отъ нихъ приплодъ. Такъ, охотникъ до понтеровъ естественно добываетъ по возможности лучшихъ собакъ этого сорта, и сохраняетъ приплодъ наилучшихъ изъ нихъ, но у него нѣтъ ни надежды, ни намѣренія измѣнить характеръ этой породы. Тѣмъ не менѣе, я не сомнѣваюсь, чтобы такой процессъ, повторенный въ продолженіе столѣтій, могъ улучшить и видоизмѣнить всякую породу, точно такъ-же, какъ этотъ самый процессъ, но только веденный методически Бакуеллемъ и Коллинсомъ, значительно видоизмѣнилъ, даже во время ихъ жизни, складъ и свойства ихъ скота. Такого рода медленныя, нечувствительныя измѣненія не могутъ быть опредѣлены, за неимѣніемъ точныхъ измѣреній или вѣрныхъ, сдѣланныхъ очень давно рисунковъ, которые могли-бы служить для сравненія. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ, однако, неизмѣненные или лишь мало измѣненные представители той-же породы могутъ найтись въ мѣстностяхъ менѣе образованныхъ, въ которыхъ порода менѣе улучшилась. Есть причины полагать, что кингъ-чэрльсъ значительно видоизмѣнился, въ силу безсознательнаго подбора родичей, со временъ монарха, по которому онъ названъ. Нѣкоторые значительные авторитеты полагаютъ, что сеттеръ прямо происходитъ отъ лягавой, и вѣроятно постепенно выработался изъ этой породы. Извѣстно, что англійскій понтеръ значительно видоизмѣнился въ теченіе послѣдняго столѣтія, и въ этомъ случаѣ, какъ полагаютъ, измѣненіе главнымъ образомъ произошло отъ скрещеній съ лискою (fox-hound); но для насъ важно то обстоятельство, что измѣненіе было произведено постепенно и безсознательно, и однако оказалось столь существеннымъ, что хоть старинный испанскій понтеръ происхожденія несомнѣнно испанскаго, мистеръ Борроу, какъ онъ сообщилъ мнѣ, не могъ найти въ Испаніи ни одной собаки, похожей на нашего понтера.
Вслѣдствіе такого-же подбора родичей и вслѣдствіе тщательной выдержки, вся порода англійскихъ скаковыхъ лошадей доведена до того, что превосходитъ ростомъ и быстротою своихъ арабскихъ родичей, такъ-что эта послѣдняя порода, по правиламъ Гудвудскихъ скачекъ, пользуется преимуществомъ относительно тяжестей, которыми обременяютъ скакуновъ. Лордъ Спенсеръ и другіе показали, до какой степени англійскій скотъ усовершенствовался относительно вѣса и ранняго развитія, сравнительно со скотомъ, который держали въ Англіи въ прежнія времена. Сравнивая свидѣтельства о турманахъ и чистыхъ голубяхъ, встрѣчающіяся въ старинныхъ сочиненіяхъ о голубяхъ, съ теперешнимъ состояніемъ этихъ породъ въ Англіи, Индіи и Персіи, мы, какъ мнѣ кажется, ясно можемъ прослѣдить тѣ промежуточные стадіи, черезъ которые онѣ прошли прежде, чѣмъ достигнуть формъ, столь отличныхъ отъ формы дикаго голубя.
Іоуеттъ приводитъ разительный примѣръ возможныхъ послѣдствій такого способа подбора, который мы можемъ считать безсознательнымъ въ томъ отношеніи, что заводчики и не желали, и не думали достичь тѣхъ результатовъ, которые оказались на дѣлѣ, а именно, произведенія двухъ отдѣльныхъ породъ. Два стада лейчестерскихъ овецъ, принадлежащія одно мистеру Бюкли, другое мистеру Боргессу, оба, какъ замѣчаетъ мистеръ Іоуеттъ, «выведены отъ племени мистера Бакуелля и сохранены безъ примѣси въ теченіе пятидесяти лѣтъ. Никто изъ знакомыхъ съ дѣломъ не нашелъ ни малѣйшаго повода подозрѣвать, чтобы одинъ изъ двухъ владѣльцевъ примѣшалъ къ чистой Бакуеллевской крови какую-нибудь постороннюю примѣсь, а между-тѣмъ, разность между овцами этихъ двухъ джентльменовъ такъ велика, что ихъ на видъ можно отнести къ двумъ отдѣльнымъ разновидностямъ».
Если и существуютъ дикари, до того грубые, что они не замѣчаютъ наслѣдственности признаковъ въ своихъ домашнихъ животныхъ, тѣмъ не менѣе всякое животное, особенно полезное имъ, въ какомъ-бы то ни было отношеніи, по возможности будетъ сбережено ими во время голодовъ и другихъ бѣдствій, которымъ такъ подвержены дикари; и эти отборныя животныя вообще оставятъ болѣе потомства, чѣмъ животныя низшаго достоинства, такъ что въ этомъ случаѣ будетъ происходить нѣчто въ родѣ безсознательнаго подбора родичей. Мы знаемъ, что даже дикари Огненной Земли до того дорожатъ своими животными, что въ голодное время убиваютъ и поѣдаютъ своихъ старыхъ женщинъ, цѣня ихъ ниже своихъ собакъ.
Тотъ-же самый процессъ постепеннаго улучшенія, черезъ преимущественное сохраненіе наилучшихъ особей, мы можемъ прослѣдить и надъ растеніями. Дѣла нѣтъ притомъ, представляютъ-ли эти особи признаки достаточно рѣзкіе, чтобы ихъ можно было отнести къ новой разновидности, произошли ли онѣ, или нѣтъ, отъ смѣшенія нѣсколькихъ видовъ и породъ. Лучшимъ примѣромъ можетъ служить объемъ и красота цвѣтовъ въ новѣйшихъ разновидностяхъ анютиныхъ глазокъ, розъ, пеларгоніевъ и георгинъ; стоитъ только сравнить ихъ съ старыми разновидностями и съ дикими ихъ родичами. Никто, конечно, не вообразитъ, чтобы изъ сѣмянъ дикаго растенія ему удалось получить высокій сортъ георгины или анютиныхъ глазокъ. Никому въ голову не прійдетъ, чтобы сѣмячко дикой груши могло развиться въ дерево, приносящее огромные, таящіе во рту плоды, а между тѣмъ такіе плоды могутъ развиться на дикомъ повидимому деревцѣ, если оно выросло изъ сѣмячка садовой груши. Груша, хотя она и разводилась у древнихъ Римлянъ, въ то время, судя по описанію Плинія, была плодомъ очень низкаго достоинства. Въ сочиненіяхъ о садоводствѣ часто говорится съ удивленіемъ о чудномъ искусствѣ садовниковъ, создавшихъ такіе великолѣпные плоды изъ столь скуднаго матеріала. Но методъ, которому слѣдовали для достиженія этой цѣли, по крайнему моему убѣжденію, былъ очень простъ, и по скольку онъ произвелъ настоящіе свои результаты, ему слѣдовали безсознательно. Онъ состоялъ въ томъ, что постоянно разводили наилучшую изъ извѣстныхъ разновидностей, сѣяли ея сѣмяна, и когда прокидывалась разновидность нѣсколько лучшая, разводили исключительно ее, и такъ далѣе. Но садовники древняго Рима, разводя лучшія груши, которыя они могли достать, и не подозрѣвали, какіе великолѣпные плоды достанутся на нашу долю, хотя мы и обязаны, въ нѣкоторой степени, нашими прекрасными плодами, ихъ очень естественному старанію добывать и разводить наилучшія въ то время разновидности груши.
Значительная мѣра измѣненія, медленно и безсознательно накопленная этимъ путемъ въ нашихъ хозяйственныхъ растеніяхъ, какъ мнѣ кажется, достаточно объясняетъ тотъ общеизвѣстный фактъ, что во многихъ случаяхъ мы не можемъ распознать дикихъ видовъ, послужившихъ родичами растеніямъ, давно разводимымъ въ нашихъ садахъ и огородахъ. Если нужны были столѣтія и тысячелѣтія, чтобы улучшить или видоизмѣнить многія изъ нашихъ хозяйственныхъ растеній до настоящей ихъ степени полезности, то намъ понятно, почему ни Австралія, ни мысъ Доброй Надежды, ни другія страны, населенныя одними дикарями, не дали намъ ни одного растенія, хозяйственно-полезнаго. Это происходитъ не отъ того, чтобы эти страны, столь богатыя видами, по странному случаю, не представляли намъ родичей многихъ полезныхъ растеній, но потому-что растенія этихъ странъ не подверглись продолжительному подбору родичей, который могъ-бы выработать изъ нихъ породы, сравнимыя по своей полезности съ растеніями видоизмѣненными долгимъ вліяніемъ образованныхъ народовъ.
Относительно домашнихъ животныхъ, содержимыхъ дикарями, не слѣдуетъ терять изъ виду, что они почти всегда принуждены сами добывать себѣ пищу, по-крайней-мѣрѣ въ извѣстныя времена года. И въ двухъ странахъ, представляющихъ очень различныя условія, особи одного и того-же вида, могли-бы успѣвать въ этомъ лишь настолько, насколько онѣ представляютъ хотя слабыя особенности, приспособляющія ихъ къ этимъ условіямъ. Такимъ образомъ произошелъ бы (какъ будетъ точнѣе изложено ниже) «естественный подборъ родичей» и образовались-бы двѣ подъ-породы. Этимъ, быть можетъ, отчасти объясняется фактъ, замѣченный многими наблюдателями, а именно, что животныя породы, содержимыя дикарями, болѣе приближаются по характеру къ видамъ, чѣмъ породы содержимыя въ странахъ образованныхъ.
Этотъ взглядъ на всесильное вліяніе подбора родичей человѣкомъ объясняетъ намъ, почему наши домашнія породы, по строенію и нравамъ, такъ разительно приспособлены къ нуждамъ и прихотямъ человѣка. Онъ далѣе, какъ мнѣ кажется, объясняетъ часто ненормальный характеръ нашихъ домашнихъ породъ, а также, почему онѣ такъ сильно разнятся между собою въ признакахъ внѣшнихъ, и такъ мало въ признакахъ внутреннихъ или анатомическихъ. Человѣкъ едва ли можетъ подобрать, развѣ съ особенными усиліями, какое либо уклоненіе въ строеніи, за исключеніемъ чисто-внѣшнихъ; да онъ и рѣдко обращаетъ вниманіе на уклоненія внутреннія. Онъ можетъ дѣйствовать подборомъ, лишь пользуясь уклоненіями, хотя бы и слабыми, которыя представляетъ ему сама природа. Человѣку не пришла бы въ голову попытка создать трубастаго голубя, еслибъ ему не попадались голуби съ хвостами, представляющими легкія особенности; или дутыша, еслибы иногда не прокидывались голуби съ необыкновенно развитымъ зобомъ. И чѣмъ ненормальнѣе и страннѣе былъ самъ собою прокинувшійся признакъ, тѣмъ скорѣе могъ онъ привлечь его вниманіе. Но выраженіе «попытка создать трубастаго голубя», совершенно неточно. Тому, кто первый подобралъ себѣ голубей съ нѣсколько широкими хвостами, не могло и присниться, чѣмъ сдѣлаются потомки этихъ голубей черезъ продолжительный, отчасти методическій, отчасти безсознательный подборъ. Быть-можетъ, у родоначальника всѣхъ трубастыхъ голубей было лишь четырнадцать, нѣсколько расходящихся перьевъ въ хвостѣ, какъ у нынѣшняго японскаго трубастаго голубя, или у отдѣльныхъ особей другихъ особыхъ породъ, у которыхъ подчасъ насчитывается до семнадцати хвостовыхъ перьевъ. Быть-можетъ, первый дутышъ надувалъ свой зобъ не болѣе, чѣмъ «turbit» теперь надуваетъ верхнюю часть пищевода; привычка, на которую не обращаютъ вниманія охотники, потому-что не въ ней заключается условное достоинство породы.
И пусть не думаютъ, чтобы нужно было значительное уклоненіе для того, чтобы привлечь вниманіе охотника. Его изощренный глазъ подмѣчаетъ малѣйшую особенность, и человѣку свойственно цѣнить всякую, даже самую незначительную новизну, когда она — его собственность. И не слѣдуетъ судить о цѣнѣ, которая придавалась въ прежнія времена какому-нибудь незначительному уклоненію по той цѣнѣ, которую придали-бы ей теперь, когда установилось множество отдѣльныхъ породъ. Много легкихъ уклоненій, которыя могли-бы прокидываться, да и прокидываются теперь у голубей, считаются недостатками, уклоненіями отъ чистаго типа породы, и поэтому устраняются. Обыкновенный гусь не произвелъ рѣзкихъ разновидностей; отъ этого произошло, что на выставкахъ выдаются за отдѣльныя породы тулузскіе гуси и гуси обыкновенные, разнящіеся лишь въ цвѣтѣ, этомъ самомъ шаткомъ изъ признаковъ.
Эти соображенія, какъ мнѣ кажется, объясняютъ въ значительной мѣрѣ фактъ уже упомянутый, а именно наше незнаніе относительно происхожденія и исторіи нашихъ домашнихъ породъ. Но въ сущности, породѣ, точно такъ же, какъ нарѣчію, едва-ли можно приписать опредѣленное начало. Кто-нибудь сохраняетъ и разводитъ потомство животнаго, представляющаго какое-либо легкое уклоненіе отъ нормальнаго строенія, или особенно тщательно подбираетъ своихъ племенныхъ животныхъ, и такимъ путемъ улучшаетъ свое стадо, причемъ улучшенныя животныя медленно распространяются по окрестности. Но у нихъ покуда нѣтъ опредѣленнаго имени, цѣнятся они не высоко, и никто не заботится собрать о нихъ свѣдѣнія. Улучшившись еще болѣе тѣмъ-же медленнымъ и постепеннымъ способомъ, они распространятся далѣе, будутъ признаны за нѣчто особое и цѣнное, и вѣроятно лишь тутъ получатъ какое-нибудь провинціальное прозвище. Въ странахъ полуобразованныхъ, при затруднительныхъ сообщеніяхъ, распространеніе и признаніе такой новой породы будетъ дѣломъ очень медленнымъ. Но какъ скоро преимущества новой породы будутъ опредѣлены и признаны, начало, названное мною «безсознательность подборомъ родичей» будетъ стремиться, быть-можетъ, съ измѣнчивой энергіею, смотря по колебаніямъ моды, быть-можетъ, въ одной мѣстности болѣе, чѣмъ въ другой, смотря по степени образованности жителей, — но будетъ стремиться постоянно къ усиленію характеристическихъ особенностей породы, какія-бы онѣ ни были. Но мало вѣроятія, чтобы о такомъ медленномъ, непостоянномъ, нечувствительномъ процессѣ сохранились какія-либо свѣдѣнія.
Теперь слѣдуетъ сказать нѣсколько словъ объ обстоятельствахъ, благопріятствующихъ или противодѣйствующихъ вліянію, которое можетъ имѣть человѣкъ на породы, посредствомъ подбора родичей. Высокая степень измѣнчивости, очевидно, выгодна, потому-что доставляетъ подбору матеріалъ, надъ которымъ онъ можетъ работать; хотя, при чрезвычайной тщательности, достаточно и индивидуальныхъ особенностей, чтобы черезъ ихъ накопленіе произвести значительную мѣру измѣненія въ любомъ направленіи. Но такъ-какъ уклоненія, очевидно полезныя или пріятныя для человѣка, прокидываются лишь рѣдко, то вѣроятіе ихъ появленія, очевидно, усилится черезъ разведеніе значительнаго количества особей; и это одно изъ главныхъ условій успѣха. На этомъ основаніи Маршалъ замѣчаетъ относительно овецъ въ извѣстныхъ частяхъ Іоркшайра, что онѣ, «принадлежа людямъ небогатымъ и составляя по большей части лишь мелкія стада, не могутъ улучшаться». Съ другой стороны, садовники-торговцы, разводящіе растенія каждаго вида въ огромныхъ количествахъ, по этой самой причинѣ, вообще чаще добиваются новыхъ и цѣнныхъ разновидностей, чѣмъ садовники-любители. Содержаніе множества особей какого-бы то ни было вида въ данной мѣстности возможно лишь при выгодныхъ жизненныхъ условіяхъ, позволяющихъ виду обильно плодиться въ этой мѣстности. Когда особи какого-либо вида малочисленны, всѣ особи, какого бы онѣ ни были качества, будутъ допущены до размноженія, чѣмъ и исключается всякій подборъ. Но, по всей вѣроятности, главное условіе заключается въ томъ, чтобы животное или растеніе было полезно человѣку, или цѣнилось имъ въ такой мѣрѣ, чтобы на малѣйшую особенность въ строеніи и свойствахъ каждой особи обращалось тщательное вниманіе… Безъ такого вниманія ничего нельзя добиться. Кто-то серьозно замѣтилъ, что особенно счастливо то обстоятельство, что земляника стала измѣняться именно въ то время, когда садовники внимательно занялись этимъ растеніемъ. Нѣтъ сомнѣнія, что съ тѣхъ поръ, какъ разводится земляника, она постоянно производила разновидности; но на нихъ не обращали вниманія. И какъ только садовники стали отбирать растенія съ ягодами нѣсколько лучшими, болѣе крупными или ранними, и стали сѣять отдѣльно ихъ сѣмяна, и изъ сѣянокъ снова отбирать лучшія растенія, сложились (при помощи нѣкоторыхъ смѣшеній съ другими видами) тѣ многочисленныя и великолѣпныя разновидности земляники, которыя появились въ теченіе послѣднихъ тридцати или сорока лѣтъ.
Относительно раздѣльнополыхъ животныхъ, возможность устранять всякое смѣшеніе есть важный элементъ успѣха въ образованіи новыхъ породъ, по-крайней-мѣрѣ, въ мѣстности, уже богатой другими породами. Въ этомъ отношеніи очень важны ограды. У кочующихъ дикарей и у жителей открытыхъ равнинъ рѣдко найдешь болѣе одной породы каждаго вида. Голубей можно спаривать на всю жизнь, и это большое удобство для охотника, потому-что позволяетъ держать нѣсколько чистыхъ породъ въ одномъ и томъ-же птичникѣ; это обстоятельство, вѣроятно, сильно содѣйствовало улучшенію и умноженію голубиныхъ породъ. Можно прибавить, что голуби размножаются сильно и быстро, и что неудовлетворительныхъ субъектовъ удобно удалять, такъ-какъ ихъ употребляютъ въ пищу. Съ другой стороны, кошекъ, по ихъ ночнымъ, бродячимъ привычкамъ, спаривать весьма трудно, и, не смотря на охоту до нихъ женщинъ и дѣтей, мы почти не видимъ между ними постоянныхъ породъ; если намъ попадаются кошки особой породы, то это почти всегда животныя, вывезенныя изъ другихъ странъ или изъ острововъ. Хотя я не сомнѣваюсь въ томъ, что иныя домашнія животныя менѣе измѣнчивы, чѣмъ другія, но рѣдкость или отсутствіе отдѣльныхъ породъ кошки, осла, цецарки, гуся и т. д. можетъ въ значительной мѣрѣ быть приписано тому, что эти животныя не подвергались дѣйствію подбора; кошки, по трудностямъ ихъ спариванія; ослы, потому-что ихъ держатъ въ небольшихъ количествахъ люди бѣдные, не обращающіе вниманія на ихъ разведеніе; цецарки, потому-что разводить ихъ нелегко, въ особенности въ большомъ количествѣ; гуси, потому-что ихъ цѣнятъ только за мясо и перья, и не нашлось охотниковъ до разведенія отдѣльныхъ породъ.
Сведемъ вкратцѣ все сказанное о происхожденіи нашихъ домашнихъ породъ животныхъ и растеній. Я полагаю, что жизненныя условія, поскольку они дѣйствуютъ на половую систему, имѣютъ очень значительное вліяніе на произведеніе уклоненій. Я не думаю, чтобы измѣнчивость была свойство, необходимо-присущее всѣмъ органическимъ существамъ, при всѣхъ условіяхъ, какъ полагали нѣкоторые писатели. Результаты измѣнчивости видоизмѣняются въ различныхъ степеняхъ дѣйствіемъ наслѣдственности и возвращеніями къ дѣдовскимъ типамъ. Измѣнчивость подлежитъ множеству неизвѣстныхъ намъ законовъ, изъ которыхъ особенно важенъ законъ соотношеній развитія. Нѣкоторую долю измѣненій слѣдуетъ приписать прямому дѣйствію жизненныхъ условій, нѣкоторую употребленію и неупотребленію органовъ. Окончательный результатъ, такимъ образомъ, становится безконечно сложнымъ. Я не сомнѣваюсь въ томъ, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ, смѣшеніе видовъ, первоначально отдѣльныхъ, играло важную роль въ происхожденіи нашихъ домашнихъ животныхъ и растеній. Когда въ какой-либо странѣ разъ установилось нѣсколько домашнихъ породъ, смѣшеніе ихъ, при случаѣ, безъ сомнѣнія, при содѣйствіи подбора, въ значительной мѣрѣ содѣйствовало образованію новыхъ подъ-породъ; но значеніе скрещенія разновидностей, какъ мнѣ кажется, очень было преувеличено писателями объ этомъ предметѣ, какъ относительно животныхъ, такъ и относительно растеній, размножающихся сѣмянами. Въ растеніяхъ, временно размножающихся отводками, почками, и т. д., важность скрещенія, какъ отдѣльныхъ видовъ, такъ и разновидностей, огромна, потому-что тутъ садовнику дѣла нѣтъ до чрезвычайной измѣнчивости ублудковъ и помѣсей, и до частаго безплодія ублудковъ. Но растенія, не размножающіяся посредствомъ сѣмянъ, для насъ неважны, потому-что существованіе ихъ лишь временно. Я убѣжденъ, что несравненно сильнѣе всѣхъ этихъ причинъ измѣненія накопляющееся дѣйствіе подбора родичей, будь оно безсознательно и поэтому медленно, или методично, и слѣдовательно болѣе быстро.