Заставимъ время вернуться на нѣсколько часовъ вспять и явимся сами въ Вестминстерское аббатство ровно въ четыре часа утра, въ достопамятный день коронованія. Мы тамъ не одни, такъ какъ, несмотря на позднюю ночь, освѣщенные факелами хоры, постепенно наполняются уже людьми, которые знаютъ, что имъ придется сидѣть тамъ и ждать часовъ семь или восемь, но охотно соглашаются вынести эту маленькую непріятность, чтобы присутствовать при такомъ выдающемся событіи, какъ коронованіе короля, которое рѣдко кому доводится видѣть два раза въ жизни. Да, Лондонъ и Вестминстеръ бодрствовали съ трехъ часовъ утра, когда раздались выстрѣлы сигнальныхъ пушекъ. Толпы богачей, не обладавшихъ знатными титулами, но купившихъ себѣ за большія деньги льготу разыскать для себя удобное мѣстечко на хорахъ, если таковое тамъ найдется, тѣснились уже у предназначенныхъ для нихъ входовъ.
Часы тянулись съ самой томительной медленностью. Хоры и галереи были давнымъ давно уже переполнены зрителями, которые въ этой тѣснотѣ не могли даже и пошевельнуться. Пользуясь этимъ, мы можемъ безпрепятственно и на досугѣ заняться своими наблюденіями и размышленіями. Сквозь полумракъ средневѣковаго собора мы видимъ тамъ и сямъ участки галерей и балконовъ, переполненныхъ народомъ, тогда какъ другіе ихъ участки скрываются отъ нашихъ взоровъ за капителями колоннъ и различными архитектурными украшеніями. Зато прямо передъ нами раскидывается весь большой сѣверный придѣлъ, предназначенный для англійской знати и пока еще пустой. Мы видимъ также обширную эстраду, или тронную платформу, устланную коврами и драпированную парчей. Тронъ занимаетъ середину этой платформы и стоитъ не прямо на ней, а на небольшой терассѣ, на которую ведутъ съ эстрады четыре ступеньки. Въ сидѣнье трона вдѣлана грубая плоская каменная глыба, такъ называемый Скэпскій камень, на который садилось столько уже поколѣній шотландскихъ королей при коронованіи, что онъ съ теченіемъ времени сдѣлался пригоднымъ, дабы служить для той же цѣли и англійскимъ монархамъ. Какъ тронъ, такъ и скамеечка у его ногъ обиты золотымъ штофомъ и парчею.
Среди глубокой тишины тускло мерцаютъ факелы. Время тянется до чрезвычайности медленно. Но вотъ, наконецъ, въ окна собора закрадывается постепенно дневной свѣтъ. Факелы угасаютъ и нѣжное сіяніе дня разливается по всему собору. Всѣ подробности этого великолѣпнаго зданія можно теперь уже различить, но очертанія ихъ кажутся смягченными и словно призрачными, такъ какъ солнце скрывается еще подъ легкой дымкой облаковъ.
Въ семь часовъ утра скучное однообразіе этого ожиданія впервые нарушается. Ровно въ семь часовъ входитъ въ придѣлъ первая представительница англійской знати, разодѣтая, словно Соломонъ во всей славѣ его. Ее ведетъ на предназначенное мѣсто должностное лицо, облеченное въ атласъ и бархатъ. Другое такое же должностное лицо подбираетъ длинный шлейфъ у знатной лэди, несетъ его за нею и, когда она садится на мѣсто, укладываетъ этотъ шлейфъ у ней на колѣняхъ. Затѣмъ онъ устанавливаетъ скамеечку для ногъ почтенной лэди сообразно съ ея указаніями и кладетъ пэрскую ея корону на такое мѣсто, откуда знатная лэди удобно можетъ ее достать, когда наступитъ для всей аристократіи моментъ возложить короны себѣ на головы.
Тѣмъ временемъ знатныя дамы прибываютъ одна за другой въ придѣлъ. Онѣ производятъ впечатлѣніе потока сверкающаго драгоцѣнностями, а должностныя лица въ атласныхъ кафтанахъ безпрерывно снуютъ по всему придѣлу, усаживая дамъ и заботясь объ ихъ удобствахъ. Зрѣлище становится теперь довольно оживленнымъ. Нельзя пожаловаться на недостатокъ жизни, движенія и разнообразія красокъ. По прошествіи нѣкотораго времени водворяется опять спокойствіе. Знатныя дамы всѣ на лицо и на евоихъ мѣстахъ. Мы имѣемъ передъ собою занимающій чуть не полдесятины человѣческій цвѣтникъ, который пестрѣетъ самыми разнообразными цвѣтами и сіяетъ брилліантами, словно млечный путь. Тутъ представительницы всѣхъ возрастовъ, въ томъ числѣ и желтолицыя, морщинистыя сѣдыя старухи, которыя, поднимаясь противъ теченія времени, явственно помнятъ коронованіе Ричарда III и кровопролитныя смуты тогдашней эпохи. Рядомъ съ ними сидятъ красивыя еще дамы среднихъ лѣтъ, прелестныя и граціозныя молодыя замужнія женщины и очаровательныя молоденькія дѣвушки со свѣженькими личиками и сверкающими глазками. Эти молоденькія дѣвушки, пожалуй, не сумѣютъ съ надлежащей ловкостью возложить себѣ на головы короны, осыпанныя драгоцѣнными каменьями. Дѣло это для нихъ еще непривычное, а потому онѣ могутъ взволноваться и придти въ замѣшательство. Впрочемъ, противъ этого приняты всяческія мѣры предосторожности. Волосы причесаны у всѣхъ дамъ и дѣвицъ такъ, чтобы содѣйствовать быстрому и успѣшному помѣщенію короны на головѣ, какъ только отданъ будетъ къ этому сигналъ.
Мы уже видѣли, что весь сплошной цвѣтникъ представительницъ англійской знати усыпанъ брилліантами и представляетъ великолѣпное зрѣлище. Онъ готовитъ намъ тѣмъ не менѣе еще болѣе дивную неожиданность. Часовъ въ девять тучи внезапно расходятся, и цѣлый снопъ яркихъ солнечныхъ лучей, пронизывая насквозь весь соборъ, достигаетъ до сѣвернаго придѣла, гдѣ помѣщаются стройными рядами знатныя дамы. Каждый рядъ, до котораго коснется солнечный лучъ, мгновенно вспыхиваетъ ослѣпительнымъ великолѣпіемъ разноцвѣтныхъ огней. У насъ пробѣгаетъ по всѣму тѣлу словно электрическое сотрясеніе, до того мы изумлены неожиданной красотой этого зрѣлища. Но вотъ проходитъ сквозь полосу солнечнаго свѣта чрезвычайный посолъ какого-то восточнаго державца, вмѣстѣ съ прочими членами дипломатическаго корпуса. У насъ захватываетъ дыханіе при видѣ того, какъ онъ сіяетъ и сверкаетъ обворожительно дивной игрою ослѣпительно яркихъ лучей. Онъ весь осыпанъ съ ногъ до головы драгоцѣнными каменьями, и каждое, самое легкое его движеніе разсыпаетъ всюду кругомъ цѣлыя волны лучезарныхъ переливовъ свѣта.
Позволимъ себѣ немножко отдохнуть отъ этихъ впечатлѣній. Время идетъ своимъ чередомъ. Пробило уже часъ, два часа и, наконецъ, половина третьяго. Тогда глухіе раскаты артиллерійскихъ орудій сообщаютъ о прибытіи короля съ торжественной его процессіей въ Вестминстерское аббатство. Томившійся ожиданіемъ людъ радуется отъ всего сердца. Всѣ знаютъ, что будетъ еще маленькая задержка, такъ какъ королю надо подготовиться и одѣться для торжественной церемоніи, но этотъ промежутокъ времени можно употребить съ пользой и удовольствіемъ на то, чтобы полюбоваться пэрами королевства, собирающимися въ парадныхъ своихъ облаченіяхъ въ предназначенныя для нихъ мѣста. Ихъ торжественно тамъ усаживаютъ, укладывая возлѣ каждаго его корону, такъ чтобы её удобно было достать рукой. Тѣмъ временемъ народъ, толпящійся на хорахъ и въ галереяхъ, глядитъ на нихъ съ величайшимъ интересомъ. Большинству впервые лишь удается видѣть герцоговъ, графовъ и бароновъ, фамиліи которыхъ въ продолженіе пятисотъ уже лѣтъ служатъ украшеніемъ англійской исторіи. Когда, наконецъ, всѣ пэры усѣлись, они представили собою для публики, глядѣвшей съ хоръ галерей и балконовъ, великолѣпное зрѣлище, стоившее, чтобы на него посмотрѣть н сохранить его въ своей памяти.
Но вотъ двинулись на эстраду высшіе церковные сановники въ ризахъ и митрахъ. Они со своимъ причтомъ заняли тамъ назначенныя для нихъ мѣста. За ними прослѣдовали: лордъ-протекторъ и другіе высшіе государственные сановники. На эстрадѣ расположился также отрядъ гвардейцевъ въ блестящихъ стальныхъ броняхъ.
Послѣ того наступила пауза, полная ожиданія. Затѣмъ, по-сигналу, раздался подъ сводами собора привѣтственный гимнъ, исполненный органомъ съ участіемъ оркестра музыки. Томъ Канти, въ длинномъ кафтанѣ изъ золотой парчи, появился въ дверяхъ и взошелъ на эстраду. Всѣ присутствовавшіе встали и начался церемоніалъ торжественнаго признанія Тома англійскимъ королемъ.
Величественный гимнъ наполнилъ все аббатство мощными волнами музыкальныхъ своихъ звуковъ. Среди торжественныхъ привѣтствій Тома Канти возвели на престолъ. Традиціонный церемоніалъ коронованія шелъ своимъ чередомъ съ внушительной торжественностью на глазахъ у всѣхъ присутствующихъ. По мѣрѣ того, какъ церемоніалъ этотъ близился къ окончанію, Томъ Канти становился все блѣднѣе. Глубокое горе и отчаяніе, все болѣе обостряясь, охватывали своими когтями его умъ и сердце, измученные угрызеніями совѣсти.
Коронованіе подходило уже къ концу. Архіепископъ Кентерберійскій, поднявъ съ подушки англійскую корону, держалъ уже ее надъ головою дрожавшаго мальчика, сознававшаго себя въ данную минуту самозванцемъ. Въ тотъ же мигъ сквозь обширный сѣверный придѣлъ сверкнула какъ будто радуга, такъ какъ по данному сигналу каждый изъ представителей и представительницъ знати поднялъ свою корону, вознесъ ее надъ своей головою и остановился въ выжидательномъ положеніи.
Въ Вестминстерскомъ аббатствѣ водворилась глубокая тишина. Въ это внушительное мгновеніе случилось нѣчто совершенно необычайное, поразившее всѣхъ своею странностью. На сценѣ появилось новое дѣйствующее лицо, которое не было замѣчено никѣмъ до тѣхъ поръ, пока оно не очутилось въ большомъ главномъ придѣлѣ неподалеку отъ эстрады. Это былъ мальчикъ, съ обнаженной головой, въ рваныхъ башмакахъ и грубой плебейской одеждѣ, успѣвшей уже обратиться въ лохмотья. Поднявъ руку съ торжественностью, казалось, вовсе неподобавшей такому грязному оборванцу, онъ воскликнулъ тономъ предостереженія:
— Запрещаю возлагать англійскую корону на эту преступную голову. Я король!
Въ тотъ же мигъ мальчикъ былъ схваченъ нѣсколькими негодующими руками, но въ это время Томъ Канти въ парадномъ королевскомъ своемъ облаченіи быстро шагнулъ впередъ и воскликнулъ звучнымъ голосомъ:
— Оставьте его и не смѣйте къ нему прикасаться: онъ король!
Всѣхъ присутствовавшихъ охватило отъ изумленія нѣчто вродѣ паники. Многіе встали со своихъ мѣстъ и, вытаращивъ глаза, съ недоумѣніемъ глядѣли другъ на друга и на главныхъ дѣйствующихъ лицъ, словно спрашивая самихъ себя: дѣйствительно ли они бодрствуютъ въ полномъ сознаніи, или же сдѣлались жертвою сонной грезы? Лордъ-протекторъ былъ въ такой же степени изумленъ, какъ и всѣ остальные, но, быстро оправившись, воскликнулъ авторитетнымъ тономъ:
— Не обращайте вниманія на его величество. У короля снова припадокъ болѣзни. Схватите бродягу!
Приказаніе это было бы, безъ сомнѣнія, исполнено, если бы лже-король не топнулъ ногою и не воскликнулъ:
— Посмѣйте только это сдѣлать! Не дерзайте до него касаться, такъ какъ онъ король!
Ни одна рука не шелохнулась. Всѣ присутствовавшіе были словно парализованы. Никто не трогался съ мѣста и не рѣшался что-либо сказать. Дѣйствительно, никто не зналъ, что именно слѣдовало дѣлать, или же говорить при такомъ изумительномъ и странномъ случаѣ. Пока всѣ терзались недоумѣніемъ, тщетно пытаясь отыскать какой-нибудь исходъ, мальчикъ-оборванецъ продолжалъ съ величавой самоувѣренностью идти впередъ. Вообще онъ съ перваго мгновенія шелъ не останавливаясь и, пока англійскіе пэры и государственные сановники все еще пребывали въ томительной нерѣшимости, онъ поднялся уже на эстраду. Лже-король съ радостнымъ лицомъ побѣжалъ къ нему навстрѣчу, сталъ передъ нимъ на колѣни и сказалъ:
— О, милордъ-король, дозволь бѣднягѣ Тому Канти принести тебѣ прежде всѣхъ присягу въ вѣрности и сказать: возложи на себя корону и вступи въ отправленіе царственныхъ твоихъ обязанностей!
Глаза лорда-протектора съ суровою строгостью взглянули на новоприбывшаго, но это суровое выраженіе мгновенно исчезло, уступивъ мѣсто величайшему изумленію. То же самое случилось со всѣми прочими высшими государственными сановниками. Они переглянулись другъ съ другомъ и, словно подчиняясь общему безсознательному импульсу, отодвинулись на нѣсколько шаговъ. Каждый изъ нихъ думалъ въ это время: какое необычайное сходство!
Лордъ-протекторъ погрузился на минуту въ глубокую думу, а затѣмъ, обращаясь съ серьезной почтительностью къ оборванцу, сказалъ:
— Съ вашего позволенія, сударь, я желалъ бы разспросить васъ кое о чемъ…
— Я готовъ отвѣтить на ваши вопросы, милордъ!
Герцогъ обратился къ мальчику въ лохмотьяхъ съ нѣсколькими вопросами относительно покойнаго короля, принца, принцессъ и королевскаго двора. Мальчикъ отвѣтилъ на всѣ эти вопросы совершенно правильно и безъ всякихъ колебаній. Онъ описалъ всѣ дворцовыя парадныя залы въ аппартаментахъ покойнаго короля и принца Уэльскаго.
Все это являлось страннымъ, изумительнымъ и совершенно непонятнымъ. Таково было мнѣніе всѣхъ, кто его слышалъ. Теченіе начало, повидимому, направляться въ другое русло, и Томъ Канти проникся основательными надеждами на скорое освобожденіе изъ царственной своей неволи, когда лордъ-протекторъ, покачавъ головой, возразилъ:
— Все это и впрямь удивительно, но то же самое могъ бы вѣдь намъ разсказать и милордъ-король.
Томъ Канти, слыша, что его всетаки называютъ королемъ, очень огорчился этимъ замѣчаніемъ и почувствовалъ, что его надежды разсыпаются прахомъ.
— Нѣтъ, все это еще не доказательства, — добавилъ протекторъ.
Теченіе измѣнялось быстро и даже очень быстро, но оно шло теперь въ ложномъ направленіи, оставляя несчастнато Тома Канти бѣдствовать на тронѣ и унося настоящаго короля въ бездну погибели. Посовѣтовавшись съ самимъ собою, лордъ-протекторъ задумчиво покачалъ головой. Онъ разсуждалъ: «Для государства и насъ всѣхъ опасно оставаться долѣе лицомъ къ лицу съ этой загадкой. Она можетъ вызвать раздоры и междоусобія въ народѣ и такимъ образомъ подорвать авторитетъ престола». Поспѣшно обернувшись, онъ воскликнулъ: «Сэръ Томасъ, арестуй этого!.. Впрочемъ, погоди»… Лицо протектора озарилось самодовольной улыбкой, и онъ задалъ оборванцу, именовавшему себя королемъ, слѣдующій вопросъ:
— Гдѣ большая государственная печать? Если ты отвѣтишь на это удовлетворительно, то загадка будетъ разрѣшена, такъ какъ отвѣтить на это надлежащимъ образомъ можетъ только бывшій принцъ Уэльскій. Подумаешь, отъ какихъ мелочей зависитъ иной разъ будущность престола и династіи!
Это была счастливая, дѣльная мысль. О томъ, что ее считали таковой всѣ высшіе государственные чины, свидѣтельствовало молчаливое одобреніе, съ какимъ они переглядывались другъ съ другомъ. Да, только настоящій принцъ могъ разъяснить изумительную тайну исчезновенія большой государственной печати. Этотъ несчастный маленькій обманщикъ хорошо выучилъ свой урокъ, но всетаки попадется теперь впросакъ. Даже и самъ его учитель не смогъ бы отвѣтить на вопросъ, заданный лордомъ-протекторомъ. Какъ хорошо, что герцогу пришла въ голову такая мудрая мысль! По крайней мѣрѣ, теперь будутъ устранены всѣ недоразумѣнія, несомнѣнно грозившія государству серьезной опасностью. Обмѣнявшись едва замѣтными кивками головы и внутренно улыбаясь отъ удовольствія, вельможи съ увѣренностью ожидали, что маленькій оборванецъ смутится и задрожитъ отъ страха и сознанія своей вины. Къ величайшему ихъ изумленію ничего подобнаго не случилось. Напротивъ того мальчикъ отвѣтилъ совершенно спокойнымъ и увѣреннымъ тономъ:
— Въ этой загадкѣ я не усматриваю ничего труднаго.
Затѣмъ, не спрашивая ни у кого разрѣшенія, онъ обернулся и съ непринужденнымъ видомъ человѣка, привыкшаго повелѣвать, отдалъ слѣдующее приказаніе:
— Милордъ Сентъ Джонъ! Сходите въ мой собственный кабинетъ во дворцѣ, гдѣ вы частенько бывали. Тамъ, возлѣ самаго пола, въ лѣвомъ углу, наиболѣе отдаленномъ отъ дверей въ прихожую, вы найдете въ стѣнѣ гвоздикъ съ мѣдною шляпкой. Нажмите на шляпку, и тогда раскроется маленькій шкапчикъ для храненія драгоцѣнностей. О существованіи этого шкапчика вы до сихъ поръ не знали, такъ какъ о немъ извѣстно было только мнѣ да столяру, который для меня его сдѣлалъ. Первое, что броситься вамъ тамъ въ глаза, это большая государственная печать. Принесите ее сюда!
Слова эти привели всѣхъ присутствовавшихъ въ изумленіе, которое усилилось еще болѣе, когда маленькій оборванецъ безъ всякаго колебанія, или же опасенія сдѣлать промахъ, выбралъ именно этого пэра съ такой благодушной увѣренностью, какъ еслибъ зналъ его съ самаго своего дѣтства. Означенный пэръ въ свою очередь до того удивился, что чуть было не бросился со всѣхъ ногъ выполнять отданное ему приказаніе. Онъ, впрочемъ, не замедлилъ одуматься и снова усѣлся какъ ни въ чемъ не бывало на мѣстѣ, покраснѣвъ до ушей въ знакъ того, что сознается въ сдѣланномъ было промахѣ. Въ то же мгновеніе, однако, Томъ Канти обернулся къ нему и рѣзкимъ тономъ спросилъ:
— Какъ смѣешь ты колебаться? Развѣ ты не слышалъ приказанія короля? Сейчасъ же изволь идти, куда тебя посылаютъ!
Лордъ Сентъ Джонъ отвѣсилъ глубокій поклонъ. Присутствовавшіе замѣтили, что этотъ поклонъ былъ мнозначительно осторожнымъ и некомпрометирующимъ, такъ какъ не обращался ни къ одному изъ королей. Сентъ Джонъ отвѣсилъ его какъ разъ по линіи, проходившей между обоими кандидатами на королевскій престолъ и удалился.
Въ блестящихъ элементахъ оффиціальной группы государственныхъ сановниковъ началось движеніе, медленное и едва замѣтное, но тѣмъ не менѣе стойкое и непрерывное, сходное съ тѣмъ, что наблюдается въ калейдоскопѣ, когда ему сообщаютъ медленное вращеніе. Составныя частицы блистательной фигуры постепенно отпадаютъ и, примыкая другъ къ другу, образуютъ другую блистательную фигуру. Подобное же почти неуловимое движеніе мало-по-малу разсѣяло блестящую нарядную толпу, окружавшую Тома Канти и заставило ее собраться снова вокругъ мальчика-оборванца. Томъ Канти остался почти въ совершенномъ одиночествѣ. Наступилъ краткій промежутокъ томительнаго ожиданія. Тѣмъ временемъ даже немногіе робкіе духомъ царедворцы, все еще остававшіеся возлѣ Тома Канти, постепенно прониклись достаточнымъ мужествомъ для того, чтобы одинъ за другимъ ускользнуть изъ его сосѣдства и присоединиться къ большинству. Подъ конецъ Томъ Канти, въ королевскомъ своемъ одѣяніи, осыпанномъ драгоцѣнностями, остался одинъ, какъ перстъ. Вокругъ него образовалось на эстрадѣ обширное пустое мѣсто, благодаря которому его граціозная изящная фигура выдѣлялась тѣмъ явственнѣе.
Тѣмъ временемъ лордъ Сентъ Джонъ уже возвращался. Когда онъ дошелъ до средняго придѣла, всѣ были до того заинтересованы отвѣтомъ, который онъ принесетъ, что разговоръ, завязавшійся было передъ тѣмъ вполголоса, замолкъ и смѣнился глубокою тишиной, въ которой явственно слышались шаги лорда по мраморнымъ плитамъ. Всѣ взоры были устремлены на него. Взойдя на эстраду, благородный лордъ на мгновеніе остановился, а затѣмъ подошелъ съ глубокимъ поклономъ къ Тому Канти и сказалъ:
— Государь, печати тамъ нѣтъ!
Если на улицѣ неожиданно окажется больной чумою, то уличная чернь бросится отъ него бѣжать сломя голову. Толпа поблѣднѣвшихъ испуганныхъ придворныхъ еще поспѣшнѣе отшатнулась теперь отъ маленькаго оборванца, имѣвшаго дерзость предъявлять притязанія на англійскую корону. Въ одно мгновеніе онъ оказался одинъ безъ друзей и сторонниковъ и обратился въ мишень, которую начали обстрѣливать сосредоточеннымъ огнемъ презрительныхъ гнѣвныхъ взоровъ. Лордъ-протекторъ сердито воскликнулъ: — Вышвырните этого мальчишку на улицу. Пусть его проведутъ по городу, наказывая розгами на всѣхъ перекресткахъ. Этотъ маленькій негодяй не заслуживаетъ, чтобъ на него обращали болѣе вниманія.
Нѣсколько гвардейскихъ офицеровъ бросились исполнять эти приказанія, но Томъ Канти жестомъ руки остановилъ ихъ и сказалъ:
— Назадъ! Тотъ, кто посмѣетъ до него коснуться, подвергаетъ свою жизнь опасности!
Лордъ-протекторъ былъ въ величайшемъ недоумѣніи. Обращаясь къ Сентъ Джону, онъ спросилъ:
— Хорошо ли вы искали? Впрочемъ, извините, развѣ можно было бы въ этомъ сомнѣваться. Тѣмъ не менѣе все это кажется мнѣ очень страннымъ. Какія-нибудь маленькія вещицы ускользаютъ иной разъ отъ нашего вниманія, и это никого не удивляетъ, но какимъ образомъ могла исчезнуть такая громоздкая вещь, какъ большая англійская государственная печать? Ужь кажется, она не могла затеряться. Это вѣдь массивный толстый золотой кружокъ…
Глаза у Тома Канти засверкали. Онъ подскочилъ къ лорду-протектору и вскричалъ:
— Молчи, довольно… Она вѣдь была круглая, толстая? На ней были вырѣзаны буквы и разныя фигуры?
— Да.
— Ну, теперь я знаю, что за штука большая государственная печать, изъ-за которой тутъ вышла такая страшная передряга. Еслибъ вы описали мнѣ ее какъ слѣдуетъ, то могли бы разыскать ее уже три недѣли тому назадъ. Мнѣ какъ нельзя лучше извѣстно, гдѣ она теперь, но не я положилъ ее туда въ первый разъ.
— Кто же сдѣлалъ это, государь? — освѣдомился лордъ-протекторъ.
— Вотъ этотъ мальчикъ, что стоитъ здѣсь, законный англійскій король. Онъ объяснитъ вамъ самъ, куда положилъ печать, и тогда вы должны будете ему повѣрить. Подумай хорошенько, государь, постарайся припомнить, куда ты ее положилъ! Это было послѣднее, самое послѣднее, что ты сдѣлалъ передъ тѣмъ, какъ выбѣжалъ изъ дворца, одѣтый въ мои лохмотья. Ты вѣдь хотѣлъ еще наказать оскорбившаго меня солдата!
Водворилось молчаніе, въ продолженіе котораго никто не рѣшался не только шепнуть, но даже и шелохнуться. Всѣ взоры были устремлены на мальчика въ лохмотьяхъ, который стоялъ, опустивъ голову и нахмуривъ брови. Очевидно, онъ пытался разыскать въ своей памяти, среди множества ничтожныхъ фактовъ, одинъ, столь же ничтожный самъ по себѣ фактъ, который пріобрѣталъ теперь для него такое важное рѣшающее значеніе. Если удастся вспомнить этотъ фактъ, онъ будетъ признанъ всѣми королемъ, а въ противномъ случаѣ останется безправнымъ мальчишкой-оборванцемъ, котораго въ государственныхъ англійскихъ интересахъ необходимо будетъ устранить. Мгновенье происходило за мгновеньемъ, изъ секундъ слагались минуты, а мальчикъ все еще пытался припомнить. Попытки его, очевидно, не увѣнчались успѣхомъ. Подъ конецъ онъ вздохнулъ, тихонько покачалъ годовою и сказалъ съ отчаяніемъ въ голосѣ и дрожавшими отъ волненія губами:
— Я, кажется, припоминаю рѣшительно все, какъ было, но государственная печать тутъ положительно не при чемъ.
Онъ замолчалъ, а затѣмъ, окинувъ присутствовавшихъ взглядомъ, сказалъ съ кротостью и достоинствомъ:
— Милорды и джентльмены, если вамъ угодно лишить законнаго своего государя престола за непредставленіемъ имъ требуемаго доказазательства, я не въ силахъ этому помѣшать, но…
— Вздоръ, государь, все это глупости! — вскричалъ Томъ Канти, объятый паническимъ страхомъ.
— Обождите еще и подумайте хорошенько. Не отчаивайтесь, дѣло ваше не проиграно, да и не можетъ быть проиграно ни въ какомъ случаѣ. Послушайте, что я вамъ скажу и слѣдите за каждымъ моимъ словомъ. Я напомню вамъ все тогдашнее утро въ строгомъ порядкѣ и послѣдовательности. Мы съ вами бесѣдовали. Я говорилъ про моихъ сестеръ, Аню и Лизу. Вижу, что вы это вспоминаете. Потомъ я сталъ разсказывать про старуху бабушку и грубыя игры мальчиковъ съ Мусорнаго двора. Вы это тоже помните. Ну, и прекрасно. Продолжайте меня слушать, и вы, безъ сомнѣнія, припомните все остальное.
По мѣрѣ того, какъ Томъ входилъ въ обстоятельныя подробности, а мальчикъ въ лохмотьяхъ кивалъ головою въ знакъ того, что припоминаетъ ихъ себѣ, всѣ присутствовавшіе, не исключая и высшихъ государственныхъ сановниковъ, цѣпенѣли отъ удивленія. Разсказъ представлялся до чрезвычайности правдоподобнымъ. Всѣ спрашивали себя, однако, какимъ образомъ могло случиться такое невозможное сочетаніе поразительнаго сходства чежду принцемъ и нищенкой-мальчикомъ. Всѣ слушали съ величайшимъ вниманіемъ, въ которомъ недоумѣніе соединялось съ самымъ оживленнымъ интересомъ.
— Вспомните, государь, что мы ради шутки помѣнялись одеждой. Мы стояли передъ зеркаломъ и оказывались до того похожими другъ на друга, что мы оба нашли, будто отъ переодѣванья никакой перемѣны не воспослѣдовало. Вспомните, что это были ваши собственныя слова. Вы изволили замѣтить тогда, что солдатъ слегка повредилъ мнѣ руку. Вотъ слѣды этого ушиба. Я до сихъ поръ еще не могу писать этой рукой, такъ какъ пальцы на ней плохо двигаются. Ваше величество поклялись отмстить солдату за такое грубое обращеніе съ вашимъ поданнымъ, вскочили и побѣжали къ дверямъ. Пробѣгая мимо стола, вы увидѣли лежавшій на немъ предметъ, ту самую печать, о которой идетъ рѣчь, схватили ее и принялись осматриваться кругомъ, какъ бы отыскивая мѣсто, гдѣ ее лучше спрятать. Вашъ взоръ остановился на…
— Вѣрно! Теперь я вепомнилъ все, слава Богу! — воскликнулъ взволнованнымъ голосомъ мальчикъ-оборванецъ. — Сходи опять въ кабинетъ, добрѣйшій мой Сентъ Джонъ. Тамъ въ рукавицѣ миланской брони, которая виситъ на стѣнѣ, ты найдешь государственную печать.
— Совершенно справедливо, государь. Память, какъ вижу, тебѣ не измѣнила! — воскликнулъ Томъ Канти. — Теперь англійскій скипетръ твой и тому, кто вздумалъ бы у тебя его оспаривать, лучше было бы родиться нѣмымъ. Спѣшите скорѣе, милордъ Сентъ Джонъ, мчитесь, какъ если бы у васъ на ногахъ выросли крылья!
Всѣ присутствовавшіе повскакали съ мѣстъ и казались словно обезумѣвшими отъ волненія, томительныхъ ожиданій и тревожныхъ опасеній. На эстрадѣ и въ самомъ соборѣ раздавался оглушительный гулъ безсвязныхъ разговоровъ. Въ продолженіе нѣкотораго времени въ немъ положительно нельзя было разобраться. Каждый кричалъ своему сосѣду на ухо, чтобы подѣлиться съ нимъ впечатлѣніями, или же самъ подвергался означенной операціи. Неизвѣстно, сколько именно времени при этомъ прошло, но не подлежало сомнѣнію, что оно промелькнуло совершенно незамѣтно. Внезапно, однако, установилась въ соборѣ мертвая тишина. Въ то же самое мгновенье Сентъ Джонъ появился на эстрадѣ, высоко держа въ рукѣ большую государственную печать. Тогда раздался оглушительный возгласъ: «Да здравствуетъ законный нашъ король! Многая ему лѣта!»
Въ продолженіе цѣлыхъ пяти минутъ воздухъ дрожалъ отъ восклицаній и восторженныхъ звуковъ оркестра, игравшаго вмѣстѣ съ органомъ многая лѣта. Весь соборъ казался переполненнымъ носовыми платками, которыми махали растроганныя дамы и дѣвицы. Среди этой бури вѣрноподданическаго восторга мальчикъ въ лохмотьяхъ, являвшійся теперь самымъ важнымъ лицомъ во всей Англіи, стоялъ, раскраснѣвшійся отъ волненія, счастья и гордости посреди обширной эстрады, и всѣ великіе вассалы королевства преклоняли предъ нимъ колѣни. Когда наконецъ они встали, Томъ Канти воскликнулъ:
— Теперь, о, король, возьми себѣ твои царственныя одежды и верни покорному твоему слугѣ, Тому, прежнее его драное платье. Лордъ-протекторъ отдалъ приказаніе:
— Сейчасъ же раздѣть этого нищенку и засадить его въ Тоуеръ!
Новый законный король на это, однако, не согласился и объявилъ: — Нѣтъ, я этого не потерплю. Безъ него я не получилъ бы своей короны. Не смѣйте его трогать и дѣлать ему какое-либо зло! Что касается до тебя, любезный дядюшка, милордъ-протекторъ, то своимъ поведеніемъ относительно этого мальчика ты не выказываешь къ нему благодарности, а между тѣмъ, по дошедшимъ до меня слухамъ, онъ возвелъ тебя въ герцоги (при этихъ словахъ протекторъ покраснѣлъ), впрочемъ, онъ вѣдь не былъ настоящимъ королемъ, а потому, позволительно спросить: какую именно цѣнность представляетъ теперь твой громкій титулъ? Изволь подать мнѣ завтра черезъ этого мальчика просьбу объ утвержденіи сдѣланнаго имъ пожалованія; въ противномъ случаѣ ты останешься не герцогомъ, а простымъ графомъ.
Получивъ этотъ выговоръ, свѣтлѣйшій герцогъ Соммерсетъ счелъ умѣстнымъ временно стушеваться изъ переднихъ, рядовъ. Обратившись тогда къ Тому, король ласково спросилъ:
— Скажи мнѣ, любезный мальчикъ, какъ тебѣ удалось запомнить, куда именно я спряталъ печать, между тѣмъ какъ мнѣ самому не удавалось воскресить этого въ своей памяти?
— Ахъ, государь! Мнѣ было это не трудно! Я вѣдь частенько ею пользовался!
— Какъ же ты ею пользовался, когда не могъ объяснить, гдѣ именно она лежала?
— Я, къ сожалѣнію, не зналъ, что именно она и была имъ нужна. Мнѣ не потрудились описать ее надлежащимъ образомъ, ваше величество.
— Какъ же ты ею пользовался?
Кровь бросилась Тому въ лицо, его щечки покрылись густымъ румянцемъ, онъ потупилъ глаза и ничего не отвѣтилъ.
— Говори же, любезный мальчикъ, не бойся! — ободрялъ король. — На что именно пригодилась тебѣ большая печать англійскаго королевства?
Смущенный до-нельзя Томъ сперва было замялся, но потомъ сразу выпалилъ:
— Колоть ею орѣхи!
Заявленіе бѣднаго мальчика было встрѣчено гомерическимъ хохотомъ, взрывъ котораго чуть не сшибъ его съ ногъ. Если у кого-нибудь оставалась еще тѣнь сомнѣнія въ невозможности для Канти быть настоящимъ англійскимъ королемъ и обладать всѣми свѣдѣніями, потребными для выполненія августѣйшихъ королевскихъ обязанностей, то она окончательно разсѣялась, благодаря этому отвѣту.
Тѣмъ временемъ роскошный парадный кафтанъ былъ снятъ съ плечей Тома и одѣтъ на короля, лохмотья котораго оказались какъ нельзя лучше прикрытыми золотой парчей. Церемоніалъ коронованія продолжался послѣ того обычнымъ порядкомъ, но уже не надъ Томомъ Канти, а надъ настоящимъ королемъ. Его помазали мѵромъ и возложили ему на голову королевскій вѣнецъ. Громъ пушечныхъ выстрѣловъ возвѣстилъ объ этомъ всему городу и вѣрноподданическій Лондонъ потрясся въ своихъ основаніяхъ отъ дружныхъ привѣтственныхъ возгласовъ:
«Многая лѣта королю Эдуарду!»