|
[202]ГЛАВА XIV
Мера и письмо
Уменье измерять подчиняет человеку мир; благодаря его уменью писать, его познания не так бренны, как он сам, а эти два искусства доставляют ему то, в чем ему отказала природа — всемогущество и вечность. История и вправе и обязана следить за народами и на этих путях.
Италийские мерыЧтоб можно было мерить, должны предварительно развиться понятия о единицах времени, пространства и веса и о состоящем из равных частей целом, то есть о числах и о числовой системе. Для этого природа представляет следующие точки опоры: для времени — периодическое появление солнца и луны, то есть день и месяц; для пространства — длина человеческой ступни, которую легче измерить, чем руку; для тяжести — та кладь, которую человек может взвешивать (librare) вытянутой вперед рукой, или «равновесие» (libra). Точкой опоры для понятия о состоящем из равных частей целом может служить прежде всего рука со своими пятью пальцами или обе руки со своими десятью пальцами, и на этом основана десятичная система. Ранее уже было замечено, что эти элементы всякого счета и измерения восходят не только ко временам, предшествовавшим разделению греческих и латинских племен, но и к самой глубокой древности. Например о том, как древне измерение времени по луне, доказывает язык (стр. 18); даже обыкновение считать дни не от последнего фазиса луны вперед, а от ожидаемого фазиса назад, по меньшей мере древнее той эпохи, когда греки отделились от латинов. Десятичная системаСамым несомненным доказательством того, что десятичная система издревле была у индо-германцев в исключительном употреблении, служит хорошо известное повторение во всех индо-германских языках одних и тех же числительных имен до ста включительно (стр. 17). Что касается Италии, то во всех ее древнейших порядках видно употребление десятичной системы; достаточно будет напомнить о столь [203]часто встречающихся в числе десяти свидетелях, поручителях, послах, должностных лицах, о легальной равноценности быка с десятью баранами, о разделении волости на десять курий и вообще о применении десятичной системы повсюду, о межевании, о десятой доле жертв и пахотных полей, о наказании десятого из виновных и о прозвище Decimus. Самыми замечательными практическими применениями этой древнейшей десятичной системы к измерению и письменности служат италийские цифры. Во время отделения греков от италийцев, очевидно, еще несуществовало условных численных знаков. Зато мы находим для изображения трех самых древних и самых необходимых цифр, для единицы, для пяти и для десяти, три знака I, V или Λ и X, которые, очевидно, изображали вытянутый палец, раскрытую руку и двойную руку и которые не были заимствованы ни от эллинов ни от финикиян, но были одинакими и у римлян и у сабеллов и у этрусков. Это были первые шаги к образованию национальной италийской письменности и вместе с тем доказательства тех оживленных внутренних сношений между италийцами, которые предшествовали заморским сношениям (стр. 194); но мы, конечно, не в состоянии решить, которое из италийских племен изобрело эти численные знаки и кто у кого их заимствовал. Другие следы десятичной системы встречаются в этой сфере редко; сюда принадлежат: Vorsus, мера плоскости у сабеллов, имевшая 100 квадратных футов (стр. 21), и римский десятимесячный год. Система двенадцатичного счисленияНо в тех италийских мерах, которые не имеют связи с греческими и появились у италийцев, вероятно, до их соприкосновения с греками, преобладает разделение целого (as) на двенадцать единиц (unciae). По этой двенадцатичной системе были организованы древнейшие латинские священные братства, как например коллегии салиев и арвалов (стр. 166), равно как этрусские городские союзы. Число двенадцать господствует в римской системе весов и в линейных мерах: в первой фунт (libra), а во-вторых фут (pes) обыкновенно делятся на двенадцать частей; единицей римских плоскостных мер был actus, который имел 120 футов в квадрате[1] и совмещал в себе обе системы — десятичную и двенадцатичную. Быть может, по такой же системе определялись меры емкости, но от них не осталось никакого следа. — Если мы пожелаем доискаться, на чем основана двенадцатичная система, то есть почему из ряда чисел так рано выдвинулась [204]рядом с числом десять число двенадцать, то причину этого мы можем найти только в сравнении солнечного течения с лунным. Солнечный оборот из приблизительно двенадцати лунных оборотов должен был еще скорее, чем две руки с десятью пальцами, дать человеку глубокомысленное понятие о целом, состоящем из равных единиц, и вместе с тем понятие о числовой системе, этой первой основе математического мышления. Последовательное развитие двенадцатичной системы, как кажется, было делом италийской нации и предшествовало первому соприкосновению италийцев с эллинами.
Эллинские меры в Италии
Но когда эллинские торговцы нашли дорогу к западным берегам Италии, новые международные сношения повлияли не на плоскостные меры, а на линейные меры, на весы и главным образом на меры емкости, то есть на те, без которых невозможны ни торговля, ни мена. Римский фут, — который впоследствии хотя и был немного меньше греческого[2], но в ту пору или действительно был ему равен или считался ему равным, — стал делиться (сверх своего римского деления на двенадцать двенадцатых) по греческому образцу на четыре ладони (palmus) и шестнадцать пальцев (digitus). Сверх того римский вес был приведен в неизменное отношение к аттическому, преобладавшему во всей Сицилии, но не в Кумах, — а это служит новым красноречивым доказательством того, что латинская торговля велась преимущественно с Сицилией; четыре римских фунта были признаны равными трем аттическим «минам» или, вернее, римский фунт был признан равным одной с половиной сицилийским «литрам» или «полуминам» (стр. 199). Но самый странный и самый пестрый вид получили римские меры емкости как по своим названиям, так и по своему сравнительному значению; их названия были заимствованы из греческого языка и были частью извращением греческих названий (amphora, modius от μέδιμνος; congius от χοεύς, hemina, cyathus), частью переводами (acetabulum от ὀξύβαϕον), между тем как наоборот ξἐστης было извращением слова sextarius. Не все меры были тождественны, а только самые обыкновенные: для жидкостей Congius или Сhus, Sextarius, Cyathus; эти две последние употреблялись и для сухих товаров; римская Amphora была приравнена по весу воды к аттическому таланту и относилась к греческому «метрету» как 3 : 2, а к греческому «медимну», как 2 : 1. Для того, кто умеет разбирать такого рода грамоты, в этих названиях и цифрах изображены сицилийско-латинские торговые сношения во всей их [205]оживленной деятельности и во всем их значении. — Греческих численных знаков римляне не усвоили, но воспользовались из греческой азбуки ненужными для них изображениями трех гортанных букв для того, чтоб образовать из них цифры 50 и 1000, а, может быть, также и 100. В Этрурии, как кажется, именно таким путем приобрели знак по меньшей мере для цифры 100. Впоследствии цифровая система двух соседних народов, по обыкновению, отождествилась, и римская система была в своих главных чертах усвоена в Этрурии.
Италийский календарь догреческого периода
Точно таким же образом римский и, по всему вероятию, вообще италийский календарь начал развиваться самостоятельно, а потом подчинился греческому влиянию. В том, что касается разделения времени, человеческое внимание останавливается прежде всего на регулярно следующих одни за другими восхождении и захождении солнца, новолунии и полнолунии; поэтому время долго измерялось только днями и месяцами не по циклическому вычислению, а по непосредственному наблюдению. О восходе и закате солнца до очень поздней поры возвещали на римском рынке публичные глашатаи; и точно также, как кажется, некогда возвещали жрецы, — при наступлении каждого из четырех лунных периодов, — о том, сколько пройдет дней до наступления следующего периода. Стало быть в Лациуме и, вероятно, не только у сабеллов, но и у этрусков, счет вели по дням и, как уже было ранее замечено, не вперед от последнего истекшего лунного периода, а назад от первого ожидаемого периода; этот счет вели по лунным неделям, которые при средней продолжительности в 7⅜ дней имели то семь, то восемь дней, и по лунным месяцам, которые при средней продолжительности синодического месяца в 29 дней 12 часов 44 минуты, имели то двадцать девять дней, то тридцать. В течение некоторого времени день был для италийцев самою мелкой единицей времени, а месяц самой крупной. Только в более позднюю пору они стали делить и день и ночь на четыре части, а еще много позднее стали употреблять разделение времени по часам; этим объясняется, почему даже самые близкие между собою по происхождению племена расходились при определении начала дня: римляне считали это начало с полуночи, а сабеллы и этруски с полудня. И год еще не был распределен по календарю по меньшей мере в ту пору, когда греки отделились от италийцев, так как названия года и времен года образовались у греков и у италийцев вполне самостоятельно. Однако италийцы, как кажется, еще в доэллинскую эпоху успели достигнуть если не неизменно установленного календарного порядка, то по меньшей мере признания двух самых крупных единиц времени. Обычный у римлян упрощенный счет по лунным месяцам с применением [206]десятичной системы, и наименование десяти-месячного периода времени «кольцом» (annus) или годовым оборотом носят на себе все признаки глубочайшей древности. Впоследствии, но все-таки в очень раннюю пору и, без сомнения, также до эпохи греческого влияния, в Италии образовалась, — как уже было ранее замечено, — двенадцатичная система; а так как эта система возникла из наблюдения, что солнечный оборот равняется двенадцати лунным, то она, конечно, и была прежде всего применена к счислению времени; с этим находится в связи и тот факт, что названия месяцев (возникшие, конечно, лишь после того, как месяцы стали считаться частями солнечного года), в особенности названия марта и мая одинаковы не у италийцев и греков, а у всех италийцев. Поэтому весьма вероятно, что задача ввести практический календарь, соответствующий и лунным и солнечным периодам, — задача, которая в некотором отношении похожа на квадратуру круга, и которая была признана неразрешимой и отложена в сторону только после того, как над ней трудились в течение многих столетий, — занимала в Италии умы еще до начала той эпохи, когда возникли сношения с греками; впрочем от этих чисто национальных попыток разрешить ее не осталось никаких следов. Древнейший италийско-греческий календар.Всё, что нам известно о самом древнем римском календаре и о календарях некоторых латинских государств (о том, как измеряли время сабеллы и этруски, до нас не дошло никаких указаний), положительно основано на древнейшем греческом распределении года; это распределение старалось придерживаться в одно и то же время и фазисов луны и времен солнечного года и было построено на предположении, что лунный оборот имеет 29½ дней, солнечный оборот — 12½ лунных месяцев или 368¾ дней и что происходит постоянное чередование полных или тридцатидневных месяцев с неполными или двадцатидевятидневными месяцами, и двенадцатимесячных годов с тринадцатимесячными, — а чтоб согласовать эту систему с действительным ходом небесных явлений, были сделаны произвольные добавки и исключения. Весьма возможно, что это греческое распределение года сначало вошло у латинов в употребление без всяких изменений; но самая древняя форма римского года, какая нам исторически известна, уклоняется от своего образца не в циклических выводах и не в чередовании двенадцатимесячных годов с тринадцатимесячными, а в названиях и в длине отдельных месяцев. Римский год начинается с началом весны; его первый месяц и вместе с тем единственный, который носит божеское имя, назван по имени Марса (Martius); три следующих получили свои названия от появления молодых ростков (aprilis), от вырастания (maius) и от процветания [207](iunius); месяцы с пятого до десятого названы по своему числовому порядку (quinctilis, sextilis, september, october, november, december); одиннадцатый получил свое название от слова начинание (ianuarius, стр. 164), причем, вероятно, делался намёк на возобновление полевых работ после отдыха, кончавшегося в половине зимы; название двенадцатого и последнего происходит от слова очищать (februarius). К этой регулярной смене одних месяцев другими прибавлялся в високосных годах еще безымянный «рабочий месяц» (mercedonius), который был последним и стало быть следовал за февралем. В определении длины месяцев римский календарь так же самостоятелен, как и в усвоенных им, по всему вероятию, древненациональных названиях месяцев: вместо четырех лет греческого цикла (354 + 384 + 354 + 383 = 1475 дней), из которых каждый состоял из шести тридцатидневных мясяцев и из шести двадцатидевятидневных и вместо прибавки раз в два года високосного тринадцатого месяца, состоявшего то из тридцати, то из двадцати девяти дней, в римском календаре были установлены четыре года, каждый из четырех тридцатиоднодневных месяцев (первого, третьего, пятого и восьмого), из семи двадцатидевятидневных месяцев, из месяца февраля, который имел три года сряду по двадцати восьми дней, а в каждый четвертый год имел двадцать девять дней и, наконец, из прибавлявшегося через каждый год двадцатисемидневного високосного месяца (355 + 383 + 355 + 382 = 1475 дней). Этот календарь также уклонился от первоначального разделения месяца на четыре то семидневные, то восьмидневные недели; вместо того он установил раз навсегда первую четверть в тридцатиоднодневных месяцах на седьмой день, в двадцатидевятидневных месяцах на пятый день, полнолуние в первых на пятнадцатый день, во вторых на тринадцатый; таким образом вторая и четвертая недели каждого месяца сделались восьмидневными; третья неделя обыкновенно была девятидневной и только в двадцативосьмидневном феврале была восьмидневной, а в двадцатисемидневном високосном месяце была семидневной; первая же неделя была в тридцатиоднодневных месяцах шестидневной, а в остальных четырехдневной. При таком в сущности однообразном течении трех последних недель каждого месяца оказывалось нужным возвещать только о длине каждой первой недели; отсюда первый день первой недели и получил название «вещего дня» (kalendae). Первые дни второй и четвертой недели, всегда состоявших из восьми дней, были названы девятыми днями (nonae, noundinae), вследствие римского обыкновения включать в счет срока и срочный день, а первый день [208]третьей недели сохранил свое прежнее название idus (быть может, раздельный день). Главным мотивом такого странного преобразования календаря, как кажется, была вера в благотворное влияние нечетных чисел[3], и хотя он вообще придерживается древнейшей формы греческого года, но в его уклонениях от нее ясно обнаруживается влияние пифагоровского учения, которое преобладало в ту пору в нижней Италии и вращалось в сфере мистических численных сопоставлений. Но последствием этого было то, что этот римский календарь, несмотря на свое очевидное старание сообразоваться с течением луны и солнца, на самом деле не соответствует лунным периодам так же точно, как им соответствует в общих чертах его греческий образец; а с солнечными периодами римский календарь, подобно самому древнему греческому, сообразовался только при помощи частых и произвольных исключений и, по всему вероятию, сообразовался далеко не вполне, так как в практическом применении календаря едва ли было более здравого смысла, чем в его составлении. И в удержании старого счисления по месяцам или, — что одно и то же — по десятимесячным годам кроется безмолвное, но недвусмысленное сознание неправильности и ненадёжности древнейшего римского солнечного года. В своих главных чертах этот римский календарь может считаться по меньшей мере за общелатинский. При повсеместной неустойчивости начала года и названий месяцев, более мелкие уклонения в нумерации и в названиях не противоречат тому, что у всех латинов была одна основа для измерения времени; точно так и при своей календарной системе, в сущности вовсе не сообразовавшейся с месячными периодами, латины легко могли дойти до того, что стали определять длину месяцев совершенно произвольно, нередко заканчивая их годовыми праздниками; так например в Альбе длина месяцев колебалась между 16 и 36 днями. Поэтому правдоподобно, что греческая триэтера была рано занесена из нижней Италии по меньшей мере в Лациум, а быть может и к другим италийским племенам и затем подверглась дальнеишим менее важным изменениям в различных городских календарях. — Для измерения многолетних периодов времени можно было пользоваться годами властвования царей; но сомнительно, чтоб в Греции и в [209]Италии прибегали в древнейшие времена к этому столь употребительному на востоке способу измерять время. Напротив того, четырехлетний високосный период и связанные с ним ценз и жертвенное очищение общины, как кажется, привели к счислению времени по люстрам, которое по своей основной идее имеет сходство с греческим счислением времени по Олимпиадам; но оно скоро утратило свое хронологическое значение вследствие неправильностей, вкравшихся в него от задержек в производстве таксации.
Введение эллинской азбуки в Италии
Искусство письменно изображать звуки моложе, чем искусство измерять. Италийцы, точно так же как и эллины, дошли до него не сами собой, хотя зачатки такого изобретения можно усмотреть в италийских численных знаках (стр. 203) и в не заимствованном от греков древнем италийском обыкновении вынимать жребий по деревянным табличкам. Какой нужен труд для первого выделения звуков, являющихся в столь многоразличных сочетаниях, всего лучше видно из того факта, что для всей арамейской, индийской, греческо-римской и теперешней цивилизации было достаточно и до сих пор еще достаточно одной азбуки, переходившей от одного народа к другому и из одного рода в другой, а это важное произведение человеческого ума было плодом совокупных усилий арамейцев и индо-германцев. Семитская ветвь языков, в которой гласные играют второстепенную роль и никогда не могут стоять в начале слов, именно тем и облегчила выделение согласных; стало быть там и была изобретена первая азбука, еще лишенная гласных букв. Индийцы и греки прежде всех и независимо одни от других, но совершенно различным способом, создали полную азбуку, прибавив гласные буквы к дошедшей до них торговым путем арамейской грамоте, состоявшей из одних согласных; для обозначения гласных они употребили четыре буквы a, e, i, o — ненужные грекам для обозначения согласных, придумали особый знак для u и ввели в грамоту слоги взамен голых согласных, или, как выражается Паламед у Еврипида:
Отыскивая спасительное средство от забвения,
Я соединял в слога безгласные буквы с гласными
И изобрел для смертных искусство письма.
|
Эта арамейско-эллинская азбука была сообщена италийцам от живших в Италии эллинов, но не из земледельческих колоний Великой Греции, а чрез посредство куманских или тарентинских торговцев, которые, завезли ее преже всего в самые древние центры международных сношений Лациума и Этрурии, — в Рим и в Цере. Впрочем та азбука, которую получили италийцы, вовсе не была древнейшей эллинской, она уже подверглась разным [210]переменам, а именно к ней были прибавлены три буквы ξ, ϕ и χ и взамен старых знаков были введены ι, γ, λ[4]. [211]Азбуки этрусская и латинская, как уже было ранее замечено (стр. 198) произошли не одна от другой, а каждая из них произошла непосредственно от греческой; даже и эта греческая азбука дошла [212]до Этрурии и до Лациума в существенно измененном виде. Этрусская азбука имела двойное s (сигма s и сан sch) и только одно k[5], а от r только его древнейшую форму P; латинская азбука имела, сколько нам известно, только одно s и напротив того двойное k (каппа k и коппа q), а от r только его позднейшую форму R. Древнейшая этрусская письменность еще не знала строк и извивалась как змея, а новейшая употребляет параллельные строки, которые идут справа налево; латинская письменность, сколько нам известно из ее древнейших памятников, знакома лишь с последним способом — с правильными строками, которые первоначально шли, по произволу пишущего, слева направо и справа налево, но потом шли у римлян в первом направлении, а у фалисков во втором. Занесенная в Этрурию образцовая азбука, даже при своем сравнительно обновленном виде, должна была принадлежать к очень древнему времени, хотя и нет возможности с точностью определить это время; это видно из того, что сигма и сан постоянно употреблялись у этрусков рядом одна с другой, как два различных звука, стало быть и в дошедшей до них греческой азбуке эти буквы еще имели самостоятельное значение; но из всех дошедших до нас [213]памятников греческой письменности не видно, чтоб сигма и сан употреблялись у греков одна рядом с другой. Напротив того, насколько нам известна латинская азбука, она вообще носит на себе более новый характер; впрочем нет ничего неправдоподобного в том, что в Лациуме, не так как в Этрурии, азбука не была усвоена одним разом, но что латины, вследствие оживленных сношений со своими греческими соседями, долгое время применялись к бывшей в употреблении у греков азбуке и следили за всеми ее изменениями. Так например, мы находим, что формы P[6], Σ и ? не были незнакомы римлянам, но были заменены в общем употреблении более новыми формами R, ? и ?, а это можно объяснить только тем, что латины долгое время пользовались греческой азбукой для письма и на греческом и на своем родном языке. Поэтому из сравнительно более нового характера той греческой азбуки, которую мы находим в Риме, и из более древнего характера той, которая была заимствована Этрурией, едва ли можно делать заключение, что в Этрурии стали писать раньше, чем в Риме. — О том, какое сильное впечатление произвела на получателей доставленная им азбука и как живо они чуяли погруженное в дремоту могущество этих с виду ничтожных знаков, свидетельствует замечательный сосуд, который был найден в городе Цере в одной из древнейших гробниц, сооруженных еще до изобретения арок; на этом сосуде написана азбука по древнегреческому образцу в том виде, в каком ее получила Этрурия, а рядом с этой азбукой помещен составленный по ней этрусский силлабарий, похожий на тот, о котором вел речь Паламед; это, очевидно, был священный памятник, увековечивавший воспоминание о введении в Этрурии буквенного письма.
Развитие азбуки в Италии
Не менее этого заимствования азбуки важно для истории ее дальнейшее развитие на италийской почве, — быть может даже более важно, так как оно бросает луч света на взаимные внутренние сношения италийцев, покрытые гораздо более густым мраком, чем сношения на берегах с чужеземцами. В древнейшую эпоху этрусской письменности, когда заимствованная азбука была в употреблении почти без всяких изменений, ею пользовались, как кажется, только этруски, жившие на берегах По и в теперешней Тоскане. Потом эта азбука проникла, очевидно, из Атрии и Спины, на юг вдоль восточного берега вплоть до Абруццов, на север [214]к венетам и в более позднюю пору к кельтам, жившим по сю сторону Альпов и среди Альпов и даже к тем, которые жили за Альпами, так что ее последние отпрыски достигли Тироля и Штирии. Позднейшая эпоха этого развития начинается с преобразования азбуки, которое заключалось главным образом во введении отставленных одна от другой параллельных строк, в уничтожении буквы o, которую уже нельзя было отличать в произношении от u, и в употреблении новой буквы f, для которой не было соответствующего знака в традиционной азбуке. Это преобразование было совершено, очевидно, западными этрусками; оно не нашло для себя доступа на той стороне Апеннин, но было усвоено всеми сабельскими племенами и прежде всех умбрами; затем, при дальнейшем развитии азбуки, ее судьба была различна у каждого отдельного племени — у этрусков, живших на берегах Арно и подле Капуи, у умбров и у самнитов; в иных местах она вполне или частью утрачивала промежуточные буквы, в других приобретала новые гласные и согласные буквы. Но это западно-этрусское преобразование азбуки не только так же старо, как самые древние из найденных в Этрурии гробниц, но еще гораздо старще, так как выше упомянутый силлабарий, вероятно найденный в одной из тех гробниц, изображает преобразованную азбуку уже в существенно измененном и обновленном виде; а так как и сама преобразованная азбука молода в сравнении с первоначальной, то мысль вынуждена почти совершенно отказаться от попытки проникнуть в ту отдаленную эпоху, когда эта первоначальная азбука проникла в Италию. — Между тем как этруски являются распространителями азбуки на севере, востоке и юге полуострова, латинская азбука, напротив того, ограничивалась одним Лациумом и там в общем итоге сохранилась с незначительными изменениями; только γ мало-помалу слилось с ϰ, a ζ с σ, последствием чего было то, что по одному из каждых двух равнозвучных знаков (ϰ, ζ) исчезло из употребления. В Риме, как это несомненно доказано, эти знаки были устранены еще прежде конца четвертого столетия от основания города[7], и с [215]ними незнакомы все дошедшие до нас письменные и другие памятники, за исключением только одного[8]. Если же принять в соображение, что в древнейших сокращениях постоянно соблюдается различие между γ и c, между ϰ и k[9], что, стало быть, период времени, когда эти звуки слились в произношении, и более ранний период времени, когда сокращения установились, были гораздо древнее начала самнитских войн, и наконец, что между введением письменности и установлением условной системы сокращений непременно прошел значительный промежуток времени, — то придется отнести начало письменности как в Этрурии, так и в Лациуме к такой эпохе, которая ближе к первому наступлению египетского Сириусова периода в историческое время, то есть к 1321 году до Р. Х., чем к 776 году, с которого начинается в Греции счисление времени по Олимпиадам[10]. О глубокой древности письменного искусства в Риме свидетельствуют и многие другие ясные указания. Существование письменных памятников из эпохи царей доказано с достаточной достоверностью; сюда принадлежат: особый договор, который был заключен между Габиями и Римом каким-то царем Тарквинием, по всему вероятию не последним царем этого имени; он был написан на шкуре принесенного по этому случаю в жертву быка и хранился в богатом древними памятниками, уцелевшем от сожжения Рима галлами храме Санка на Квиринале; союзный договор, который был заключен царем Сервием Туллием с [216]Лациумом; его видел Дионисий на медной доске в храме Дианы, на Авентине, — конечно в копии, составленной после пожара при помощи латинского экземпляра, так как нельзя допустить, чтоб в эпоху царей уже существовала в Риме резьба на металле. На учредительную грамоту этого храма ссылались учредительные грамоты времен империи, как на самый древний из римских документов этого рода, и как на образец для всех других. Но уже в ту пору чертили (exarare, scribera — одного происхождения с scrobes[11]) или рисовали (linere, отсюда littera) на листах (folium), на древесной коре (liber) или на деревянных дощечках (tabula, album), а впоследствии также на коже и на холсте. На холщевых свитках были написаны священные грамоты самнитов и ананьинской жреческой коллегии, равно как самые древние списки римских магистратов, хранившиеся в храме богини воспоминания (Juno moneta) на Капитолии. Едва ли нужно еще напоминать об очень древнем обыкновении метить пасущийся скот (scriptura), о словах: «отцы и приписные» (patros conscripti), с которыми обращались к сенату, и о глубокой древности оракульских книг, родовых списков и календарей альбанского и римского. Когда римское предание из ранних времен республики рассказывает нам об устроенных на рынке залах, в которых мальчики и девочки знатного происхождения учились читать и писать, то этот рассказ, быть может, был вымыслом, но нельзя этого положительно утверждать. Причина нашего недостаточного знакомства с са́мой древней римской историей заключается не в неумении римлян писать и даже, быть может, не в недостатке письменных памятников, а в неспособности историков того времени, которое было самым удобным для исторических исследований и для разработки архивных материалов; эти историки заботились об описании побудительных причин и характеров, сражений и государственных переворотов и потому опускали из виду то, в чем и предания не отказали бы серьезному и самоотверженному исследователю.
Общие выводы
Итак, история италийской письменности свидетельствует прежде всего о том, что эллинский быт имел на сабеллов более слабое и менее непосредственное влияние, чем на западные италийские племена. Что сабеллы получили азбуку от этрусков, а не от римлян, объясняется, по всему вероятию, тем, что у них уже была азбука в то время, как они начали двигаться вдоль хребта Апеннин, стало быть как сабины, так и самниты получили азбуку [217]до выхода из своей родины. С другой стороны эта история письменности заключает в себе полезное предостережение от гипотезы, — которую пустило в ход позднейшее римское просвещение, так легко увлекавшееся мистицизмом и всякою антикварною ветошью, и которую беспрекословно повторяли и более новые и самые новые исследователи, — будто римская цивилизация получила свое начало и свою сущность из Этрурии. Если бы это была правда, то именно в этой сфере должны бы были прежде всего отыскаться её следы; но оказывается совершенно противное, — оказывается, что зародыш латинской письменности был греческий, а её развитие было настолько национальным что она даже не усвоила столь полезного этрусского знака для f. Даже там, где заметны признаки позаимствования, как например в числительных знаках, оказывается, что скорей Этруски подражали Римлянам; по меньшей мере известно, что они взяли от Римлян знак для цифры 50. — Извращение языка и письменности.Наконец, характеристичен тот факт, что у всех италийских племен развитие греческой азбуки заключалось главным образом в её извращении. Так например, во всех этрусских наречиях исчезли промежуточные буквы, между тем как у умбров исчезли y, d, у самнитов d, у римлян y, а у этих последних, кроме того, грозили слиться d и r. У этрусков очень рано совпали o и u; у латинов также заметна наклонность к такой же порче языка. Почти совершенно противное заметно по отношению к шипящим буквам: между тем как этруски удерживали три знака z, s, sch, а умбры отбросили последний из них и вместо него ввели в употребление две новых шипящих, самниты и фалиски довольствовались, подобно грекам, буквами s и z, а позднейшие римляне даже одним s. Отсюда видно, что вводители азбуки, как люди образованные и хорошо владевшие обоими языками, чувствовали все самые тонкие различия звуков; но после того, как национальная письменность окончательно отрешилась от эллинского азбучного образца, промежуточные буквы стали мало-помалу совпадать со своими ближайшими буквами, а шипящие и гласные буквы стали извращаться; в особенности первое из этих перемещений или, вернее, извращений звуков вовсе несвойственно греческому языку. С этим извращением звуков идет рука об руку извращение грамматических форм и производных слов. Причина такого варварского обхождения с языком заключается в том, что искажения постоянно разъедают всякий язык, если не встречают литературных и рациональных препятствий; разница только в том, что в настоящем случае звуковое письмо сохранило на себе следы того, что обыкновенно исчезает бесследно. Тот факт, что такое варварское обхождение с языком заметно у этрусков в более сильной степени, чем [218]у какого-либо другого из италийских племен, принадлежит к многочисленным доказательствам их низших культурных способностей: если же такая порча языка заметна между италийцами всего более у умбров, гораздо менее у римлян, а всего менее у южных сабеллов, то объяснением этого могут отчасти служить более оживленные сношения первых с этрусками, последних с греками.
Примечания
p и r еще не было установлено; напротив того, когда она перешла к латинам, различение этих двух букв уже было по меньшей мере начато; поэтому у этрусков вовсе не было формы R для r, а у фалисков и у латинов встречается только более новая форма, за единственным исключением самой древней римской надписи [стр. 213, прим.].
- ↑ Первоначально, как actus, так и еще чаще встречающаяся его двойная мера — iugerum были, подобно немецкому моргену, не мерами плоскости, а рабочими мерами и означали: последняя из них дневную работу, а первая — полуденную вследствие обычного в Италии полуденного отдыха пахарей.
- ↑ 24/25 греческого фута равнялись одному римскому футу.
- ↑ По той же причине все праздничные дни — нечетные, как те, которые повторяются в каждом месяце [kalendae — 1-го числа, nonae — 5-го или 7-го, idus — 13-го или 15-го], так и ранее перечисленные [стр. 160] 45 табельных дней, — только за двумя исключениями. Это доходит до того, что при многодневных праздниках исключаются те четные дни, которые находятся в промежутках между нечетными; так напр. праздник Карменты справлялся 11 и 15 января, праздник дубрав — 19 и 21 июля, праздник привидений — 9, 11 и 13 мая.
- ↑ История азбуки у эллинов заключается в сущности в том, что относительно их первоначальной азбуки, состоявшей из 23 букв [то есть финикийской азбуки, вокализированной и дополненной буквою u], делались самые разнообразные попытки с целью ее дополнить и улучшить, и что каждая из этих попыток имела свою собственную историю. Важнейшие из этих попыток, не лишенные интереса и для истории италийской письменности, суть следующие. — I. Введение своих собственных знаков для звуков ξ, ϕ, χ. Эта попытка относится к таким древним временам, что только за исключением той азбуки, которая была в употреблении на островах Фере, Мелосе и Крите, под ее влиянием находились все греческие азбуки и все те, которые происходили от греческой азбуки. Первоначально она клонилась к тому, чтоб в конце азбуки прибавить знаки X = ξῖ, Φ = ϕῖ, Ψ = χῖ, и в этом виде азбука нашла доступ на континенте Эллады, за исключением Афин и Коринфа, и также у сицилийских и у италийских греков. Напротив того, малоазиатские греки и те, которые жили на островах Архипелага, равно как жившие на материке коринфяне уже стали употреблять — в то время, как они познакомились с той попыткой — вместо ξῖ пятнадцатый знак финикийской азбуки [Самех] Ξ; поэтому из трех новых знаков они усвоили Φ для ϕῖ, а X не для ξῖ, а для χῖ. Третий знак, первоначально придуманный для χῖ, большею частью не употреблялся; его удержали только на малоазиатском материке, но там ему придали значение φῖ. Малоазиатской манеры писать придерживались также Афины, с той только разницей, что там не были усвоены не только φῖ, но и ξῖ вместо которых по-прежнему писалась двойная согласная. — II. Так же рано, если не еще раньше, старались предотвратить угрожавшее смешение форм для i? и s?, так как все известные нам греческие азбуки носят на себе следы старания отличить эти знаки один от другого как-нибудь иначе и более ясным образом. Но уже в древнейшую пору были сделаны с этой целью две попытки, из которых каждая нашла для себя особую сферу: первая касалась шипящих звуков, для которых в финикийской азбуке было два знака — четырнадцатый [ʍ] для sch и восемнадцатый [?] для s, b предлагала вместо последнего из них, более пригодного по звуку, первый; так и писали в древности на восточных островах, в Коринфе и в Керкере и у италийских ахейцев. Вторая попытка имела целью заменить и простой чертой ǀ; этот способ замены был гораздо употребительнее первого и в не очень позднюю пору вошел в такое всеобщее употребление, что ломанное i — ? повсюду исчезло, хотя некоторые общины удержали кроме ǀ и форму ʍ для s. — III. Новее была замена λ ? [который нетрудно смешать с Г γ] знаком ?, который мы находим в Афинах и в Беотии, между тем как Коринф и зависевшие от него общины достигли той же цели, давши звуку γ вместо формы крючка форму полукруга C. — IV. Точно также очень подверженные смешению формы для р ? и для r Р были различены путем превращения последней в R: эта новая форма не была усвоена только у малоазиатских греков, у критян, у италийских ахейцев и в некоторых других немногочисленных местностях, но решительно преобладала как в собственной Греции, так и в Великой Греции и в Сицилии. Но там не так рано и не так бесследно исчезла древняя форма для r — P, как более древняя форма для l; стало-быть это нововведение, без сомнения, было более поздним. — Отличие длинного e от короткого и длинного o от короткого ограничилось в древности теми греками, которые жили в Малой Азии и на островах Эгейского моря. — Все эти технические усовершенствования однородны и имеют одинакую историческую важность в том смысле, что каждое из них возникло в определенное время и в определенном месте и затем распространялось своим собственным путем и развивалось самостоятельно. Превосходное исследование Кирхгофа [Studien zur Geschichte des griechischen Alphabets] бросает яркий свет на бывшую до того времени столь мало известной историю эллинской азбуки и сверх того доставляет нам важные сведения касательно древнейших сношений между эллинами и италийцами; так например, оно неоспоримо выяснило до сих пор неразрешенный вопрос о происхождении этрусской азбуки; но оно грешит некоторой односторонностью, так как некоторым из упомянутых выше попыток придает слишком большую важность. Если бы пришлось установить в этой сфере отличия одной системы от другой, то не следовало бы разделять азбуки на два разряда по значению X как ξ и как χ, а следовало бы установить различие между азбукой в 23 буквы и азбукой в 25 или 26 букв, а в этой последней установить различие между древнейшей общегреческой и той малоазиатской ионической, от которой произошла позднейшая общая азбука. Впрочем некоторые местности относились с выбором к различным попыткам внести в азбуке перемены, так что некоторые из этих перемен усвоились в одном месте, а некоторые другие — в другом. Именно потому так и поучительна история греческой азбуки, что она объясняет нам, как в сфере ремесел и искусств некоторые группы греческих местностей обменивались между собою нововведениями, a некоторые другие не принимали никакого участия в таком обмене. Что касается в особенности Италии, то мы уже указывали [стр. 133] на замечательную противоположность между ахейскими земледельческими городами с одной стороны и городами халкидскими и дорийскими, которые были более похожи на купеческие колонии — с другой; в первых сохранились все первоначальные формы, а в последних были усвоены улучшенные формы, даже такие, которые, будучи заимствованы с различных сторон, до некоторой степени противоречили одни другим, так например наряду с ?l употребляли Сγ. Италийские азбуки, как это доказал Кирхгоф, все происходили от азбуки италийских греков и именно от халкидско-дорической; а что этруски и латины не получили азбуку одни от других, но независимо одни от других получили ее непосредственно от греков, несомненно доказывает различная форма буквы r путем следующих соображений: из четырех выше указанных изменений азбуки, касавшихся вообще всех италийских греков [пятое изменение ограничилось Малой Азией], три первые осуществились прежде, чем эта азбука перешла к этрускам и к латинам; когда она перешла к этрускам, различие между
- ↑ Как кажется, не может подлежать сомнению, что у этрусков никогда не было коппы, так как не только нигде не видно ее достоверных следов, но ее даже нет и в том образцовом букваре, который написан на галасском сосуде. Попытка доказать ее присутствие в силлабарии, находящемся на том же сосуде, была во всех отношениях неудачна, так как этот силлабарий касался и мог касаться только тех этрусских букв, которые и позже были в общем употреблении, а к числу их, как нам положительно известно, коппа не принадлежит; сверх того, поставленный в конце силлабария знак не мог означать ничего, кроме f, которое было в этрусской азбуке последней буквой и не могло отсутствовать в силлабарии, изображавшем уклонения этрусской азбуки от ее образца. Тем не менее, конечно, странно, что в полученной этрусками греческой азбуке недостовало коппы, которая однако долго сохранялась в халкидо-дорийской азбуке; следует полагать, что недостаток этой буквы был местной особенностью того города, из которого была впервые занесена азбука в Этрурию. Произвол и случайность всегда разрешали вопрос, удержится ли в азбуке или будет из нее исключен такой знак, который делается для нее излишним; таким-то образом исчез из аттической азбуки восемнадцатый финикийский знак, но в ней сохранились другие знаки, исчезнувшие из звукового письма.
- ↑ Эту древнейшую форму для r мы находим в квиринальском глиняном сосуде, с которым мы лишь недавно познакомились [его описал Dressel в Annali dell’Instituto, 1880]; это, без сомнения, самый древний из дошедших до нас памятников римского языка и римской письменности.
- ↑ К этому времени следует отнести то письменное изложение законов Двенадцати Таблиц, которое впоследствии изучали римские филологи и от которого до нас дошли только обрывки. Не подлежит сомнению, что немедленно вслед за своим составлением эти законы были изложены письменно; но те ученые и сами не считали находившийся у них под руками текст за первоначальный, а смотрели на него как на официальное изложение тех законов, предпринятое после сожжения Рима галлами; это доказывается рассказом о происшедшем в то время восстановлении таблиц и уже ясно видно из того, что в тексте, которым пользовались те ученые, вовсе не было той древнейшей орфографии, с которой они, однако, были знакомы. Сверх того, такой письменный памятник, который между прочим предназначался для заучивания юношеством наизусть, не может считаться за источник точных филологических указаний.
- ↑ Этим исключением служит приведенная на 222 странице в примечании надпись на квиринальском глиняном сосуде. Напротив того, даже на Фикоронском ларе C имеет позднейшее значение буквы K.
- ↑ Так например С значит Caius, CN — Gnaeus, но K — Kaeso. К позднейшим сокращениям это, конечно, неприменимо; в них γ изображается не зна́ком C, а зна́ком G [GAL Galeria], ϰ обыкновенно зна́ком C [C — centum, COS — consul, COL — Collina], но перед a зна́ком K [KAR — karmentalia, MERK — merkatus], — так как в течение некоторого времени звук ϰ выражался перед гласными e, i, o и перед всеми согласными зна́ком C, но перед a зна́ком K, а перед u древним зна́ком коппы — Ϙ.
- ↑ Если это верно, то появление гомеровских поэм, — хотя, конечно, не в той самой форме, в какой они дошли до нас, — должно быть отнесено к более древней эпохе, чем та, которую Геродот называет цветущей эпохой Гомера [100 лет до осн. Рима], так как введение эллинской азбуки в Италии и начало сношений между Элладой и Италией принадлежат к послегомеровским временам.
- ↑ Точно так и древнесаксонское слово writan сначала значило чертить, а потом значило писать.
|
|
Римская история. Том I / Т. Моммзен; пер. В. Неведомского. — М.: 1887.