Старый Монгъ сидѣлъ у воротъ своего дома и сосредоточенно смотрѣлъ вдаль. Думы одна за другой проносились въ его головѣ, подобно измѣнчивымъ вечернимъ облачкамъ, вереницей тянувшимся по небу.
Вечеръ былъ чудный—теплый и ясный. Закатъ былъ необычайно пышенъ и величественъ. Западный край неба точно объятъ былъ огнемъ, точно купался въ расплавленномъ золотѣ. Багровымъ заревомъ были охвачены и легкія тучки; расплавленное золото переливалось и на ихъ изгибистыхъ краяхъ. Золотисто-розовый отблескъ зари широко расплывался по небу и блѣднѣя, таялъ въ вышинѣ.
Такихъ яркихъ красокъ на горизонтѣ, такихъ нѣжныхъ тоновъ въ глубинѣ небесной лазури, казалось, никогда еще и не видѣлъ человѣческій глазъ.
Сумрачныя вершины величественнаго Урала, вытянувшись вереницей, точно монахи, чинно ставшіе на молитву, казалось, полны были благоговѣйнаго созерцанія и неземныхъ возвышенныхъ думъ.
Но старый Монгъ, погруженный въ свои размышленія, не замѣчалъ этой волшебной красоты неба и величавой прелести окрестной картины, и его настроеніе было далеко не молитвенное. Онъ смотрѣлъ, не заклубится ли пыль на дорогѣ, не покажутся ли тѣ, кого онъ поджидалъ? Онъ думалъ о своихъ сыновьяхъ: почему они такъ долго не возвращаются? Не случилось ли чего-нибудь съ ними? Ужъ не взбунтовались ли снова рабочіе на пріискѣ? Въ прошлый разъ они чуть не убили старшаго сына Монга, когда тотъ отказался исполнить ихъ требованіе.
Поэтому старикъ не на шутку безпокоился о дѣтяхъ. Тревога его еще болѣе усилилась, когда старуха жена его, вмѣстѣ съ дочерью и служанкой, хлопотавшей объ ужинѣ, вышла на крыльцо и со вздохомъ сказала:
— Что же это, Монгъ?.. У меня все сердце изныло отъ тоски! Вѣрно, съ сыновьями нашими случилось что-нибудь недоброе,—вѣдь имъ давно пора бы ужъ вернуться… Посмотри вонъ, и милая дочка наша тоже въ тревогѣ и слезахъ.
Дугитри вышла печальная и заплаканная и стала молча смотрѣть на дорогу.
Монгъ старался успокоить обѣихъ женщинъ, но это было не такъ легко.
— Нѣтъ, Монгъ, ты напрасно прикидываешься спокойнымъ; въ душѣ, я знаю, ты тревожишься не меньше моего,—замѣтила ему жена:—послушайся хоть разъ моего совѣта. Брось ты это золото! Оно приноситъ намъ только одно горе, и, Богъ знаетъ, что еще принесетъ впереди! Какъ хорошо мы жили, пока мы растили свои богатства на нивѣ и въ лугахъ, а не искали ихъ подъ землей! Мы знали, сколько мы посѣяли хлѣба, сколько скосили травы, сколько пасется у насъ на пастбищѣ скота, и сколько, значитъ, можемъ получить прибыли за всѣ свои хлопоты и труды. Мы знали, что каждая горсть зерна, каждый клокъ сѣна заработаны нами, и на душѣ у насъ было легко и спокойно. А теперь мы надѣемся только на слѣпой случай, на дикое счастье; теперь мы стали жадны и завистливы, хотимъ имѣть все больше и больше и досадуемъ, если ожиданія наши не оправдываются. Теперь только и думы у насъ, какъ бы найти побольше золота, только и заботы, какъ бы кто не обокралъ насъ… Посмотри на сыновей нашихъ—что сталось съ ними! Какіе они были веселые да радостные, когда вмѣстѣ съ тобой работали на полѣ! А теперь… Такой ли былъ и ты прежде!.. Монгъ! дорогой мой! брось ты это проклятое золото! займись опять хлѣбопашествомъ!
— Полно, Джани!—возразилъ женѣ Монгъ;—ты ничего въ этихъ дѣлахъ не понимаешь. Ты разсуждаешь, какъ малое дитя. Кто же добровольно отказывается отъ богатства, валяющагося подъ ногами, и легкій трудъ мѣняетъ на тяжелый? Когда я занимался хлѣбопашествомъ, я самъ и всѣ сыновья наши вмѣстѣ съ наемнымъ людомъ работали на полѣ; да и то въ плохіе годы я съ трудомъ сводилъ концы съ концами. А теперь на насъ сыплется золотой дождь, и я могу жить, ничего не дѣлая. Сыновьямъ тоже невеликъ трудъ: только присматривать, какъ работаютъ на насъ другіе.
— Ахъ, Монгъ, зато мы прежде знали покой, котораго теперь у насъ нѣтъ; зато прежде мы вѣрили людямъ, которые работали на насъ, и не боялись ихъ; а теперь мы никому не довѣряемъ и каждаго опасаемся, какъ бы онъ не обманулъ насъ, не утаилъ бы нашего добра. Если прежде мы сами работали со своими слугами, зато они уважали и любили насъ. Теперь же мы смотримъ только, какъ они работаютъ на насъ, и они видятъ въ насъ враговъ и притѣснителей своихъ и во всякую минуту готовы сорвать на насъ свою злобу. Вѣдь имъ, дѣйствительно, тяжело приходится теперь. Развѣ можно сравнить ихъ прежній трудъ въ полѣ съ теперешнимъ въ шахтѣ? Не мудрено, что они таятъ теперь въ своемъ сердцѣ злобу противъ насъ… Монгъ! отецъ мой умный и разсудительный человѣкъ; а онъ говорилъ, что считаетъ себя счастливѣйшимъ изъ людей, потому что у него нѣтъ ни одного врага, и онъ можетъ спокойно заснуть, положивъ голову на колѣни любого изъ своихъ слугъ. А развѣ ты можешь безбоязненно довѣрить себя спящаго, кому-нибудь изъ тѣхъ людей, которые работаютъ на тебя?
— Довольно объ этомъ!—строго прервалъ жену Монгъ:—прошу тебя, Джани, не вмѣшивайся въ мои дѣла! Я самъ знаю, что дѣлаю.
Воцарилось тяжелое молчаніе, прерываемое только вздохами Джани.
Дугитри, какъ изваяніе, неподвижно стояла на крыльцѣ, устремивъ глаза вдаль. Изящный силуэтъ ея красиво рисовался на свѣтломъ фонѣ яснаго неба. Легкій вѣтерокъ шаловливо игралъ ея распущенными, черными, какъ смоль, волосами и алой лентой, извивавшейся въ нихъ. Пышныя краски заката давно исчезли съ поблѣднѣвшаго неба. Пурпуръ и позолота сошли съ причудливыхъ тучекъ, и онѣ имѣли теперь некрасивый, будничный видъ, напоминая собой скорѣе клочья какой то разорванной матеріи грязно-сѣраго цвѣта. Одно облачко, темнѣе другихъ, удивительно походило на какую-то фантастическую птицу, широко распластавшую длинныя крылья.
Дугитри первая замѣтила это сходство.
— Смотрите!—воскликнула она,—какая странная птица летитъ по небу!
Пока отецъ и мать смотрѣли на призрачную птицу, другая птица, живая, стала медленно спускаться къ нимъ съ вышины.
Полные суевѣрнаго ужаса, всѣ, затаивъ дыханіе, стали слѣдить за ея движеніями.
Это былъ громадный воронъ. Въ клювѣ онъ держалъ что-то бѣлое.
Медленно и плавно опускался онъ все ниже и ниже. Когда онъ очутился совсѣмъ низко, надъ самой головой Монга, онъ выпустилъ изо рта свертокъ, бѣлѣвшій въ его клювѣ, и свертокъ упалъ на колѣни Монга.
Воронъ взвился вверхъ и такъ же неожиданно исчезъ, какъ появился.
Дрожащими отъ волненія руками Монгъ взялъ таинственный свитокъ и, развернувъ его, сталъ читать.
По мѣрѣ того, какъ онъ углублялся въ чтеніе, лицо его свѣтлѣло, и выраженіе тревоги сходило съ него. Жена и дочь съ любопытствомъ слѣдили за нимъ.
— Что же ты не подѣлишься съ нами? Что намъ не скажешь, какую вѣсточку принесъ тебѣ воронъ?—нетерпѣливо спросила Джани.
— Молчи, старуха!—весело отвѣтилъ Монгъ;—дай дочитать до конца. Не тревожься и благодари Бога за то, что Онъ посылаетъ намъ Свою милость. Будемъ и впередъ мы доставать золото изъ земли, а грѣха изъ за этого никакого не будетъ: все будетъ основано на справедливости. Неправильно мы взялись за дѣло, потому и видимъ столько непріятностей отъ него. А возьмемся за него иначе, и все пойдетъ по хорошему. Тогда и работники наши не будутъ роптать и злобиться на насъ, тогда я, какъ и твой отецъ, буду въ состояніи положить голову на колѣни любого изъ своихъ слугъ. Хорошо мы заживемъ, старуха! Да и не мы одни, а всѣмъ тогда будетъ хорошо жить на свѣтѣ!
— Смотрите, смотрите!—радостно закричала Дугитри:—вонъ пыль поднялась по дорогѣ: ѣдутъ братья!
Это, дѣйствительно, были сыновья Монга. По бѣшенной скачкѣ ихъ лошадей можно было заключить, что съ ними случилось что-то особенное. Не имѣя за собой опасности, имъ не было надобности такъ спѣшить. Они точно спасались отъ чьего-то преслѣдованія.
И Монгъ, и Джани, и Дугитри стали тревожно считать всадниковъ.
Слава Богу! всѣ семеро налицо.
Но гдѣ же слуги? Что такое случилось?
— Отецъ! бѣда!—еще издали крикнулъ старшій изъ братьевъ;—работники взбунтовались противъ насъ, хотятъ перебить насъ всѣхъ и разграбить наше имущество. Они гонятся слѣдомъ за нами. Спасайтесь скорѣе! Сейчасъ мы осѣдлаемъ вамъ коней и поскачемъ всѣ вмѣстѣ.
— Куда же мы скроемся?
— Въ пещеру, гдѣ у тебя спрятано золото.
— Какъ же мы оставимъ домъ, хозяйство?—сказала Джани.
— Ахъ, мама! жизнь дороже дома и хозяйства!—возразилъ ей сынъ;—нельзя терять времени, надо спѣшить, иначе спастись будетъ ужъ невозможно.
— Я долженъ остаться, и я останусь здѣсь,—твердо сказалъ Монгъ;—я виноватъ во всемъ случившемся,—стало-быть, я и долженъ поправить все дѣло.
Въ немногихъ словахъ старикъ разсказалъ о таинственномъ свиткѣ, принесенномъ ворономъ, и что въ этомъ свиткѣ заключалось.
— О, если бы я раньше зналъ эти истины,—прибавилъ онъ съ вздохомъ,—какъ счастливы были бы мы сами и окружающіе насъ люди! Тогда золото, которое теперь принесло намъ столько горя, принесло бы намъ только однѣ радости. О, я увѣренъ, что не поздно еще исправить свои ошибки! Стоитъ только прочесть этотъ свитокъ поднявшимся противъ насъ людямъ, и они тотчасъ же смирятся.
— А станутъ ли они слушать тебя? Что, если прежде, чѣмъ ты успѣешь прочесть имъ хотя одно слово, они вырвутъ у тебя свитокъ и уничтожатъ его?—возразилъ опять старшій изъ сыновей;—они такъ возбуждены, такъ озлоблены противъ насъ, что едва ли станутъ слушать отъ насъ какія бы то ни было истины, какъ бы убѣдительны онѣ ни были. Драгоцѣнный свитокъ исчезнетъ, и никто изъ людей не узнаетъ его содержанія.
— Да, ты правъ,—согласился Монгъ,—я не долженъ рисковать такой драгоцѣнностью,—въ ней все будущее счастье человѣчества.
— Мы сдѣлаемъ вотъ что,—прибавилъ онъ, помолчавъ:—вы съ матерью и сестрой уѣзжайте скорѣе, увозите съ собой свитокъ и спрячьтесь въ пещерѣ, гдѣ хранится наше золото. А я останусь здѣсь. Я помню содержаніе рукописи и на словахъ передамъ его бунтовщикамъ. Какъ знать? Можетъ-быть, мнѣ и удастся усмирить ихъ и уладить наши взаимныя отношенія. Тогда вы вернетесь домой, и мы заживемъ по-новому. Спѣшите! съ Богомъ!.. Прощай, Джани, прощай, добрая и вѣрная подруга моихъ дней!
— Нѣтъ, Монгъ! Я не пойду, я останусь съ тобой!—со слезами на глазахъ воскликнула Джани;—всю жизнь мы прожили вмѣстѣ, не разставаясь ни разу, и теперь я не покину тебя. Что бы ни случилось съ тобой, я хочу до конца быть съ тобой, хочу раздѣлить твою участь, какова бы она ни была… Дѣти поѣдутъ одни.
Всѣ были до слезъ тронуты самоотверженной преданностью старой Джани, и никто не посмѣлъ прекословить ей. Только Дугитри промолвила рыдая:
— Мама, позволь и мнѣ остаться съ тобой и отцомъ!
— Нѣтъ, моя дорогая дочка,—отвѣтила ей Джани,—ты поѣдешь съ братьями. Твоя жизнь еще вся впереди, и потому ни я, ни отецъ не позволимъ тебѣ остаться здѣсь.
— Да, да!—прибавилъ въ свою очередь Монгъ;—ты должна ѣхать съ братьями. Тебѣ я вручаю драгоцѣнный свитокъ, а братья твои должны, охранять тебя и его.
Съ этими словами онъ передалъ дочери пергаментъ и, перекрестивъ, благословилъ и горячо поцѣловалъ ее, а потомъ и сыновей.
Благословила дѣтей и старая Джани. Опечаленные, со слезами на глазахъ, простились дѣти съ родителями и молча тронулись въ путь. И тѣмъ и другимъ казалось, что они навсегда простились другъ съ другомъ и никогда ужъ болѣе не увидятся. Горько заплакала Дугитри и долго не могла успокоиться, долго оборачивалась назадъ, пока отчій домъ и родительская чета у его воротъ не скрылись за поворотомъ дороги. Вѣрный конь, на которомъ ѣхала дѣвушка, тихимъ, сочувственнымъ ржаніемъ отвѣчалъ на ея рыданія, точно хотѣлъ успокоить свою любимую госпожу.
— Полно, Дугитри!—ласково говорилъ младшій изъ братьевъ, особенно нѣжно любившій сестру.—Богъ посылаетъ намъ тяжелое испытаніе, и мы должны мужественно перенести его. Будемъ надѣяться, что отецъ не обманется въ своихъ ожиданіяхъ, и что все обойдется благополучно.
— Ахъ! я рада бы надѣяться, что бѣда минуетъ,—отвѣчала Дугитри,—рада бы не печалиться. Но что же мнѣ дѣлать съ собой, если слезы сами льются изъ глазъ, а вѣщее сердце болитъ и ноетъ, сулитъ одно горе! Ты видѣлъ, заяцъ перебѣжалъ намъ дорогу; а вонъ падучая звѣзда прокатилась по небу. Ахъ, это все дурныя предзнаменованія!
Дѣвушка умолкла. Молчали братья; молчалъ и засыпавшій лѣсъ. Только топотъ коней нарушалъ тишину, да какія-то ночныя птицы протяжно и зловѣще перекликались въ глубинѣ лѣса. Бунтовщики тѣмъ временемъ подходили къ господской усадьбѣ.
Старый Монгъ, вмѣстѣ съ женой своей, мужественно встрѣтилъ ихъ у воротъ.
— Дѣти мои!—кротко обратился онъ къ приближавшимся людямъ;—бросьте свои колья и дубины и выслушайте меня. Я много виноватъ передъ вами и не хочу оправдываться. Чтобы удержать васъ отъ ненужной жестокости и насилія, скажу вамъ только, что я вполнѣ сознаю свои вины и отъ всего сердца желаю загладить ихъ. Я былъ слѣпъ, я не понималъ прежде, какъ неразумно и несправедливо я поступалъ съ вами, и въ этомъ вся бѣда. Но сегодня чудесный случай открылъ мнѣ глаза. Я понялъ свои заблужденія, уразумѣлъ заповѣдь Божію, какъ люди должны жить по правдѣ, и въ чемъ заключается истинное счастье.
— Не вѣрьте ему!—крикнулъ кто-то изъ толпы;—что онъ насъ морочитъ, сказки намъ сказываетъ? Онъ небылицы выдумываетъ, хитритъ да глаза намъ отводитъ, а мы и уши развѣсили. Какой тамъ чудесный случай! Узналъ, что мы не хотимъ больше терпѣть отъ него обиды и притѣсненія, вотъ и струсилъ. Навѣрное, сыновей своихъ послалъ къ сосѣдямъ за подкрѣпленіемъ; а пока они не вернутся, думаетъ баснями насъ позабавить, чтобы протянуть время.
— Пожалуй, оно и правда,—подтвердилъ другой;—развѣ имъ можно вѣрить? Мало они насъ обманывали да прижимали? Никакой жалости къ намъ не было, а тутъ вдругъ; „дѣти мои!“ Какія мы ему дѣти? и что онъ намъ за отецъ? Онъ нашъ хозяинъ и притѣснитель, а мы его батраки подневольные. Пусть и онъ никакой жалости не ждетъ отъ насъ. Что намъ церемониться съ нимъ? Сказывай, куда скрылись твои сыновья? Куда ты ихъ послалъ?
— Ничего больше я не буду говорить съ вами,—отвѣтилъ Монгъ;—если вы не вѣрите тому, что я вамъ сказалъ, значитъ, не повѣрите и тому, что я вамъ скажу вновь. Дѣлайте со мной, что хотите. Вотъ вамъ ключи отъ моихъ кладовыхъ.
Такая покорность обезоружила нападавшихъ. Вмѣсто того, чтобы убить Монга, какъ они намѣревались вначалѣ, они совсѣмъ ужъ было хотѣли отпустить его вмѣстѣ съ женой на всѣ четыре стороны. Но все дѣло испортила служанка, остававшаяся при домѣ. Она разсказала, что къ Монгу прилеталъ воронъ, и принесъ ему какой-то свертокъ. И этотъ свертокъ Монгъ передалъ сыновьямъ, наказавъ хранить его какъ зѣницу ока.
— Не иначе, что онъ знается съ нечистой силой, и она указываетъ ему, гдѣ лежитъ въ землѣ золото,—прибавила служанка;—я сама слышала, какъ онъ нѣсколько разъ поминалъ сыновьямъ про золото и говорилъ, что теперь имъ хорошо будетъ жить—лучше прежняго.
— Такъ вотъ почему онъ и ключи-то намъ отдалъ!—замѣтилъ кто то;—потому онъ теперь добромъ своимъ и не дорожитъ, что имѣетъ въ виду кое-что получше.
Это предположеніе, вмѣстѣ съ сообщеніемъ служанки, произвело на всѣхъ сильное впечатлѣніе. Теперь уже никто не вѣрилъ въ искренность Монга и не сомнѣвался, что послѣдній замышляетъ какой-то хитрый планъ. Общее настроеніе стало враждебнымъ и воинственнымъ.
— Сказывай, гдѣ золото? куда скрылись твои сыновья?—кричали со всѣхъ сторонъ.
Монгъ ничего не отвѣтилъ.
Его схватили и начали пытать, пока не замучили до смерти.
Вѣрная Джани не видѣла его кончины. При первыхъ грозныхъ окрикахъ толпы она упала замертво, и жизнь незамѣтно отлетѣла отъ нея.
И не видѣли оба того, что творилось безъ нихъ въ ихъ родномъ насиженномъ гнѣздѣ.
Тамъ звенѣли ключи, гремѣли замки, открывались сундуки кованные, вынималось хозяйское добро.
Не обошлось дѣло безъ споровъ и ссоры; не мало было разочарованія и недовольства. Въ сундукахъ оказалась только одежда да утварь, а золота, котораго такъ жадно добивались грабители, такъ и не оказалось.
— Гдѣ же золото?—кричали они;—гдѣ наше золото, которое мы съ такимъ трудомъ добыли изъ земли. Вѣрно, оно хранится гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ? Но гдѣ? Не тамъ ли скрываются и хозяйскія дѣти? Надо разыскать ихъ во что бы то ни стало!
— Они поминали какую-то пещеру; вѣрно, въ ней и спрячутся,—сказала служанка.
Она указала въ какую сторону, по какой дорогѣ поѣхали хозяйскіе сыновья, и погоня поскакала слѣдомъ.
Бѣглецы между тѣмъ достигли пещеры, гдѣ въ глубокомъ подземельѣ Монгъ хранилъ свое золото. Ходъ въ подземелье находился въ отдаленномъ углу пещеры и былъ заваленъ камнемъ. Онъ былъ такъ узокъ, что спускаться черезъ него можно было только по одному человѣку.
Едва успѣли братья отвалить тяжелый камень, какъ вдали послышался неясный конскій топотъ.
— Это погоня за нами,—сказалъ старшій изъ братьевъ;—всѣ мы не успѣемъ спуститься, да и открытое отверстіе подземелья выдало бы насъ, если бы враги наши заглянули въ пещеру. А они обязательно заглянутъ туда, потому что нѣкоторые знаютъ объ ея существованіи и, можетъ-быть, догадываются, что въ ней мы спрятали золото. Дай Богъ, если мы успѣемъ спустить одну Дугитри и завалить ходъ. Самимъ же придется остаться въ противоположномъ концѣ подземелья.
Подземный ходъ на нѣсколько верстъ тянулся внутри горы, къ противоположному склону ея, гдѣ выходъ изъ нея также былъ заваленъ камнемъ.
О существованіи этого выхода не зналъ никто изъ постороннихъ, и мѣстность вокругъ него была настолько пустынна и неприступна, что тамъ уже нечего было опасаться преслѣдованія. Только бы добраться туда!
Какъ ни страшно было Дугитри спускаться въ зіяющую пропасть при тускломъ свѣтѣ слабо мерцающаго факела, но она превозмогла свой страхъ и, простившись съ братьями, стала спускаться по каменнымъ уступамъ. Особенно жутко ей стало, когда тяжелый камень закрылъ отверстіе надъ головой, и она очутилась одна среди безконечнаго подземелья, среди непрогляднаго мрака. Ей показалось, что ее похоронили заживо…
Едва братья успѣли выдти изъ пещеры, какъ противники загородили имъ дорогу. Волей-неволей пришлось защищаться, и всѣ семь братьевъ выстроились въ рядъ.
Съ безпримѣрной храбростью, какъ львы, мужественно отбивались они отъ нападающихъ; но непріятель слишкомъ превосходилъ ихъ численностью, и не возможно было устоять противъ него.
— Господи!—взмолился старшій изъ братьевъ;—не дай погибнуть намъ! помоги намъ отстоять сестру и вмѣстѣ съ ней человѣческое счастье! помоги намъ свято исполнить отцовскій завѣтъ!.. Для Тебя все возможно, Господи! Сдѣлай такъ, чтобы непріятельское оружіе не могло ранить насъ, и врагъ не могъ бы одолѣть! Сдѣлай тѣла наши твердыми, какъ камень!
И Богъ услышалъ эту молитву.
Непріятельскіе удары продолжали сыпаться на братьевъ, но они уже не чувствовали ихъ.
— Да что они каменные, что ли!—воскликнули измученные противники, дойдя до полнаго изнеможенія и чувствуя, что имъ не сбить съ позиціи стойкаго врага.
Сгустившійся мракъ ночи не позволялъ имъ видѣть семерыхъ героевъ, не уступавшихъ натиску пятидесяти человѣкъ. Когда же изъ-за лѣса выплылъ свѣтлорогій мѣсяцъ и блѣднымъ серпомъ своимъ освѣтилъ мѣсто побоища, ошеломленные бойцы въ ужасѣ разбѣжались въ разныя стороны.
Передъ ними, выстроившись въ рядъ, стояли семь гигантскихъ каменныхъ столбовъ, нечеловѣческими руками сложенныхъ изъ гранитныхъ плитъ.
Богъ вѣсть откуда появившійся, воронъ провожалъ бѣгущихъ громкимъ раскатистымъ хохотомъ, далеко отдававшимся по лѣсу…
Съ тѣхъ поръ прошло много лѣтъ. Мѣстность измѣнилась до не узнаваемости. Исчезла засыпанная камнями пещера; сгладились острые выступы скалъ, обросли мохомъ и плѣсенью, мѣстами покрылись лѣсомъ. А семь каменныхъ глыбъ стоятъ и понынѣ, хотя всесокрушающее время порядочно оглодало ихъ бока. Ихъ такъ и называютъ „Семь братьевъ“.
Прекрасная Дугитри, говорятъ, и понынѣ блуждаетъ въ подземельѣ, тщетно ища выхода на свѣтъ Божій. Оттого, говорятъ, неправда и зло такъ долго и держатся въ людяхъ, оттого имъ такъ нехорошо и живется на свѣтѣ.
Отвалить бы тяжелый камень, выпустить бы на свѣтъ истомившуюся узницу, взять бы отъ нея драгоцѣнный свитокъ, воспринять бы сердцемъ, заключенныя въ немъ, святыя истины, и совсѣмъ по другому пошла бы жизнь. Тогда и солнышко ярче засвѣтило бы на небѣ, веселѣй замигали бы частыя звѣздочки; звонче зажурчали бы свѣтло-струйные ручейки, сладостнѣй зашептался бы темный лѣсъ, голосистѣй запѣли бы въ немъ звонко-голосыя пташечки.
Эхъ! гдѣ же тотъ богатырь, кто отвалилъ бы тяжелый камень? Что онъ не приходитъ? Что не поможетъ людямъ устроить жизнь свою по волѣ и правдѣ Божіей?
Ждетъ не дождется его бѣдная Дугитри; ждутъ не дождутся его и каменные братья ея.
„Ужели сестра наша не освободится до тѣхъ поръ, пока камень, загораживающій выходъ изъ горы, не разрушится самъ собой!“ печально думаютъ они: „О, какъ долго еще этого ждать!“
Старый воронъ часто прилетаетъ къ нимъ и утѣшительно имъ каркаетъ:
Правда безсмертна, свѣтла и сильна,— |