Авторское право распространяется: 1) На литературные произведения, как письменные, так и изустные (речи, лекции, рефераты, проповеди и т. д.); 2) На музыкальные произведения, в том числе и на музыкальные импровизации; 3) На художественные произведения (произведения живописи, ваяния и зодчества), и 4) На фотографические и подобные им произведения. |
1. Авторское право распространяется: 1) На литературные произведения, как письменные, так и изустные (речи, лекции, рефераты, проповеди и т. п.) |
Примеч. Комиссия рассматривает только авторское право на произведения литературы, и потому пункты 2, 3 и 4-й статьи 1 оставлены без рассмотрения.
2. Автору принадлежит исключительное право всеми возможными способами воспроизводить, опубликовывать и распространять свое произведение. |
2. Автору принадлежит исключительное право всеми возможными способами воспроизводить, опубликовывать и распространять свое произведение. Право на перевод произведения в состав авторского права не входит. |
В статье 2 дано общее определение содержания авторского права, пополненное поставовлением ст. 3.
Это определение в редакции проекта не предрешает еще отношения законодателя к вопросу о праве переводов, которое выяснено в статьях 31 и 33. Хотя ст.ст. 2 и 3 включены в главу I, в которой собраны общие положения, касающиеся права, как на литературные, так и на музыкальные, художественные и фотографические произведения, но комиссия Литературного общества считает наиболее удобным именно в эти общие статьи включить свое ограничение авторского права, как это сделано проектом в ст. 3 относительно права специально на художественные произведения.
Будучи, быть может, самым важным вопросом во всей области авторского права, вопрос о праве переводов нуждается в специальном рассмотрении.
Действующее право стоить, как указано выше, на признании перевода самостоятельным трудом и на невключении исключительного права на перевод в содержание авторского права. Проект стоит как раз на противоположной почве.
Комиссия Литературного общества, не отрицая, конечно, момента труда автора в переводном произведении, считает в этом отношении более правильным взгляд действующего права, чем взгляд проекта.
Нет сомнения, что в Западной Европе, под давлением интересов литераторов и особенно издателей, в настоящее время господствует мнение, принятое и нашим проектом, что авторское право должно включить в себя и исключительное право на перевод.
Нельзя отрицать того, что взгляд этот постоянно делает новые завоевания. Однако, и до сих пор он не может быть признан безусловно господствующим; и на Западе он находит еще противников, но, главное, даже его сторонники до сих пор не решаются проводить его последовательно до конца. Наиболее яркое выражение этот взгляд нашел в постановлениях Бернской литературной конвенции заключенной в 1886 г. Германией, Францией, Великобританией, Италией и другими государствами Европы и других частей света (к ней, однако, не присоединились ни Австро-Венгрия, заключившая сепаратное соглашение с Германией, ни Соединенные Штаты, заключившие сепаратное соглашение с Великобританией и некоторыми другими государствами).
Конвенция 1886 г. пополнена и видоизменена актом 1896 г. Согласно с постановлением этой конвенции (в редакции 1896 г.) исключительное право на перевод принадлежит автору на все время, пока он пользуется авторским правом по законам своей страны; но если автор не сделает употребления из этого права в течение десятилетия со времени появления в свет его произведения, то он теряет его.
По сепаратному соглашению Германии с Австрией, право на перевод принадлежит автору, но всего в течение 5 лет со времени появления в свет произведения автора, притом в последние два года этого срока только условно: чтобы не потерять его на эти два года, он должен им воспользоваться в первые три года. Таким образом, произведение, появившееся в Австрии, может быть переведено каждым желающим в Германии через три года, если автор не выпустит в свет авторизованного перевода, а через 5 лет после появления — во всяком случае, даже и в том, если автор это сделает.
Наш проект при конструировании права перевода придерживается системы австро-германского соглашения, признающей безусловную срочность права на перевод, а не Бернской конвенции, признающей условную его бессрочность (если называть бессрочностью — совпадение со сроками самого авторского права), но берет сроки более значительные, чем принятые этим соглашением. Таким образом, ни Бернская конвенция, ни австро-германское соглашение, ни наш проект не признают права на переводы логически и безусловно связанным с авторским правом; запретив, они конструируют его, как самостоятельное, особое право автора, нормируемое особыми постановлениями, нуждающимися, следовательно, для своего обоснования в самостоятельной аргументации. Между тем главный и во всяком случае единственный юридический аргумент сторонников ограничения свободы переводов состоит именно в том, что право на перевод входит в состав авторского права, и что те, кто отрицает это право, этим самым допускают грабеж, пиратство. В объяснительной записке к проекту министра юстиции об авторском праве приводятся такие мнения сторонников ограничения права переводов: «Издание самовольных переводов… (есть) даровая, прикрывающаяся дозволением закона эксплуатация чужого труда». «Лишать иностранных авторов, принадлежащего им по самому существу авторской собственности[1], права на защиту их, в пределах России, от самовольного перевода их сочинений, — значило бы допустить явное нарушение коренных начал права и справедливости, которое не могло бы даже быть оправдано самыми вескими практическими соображениями»… Допущение «нарушения чужого права (посредством признания свободы переводов иностранных авторов), отразится вредно на общем правовом сознании и будет служить нежелательным примером колебания юридических начал». (Стр. 28—29).
Ввиду этого «отвлеченные требования справедливости» (стр. 33) требуют ограничения свободы переводов, и только практические соображения могут в иных случаях их перевесить.
Как мы уже сказали, право на переводы, даже в современной конструкции этого права, является, очевидно, самостоятельным правом, не вытекающим из существа авторского права.
Если думать, что автор, создавший какое-нибудь произведение, этим самым приобретает право на это произведение во всех его формах и видах, то, чтобы быть последовательным, следует признать следующее:
Музыкальное произведение на стихотворение автора может быть написано только самим автором, или с его согласия.
Картина, иллюстрирующая или объясняющая какое-либо литературное произведение автора, может быть написана только самим автором, или с его согласия.
Компиляция по научным трудам автора может быть написана или самим автором, или с его согласия.
Наконец, какое бы то ни было произведение, навеянное произведением, или развивающее его мысли, может быть написано только автором или с его согласия.
Так далеко не идут самые крайние сторонники авторского права, и этим они обнаруживают свою непоследовательность. Нельзя, конечно, отрицать момента труда автора в переводном произведении, но нельзя отрицать момента труда автора и в навеянных им произведениях композитора, иллюстратора или художника-живописца, наконец, компилятора; точно также нельзя отрицать момента труда целых поколений в произведениях любого автора. Толстой не был бы Толстым, если бы до него не писали Гоголь, Пушкин и другие, как Пушкин не был бы Пушкиным без предыдущей работы Жуковского, Батюшкова, Карамзина и др. Признание авторского права необходимо в интересах развития литературы, но как право патентное, как всякое монопольное право на известные действия, оно должно быть толкуемо ограничительно; расширительное его толкование, полное закрепление какой-либо идеи в собственность автора или изобретателя сделало бы невозможным развитие науки и литературы, как расширительное толкование права патентного сделало бы невозможным развитие промышленности. В ст. 3-й проекта его составители прямо оговариваются, что «не считается нарушением авторского права пользование чужим произведением для создания нового произведения, существенно от него отличающегося». Перевод, несомненно, существенно отличается от произведения; на нём, — по крайней мере, на хорошем переводе художественного произведения, всегда имеется отпечаток индивидуальности переводчика помимо индивидуальности автора. Сами составители министерского проекта признавали в своей объяснительной записке, что перевод «требует самостоятельного умственного труда» (стр. 33); тем не менее в отрицании свободы переводов они идут так далеко, что не проводят различия даже между произведением прозаическим и произведением поэтическим (стихотворным). Они ограничивают право на перевод точно также по отношению к стихотворным, как и по отношению к прозаическим, одинаково беллетристическим, научным и публицистическим произведениям. Если бы настоящий проект был законом 70 лет тому назад и тогда же были бы заключены конвенции, заключение которых он предусматривает, то Лермонтову, чтобы напечатать его стихотворение «На севере диком стоит одиноко», требовалось бы специальное разрешение Гейне.
Русский поэт, которому придет в голову после того, как настоящий проект войдет в силу и вызовет заключение конвенций, — а по отношению к польскому поэту и до заключения конвенции — перевести стихами чужое поэтическое произведение (по крайней мере, появившееся меньше десяти лет тому назад), не будет иметь возможности приступить к своей работе в порыве вдохновения, а должен будет списываться с автором или его издателем и неопределенное время ждать ответа, притом ответа положительного, — или он рискует потерять свой труд даром.
Если же это произведение однажды с разрешения автора уже переведено, то даже автор не будет иметь права дать его вторично другому поэту.
Беря более близкий нам пример, укажем на «Потонувший колокол» Гауптмана, появившийся в свет около 10 лет тому назад. Тотчас же после появления в свет, он был переведен стихами г. Бурениным. Если бы тогда действовал настоящий проект, то г. Буренин должен был бы получить разрешение автора. Такое разрешение, вероятно, было бы дано, потому что у Гауптмана едва ли могли быть особенные основания отказать в нём г. Буренину, — и это самое помешало бы перевести его вновь Бальмонту. Между тем несомненно, что и после появления этих переводов произведение Гауптмана нуждается в новых и новых поэтических истолкованиях, которым всем, по крайней мере на целых 10 лет, был бы положен предел настоящим проектом (а Бернскою конвенциею и еще на более долгий срок, до истечения срока авторского права).
Из изложенного ясно, что во всяком случае стихотворный перевод должен почитаться произведением совершенно самостоятельным и никоим образом не может быть поставлен в зависимость от согласия автора. Стихотворное произведение должно считаться плодом самостоятельного вдохновения. Необходимо указать, что тот, кто ведет агитацию за присоединение России к Бернской конвенции, этим самым агитирует за стеснение даже стихотворных переводов требованием авторского разрешения.
В меньшей степени верно, но всё же верно это и относительно всякого художественного произведения, написанного прозой. Нет никакого основания ограничивать ознакомление русской публики с иностранным художественным произведением одним только переводом, не допуская переводов конкурирующих.
Возьмем для примера такое произведение, как книга Ренана «Жизнь Иисуса». Лишь только цензурные условия сделали возможным её появление по-русски, как различные переводы начали появляться один за другим. Если на «Жизни Иисуса», переведенной в полном виде уже не менее трех раз (кроме многочисленных переводов сокращенного издания) будут пробовать свои силы еще целые десятки переводчиков, из которых некоторым может быть удастся еще более приблизился к стилю автора, чем это сделали их предшественники, то этому можно будет только порадоваться. Если бы у нас не было цензуры, то то же самое обилие переводов имело бы, вероятно, место 40 лет тому назад, немедленно после появления книги Ренана в подлиннике, но ограничение права переводов сделало бы это невозможным.
Возьмем такое, совсем уже не художественное произведение, как «Капитал» Маркса. 1-й его том переведен очень знающим переводчиком Германом Лопатиным; перевод удостоился одобрения самого Маркса, знавшего русский язык. Тем не менее, конкурируя с первым переводом, выпускает свой перевод Петр Струве. Вслед за тем то же самое делает Богданов, в союзе с Базаровым и Степановым. Каждый из этих переводчиков относится к переводимому автору с полной добросовестностью и приступает к работе со знанием дела. Тем не менее каждый из них, очевидно, находит, что его предшественники неверно или неточно поняли некоторые мысли Маркса, пользовались неправильной или неудобной русской терминологией или не совсем точно или правильно передали мысли Маркса русским читателям. Спрашивается, потеряло ли от этого что-нибудь наше общество, потеряла ли наша наука, потерял ли наконец что-нибудь сам Карл Маркс? Мы думаем — решительно нет.
Таким образом мы думаем, что исключительное право на переводы вовсе не входит в состав авторского права; что это особенно ясно на произведениях поэтических, стихотворных; менее ясно, но тем не менее верно в применении к произведениям художественным прозаическим; еще менее ясно, но тем не менее верно, в применении к произведениям научным, публицистическим и всяким иным.
Таким образом, защищая исключительное право автора на перевод, никоим образом нельзя становиться на почву самого существа авторского права; в свободе переводов нельзя видеть «нежелательный пример колебания юридических начал»[2]. Спор должен быть перенесен совсем в иную плоскость и вопрос должен быть поставлен исключительно о практической полезности для России в настоящий исторический момент или о вреде для неё же ограничения права переводов. С этой точки зрения следует рассматривать и всякий другой привесок к авторскому праву, всякое новое изменение его объема, создаваемое требованиями времени.
Так запрещение драматизирования романов и повестей без согласия автора, устанавливаемое статьею 22 проекта, тоже не вытекает из самого существа авторского права. Но, оценив общественное значение этого запрещения, соглашаясь с тем, что подобное драматизирование обыкновенно бывает недостойной спекуляцией на громкий успех какого-либо литературного произведения, Комиссия Литературного Общества пришла к выводу, что постановление статьи 29 проекта является достаточно обоснованным. С этой, и только этой точки зрения следует рассматривать и вопрос о переводах: требуют ли интересы литературы ограничения их свободы?
Это делают и сторонники ограничения права переводов. Они устанавливают следующие тезисы:
1) «Предоставление каждому беспрепятственно переводить сочинения иностранных авторов влечет за собою появление спешных, дешевых переводов, исполненных небрежно, искажающих литературный вкус и слог и имеющих нередко предметом произведения невысокого качества. Заполнение журналов и изданий подобными переводами может принести лишь вред обществу»,
2) «и в то же время губит нашу национальную литературу и науку, не давая хода живым, творческим силам отечественных авторов, особенно же начинающих».
3) «Невыгодна свобода перевода иностранных произведений для наших авторов и в том отношении, что делает невозможною защиту их вне пределов России от самовольных переводов собственных их сочинений, которые между тем всё чаще переводятся ныне за границею». (Объяснительная записка к проекту министра юстиции, стр. 29). Этот последний аргумент пополняется соображением, что мы, русские, грабим иностранных литераторов, в то же самое время умея ограждать интересы своих авторов, некоторые из которых, пользуясь постановлениями Бернской конвенции, издают свои произведения также и в Германии и таким способом защищают их от права перевода.
4) Продажная цена переводных книг после ограничения права перевода ни в каком случае не может повыситься, а скорее понизится. «С присоединением России к Бернской конвенции, ограждающей права авторов на переводы, риск издателей уменьшится, и весьма возможно, что книги вообще подешевеют, как это и наблюдалось в Швеции, при присоединении её в 1894 г. к бернскому союзу». (Мнение А. А. Пиленко, высказанное им на особом, Высочайше учрежденном, совещании по вопросу о заключении с Германией, Австро-Венгрией и Францией соглашения о «взаимной защите авторских прав», происходившем 13 и 14 апреля 1906 г., и напечатанное в журнале этого совещания, изданном особою брошюрою министерством торговли, стр. 14).
Таковы аргументы сторонников ограничения свободы переводов. Комиссия Литературного Общества считает их неправильными по следующим соображениям.
Действительно, в последнее время на русском книжном рынке появилось немало плохих переводов различных иностранных произведений. Но мы думаем, что борьба с плохими переводами должна вестись исключительно тем же самым способом, каким ведется борьба с плохими литературными произведениями вообще, т. е. переводами и произведениями хорошими. Какое бы то ни было ограничение свободы переводов в этом отношении может иметь то же самое значение, как ограничение свободы поэтического или научного творчества, во имя заботы о нашем литературном вкусе или о достоинствах литературы.
Вспомним, что в былые годы даже цензура стремилась к тому, чтобы ограждать литературный вкус и достоинство слога цензируемых ею произведений; но мы не думаем, что такой способ насаждения хорошего слога имел бы какую-либо цену. Что же касается права авторов разрешать или не разрешать перевод своих произведений, то мы решительно не имеем никаких данных ожидать, чтобы иностранные авторы, пользуясь этим своим правом, гарантировали бы нам хорошие переводы. Подавляющее большинство иностранных авторов не знает русского языка и в своем отношении к русским в ответ на обращенные к ним просьбы о разрешении перевода должны были бы руководствоваться либо известностью фирмы которая к ним обращается, либо известностью имени переводчиков, либо случайными указаниями русских друзей и знакомых: ни одно из этих условий не может служить достаточной гарантией достоинства перевода. Можно привести немало примеров переводов (как и оригинальных книг), выпущенных самыми известными фирмами и страдающих очень крупными недостатками; можно привести немало примеров переводов, украшенных более или менее звучными именами переводчиков (и в особенности редакторов переводов) и тем не менее являющихся весьма и весьма неудовлетворительными; что же касается до случайных указаний русских друзей и знакомых, то они-то уже, конечно, не гарантируют достоинства перевода.
2) Мнение, что свобода переводов губит национальную литературу и науку, не давая хода живым творческим силам отечественных авторов, особенно же начинающих, тоже довольно распространено среди сторонников ограничения переводов. На заседании Высочайше учрежденного совещания по вопросу о заключении конвенции, представителем русского общества печатного дела Г. В. Слиозбергом высказано мнение, что «отсутствие в России хороших оригинальных исследований по медицине объясняется, главным образом, пренебрежением интересами авторов, которые весьма часто не рискуют напечатать свое сочинение, боясь потерпеть убытки. Вследствие сего представляется настоятельно необходимым улучшить в этом отношении наше законодательство, главнейший недостаток коего заключается в отсутствии ограждения права переводов» (стр. 7).
Другие сторонники того же мнения указывает, что и отсутствие хороших юридических сочинений, и исторических, и, наконец, даже беллетристических произведений объясняется обилием переводов, которые заполняют наши журналы и наш книжный рынок.
Для поощрения оригинальной литературы предлагается ограничение права переводов, посредством ли введения соответственных постановлений в наше законодательство, или посредством заключения соответственной конвенции с европейскими государствами. По мнению комиссии Литературного общества, мысль, что введение своеобразного покровительства оригинальной литературы посредством запрещения или затруднения появления переводных произведений не выдерживает самой снисходительной критики. К тому же в защиту литературного протекционизма не приводится ни одного фактического аргумента, и сторонники его довольствуются голословными декларациями.
3) Ссылка на интересы русских авторов, которые тоже могут страдать от свободы переводов, разумеется, совершенно правильна, если исключительное право на переводы входит в содержание авторского права. Признание этого принципа для русских авторов влечет его признание и для иностранных авторов; если же его отрицать, то отрицать его следует одинаково для тех и других. Исходя из отрицания этого принципа, комиссия Литературного общества не видит в ссылке на интересы русских авторов аргумента против своих соображений. Она не видит его тем более, что действительно заинтересованными в исключительном праве переводов могут быть в России только очень выдающиеся писатели, труд которых вознаграждается достаточно хорошо и на одном русском рынке. Что же касается тех русских писателей, отдельные статьи, брошюры или книги которых иногда переводятся на иностранные языки, не будучи особенно ходкими ни на русском, ни на заграничном рынках, — то вряд ли можно допустить, что эти русские авторы выиграют от ограничения свободы переводов, так как требование в их пользу гонорара за право перевода их произведений может привести лишь к тому, что их произведения вовсе не будут переведены. Что же касается до ссылки на то, что Россия, пользуясь свободой переводов, грабит европейских писателей, тогда как некоторые русские писатели пользуются защитой Бернской конвенции, то это аргументом служить совершенно не может. Это есть личное дело тех русских писателей, которые пользуются защитой конвенции, и вместе с тем дело европейских писателей или издателей, которые добились заключения этой конвенции и создали таким образом возможность пользования ею и для русских писателей. Во всяком случае, русские авторы, за единичными исключениями, выгодами Бернской конвенции не пользуются.
4) Самым важным с точки зрения комиссии Литературного общества является вопрос о влиянии свободы переводов и ее стеснения на продажную цену книг. Комиссия Литературного общества думает, что продажная цена книг подчиняется общим законам рынка, и что, следовательно, всякая монополия может только возвышать эту цену и никогда не может понижать ее. Говорят, что при монополизировании права на переводы какого-либо определенного писателя, будет ли то Золя, Мирбо или кто-нибудь другой, фирма, монополизировавшая эти переводы, имеет возможность выпустить его произведения в более значительном количестве экземпляров, вследствие чего она легко покроет оплату авторского гонорара и будет иметь возможность даже понижать продажную цену книг. Но это самое соображение применимо ко всякой отрасли производства. И если аптечная монополия, например, как известно, повышает продажные цены лекарств, если вообще монополия на выделку и продажу какого бы то ни было товара всегда действует в том же направлении, хотя и дает возможность производить на более значительный рынок, то мы не видим ни малейшего основания ожидать, чтобы по отношению к книгам, этот закон бездействовал.
Сообщение А. А. Пиленко о том, будто ограничение свободы переводов в Швеции после присоединения её к Бернской конвенции в 1898 г. привело к дешевой цене переводных книг, не подтверждено им ни ссылкой на источники, ни какими-либо цифровыми, или фактическими данными, и потому не может быть принято во внимание[3]. Собрать цифровые данные, дающие возможность доказать систематически с безусловной точностью справедливость того или другого мнения, в данном случае чрезвычайно трудно, вряд ли даже возможно. Во всяком случае onus probandi лежит на тех, кто отрицает применимость общего признания законов политической экономии к какой-либо отрасли производства, а не на тех, кто на ней настаивает, а удешевление нескольких переводных книг в Швеции, даже если оно имело место в действительности, не может служить аргументом, пока эти данные не проверены и не выяснены. Во всяком случае против них мы можем привести кое-какие данные, конечно, тоже далеко не вполне достаточные, хотя всё же гораздо более убедительные, в защиту того положения, что и на книжном рынке монополия удорожает, а свобода удешевляет книги. Прежде всего и с полной наглядностью, мы это видим на примере не переводов, а оригинальных книг. Оригинальные книги, ходкие на книжном рынке, обыкновенно сразу и очень значительно понижаются в цене, как только истекает срок авторского права.
Собрание сочинений Пушкина до 1887 года, когда право на их издание принадлежало определенным фирмам, стоило не менее 10 рублей.
В 1887 г. истек срок авторского права на сочинения Пушкина, и сразу появилось одно прекрасное по качеству издание сочинений Пушкина Литературного фонда, продажная цена которого была назначена в 6 руб., и вместе с тем несколько общедоступных изданий (Павленкова, Суворина и мн. др.), продажная цена которых была назначена в 1 р. 50 к.
Фирма, имевшая в своих руках весь рынок, следовательно, имевшая возможность рассчитывать на всех тех покупателей, на которых рассчитывали и Литературный фонд, и Павленков, и Суворин, и все другие издатели, вместе взятые, не находила нужным понизить его продажной цены. Это сделала свобода изданий сочинений Пушкина.
То же самое имело место по отношению к сочинениям Лермонтова. До 1891 г. право на издание его сочинений принадлежало Глазунову, и их собрание стоило 5 руб. С истечением срока авторского права появился ряд изданий, цена на некоторые из которых равнялась 1 руб. Вот что сделала свобода изданий сочинений Лермонтова.
То же самое имело место с Гоголем и Жуковским. По отношению к последнему, впрочем, с некоторой особенностью. За год до истечения срока авторского права на него, издатель Глазунов, которому оно принадлежало, поспешил выпустить дешевое издание сочинений Жуковского, очевидно, для того, чтобы заблаговременно захватить рынок. Однако, ранее он этого не считал нужным делать. И тут, следовательно, свобода изданий или даже ожидание этой свободы вели к понижению цены.
Таким образом, свобода изданий безусловно понижает продажную цену произведений наших классиков и при том ведет не к понижению, а к повышению достоинств издания.
Что касается влияния свободы переводов на их продажные цены, то, как уже сказано, выяснить ее статистическим путем крайне трудно, ввиду отсутствия материала для сравнения, так как мы не имеем достаточного количества наблюдений, происходящих в более или менее одинаковых условиях; нельзя же сравнивать, например, цены переводных книг в Германии с ценами их в России, так как условия книжного рынка там и тут совершенно различны. Нельзя даже сравнивать, например, цены на немецкие переводы русских авторов с немецкими ценами переводов авторов английских, ввиду совершенно различного отношения публики в том и другом случае. Но мы можем сравнивать цены на немецкие переводы тех русских авторов (Горький, Андреев и нек. др.), которые, благодаря изданию своих сочинений в Германии, стали под защиту Бернской конвенции, с ценами на произведения тех русских авторов, которые этого не сделали и переводы которых в Германии совершенно свободны. Если мы возьмем сочинения Короленко с одной стороны и Горького и Андреева с другой, то мы сразу заметим, что продажная цена сочинений последних на немецком рынке, выше, чем первого (хотя популярность их, в особенности Горького, никоим образом не ниже, чем популярность Короленко[4]. Так, например, «Слепой музыкант» Короленко мы найдем в целом ряде немецких переводов, продажная цена которых равняется 50, 35 и даже 20 пф., т. е. значительно ниже, чем цена на то же произведение в подлиннике. Между тем «На дне» Горького имеется в одном издании, ценою в 1 м. 40 пф.; «Дети солнца» — 2 м. 80 пф.; «Красный смех» Андреева — 1 м. 30 пф. По объему же эти произведения почти одинаковы. Так же дешевы, как переводные произведения Короленко, переводные произведения Герцена («Кто виноват» продается в немецком переводе за 60 пфенигов), Тургенева, Льва Толстого и других популярных русских авторов, не оградивших себя Бернской конвенцией. Точно так же дешевы переводы тех произведений Максима Горького, которые были им изданы до того, как он стал прибегать к защите Бернской конвенции. Так, напр., имеется 20-пфениговое издание его «Коновалова» (даже в одной книжке с «Дедушкой Архипом»), «Старухи Изергиль», «Истории преступления» и некоторых других его произведений.
Таким образом, и по отношению к продажной цене переводных книг, мы находим некоторые, хотя и недостаточные, цифровые данные в подтверждение нашего мнения.
Министр юстиции в своей объяснительной записке к проекту закона об авторском праве, приведя вышеперечисленные аргументы за ограничение права переводов, всё же не считает возможным присоединиться к ним целиком. Напротив, он сам указывает, что неудовлетворительные переводы нельзя объяснять их свободой, и признает, что, несмотря на свободу, в последнее время плохие переводы вытесняются и заменяются хорошими. «Во всяком случае, говорит он, нет никакого ручательства в том, что, с отменою свободы переводов, качество их улучшится. Напротив, можно опасаться, что сосредоточение всего переводного дела в руках немногих монополистов поведет как раз к обратным последствиям и что, пользуясь отсутствием конкурентов, некоторые, по крайней мере, монополисты-издатели будут за повышенные цены выпускать переводы плохо сделанные, выбирая притом для перевода преимущественно произведения невысокого качества» (стр. 34). Министр юстиции подвергает также сомнению вредное влияние переводов на развитие оригинальной литературы и делает, по мнению комиссии, вполне правильное заключение:
«В общем, следовательно, выгоды, которые можно ожидать от отмены у нас свободы переводов иностранных сочинений, представляются весьма гадательными и едва ли окупят собой её невыгодные последствия». Невыгодными будут последствия, как для читающей публики, так для издателей журналов, так, наконец, и притом в особенности, для „многочисленного у нас класса переводчиков“, и понесут ущерб и типографщики, так как возможно, что с сокращением переводных изданий уменьшится их заработок.
Но все эти невыгодные стороны отмены свободы переводов должны быть признаны второстепенными в сравнении с тем вредом, который может быть нанесен нашей науке и технике», которые до сих пор еще в значительной мере пользуются трудом западных ученых. «При этом не столько будет иметь значение обязательная уплата известного гонорара иностранным авторам за согласие их на перевод, сколько неизбежно связанная с получением такого согласия сложная процедура и необходимость непосредственно сноситься с иностранными издателями и авторами, иногда издалека, напр., из Томска, Казани и т. п.». Даже срочность ограничения права переводов (10-летний срок) устраняет это неудобство лишь в слабой степени, так как наука и техника движутся чрезвычайно быстро, и по прошествии 10, даже 5 лет многие научные и технические произведения теряют всякое значение (стр. 34—36). Это касается главным образом переводов на русский язык. К этому министр юстиции прибавляет еще одно совершенно верное и чрезвычайно важное указание, что в пределах России существуют небольшие народности (грузинская, латышская, эстонская и др.), для которых «свобода переводов и связанная с ней возможность беспрепятственного пользования произведениями русских авторов является безусловно необходимой, так что всякое нарушение этой свободы отразилось бы на их культуре крайне гибельно».
Приведя все эти, по мнению комиссии Литературного Общества, совершенно правильные соображения, министр юстиции в своей объяснительной записке вдруг делает совершенно неожиданное заключение. «Отсюда не следует, конечно, чтобы свобода (переводов) должна была вообще быть сохранена в полном объеме. Напротив, по мере возможности желательно оградить сколько-нибудь и интересы иностранных авторов, но это должно быть сделано не в законе об авторском праве, а путем международных соглашений». В законе об авторском праве запрещение переводов иностранных авторов не должно иметь места, так как оно сделало бы невозможным добиться от иностранных государств соответственного ограждения интересов русских авторов (стр. 36). Но если интерес иностранных авторов должен быть по этим соображениям огражден лишь путем международного соглашений, то авторы — русские подданные — должны быть ограждены в самом законе об авторском праве.
По мнению комиссии Литературного Общества из аргументов, приведенных и принятых самим министром юстиции, следует вывод как раз противоположный, а именно, что нет никакой надобности ограничивать право переводов ни по отношению к произведениям иностранных подданных, ни в законе об авторском праве, ни путем особой литературной конвенции.
Вопрос о свободе переводов, помимо своей юридической, принципиальной стороны, разобранной выше, может быть еще рассматриваем с точки зрения интересов: 1) иностранных писателей, 2) писателей — русских подданных, 3) с точки зрения интересов русских читателей и русской литературы (понимая слово «русский» в широком смысле, т. е. в применении к читателям Российской Империи и к литературе, развивающейся на территории Российской Империи) и, наконец, 4) с точки зрения интересов русских издателей.
1. Что касается иностранных авторов, то об их интересах, по мнению комиссии, говорить не приходится, не только потому, что право на перевод никоим образом не вытекает из самой сущности авторского права, но также и потому, что Россия совершенно достаточно платит иностранным авторам за их сочинения в подлиннике. Стоит войти в любой книжный магазин на Невском проспекте в Петербурге, торгующий иностранными книгами, чтобы убедиться, как велик в России их сбыт. В Россию привозится значительное количество, как беллетристических, так и научных — французских, немецких, английских и даже итальянских книг, причём их покупают не только иностранцы, проживающие на русской территории, но и в значительном числе русские. Если наших писателей теперь читают за границей, быть может, не меньше, чем мы читаем иностранных авторов, то зато иностранцы ничего не платят нам за наши книги, так как по-русски они не читают, тогда как мы платим им очень много. К тому же перевод на русский язык иностранного писателя, свидетельствующий о росте его популярности, сам содействует дальнейшему росту этой популярности и, быть может, даже увеличивает продажу его сочинения в подлиннике.
2. Что касается русских писателей, то те из них, которые переводятся на иностранные языки, получают и без того крупное вознаграждение, а остальные русские авторы в ограничении свободы на переводы не заинтересованы.
3. Что касается интересов читателей, то на них, как уже сказано выше, ограничение права переводов должно отразиться самым тяжелым образом: оно, по выше обоснованному мнению Комиссии, должно повысить продажную цену переводных книг и, может быть, ухудшить, но ни в каком случае не улучшить достоинство переводов.
Этого мало: многие книги, которые, при свободе переводов, появились бы на русском книжном рынке, при ограничении этой свободы, при необходимости сноситься с иностранными авторами или издателями — со всеми теми затруднениями, с какими связаны такие сношения, весьма вероятно, вовсе не появятся в переводе.
Весьма возможно, что не появятся или не появились бы некоторые книги, благодаря прямому запрещению авторов — и это во всяком случае было бы потерей для литературы и читателей. Первые переводы произведений Ибсена были сделаны в России с немецкого. Это объясняется тем, что в то время, когда они появились в свет, знание датского языка в России было распространено крайне мало; переводчики его не знали, тем не менее они считали себя вправе знакомить русскую публику с произведениями великого писателя, хотя бы пользуясь немецкими переводами. Конечно, можно очень и очень много возразить против достоинства перевода, сделанного не с подлинника, а с перевода же. Тем не менее, когда, по какой-либо причине, нет возможности переводить с подлинника, тогда можно пожелать хотя бы перевода с перевода; а между прочим, очень вероятно, что Ибсен, как всякий автор, дорожащий переводом своих произведений, не счел бы возможным дать разрешение на перевод человеку, не знающему его языка, и таким образом знакомство с Ибсеном для русской публики было бы отложено на несколько лет, впредь до появления переводчиков, знающих датский язык. Точно так же сказки Андерсена, на которых росли целые поколения, в свое время переводились с немецких переводов. Если бы в то время действовал проект закона об авторском праве с соответственными конвенциями, то, весьма вероятно, что по аналогичной причине эти сказки были бы недоступны русским читателям.
Необходимо помнить, что ограничение свободы переводов затрудняет появление переводов не только тем, что иной перевод может не появиться вследствие прямого запрещения автора, и оно вредно не только тем, что повышает продажные цены, вследствие необходимости платить добавочный гонорар автору. Оно вызывает необходимость сношений с автором, адрес которого может быть не известен, который может быть болен, который может относиться небрежно к своей переписке и т. д.
Таким образом ограничение права переводов должно отразиться тяжело на интересах как русских читателей, так и самой литературы (переводной).
4. Единственная более или менее значительная категория лиц, которые в пределах России могут быть заинтересованы в ограничении свободы переводов, — это владельцы издательских фирм, преимущественно крупных; таковым сравнительно легко при их крупных средствах и постоянных сношениях с центрами книгоиздательств за границей получить разрешение на право перевода, и им чрезвычайно выгодно монополизировать это право в своих руках.
Но комиссия С.-Петербургского Литературного Общества не видит ни малейшей надобности покровительствовать таким интересам в ущерб интересам читающей публики и просвещения.
Укажем здесь, что то же самое мнение дважды высказывала Академия Наук в 1899 и 1906 годах (см. «журнал Высочайше утвержденного совещания», стр. 15—16).
Ввиду этого Литературное Общество предлагает изменить редакцию 2-й ст. проекта вышеприведенным способом.
4. Авторское право признается: 1) в отношении произведений, появившихся в свет в России или находящихся еще в неопубликованном виде, — за всеми авторами и правопреемниками их независимо от их подданства; 2) в отношении произведений, появившихся в свет заграницей, — за авторами, состоящими в русском подданстве, и за их правопреемниками, хотя бы последние были иностранными подданными. |
4. Авторское право признается: в отношении произведений, появившихся в свет, как в России, так и за границей, а также находящихся еще не в опубликованном виде, — за всеми авторами и правопреемниками их, независимо от их подданства. |
Наша статья отличается от министерской в сущности только в редакционном отношении, так как министерский проект тоже признает авторское право за иностранцами, доказательством чему служит статья 30, коей возбраняется перепечатка в пределах России произведений, появившихся заграницей. Но министерский проект противополагает произведения, появившиеся в России, произведениям, появившимся за границей, ибо он включает в авторское право и исключительное право на перевод, ввиду чего он не может говорить о признании авторского права на произведения, появившиеся заграницей, пока не заключены конвенции. Не признавая за автором исключительного права на перевод и включая в понятие авторского права главным образом защиту автора от контрафакции, мы можем говорить о признании в России авторского права на все произведения, независимо от места их появления и подданства их авторов. Как уже объяснено выше, комиссия считает, что проект министра стал на совершенно правильную дорогу, оградив от перепечатки как тех русских авторов, которые в силу разных обстоятельств издали в первый раз свои произведения за границей, так и права авторов-иностранцев.
| Министерский проект | Проект Комиссии Литературного Общества |
| 6. Авторское право после смерти автора переходит к его наследникам по закону или по завещанию. | 6. Авторское право, если оно при жизни не было уступлено третьему лицу, переходит к наследникам автора по завещанию, а ежели автор не оставил завещания, то к его жене (мужу, если автор — женщина), и детям, а при их отсутствии к родителям, братьям, сестрам и их детям. |
Совершенно правильно министерский проект говорит в объяснительной записке, что «автору нельзя отказать в нравственном и юридическом праве заботиться об участи своей семьи и близких и об обеспечении их плодами своего авторского труда».
Да, это право не только несомненно, но и священно. Раз вообще устанавливается посмертное авторское право, так кому же им и пользоваться, как не тому, кого любил автор и кто, — раз мы вращаемся в сфере материальных интересов, так подчеркнем это, — со смертью автора лишился кормильца.
И вот это-то и надо твердо помнить для правильной постановки вопроса о наследовании авторского права. Речь о посмертном пользовании может идти только там, где при жизни автора была забота, была близость. При коллизии культурных и личных интересов, только тогда и можно помириться с переходом авторских прав к лицам, непричастным авторскому труду, если приходится поступаться в пользу обеспечения людей, о которых болело сердце автора, кто действительно был ему близок.
Выдвигая принцип забот как о «семье», так и о «близких», проект, однако, неодинаково последователен в логическом развитии отношения к этим двум категориям наследников.
Что значит обеспечить «близкого» — совершенно ясно. «Близкий» — это человек, относительно которого никаких объективных, юридических признаков нет: подруга жизни, воспитанник, товарищ — всё лица, которые никаких формальных требований предъявить не могут. Способ посмертных забот о таких «близких» — единственный и потому совершенно определенный: в их пользу делается завещание.
Но чрезвычайно неясным представляется понятие о «семье». Кто входит в её состав?
Житейское понимание слова «семья» сводится к тем, которых человек и нравственно, и юридически обязан, грубо выражаясь, «кормить». Это значит — жена, дети и родители. О брате, племяннике, тетке уже никто не считает себя обязанным заботиться постоянно. Им, что называется, «помогают», когда могут. А затем начинается обширная категория «родни»: двоюродный брат, троюродный брат и т.д., материальные заботы о которых составляют редчайшее исключение.
Вот почему министерский проект, вводя в обоснование посмертного авторского права принцип заботы о «семье», совершенно непоследователен, когда не делает при этом никаких ограничений для тех родичей, которые в круг семейных забот обыкновенно не входят. Нельзя же, в самом деле, к вопросу о литературном наследовании просто применить общегражданские нормы. И проект, и представители теоретической науки признают авторское право за jus sui generis и выделяют его из общего понятия о собственности. Следовательно, все положения общегражданских норм в приложении к авторскому праву подлежат пересмотру. Раз основной принцип права собственности — вечность его — в применении к правам литературной собственности сужен и ограничен, то как же можно оставить без ограничений такую, значительно меньшую часть этого права, как переход к далеким членам рода?
В своих ограничениях авторского права законодательство считается с тем вредом, который оно приносит общей культуре страны, и подыскивает для него оправдание, по вопросу же о наследовании дальними родственниками министерский проект даже и попытки пока не делает и целиком принимает общие нормы наследования по закону.
А между тем, как известно, право наследования — одна из наиболее оспариваемых частей учения об имущественных правах. Можно назвать ряд ученых, вполне буржуазного образа мыслей, не допускающих никаких колебаний в самом существе права собственности и тем не менее отрицательно относящихся к переходу собственности к дальним родичам. Протест против «американских дядюшек», против сваливающихся с неба наследств становится теперь требованием цивилистов, с «утопизмом» ничего общего не имеющих.
Но тем паче сваливающиеся с неба наследства должны поражать нас в сфере литературного наследования, где благополучие неожиданно разбогатевшего наследника идет вразрез с интересами культуры всей страны. История крупных русских литературных наследств, большая часть которых пошла вовсе не тем, которые были действительно близки нашим великим писателям, могла бы вообще дать очень поучительные выводы. Об этом плене лучшего достояния народа в пользу лиц, сплошь да рядом ничего общего не имеющих с духом того, плодами работы которых они пользуются, нельзя вообще говорить без горечи. Чего стоит одна жена Пушкина, можно прямо сказать, дважды погубившая его: один раз, когда она его подвела под пулю Дантеса, а другой раз, когда благодаря ей 25-летний срок литературной собственности был превращен в 50-летний, который именно на сочинениях Пушкина отразился особенно тяжело.
Но в случае с Пушкиным речь идет о жене, которую Пушкин любил, о которой он заботился, речь идет о жене, прав которой на наследство во всяком случае нельзя отрицать. Чтобы указать на пример ненормальности литературного наследования дальних родичей, укажем на возмутительный переход авторских прав Лермонтова к лицу, совершенно ему чуждому.
Известно полное одиночество Лермонтова, его озлобление против всего окружающего, его неудовлетворенная потребность в людях, сколько-нибудь близких. Но вот погибает на дуэли этот человек, которому и «скучно и грустно» со всеми и «некому руку подать», и тотчас же выискивается какая-то троюродная тетка, уступает свои «права» Глазунову, и великий поэт на полвека попадает в издательский плен, его сочинения искусственно выбрасываются из народного обращения, потому что издатель берет 5 р. за то, что потом продается за рубль.
Даже чисто юридические права этой десятой воды на киселе были столь проблематичны, что биограф Лермонтова, покойный проф. П. А. Висковатов категорически их оспаривал и утверждал, что всякий волен издавать Лермонтова еще до истечения срока авторского права на его сочинения. Он и сделал это сам в 1889 г. (за 2 года до 50-летия со дня смерти Лермонтова), и Глазунов не решился привлечь его к суду.
Полное отсутствие этических оснований при литературном наследовании дальних родичей привело Комиссию к решению, что этому вредному расширению понятия о «семье» должен быть положен предел. Где нет заботы и душевной близости умирающего писателя, там не должно иметь место и вреднейшее для интересов культуры пользование литературным наследством.
Сама Комиссия, исходя из понятия о «семье» и «близких» в тесном смысле этого слова, пришла к решению, что субъектами права литературного наследования должны быть только: 1) лица, в пользу которых сделано завещание; 2) члены семьи по восходящей и нисходящей линии, т. е. родители и дети, 3) жена (муж, если автор — женщина) и 4) брат и сестра.
При совместном обсуждении настоящего доклада в совете Литературного Общества и при беседах с членами общества в отдельности, выяснилось, что идея ограничения безграничного теперь права наследования авторского права встречает безусловное сочувствие. Но при этом многие высказываются, что ограничения наследования одною только восходящею и нисходящею линиею, всё-таки, очень сурово. Сын брата и сестры в жизни часто лицо близкое.
Ввиду этих возражений, вытекающих из понятия о действительности семейной близости, Комиссия не настаивала на исключении племянников и племянниц и только категорически защищает свое основное положение: ни в каком случае нельзя примириться с обогащением на счет культуры всей страны лиц, связанных с автором только мертвою схемою чисто формальной принадлежности к одному роду.
7. Если автор не распорядился при жизни своим авторским правом и после него не осталось наследников по закону или по завещанию, то авторское право прекращается со дня смерти автора. Авторское право после одного из авторов произведения, составленного совокупно несколькими лицами, переходит, если умерший не распорядился своим авторским правом при жизни и не оставил наследников по закону или по завещанию, к остальным авторам того произведения. |
7. Если автор не распорядился при жизни своим авторским правом и после него не осталось наследников по закону (ст. 6) или по завещанию, то авторское право прекращается со дня смерти автора. Авторское право после смерти одного из авторов произведения, составленного в совокупности несколькими лицами, переходит, если умерший не распорядился своим авторским правом при жизни и не оставил наследников по закону (ст. 6) или по завещанию, к остальным авторам того произведения. Если через 5 или более лет после смерти автора какое-либо из его произведений по какой бы то ни было причине отсутствует на книжном рынке и правопреемники автора не имеют намерения издавать его вновь, то каждый желающий имеет право сделать это. Чтобы убедиться в отсутствии намерения у правопреемников автора воспользоваться по отношению к какому-либо его сочинению своим правом, лицо, желающее издать это сочинение обязано довести до их сведения о своем намерении и сверх того, сделать публикации в наиболее распространенных [38] газетах. Если правопреемники автора не издадут соответственного сочинения в течение двухлетнего срока после того, как получат указанное извещение, то авторское право на него прекращается. |
После слов «по закону» комиссия считает нужным привести ссылку на статью 6-ю, в которой по проекту Комиссии наследниками по закону могут быть только ближайшие родственники автора.
Статью 7-ю, состоящую в министерском проекте из двух частей, комиссия пополнила третьей частью, говорящей о прекращении авторского права на сочинение, отсутствующее на книжном рынке. Основания для этого дополнения у комиссии были следующие.
Правопреемники автора могут не считать нужной перепечатку отсутствующей на книжном рынке книги, как по небрежности, так и потому, что не рассчитывают извлечь из издания книги достаточную материальную выгоду, так, наконец, и потому, что не сочувствуют развиваемым в ней идеям. Этот последний мотив в особенности часто может иметь решающее влияние на правопреемников автора в том случае, когда произведения автора более или менее резко распадаются на две категории: на произведения беллетристические или научные, чуждые резкой постановки острых социальных вопросов, и произведения публицистические, занимающиеся именно социальный вопросами. Мотив этот может оказать решающее влияние также в том случае, когда автор пережил значительную эволюцию в своих политических и литературных взглядах, начав литературную деятельность радикализмом и кончив её обскурантизмом, мистицизмом, или наоборот.
Если правопреемники автора, по каким бы то ни было соображениям, не считают нужным перепечатывать произведения автора, то с точки зрения общественных и научных интересов правильно признать авторское право на эти произведения выморочным. Справедливость и важность с точки зрения общественных и научных интересов такого решения вряд ли может подлежать оспариванию.
Но значительную трудность представляет установление условий, при которых должны наступить эти последствия. Самый факт отсутствия на книжном рынке не всегда и не для всех произведений может быть легко установлен; книга может находиться в достаточном количестве экземпляров на складе у издателя, но отсутствовать у книгопродавцов, которые не считают нужным держать её у себя, как книгу мало ходкую, и в то же время позволяют себе говорить покупателям, что этой книги нет в продаже. (Иногда они искренно могут не знать о наличности её у издателя). Иногда книга, действительно, может выйти из продажи, и лицо, которому принадлежит на неё авторское право, может иметь намерение ее издавать, но пока оно этого намерения не осуществило, книга, действительно, может временно отсутствовать на книжном рынке, причем, однако, было бы крайне неправильно дать постороннему лицу возможность воспользоваться этим моментом для лишения правопреемников автора принадлежащего им права. Ввиду этого Комиссия ставит условием, чтобы лицо, желающее воспользоваться отсутствием книги на рынке для переиздания её, формально оповещало бы правопреемников автора и таким образом получало бы возможность удостовериться как в отсутствии книги на книжном рынке, так и в отсутствии у правопреемников намерения ее переиздавать.
10. Авторское право на литературные, музыкальные и художественные произведения принадлежит автору в течение всей его жизни, а наследникам или иным правопреемникам его в течение пятидесяти лет со времени смерти автора. |
10. Авторское право на литературные произведения принадлежит автору в течение всей его жизни, а наследникам или иным правопреемникам его в течение тридцати лет со времени смерти автора. |
Сохраняя случайно установившийся у нас 50-летний срок длительности авторского права, министерский проект ставит Россию в обособленное положение среди культурных стран. Кроме болезненно жадного во всех вопросах, где речь идет о собственности, французского законодательства, такая продолжительность авторского права чужда наиболее совершенным законодательствам. Немецкое законодательство не заражено никакими утопическими идеями, и немцы свято охраняют все имущественные права. Тем не менее, в Германии авторское право ограничено 30-ю годами. Английское законодательство также в достаточной степени строго охраняет все имущественные права, но и там авторское право продолжается всего 7 лет после смерти писателя и 42 года после выхода сочинения. В Соед. Штатах, законодательство которых тоже проникнуто глубочайшим уважением к началам собственности, авторское право охраняется всего в течение 42 лет со времени появления в свет произведения, и погашается иногда даже при жизни автора. В Австрии, Швейцарии, Дании и др. странах максимальный срок 30 лет.
Забудем, однако, заграничные нормы, и приглядимся к тому, что говорят нам цифры и факты русской литературной жизни. Посмотрим, прежде всего, как велик тот круг писателей, для которых имеет значение сохранение авторского права в течение 50 лет? В действительности, число писателей, интерес к которым живет 50 лет, столь ничтожно, что класть это число в основу законодательной нормы значит писать законы для нескольких исключений. Большинство писателей не то что спустя 50 лет, но и при жизни сплошь да рядом отживает. Разве мы не знаем, что сколько-нибудь зажившиеся писатели и в Европе, и у нас умирают в грустном сознании, что время их отошло! Вся Европа 40-х годов воспиталась на Ж. Занде, а кто её читал, когда она доживала свой век в 70-х годах? На наших глазах отошла полоса увлечения Зола и другими французскими натуралистами. Как гремел у нас лет 25 тому назад Шпильгаген, на котором выросло поколение 70-х годов, и кто интересуется им теперь? Из русских писателей определенно ослабел интерес к Тургеневу, Островскому, Щедрину, уже не говоря о Писемском и др. Очень ослабел интерес к столь недавно умершему Гл. Успенскому, сочинения которого несколько лет тому назад были проданы одному провинциальному издателю за незначительную сумму. Три года тому назад выпущено собрание сочинений полвека находившегося под цензурным запрещениемь Герцена. Издано, правда, неполно, с урезками, однако, цензурой выброшено не так уж много, — приблизительно около 150—200 страниц. И вот, несмотря на то, что публике были предложены сочинения одного из величайших писателей, не только русской, но и всемирной литературы, писателя, ослепительно блестящего, чтение которого на людей прежних поколений действовало опьяняюще, как шампанское, издание расходятся очень плохо. Равнодушие к Герцену легко объясняется тем, что новая публика воспитана на литературе более резкой и радикальной. Пробовали объяснить равнодушие к Герцену неполнотой издания, но вот в «дни свободы» вышло в неурезанном виде «С того берега», одна из глубочайших книг, когда-либо написанных, и публика отнеслась к этому произведению тоже вполне равнодушно. А уже прямо трагедия разыгралась с изданием сочинений Чернышевского, имя которого 40 лет было окружено поистине легендарными симпатиями. Несмотря на то, что сочинения Чернышевского изданы поразительно дешево, успеха они не имеют никакого. Таковы законы смены общественных настроений.
Чтобы покончить с вянущими литературными репутациями, отметим, что наше время особенно богато ими. С тою же быстротой отцветают знаменитости, с какою они нарождаются. Нет надобности называть имена, но в литературных кругах расскажут не один случай, как писателю предлагали огромные деньги за его сочинения, а проходило несколько лет, и уже никто не решался предложить и половины.
Чтобы выяснить не только общими соображениями, но и вполне документально вопрос о том, как велик круг писателей, спрос на произведения которых живет в течение 50 лет, проследим литературную некрологию за время 1855—1860 гг. Берем этот период, потому что мы имеем тут дело с теми писателями, авторское право на сочинения которых истекло или истекает в наши дни. Посмотрим, была ли какая-нибудь необходимость охранять их авторские права? Остановимся только на именах очень громких, оставляя в стороне деятелей второстепенных. За пятилетие 1855—1860 гг. умерли следующие крупные представители литературы и гуманитарных наук: Батюшков, Грановский, братья Киреевские, Надеждин, Чаадаев, Кудрявцев, графиня Ростопчина, Сенковский-Брамбеус, Сергей Аксаков, Константин Аксаков, Хомяков, Булгарин. Из всех этих писателей, пользовавшихся в свое время широкою известностью, сочинения одного только Сергея Аксакова сохранили рыночную стоимость. Сочинения некоторых сейчас названных писателей вовсе даже не были изданы, как например, Надеждина, Чаадаева; сочинения других были изданы в ничтожном количестве экземпляров вскоре после смерти и вторым изданием не выходили. Сочинения знаменитого остроумца Брамбеуса, столь гремевшего в 30-х годах, изданные два года после смерти, целиком пошли к букинистам, и до сих пор можно купить очень дешево совершенно чистые, неразрезанные их экземпляры. Сочинения Грановского, графини Ростопчиной, Батюшкова разошлись в незначительном количестве экземпляров. Таким образом, из 12 крупных деятелей, умерших в период времени 1855—1860 гг., только по отношению к сочинениям Сергея Аксакова 50-летний срок имеет коммерческое значение.
Но прибегнем к еще более характерной статистике. Допустим, что срок длительности авторского права сокращен вдвое против существующей нормы. Допустим, что принято предложение одного из членов комиссии ограничиться 25 годами. В этом случае, в нынешнем году кончалось бы право наследников писателей, умерших в 1883 году. Зададимся теперь вопросом — сочинения скольких же из этих писателей сохранили какую-нибудь рыночную стоимость в 1908 году? Воспользуемся для этого трудом Д. Д. Языкова, печатавшего в «Историч. Вести.» ежегодные обзоры трудов умерших писателей. По Языкову в 1883 году всего умерло писателей и ученых — 77. Не станем перечислять их всех, потому что Языков стремился к идеальной полноте и в свой перечень включил писателей и ученых всяческого калибра, больших, средних и малых. Но это-то в данном случае и важно, потому что мы хотим говорить о литературе en bloc, а не об единичных исключениях. И вот, если мы начнем распределять этих 77 писателей и ученых, то окажется, что 55 из них имеют столь малый удельный вес, что о них и говорить не приходится.
Ограничиваясь очень скромными требованиями, можно из 77 литературных покойников 1883 года выделить следующие 22 имени: проф. Аландский, археолог Викторов, поэт-переводчик Гербель, проф. Герц, Жадовская, геолог Влад. Ковалевский, педагог барон Корф, Валентин Корш, санскритолог Коссович, Кошелев, славист Макушев, Мельников-Печерский, археолог Мурзакевич, проф. Патлаевский, астроном Савич, поэт Садовников, поэт Тимофеев, Тургенев, физик Ходнев, уголовный беллетрист Шкляревский, проф. Шкляревский, Омулевский-Федоров. Мы были более чем снисходительны при составлении этого «пантеона», включив в него, наряду с Тургеневым, бульварного беллетриста Шкляревского. И всё-таки, даже эта снисходительность нимало не поколеблет вывода. Кто из этих избранников имеет действительно серьезную рыночную стоимость? Настоящую — один только Тургенев, известную ценность Мельников-Печерский и барон Корф, как автор в свое время распространенных учебников.
Если обозначить рыночную неустарелость Тургенева 1, то Печерскому maximum можно дать ¼, столько же Корфу, а затем пойдут 1/10, 1/20 и т. д. таким писателям, как Жадовская, Омулевский и др. Всего вместе получится 2, много 3 единицы.
Таковы цифры даже при 25-летнем сроке. А при 50-летнем сроке, кроме Тургенева и в небольшой дроби Печерского, не останется прямо никого.
Думается, эти цифры доказывают совершенно незыблемо что для огромнейшего большинства писателей установление длительности авторского права в 50 лет лишено всякого практического значения. Это — срок для немногих литературных избранников.
Переходя к этим избранникам, мы естественно сталкиваемся с трудно улаживаемою коллизиею интересов правопреемников великих писателей с интересами всего общества. Конечно, правопреемникам желательно было бы не то что 50 лет длительности авторского права, а целой вечности.
Нет надобности сколько-нибудь подробно останавливаться на иллюстрировании того, в какой мере вредным для интересов культуры является 50-летнее заграждение доступа великих произведений в народные массы. Все помнит, что было в 1887 году с сочинениями Пушкина, а петербуржцы в частности помнят 30 января 1887 г., когда публика буквально приступом взяла магазин «Нового Времени» и в несколько часов купила 6000 экземпляров дешевого издания сочинений Пушкина. Вслед за этим, было выпущено несколько сот тысяч экземпляров всевозможными издателями, и всё это было поглощено с невероятной быстротой. То же повторилось с Лермонтовым и Гоголем, повторится, конечно, своевременно с Тургеневым, Достоевским, Некрасовым. Как общий закон можно установить, что прекращение монополии на сочинения великих писателей повышает их распространение прямо безмерно. До 1887 Пушкин расходился maximum по 2000 экз. в год, с 1887 г. он стал расходиться десятками тысяч, а в первые годы даже сотнями тысяч.
Интенсивность этого духовного голода в своей логической последовательности, собственно, приводит к иной постановке вопроса. Надо принять серьезные меры к тому, чтобы великие сокровища духа, таящиеся в сочинениях великих писателей наших, стали национальным достоянием. Тут не следовало бы даже останавливаться пред крупными расходами.
При проведении железной дороги не останавливаются пред сотнями тысяч и даже миллионами для отчуждения земель, по которым дорога проходит. Так почему бы нации не стать, напр., на место Глазунова и не предложить Тургеневу те 50.000 р., за которые писатель продал свое авторское право? Для поднятия русской культуры Тургенев, может быть, важен не менее новой железнодорожной линии. Тогда бы сочинения Тургенева стоили не 15 руб., а каких-нибудь 2—3 р. Ассигнуются же огромные суммы на поднятие эстетического уровня народа путем приобретения знаменитых картин.
Комиссия, однако, категорически отказывается вступать на путь утопичных, при современных настроениях, предложений и потому, низводя свои требования к самым минимальным ограничениям авторского права, она предлагает перейти к норме наиболее культурных стран и установить 30-летний срок. Уже тридцатилетний срок пользования сочинениями крупного писателя или ходкого учебника дает прямо богатства. Учебники Ушинского в тридцать лет дали больше миллиона, сочинения Достоевского, Некрасова, Тургенева — сотни тысяч. Неужели этого мало, неужели во имя пресыщения нескольких лиц надо обездоливать всю русскую культуру!
12. Составители сборников народных песен и мелодий, пословиц, сказок, повестей, былин и тому подобных произведений народного творчества, сохранившихся в изустном предании, а равно составители сборников рисунков и иных произведений народного [45] искусства, пользуются авторским правом на эти сборники в течение пятидесяти лет со времени их издания. Право это не препятствует другим лицам составлять и издавать самостоятельные сборники тех же произведений. |
12. Составители сборников народных песен и мелодий, пословиц, сказок, повестей, былин и тому подобных произведений народного творчества, сохранившихся в изустном предании, а равно и составители [45] сборников рисунков и иных произведений народного искусства пользуются авторским правом на эти сборники в течение тридцати лет со времени их издания. Право это не препятствует другим лицам составлять и издавать самостоятельные сборники тех же произведений. |
Министерский проект объясняет, — и с этими объяснениями Комиссия Литературного Общества совершенно согласна, — почему авторское право на сборники народных песен и тому подобные произведения не должно быть столь длительным, как авторское право на оригинальные произведения авторов. В то время, как авторское право на последние сохраняется на всю жизнь автора и в течение определенного срока после его смерти, авторское право на сборники народного творчества продолжается определенный срок после момента их выхода в свет. Согласившись с этим принципом, Комиссия Литературного Общества считает нужным понизить 50-летний срок министерского проекта до 30-летнего срока. Министерский проект устанавливает 50-летний срок по аналогии со сроком авторского права после смерти автора; комиссия делает то же самое и по тем же соображениям понижает его до 30 лет. (См. ст. 10).
13. Издатели газет, журналов и других повременных изданий, а также энциклопедических словарей, альманахов и иного рода сборных изданий, составленных из отдельных произведений различных авторов, имеют исключительное право повторять это издание в той же форме в течение 50-ти лет со времени выхода их в свет. Правило это имеет [46] соответственное применение к повременным и сборным изданиям академий, университетов и вообще ученых, учебных и других установлений и обществ. Всякий сотрудник издания, составленного из произведений различных авторов, имеет авторское право на свое отдельное произведение, если противное не установлено в договоре. Однако авторы таких отдельных сочинений не могут без согласия издателей перепечатывать их до истечения 3-х месяцев со времени помещения этих произведений в указанных изданиях. |
13. Если издание состоит из произведений разных авторов, то авторское право по отношению к нему, как целому, принадлежит редактору в течение 30-ти лет со времени выхода его в свет; если редактор не назван, то издателю в течение того же срока. Если до истечения этого срока [46] редактором или его правопреемниками будет заявлено авторское право, то они вступают в свои права на общем основании сего закона (ст. 15). Для переиздания своего сборного издания в измененном или хотя бы неизмененном виде редактор или издатель, однако, нуждается в разрешении каждого отдельного автора, произведение которого напечатано в его издании. Это не относится: во-1) до нумеров периодических изданий, которые для удовлетворения новых подписчиков могут быть перепечатываемы редактором или издателем в неизмененном виде до истечения подписного года, хотя бы и без согласия авторов, давших для них свои статьи, а во-2) до всех вообще сборных изданий по истечении 30-летниго срока со времени их выхода, когда прекращается авторское право их редактора, и когда в измененном виде их может перепечатывать каждый желающий, помимо согласия авторов. Правило это имеет соответственное применение к повременным и сборным изданиям частных литературных, ученых и других обществ; что же касается университетов, академий и других государственных учреждений, то их сборные издания в целом могут быть перепечатываемы [47] каждым желающим, поскольку этим не нарушаются авторские права отдельных сотрудников, произведения которых в них помещены. Всякий сотрудник издания, составленного из произведений различных авторов, имеет авторское право на свое отдельное произведение, если противное не установлено в договоре. Однако авторы таких отдельных сочинений не могут без согласия редактора или издателя перепечатывать их до истечения 3-х месяцев со времени помещения этих произведений в сборнике или периодическом издании, выходящем не чаще одного раза в неделю, и до истечения одной недели со времени помещения этого произведения в периодическом издании, выходящем два раза в неделю или чаще. |
Статья 13-я касается сборных изданий, т. е. газет, журналов, энциклопедических словарей, альманахов, сборников и проч., и является новинкою в нашем авторском праве; действующий закон его не знает, хотя нужда во взаимном разграничении прав авторов, редакторов и издателей чувствовалась уже давно.
Статья 13 настоящего проекта почти тождественна со статьею 7-ю проекта 1898 года.
Эта статья признает по отношению к сборным изданиям двоякое авторское право: за издателем она признает авторское право на произведение, взятое в целом, за авторами — авторское право на их отдельные произведения, причем, однако, ограничивает их право запрещением печатать отдельно свои произведения в течение определенного (трехмесячного) срока со времени появления их в сборнике или периодическом издании. Авторское право издателя на сборные издания устанавливается на 50-летний срок по аналогии с общим сроком авторского права (ст.ст. 10 и 12).
Основная мысль, на которой построена настоящая статья, т. е. мысль о необходимости различения между авторским правом на сборные произведения, как на целое, и авторским правом на отдельные произведения, входящие в его состав, совершенно правильна. Книжка журнала, альманах, сборник или том энциклопедического словаря не представляют собою искусственно сшитого переплетчиком собрания отдельных произведений отдельных авторов. Каждая такая книжка является продуктом определенного интеллектуального труда, труда редакторского, и каждая из них носит на себе отпечаток личности редактора, независимой от личностей работавших для этой книжки авторов. Таким образом, каждая такая книжка представляет плод двоякого труда, труда авторского в тесном смысле слова с одной стороны и труда редакторского с другой стороны, и каждый такой труд имеет право на защиту со стороны закона. Мы можем себе представить, что какой-нибудь сборник будет составлен из произведений отдельных авторов, которые, по случайному совпадению, в скором времени перемрут, по другому случайному совпадению, — не оставив наследников. Их авторское право, следовательно, погашается, и потому их произведения, взятые в отдельности, делаются общим достоянием. Но жив редактор сборника, который затратил известный, быть может, значительный труд на приглашение сотрудников, на заказ им статей, на их редакцию и т. д. Сборник является его духовным детищем, и лишить его авторских прав на него было бы несправедливо.
Но по мнению Комиссии, министерский проект поступил крайне неправильно, передав авторское право на такие издания издателю, а не редактору. Это так же неправильно, как неправильно было бы передать авторское право на однажды изданную издателем книгу не автору, а именно издателю. Министерский проект совершенно правильно признает за издателем обыкновенной книги только те права, которые непосредственно и прямо уступлены ему автором; поэтому по общему правилу (т. е. при отсутствии особого соглашения) проект признает права издателя лишь на одно издание уступленной ему книги, сохраняя за автором право на все последующие издания. Те же самые отношения существуют между редактором сборника, энциклопедического словаря или журнала, и издателем. Труд, нуждающийся в защите, хотя и не авторский в точном смысле слова, но приближающийся по своему характеру к авторскому, принадлежит при создании подобных произведений редактору, и ни в каком случае не издателю, роль которого по отношению к подобным изданиям ничем не отличается от его же роли по отношению к отдельным книгам. Ввиду этого Комиссия Литературного общества считает более правильным признать авторское право на сборные издания, как на таковые, за редактором, а не за издателем.
Как уже сказано, ст. 13 настоящего проекта представляет собою почти дословное повторение ст. 7 проекта 1898 года. И уже в Союзе Писателей при обсуждении в нём в 1899 году правительственного проекта указывалось, что ст. 7 носит на себе «следы особой заботливости законодатели об интересах издателя» в ущерб интересам автора и редактора. Указывалось также, что «авторы проекта не в достаточной мере отличают права издателя, как литературного предпринимателя, от тех прав, которые возникают вследствие личного участии издателя в предприятии посредством приложения труда. Точнее говоря, они считают собственностью издателя духовный труд редактора, как купленный первым на начале частного найма. Игнорируя таким образом вовсе личность редактора, законодатель и для сотрудников не дает настоящего ограждения».
Комиссия Литературного общества считает эти замечания совершенно правильными и присоединяется целиком к ним. Она считает возможным признать за издателем авторские права исключительно в том случае, если редактор неизвестен, но и в этом случае признает необходимым оградить право редактора или его правопреемников во всякое время выступить и заявить свои авторские права. Для составления своего текста 1-й части ст. 13-й комиссия имела аналогию в ст. 15 министерского проекта, которая тоже признает авторские права за издателем анонимного и псевдонимного произведения, но только до тех пор, пока анонимный автор или его правопреемник не заявит своих авторских прав.
Вместе с тем, по мнению комиссии, авторское право редактора не должно лишать авторов их прав. Для того, чтобы повторить редактированный им сборник хотя бы в неизменном виде, редактор должен получить согласие всех авторов вторично. Автор может вовсе не желать, чтобы его произведение появлялось в известной комбинации с произведениями других авторов. Однажды он дал редактору на это согласие. Но если продажею издателю права на издание своей книги, автор не отчудил своего права навсегда, то нет основания признавать, чтобы он отчудил навсегда свое право, уступив его редактору. В самом деле, в известный исторический момент автор считал желательным выступление в печати вместе с авторами других воззрений, находя, что данный момент благоприятен для подобного рода союзов и соглашений. Проходит этот исторический момент; люди, выступившие вместе, быть может, далеко разошлись в разные стороны, и автору или даже всем авторам кажется политически неудобным выступать теперь вместе в одном и том журнале, в одном и том же сборнике. Ввиду этого вполне основательно желание авторов, чтобы переиздание их произведений в сборниках зависело от их согласия.
Однако есть два исключения из этого правила. 1) Редакция журнала напечатала первые его книжки в известном количестве экземпляров, например, в 10 тысячах, в расчете на соответственную подписку. Но подписка превзошла все ожидания, и редакции журнала представляется дилемма: или прекратить подписку на весь год своего издания, и принимать её только со второго полугодия, со второй четверти года или хотя бы со второй книжки, — что крайне неудобно и невыгодно для распространения журнала, — или допечатать первые книжки журнала в необходимом числе экземпляров вторым изданием. Интерес журнала в большинстве случаев требует именно последнего решения. Ставить его исполнение в зависимость от произвола, а может быть, и каприза каждого отдельного автора, быть может, лишь случайно связанного с данным журналом или даже с литературой вообще, было бы крайне неправильно. Соображения, которые заставляют комиссию требовать авторского согласия для переиздания их произведений в сборниках, альманахах или энциклопедических словарях, в данном случае не имеют силы, во-первых, потому что второе издание сборника, альманаха или словаря вовсе не обязательно должно быть точной копией первого издания, тогда как второе издание книжки журнала при указанных выше обстоятельствах должно быть именно точною копией первого, а во-вторых, потому что речь идет о перепечатке книжки журнала на протяжении очень краткого промежутка времени.
2) Через 30 лет по выходе в свет сборника, альманаха, № периодического издания, он может иметь только историческое значение. В Германии к 50-летнему юбилею революции 1848 г., т. е. в 1898 г., были перепечатаны многие журналы и газеты (напр., «Kladderadatsch») за революционный период, как интересный исторический материал. Весьма вероятно, что у нас в свое время будут перепечатываться целиком разные издания 1905 года. Авторское право на них, как на целое, тогда уже прекратится, но авторское право на отдельные статьи, связанные с жизнью авторов, может еще продолжаться. Нельзя ставить переиздание этих изданий при таких обстоятельствах, придающих таковому переизданию особое научное значение, в зависимость от произвола авторов, которые, может быть, совершенно изменят к тому времени свои убеждения. В соответствии с этим сделана необходимая прибавка в тексте комиссии.
По аналогии со сроком авторского права на все вообще литературные произведения и в частности на издания древних рукописей или же сборников народных песен, сказок, былин и т. д. (ст. 10 и 12), министерский проект устанавливает срок авторского права на сборные издания в 50 лет. В силу соображений, которые высказаны при ст. 10 и 12, комиссия сочла нужным сократить его до 30 лет.
Основная идея, выраженная во второй половине ст. 13 министерского проекта, в силу которой авторы не имеют права перепечатывать своих произведений из сборных изданий в течение определенного, не слишком долгого срока, тоже совершенно правильна. Комиссия только считает нужным разграничить произведения, напечатанные первоначально в непериодических сборниках или в ежемесячных или хотя бы еженедельных журналах, от произведений, напечатанных в газетах. Если отдельное издание какого-либо произведения, напечатанного в журнале или сборнике, вскоре после выхода в свет этого издания может повредить его успеху и должно быть ограничено в его интересах, то перепечатка газетной статьи в форме брошюры успеху газеты повредить совершенно не может, так как старые номера газета, по общему правилу, никем не покупаются и даже мало кем читаются. Если трехмесячный срок, на который министерский проект ограничивает право перепечатки отдельных произведений из сборников или журналов, никоим образом не может быть признан слишком кратким, то недельный срок для произведений, первоначально напечатанных в газетах, должен быть признан совершенно достаточным, т. к. злободневная газетная статья через 2—3 недели может уже потерять всякое значение, а между тем общественный интерес, как и личный интерес автора, которому в данном случае совершенно не противоречит интерес газеты, может требовать ее переиздания в форме брошюры.
Широко признавая авторские права за издателями сборных произведений, министерский проект признает их также за академиями, университетами и вообще учеными и учебными и другими установлениями и обществами. В этом отношении Комиссия Литературного Общества решительно расходится с составителями министерского проекта. Признавая, что авторское право есть монополия на издание определенных произведений, создаваемая в общественных интересах, требующих обеспечения вознаграждения за литературный труд, она не видит ни малейшей надобности признавать авторское право за учреждениями государственными, существующими в общественных интересах и на народные средства. Всё, что печатается академиями, университетами и т. д., печатается непосредственно в общественном интересе и в признании монопольного права не нуждается. Конечно, вознаграждение, получаемое авторами от академий, университетов и т. д., обыкновенно бывает далеко недостаточным, и ввиду этого авторский труд авторов, напечатавших свои произведения в трудах академии университетов и т. д., должен пользоваться полной защитой закона. Но академии, университеты и т. д., как таковые, в защите своего авторского права не нуждаются. Это не распространяется, конечно, на частные юридические, исторические, физико-математические, медицинские и т. п. общества, на благотворительные учреждения, вроде Литературного Фонда, Общества Красного Креста и т. д., существующие обыкновенно главным образом на членские взносы, для которых скудный доход от их издательской, часто весьма полезной, деятельности совершенно необходим для продолжения этой деятельности.
14. При исчислении срока авторского права со времени выхода в свет произведения, издаваемого отдельными томами или выпусками, означенный срок исчисляется со времени выхода в свет последнего тома или выпуска. Это правило применяется лишь в случае издания отдельных томов или выпусков в промежутки не свыше двух лет. В противном случае срок авторского права считается со времени выхода в свет каждого отдельного тома или выпуска. |
14. При исчислении срока авторского права со времени выхода в свет произведения, издаваемого отдельными томами или выпусками, означенный (в ст. 10, 12, 13, 15, 16) срок исчисляется со времени выхода в свет каждого отдельного тома или выпуска. |
Министерский проект установляет исчисление срока авторского права с того момента, когда произведение может считаться законченным, однако, считает нужным, все-таки, предотвратить чрезмерное увеличение этого срока, ограничив установленное в ст. 14 правило требованием, чтобы отдельные тома выходили в промежутки, не превышающие двух лет. Комиссия Литературного Общества не видит в этом правиле никакой надобности. Такое исчисление срока авторского права по отношению к периодическим изданиям (газетам, журналам, а также сборникам различных научных обществ и т. д.) может сделать этот срок бесконечным. Если книга выходит отдельными томами, то мы имеем все основания исчислять срок авторского права для каждого тома или выпуска отдельно.
15. Издатель произведения, выпущенного в свет без означения фамилии автора (анонимного) или под вымышленным именем (псевдонимного), пользуется авторским на него правом в продолжение пятидесяти лет со времени выхода в свет произведения; но если до истечения этого срока автором, либо правопреемниками его заявлено будет авторское право на произведение, то они вступают в свои права на общем основании сего закона. |
15. Издатель произведения, выпущенного в свет без означения фамилии автора, (анонимного) или под вымышленным именем (псевдонимного), пользуется авторским на него правом в продолжение тридцати лет со времени выхода в свет произведения. Но если до истечения этого срока автором, либо правопреемником его заявлено будет авторское право на произведение, то они вступают в свои права на общем основании сего закона. |
Единственное изменение, вносимое в текст ст. 15 комиссией Литературного общества, состоит в замене пятидесятилетнего срока сроком тридцатилетним. Мотивы указаны при ст.ст. 10 и 12-й.
16) При исчислении сроков авторского права год смерти автора, а также год выпуска в свет произведения в счет не принимаются, и срок считается с 1 января следующего года. |
16. Срок авторского права исчисляется со дни смерти автора или со дни выхода в свет произведения. |
Правило, установленное в ст. 16 министерского проекта, без всякой нужды удлиняет и без того чрезмерно долгий срок авторского права. Но этого мало: оно разъединяет момент юбилейного чествования памяти автора от того момента, когда сочинения автора делаются действительно доступными широким народным массам, и без всякой надобности дает возможность издателям, в руках которых находится авторское право на произведения данного писателя, в ущерб обществу, получить значительные выгоды от подъема общественного интереса к сочинениям данного писателя.
(Ст. 17—24 министерского проекта, по мнению Комиссии Л. О., не вызывают возражений. Только один член комиссии С. Ф. Либрович остался, по поводу ст. 18, при особом мнении, которое и печатается ниже).
Примечания[править]
- ↑ Курсив наш.
- ↑ Любопытно, что очень многие сторонники конвенции, говорящие о свободе переводов, как о разбое, пиратстве, посягательстве на высочайшие моральные принципы, в то же время признают, что 50, 20, даже 10 лет тому назад не следовало заключать конвенций. Таким образом, высочайшие нравственные принципы создались лишь в последние годы; то, что теперь является разбоем, не было таковым 10—20—50 лет назад.
- ↑ Член комиссии Литературного Общества Е. П. Семенов в ниже печатаемом особом мнении подтверждает сообщение А. А. Пиленки. К сожалению, он не сообщил комиссии того источника, на котором он основывается, и не указывает его в своем особом мнении. Но и в его сообщении этот факт мало убедителен. Из 8 книг 6 после заключения конвенции в 1884 г. (а не в 1894, как сообщает г. Пиленко), подешевели; другие две — вздорожали или сохранили прежнюю цену? А не подешевели ли за это время книги вообще?
- ↑ Само собою разумеется, что популярность писателя, т. е. распространенность его сочинений, должна действовать понижающим образом. Если при монополии на переводы она действует в противоположном направлении, то это говорит также против монополии и за свободу переводов.
