Вслѣдствіе принятаго на военномъ совѣтѣ нашихъ Генераловъ предположенія: атаковать отдѣльный непріятельскій Корпусъ у Порѣчья, соединенныя войски обѣихъ армій нашихъ, изъ занятаго ими лагеря двинулись впередъ, по направленію къ м. Руднѣ.
Послѣ продолжительной ретирады это былъ первый наступательный шагъ; движеніе само по себѣ малозначащее, но въ военномъ отношеніи довольно важное по своему грозному виду; и этого достаточно было, чтобы оживить надежду Русскихъ воиновъ съ перваго шага, по старой привычкѣ—идти впередъ.
27-го Іюля узнали мы, что Французы, укрѣпившись въ Порѣчьѣ, засѣли въ лѣсу позади болотъ, оградились засѣками и не смѣютъ идти далѣе. Это ободрило солдатъ нашихъ, которые уже начали усматривать счастливыя послѣдствія отъ ретирады. Полагая непріятелей въ изнеможеніи, послѣ перенесенныхъ трудовъ и нужды, мы почитали вѣроятною его мнимую робость. Уже, страшное до сего времени, превосходство силъ Французскихъ казалось теперь незначительнымъ противъ твердости силъ Рускихъ.
Казалось, Главнокомандующій намѣренъ былъ дѣйствительно атаковать скрывающагося за лѣсами у Порѣчья непріятеля; но войски стояли три дня на мѣстѣ и скучали бездѣйствіемъ.
Насъ обрадовало пріятное извѣстіе о первомъ ударѣ наступательнаго дѣйствія: говорили, что Атаманъ Платовъ, наканунѣ, съ Казаками въ авангардѣ, напалъ на Французовъ при с. Молево-болото, взялъ въ плѣнъ одного Генерала, до 30 офицеровъ, и 500 рядовыхъ. Эта новость принята всѣми съ восторгомъ; никто не сомнѣвался въ вѣроятности, потому что каждый солдатъ принялъ тогда грозный видъ защитника отечества—каждый былъ героемъ; побѣда казалась, обыкновеннымъ дѣломъ, неудача была-бы почтена невѣроятною, постыдною. Раздраженное мщеніе Россіянъ требовало не одной побѣды—истребленія враговъ.
1-го Августа явился я, полуздоровый, къ ротѣ. Еще рана моя не совсѣмъ заживилась; нога была перевязана бинтами, и костыль еще служилъ мнѣ подпорою. Свою роту нашелъ я расположенною между линіями пѣхоты, въ кустарникѣ; ею командовалъ Штабсъ-Капитанъ Фигнеръ. Отъ самыхъ Свенціянъ до сюда я съ нимъ не видался. Прежняго командира роты, Подполковника М***, перевели въ батарейную роту на мѣсто убитаго Полковника Котлярова, съ назначеніемъ командиромъ бригады.—Здѣсь войски 2-го и 4-го Корпусовъ бивакировали близъ сел. Лущи, и находились подъ начальствомъ Генерала отъ кавалеріи Уварова.
Въ первый разъ я почувствовалъ здѣсь безпокойство бивачной жизни: цыганскіе шалаши изъ хвороста, кой-какъ сплоченые и покрытые травою, составляли временныя жилища наши. Дождевая мокрота и ночной холодъ заставляли безпрестанно передъ шалашами имѣть курящіеся костры; дымъ отъ сыраго хвороста, мѣшаясь съ табачнымъ отъ курильщиковъ, выѣдалъ глаза, щекоталъ горло и вынуждалъ слезы и кашель. Товарищи, развалившись на мокрой соломѣ подъ бурками, забавлялись, кто во что гораздъ; но я не зналъ куда дѣваться съ ногою; вездѣ было мнѣ не ловко, больно, и, какъ говорится, не понутру. Тутъ я внимательнѣе сталъ замѣчать Фигнера. Онъ любилъ играть въ бостонъ, и въ свайку; лицо у него было открытое, иногда веселое, но болѣе задумчивое; говорилъ онъ скоро и довольно краснорѣчиво. Хотя замѣчаютъ иные, что женатые офицеры и солдаты, разнѣживаясь семейственною жизнію, большею частію теряютъ мужество, но Фигнеръ сохранилъ его имѣя прекрасную жену, оставленную имъ во Псковѣ. Впрочемъ, для него природа, кажется, не была скупа въ дарахъ своихъ.
2-го Августа войски перешли верстъ 15 впередъ, и расположились на равнинѣ противъ Касплина озера. Яровые хлѣба были въ полной зрѣлости, высокіе, наливные, такъ, что выше пояса закрывали солдатъ. Разноцвѣтныя полосы хлѣбной зелени на поляхъ прельщали зрѣніе; жаль было смотрѣть, какъ все это солдаты равнодушно топтали, становясь лагеремъ—и плоды трудолюбія истреблялись.
Между тѣмъ какъ наши войски переходили съ мѣста на мѣсто передъ Порѣчьемъ, Наполеонъ приготовлялъ намъ ударъ съ тыла. Отрядъ Генерала Невѣровскаго въ гор. Красномъ едва не былъ истребленъ; особенное присутствіе духа этого Генерала и мужество солдатъ сохранили честь Русскаго оружія: они пробились чрезъ многочисленныхъ непріятелей съ немалою жертвою, но ни одинъ не сдался. Объ этомъ мы узнали не прежде какъ въ ночь съ 3-го на 4-е Августа, когда уже Французы подступили къ Смоленску.
Съ разсвѣтомъ дня 4-го Августа всѣ войски наши двинулись къ городу весьма поспѣшно. Полки перегоняли одинъ другой, спѣша для защиты Смоленска, къ которому пришли ввечеру, почти бѣгомъ сдѣлавши 30 верстъ, и стали на правомъ берегу Днѣпра. Войски 4-го Корпуса расположились правѣе, ниже предмѣстья. На пути мы слышали канонаду, и думали, что городъ уже въ рукахъ Французовъ. Всѣ съ безпокойствомъ спрашивали встрѣчающихся объ участи Смоленска, столь важнаго своимъ положеніемъ и славнаго древностію, на который Россія всегда опиралась, какъ на твердыню: Смоленскъ всегда былъ ключемъ къ ея сердцу. Узнали съ удовольствіемъ, что Генералъ Раевскій отразилъ Французовъ, подступавшихъ къ Королевскому бастіону. Они думали въ этотъ день тезоименитства Наполеонова взять городъ, и тѣмъ подарить его; для торжества, говорятъ, напились до пьяна и бросились къ крѣпости; но храбрый Генералъ, съ частію войскъ запершись въ городѣ, уничтожилъ первое покушеніе отважныхъ. Говорили, что Французы, сбивши Казаковъ и отрядъ Невѣровскаго, успѣли подойдти уже къ воротамъ городскимъ, и были задержаны только семью стами хлѣбопековъ, подъ начальствомъ одного храбраго Маіора, доколѣ не подоспѣлъ Генералъ Раевскій съ своимъ Корпусомъ. Впрочемъ, вреда городу еще никакого не было сдѣлано; только лучшіе жители выѣхали.
5-е Августа, день роковой для города, и кровопролитный для враждующихъ войскъ! Еще до свѣта, 6-й Корпусъ Генерала Дохтурова и 3-я дивизія Генерала Коновницына, смѣнивши Корпусъ Раевскаго, заняли городъ, наружные посты и всѣ укрѣпленія. Прочіе корпусы Первой арміи стояли на правой сторонѣ рѣки, за Днѣпровскимъ предмѣстіемъ; Вторая армія стояла по Дорогобужской дорогѣ, въ 8-ми верстахъ отъ Смоленска.—Намъ предстояло двѣ крайности: или выдержать генеральное сраженіе, или ретироваться; перваго, по неудобности мѣстоположенія, невозможно было сдѣлать не подвергаясь великой опасности въ случаѣ неудачи, а на второе пуститься было-бы не ловко. И такъ, мы рѣшились на то и другое: защищать городъ, и ретироваться.
Наполеонъ обложилъ Смоленскъ сперва со стороны Малаховскихъ воротъ. Съ 4-хъ часовъ утра началась тамъ перестрѣлка, которая продолжалась до полудня съ равномѣрнымъ усиліемъ съ обѣихъ сторонъ. Наполеонъ, казалось, выжидалъ отъ насъ наступательнаго дѣйствія на свой правый флангъ, который былъ нарочно открытъ; ему весьма желательно было выманить наши войски за Днѣпръ, чтобъ послѣ натиснуть на нихъ; однако, замѣтивъ осторожность нашего Главнокомандующаго, который ограничивался только защитою города, онъ съ полудня началъ дѣлать рѣшительное нападеніе. Тогда, противъ правой стороны и средины города, открылась ужасная канонада. Маршалъ Ней сталъ тѣснить справа, а Даву приступилъ къ Мстиславскому предмѣстію. Окрестности Смоленска, по лѣвую сторону Днѣпра покрытыя кустарникомъ и пересѣкаемыя оврагами, весьма способствовали непріятельскимъ стрѣлкамъ. Мы съ праваго берега видѣли, какъ они, перебѣгая изъ куста въ кустъ, пускали гибельный дымокъ. Уже Французы близко подступали къ городу по Красненской дорогѣ. Канонада продолжалась ужасная; наша артиллерія, въ глазахъ передъ нами, взрывала непріятельскіе зарядные ящики, и смѣшивала его колонны; наши стрѣлки безпрерывнымъ огнемъ встрѣчали Французовъ, но они лѣзли, какъ бѣшеные. Скоро и съ лѣвой стороны города показались ихъ стрѣлки, а потомъ и колонны; за ними выскочила конная батарея, и, выстроившись близъ рѣки, стала бить по мостамъ, чтобы прервать сообщеніе города съ нашимъ берегомъ. У насъ тотчасъ была выставлена батарея, которая отвѣчала непріятельской съ равнымъ упорствомъ: канонада громила съ обѣихъ сторонъ убійственно.
Къ вечеру сраженіе усилилось до отчаяннаго боя, и ужасы его были неизъяснимы! Нѣсколько сотъ ядеръ и гранатъ свистѣли и лопались одни за другими, воздухъ вокругъ города помрачался отъ дыма, земля стонала, и, казалось, изъ утробы своей извергала адское пламя—смерть не успѣвала глотать свои жертвы. Громъ, трескъ, пламя, дымъ, стонъ, крикъ, все вмѣстѣ представляло ужасный хаосъ разрушенія міра.
Въ 6 часовъ вечера Французы овладѣли всѣми предмѣстіями города по ту сторону рѣки; только оставалось у насъ одно Днѣпровское на правомъ берегу. Гранаты непріятельскія зажигали внутри города строенія, и предъ нами явилась новая картина ужасовъ: битва среди пожара. Какую твердость духа имѣли тогда Рускіе, оставленные для защиты пылающаго Смоленска! Ядра, пули, обломки камней, падающія съ огнемъ бревна, все несло на нихъ смерть и разрушеніе. Но примѣромъ мужества командующихъ въ городѣ, Генераловъ Дохтурова, Принца Евгенія, и Коновницына, Россіяне были тверды: они умирали среди пламени въ развалинахъ города, презирая всѣ ужасы. Рускіе не измѣнили чести своего оружія; они не впустили въ стѣны города непріятелей до самой полуночи, и не иначе оставили развалины его, какъ повинуясь волѣ Главнокомандующаго.
Съ другой стороны представилось намъ трогательное зрѣлище. Несчастные жители, бѣдные граждане, старцы и жены, въ слезахъ, съ отчаяннымъ воплемъ выбѣгали изъ города черезъ мостъ и, поднимая руки къ небу, взывали горестно: «Гдѣ Ты, Наша Матушка! Чудотворная Икона!» Эта икона Смоленской Божіей Матери заблаговременно была вывезена изъ города; въ продолженіе ретирады къ Москвѣ ее везли въ общемъ паркѣ артиллеріи, на запасномъ лафетѣ батарейной роты Полковника Воейкова.—Не мало жителей погибло въ городѣ и на мосту. Это бѣдствіе казалось имъ свѣтопреставленіемъ, а Наполеонъ сущимъ Антихристомъ, съ воинствомъ дьяволовъ.
Съ берега Днѣпра смотрѣли мы на пылающій городъ, и невольный трепетъ сердца показалъ намъ, что мы еще слабы числомъ противъ сильнаго завоевателя. Въ 9 часовъ вечера стрѣльба утихла—Рускіе удержались въ городѣ.
Въ Смоленской битвѣ наши войски показали примѣръ отчаяннаго сопротивленія. Можетъ быть, здѣсь они въ состояніи были-бы остановить стремленіе непріятеля, если-бъ бой продолжился, ибо въ цѣлый день, при всемъ усиліи, Французы не могли овладѣть городомъ. Въ арміи носились слухи, что, по окончаніи этой кровопролитной битвы, старшіе Генералы Русскіе упрашивали Главнокомандующаго, чтобы еще, хотя на одинъ день, замедлилъ сдачею города, представляя въ уваженіе ему разстройство непріятеля; они ручались за успѣхъ твердостію Русскихъ солдатъ, готовыхъ до послѣдняго погибнуть въ развалинахъ Смоленска, или истребленіемъ непріятеля спасти отечество. Но Главнокомандующій имѣлъ болѣе причинъ поступить иначе; онъ приказалъ ретироваться.
Въ полночь Генералъ Дохтуровъ началъ переходить съ остатками храбраго войска, защитниками Смоленска, черезъ мостъ, такъ что Французы не могли того замѣтить. Въ городѣ былъ оставленъ тогда Генералъ Корфъ съ кавалеріею, для прикрытія отступленія.
6-го Августа мы перемѣняли часто позиціи по дорогѣ къ Порѣчью, какъ будто въ ожиданіи генеральнаго сраженія. Французскія колонны показались было на нашей сторонѣ изъ-за Днѣпра, но были прогнаны дивизіею Генерала Коновницына. Мы видѣли съ какимъ торжествомъ Французы вступали въ развалины оставленнаго имъ города: музыка и барабанный бой сопровождали парадъ ихъ. Главнокомандующій нашъ, подъѣхавъ къ одному артиллерійскому офицеру, стоявшему съ пушками противъ города, сказалъ: «Поздравьте ихъ хорошенько!» Офицеръ навелъ пушки на тотъ домъ, гдѣ, полагали, остановился Наполеонъ, и пустилъ въ него два брандскугеля. Пожаръ продолжался въ городѣ, и его зарево, среди пасмурнаго дня, освѣщало печаль на лицахъ Русскихъ солдатъ.
Битва одного дня подъ Смоленскомъ была несравненно кровопролитнѣе трехъ дней сраженія подъ Витебскомъ. Войски обѣихъ враждующихъ силъ дрались упорно, жестоко, отчаянно. Честь сраженія принадлежала особенно Генералу Дохтурову, который съ 30,000 Рускихъ могъ удержаться противъ 72,000 осаждавшихъ его Французовъ.
Въ ночь на 7-е Августа войски Первой арміи двинулись отъ Смоленска двумя колоннами: лѣвая, состоявшая изъ 5-го и 6-го Корпусовъ пѣхоты съ двумя кавалерійскими, пошла чрезъ сел. Прудище, безопасною дорогою, а правая, состоявшая изъ Корпусовъ 2-го, 3-го, 4-го, съ арріергардомъ Генерала Корфа, долженствовала слѣдовать гористыми мѣстами, чрезъ с. Крахоткино и Жабино къ Бредихину, для достиженія большой дороги, которую прикрывалъ передъ дер. Лубиной отрядъ Генерала Тучкова 3-го.
Мы съ правою колонною тронулись отъ Смоленска въ 9 часовъ вечера 6-го Августа, и во всю ночь на 7-е число шли черезъ горки и овраги, покрытые кустарникомъ. Ночь была темная, сырая. Передъ разсвѣтомъ сонъ отяготилъ глаза мои; я сѣлъ на лафетъ, и прислонясь головою къ передку, сладко задремалъ. Въ то время, какъ пушка моя спускалась съ одной крутизны, случился тутъ Англійскій Лордъ Вильсонъ; канонеры поддерживали меня, чтобы я сонный не упалъ съ лафета, но увидѣвши Генерала, стали будить; почтенный Лордъ замѣтилъ это, и любуясь попеченіемъ канонеровъ о своемъ офицерѣ, далъ имъ знакъ рукою, чтобъ оставили меня въ покоѣ. Когда я пробудился, то они разсказали о добромъ красномъ Генералѣ, о которомъ узналъ я послѣ, что это былъ Англичанинъ, находившійся при Главнокомандующемъ, уполномоченный отъ своего Посланника быть свидѣтелемъ происшествій.
На разсвѣтѣ дня 7-го Августа мы подходили къ большой дорогѣ, гдѣ ожидалъ насъ отрядъ Генерала Тучкова, и слышали позади себя канонаду. 2-го Корпуса дивизія Принца Виртембергскаго отнимала у Французовъ деревню Горбунову, которую они заняли, и тѣмъ отрѣзали арріергардъ Генерала Корфа. Послѣ этого Французы своротили на большую дорогу и наступательно приближались къ отряду Генерала Тучкова, который занялъ позицію между деревнями Топоровщиной и Латышиной, на рѣчкѣ Страгани. Непріятели завязали дѣло съ этимъ отрядомъ, прежде нежели 2-й Корпусъ нашъ, задержанный въ Горбуновой, успѣлъ выйдти на большую дорогу. Мы съ 4-мъ Корпусомъ, будучи впереди 2-го, уже прошли деревню Лубину, какъ насъ опять вернули назадъ, для подкрѣпленія отряда Генерала Тучкова, котораго Французы такъ сильно тѣснили, что онъ принужденъ былъ отступить за рѣчку Страгань.
Въ 3 часа по полудни сраженіе усилилось. По всей линіи, черезъ кустарникъ, производилась ужасная стрѣльба; дымъ отъ ружейныхъ выстрѣловъ, выходившій безпрерывно, представлялъ весь кустарникъ горящимъ. Нѣсколько часовъ Французы тщетно старались сбить центръ нашъ; смертоносный свинецъ повергалъ много жертвъ; стрѣлки почти не видали другъ друга, и смерть невидимо похищала храбрыхъ. Наступательныя колонны непріятельскія истреблялись картечью нашихъ батарей и штыками гренадеровъ. Между тѣмъ, противъ лѣваго фланга у насъ, на горѣ показался Французскій Корпусъ Генерала Жюно съ многочисленною кавалеріею; противъ него тотчасъ былъ выставленъ 8-й Корпусъ пѣхоты.
Штабсъ-Капитанъ Фигнеръ, будучи командиромъ 3-й легкой роты артиллеріи, еще находился въ резервѣ, когда полки нашего Корпуса пошли влѣво, на гору; однако предузнавая скорое участіе въ сраженіи, велѣлъ раздать канонерамъ имѣвшуюся въ запасѣ винную порцію. Этотъ способъ поддерживать храбрость въ солдатахъ онъ перенялъ у Французовъ, у которыхъ, когда они попадались намъ въ плѣнъ, мы находили въ манеркахъ за ранцами, вмѣсто воды, ромъ или водку. Фигнеръ, приготовляя канонеровъ къ дѣйствію, предсказывалъ имъ удачу сраженія, по своимъ замѣчаніямъ надъ дымомъ непріятельскихъ выстрѣловъ: или онъ старался поддерживать суевѣріе солдатъ, или самъ былъ суевѣренъ. Послѣ того Фигнеръ поѣхалъ впередъ, изъ обыкновеннаго любопытства посмотрѣть на сраженіе, но скоро возвратился, и всѣмъ канонерамъ велѣлъ садиться на лафеты и ящики, кто какъ успѣетъ. Вотъ мы поскакали на лѣвый флангъ, черезъ болото, которое быстроту нашу задержало. Проѣхавши топкое мѣсто, пушки стали подниматься на крутую гору, гдѣ происходила кавалерійская свалка; мы слышали оттуда страшный гулъ, крикъ, и изрѣдка пушечные выстрѣлы: вдругъ, влѣво отъ насъ, посыпались съ горы Казаки; нѣкоторые изъ нихъ возвратились опять на гору, а трое спустились, провожая одного Виртембергскаго, толстаго трубача, сбитаго ими съ лошади. Онъ былъ въ синемъ колетѣ съ красными лацканами, и въ большихъ ботфортахъ, въ которыхъ идучи путался; бѣдняга, видно, много трубилъ, ибо весь былъ въ поту, и очень красенъ, какъ обыкновенно бываетъ послѣ большой работы; но онъ, казалось, гордился тѣмъ, что трое провожали его одного.
Поднявшись на гору, мы увидѣли зрѣлище любопытное. Перновскій полкъ стоялъ въ линіи, на вершинѣ горы; къ правому флангу его пристроились наши шесть пушекъ, а прочія, по недостатку мѣста, остались всѣ на отлогости. Передъ Перновскимъ полкомъ стояли, за кустарниками, по-эскадронно, синіе, красные, сѣрые и зеленые гусары, съ конными орудіями. Кавалерійская свалка происходила у насъ передъ глазами. Занимательно было видѣть, какъ нѣсколько эскадроновъ Французскихъ гусаровъ бросались на нашихъ, какъ наши уходили во весь галопъ, но, подкрѣпленные свѣжими эскадронами, оборачивались и гнали Французовъ: только картечи и пули останавливали ихъ стремленіе; наши оборачивались назадъ, и были опять преслѣдуемы Французами. Такое дѣйствіе походило болѣе на рыцарскія потѣхи: иные кавалеристы сваливались съ коней; иной, попавши въ средину чужихъ, отмахивался саблею; одинъ стрѣлялъ изъ пистолета, другой рубилъ; лошади сталкивались, мялись, и разбѣгались.... Правѣе горы, по продолженію ея отлогости простирался лѣсъ, въ которомъ стоялъ Князь Гуріаловъ съ Полоцкимъ пѣхотнымъ полкомъ; онъ двинулся было впередъ, чтобы изъ лѣса ударить во флангъ непріятельской кавалеріи, но, самъ угрожаемый тѣмъ-же, пріостановился.
Пушки Фигнера стояли безъ дѣйствія, потому что надобно было стрѣлять черезъ своихъ. Между тѣмъ я, обозрѣвая общій ходъ сраженія, увидѣлъ справа, подъ нашею горою, пробирающуюся черезъ кустарникъ Французскую пѣхоту, которая сильно тѣснила нашихъ егерей, о чемъ сказалъ Фигнеру, и замѣтилъ опасность, если Французы зайдутъ къ намъ въ тылъ. Тогда онъ велѣлъ мнѣ съ шестью орудіями спуститься внизъ, и выйдти на большую дорогу, а съ остальными самъ хотѣлъ слѣдовать за мною. Болото подъ горой меня задержало, хотя я успѣлъ переправить пять пушекъ; но подъ шестою лошади замялись. Стрѣлки изъ кустарника прямо выбѣгали на мои пушки; Французы за ними, видя близко мою артиллерію, спѣшили ко мнѣ. Ихъ пули стали рѣзко жужжать; тѣснота мѣста и косогоръ не позволяли мнѣ выстроиться для дѣйствія, а потому я старался скорѣе выбраться на большую дорогу. Трескъ ружейнаго огня съ дымомъ подходилъ все ближе ко мнѣ съ лѣвой стороны; пули навылетъ стали пробивать канонеровъ, лошадей, и лѣпиться въ лафеты.... Наши егери, свѣсивъ ружья и нагибаясь, спѣшили укрыться за мои пушки отъ смертоноснаго свинца; офицеръ ихъ кричалъ: «Куда вы, братцы? воротитесь, пожалуйста, какъ не стыдно вамъ!»—Никто не слушалъ его. Вдругъ на встрѣчу намъ явились Генералы: Главнокомандующій Барклай-де-Толли, при немъ Лордъ Вильсонъ, Графъ Кутайсовъ, Остерманъ, Орловъ, Корфъ и прочіе. Всѣ они кричали бѣгущимъ: «Куда! стой! назадъ!»—и бѣгущіе останавливались. Главнокомандующій, подъѣхавъ ко мнѣ, спросилъ грозно: «Ты откуда?» — «Оттуда,» отвѣчалъ я, показывая влѣво на гору—и онъ поѣхалъ далѣе. Вслѣдъ за Генералами шли въ густыхъ колоннахъ лейбъ-гренадеры Графа Аракчеева полка и Екатеринославскіе: рослые молодцы, держа ружья на перевѣсъ, съ блѣдными лицами шли скорымъ шагомъ—на встрѣчу смерти. Съ крикомъ ура! они бросились въ кусты, и возстановили порядокъ штыками. Черезъ пять минутъ уже многіе изъ нихъ возвращались окровавленные и полумертвые, на плечахъ своихъ товарищей.... Смотря на этотъ увядающій цвѣтъ силы Россіянъ, не льзя было не содрогаться.
Наступившій мракъ ночи не могъ положить предѣла битвѣ ожесточенныхъ. Не смотря на упорное сопротивленіе съ нашей стороны, не уважая великой потери своей, Французы не переставали драться до глубокой полуночи. Они потеряли тутъ убитымъ своего дивизіоннаго Генерала, но за то и у насъ взяли въ плѣнъ самого отряднаго командира, Генерала Тучкова, отъ чего и стрѣлки побѣжали. Генералъ Коновницынъ съ своими гренадерами поправилъ дѣло, и удержался на мѣстѣ.
Штабсъ-Капитанъ Фигнеръ съ шестью пушками, послѣ меня все еще оставался при Перновскомъ полку, на горѣ лѣваго фланга; только личное его мужество могло спасти завязшую въ болотѣ мою пушку, и явило намъ первый опытъ его удальства. Увидѣвши съ горы, что Французы погнали изъ кустарника стрѣлковъ нашихъ, и, приближаясь къ моей артиллеріи, могли взять завязшую пушку, онъ съѣхалъ внизъ, вооруженный саблею и пистолетомъ. Мужественнымъ голосомъ Фигнеръ вмигъ остановилъ и собралъ человѣкъ пятнадцать бѣгущихъ солдатъ, съ которыми притаился за кустарникомъ. Когда Французы толпою шли впередъ, повторяя безпрестанно: avance! avance! и приблизились къ его засадѣ, онъ велѣлъ своимъ ударить залпъ, потомъ въ штыки, а самъ съ обнаженною саблею и пистолетомъ бросился на офицера, который велъ толпу, и котораго онъ, схвативши за грудь, грозилъ убить. Этотъ сюрпризъ остановилъ авансеровъ; офицеръ спардонился, а шассёры его показали затылки. Фигнеръ, таща за шиворотъ кавалера почетнаго легіона, встрѣтился съ Главнокомандующимъ, который, узнавъ о подвигѣ, тутъ-же поздравилъ нашего героя Капитаномъ. Мы весьма радовались этому случаю, и поздравляли Фигнера; но онъ съ того времени сталъ необыкновенно задумчивъ и разсѣянъ, не хотѣлъ ничѣмъ заниматься въ ротѣ, и всѣ заботы о ней предоставилъ мнѣ, какъ старшему по немъ офицеру.
Пушечная и ружейная стрѣльба послѣдняго дѣла столько впечатлѣлась въ мою голову, а бѣжавшіе стрѣлки и близкая опасность столько напугали, что, признаюсь, въ продолженіе ночи я все еще слышалъ стрѣльбу, которой не было, и все еще видѣлъ черномазыхъ, тощихъ стрѣлковъ Французскихъ, преслѣдующихъ нашихъ егерей. Недавно прошедшая горячка, и безпрерывное повтореніе военныхъ ужасовъ воспламенили мою голову; сверхъ того, прошедши со вчерашняго вечера отъ Смоленска по весьма дурной дорогѣ, въ ночь, болѣе 30 верстъ, мы весь день были на ногахъ, въ дѣйствіи, и еще снова пустились на всю ночь ретироваться. Такое напряженіе силъ привело не одного меня въ разслабленіе; люди тащились кой-какъ, а лошади насилу везли.
Послѣ сраженія остановились мы ночью, часа на два, у Главной квартиры, перешли р. Бровенку, и при д. Лубиной примкнули къ прочимъ войскамъ, съ которыми потянулись далѣе въ ретираду.
8-го Августа перешли Соловьеву переправу на Днѣпрѣ. Этотъ пунктъ столько былъ важенъ, что если-бы занятіемъ его Французы насъ предупредили, то надѣлали-бы намъ много хлопотъ. Берега тутъ, низкіе, песчаные, покрытые съ обѣихъ сторонъ небольшимъ лѣсомъ, весьма неспособны были для удержанія непріятеля.—Въ 4-хъ верстахъ за переправою остановились мы для ночлега.
Отсюда Французы не горячо насъ преслѣдовали; послѣднія драки охладили жаръ въ нихъ. Къ тому-же говорили, что Наполеонъ въ Смоленскѣ—призадумался.
Съ разсвѣтомъ слѣдующаго дня вся артиллерія Первой арміи поднялась общимъ паркомъ по Московской дорогѣ; мы шли по-ротно, гдѣ можно, одинъ другаго перегоняя. Пыль и зной были несносны. Артиллерія тянулась въ шесть рядовъ по широкой дорогѣ, которую такъ взмѣсили, что въ иныхъ мѣстахъ по колѣно шли въ мѣлкоистертой землѣ, какъ въ пуху, и колеса катились безъ стука. Всѣмъ паркомъ артиллеріи командовалъ Полковникъ Воейковъ. На нѣсколько верстъ впередъ и назадъ ничего не видно было, кромѣ артиллеріи и обозовъ, въ густыхъ облакахъ пыли, возносившейся до небесъ. Мы шли, какъ въ туманѣ: солнце казалось багровымъ; ни зелени около дороги, ни краски на лафетахъ не льзя было различить. На солдатахъ съ ногъ до головы, кромѣ сѣрой пыли, ничего инаго не было видно; лица и руки наши были черны отъ пыли и пота; мы глотали пыль и дышали пылью; томясь жаждою отъ зноя, не находили чѣмъ освѣжиться. Въ такомъ положеніи случилось намъ проходить мимо толпы плѣнныхъ Французовъ, взятыхъ въ послѣднемъ сраженіи; они съ удовольствіемъ смотрѣли на нашу поспѣшную ретираду, и насмѣшливо говорили, что мы не уйдемъ отъ Наполеона, потому что они теперь составляютъ авангардъ его арміи.
Должно признаться, что послѣ Смоленскихъ битвъ наши солдаты очень пріуныли. Пролитая на развалинахъ Смоленска кровь, при всѣхъ усиліяхъ упорной защиты нашей, и отступленіе по Московской дорогѣ въ нѣдра самой Россіи, явно давали чувствовать каждому наше безсиліе передъ страшнымъ завоевателемъ. Каждому изъ насъ представлялась печальная картина погибающаго отечества. Жители съ приближеніемъ нашимъ выбѣгали изъ селеній, оставляя большую часть своего имущества на произволъ пріятелей и непріятелей. Позади насъ и по сторонамъ, вокругъ, пылающія селенія означали путь приближающихся Французовъ; Казаки истребляли все, что оставалось по проходѣ нашихъ войскъ, дабы непріятели всюду находили одно опустошеніе. Отчаянная Россія терзала тогда сама свою утробу.
Сдѣлавши переходъ 26 верстъ, мы остановились на биваки при селѣ Усвятѣ, не доходя Дорогобужа 8 верстъ.
На другой день артиллерію опять размѣстили по полкамъ. Двигаясь съ мѣста на мѣсто, войски два раза перемѣняли позицію; къ вечеру едва устроились, какъ и эта позиція оказалась ненадежною. Мы здѣсь простояли только до утра слѣдующаго дня.
11-го Августа непріятель атаковалъ нашъ арріергардъ, и вся армія встревожилась. Насъ перевели по другую сторону большой дороги ближе къ городу, гдѣ войски простояли до ночи въ позиціи, между тѣмъ какъ арріергардъ дѣйствовалъ. Въ полночь на 12-е число, разложивъ на бивакахъ большіе огни, мы отошли 7 верстъ, къ самому Дорогобужу. Здѣсь Главнокомандующій, казалось, намѣренъ былъ ожидать Французовъ для генеральной битвы, ибо войски расположены были въ крѣпчайшей позиціи; для прикрытія пушекъ на батареяхъ сдѣлали окопы. Нашей ротѣ артиллеріи досталось мѣсто на краю праваго фланга, въ огородахъ предмѣстія. Городъ на горѣ оставался у насъ почти въ тылу.
Въ арріергардѣ отличались Казаки незабвеннаго Матвѣя Ивановича; они безпрерывно выдерживали сшибки съ непріятельскою кавалеріею, и, по собственному ихъ выраженію: несли на плечахъ Французовъ. Мы сошлись на дорогѣ съ нѣсколькими Казаками, провожавшими изъ арріергарда раненыхъ товарищей своихъ, и вступили съ ними въ разговоръ. Они очень жаловались, что даже имъ стало не въ мочь стоять противъ вражеской силы; что именно сего дня (12 числа) они шибко схватились съ Французами, такъ, что въ густой пыли другъ друга не узнавали—«и тутъ-то, батюшко, примолвилъ Казакъ, нашихъ пропало сотни три. Нѣтъ ужь мочи держаться: такъ и садится, окаянный, на шею; а не что ихъ пушки: только что мы приготовимся ударить на гусаровъ, какъ пустятъ, триклятые, въ насъ хлопушками (гранатами) и катышками (картечью).... Право, ужь и Матвѣй Ивановичъ откажется; воюйте себѣ сами, какъ хотите.»—Дѣйствительно, черезъ нѣсколько дней мы услышали, что Атаманъ Платовъ сдѣлался боленъ и уѣхалъ изъ арміи. Такія вѣсти были непріятны. Въ продолженіе похода солдаты шли повѣсивъ головы; уже не соблюдалось строгой дисциплины; каждый шелъ, какъ хотѣлъ, и думалъ: что-то будетъ? Офицеры, собираясь по нѣскольку вмѣстѣ, толковали о близкой гибели отечества, и не знали, какая участь ихъ самихъ постигнетъ. Оружіе, которое сначала несли такъ бодро для защиты отечества, теперь казалось безполезнымъ, тягостнымъ; притомъ пыль и зной заставляли многихъ солдатъ быть усталыми и уходить въ сторону отъ дороги—на разгулье.
Подъ Дорогобужемъ мы не долго стояли въ крѣпкой позиціи. Узнавъ, что главныя силы непріятеля стремились вверхъ по Днѣпру, для обхода насъ при Вязьмѣ, 12-го Августа на ночь пустились всѣ войски опять въ ретираду. Арріергардъ зажегъ мосты, и пламя отъ нихъ коснулось города.
Опасаясь, чтобы насъ не отрѣзали, мы и во весь день 13-го Августа прошли 60 верстъ, къ самой Вязьмѣ.
Находившись съ ротою близъ Вязьмы, я полюбопытствовалъ съѣздить въ городъ: думалъ, не отыщу-ли тѣхъ пряниковъ, которые столько прославили Вязьму. Городъ показался мнѣ очень порядочнымъ; много каменныхъ домовъ, церквей и лавокъ; но все было пусто. Жители, не успѣвшіе выбраться изъ города, бѣгали въ страшныхъ суетахъ по улицамъ, а иные выпроваживали изъ своихъ дворовъ повозки съ пожитками. Лавки были открыты; товары хотя всѣ убраны, но еще довольно кой-чего оставалось для поживишки солдатамъ, которые, подъ предлогомъ усталости, или водицы напиться, входили въ домы и хозяйничали на просторѣ.—Не нашедши пряниковъ, я посмотрѣлъ на суету мірскую, покачалъ головой, и съ горестію возвратился на биваки.
Въ ночь на 15-е Августа мы выступили съ мѣста, и пройдя городъ, расположились въ виду его на позицію, около 10 часовъ утра. Ночью ходить намъ было легче и прохладнѣе; притомъ мракъ ночи скрывалъ печальныя лица, а дремота дневная приводила въ забвеніе всю горесть предстоящаго.
На другой день прошли только 10 верстъ къ сел. Ѳедоровскому. Арріергардъ расположился было въ крѣпкой позиціи передъ Вязьмою, но кто-то ночью поторопился зажечь мосты, отъ чего занялся и городъ пожаромъ; тогда арріергардъ перешелъ въ бродъ и сталъ за городомъ.
Отъ Вязьмы до Царево-Займища ровное мѣстоположеніе весьма способствовало кавалерійскимъ эволюціямъ; а потому на этихъ равнинахъ стекалось съ непріятельской и нашей стороны по множеству полковъ разнаго рода кавалеріи съ конными батареями. Всѣ они, въ виду одинъ другаго, маневрировали, и подвигались то назадъ, то впередъ, между тѣмъ какъ фланкёры тѣшились перестрѣлкою. Французы не заводили горячей драки, потому что вся наша армія находилась вблизи и была въ готовности подкрѣплять арріергардъ свой; сами-же они, нуждаясь въ продовольствіи, шли отдѣльно, колоннами по обѣимъ сторонамъ большой дороги, потому что по слѣдамъ нашимъ находили одно опустошеніе. Война выходила изъ предѣловъ человѣчества, дѣлалась отчаянною, непримиримою, истребительною; конецъ ея долженствовалъ довести до гибели одну изъ двухъ враждующихъ державъ. Но еще Французы, въ превосходствѣ силъ своихъ и въ торжествѣ духа, могли ожидать славнаго для себя окончанія кампаніи; напротивъ того мы, потерявши нѣсколько губерній, утративши половину силъ своихъ, не бывши въ состояніи остановить непріятелей ни въ Витебскѣ, ни въ Смоленскѣ, были повергнуты въ глубокое уныніе, и помышляли единственно о несчастной участи своего отечества. Имѣя силы, мы казались безсильными; имѣя оружіе, казались обезоруженными; нѣсколько тысячь храбрыхъ шли разсѣянно. Такъ настоящія бѣдствія родины повергали Рускихъ въ извинительную слѣпоту. Кто могъ ожидать счастливаго переворота событій? Всѣ жаждали рѣшительнаго боя, какъ единой отрады, единаго средства побѣдою искупить спасеніе погибающему отечеству, или пасть подъ его развалинами.
Въ такомъ расположеніи духа находились войски, какъ вдругъ электрически пробѣжало по арміи извѣстіе о прибытіи новаго Главнокомандующаго, Князя Кутузова. Минута радости была неизъяснима: имя этого полководца произвело всеобщее воскресеніе духа въ войскахъ, отъ солдата до генерала. Всѣ, кто могъ, полетѣли на встрѣчу почтенному вождю, принять отъ него надежду на спасеніе Россіи. Офицеры весело поздравляли другъ друга съ счастливою перемѣною обстоятельствъ; даже солдаты, шедшіе съ котлами за водою, по обыкновенію, вяло и лѣниво, услышавъ о пріѣздѣ любимаго полководца, съ крикомъ: ура! побѣжали къ рѣчкѣ, воображая, что уже гонятъ непріятелей. Тотчасъ у нихъ проявилась поговорка: пріѣхалъ Кутузовъ, бить Французовъ!… Старые солдаты припоминали походы съ Княземъ еще при Екатеринѣ, его подвиги въ прошедшихъ кампаніяхъ, сраженіе подъ Кремсомъ, послѣднее истребленіе Турецкой арміи на Дунаѣ; все это было у многихъ въ свѣжей памяти. Вспоминали также о его чудесной ранѣ отъ ружейной пули, насквозь обоихъ висковъ. Говорили, что самъ Наполеонъ давно назвалъ его старой лисицей, а Суворовъ говаривалъ, что Кутузова и Рибасъ не обманетъ. Такіе разсказы, перелетая изъ устъ въ уста, еще болѣе утверждали надежду войскъ на новаго полководца, Русскаго именемъ, умомъ и сердцемъ, извѣстнаго знаменитостію рода, славнаго многими подвигами; однимъ словомъ, съ пріѣздомъ въ армію Князя Кутузова, во время самаго критическаго положенія Россіи, когда Провидѣніе наводило на нее мрачный покровъ гибели, обнаружилось явно, сколь сильно было присутствіе любимаго полководца воскресить упадшій духъ Рускихъ, какъ въ войскѣ, такъ и въ народѣ. Что любовь войска къ извѣстному полководцу есть не мечта, а существенность, производящая чудеса, то показалъ всему свѣту незабвенный для славы Россіи Суворовъ, съ горстію сыновъ ея.
Князь Кутузовъ, пріѣхавши къ арміи, узналъ, чего желаютъ нетерпѣливо Рускіе. Для утоленія жажды ихъ мщенія, онъ видѣлъ необходимость дать генеральное сраженіе; но равнины за Вязьмою не представляли удобствъ расположить выгоднымъ образомъ всѣ роды войскъ, и потому онъ рѣшился отступить еще далѣе, принявъ уже грозный видъ …ника[1] Россіи.
Наполеонъ въ Вязьмѣ узналъ о прибытіи къ намъ новаго Главнокомандующаго; онъ вспомнилъ о старой лисицѣ, и, кажется, взялъ болѣе предосторожности въ наступательномъ дѣйствіи, позволивъ намъ 18-го Августа имѣть дневку.
20-го Августа, отойдя верстъ 5 за гор. Гжатскъ, стали мы въ боевую позицію при д. Дурыкиной. Квартирьеры, въ числѣ которыхъ и я находился, занимали мѣста пути, въ ожиданіи рѣшительнаго боя.
Мы узнали, что Наполеонъ, занявши Гжатскъ, остановился съ войсками, чтобы дать имъ отдохнуть и освѣжиться для генеральнаго сраженія, котораго ожидалъ отъ Князя Кутузова. Насъ порадовало еще другое извѣстіе, о прибытіи къ арміи современника Суворову, Русскаго витязя, Генерала Милорадовича съ 15,000 молодаго войска. Все принимало лучшій видъ, приходило въ надлежащій порядокъ; все обновлялось. Уже стали слышны въ бивакахъ пѣсни и музыка, чего давно не бывало. Не смотря на то, что отступленіе продолжалось, мы думали идти на встрѣчу къ Французамъ. Столько присутствіе Князя Кутузова, воскресило духъ во всѣхъ войскахъ.
Примѣчанія[править]
- ↑ Начало слова закрыто пятном. Возможно, «защитника». — Примечание редактора Викитеки.
