Перейти к содержанию

Современная жрица Изиды (Соловьёв)/1893 (ДО)/XV

Материал из Викитеки — свободной библиотеки

[159]

XV.

Вторая часть «Отчета» м-ра Годжсона составляетъ весьма интересное дополненіе къ первой части и заключаетъ въ себѣ, такъ сказать, окончательныя, несомнѣнныя доказательства обмановъ, производившихся Е. П. Блаватской. На первомъ мѣстѣ является подробнѣйшая и тщательнѣйшая экспертиза (съ приложеніемъ факсимиле) писемъ Блаватской и Кутъ-Хуми, наглядно и неоспоримо устанавливающая фактъ, уже достаточно понятный читателямъ, а именно, что представленныя Куломбами письма, содержаніе которыхъ приводится въ первой части «Отчета», суть письма подлинныя, написанныя весьма характернымъ почеркомъ Е. П. Блаватской, со всѣми неподражаемыми оттѣнками [160]ея своеобразнаго слога, и заключающія въ себѣ указанія на дѣйствительно бывшія обстоятельства и событія, что́, какъ видѣли читатели изъ первой части «Отчета», добросовѣстно разслѣдовано Годжсономъ.

Относительно писемъ за подписью махатмы Кутъ-Хуми, экспертиза привела къ заключенію, что большинство этихъ писемъ написано также Е. П. Блаватской. Тѣ же изъ нихъ, которыхъ она, по обстоятельствамъ, не могла сама написать, — оказываются произведеніями ея пособника, индуса Дамодара. Очевидно, Блаватская и Дамодаръ выработали вмѣстѣ «условный почеркъ Кутъ-Хуми»; но все же этотъ почеркъ, однообразный въ общемъ своемъ характерѣ, являетъ, въ нѣкоторыхъ письмахъ, значительную разницу и особенности, свойственныя почерку Дамодара. И такія письма оказываются именно тѣми, которыхъ не могла, вслѣдствіе своего отсутствія, написать Блаватская; но которыя весьма легко могъ написать Дамодаръ.

Къ числу подобныхъ писемъ относится письмо Кутъ-Хуми, представленное Дамодаромъ во время пребыванія Блаватской и Олкотта въ Европѣ, когда адіарскій совѣтъ теософическаго общества вздумалъ изгонять изъ своей среды Куломбовъ. Письмо это, за подписью Кутъ-Хуми, явилось въ защиту г-жи Куломбъ, что́ не помѣшало однако, болѣе чѣмъ черезъ мѣсяцъ (т. е. когда Блаватская, узнавъ объ адіарскихъ событіяхъ, могла снестись съ Индіей) появиться другому письму, за подписью махатмы М. (т. е. Моріи), обвинявшему Куломбовъ и предостерегавшему отъ нихъ членовъ совѣта, причемъ мудрѣйшій и всепроникающій махатма оказался незнающимъ самыхъ простыхъ обстоятельствъ того времени. Во второй части «Отчета» подробно разсказаны всѣ эти курьёзы, приложены всѣ «оправдательные документы» для первой части и, наконецъ, помѣщено личное заключеніе Годжсона относительно вообще всего, имъ изслѣдованнаго. Онъ останавливается на слѣдующихъ четырехъ утвержденіяхъ:

1) Главные свидѣтели существованія «махатмъ», — Блаватская, Дамодаръ, Бавани Шанкаръ, Баваджи, — сдѣлали завѣдомо [161]ложныя показанія по другимъ обстоятельствамъ этого дѣла, а потому на слова ихъ и увѣренія никакъ нельзя полагаться.

2) Экспертиза почерковъ доказываетъ, что Кутъ-Хуми и Моріа — лица вымышленныя, несуществующія на самомъ дѣлѣ.

3) Ни одинъ изъ феноменовъ, извѣстныхъ Годжсону, не можетъ почесться серьезнымъ, и свидѣтели ихъ постоянно путали, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ очевидно намѣренно лгали въ своихъ показаніяхъ.

4) Не было ровно никакихъ подтвержденій «чудесъ»; напротивъ того — извѣстные Годжсону и провѣренные имъ факты только доказывали обманы.

На этомъ, какъ мнѣ кажется, Годжсону слѣдовало бы остановиться, такъ какъ задача его представлялась обстоятельно и добросовѣстно имъ исполненной. Хотя отчетъ его нѣсколько растянутъ и вообще, съ внѣшней стороны, составленъ не совсѣмъ умѣло; но внутреннее его содержаніе вполнѣ удовлетворительно. Всѣ факты собраны, всесторонне изслѣдованы и обманы Е. П. Блаватской и ея пособниковъ доказаны неопровержимо. Но Годжсону этого показалось мало. Онъ пожелалъ высказать, помимо изслѣдованныхъ имъ фактовъ, свое окончательное сужденіе о создателяхъ Теософическаго Общества, — Блаватской и Олкоттѣ, — и тутъ сдѣлалъ двѣ весьма крупныя ошибки. Онъ ставитъ вопросъ: что же побудило Блаватскую организовать цѣлый рядъ всевозможныхъ обмановъ? — и отвѣчаетъ такъ: многіе подумаютъ пожалуй, что это просто болѣзненная манія, idée fixe созданія «новой религіи»; но близкое знакомство съ характеромъ Блаватской доказываетъ несостоятельность такого предположенія. Дѣйствовала ли она вслѣдствіе корыстолюбія? — нѣтъ, онъ считаетъ такое обвиненіе еще болѣе неосновательнымъ, чѣмъ первое предположеніе. Не думаетъ онъ также, что она жаждала извѣстности и славы. Въ чемъ же тутъ дѣло? а вотъ въ чемъ: «она русская шпіонка!» — рѣшаетъ онъ.

Однако это надо доказать, доказать точно такъ же, какъ онъ доказалъ ея поддѣлки феноменовъ и всякіе другіе обманы, а доказательствъ у него нѣтъ никакихъ, ибо нельзя считать [162]доказательствами приводимые имъ обрывки ея писаній, изъ которыхъ ни одинъ серьезный человѣкъ не въ состояніи вывести подобнаго заключенія. Но на что̀ неспособенъ серьезный человѣкъ вообще, на то способенъ самый даже серьезный англичанинъ — разъ только произнесено слово: «русскій шпіонъ въ Индіи». Я увѣренъ, что Годжсонъ совершенно искренно остановился на своемъ предположеніи и въ немъ утвердился, что ему совершенно искренно повѣрили члены «Лондонскаго общества для психическихъ изслѣдованій», а за ними и весьма многіе англійскіе люди.

Тѣмъ не менѣе эта искренность ничуть не уничтожаетъ грубой ошибки, въ которую впали Годжсонъ и «психисты». Е. П. Блаватская не была шпіонкой, и я говорю это вовсе не потому, что считаю ее неспособной на подобную роль, а потому, что осенью 1885 года (т. е. тогда, когда разслѣдованіе Годжсона было уже окончено и отчетъ его, со всѣми заключеніями, печатался) «она страстно желала сдѣлаться тайнымъ агентомъ русскаго правительства въ Индіи». Если она «желала быть» — значитъ «до того времени не была». Какимъ образомъ я узналъ это — разскажу въ своемъ мѣстѣ, а подъ конецъ моего разсказа дойду, естественно, и до вывода изъ него, то-есть до вопроса о томъ, что́ могло подвигнуть нашу «современную жрицу Изиды» на всю ея печальную дѣятельность.

Если заключеніе Годжсона по поводу мнимаго шпіонства Блаватской, несмотря на всю его бездоказательность, можно все же почесть искреннимъ и объяснить англійской склонностью всюду видѣть русскихъ шпіоновъ, — то гораздо уже труднѣе найти «приличное» основаніе его сужденія объ Олкоттѣ. Онъ до конца упорно объявляетъ «полковника» невиннымъ глупцомъ, а не пособникомъ Блаватской въ ея различныхъ обманахъ, и въ то же время приводитъ такіе факты, послѣ которыхъ внимательный читатель «Отчета» непремѣнно долженъ вынести ясное убѣжденіе въ томъ, что Олкоттъ и лгунъ и плутъ, несмотря на свою глупость. Эти приводимые факты завѣдомо ложныхъ показаній президента Теософическаго Общества и его участіе въ «феноменахъ», поддѣльность которыхъ тутъ же неопровержимо [163]доказывается рядомъ съ голословными заявленіями о его невинности, — производятъ довольно странное впечатлѣніе. Приходится невольно заподозрить въ Годжсонѣ какое-то своего рода непонятное въ такомъ дѣлѣ «джентльмэнство», по которому онъ хочетъ спасти хоть кого-нибудь изъ разоблаченной имъ клики обманщиковъ. Во всякомъ случаѣ услуга, оказываемая имъ «полковнику», неумѣстна и сшита бѣлыми нитками.

Къ отчету Годжсона «Лондонскимъ обществомъ для психическихъ изслѣдованій» приложены слѣдующіе документы:

1) Оффиціальное удостовѣреніе извѣстнаго эксперта Нетсерклифта относительно почерка Блаватской во всѣхъ представленныхъ ему письмахъ.

2) Показаніе теософа Гюббе Шлейдена о полученіи имъ письма махатмы при такихъ обстоятельствахъ: Онъ ѣхалъ съ Олкоттомъ изъ Эльберфельда въ Дрезденъ и жаловался ему на то, что всю жизнь его преслѣдуютъ неудачи и несчастія. Послѣ этого разговора онъ поднялся съ мѣста, чтобы отдать свой билетъ кондуктору, а Олкоттъ говоритъ: «Смотрите — за вами письмо!» Письмо оказалось отъ махатмы Кутъ-Хуми и заключало въ себѣ «утѣшенія», а также отвѣтъ на письмо Гюббе Шлейдена къ махатмамъ, адресованное имъ нѣсколько дней передъ тѣмъ на имя Блаватской. Такой отвѣтъ, по разсчету времени, не могъ еще, какъ онъ увѣренъ, получиться. Впослѣдствіи Блаватская говорила, что она никогда не получала этого его письма; но самъ Гюббе Шлейденъ писалъ Майерсу: «Г-жа Блаватская увѣряла меня, что въ полученномъ ею моемъ письмѣ не было тѣхъ вопросовъ, на которые мнѣ отвѣтилъ махатма Кутъ-Хуми». Значитъ, все же письмо она получила и только изъ него вопросы.... испарились. Вотъ такъ обстоятельный и толковый свидѣтель!

3) Показаніе Рудольфа Гебгарда. Онъ рекомендуетъ себя хорошимъ фокусникомъ и затѣмъ разсказываетъ, увѣряя, что это не былъ фокусъ, какъ у нихъ въ Эльберфельдѣ, въ гостиной, упало съ картины на рояль письмо махатмы къ Гебгарду-отцу, отвѣчающее на только-что задуманное имъ. Это задуманное было однако заранѣе извѣстно ему, Рудольфу, также какъ и то, что [164]отецъ непремѣнно объ этомъ именно и задумаетъ. Если это было извѣстно Рудольфу, то могло быть извѣстнымъ и Блаватской, которая отлично умѣла вывѣдывать все, что ей оказывалось нужнымъ. Слѣдуетъ отмѣтить, что на обложкѣ этого письма значилось: «Господину консулу Гебгарду» — махатма очевидно хорошо зналъ, какое удовольствіе онъ доставитъ хозяину дома, гдѣ жила Блаватская, этимъ величаніемъ. Дѣло въ томъ, что Гебгардъ, сходившій съ ума отъ честолюбія, ужасно кичился своимъ званіемъ персидскаго консула въ Эльберфельдѣ и, путемъ всякихъ жертвъ, полученнымъ маленькимъ своимъ орденомъ.

4) Показаніе неизвѣстной дамы о таинственнымъ способомъ полученномъ ею не менѣе таинственномъ письмѣ. Если показанія лицъ, называющихъ себя полнымъ именемъ, не выдерживаютъ никакой критики, то это анонимное повѣствованіе не можетъ, конечно, имѣть никакого смысла.

5) Показаніе Падша (индуса) объ «астральномъ» появленіи Дамодара, котораго, однако, «никто изъ присутствовавшихъ, кромѣ Блаватской, не видѣлъ».

6) Мой разсказъ о моемъ сновидѣніи въ Эльберфельдѣ съ заявленіемъ, что я считаю его не имѣющимъ ровно никакого отношенія къ чему-либо таинственному.

7) Показаніе г-жи Гебгардъ о томъ, что она, на яву, среди бѣла дня, во время митинга Теософическаго Общества въ Лондонѣ, увидѣла махатму Моріа, котораго не видѣлъ, однако, никто изъ присутствовавшихъ кромѣ Блаватской, Олкотта и Могини, то-есть «самыхъ достовѣрныхъ лжесвидѣтелей», къ числу которыхъ, послѣ этого показанія, неизбѣжно приходится причислить и г-жу Гебгардъ.

8) Это приложеніе настолько интересно, что я приведу его въ дословномъ переводѣ:

Въ іюлѣ 1879 г., вскорѣ послѣ того, какъ теософъ м-ръ Массэй выразилъ г-жѣ Блаватской желаніе, какъ свое, такъ и другихъ членовъ Лондонскаго Теософическаго Общества, имѣть доказательства существованія «махатмъ», онъ нашелъ въ записной книгѣ Общества письмо, адресованное къ нему и яко-бы [165]полученное отъ одного изъ «братьевъ». Г-жа Блаватская въ это время была въ Индіи. Это открытіе было сдѣлано на квартирѣ одного изъ членовъ Общества, бывшаго въ то время непрофессіональнымъ медіумомъ, и у котораго записная книга находилась на сохраненіи. Книга была принесена м-ру Массэю медіумомъ вслѣдствіе какого-то дѣла Общества. Медіумъ будетъ здѣсь обозначенъ черезъ букву X., а его «контроль» (духъ, имѣющій съ нимъ постоянное общеніе) — черезъ Z.

Въ маѣ 1882 г. м-ру Массэю показали письмо, адресованное X., (который въ это время уже не жилъ въ Лондонѣ), написанное почеркомъ г-жи Блаватской, помѣченное 28-го іюня 1879 г. и находившееся въ конвертѣ, на которомъ былъ лондонскій штемпель отъ 21 іюля 1879 г. Онъ снялъ копію съ первой части этого письма, которая и слѣдуетъ:

«Мой добрый другъ, помните ли вы то, что Z. сказалъ или вѣрнѣе обѣщалъ мнѣ? Что когда бы въ этомъ ни нуждались, онъ всегда будетъ готовъ передать письмо, оставить его на столѣ Массэя, въ его карманѣ или какомъ-нибудь другомъ потаенномъ мѣстѣ? Ну такъ вотъ теперь крайняя необходимость въ такомъ проявленіи его могущества. Пожалуйста попросите его взять прилагаемое письмо и положить его въ карманъ М. или какое-нибудь другое еще болѣе потаенное мѣсто. Но Массэй не долженъ знать, что это Z. Пускай его думаетъ все, что ему угодно, только бы не подозрѣвалъ, что вы были около него съ Z., готовымъ служить вамъ. Онъ довѣряетъ вамъ, но не Z.

Точно также если бы ему удалось угостить LL. какимъ-нибудь восточнымъ выраженіемъ любви, это было бы очень хорошо, но ни одинъ изъ нихъ не долженъ подозрѣвать Z., а потому дѣло это выходитъ немного труднѣе, чѣмъ если бы оно случилось на одномъ изъ вашихъ сеансовъ…»

М-ръ Массэй не могъ въ то время снестись по этому поводу, какъ онъ иначе бы сдѣлалъ, съ г-жою Блаватской или X. (ни съ однимъ изъ нихъ, сверхъ того, онъ не былъ уже въ перепискѣ) и не раньше, какъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ — осенью 1882 г., когда обстоятельства, въ которыхъ находилось Общество, [166]требовали по его мнѣнію, разъясненія этого факта, онъ частнымъ образомъ сообщилъ о немъ нѣкоторымъ изъ своихъ друзей.

Достойно замѣчанія, что письмо, посланное г-жей Блаватской м-ру Массэй 2 іюня 1879 г., четыре дня спустя послѣ того числа, которымъ помѣчено письмо къ Х., написано съ цѣлью сказать, что лондонскіе послѣдователи Теософическаго Общества не должны разсчитывать на феномены, и съ цѣлью объяснить причину этого. Она говоритъ въ немъ: «я передаю вамъ, какъ фактъ, что желанія лондонскихъ послѣдователей были предметомъ серьезнаго совѣщанія между нашими Братіями. Нѣкоторые изъ нихъ уже склонялись удовлетворить вашему желанію относительно феноменовъ....... Но въ концѣ концовъ было единогласно рѣшено, что поступить такъ — значило бы унизить Общество и помочь лживымъ теоріямъ спиритуализма». Этимъ какъ бы отрицается знаніе письма, найденнаго въ записной книгѣ. М-ръ Массэй старался получить на этотъ счетъ какія-нибудь объясненія отъ г-жи Блаватской, но безуспѣшно.

Не ранѣе мая 1884 г., получивъ письмо отъ г-жи Блаватской, первое послѣ нѣсколькихъ лѣтъ и касавшееся постороннихъ вещей, — м-ръ Массэй послалъ ей копію съ той части письма къ X., которую онъ переписалъ, и получилъ въ отвѣтъ удостовѣреніе, что она была авторомъ относившагося къ нему отрывка. Вотъ выдержки изъ ея письма:

Энгьенъ. Пятница.

«Все, что я теперь имѣю честь сказать вамъ, это — даю вамъ въ томъ мое теософическое честное слово — 1) что я авторъ только первой части письма, которое вы приводите, т. е. нѣсколькихъ спѣшныхъ строчекъ къ X., послѣ полученія письма, адресованнаго вамъ и полученнаго мною въ Гиргаумѣ, Бомбей, въ которыхъ я просила X. напомнить Z. объ его обѣщаніи и доставить вамъ письмо какимъ-либо способомъ, только бы оккультнымъ. Строчки, написанныя мною, начинаются со словъ: «мой дорогой другъ» и кончаются: «онъ вѣритъ вамъ, но не Z». Все, что за этимъ слѣдуетъ — мною никогда писано не было, и я никогда ничего объ этомъ не знала, что̀ бы вы противъ этого ни [167]говорили. Невинно ли все остальное или нѣтъ, и въ состояніи ли вы понять, съ какой цѣлью все это состряпано — для меня все равно. Я этого не писала и для меня этого достаточно, а какъ вы къ этому относитесь — для меня безразлично. Что-за дьяволъ можетъ быть этотъ «LL» неважно; учителя очевидно не желаютъ, чтобы я разгадала продѣлку. Все, что я знаю — это что здѣсь поддѣлка, какъ уже было и будетъ поддѣлано много вещей и, какъ я думаю, въ вашу пользу. Я уже давно позабыла и думать объ этомъ письмѣ, а теперь его ясно вспоминаю во всѣхъ подробностяхъ. Когда Олкоттъ говорилъ мнѣ о немъ, я не могла ясно его вспомнить — теперь же я вспомнила.... Ну а затѣмъ къ дѣлу. Что вы нашли такого непростительнаго и предосудительнаго въ этой первой части моего письма, которая по вашему мнѣнію и обвиняетъ-то меня? У меня можетъ быть недостаетъ, въ томъ смыслѣ какъ вы понимаете, чести, самой простой нравственности и, въ такомъ случаѣ, все, что я могу вамъ сказать: это такъ съ вашей точки зрѣнія, но не съ моей. Я никогда и не имѣла, когда писала вамъ, ни малѣйшаго желанія обмануть васъ. Или вы называете умолчаніе о фактахъ, о которыхъ не имѣешь права говорить — обманомъ?

Письмо, переданное вамъ, было подлинно, авторомъ его былъ самый настоящій «братъ», какой когда-либо жилъ; оно было получено мною чудеснымъ способомъ въ присутствіи двухъ теософовъ, которые спросили меня, что̀ это такое? — и которымъ я отвѣтила, что это не ихъ дѣло. Развѣ я ихъ также обманывала? Мнѣ было приказано доставить письмо вамъ, но не сказано какъ: это предоставлено было на мое усмотрѣніе. Я спросила Олкотта, какъ бы переслать письмо къ вамъ, и онъ сказалъ, что не знаетъ; и это онъ вспомнилъ объ Z. говоря: «не могли ли бы вы переслать письмо къ нему тѣмъ же путемъ, какимъ оно пришло, и пусть онъ тогда передастъ его Массэй, если вамъ такъ трудно послать письмо прямо? — Я, помню, сказала ему, что это было трудно и что я попрошу Z. подбросить его куда-нибудь. Я не знаю, понялъ ли онъ меня, а если и понялъ, то уже давно все перезабылъ. Но я помню, что мысль о Z. пришла мнѣ въ голову [168]черезъ его посредство..... И зачѣмъ бы я, наконецъ, старалась обмануть васъ въ то время? Васъ, имѣвшаго ко мнѣ полное довѣріе, васъ, такъ много писавшаго въ «Theosophist», васъ, котораго я такъ гордилась видѣть въ числѣ членовъ Общества, васъ я могла бы обмануть, какъ профессіональный медіумъ!..... сказать, что въ фактѣ этого письма я сознательно хотѣла васъ обмануть, — это-то и есть самая адская ложь — отъ кого бы она ни шла. Учителя запретили мнѣ помогать вамъ въ вашихъ сношеніяхъ съ медіумами, поощрять ихъ даже по отношенію къ X., изъ боязни, что вы никогда не научитесь различать феноменовъ оккультныхъ отъ спиритическихъ; и вотъ вслѣдствіе этого, вмѣсто того, чтобы написать вамъ — «отправьтесь къ X. и вы получите черезъ посредство Z. письмо отъ одного шотландскаго Брата» — я поступила такимъ образомъ. То, что я ничего не видѣла въ этомъ ужаснаго, какъ тогда, такъ и теперь, доказываетъ только, что я не воспитывалась въ Лондонѣ и что наши понятія о честномъ и безчестномъ разнятся.....»

Въ этомъ письмѣ нужно обратить особенное вниманіе на три пункта. Во-первыхъ, та часть письма, которую г-жа Блаватская признаётъ за дѣйствительно написанную ею, ясно указываетъ на желаніе выдать м-ру Массэй за проявленіе могущества махатмъ такой феноменъ, который, какъ она отлично знала, не имѣлъ къ нимъ ни малѣйшаго отношенія. Во-вторыхъ, все письмо къ X., насколько оно приведено выше, позволяетъ сильно заподозрить ее въ желаніи произвести феноменъ самымъ обыкновеннымъ и простымъ способомъ. Это подозрѣніе еще усиливается въ части письма, не относящейся къ м-ру Массэй. Вслѣдствіе этого, способъ дѣйствія г-жи Блаватской таковъ, что она признаетъ за свою ту часть письма, которую она, повидимому, надѣется достаточно удовлетворительно объяснить м-ру Массэй, а отъ другой отказывается. Точно такъ же она поступаетъ и въ дѣлѣ переписки ея съ Куломбами. Въ третьихъ, ея объясненіе, хотя и остроумное, не вполнѣ допустимо, потому что невозможно объяснить: 1) почему она не послала письмо «брата» м-ру Массэй прямо по почтѣ, если только она не желала увѣрить его, что оно доставлено [169]ему оккультнымъ способомъ; 2) отчего она не сдѣлала о немъ ни малѣйшаго намека, когда писала м-ру Масеэй 2 іюля 1879 г. относительно писемъ и феноменовъ, и такъ положительно увѣряла, что никакого феномена не будетъ, если, опять-таки, она не желала увѣрить его, что не имѣетъ ко всему этому ни малѣйшаго отношенія и что письмо не прошло черезъ ея руки; и 3) какимъ образомъ «братъ» въ Шотландіи былъ бы такъ незнакомъ съ географіей или съ оккультными способностями г-жи Блаватской, что послалъ бы письмо къ м-ру Массэй въ Лондонъ черезъ Бомбей, вмѣсто того, чтобы просто опустить его въ ближайшій почтовый ящикъ. Затѣмъ можно замѣтить слѣдующіе дальнѣйшіе факты: — 1) что «К. Х.» въ письмахъ, которыя мы видѣли у м-ра Массэй, признавалъ и защищалъ авторство г-жи Блаватской въ той части письма, которую она сама впослѣдствіи признавала, и отрицалъ ту часть, которую она отрицала. 2) что Х. категорически утверждалъ м-ру Массэй, что не зналъ ровно ничего о письмѣ г-жи Блаватской и точно также не видалъ письма, заключеннаго въ этомъ письмѣ, раньше того, какъ оно было найдено м-мъ Массэй въ записной книгѣ. 3) что «К. Х.» въ письмѣ, видѣнномъ м-мъ Массэй, старается устранить это противорѣчіе тѣмъ, что X. могъ получить письмо находясь въ медіумическомъ трансѣ.


Изложеніемъ этого факта, являющагося новымъ увѣсистымъ камнемъ въ той грудѣ камней, которыми побиты Е. П. Блаватская и ея пособники, «Лондонское психическое общество» заканчиваетъ свои разслѣдованія теософическихъ чудесъ, съ тѣмъ, чтобы больше ихъ не касаться.

Отчетъ Годжсна, со всѣми къ нему приложеніями, напечатанъ въ Proceedings’ахъ Лондонскаго общества и все сдѣлано для его возможно большаго распространенія. Скандалъ произведенъ въ Лондонѣ настоящій. Е. П. Блаватская сидитъ въ это время въ Вюрцбургѣ и молчитъ; но теософы ждутъ, что вотъ она сейчасъ встанетъ и, съ помощью махатмы Моріи, Кутъ-Хуми и ихъ «челъ», грянетъ такимъ отвѣтомъ, отъ котораго всѣ «психисты» исчезнутъ съ лица земли, будто ихъ никогда и не бывало. [170]

Сама она чувствуетъ, что ей необходимо отвѣтить, что почва черезчуръ колеблется у нея подъ ногами, — и она, собравшись съ силами, печатаетъ свой «протестъ». Вотъ онъ:

Протестъ г-жи Блаватской.

«Общество психическихъ изслѣдованій» опубликовало отчетъ, представленный одному изъ его комитетовъ г-мъ Годжсономъ, агентомъ, посланнымъ въ Индію для разслѣдованія нѣкоторыхъ феноменовъ, случившихся въ главной квартирѣ Теософическаго Общества, какъ въ Индіи, такъ и въ другихъ мѣстахъ, и въ производствѣ которыхъ, прямо или косвенно, я принимала участіе. Этотъ отчетъ обвиняетъ меня въ заговорѣ, вмѣстѣ съ Куломбами и многими индусами, съ цѣлью воздѣйствія, посредствомъ мошенническихъ комбинацій, на легковѣріе окружающихъ меня лицъ и объявляетъ подлинными цѣлую серію писемъ, будто бы написанныхъ мною, въ этомъ предполагаемомъ заговорѣ, г-жѣ Куломбъ, писемъ, большую часть которыхъ я объявила поддѣльными[1]. Замѣчательно, что съ самаго начала слѣдствія, четырнадцать мѣсяцевъ тому назадъ, и до сего дня, когда мои обвинители, сдѣлавъ себя и одною изъ сторонъ и въ то же время судьями, признали меня виновной, мнѣ никогда не дали разсмотрѣть этихъ обвиняющихъ меня писемъ[2].

Обращаю на этотъ фактъ вниманіе каждаго честнаго и порядочнаго англичанина.

Не входя, въ настоящую минуту, въ подробное разсмотрѣніе ошибокъ, противурѣчій и недостатка разсудительности этого отчета, я желаю сдѣлать насколько возможно общеизвѣстнымъ, что я съ негодованіемъ и всѣми моими силами протестую противъ грубыхъ клеветъ, распространенныхъ относительно меня такимъ способомъ комитетомъ общества психическихъ изслѣдованій, на [171]основаніи принятыхъ имъ заключеній единственнаго, некомпетентнаго и недобросовѣстнаго слѣдователя. Въ этомъ отчетѣ нѣтъ ни одного противъ меня обвиненія, которое выдержало бы безпристрастное слѣдствіе на мѣстѣ, гдѣ мнѣ дали бы возможность отвѣчать на объясненія свидѣтелей. Когда обвиненія созрѣли въ головѣ г. Годжсона, онъ, оставаясь въ Мадрасѣ, скрылъ ихъ отъ моихъ друзей и товарищей, злоупотребивъ гостепріимствомъ, полученнымъ имъ въ главной квартирѣ въ Адіарѣ, гдѣ каждый, безъ исключенія, помогалъ ему въ изслѣдованіяхъ и гдѣ онъ принималъ видъ нашего друга, — теперь онъ выставляетъ всѣхъ этихъ помогавшихъ ему людей — лгунами и обманщиками[3]. Теперь онъ бросаетъ въ нихъ обвиненіями, основывая эти обвиненія на одностороннихъ полученныхъ имъ свидѣтельствахъ, когда уже прошло время противупоставить имъ другія свидѣтельства и такіе аргументы, какихъ не можетъ ему доставить его недостаточное знакомство съ предметомъ, которымъ онъ захотѣлъ заняться[4]. Г. Годжсонъ, взявъ на себя, такимъ образомъ, роль слѣдователя, [172]судьи и адвоката, пренебрегаетъ защитой въ этомъ особенномъ дѣлѣ, признаетъ меня виновной во всемъ, что онъ, въ качествѣ судьи, приписалъ мнѣ, и объявляетъ доказаннымъ мое архи-мошенничество.

Комитетъ общества психическихъ изслѣдованій не задумался принять сужденія г. Годжсона и оскорбилъ меня, одобривъ выводы своего агента, основанные на его лишь личномъ мнѣніи.

Я полагаю, что всюду, гдѣ еще понимаютъ принципы чести, честности и осмотрительности относительно оклеветанныхъ лицъ, на поведеніе комитета взглянутъ съ тѣмъ же чувствомъ глубокаго возмущенія, какое я испытываю(!!). Я не имѣю ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что другіе писатели разъяснятъ и покажутъ въ настоящемъ свѣтѣ кропотливое, но неловкое разслѣдованіе г. Годжсона, его пунктуальность, истощающую безконечное терпѣніе на пустякахъ и не замѣчающую важныхъ фактовъ, его противурѣчивую аргументацію[5] и его многообразную неспособность, когда дѣло идетъ о задачахъ, которыя онъ силится разрѣшить. Многочисленные друзья, знающіе меня лучше, чѣмъ комитетъ общества психическихъ изслѣдованій, ничуть не смутятся мнѣніями этого учрежденія, и въ ихъ руки я передаю заботу о моей, столь жестоко оскорбленной репутаціи[6]. Но все же надо мнѣ лично отвѣтить на одно мѣсто этого чудовищнаго отчета.

Г. Годжсонъ, совершенно понимая очевидную нелѣпость его заключеній обо мнѣ, пока они не основаны на какой-либо теоріи достаточныхъ поводовъ для объясненія, почему, пожертвовавъ моимъ общественнымъ положеніемъ на родинѣ[7], я отдала всю [173]жизнь теософической дѣятельности, — унижается до утвержденія, что я политическій агентъ русскаго правительства, и выдумалъ какое-то мнимое религіозное движеніе съ цѣлью подкапываться подъ британское правительство въ Индіи! Для окраски этой гипотезы г. Годжсонъ выставляетъ старый клочекъ моего писанія, очевидно доставленный ему г-жей Куломбъ, не зная, что это отрывокъ стараго перевода, сдѣланнаго мною для «Pioneer», изъ русскихъ путешествій въ Среднюю Азію, — и провозглашаетъ въ отчетѣ свою теорію, которую господа общества для психическихъ изслѣдованій не стыдятся публиковать.

Если сообразятъ: 1) что около восьми лѣтъ тому назадъ я натурализовалась и сдѣлалась гражданкой Сѣверо-Американскихъ Соединенныхъ штатовъ, вслѣдствіе чего потеряла всѣ права на ежегодную пенсію въ 5000 рублей, которая прінадлежитъ мнѣ какъ вдовѣ высшаго русскаго сановника[8]; 2)что я постоянно возвышала въ Индіи свой голосъ, заявляя моимъ друзьямъ-туземцамъ, что, какъ ни дурно, на мой взглядъ, англійское правительство во многихъ отношеніяхъ — по своему антипатичному характеру — русское правительство въ тысячу разъ хуже; 3) что я въ этомъ смыслѣ писала письма индійскимъ друзьямъ еще до отъѣзда моего изъ Америки въ Индію въ 1879 году; 4) что всякій, знакомый съ преслѣдуемой мною цѣлью, съ моими привычками и съ совершенно для всѣхъ открытой жизнью, которую я веду въ Индіи, — знаетъ, насколько я презираю политику, не имѣя къ ней ни вкуса, ни влеченія; 5) что индійское правительство, которому я казалась подозрительной по моемъ первомъ пріѣздѣ, скоро покинуло свое безполезное за мной шпіонство и съ тѣхъ поръ, насколько я знаю, никогда не возвращалось къ своимъ прежнимъ [174]подозрѣніямъ, — теорія моего русскаго шпіонства, которую г. Годжсонъ воскресилъ изъ могилы, гдѣ она лежала много лѣтъ со всѣмъ своимъ шутовскимъ нарядомъ, только сдѣлаетъ еще болѣе глупыми его экстравагантныя заключенья въ глазахъ моихъ друзей и всѣхъ, кто меня дѣйствительно знаетъ. Но, относясь къ русскому шпіонству со всѣмъ отвращеніемъ, какое только можетъ испытать русская женщина, не будучи шпіонкой, я не могу удержаться, чтобы не возстать противъ низкой и лишенной основанія клеветы г. Годжсона со всѣмъ презрѣніемъ, какого, по-моему, заслуживаютъ дѣйствія какъ его, такъ и Комитета общества, для котораго онъ трудился. Взваливъ на себя весь этотъ вздоръ, они показали, какъ я ошиблась, думая найти въ психическомъ обществѣ, — послѣ всего что было писано и публиковано, въ наши дни, объ этомъ предметѣ — среди образованныхъ классовъ Англіи группу людей, способныхъ изслѣдовать тайны психическихъ феноменовъ.

Г. Годжсонъ, — а съ нимъ, конечно, и комитетъ, — знаютъ, что, въ моихъ рукахъ, онъ безопасенъ отъ процесса по обвиненію въ диффамаціи, потому что у меня нѣтъ денегъ, чтобы рѣшиться на эту дорого стоющую процедуру (все, что у меня было — я отдала дѣлу, которому служу)[10], а также потому, что возстановленіе моей невинности потребовало бы разсмотрѣнія психическихъ тайнъ, которое судъ не могъ бы совершить прилично, и, наконецъ, потому, что есть вопросы, на которые я обязалась, торжественной клятвою, не отвѣчать, и которые непремѣнно всплывутъ при судебномъ разслѣдованіи, причемъ мое молчаніе и отказъ отвѣчать будутъ приняты за «оскорбленіе магистратуры»[11]. Такое положеніе вещей и служитъ объясненіемъ безстыдному [175]нападенію на почти беззащитную женщину[12], а также и бездѣйствію, на которое я такъ жестоко осуждена.»

Е. П. Блаватская.

14 Января 1886 г.


Вотъ все, что она могла придумать, и даже ея ослѣпленные друзья нашли, что этого мало, слишкомъ мало! Она не опровергла ни одного изъ обвиненій въ продѣлкахъ, хотя для многихъ изъ такихъ опроверженій вовсе не потребовалось бы отъ нея нарушенія какихъ-либо «торжественныхъ клятвъ». Она ослабѣла — и къ тому же со всѣхъ сторонъ на нее надвигались тогда новыя тучи.

Но, чтобы не забѣгать впередъ, я вернусь теперь къ прерванному мною разсказу о томъ, чему я былъ личнымъ свидѣтелемъ.

Примечания

[править]
  1. Пусть читатели вспомнятъ, что въ письмѣ ко мнѣ она говоритъ: „А я ей (г-жѣ Куломбъ) никогда и двухъ строкъ не писала“.
  2. Трудно даже понять такую наивность и такую претензію! Разъ она признала эти письма подложными, никакое утонченное джэнтльмэнство не требовало, чтобы они были показаны ей, а не экспертамъ.
  3. Относительно этого негодуетъ въ своей статьѣ и г-жа Желиховская. Помилуйте! его такъ радушно принимали, а онъ вдругъ… Но вѣдь при такихъ понятіяхъ о гостепріимствѣ принятіе приглашенія на обѣдъ или вечеръ можетъ обязать человѣка сдѣлаться сообщникомъ всякихъ преступленій! Годжсонъ, явясь въ Адіаръ, какъ слѣдователь, не могъ обязаться производить слѣдствіе не въ интересахъ истины, а въ интересахъ Адіарской компаніи, а что онъ, до окончанія слѣдствія, скрывалъ свои впечатлѣнія, — этого требовали его обязанности и существеннѣйшій интересъ дѣла. Еслибы его не принимали въ Адіарѣ и не говорили бы съ нимъ — онъ ничего бы и не добился.
  4. Отчего же это „прошло время“? Развѣ можетъ пройти время представить доказательства свой невинности, если они дѣйствительно имѣются и если извѣстно — въ чемъ заключаются обвиненія? Обвиненные Годжсономъ мошенники теперь, послѣ смерти Е. П. Блаватской, могли бы представить свои оправданія и доказательства недобросовѣстности и клеветничества Годжсона. Но они ничего такого никогда не представили и не представятъ. Они могутъ только распространять подъ сурдинкой такой вздоръ, какой силится распространить г-жа Желиховская, увѣряя (газета „Новости“, статья „Чужія мнѣнія о русской женщинѣ“), будто въ бумагахъ Блаватской было найдено собственноручное письмо г-жи Куломбъ, гдѣ она клянется, что „она никогда не указывала обмановъ“ и т. д. Всякій легко пойметъ, что еслибы такое письмо дѣйствительно было, и было бы подлиннымъ, то оно не пролежало бы въ бумагахъ Блаватской до ея смерти. О подобныхъ, якобы находимыхъ теперь письмахъ можно говорить только ради мороченья читателей и въ разсчетѣ на то, что они никогда ничего не узнаютъ о дѣйствительныхъ обстоятельствахъ дѣла.
  5. Имѣю основанія думать, что подъ „противурѣчивой аргументаціей“ она, главнымъ образомъ, подразумѣваетъ выгораживаніе Олкотта. Она очень сердилась на это и повторяла мнѣ: „каково! его выгораживаютъ! ну ужь если я мошенница, такъ и онъ мошенникъ! кажется, это ясно“… Дѣйствительно, это было ясно, и ея трагикомическое негодованіе представлялось законнымъ.
  6. Увы, она не дождалась хоть сколько-нибудь серьезной защиты отъ тогдашнихъ ея друзей и пособниковъ, да и при всемъ ихъ желаніи у нихъ не было возможности защитить ее. Но прошло время, скандалъ если и не забылся, то затихъ, и скоро нашлись лица, начавшія прославлять ее какъ страдалицу и мученицу за истину, какъ святую и великую женщину. И это принесло свои плоды.
  7. Тутъ она, по своему обычаю, уже начинаетъ слишкомъ увлекаться: „общественнымъ положеніемъ“ своимъ въ Россіи, какъ извѣстно, ей нечего было хвалиться, и если она никогда не могла рѣшиться вернуться на родину, то вовсе не вслѣдствіе своей американской натурализаціи.
  8. Что́ скажетъ скромный и почтенный, понынѣ здравствующій старецъ Н. В. Блаватскій, когда узнаетъ, что онъ „высшій русскій сановникъ“ и что его вдова, при его жизни, должна была получать цѣлыхъ 5000 рублей ежегодной пенсіи!... Какая иронія судьбы! — Елена Петровна, будучи еще почти ребенкомъ, вышла замужъ за пожилого чиновника, наперекоръ своимъ роднымъ; послѣ бурной, почти невѣроятной жизни, она умерла шестидесяти лѣтъ, а онъ, хоть она и давнымъ давно выдавала себя за вдову, пережилъ ее.
  9. Въ главѣ XII. — Примѣчаніе редактора Викитеки.
  10. Сравн. съ моимъ примѣчаніемъ въ концѣ ея письма ко мнѣ отъ 3 января 1885 года[9]. Что такое она отдала Теософическому Обществу — неизвѣстно. По свѣдѣніямъ, полученнымъ мною отъ ея родныхъ, у нея, кромѣ самыхъ малыхъ крохъ, никогда ничего не было, и эти малыя крохи она съѣла еще до основанія Теософическаго Общества.
  11. Очень хорошо это пусканіе дыму въ глаза; но еще лучше то, что нашлось не мало людей, принявшихъ этотъ дымъ за чистую монету.
  12. Однако нельзя сказать, чтобы симпатичны были ея всесильные и мудрѣйшіе „махатмы“, оставляющіе безъ защиты невинную женщину, положившую за нихъ всю свою душу и ради нихъ такъ жестоко посрамляемую!!