Вновь нарождающаяся и защищаемая мною научная дисциплина, называемая «Объективной психологіей»[1], какъ и слѣдовало ожидать, встрѣчаетъ извѣстную оппозицію со стороны психологовъ-субъективистовъ.
Отраженіемъ этой оппозиціи, между прочимъ, является статья г. Щербино въ послѣдней книжкѣ «Вопросовъ философіи и психологіи» подъ заглавіемъ: «Возможна ли психологія безъ самонаблюденія?» Основной тезисъ этой критической замѣтки состоитъ въ томъ, что «по мнѣнію автора» новая научная дисциплина, сохраняя полную научную объективность, будто бы, должна оставить совершенно въ сторонѣ психическіе процессы, либо, признавая дѣйствительность этихъ послѣднихъ, но заранѣе отвергнувъ самонаблюденіе, какъ не обладающее желательной объективностью, она не находитъ метода для изученія этихъ фактовъ»[2].
Нетрудно видѣть, что приведенная выдержка, составляющая, какъ упомянуто, основной тезисъ автора по данному вопросу, основана не на чемъ иномъ, какъ на простомъ недоразумѣніи. Не входя ни въ какія разсужденія по поводу приведенной статьи, могу вполнѣ опредѣленно и категорично высказать здѣсь, что новая научная дисциплина, называемая «Объективной психологіей», признаетъ дѣйствительность «психическихъ» процессовъ, но, оставляя совершенно въ сторонѣ субъективную сторону этихъ процессовъ, она довольствуется изученіемъ внѣшнихъ проявленій нервно-психической дѣятельности въ соотношеніи ихъ съ тѣми воздѣйствіями, которыя служатъ причиной ихъ обнаруженія. Съ этой цѣлью она пользуется опредѣленнымъ объективнымъ методомъ изслѣдованія, о которомъ рѣчь будетъ ниже, и для отличія такъ называемыхъ психическихъ процессовъ отъ непсихическихъ, иначе говоря, отъ простыхъ рефлекторныхъ явленій.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, вполнѣ законно допуская, что психическіе процессы, совершаясь въ мозговой корѣ, представляютъ собою съ объективной стороны рядъ нервныхъ возбужденій, передающихся по сочетательнымъ волокнамъ съ одного центра на другой, «Объективная психологія» стремится выяснить самый механизмъ такъ называемыхъ психическихъ процессовъ, какъ сложныхъ нервныхъ актовъ, предоставляя изученіе субъективной стороны этихъ процессовъ вѣдѣнію психологіи въ обычномъ значеніи этого слова, т. е. психологіи субъективной.
Мы не послѣдуемъ далѣе за авторомъ вышеуказанной статьи въ ходѣ его разсужденій, выставляемыхъ имъ въ защиту метода самонаблюденія въ «Субъективной психологіи» и въ отстаиваніи имъ основныхъ принциповъ этой науки.
Мы считаемъ вполнѣ естественнымъ, что, пока принципы новой научной дисциплины не будутъ разъяснены во всей полнотѣ, они будутъ встрѣчать тѣ или иныя возраженія со стороны представителей «Субъективной психологіи». Но въ критикѣ зарождается истина и это насъ вынуждаетъ защищать заявляемую нами точку зрѣнія относительно примѣненія строго объективнаго метода къ изслѣдованію нервно-психологической дѣятельности человѣка.
Вотъ почему я считаю здѣсь полезнымъ остановиться на основныхъ задачахъ «Объективной психологіи», дабы еще разъ отстаивать значеніе этой научной дисциплины, для которой пока устанавливаются еще первыя вѣхи и которая, я въ томъ глубоко убѣжденъ, будетъ постепенно развиваться, пока не завоюетъ себѣ соотвѣтствующія права и подобающее ей положеніе.
Но раньше всего необходимо выяснить отношеніе «Объективной психологіи» къ психологіи субъективной. Мы въ правѣ спросить себя, какое положеніе должна занять новая научная дисциплина по отношенію къ прежней психологіи?
Какъ мы видѣли выше, «Объективная психологія» имѣетъ дѣло не съ субъективными явленіями, а съ тѣми процессами въ мозгу, которыми, по гипотезѣ параллелизма, неизмѣнно сопутствуются такъ называемыя психическія явленія, причемъ задачей ея является, съ одной стороны, выяснить соотношеніе между внѣшними воздѣйствіями и вызваннымъ этими воздѣйствіями внѣшнимъ эффектомъ, какъ результатомъ нервно-психической дѣятельности, съ другой стороны, — проникнуть въ самый механизмъ нервно-психическихъ процессовъ, въ смыслѣ той или другой послѣдовательности въ развитіи нервныхъ возбужденій въ высшихъ мозговыхъ центрахъ.
Ясно, что на этомъ пути «Объективная психологія» ничуть не исключаетъ субъективной психологіи, она даже не ослабляетъ значенія послѣдней, какъ дисциплины, имѣющей въ виду изучить субъективную сторону нервно-психическихъ процессовъ, она ее только дополняетъ, выясняя нервно-психическій процессъ съ его объективной стороны, т. е. со стороны происходящихъ при немъ въ мозгу нервныхъ процессовъ. Иначе говоря, «Объективная психологія» тотъ же самый психическій или точнѣе нервно-психическій процессъ, который служитъ предметомъ изслѣдованія современной намъ психологіи съ субъективной его стороны, разсматриваетъ подъ другимъ угломъ зрѣнія: признавая его одновременно за процессъ объективный или нервный, совершающійся въ высшихъ мозговыхъ центрахъ, «Объективная психологія» слѣдитъ собственно, за ходомъ этого нервнаго процесса отъ начала до конца, вовсе не интересуясь субъективными переживаніями, которыми онъ сопровождается.
Если всѣ такъ называемые «психическіе» процессы «Объективная психологія» признаетъ за нервные процессы, отличающіеся лишь большею сложностью, вслѣдствіе чего я нахожу правильнѣе называть ихъ не просто психическими, а нервно-психическими процессами, то возникаетъ естественно вопросъ: имѣется-ли возможность отличать эти процессы въ ихъ внѣшнихъ проявленіяхъ отъ другихъ нервныхъ процессовъ меньшей сложности, признаваемыхъ чисто-рефлекторными актами?
Хотя и нельзя сомнѣваться въ томъ, что, какъ вездѣ и всюду, природа не дѣлаетъ скачковъ, такъ и здѣсь должны быть постепенные переходы отъ простыхъ рефлекторныхъ актовъ къ болѣе сложнымъ проявленіямъ нервно-психической дѣятельности, тѣмъ не менѣе можетъ быть указанъ вполнѣ объективный критерій для отличія тѣхъ и другихъ.
По нашему мнѣнію, коренное различіе нервно-психическихъ актовъ отъ обыкновенныхъ рефлексовъ заключается въ томъ, что послѣдніе вездѣ и всюду представляютъ собой унаслѣдованныя или прирожденныя реакціи организма, въ которыхъ обнаруживается, такимъ образомъ, вліяніе опыта цѣлаго ряда прошлыхъ біологическихъ генерацій, безразлично при этомъ, будемъ ли мы держаться Дарвиновскаго ученія о происхожденіи рефлексовъ или же точки зрѣнія неоламаркизма, тогда какъ нервно-психическіе процессы обусловливаютъ собою реакціи, составляющія результатъ прошлаго индивидуальнаго, или личнаго опыта. Поэтому вездѣ, гдѣ внѣшняя реакція развивалась по отдѣльному, разъ навсегда данному шаблону и автоматически, какъ результатъ прирожденнаго или унаслѣдованнаго механизма, мы будемъ имѣть обыкновенный рефлексъ, тогда какъ во всѣхъ другихъ случаяхъ, гдѣ внѣшняя реакція не вытекаетъ непосредственно изъ даннаго внѣшняго раздраженія и гдѣ въ ея проявленіи вмѣшивается вліяніе прошлаго индивидуальнаго опыта, мы будемъ имѣть дѣло съ нервно-психическимъ процессомъ. Въ этомъ мы видимъ достаточно точный и вполнѣ объективный критерій, дающій возможность отличать т. наз. психическіе или точнѣе нервно-психическіе процессы отъ простыхъ рефлекторныхъ актовъ по чисто внѣшнимъ ихъ проявленіямъ.
Руководясь этимъ критеріемъ и строго анализируя внѣшнія проявленія дѣятельности человѣческаго организма, мы имѣемъ возможность вездѣ и всюду выдѣлить его нервно-психическія реакціи отъ простыхъ рефлекторныхъ актовъ и другихъ, еще более элементарныхъ процессовъ его жизнедѣятельности.
Возьмемъ для примѣра воздѣйствіе звука. Извѣстно, что, если звукъ достаточно интенсивенъ и возникаетъ внезапно, то онъ вызываетъ чисто рефлекторный актъ вздрагиванія. Этотъ рефлекторный актъ не требуетъ индивидуальнаго или личнаго опыта, такъ какъ онъ основанъ на дѣйствіи прирожденнаго механизма. Благодаря этому, подъ вліяніемъ того же звука будетъ вздрагивать не только взрослый человѣкъ, но и нѣсколько-недѣльный младенецъ. Но въ другомъ случаѣ, звукъ, во многомъ схожій съ предыдущимъ и принадлежащій дикому звѣрю, вызоветъ совершенно другую реакцію. Взрослый человѣкъ подъ вліяніемъ его не только вздрогнетъ, но и стремительно бросится бѣжать. Въ этой реакціи мы уже видимъ вліяніе прошлаго индивидуальнаго опыта, такъ какъ, помимо простого рефлекса, данный звукъ вызываетъ реакцію въ формѣ сложнаго движенія бѣгства, причемъ это бѣгство не можетъ быть объяснено вліяніемъ самого звука и обусловливается исключительно прошлымъ внѣшнимъ воздѣйствіемъ.
Въ самомъ дѣлѣ, ребенокъ, никогда не слыхавшій подобнаго звука, а равно и взрослый, не имѣвшій въ этомъ отношеніи опыта и не могущій оцѣнить его значеніе, ничуть не будутъ обнаруживать подобной двигательной реакціи. Такимъ образомъ, въ этомъ случаѣ, не прибѣгая къ анализу предполагаемыхъ субъективныхъ переживаній человѣка, на котораго подѣйствовалъ звукъ или ревъ дикаго звѣря, мы можемъ, руководясь чисто-объективнымъ критеріемъ, признать протекшій процессъ за процессъ нервно-психическаго характера въ наиболѣе элементарной его формѣ, въ видѣ такъ называемаго психо-рефлекса или сочетательнаго рефлекса, развившагося благодаря тому, что бывшій индивидуальный опытъ оставилъ извѣстный слѣдъ въ нервныхъ центрахъ отъ вида дикаго звѣря, и этотъ слѣдъ, оживившись подъ вліяніемъ даннаго слухового раздраженія, вызвалъ двигательную реакцію въ формѣ стремительнаго бѣгства.
Если въ предыдущемъ примѣрѣ мы будемъ имѣть случай, когда человѣкъ вмѣсто того, чтобы устремиться въ бѣгство, овладѣетъ собой и приметъ необходимыя мѣры къ оборонѣ, то мы встрѣтимся съ еще болѣе сложной двигательной реакціей въ видѣ цѣлесообразнаго дѣйствія, основаннаго также на прошломъ индивидуальномъ опытѣ, а потому опять-таки представляющаго собою результатъ не простого только рефлекса, а сложнаго нервно-психическаго процесса.
Другой примѣръ: человѣкъ отворачивается отъ направленнаго противъ него дула револьвера или ружья. И здѣсь дѣло идетъ о вліяніи прошлаго индивидуальнаго опыта, такъ какъ ни одинъ ребенокъ, неимѣющій понятія о револьверѣ или ружьѣ, не сдѣлаетъ подобнаго движенія. Въ послѣднемъ, такимъ образомъ, на основаніи вышеуказаннаго критерія мы признаемъ результатъ нервно-психическаго акта въ формѣ психо-рефлекса, или сочетательнаго рефлекса.
Третій примѣръ: человѣкъ, получившій то или другое письменное извѣстіе, начинаетъ въ одномъ случаѣ улыбаться, въ другомъ случаѣ плакать.
Эта реакція, очевидно, тоже возможна только въ зависимости отъ прошлаго индивидуальнаго опыта, такъ какъ то же письмо, поданное безграмотному человѣку, не вызоветъ ничего подобнаго до тѣхъ поръ, пока письмо ему не будетъ прочитано вслухъ; т. е. пока не создадутъ тѣмъ самымъ извѣстный рядъ слуховыхъ раздраженій отъ устной рѣчи. Но вліяніе послѣдней опять-таки находится въ зависимости отъ прошлаго индивидуальнаго опыта, такъ какъ рѣчи научаются въ дѣтствѣ, и она не составляетъ ни прирожденнаго, ни наслѣдственнаго рефлекса.
Допустимъ далѣе, что человѣкъ, увидѣвъ на улицѣ драку, поступаетъ извѣстнымъ образомъ, напр., начинаетъ увѣщевать дерущихся, зоветъ на помощь полицію или, наконецъ, самъ вступаетъ въ драку для защиты избиваемаго. Во всѣхъ этихъ случаяхъ дѣло идетъ о сложной двигательной реакціи, которая, несомнѣнно, основана на прошломъ индивидуальномъ опытѣ, такъ какъ безъ послѣдняго не было бы возможно ни то, ни другое, ни третье участіе со стороны случайнаго зрителя.
Допустимъ, наконецъ, что человѣкъ, ранѣе сидѣвшій спокойно, начинаетъ обнаруживать рядъ сложныхъ движеній, напр., встаетъ и выполняетъ то или другое дѣйствіе или начинаетъ что-нибудь говорить окружающимъ его лицамъ. И въ этомъ случаѣ мы должны признать вліяніе прошлаго индивидуальнаго опыта, такъ какъ простымъ рефлексомъ, безъ вліянія прошлыхъ внѣшнихъ воздѣйствій, этой сложной двигательной реакціи объяснить невозможно.
Само собой разумѣется, что во всѣхъ этихъ внѣшнихъ реакціяхъ, гдѣ обнаруживается воздѣйствіе прошлаго индивидуальнаго опыта не исключается извѣстное вліяніе и со стороны наслѣдственной организаціи въ смыслѣ большей или меньшей впечатлительности центровъ и т. п., но самая реакція по существу все же остается во всѣхъ вышеуказанныхъ случаяхъ, зависимой отъ прошлаго индивидуальнаго опыта, а не обусловливается вліяніями, вытекающими изъ дѣйствія наслѣдственнаго механизма.
Имѣя въ виду, что нервно-психическія процессы предполагаютъ вездѣ и всюду вліяніе прошлаго индивидуальнаго опыта, является необходимымъ признать, что внѣшнія воздѣйствія оставляютъ въ нервныхъ центрахъ извѣстные слѣды, способные къ оживленію, благодаря чему въ такого рода случаяхъ и обнаруживается вліяніе прошлаго опыта, основанное на репродуктивной дѣятельности нервной системы.
Существованіе слѣдовъ, оставляемыхъ въ центрахъ внѣшними раздраженіями, должно быть признано уже въ силу того, что ни одно внѣшнее воздѣйствіе, при вторичномъ вліяніи его на организмъ, не вызываетъ тождественной съ первоначальнымъ эффектомъ внѣшней реакціи. Это измѣненіе внѣшней реакціи, въ зависимости отъ повторенія извѣстнаго воздѣйствія при одинаковыхъ условіяхъ, доказываетъ, что первоначальное воздѣйствіе не остается безслѣднымъ для мозговой ткани, что оно оставляетъ опредѣленный слѣдъ въ нервныхъ центрахъ, который, оживляясь при послѣдующемъ внѣшнемъ воздѣйствіи, оказываетъ вліяніе на внѣшнюю реакцію, развивающуюся вслѣдъ за вторичнымъ внѣшнимъ раздраженіемъ.
Во всякомъ случаѣ, дѣйствіе прошлаго индивидуальнаго опыта не можетъ быть понимаемо безъ признанія слѣдовъ, оставляемыхъ въ соотвѣтствующихъ центрахъ внѣшними воздѣйствіями, — слѣдовъ, которые способны къ оживленію при соотвѣтствующихъ условіяхъ.
Имѣя затѣмъ въ виду приведенные примѣры, мы должны отмѣтить, что слѣды отъ нервныхъ возбужденій въ центрахъ способны къ оживленію не только подъ вліяніемъ тѣхъ же самыхъ внѣшнихъ воздѣйствій, которыя служатъ ихъ первоисточникомъ, но и подъ вліяніемъ воздѣйствій иного рода, сочетанныхъ съ первыми.
Такъ въ первомъ нашемъ примѣрѣ слѣдъ отъ бывшаго зрительнаго впечатлѣнія вызываемаго видомъ дикаго звѣря, оживляется подъ вліяніемъ соотвѣтствующаго звука и вызываетъ ту же двигательную реакцію, какъ и видъ самого звѣря. Очевидно, что это возможно при условіи сочетанія звукового слѣда съ зрительнымъ и оживленія послѣдняго при звуковомъ раздраженіи. Отсюда ясно, что внешнія проявленія нервно-психической дѣятельности служатъ результатомъ прошлаго индивидуальнаго опыта и будучи основанными на оживленіи слѣдовъ, являются выраженіемъ не одной только репродуктивной, но и сочетательной дѣятельности нервной системы.
Такимъ образомъ, мы приходимъ къ необходимости признать, что въ основѣ тѣхъ процессовъ, которыe мы называемъ нервно-психическими и которые предполагаютъ дѣйствіе прошлаго индивидуальнаго опыта, лежитъ какъ репродуктивная, такъ и сочетательная дѣятельность нервной системы, и поэтому тамъ, гдѣ мы обнаруживаемъ ту или другую дѣятельность нервныхъ центровъ, мы въ правѣ признать и существованіе нервно-психическихъ процессовъ.
Поэтому, тѣ изъ внѣшнихъ реакцій, которыя не могутъ быть цѣликомъ объяснены непосредственнымъ вліяніемъ внѣшнихъ или внутреннихъ воздѣйствій, a, какъ вытекающiе изъ прошлыхъ внѣшнихъ вліяній и обязанные репродуктивно-сочетательной дѣятельности нервной системы, должны быть признаваемы за реакціи нервно-психическаго характера.
Помимо приведенныхъ ранѣе примѣровъ возьмемъ еще примѣръ: ораторъ говоритъ рѣчь. Эта символическая реакція съ опредѣленнымъ систематическимъ характеромъ не можетъ быть объяснена одними внѣшними вліяніями въ формѣ рефлекса, такъ какъ ни самая рѣчь, ни ея содержаніе не объясняются внѣшней обстановкой и видомъ окружающихъ лицъ. Залъ со слушателями является въ данномъ случаѣ только импульсомъ для возникновенія у оратора символической реакціи, которая обусловливается цѣликомъ репродуктивно-сочетательной дѣятельностью нервной системы, а потому должна быть отнесена къ порядку реакцій нервно-психическаго характера.
Допустимъ затѣмъ, что насъ угощаютъ сладостями и мы выбираемъ изъ нихъ извѣстный сортъ конфектъ для себя. Здѣсь реакція также слѣдуетъ за внѣшнимъ раздраженіемъ, но она не вытекаетъ изъ самого внѣшняго раздраженія, а опредѣляется прошлымъ индивидуальнымъ опытомъ, который и отражается на выборѣ, а потому и здѣсь дѣло идетъ о репродуктивно-сочетательной дѣятельности нервной системы, вслѣдствіе чего реакція должна быть признана нервно-психическою.
Даже реакціи, выражающіяся первоначально хотя бы въ видѣ простого рефлекса, развивающагося подъ вліяніемъ непосредственнаго внѣшняго раздраженія, но затѣмъ воспроизведенныя совершенно независимо отъ этого раздраженія или же подъ вліяніемъ какихъ-либо иныхъ внѣшнихъ воздѣйствій, какъ реакціи, основанныя на репродуктивно-сочетательной дѣятельности нервныхъ центровъ, должны быть признаны также нервно-психическими реакціями.
Таковы всѣ наши жесты, какъ смѣхъ, плачъ и другія мимическія движенія. Будучи основаны на воспроизведеніи или репродукціи простыхъ рефлекторныхъ движеній, они суть нервно-психическія реакціи, хотя и болѣе элементарнаго характера, нежели произносимая предъ слушателями рѣчь или выборъ предлагаемаго лакомства.
Изъ вышеизложеннаго очевидно, что, анализируя внѣшнія реакціи и устанавливая ихъ соотношеніе съ прошлыми воздѣйствіями на организмъ, мы имѣемъ возможность изслѣдовать чисто объективнымъ путемъ проявленія нервно-психической дѣятельности, не обращаясь къ субъективному анализу чужого «я» или вообще не дѣлая экскурсій въ область предполагаемыхъ въ другомъ лицѣ субъективныхъ состояній. Иначе говоря, когда мы хотимъ судить объективно о нервно-психической дѣятельности другого лица, намъ нѣтъ надобности дѣлать предположенія о характерѣ испытываемыхъ имъ внутреннихъ переживаній, а достаточно сказать, что внѣшнія данныя реакціи этого лица обусловлены вліяніемъ тѣхъ или другихъ прошлыхъ воздѣйствій; послѣднія оставили въ нервныхъ центрахъ извѣстные слѣды, которые, оживляясь подъ вліяніемъ данныхъ внѣшнихъ вліяній, приводятъ къ возникновенію сложнаго ряда движеній въ формѣ опредѣленныхъ внѣшнихъ реакцій, напримѣръ, въ формѣ извѣстныхъ дѣйствій или поступковъ.
Мы уже говорили, что всякій нервно-психическій процессъ предполагаетъ прошлое внѣшнее вліяніе, связанное съ образованіемъ слѣдовъ, оживленіе которыхъ путемъ сочетательной дѣятельности, и приводитъ къ развитію внѣшней реакціи. Нетрудно видѣть, что этотъ процессъ въ полномъ своемъ циклѣ отвѣчаетъ рефлекторному акту, въ которомъ средній членъ, въ видѣ центральной реакціи, получаетъ особенное развитіе.
Въ своей работѣ «Обоснованіе объективной психологіи» я именно говорю, что «въ такъ называемыхъ психическихъ или нервно-психическихъ процессахъ центральная реакція представляется въ той или иной мѣрѣ задержанной и подвергается болѣе или менѣе значительному осложненію путемъ передачи возбужденія съ одного центра на другой и установленія сочетанія между слѣдомъ отъ вновь возникшаго возбужденія, и слѣдами прежнихъ возбужденій[3].
Само собою разумѣется, что это усложненіе центральной реакціи зависитъ отъ большаго или меньшаго количества участвующихъ въ возбужденіи центровъ и отъ большаго или меньшаго количества оживляемыхъ слѣдовъ.
Дѣло однако заключается не въ простомъ только сравненіи нервно-психической дѣятельности съ рефлексами или уподобленіи первой рефлексамъ, что дѣлалось уже и ранѣе, напримѣръ, извѣстнымъ физіологомъ И. М. Сѣченовымъ въ его трудѣ: «Рефлексія головного мозга», а въ томъ, что по взгляду объективной психологіи всѣ акты, которые являются результатомъ нервно-психической дѣятельности, не только развиваются по типу рефлексовъ, но что они всегда и вездѣ находятся въ зависимости отъ бывшихъ внѣшнихъ вліяній, чѣмъ и отличаются отъ простыхъ рефлексовъ. Если Локкъ въ свое время утверждалъ, что нѣтъ ничего въ интеллектѣ, что не было дано въ ощущеніи, то мы съ такимъ же правомъ можемъ сказать, что не существуетъ ни одного поступка и ни одного вообще внѣшняго проявленія нервно-психической дѣятельности безъ ранѣе бывшаго внѣшняго воздѣйствія.
При такомъ логическомъ построеніи мы во всякомъ случаѣ не погрѣшаемъ противъ истины, тогда какъ, говоря о субъективныхъ переживаніяхъ, допускаемыхъ въ другомъ дѣйствующемъ лицѣ путемъ опосредованнаго наблюденія, мы не устраняемъ отъ себя неизбѣжныхъ ошибокъ, такъ какъ на самомъ дѣлѣ предполагаемыя нами субъективныя переживанія другого лица при данныхъ его поступкахъ могутъ не оказаться въ дѣйствительности или же могутъ оказаться вовсе не такими, какими мы ихъ воображаемъ, руководясь аналогіей съ самимъ собою.
Въ другомъ случаѣ я подробно останавливаюсь на томъ, какъ много субъективнаго, а слѣдовательно, и неточнаго, мы вносимъ въ чужое «я», когда воображаемъ, что на основаніи дѣйствій, поступковъ, рѣчи и жестовъ мы, руководясь аналогіей съ самимъ собою, распознаемъ или, точнѣе говоря, пытаемся распознать внутренній міръ другого человѣка. Я глубоко убѣжденъ, что мы здѣсь далеко не достигаемъ даже приблизительной точности.
Еще прежде при недостаткѣ нашихъ свѣдѣній можно было успокаиваться на мысли, что хорошо образованный судья, раскрывающій міръ преступника, вплоть до выполненія имъ инкриминируемаго дѣянія, воспроизводитъ вѣрную картину всего имъ пережитаго и дѣлаетъ правильную оцѣнку мотивовъ, приведшихъ данное лицо на путь преступленія. Но съ тѣхъ поръ какъ введено состязательное начало въ судахъ, явилась возможность наблюдать, что двѣ стороны — обвинительная и защита рисуютъ намъ совершенно противоположныя картины внутренняго состоянія подсудимаго, руководясь однимъ и тѣмъ же матеріаломъ, содержащимся въ поступкахъ и заявленіяхъ подсудимаго.
Съ другой стороны, и тѣ свидѣтельскія показанія, на основаніи которыхъ пытаются возсоздать внутренній міръ другого человѣка, какъ показали извѣстныя изслѣдованія Binet, Stern’а и Claparède’а, при вполнѣ добросовѣстномъ отношеніи къ дѣлу самихъ свидѣтелей, не только во многихъ отношеніяхъ не воспроизводятъ дѣйствительности въ настоящемъ ея видѣ, но и оказываются нерѣдко полными продуктовъ фантазіи и поразительныхъ ошибокъ памяти, что естественно должно вводить въ обманъ другое лицо, которое пожелало бы довѣриться этимъ показаніямъ.
Мало того, спросите двухъ лицъ только что слышавшихъ вдохновенную рѣчь какого-либо проповѣдника, и вы убѣдитесь, что, хотя общее содержаніе рѣчи въ смыслѣ ея внѣшней послѣдовательности они передадутъ болѣе или менѣе вѣрно, но пониманіе того и другого лица относительно внутреннихъ переживаній самого оратора и его субъективнаго состоянія во время рѣчи окажется поразительно противорѣчивымъ.
Даже по отношенію къ такъ называемой внутренней рѣчи, которая нѣкоторыми авторами (Müller и др.) не вполнѣ правильно отождествляется съ самимъ мышленіемъ, имѣются рѣзкія индивидуальныя особенности, не дающія права судить о самомъ xaрактерѣ этой внутренней рѣчи по аналогіи съ самимъ собою. Какъ извѣстно, Stricker[4] признавалъ, что словесные образы суть по преимуществу двигательные образы, и слѣд., такъ называемая «внутренняя рѣчь» основана на моторныхъ процессахъ; тогда какъ Egger отстаиваетъ взглядъ, что «внутренняя рѣчь» основана не на моторныхъ, а на слуховыхъ процессахъ, въ пользу чего высказываются и другіе авторы. Но вотъ Ballet[5], причисляя самого себя къ слуховому типу, признаетъ одинаково ошибочнымъ и мнѣніе Stricker’a, и мнѣніе Egger’а, такъ какъ и тотъ, и другой безъ достаточныхъ основаній обобщили, т. е. перенесли на всѣхъ другихъ, свое личное самонаблюденіе, основанное на ихъ индивидуальной особенности.
Вотъ почему мы должны признать, что «субъективная» психологія, опирающаяся на самонаблюденіе для того, чтобы быть болѣе точной научной дисциплиной, должна имѣть въ виду главнымъ образомъ изученіе своего «я», т. е. изученіе своихъ субъективныхъ переживаній. При этомъ она можетъ привлекать и экспериментъ съ цѣлью уточнить самонаблюденіе, подведя его подъ извѣстный контроль и поставивъ свою психику въ условія опредѣленныхъ внѣшнихъ воздѣйствій, дабы можно было подмѣчать путемъ самонаблюденія субъективныя переживанія, вызванныя въ насъ этими воздѣйствіями.
Но во всякомъ случаѣ, и тамъ, и здѣсь основнымъ методологическимъ пріемомъ субъективной психологіи было, есть и будетъ самонаблюденіе. Что же касается такъ называемаго опосредственнаго наблюденія, то въ виду тѣхъ неточностей, о которыхъ рѣчь была уже выше, оно, хотя и можетъ быть привлекаемо для цѣлей субъективной психологіи, но не иначе, какъ въ видѣ дополнительнаго матеріала, обязательно провѣряемагo путемъ самоанализа даннаго лица и при всемъ томъ требующаго очень осторожнаго къ себѣ отношенія, даже при условіи, если дѣло идетъ о людяхъ взрослыхъ и достаточно интеллигентныхъ.
Въ изученіи же дѣтской психики и психики животныхъ, а равно и психики душевно-больныхъ, опосредственное наблюденіе, по моему мнѣнію, способно привести насъ къ большимъ погрѣшностямъ, которыя возрастаютъ въ тѣмъ большей степени, чѣмъ болѣе удаляется предметъ наблюденія, по своему умственному развитію и по своему состоянію, отъ насъ самихъ.
Что касается объективной психологіи, какъ науки, совершенно не претендующей на изученіе субъективныхъ переживаній и ограничивающей свою задачу изученіемъ внѣшнихъ нервно-психическихъ реакцій въ ихъ соотношеніяхъ съ внѣшними же воздѣйствіями и выясненіемъ на основаніи этихъ соотношеній, соотвѣтствующихъ нервныхъ процессовъ въ центрахъ, во время нервно-психической дѣятельности, то она, избѣгая существенныхъ погрѣшностей противъ истины, можетъ изучать эти соотношенія, какъ на взрослыхъ людяхъ, такъ и на дѣтяхъ и на животныхъ, а равно и на душевно-больныхъ.
При этомъ объективная психологія, само собою разумѣется, должна пользоваться, кромѣ объективнаго наблюденія, и точнымъ экспериментомъ, но въ отличіе отъ субъективной психологіи она не нуждается въ самоанализѣ испытуемаго лица, а довольствуется лишь регистраціей внѣшнихъ нервно-психическихъ реакцій организма, возникающихъ при опредѣленныхъ внѣшнихъ воздѣйствіяхъ.
Само собою понятно, что въ этомъ отношеніи цѣлый рядъ уже существующихъ экспериментально-психологическихъ изслѣдованій можетъ служить матеріаломъ и для «Объективной психологіи», которая имѣетъ полное право извлечь изъ этихъ изслѣдованій соотвѣтствующіе выводы. Но независимо отъ экспериментальныхъ данныхъ, которыя могутъ быть извлечены изъ литературы для цѣлей объективной психологіи, необходимо имѣть въ виду, что объективная психологія ставитъ и собственныя задачи для разрѣшенія ихъ путемъ зксперимента — задачи, которыя разрабатывается съ помощью особой методики. Укажу, напримѣръ, на изслѣдованія, произведенныя у насъ въ лабораторіи г-жей Нерпенъ, особенно же г-жей Добротворской и др., надъ двигательными реакціями и выясняющія зависимость репродуктивной и сочетательной дѣятельности нервной системы отъ количества интенсивности, частоты и равномерности или неравномѣрности предшествовавшихъ раздраженій[6]; на изслѣдованія д-ра Аствацетурова по отношенію къ рѣчевой функціи[7], затѣмъ на объективное изслѣдованіе дѣтской психики въ той постановкѣ ея, которая принята для нашего Педологическаго института[8].
Съ другой стороны, и изъ области чисто физіологическихъ, а равно и патологическихъ изслѣдованій, объективная психологія имѣетъ возможность извлекать соотвѣтствующія данныя, выясняющія механизмъ нервно-психической дѣятельности съ чисто объективной стороны.
Эти данныя особенно важны въ томъ отношеніи, что даютъ возможность выяснить какъ локализацію внѣшнихъ впечатлѣній въ нервныхъ центрахъ, такъ и локализацію оставляемыхъ ими слѣдовъ, а равно и взаимоотношенія, устанавливаемыя между этими слѣдами въ нервныхъ центрахъ.
Что касается самихъ слѣдовъ, то всѣ данныя говорятъ за то, что они не представляютъ собою готовыхъ статическихъ измѣненій въ центрахъ въ видѣ отпечатковъ, напоминающихъ фотографическіе отпечатки или клише, а могутъ быть понимаемы, какъ особыя динамическія измѣненія первыхъ центровъ и путей въ смыслѣ уменьшенія сопротивляемости для возобновленія разъ происшедшаго нервнаго возбужденія, причемъ въ слѣдахъ отъ окружающихъ предметовъ и явленій дѣло идетъ, очевидно, о цѣломъ комплексѣ такого рода динамическихъ измѣненій, относящихся къ размѣрамъ, формѣ и другимъ качествамъ предметовъ и явленій.
Послѣ всего сказаннаго возникаетъ вопросъ: можетъ-ли объективная психологія, какъ научная дисциплина, имѣть право на извѣстную самостоятельность?
Какъ извѣстно, самостоятельное положеніе той или другой научной дисциплины опредѣляется ея особенными задачами и особенностью ея методовъ изслѣдованія.
Что касается задачъ объективной психологіи, то уже все вышеизложенное показываетъ ихъ совершенную обособленность отъ задачъ субъективной психологіи.
Могутъ, правда, сказать, что и прежде объективныя проявленія психики были предметомъ наблюденія и изслѣдованія психологовъ. Но дѣло въ томъ, что прежде объективныя явленія изслѣдовались съ цѣлью познать душу человѣка, слѣдовательно на нихъ смотрѣли, какъ на одно изъ средствъ распознаванія субъективныхъ переживаній, происходящихъ въ другомъ лицѣ, иначе говоря, прежде внѣшнія реакціи служили, какъ орудія опосредственнаго наблюденія, для того, чтобы при посредствѣ ихъ проникнуть во внутренній міръ другого лица. Между тѣмъ, въ объективной психологіи мы не пользуемся внѣшними реакціями съ этой именно цѣлью; мы ихъ принимаемъ самихъ по себѣ, независимо отъ субъективныхъ переживаній, ихъ сопровождающихъ или имъ предшествующихъ, и выясняемъ лишь ихъ соотношеніе съ тѣми или иными внѣшними вліяніями или раздраженіями. Въ этомъ именно и заключается особенность задачъ объективной психологіи, благодаря чему, она вполнѣ обособляется отъ психологіи субъективной.
Что касается метода изслѣдованія, то мы знаемъ, что объективная психологія пользуется, съ одной стороны, объективнымъ наблюденіемъ внѣшнихъ проявленій нервно-психической дѣятельности въ соотношеніи съ внѣшними же прошлыми вліяніями, съ другой стороны — экспериментомъ, въ которомъ дѣло идетъ о регистраціи внѣшнихъ реакцій, вызываемыхъ тѣми или иными внѣшними воздѣйствіями и основанныхъ на прошломъ индивидуальномъ опытѣ. Въ этомъ своемъ видѣ наблюденіе и экспериментъ являются исключительнымъ достояніемъ объективной психологіи и не могутъ дать подходящаго матеріала для субъективной психологіи.
Само собою разумѣется, что всякая научная дисциплина должна пользоваться соотвѣтствующей терминологіей и въ этомъ отношеніи «объективная психологія», какъ новая научная дисциплина, нe можетъ и не должна пользоваться тѣми терминами субъективной психологіи, въ которыхъ содержится опредѣленно указаніе на субъективный характеръ внутреннихъ переживаній, какъ: сознаніе, ощущеніе, чувство, представленіе, понятіе, воля, вниманіе и т. п.
По этому поводу я уже въ своей работѣ «Объективное изслѣдованіе душевно-больныхъ»[9] совершенно опредѣленно высказываюсь слѣдующимъ образомъ:
«Въ учебникахъ психологіи и психіатріи говорятъ обыкновенно о сознаніи, о волѣ, о вниманіи и т. п., не подозрѣвая, что эти термины на самомъ дѣлѣ и мало опредѣленны, и опираются исключительно на самонаблюденіи[10]. Держась объективной точки зрѣнія, при изслѣдованіи нервно-психической сферы душевно-больныхъ, слѣдовало бы говорить о положительномъ или отрицательномъ общемъ тонѣ или настроеніи, вмѣсто веселаго или грустнаго расположенія духа, о процессахъ впечатлѣнія, вмѣсто процессовъ воспріятія, о закрѣпленіи или фиксированіи слѣдовъ и ихъ оживленіи, вмѣсто запоминанія и воспоминанія, о смѣнѣ и сочетаніи слѣдовъ другъ съ другомъ, вмѣсто теченія и ассоціаціи идей, о раздвоеніи личности, вмѣсто раздвоенія сознанія, о внѣшнихъ реакціяхъ: психо-рефлекторнаго (мимика, жесты и пр.), психо-органическаго (отношеніе къ истинѣ, половыя проявленія и пр.), психо-автоматическаго (походка, локомоція вообще, рядъ сложныхъ привычныхъ движеній, игра на инструментахъ, шитье и пр.), индивидуальнаго (поступки и дѣйствія) и символическаго характера (рѣчь, письмо и др.)»
Само собой разумѣется, что выработка терминологіи, есть дѣло времени, но изъ предыдущаго очевидно, что при выясненіи внутренняго механизма нервно-психической дѣятельности, выражающейся внѣшними реакціями, основанными на прошломъ индивидуальномъ опытѣ, мы и въ настоящее время можемъ пользоваться терминологіей, исключающей по возможности всякій субъективизмъ. Въ этомъ отношеніи объективная психологія можетъ воспользоваться лишь тѣми изъ старыхъ психологическихъ терминовъ, которые по своему внутреннему смыслу не заключаютъ въ себѣ никакого указанія на субъективныя переживанія, какъ напр.: впечатлѣніе, личность, сочетаніе и т. п. Во всемъ же остальномъ, она по сути дѣла должна будетъ вырабатывать соотвѣтствующую ея задачамъ объективную терминологію.
Теперь нам остается сказать еще нѣсколько словъ о самомъ названіи «Объективная психологія».
Для новой научной дисциплины, которую мы стараемся защищать, мы выбрали названіе «Объективная психологія», имѣя въ виду, что содержаніе новой науки имѣетъ тѣснѣйшее соотношеніе съ т. наз. психическими или собственно съ нервно-психическими отправленіями.
Дѣло въ томъ, что, хотя «объективная психологія» не касается вовсе субъективныхъ переживаній человѣка, но она собственно изучаетъ объективную сторону тѣхъ же происходящихъ въ мозгу человѣка сложныхъ процессовъ, которые сопутствуются субъективными переживаніями.
Возьмемъ простой примѣръ: человѣкъ смѣется. Съ точки зрѣнія субъективной психологіи въ этомъ случаѣ заслуживаютъ вниманія тѣ субъективныя переживанія, которыя привели къ смѣху или выразились смѣхомъ. И мы говоримъ въ этомъ случаѣ, руководясь аналогіей съ самимъ собою, что «человѣкъ, припомнивъ себѣ что-то смѣшное, началъ вслѣдствіе того смѣяться». Съ точки зрѣнія объективной психологіи мы говоримъ: у человѣка произошла при данныхъ внѣшнихъ условіяхъ репродукція слѣдовъ изъ прошлаго опыта, приведшая къ мимикѣ смѣха.
Возьмемъ затѣмъ примѣръ, которымъ мы уже пользовались ранѣе:
Допустимъ, что человѣкъ, услышавъ голосъ дикаго животнаго, устремился въ бѣгство.
Съ точки зрѣнія психолога-субъективиста, это будетъ значить, что человѣкъ въ голосѣ дикаго животнаго, узналъ опаснаго для себя звѣря и, почувствовавъ страхъ, сталъ искать спасенія и потому устремился въ бѣгство. Объективная же психологія ограничится въ этомъ случаѣ утвержденіемъ, что голосъ дикаго животнаго оживилъ въ центрахъ слѣды отъ бывшихъ зрительныхъ впечатлѣній, вызванныхъ видомъ дикаго звѣря, что и вызвало движеніе бѣгства.
Нетрудно видѣть, что и тамъ, и здѣсь, несмотря на существенное различіе обѣихъ точекъ зрѣнія, дѣло идетъ объ однихъ и тѣхъ же происходящихъ въ мозгу процессахъ, разсматриваемыхъ въ первомъ случаѣ, т.е. въ субъективной психологіи съ ихъ внутренней, иначе говоря, субъективной стороны, тогда какъ во второмъ случаѣ, т. е. въ объективной психологіи, разсматриваемыхъ съ ихъ объективной или внѣшней стороны въ смыслѣ послѣдовательнаго развитія возбужденій и оживленія слѣдовъ, которое при этомъ происходятъ въ нервныхъ центрахъ согласно гипотезѣ параллелизма.
Отсюда очевидно, что и та дисциплина, которая должна изучать нервно-психическіе процессы съ ихъ объективной стороны, можетъ по праву называться «объективной психологіей».
Я предвижу, что это названіе все же не удовлетворитъ тѣхъ, которые въ понятіи о психическомъ не видятъ ничего, кромѣ субъективнаго. Несмотря на то, что повседневная жизнь и опытъ доказываютъ, что и понятія расширяются, а вмѣстѣ съ этимъ и термины, или словесныя обозначенія, пріобрѣтаютъ другoe, часто болѣе широкое толкованіе, лица, съ этимъ несчитающіяся, будутъ опредѣленно и неустанно утверждать, что названіе психологіи должно быть оставлено для всего того, что познается только путемъ самонаблюденія. Забывая, что древне-греческій корень слова, отъ котораго мы производимъ названіе психологіи, ничуть не ограничивалъ связанное съ нимъ понятіе души однимъ духовнымъ или субъективнымъ состояніемъ, такъ какъ древніе греки понимали подъ душою въ сущности тонкую эфирную матерію, эти лица тѣмъ не менѣе скажутъ: «назовите вашу науку физіологіей высшихъ мозговыхъ центровъ, біологической соціологіей или какъ угодно иначе, только не называйте ее психологіей, хотя-бы и объективной, такъ какъ ваша наука вовсе не имѣетъ дѣла съ субъективными явленіями или сознаніемъ».
Такихъ лицъ я, конечно, не надѣюсь убѣдить въ правильности избраннаго мною названія, но тѣмъ не менѣе считаю необходимымъ здѣсь указать на то, что и въ субъективной психологіи мы встрѣчаемъ названія сочиненій, которыя вмѣсто того, чтобы именоваться психологіями, именуются терминами, заимствованными изъ объективныхъ наукъ, какъ напр. «Физиологія ума» Карнептнера, «Физиологія и патологія души» Цигена и т. п. В этихъ обозначеніяхъ, относящихся къ сочиненіямъ, занимающимся изслѣдованіемъ субъективныхъ переживаній, никто не видѣлъ и не видитъ какого либо существеннаго неудобства. Наконецъ, всѣ, вѣроятно, согласятся со мною, что дѣло не въ названіи, а въ сущности предмета, — тѣмъ болѣе, что и названія habeant sua fata и со временемъ измѣняются, въ нѣкоторыхъ же случаяхъ они имѣютъ исключительное техническое значеніе. Таково напр. названіе «Психо-физика», содержащее въ себѣ совмѣщеніе въ одномъ словѣ субъективнаго и объективнаго термина.
Заканчивая свою бесѣду, я буду почитать себя счастливымъ, если привлекъ вниманіе читателя къ задачамъ и методу объективной психологіи. Человѣкъ сживается съ привычкой и въ концѣ концовъ привыкаетъ идти вездѣ и всюду рутиннымъ способомъ. Въ этомъ отношеніи одна изъ самыхъ порабощающихъ привычекъ есть привычка судить о другихъ лицахъ и даже о всякомъ живомъ существѣ по аналогіи съ самимъ собою. Первобытный человѣкъ переноситъ свое «я» даже на неодушевленные предметы, видя въ нихъ особыхъ дѣятелей, проявляющихъ по отношенію къ нему злой или добрый умыселъ подобно тому, какъ онъ самъ проявляетъ злыя и добрыя намѣренія по отношенію къ окружающимъ его лицамъ.
Мы, люди цивилизованныхъ странъ, уже въ значительной мѣрѣ отрѣшились отъ этого одухотворенія, или анимизма, основаннаго на перенесеніи своего «я» на предметы окружающей природы, или, что одно и то же, на т. наз. субъективизмѣ, иначе говоря, на общей для всего человѣчества склонности понимать все съ субъективной точки зрѣнія, но мы еще далеки отъ того, чтобы устранить субъективизмъ въ отношеніи окружающей насъ живущей природы. Мы влагаемъ свои чувства, мысли и намѣренія во всякое живое существо, воображая, что мы идемъ въ этомъ отношеніи правильнымъ путемъ, тогда какъ всѣ данныя говорятъ за то, что въ этомъ отношеніи мы обманываемся самымъ поразительнымъ образомъ, отождествляя предполагаемыя нами субъективныя переживанія животныхъ даже низшаго типа со своимъ собственнымъ сознаніемъ.
Еще труднѣе для человѣка отрѣшиться отъ перенесенія своего «я» на другіхъ лицъ, отрѣшиться отъ пониманія поступковъ и дѣйствій другихъ по аналогіи съ самимъ собою. Мы вездѣ и всюду въ отношеніяхъ къ другимъ людямъ прилагаемъ собственную субъективную оцѣнку, наивно воображая, что мы избрали въ этомъ отношеніи истинный и вѣрный путь.
Этому субъективизму человѣчество обязано многими бѣдами и, между прочимъ, понятіемъ о т. наз. свободной, самоопредѣлящейся и ничѣмъ неограниченной волѣ, — понятіемъ, основанномъ исключительно на субъективной оцѣнкѣ поступковъ человѣка и вовсе не считающимся съ данными объективнаго наблюденія, которыя не оставляютъ сомнѣнія въ томъ, что всѣ вообще поступки и дѣйствія человѣка опредѣляются тѣми или иными внѣшними вліяніями и подчинены опредѣленной законности.
А между тѣмъ, одно это, признаваемое многими и понынѣ аксіомой, понятіе о свободной, самоопредѣляющейся и ничѣмъ внѣшнимъ неограничиваемой волѣ когда-то было виною страшныхъ, мучительныхъ пытокъ и казней и всѣхъ ужасовъ инквизиціи. Да оно и нынѣ служитъ главной основой нравственной оцѣнки дѣйствій и поступковъ человѣка и въ случаяхъ такъ называемой преступности служитъ основнымъ мотивомъ дли такихъ наказаній, какъ столь распространенная нынѣ смертная казнь.
Я глубоко убѣжденъ, что въ тотъ часъ, когда человѣчество привыкнетъ строго объективно относиться къ поступкамъ и дѣйствіямъ другого человѣка, исчезнетъ съ лица земли месть, и исчезнутъ такія ненормальныя и позорящія современное человѣчество явленія, какъ смертная казнь. При свѣте строго-объективнаго изслѣдованія поступки и дѣйствія человѣка являются прямымъ слѣдствіемъ тѣхъ внѣшнихъ условій, въ которыхъ создалась и воспиталась данная личность, они являются простымъ отраженіемъ окружающей дѣйствительности, а потому, если поступки человѣка будутъ найдены несогласными со взглядами большинства, то и мѣры борьбы съ ними не будутъ подсказываться чувствомъ мести, какъ мы это видимъ нынѣ хотя бы въ тѣхъ же смертныхъ казняхъ, а будутъ направлены на возможное устраненіе и искорененіе самихъ условій, приводящихъ къ преступности.
Изъ этого примѣра вы видите, какія перспективы открываетъ намъ строго-объективное изслѣдованіе человѣка во всѣхъ разнообразныхъ проявленіяхъ его личности. Вмѣстѣ съ укрѣпленіемъ воззрѣнія, что дѣйствія и поступки человѣка находятся въ прямой зависимости отъ прошлыхъ и настоящихъ внѣшнихъ вліяній и что они должны быть изучаемы не сами по себѣ, а въ соотношеніи съ этими внѣшними вліяніями, ихъ опредѣляющими, должны существеннымъ образомъ измѣниться и всѣ общественныя отношенія между людьми, которыя нынѣ затемняются мракомъ субъективизма.
Вотъ почему выступленіе объективной психологіи, какъ научной дисциплины, заполняющей собою существовавшій до сего времени пробѣлъ въ познаніи высшихъ проявленій человѣческой личности, не только должно существеннымъ образомъ содѣйствовать углубленію нашихъ знаній о томъ сложномъ внутреннемъ механизмѣ, который управляетъ дѣйствіями и поступками человѣка, но и будетъ расширять наши свѣдѣнія о человѣкѣ, какъ лицѣ, входящемъ въ кругъ общественной жизни, законы которой до сихъ пopъ еще мало изучены, еще мало изслѣдованы.
Безъ преувеличенія можно сказать, что человѣкъ съ его нервно-психической дѣятельностью и самъ по себѣ, и какъ сочленъ большого сообщества людей, представляетъ до сихъ поръ во многихъ отношеніяхъ еще глубокую, скрытую отъ насъ густой завѣсой тайну природы.
Лишь мало-по-малу эта завѣса вмѣстѣ съ общимъ прогрессомъ знаній пріоткрывается, и мы усматриваемъ за ней тотъ или иной уголъ въ вышеуказанной таинственной области.
По нашему глубокому убѣжденію, объективная психологія при своемъ дальнѣйшемъ развитіи сдѣлаетъ въ этомъ отношеніи еще одно усиліе и, направивъ свое изслѣдованіе на выясненіе объективной стороны нервно-психической дѣятельности человѣка, приподниметъ намъ еще одну часть завѣсы, скрывающей отъ нашихъ глазъ наиболѣе интимную область человѣческаго бытія.
Она тѣмъ самымъ приблизитъ насъ къ познанію человѣка, какъ человѣка — съ его вѣчной борьбой за право своего существованія, за право своего самоопредѣленія, съ его то низменными, то возвышенными стремленіями, съ его подчасъ дикими и даже ужасными поступками и, съ другой стороны, съ его благороднѣйшими порывами, влекущими его въ область вѣчной истины, безконечнаго добра и несравненной красоты.
Главной задачей Института является научная и вcecторонняя разработка общей и экспериментальной психологіи, психіатріи, ученія о нервной системѣ въ ея нормальномъ и болѣзненномъ состояніи, ученія о гипнозѣ и внушеніи, педагогической и общественной психологіи, общей соціологіи, криминальной антропологіи, съ психологіей преступника, а также философскихъ наукъ, имѣющихъ тѣсное соприкосновеніе съ психикой человѣка.
Предметы, входящіе въ программу Института, раздѣляются на основные и спеціальные. Основные предметы читаются на первыхъ двухъ годичныхъ курсахъ Института и являются обязательными для всѣхъ слушателей Института. Въ группу основныхъ наукъ входятъ слѣдующіе предметы: на первомъ курсѣ — 1) анатомія, 2) физіологія, 3) химія, 4) физика, 5) общая біологія съ ученіемъ о наслѣдственности, 6) общая психологія, 7) сравнительная психологія 8) введеніе въ философію, 9) логика, 10) исторія, 11) исторія литературы, 12) общая соціологія и 13)математика. На второмъ курсѣ: — 1) анатомія нервной системы, 2) физіологія нервной системы, 3) гистологія нервной системы, 4) психофизіологія органовъ чувствъ, 5) антропологія, 6) экспериментальная психологія, 7) исторія культуры, 8) исторія искусствъ, 9) политическая экономія, 10) общая теорія права, 11) общая теорія государства.
Спеціальные предметы читаются на 3—5-мъ курсѣ и распредѣлены на секціи; a) педагогическую, b) юридическую и c) психіатрическую (для врачей).
Одновременно съ этимъ въ Институтѣ будутъ вестись спеціальные курсы (privati и privatissimi) по различнымъ научнымъ областямъ. Для изученія дѣтской психики съ момента проявленія ея и дальнѣйшаго ея развитія вплоть до конца школьнаго возраста, а по возможности до совершеннолѣтія Психо-неврологическій Институтъ устроилъ особое учрежденіе подъ названіемъ Психо-Педологическаго Института.
1) Въ число слушателей принимаются лица обоего пола, безъ различія національности и вѣроисповѣданія, окончившія курсъ высшихъ или среднихъ русскихъ учебныхъ заведеній, а также заграничныхъ съ соотвѣтствующими правами. 2) Слушатели Института въ первые два года проходятъ основные предметы, а затѣмъ по своему желанію избираютъ одну изъ указанныхъ спеціальныхъ секцій. 3) Слушатели Института съ высшимъ образованіемъ при прохожденіи первыхъ двухъ курсовъ могутъ быть освобождаемы отъ слушанія предметовъ, по которымъ они сдадутъ удовлетворительно коллоквіумъ у профессора соотвѣтствующей кафедры. 4) Слушатели Института, прослушавшіе оба основныхъ курса и одну изъ спеціальныхъ секцій, получаютъ дипломъ объ окончаніи курса Психо-неврологическаго Института.
Начало учебнаго года въ сентябрѣ.
Пріемъ прошеній съ 15-го мая до 15-го сентября.
При прошеніи прилагаются метрическое свидѣтельство и аттестатъ объ окончаніи учебнаго заведенія.
Пріемъ ограниченъ.
Плата 100 рублей въ годъ, вносится въ два срока по 50 рублей (при прошеніи и передъ началомъ 2-го семестра).
Прошенія подаются въ Совѣтъ Института. (Невскій 104).
Примѣчанія[править]
- ↑ В. Бехтеревъ и В. Нарбутъ. «Объективные признаки внушенныхъ измѣненій чувствительности въ гипнозѣ». СПБ. 1902.
В. Бехтеревъ. «Объективная психологія и ея предметъ». «Вѣстн. Психологіи». 1904.
Его же. La psychologie objective. «Revue scientifique» № 12 и 13. 1906.
Его же. «Объективное изслѣдованіе нервно-психической дѣятельности». Рѣчь, произнесенная на международномъ психіатрическомъ конгрессѣ въ Амстердамѣ. Сентябрь, 1907. (См. труды съѣзда и «Обозрѣніе Психіатріи» за 1907 г.).
Его же. «Объективное изслѣдованіе дѣтской психики». «Вѣстникъ Психологіи»», вып. I. 1908.
Его же. «Объективное изслѣдованіе душевно-больныхъ». «Обозр. Психіатріи». 1908.
Его же. «О репродуктивной и сочетательной реакціи въ движеніяхъ». «Обозр. Психіатріи». 1908. - ↑ «Вопросы философіи и психологіи». сент.—окт. 1908 г., кн. 94, стр. 549.
- ↑ В. Бехтеревъ, «Обоснованіе объективной психологіи». «Вѣстникъ Психологіи», 1907, стр. 109.
- ↑ Stricker. «Studien über die Sprachstärungen». Wien. 1880.
- ↑ Ballet. «Die Innerliche Sprache». Leipzig und Wien, 1890.
- ↑ В. Бехтеревъ. «О репродуктивной и сочетательной реакціи въ движеніяхъ». «Обозр. Психіатріи». 1908.
- ↑ Д-ръ Аствацагуровъ. «Дисс.». Спб.
- ↑ В. Бехтеревъ. «Объективное изслѣдованіе дѣтской психики». «Вѣстн. Психологіи», вып. 1, 1908 г.
Его же. «Первоначальная эволюція дѣтскаго рисунка». Докладъ въ соединенномъ засѣданіи Русскаго Общества норм. и патол. психологіи и комитета Педологическаго института. (См. протоколы Р. О—ва н. и п. психол. за 1908 г.)
Д-ръ Шумковъ. «Вѣстникъ Психологіи», № 1. 1908.
Д-ръ Лившицъ. «Докладъ въ русскомъ обществѣ нормальной и патологической психологіи», 1908. - ↑ В. Бехтеревъ. «Обозр. Психіатріи». 1907 г.
- ↑ Опечатка. Должно быть «самонаблюденіе» либо «самонаблюденія». — Примѣчаніе редактора Викитеки.
