История ранних американских кризисов тесно связана с историей американских банков. Соединённые Штаты Америки уже вскоре по возникновении своём как английской колонии, начали выпускать бумажные деньги. Во время войны за освобождение конгресс усилил этот выпуск до громадной суммы в 160 000 000 долларов, так что последствием этого было государственное банкротство и эти бумажные деньги впоследствии могли быть погашены лишь в размере одного процента.
После того как в 1780 году был основан первый банк Соединённых Штатов в Пенсильвании, в 1782 году выступил на сцену «Северо-Американский банк» с капиталом в 10 000 000 долларов и 40 000 000 долларов.
После вышеупомянутого банкротства и вследствие принятия конституции Соединённых Штатов выпуск государственных бумажных денег был отменён, и золотые и серебряные деньги были объявлены единственною монетою с обязательным курсом. Так как эта мера произвела ощутительный недостаток в денежных знаках, то Северо-Американский банк воспользовался этим случаем, чтобы умножить свои билеты на значительные суммы. Так как масса бумажных денег, снова получившая таким образом преобладание и начавшая вытеснять звонкую монету, причинила много неудобств в торговле и вызвала много жалоб конгрессу, то последний разрешил в 1790 году основание национального банка. Это учреждение, под названием «Банк Соединённых Штатов» и с капиталом в 10 000 000 долларов, из которых центральное правительство дало 2 000 000, открыло свои действия в 1794 году. В 1809 концессия долженствовала быть возобновлена и капитал — быть возвышен до 3 000 000. Концессия эта однако же не была утверждена вследствие сопротивления отдельных штатов и национальный банк снова прекратил своё существование.
Банки эти выплачивали значительные дивиденды; кроме того, за период их существования было замечено значительное повышение недвижимой собственности, вследствие ли того, что они оживлением торговли действительно подняли цену поземельной собственности, или же потому, что чрезмерный выпуск бумажных денег вызвал искусственное вздорожание. Всё это возбудило алчность значительной части населения отдельных штатов, так что в короткое время возникло громадное число ассигнационных банков и к первому января 1811 года их насчитывалось, кроме национального банка, восемьдесят восемь. Так как каждая война поглощает значительное количество денег и, кроме того, много серебряных долларов было отвлечено торговлею в Индию и Китай, то ассигнационные банки начали злоупотреблять выпуском своих бумажных денег; они, казалось, принимали свои станки для печатания ассигнаций за золотые россыпи, и так как они с целью пристроить создаваемые ими новые бумажные ценности очень сговорчиво и щедро расточали кредит, выдавая без всяких затруднений значительные ссуды не только купцам и фабрикантам, но и сельским хозяевам и ремесленникам [1], то им удалось вскоре снискать себе полное расположение публики. Кажущийся блестящий успех, которого достигли эти банки, как с точки зрения выгоды своих акционеров, так и с точки зрения удобств публики, вызвал спекуляцию, которая так-таки прямо и сосредоточивалась исключительно на банковых аферах и некоторое время имела такой успех и так умела раздуть свои размеры, что в Пенсильвании, например, ей удалось в течение одних только сессий законодательного собрания 1812—1813 годов получить концессии на основание двадцати четырёх ассигнационных банков с капиталом 9 524 000 долларов, а в следующем же году заручиться сорока одной новой концессией, с капиталом в 17 000 000 долларов. Так как эти банки в своих операциях не соблюдали почти никаких границ, в особенности же очень усердно занимались тотчас же по своём основании выдачею своих собственных акций в ссуду и вообще всячески старались навязывать свои бумажные деньги публике, то бумаги их неизбежно должны были вскоре пасть в цене. Вследствие этого для римессов, отправляемых в Европу, требовалась исключительно звонкая монета. Владельцы билетов начали осаждать банки, требуя себе также уплаты звонкою монетою, и так как это движение вскоре возросло со всею стремительностью бурного потока, то банки нашлись наконец вынужденными в августе 1814 года приостановить платежи наличными деньгами. Только банки Новой Англии составили исключение, потому что тамошнее законодательство, угрожавшее денежными штрафами за отказ от уплаты по билетам, вынуждало их быть осторожнее. Но вышеупомянутая приостановка платежей, вместо того чтобы положить конец спекулятивной горячке, усилила её ещё более. Невзирая на то, что билеты Филадельфийского банка, например, пали до 80%, а билеты поземельных банков до 75% и 50%, а звонкая монета до такой степени исчезла из обращения, что даже мелкую монету пришлось заменить отчасти бумажными деньгами, — опрометчивые операции банков всё-таки не прекращались; во многих из них, как рассказывают, ссуды просто навязывались публике. В то же время цены на товары и на земли возросли до громадных размеров, и люди считали себя обладателями несметных богатств, которые между тем были чистою фикциею. Всё население было вовлечено через это в спекуляции и в займы, роскошь возросла до чрезвычайных размеров и ещё выше подняла цены. Невзирая на усиленное потребление, коммерсанты, занимавшиеся ввозом товаров, всё-таки переоценили спрос и завалили рынок европейскими товарами. При громадном числе ассигнационных банков, фабрикантам фальшивых ассигнаций было раздолье и день ото дня становилось труднее отличить настоящие ассигнации от фальшивых. Это положение дел продолжалось и по восстановлении мира, и банки лишь в 1818 году возобновили, по-видимому, свои платежи. В 1816 году был снова основан на правительственных основаниях национальный банк, под названием «Банк Соединённых Штатов». Капитал его простирался до 35 000 000 долларов, из которых центральное правительство подписалось на 5 000 000. Билеты этого банка принимались во всех государственных кассах как чистые деньги. Его ассигнации до суммы в сто долларов включительно подлежали немедленной оплате по предъявлении, большие же суммы долженствовали оплачиваться не позже шестидесятидневного срока. Так как не весь акционерный капитал этого банка был взнесён чистыми деньгами, то банк, прежде чем приступить к регулярным своим операциям, искал прежде всего обеспечить себя достаточным количеством звонкой монеты и через своих агентов скупил в Европе более 7 000 000 долларов, причём понёс потерю в полмиллиона с лишком. Между тем акции его сделались предметом чудовищного ажиотажа и, чтобы поднять искусственно их курс, значительная часть капитала банка была роздана в ссуды под залог его же собственных акций. Тотчас же по открытии своих правильных операций Банк Соединённых Штатов пустил в обращение и свои билеты. Наконец в 1818 году шаткое сооружение не могло долее держаться; банкам ничего более не оставалось, как выбирать между ликвидацией и сокращением количества своих билетов, находящихся в обращении. Правда, последнее удалось им, и инициативу в этом принял Банк Соединённых Штатов. Но последствием такой меры было значительное падение цен, а это повлекло за собою банкротство многих купцов, занимавшихся ввозом иностранных товаров, а также фабрикантов, сельских хозяев и землевладельцев. Многие несчастные кредиторы потеряли плод многолетней работы и многие превосходные работники вынуждены были, как гласит отчёт комитета, учреждённого сенатом Пенсильвании, от 29 января 1820 года, променять родной кров на негостеприимные леса дальнего Запада. Вынужденные продажи запасов, товаров и домашнего скарба производились в убыток, и многие семейства принуждены были отказывать себе в самом необходимом. Деньги и кредит становились до такой степени редки, что невозможно было получить ссуду под самую надёжную земельную ипотеку. Работа и заработок прекратились, и лучшие из граждан были доведены до нищеты и отчаянья. Торговля ограничивалась необходимейшими жизненными потребностями. Фабричные машины и здания стояли праздно. Продукты промышленности попадали в руки ростовщиков. Долговые тюрьмы переполнились, и на общинах лежало прокормление заключённых в них неисправных должников. Суды были завалены жалобами, и самые хозяйства едва в состоянии были сколачивать деньги, необходимые для покрытия потребностей жизни со дня на день.
Печальный опыт 1818 года вызвал в правлении Банка Соединённых Штатов полезные перемены, так что в течение нескольких лет деятельность его вращалась в пределах солидных предприятий. Но уже к концу двадцатых годов неурядица началась сызнова, так что тогдашний президент Джексон в своих годичных посланиях 1829 и 1833 года счёл нужным высказаться в очень энергичных выражениях против системы бумажных денег, поддерживаемой банками и поощряющей необузданный дух спекуляции. В то время как раз начиналась борьба против слишком широкого (latitudinarian) толкования конституции — борьба, в которой партия южан заходила так далеко, что самому существованию конституции грозила опасность. Так как уже и в то время в основе всех этих несогласий пробивался вопрос о невольничестве, то вожаки южан старались по возможности ограничить действие союзной конституции и оказывали энергичное сопротивление северным штатам, которые настаивали на возможно широком её толковании сообразно с потребностями времени. Южане говорили северянам: «Вы имеете лишь ту власть, которая вам дана определённо выраженными постановлениями конституции; никакого добавочного смысла вы не имеете права вкладывать в неё от себя».
Вопрос о праве выпускать банковые билеты был одним из первых, на которых обе партии померились силами. Северяне, основываясь на аналогии с законом о звонкой монете, хотели отстоять за союзом право выпускать и бумажные деньги. Южане оспаривали правильность такого распространения вышеупомянутого закона. Им удалось склонить на свою сторону тогдашнего президента, невзирая на то, что он был предметом обожания для демократических масс, и они так восстановили его против Банка Соединённых Штатов, что он отказался возобновить привилегию этого банка. Чрезмерность выпуска непокрытых билетов, которою мотивировался этот отказ, хотя и могла казаться весьма веским аргументом в его пользу, была, в сущности, не более как предлогом; Джексону не было никакой необходимости уничтожить заодно с злоупотреблением и само учреждение. Реформа закона о банках и надлежащее ограничение полномочий директоров могли бы столь же действительно пресечь злоупотребление, чему примером могли служить другие большие банки в Европе. Мера эта не лишила бы торговлю столь важного для неё учреждения и не послужила бы поводом к возникновению множества маленьких, непрочных банков; таким образом, английский и американский торговый мир не подвергся бы тем грандиозным плутням, которые впоследствии производились как раз под фирмою Банка Соединённых Штатов, сделавшегося частным учреждением.
Но мы забегаем вперёд в своём рассказе, почерпнутом — и на этом мы особенно настаиваем — из источников, благоприятных Джексону и партии Юга, а потому страдающих, по всей вероятности, некоторым пристрастием. В особенности со стороны президента неуместно было, как мы сейчас увидим, укорять основателей банка в своекорыстных мотивах: он и без этого способа мог бы отстаивать свои воззрения. Правда, банковое дело было для него, по-видимому, совершеннейшею terra incognita. Как бы то ни было, злоупотребление в выпуске билетов ему не удалось пресечь уничтожением центрального банка. В своём прощальном послании, появившемся к концу 1836 года, президент Джексон заявлял: «Изо всего содержания конституции, а также изо всей истории, породившей эту конституцию, явствует, что цель основателей союза была — восстановить орудие обмена, состоящее из благородных металлов. Поэтому не только в конституцию была включена статья, запрещающая выпуск бумажных денег отдельными штатами, но и было отвергнуто предложение облечь конгресс правом выдавать концессии корпорациям — предложение, которое, как в то время все очень хорошо понимали, клонилось к учреждению национального банка с полномочием выпускать билеты под гарантией капитала, имеющего образоваться из фондов, доставленных правительством. Но, после того как предложение это было отвергнуто, приверженцы его достигли своей цели окольными путями, посредством более широкого толкования конституции. «Долги, сделанные нашей революцией, — продолжал Джексон, — были отверждены по ценам, которые отнюдь не соответствовали номинальной стоимости облигаций и притом при таких обстоятельствах, которые бросают тень на добросовестность побуждений некоторых из лиц, участвовавших в проведении закона. Что ценность указанных бумаг значительно была увеличена основанием банка, что это повышение отлично предвидели заранее, и что некоторые из защитников самой меры при этом выиграли весьма почтенные куши, — всё это факты, принадлежащие истории того времени и умаляющие то уважение, которое в других отношениях подобает конгрессу, вызвавшему к жизни это учреждение. По основании национального банка в интересе его кредиторов было, чтобы бумажные деньги вытеснили отовсюду золото. Вскоре ценность золотых монет была так понижена, что нашли более выгодным вывозить их как предмет торговли в чужие страны, чем удерживать их дома и употреблять для денежного обращения. Естественным последствием этого было то, что банк хотя и помимо намерения своих основателей сделался, в сущности, заменою монетного двора Соединённых Штатов. Таково происхождение бумажных денег национального банка, таково начало того зла, каким теперь оказываются быстро следующие один за другим выпуски бумажных денег различными банками отдельных штатов. Хотя и невозможно изменить сразу каким-либо из доступных нам законодательных средств систему, введению которой благоприятствовали все части страны, тем не менее долг наш повелевает нам сделать всё, совместимое с конституционными нашими обязательствами, чтобы предотвратить пагубные последствия, коими грозит нам чрезмерное распространение зла. Что стремление творцов нашего государственного строя создать в самой конституции оплот против этого зла было основано на верном понимании дела, это мог подтвердить нам неоднократный печальный опыт последующего времени. Те же самые причины, которые побудили их первоначально отказать конгрессу в праве выдавать разрешения на основание банковых корпораций, остаются в ещё большей силе и в настоящее время и требуют от нас величайшей деятельности в приискании средств для предотвращения зол, вытекающих из продолжающегося применения вышеупомянутого злополучного права конгресса; следует надеяться, что мы сумеем воспользоваться случаем для достижения этой цели, прежде чем над страною обрушатся новые затруднения и бедствия. Орудия обмена, главную составную часть которых образуют неблагородные металлы, и которые могут быть умножаемы или ограничиваемы без всякого соображения с принципами, устанавливающими монетную ценность металлов, всегда останется подвержено значительным изменениям. Именно в таком положении находятся билеты, выпускаемые нашими банками, пока их поставили в зависимость от вышеупомянутых условий, регулирующих ценность золота и серебра как орудий обмена; необходимость этой меры подтверждается не только нашим собственным опытом, но и опытом всех прочих промышленных государств. Там, где эти условия не слились с обращением денег, там, естественно, цены должны понижаться или падать по прихоти прилива и отлива выпускаемых бумажных денег и ценность всякого имущества ничем не ограждена от той ненадёжности, которая сопровождает управление учреждениями, постоянно подвергающимися соблазну интересов, идущих вразрез с интересами всего государства. Увеличение количества или, вернее, уменьшение ценности этих орудий обращения всегда сопровождается потерями для рабочего сословия. Эта часть населения не имеет ни времени, ни возможности выжидать смены приливов и отливов на денежном рынке. Занятые со дня на день своим полезным трудом, люди эти не замечают, что хотя заработная плата их номинально остаётся одна и та же и даже в некоторых случаях несколько повышается, тем не менее действительный заработок их уменьшается быстрым умножением плохих орудий обмена; вначале они даже смотрят на такое умножение, увеличивающее, по-видимому, общую массу денег, как на благодеяние. Совсем иначе относится к делу спекулянт, который лучше понимает сущность этих операций и умеет извлекать из них себе выгоду. Лишь после того, как цены на предметы жизненной необходимости возросли до того, что делают невозможным удовлетворение рабочими этих потребностей, настаёт повышение цен на труд и цены эти мало-помалу опять становятся в правильное соотношение с продуктами труда[2]. Когда, таким образом вследствие утраты ценности бумажных денег — утраты, вызванной чрезмерною их массою, пущенною в обращение, цены на труд и на его продукты не в меру повышаются, то оказывается, что последствия этой фальсификации равняются тарифу, наложенному на продукты нашей собственной индустрии и идущему впрок другим странам, где золото и серебро находятся в обращении и поддерживают равномерные и дешёвые цены. Всякому понятно, что повышение цен на труд и на землю влечёт за собою соответствующее повышение цен на продукты, пока наконец эти последние оказываются не в состоянии выдержать конкуренцию с продуктами других стран, и для страны, обладающей такою неудовлетворительною системою денежного обращения, становится невозможно отправлять за границу произведения своей мануфактурной и земледельческой промышленности, так как продажа их не окупила бы даже провоз. Таков процесс, которым чистые деньги вытесняются бумагою банков. Кассы последних вскоре истощаются уплатою денег за заграничные товары; затем следует остановка платежей звонкою монетою, совершенная утрата ценности бумажных денег, составляющих единственное орудие обмена, необычайное повышение цен, разорение должников и накопление богатств в руках кредиторов и предусмотрительных капиталистов. Эти-то бедственные последствия в связи с опасною властью, присваиваемою себе Банком Соединённых Штатов, и с противодействием, которое он оказывает нашей конституции, побудили меня воспользоваться президентскими полномочиями, вверенными мне американским народом, для прекращения деятельности этого учреждения».
Итак, первый удар президента Джексона был направлен против Банка Соединённых Штатов. Главным мотивом, которым «старый орешник», как его называли кентукские его приверженцы, оправдывал свои действия против Банка Соединённых Штатов с 1832 года, было то, что он уже в этом году был убеждён, что банк вследствие дурного управления и эфемерных спекуляций сделался несостоятельным и только старался скрыть своё банкротство расширением своих спекуляций и новыми злоупотреблениями в выпуске бумажных денег.
Джексон при этом преследовал свой план, состоявший в том, чтобы совершенно освободить союз от долгов и в 1832 году отдал приказание уплатить по трёхпроцентным облигациям сумму в 2 700 000 долларов. Банк Соединённых Штатов, который в то время был ещё государственным учреждением, и которому были вверены все суммы отдельных штатов, обязан был уплатить эту сумму в два срока — 1 июля и 1 октября, так как он одними государственными депозитами имел до 11 600 000 долларов. Директор Банка Соединённых Штатов, Николас Биддл, попросил трёхмесячной отсрочки, так как банком были выданы национальные ссуды нью-йоркскому купечеству; проценты за эту трёхмесячную отсрочку банк брал на себя. Джексон согласился на эту просьбу; но вскоре он узнал, что с нью-йоркских купцов, строже чем когда-либо, требуется возвращение выданных им ссуд, и что Биддл отправил в Лондон агентов для переговоров с владельцами трёхпроцентных облигаций через банкирскую фирму Бэринг и Лин об отсрочке платежа на год и более и для открытия с этою целью кредита в 5 000 000 долларов у означенной фирмы. Из этого Джексон заключил, что банк несостоятелен и решил не возобновлять более его привилегию, срок которой истекал в 1836 году.
В этой догадке дальнейший образ действий банка ещё более утвердил президента. Постоянно озабоченный тем, чтобы скрыть свою несостоятельность, банк пускался в самые рискованные спекуляции; под его эгидою особенно стали процветать спекуляции государственными землями, причинившие в 1819 и 1820 годах столько бед и возобновившиеся теперь в усиленной степени. В то время спекуляциям этим был положен конец тем, что с 1 июля 1820 года уплату цены за земли (по 1,5 доллара за акр) стали требовать немедленно, но после 1832 года громадный выпуск бумажных денег, которые государственные кассы обязаны были принимать, позволил спекуляции возобновить свою деятельность.
Благотворное действие, которое имела с 1820 по 1832 год эта отмена кредита при покупке государственных земель, было таким образом снова парализовано. Из отчётов различных лиц, заведовавших регистрированием этих покупок и приёмом денег, оказывается, что доход с продажи государственных земель возрос летом 1836 года до невероятных размеров; но доход этот, как заявлял президент Джексон в своём прощальном послании, состоял не из чего иного как из банкового кредита. Банки ссужали своими билетами спекулянтов без всякого обеспечения кроме того, какое могло доставить им право удержать за собою продаваемые земли; билеты вносились в учреждения, производившие продажу земель от правительства и тотчас же возвращались в банк в виде вверяемых ему государственных депозитов; возвращались они сюда лишь затем, чтобы снова и снова выдаваться в ссуду, так как они были лишь орудием для того, чтобы доставлять спекулянтам средства прибирать к рукам лучшие земли и платить правительству кредитом в книгах банка. Эти свидетельства, открывавшие кредит на книги банка и называвшиеся обыкновенно депозитами, достигли в некоторых западных банках таких размеров, которые далеко превосходили наличные платёжные средства указанных учреждений. Дело в том, что каждая спекуляция доставляла средства для новой спекуляции; едва успевало частное лицо или какое-нибудь общество произвести уплату в банк билетами, как билеты эти снова ссужались другому лицу или обществу. Банки расширили свои обороты и выпуск своих денег до того, что мыслящие люди начали тревожиться и сомневаться, не окажутся ли эти банковые кредиты, если чрезмерному нарастанию их не будет положен конец, вовсе не имеющими никакой ценности для правительства.
Недоверие президента подтверждалось и тем усилением спекуляции во всех отраслях промышленности, которое началось с 1832 года и поддерживалось Банком Соединённых Штатов, не только не помышлявшим об обуздании этого духа всеми зависевшими от него средствами, но, напротив, поощрявшим другие банки своим примером к усиленному выпуску бумажных денег. В начале 1834 года совокупный капитал всех банков Соединённых Штатов, со включением и Национального банка, в то время ещё существовавшего, простирался приблизительно до 200 000 000 долларов, займы и дисконтные операции банков представляли сумму в 324 000 000, а количество банковых билетов, находившихся в то время в обращении, составляло 95 000 000 долларов, — и это, при населении в 18 000 000 человек. Между этою эпохою и 1 января 1833 года последним сроком, по который были доставлены точные отчёты, капитал банков, как о том свидетельствует и президент Ван Бьюрен в своём послании 1837 года, увеличился более, чем на 251 000 000 долларов, а количество обращающихся банковых билетов — более, чем на 457 000 000 долларов. Значительная часть этого капитала составилась из займов, сделанных в Европе; цифра этих займов, если к ней присовокупить займы, произведённые у союза и у отдельных штатов, составляла уже в 1836 году около 100 000 000 долларов. К этому присоединялось ещё чрезвычайное увеличение долговых обязательств перед Европой в мире частных негоциантов Америки; в особенности нью-йоркские купцы, пользуясь громадными кредитами, которые открыли им европейские и по преимуществу лондонские торговые фирмы, вдались в необузданные спекуляции. Не надо также упускать из виду таких обстоятельств, как помещение от 40 000 000 до 50 000 000 долларов в предприятиях по покупке государственных земель, чрезвычайно нерациональное направление индустрии, чрезмерное увеличение роскоши среди всех классов населения, преимущественно в больших торговых центрах. Правда, значительная часть займов, произведённых в Англии, предназначалась для постройки железных дорог и проведения каналов, но отдельные штаты так расточительно обращались с суммами, полученными через эти займы, что лишь часть этих капиталов достигла своего назначения. Что же касается того фальшивого направления, которое было придано индустрии злоупотреблениями в выпуске бумажных денег, то самым характеристическим образчиком этого направления может служить тот факт, что Северная Америка получила в 1834 году из Европы на 250 000 долларов зернового хлеба, а в 1837 году, в течение первого только полугодия, на 2 000 000 того же продукта, — и это в такое время, когда спекуляции с покупкою государственных земель были в полном разгаре! Излишек бумажных денег вызвал, как выражается в своём послании президент Ван Бьюрен, дух отчаянной спекуляции, охватившей все сферы человеческой предприимчивости. Всякие проектированные улучшения встречали расточительно щедрую поддержку, кредит под залог товаров оказывался купцам с неограниченною щедростью во всех торговых пунктах земного шара. Словом, всё положение вещей, и в особенности операции Банка Соединённых Штатов, оправдывали распоряжение президента Джексона, решившегося взять назад из банка государственные депозиты и не возобновлять более его привилегии по истечении её срока в 1836 году. К этим мерам присовокупились ещё некоторые другие. Ещё ранее выпуск мелких билетов (в один доллар) был уже запрещён законодательствами многих отдельных штатов. Теперь решением конгресса приём и выдача таковых билетов за счёт государства был запрещён вообще; мера эта имела целью восстановить обращение звонкой монеты. К этому впоследствии присоединился закон, запрещавший государственным кассам вообще принимать какие бы то ни было билеты тех банков, которые выпускают мелкие билеты в один доллар; тот же закон предписывал не принимать билетов стоимостью ниже десяти долларов и постановлял, что тем банкам, которые выпускают билеты ниже этой нормы, не будут впредь доверяемы государственные депозиты.
Затем было издано распоряжение, чтобы впредь плата за покупаемые государственные земли вносилась не иначе, как звонкою монетою. Эта мера оказала на некоторое время благодетельные действия: она сдержала спекуляции западных банков и в то же время упрочила их положение, заблаговременно сделав их таким образом более способными устоять против того давления, которое вскоре после того сказалось на денежном рынке как восточно-американских, так и европейских торговых городов. Мера эта, положив предел расширению кредитной системы, отняла средства у чрезмерной спекуляции и обуздала её стремление превратить покупку лучших государственных земель в свою монополию. Она оградила новые штаты от такой язвы, как класс землевладельцев, не живущих на своих землях, — класс, представляющий одно из величайших препятствий к развитию новой страны и к благосостоянию старой. Она много способствовала поддержанию доступности государственных земель для эмигрантов по ценам, назначенным от правительства, между тем как прежде прибывающие переселенцы вынуждены были перекупать эти земли у спекулянтов, платя вдвое и втрое против первой их стоимости.
Весною 1836 года Банк Соединённых Штатов окончил после семилетней борьбы с президентом Джексоном и его приверженцами своё существование как государственное учреждение. Усилиям директора этого банка, господина Биддла, которому акционеры последнего общего собрания вотировали за энергическое отстаивание их интересов серебряный сервиз, удалось продолжить существование банка как частного учреждения с сохранением всего его имущества и того же числа акционеров, за исключением правительственных паёв. Устроил он это, добившись, посредством пожертвования в 10 000 000 долларов, употребление которых покрыто таинственным мраком, специальной концессии от штата Пенсильвания.
О сущности этого манёвра мы получаем ясное понятие из отчёта государственного секретаря казначейства (то есть американского министра финансов в Вашингтоне) и из прощального послания президента Джексона. Дело в том, что банком не была произведена уплата государственных бумаг, положенных в это учреждение правительством; банк не дал даже уведомления о том, когда от него можно ожидать этой уплаты, невзирая на то, что правительство обращалось к нему с требованием внести по этому счёту часть, соответствующую общему положению его дел. Равным образом, невзирая на повторённое требование дать отчёт о положении своих дел, на принятие которого статс-секретарь был уполномочен, банк не дал этого отчёта.
Исполнительная власть, таким образом, была вынуждена удостовериться в положении дел банка иным путём и принять меры к обратному получению доверенных банку ценностей. Факты, открывшиеся о тогдашнем состоянии банка, а также хозяйничанье с капиталом Соединённых Штатов, вверенным банку, были такого рода, что президент в своём послании счёл нужным обратить самое серьёзное внимание конгресса на это дело. Срок концессии Банка Соединённых Штатов истекал третьего марта 1838 года, и с этого дня он утрачивал всякие права, кроме перечисленных в параграфе двадцать первом его статута. В этом параграфе говорится, что банк со дня истечения срока своей концессии имеет право «действовать от своего имени и в качестве корпорации лишь для заключения и ликвидации своих дел и счетов и для распоряжения реальным, личным и смешанным имуществом, какое в нём окажется; но при этом он отнюдь не должен пользоваться этим правом для каких-либо других целей или каким-либо иным образом и не может продолжать пользование им более, чем на два года по истечении сказанного срока концессии». Выше мы упомянули, что перед истечением срока концессии, выданной банку как государственному учреждению, лица, заинтересованные в этом предприятии, выхлопотали у законодательного собрания штата Пенсильвания другую концессию, которою в число пайщиков банка не было включено лишь союзное правительство. Вместо того чтобы очистить свои счета и возвратить правительству Соединённых Штатов вверенные последним банку вклады, простиравшиеся, как полагают, до 16 миллионов долларов, президент и директора прежнего банка, по-видимому, сочли за лучшее передать все свои книги, бумаги, билеты и обязательства новой корпорации, которая и открыла свои действия в виде продолжения первого предприятия. В числе прочих двусмысленных действий новый банк воспользовался билетами прежнего учреждения и снова пустил их в обращение. Что банк не имел права снова выдавать свои старые билеты по истечении срока своей концессии, это не подлежало сомнению и, равным образом, очевидно, что он столь же мало имел право передавать эту привилегию своему преемнику, как и пользоваться ею сам. Законность требовала, чтобы билеты банка, какие находились в обращении со времени истечения срока концессии, были вытребованы обратно посредством публикации, оплачены тотчас же по предъявлении и затем уничтожены вместе с оставшимися лишними билетами. Вторичный выпуск их в обращение не был разрешён никаким законом и не оправдывался никакою потребностью. Если Соединённые Штаты гарантировали уплату по этим билетам своими капиталами, вверенными банку, этот вторичный выпуск старых билетов в обращение новою корпорацией в свою пользу был обманом перед правительством; если же союзное правительство не отвечало за эти билеты, то уплата их ничем не была гарантирована и выпуск их был обманом перед страною. Такова была дилемма, которую Джексон предлагал разрешить господину Биддлю, причём он указывал ещё на некоторые особые меры, которые были, по его мнению, необходимы для обеспечения правительству уплаты следовавшего ему долга.
В этой прощальной речи, которою президент Джексон прощался с своею должностью, своей общей политической деятельностью и, ввиду своей глубокой старости, со всею своею страною, — он особенно энергично предостерегал своих соотечественников от зла, распространяемого банками и бумажными деньгами. Он снова указывал на то обстоятельство, что творцы американской конституции, без сомнения, имели в виду обеспечить народу такое орудие обмена, которое состояло бы из одного золота и серебра; по его мнению, учреждение конгрессом национального банка с правом выпускать бумажные деньги, подлежащие приёму наравне со звонкой монетой при уплате государственных повинностей, а также злополучное направление, принятое законодательством многих отдельных штатов по тому же предмету, вытеснили установленное конституцией орудие обмена и заменили его бумажными деньгами. Далее президент говорит, что та выгода, которая получилась для частных лиц и корпораций от создания кредитных учреждений с целью регулировать обращение бумажных денег, имела естественным последствием то, что люди алчные и неразборчивые на средства напрягают все свои усилия для получения новых концессий и подавляют голоса честных людей. Между тем система бумажных денег, будучи основана на доверии публики и не имея сама по себе никакой ценности, подвержена сильным и внезапным колебаниям, что делает цифру заработной платы ненадёжной и непостоянной. На общества, создающие бумажные деньги, нельзя положиться, что они всегда будут сообразовать выпуск последних с существующей потребностью и удержат цифру выпускаемым денег в соответствующих пределах. В благоприятные времена, когда доверие велико, общества эти, побуждаемые надеждою на барыши или влиянием тех, которые рассчитывают извлечь из этого пользу для себя, соблазняются расширить выпуск бумажных денег за пределы, указываемые благоразумием и рациональными требованиями торгового дела. Когда же этот выпуск, со дня на день увеличиваясь, наконец пошатнёт общественное доверие, тогда настаёт реакция и общества эти внезапно берут назад открытые ими кредиты, быстро уменьшают выпуск своих денег и вызывают неожиданное и пагубное сокращение в средствах, находящихся в обращении, что отзывается на всей стране. Через это банки спасают своё собственное существование, и пагубные последствия их безрассудства и алчности падают на публику. Но и на этом зло не останавливается. Постоянные приливы и отливы в денежном обращении и неумеренное расширение кредита порождают дух спекуляции, отзывающийся понятным образом вредно на привычках и на характере всего народа. «Мы уже видели последствия этого на бешеной игре, предметом которой были общественные земли и различные акционерные предприятия, и которая в последние два года охватила все классы общества, успев отвлечь его внимание от трезвых стремлений честной промышленной деятельности. Поощряя этот дух, мы не можем сказать себе, что охраняем добродетель народа и служим истинным его интересам. Если денежное обращение будет так же исключительно, как и теперь, прибавляться бумагою, это будет всё более и более раздувать алчное стремление к наживе без труда. Искушение добывать деньги какими бы то ни было способами будет становиться всё сильнее и сильнее, и это неизбежно поведёт к порче нравов, которая проложит себе путь и в ваши советы и в скором времени запятнает чистоту вашего правления. Некоторые из зол, порождаемых системою бумажных денег, с особенною тягостью падают именно на тот класс общества, который всего менее в силах выносить их. Часть этих денежных знаков, находящихся в обращении, нередко начинает ходить по пониженному курсу или утрачивает даже всякую ценность; вообще они подделываются так ловко, что требуется особое искусство и большая опытность, чтобы отличить поддельные бумажки от настоящих. Эти подделки производятся обыкновенно над мелкими ассигнациями, которые требуются для ежедневного денежного обихода, и убытки, причиняемые таким образом, падают обыкновенно на рабочий класс, положение и занятия которого не дозволяют ему принимать меры для ограждения себя от подобных обманов и ежедневная заработная плата которого требуется для покрытия его жизненных потребностей. Обязанность каждого правительства состоит в том, чтобы устроить денежное обращение на основаниях, ограждающих этот класс от ловушек алчности и плутовства, в особенности же обязательно это для Соединённых Штатов, правительство которых есть правительство народа по преимуществу, и где эта почтенная часть наших сограждан так гордо выделяется из рабочих классов других наций своим духом независимости, своей любовью к свободе, своим трудолюбием и своими нравственными качествами. Его промышленная деятельность в мирное время есть источник нашего богатства, его мужество в войне покрыло нас славою. И правительство Соединённых Штатов плохо исполнит свой долг, если предоставит этот класс в жертву такому бесчестному обману. Между тем очевидно, что интересы рабочего сословия могут быть ограждены только тогда, когда золото и серебро снова будут введены в обращение».
К этим несколько односторонним словам престарелый государственный человек присовокупил ещё предостережение против банкократии, которая грозила воспользоваться системою бумажных денег в Америке как машиною, для того чтобы подкапываться под свободные учреждения страны. Эта банкократия, говорил президент, не преминет оказать пагубное влияние на ход промышленности, на финансовое положение страны и на нравственный закал общества; она отнимет у народа его независимость и создаст феодальную аристократию, которая будет отличаться всеми пороками старого дворянства, не обладая ни одной из его добродетелей. Эта опасность, по мнению президента, будет слабее при системе частных банков в отдельных штатах, но она возрастёт до чудовищных размеров, если Банк Соединённых Штатов сохранит свою монополию как государственный банк.
Те же воззрения высказал и преемник Джексона, президент Ван Бьюрен, в послании, изданном им по вступлении в должность; в этом послании он объявлял, что будет в своей деятельности верно следовать политике своего предшественника. Ван Бьюрен приводил ещё другие соображения, на основании которых чрезмерное развитие бумажного обращения представляется вредным; он указывал, что оно порождает чрезмерную искусственно напряжённую деятельность во всех отраслях промышленности, наклонность к самым рискованным спекуляциям, умножение заграничных долгов и покупку государственных земель очертя голову, — необдуманные затраты громадных сумм на улучшения, которые во многих случаях оказываются не улучшениями, а ухудшениями, — непроизводительную затрату значительного количества труда, который мог бы с большой пользой быть употреблён на земледелие, начинающее приходить в упадок, — ужасающее возрастание роскоши, столь же пагубное для промышленности, источники которой она истощает, как и для нравственности народа, — злоупотребления вексельным кредитом, из которых за последние годы состояла значительная часть вексельных оборотов внутри страны, — словом, президентское послание доказывало, что чрезмерное развитие бумажного обращения было причиною всех тех зол, которые обусловили тогдашний кризис.
Ван Бьюрен тоже настаивал на том, чтобы распоряжение государственными деньгами было отнято у банков. Он допускал, что помощь банков была полезна в тот долгий промежуток времени, когда на Соединённых Штатах тяготел национальный долг, в который втянула их война за независимость и во время следовавшей затем войны; но с тех пор, как Союз располагает 30 000 000 долларов излишку, государственные капиталы в руках банков служили лишь для того, чтобы вовлекать последние в необузданные спекуляции.
Ван Бьюрен употребил все находившиеся в его распоряжении средства, чтобы восстановить в стране обращение звонкой монеты на место бумажных денег. Ближайшим соображением, руководившим им при этом, было благо рабочих классов, которые не имеют в руках никакой возможности контролировать бумажные деньги, находящиеся в обращении. Он допускал существование бумажных денег, но не иначе как с крупными делениями, вроде того, например, как в Англии, где цифра банкового билета была 5 фунтов стерлингов, или во Франции, где (в то время) не допускалось в обращение ассигнаций стоимостью ниже 500 франков, вследствие чего в обеих странах орудием денежного обращения в среде рабочих классов служила почти исключительно серебряная монета.
После того как всякая надежда на восстановление национального банка была отнята, пало, по мнению президента, главнейшее препятствие, мешавшее до сих пор повсеместному введению такой системы денежного обращения, в которой звонкая монета играла бы главную роль. Вслед за этим, как уже мы говорили выше, были приняты различные, тесно связанные между собою меры, долженствовавшие способствовать достижению той же цели.
Банки, выпускавшие билеты стоимостью ниже пяти долларов, не употреблялись как посредники при правительственных денежных операциях, и билеты эти не принимались при уплате государственных повинностей или при сведении счетов с правительственными учреждениями. До 3 марта 1837 ещё было дозволено принимать билеты десятидолларового достоинства в правительственных кассах. Далее было сделано распоряжение, чтобы в правительственных кассах отнюдь не принимались такие билеты, которые в банке, их выпустившем, не обменивались тотчас же по предъявлении и без потерь на золото или серебро. С этими мерами согласовались и распоряжения отдельных штатов, из которых тринадцать ещё ранее совершенно воспретили выпуск билетов стоимостью ниже пяти долларов; штаты эти были: Пенсильвания, Мэриленд, Виргиния, Джорджия, Теннесси, Луизиана, Северная Каролина, Индиана, Кентукки, Мэн, Нью-Йорк, Нью-Джерси и Алабама.
Рядом с этими мерами шла усиленная чеканка звонкой монеты, материал для которой с значительными расходами добывался из Европы. Ещё президент Адамс старался облегчить стеснение, обусловленное преобладанием бумажных денег, и с этою целью велел вычеканить значительное число мелких денег, а именно один миллион штук стоимостью от 25 до 10 центов, для того чтобы вытеснить по крайней мере «пластыри» (shin-plasters), как называли бумажные деньги стоимостью ниже одного доллара. Ещё энергичнее действовал в том же направлении Джексон, по распоряжению которого в промежуток времени от 1831 года по 1837 год было вычеканено не менее 3 438 000 штук монеты двадцатипятицентового достоинства, 5 187 000 — десятицентового достоинства и 8 771 000 — пятицентового достоинства. Одновременно с этим происходила в значительных размерах чеканка и золотой монеты: в 1834 году было вычеканено 4 000 000 долларов, в 1835 — около 3 000 000 долларов золотом, а в 1836 — свыше полутора миллиона долларов золотом и почти 3 000 000 долларов серебром. В то же время государственный секретарь в своём отчёте, появившемся в начале 1837 года, указывал на необходимость вычеканить золотые монеты стоимостью в один доллар. По тому же отчёту, стоимость всех золотых монет, находившихся в обращении в Соединённых Штатах, простиралось к концу 1836 года до 15 000 000 долларов. С 1834 года было вычеканено золотых монет на 10 000 000 долларов, следовательно, на два миллиона более, чем за все предшествующие тридцать один год. В октябре 1833 года общая стоимость всей звонкой монеты в Соединённых Штатах составляла 30 000 000 долларов, из которых 26 000 000 находились в банке. К концу 1836 года стоимость звонкой монеты простиралась до 73 000 000 долларов. Вышеназванные меры, в связи с запрещением банковых билетов стоимостью ниже одного доллара, подействовали так благоприятно, что количество банковых билетов, находившихся в обращении на сумму 120 000 000 долларов, успело уменьшиться. О количестве золота, имевшегося в наличности, в отчёте говорится: «Золото в настоящее время имеется в Соединённых Штатах в таком изобилии, что даже при более долгосрочных торговых операциях все платежи легко могут производиться звонкою монетою. Золото, к выгоде почти всех классов населения, и в особенности путешественников, распространяется всё более по всем частям Союза».
Одновременно с этим доходы с продажи государственных земель превзошли 20 000 000 долларов долларов, что покрывало весь годовой расход государства. Ввоз в течение 1836 года представлял сумму в 173 540 000 долларов — на 23 644 258 долларов больше, чем в предшествующем году, между тем как общая сумма ввоза за три предшествующие года представляла средним числом не более 149 985 661 доллара в год. Вывоз в 1836 году оценивался в 121 729 090 долларов, из которых 101 155 000 долларов было доставлено отечественными продуктами и 20 684 000 долларов иностранными продуктами.
Вместе с проистекавшим отсюда значительным увеличением таможенного сбора и умножением общих доходов государства шло и постоянное уменьшение государственных расходов. Бюджет последних, составлявший в 1817 году — 39 900 585 долларов 58 центов, в 1834 году уменьшился до 24 601 982 долларов 44 центов. В 1835 году расходы простирались лишь на сумму 81 716 141 доллар, между тем как доходы возросли до 37 323 739 долларов. В 1836 году излишек доходов перед расходами составлял 17 811 200 долларов по предварительной смете, которую действительность ещё превзошла в благоприятных результатах.
С этими данными, рисующими в таком благоприятном свете положение государственных финансов в 1835 и 1836 годах, гармонируют и те сведения, которые имеются о положении промышленности и о благосостоянии населения. Положение Америки представлялось равно завидным как в политическом, так и экономическом отношении: промышленность, торговля и земледелие изображались процветающими, цены на землю, заработная плата и прибыльность всевозможных предприятий — возросшими до невероятных размеров; в Новом Орлеане в 1836 году не только спекуляции на земли, но и строительные предприятия были в большом ходу, так что ощущался недостаток в каменщиках и плотниках. В Нью-Йорке с 1 января по 1 сентября 1836 года было выстроено до 1518 новых домов.
Но именно это-то всеобщее процветание носило в самом себе зародыш разрушения; чувство меры было потеряно. Значительный излишек, оказывавшийся в государственной кассе, породил ошибочное мнение, что и национальный капитал возрос в той же пропорции и нуждается в соответствующих размерах в новых помещениях. Распределение излишка государственных доходов, которое повлекло за собою временное переполнение денежного рынка, ещё усилило это заблуждение; спекуляция на государственные земли превратилась в игру, было проектировано до ста новых железных дорог, столько же каналов, и ещё больше горнозаводских и других промышленных предприятий, которые одни потребовали бы для своего осуществления капитал в 300 000 000 долларов. Когда имевшегося налицо капитала оказалось недостаточно, прибегли к займам в Англии и Голландии, и лёгкость, с которою вначале эти займы заключались в Лондоне и Амстердаме, благодаря более высокой норме процентов, существовавшей в Америке, ещё более разожгла страсть к предприятиям.
При этом-то положении дел Английский банк нашёлся вынужденным возвысить свой дисконт, чтобы остановить перемещение английских капиталов в Америку.
Эта мера разом осадила американскую спекуляцию в самом её разгаре. Все видели невозможность окончить и через десять лет хотя бы только треть начатых железных дорог[3] и каналов, и так как одновременно с этим цены на хлопок пали необычайно низко, то в торговом мире настала реакция, и всё это вызвало такую всеобщую панику, что многие фирмы объявили себя несостоятельными. Правда, с 1818 года привыкли к периодическим приливам и отливам, дававшим себя чувствовать в ходе торговых дел в промежутки от четырёх до шести лет; в 1821, 1827 и 1834 годах тоже бывали моменты застоя в делах и приходилось распускать рабочих массами. Но никогда ещё бедствие не затягивалось долее, чем на какие-нибудь два-три месяца. Обыкновенно кредиторы и должники, утомившись продолжительным застоем, вступали между собою в соглашения, и деловая предприимчивость затем пробуждалась с новою энергиею.
Но теперь застой в делах представлял более угрожающие признаки; он принял характер настоящего кризиса. Ещё более чем действительною нуждою в деньгах и недостатках капиталов, стеснение обусловливалось исчезновением доверия, оказывавшим своё обычное деморализующее действие на общее настроение и совершенно подрывавшим торговлю: множество солидных домов стояло на краю пропасти; денег почти нельзя было достать ни под какое обеспечение; орудие обмена, это масло, которым смазывается торговая машина, казалась совсем высохло. Банки прекратили свой дисконт. «С тех пор, как Америка сделалась независимой, — так гласят между прочим безотрадные известия, приходившие из Нью-Йорка от последних чисел июля 1837 года, — не бывало ещё такой бедственной поры, как настоящая. Торговля и ремёсла совсем стали; всякое доверие и всякий личный кредит прекратились. Тысячи людей бродят по улицам без куска хлеба, общественные гулянья и увеселительные места опустели, посетители из провинции, которые обыкновенно об эту пору съезжались в наш город, теперь смирнёхонько сидят у себя в деревне; театры пусты, собрания и концерты прекратились, — словом, всё имеет такой вид, как будто мы только что подверглись неприятельскому нашествию или действию убийственной эпидемии».
В самый разгар смятения Банк Соединённых Штатов вмешался в дело и ему удалось приостановить кризис на некоторое время, пока в 1839 году он не разразился с ещё большею силою и не увлёк самый банк в пропасть, чем подал повод к радикальному преобразованию всей банковой организации в Америке. Чтобы пояснить, как всё это произошло, мы должны вернуться на год назад.
Как только было решено отделение Банка Соединённых Штатов от союзного правительства и упразднение его как государственного учреждения, банк этот тотчас же приступил к выпуску своих бумажных денег в громадных количествах; деньги эти состояли частью из ассигнаций, подлежащих оплате звонкою монетою во всякое время, частью же из так называемых «почтовых билетов»[4], уплата по которым производилась лишь по истечении года или даже ещё в более долгие сроки; в обмен за эти последние банк брал частью наличные деньги, частью же краткосрочные вексели. Одновременно с этим директор банка, господин Бидл, послал в Лондон своего агента с поручением выменять на акции банка возможно большее количество наличных денег. Эти деньги, вместе со средствами, которые дали «почтовые билеты», введённые будто бы для оказания поддержки нью-йоркским купцам, а также вместе с теми наличными суммами, которые удалось позднее сколотить на лондонском рынке посредством векселей и других бумаг, были употреблены, по-видимому, на покрытие известной части обязательств банка перед союзным правительством, так как прежний наличный капитал банка был, по всей вероятности, значительно истощён уплатою 10 000 000 долларов штату Пенсильвания за полученную от него концессию. Таким образом, Банк Соединённых Штатов, доведя себя, как мы видели, безрассудством своих спекуляций в предшествующие годы до несостоятельности перед государством, выпутывался из этой несостоятельности лишь новым, ещё более безрассудным напряжением кредита. Опасности этого образа действий были так очевидны, что демократическая партия, враждебная банку, стала опасаться, как бы это не повлекло за собою упразднение меры, только что перед этим проведённой Джексоном, и восстановление привилегированного государственного банка в другой форме; ввиду такого опасения партия эта сочла нужным основать, с своей стороны, значительное число подобных учреждений, чтобы посредством их составить противовес Банку Соединённых Штатов. Таким образом в короткое время возникло более ста новых банков, которые в общей сложности составили капитал в 125 000 000 долларов с лишком и, с своей стороны, привлекли значительное количество европейских капиталов. Всё это были ассигнационные и дисконтные банки, и весь кредит их был основан исключительно на личном доверии, которым пользовались их директора, на кое-какой поземельной собственности, довольно малоценной, и на незначительных товарных запасах, которые большею частью были представлены в эти банки в виде залога за сделанные ими ссуды. По статутам банков, получивших концессии в установленных законом формах, банки эти имели право дисконтировать вексели и принимать на себя обязательства на сумму втрое большую, чем акционерный их капитал. Но это постановление совсем не соблюдалось; банки, посредством неумеренного выпуска своих билетов, вскоре доставили себе возможность усилить размеры выдаваемых ими ссуд до того, что сумма последних в двадцать раз превысила основной капитал банков; это повлекло за собою ещё более искусственное, лихорадочное возбуждение торговой и промышленной деятельности; в то же время неурожай предшествующего года и дороговизна всех жизненных потребностей, цены на которые успели удвоиться, доставляли земледелию Запада тысячи рабочих рук, что, в свою очередь, удваивало, удесятеряло и в некоторых случаях даже удвадцатеряло цены на землю. Таково было положение, до которого дошли дела в самый короткий срок, всего год спустя после того, как Джексон проведёнными им мерами ограничил обращение бумажных денег и спас страну от кризиса; и в то самое время, когда статс-секретарь набрасывал вышеприведённую радужную картину общего процветания страны, он не видел или не хотел видеть, что тучи скопляются, чтобы разразиться новой, ещё более страшной грозою. Необыкновенно высокие цены на хлопок, который лишь последовал общему искусственному повышению цен, побудили южных плантаторов бросить возделывание индиго и риса, чтобы заняться возделыванием хлопка; новоприобретённые земли в Арканзасе и в других возникающих поселениях по берегам Миссисипи заселялись для той же цели партиями накупленных негров. Усилившийся вывоз хлопка, многочисленные займы, заключённые в Англии отдельными штатами, и открывшийся через это американцам в Англии кредит — всё это оказывало давление на курсы в Англии и имело действие, равносильное премии, поощряющей ввоз иностранных и преимущественно английских фабрикатов, но более, чем всё это, способствовало тому же результату увеличенное количество денег, обращавшихся внутри страны, и постоянно усиливаемый дисконт векселей, которым занимались от пятисот до шестисот банков с предполагаемым капиталом в четыреста миллионов, причём банки норовили перещеголять друг друга, так как и демократические, и вигийские учреждения этого рода равно желали упрочить за собою между различными партиями репутацию щедрости. Вследствие всех этих причин ввоз в 1836 году превзошёл, как уже было замечено выше, вывоз на сумму в 50 000 000 долларов; разность эта была покрыта американскими векселями, по которым теперь предстояла уплата золотой или серебряной монетой. Как раз в это время состоялось вышеупомянутое распоряжение союзного правительства (так называемый Specie-circular), которым покупщикам государственных земель и купцам атлантических городов вменялось в обязанность уплачивать следовавшие с них долги, подати и пошлины не иначе, как звонкою монетою; через это в государственное казначейство притекло до 50 000 000 долларов, отсутствие которых на денежном рынке вызвало большое стеснение.
При обстоятельствах, сложившихся таким образом, повышение дисконта Английским банком подействовало как громовой удар из ясного неба. Кредит, который был доведён безумными спекуляциями до последней степени напряжения, не мог устоять, и в тот момент, когда настал срок уплаты по векселям, выданным на английских купцов, мыльный пузырь лопнул. Ближайшим последствием этого было то, что все банки Соединённых Штатов прекратили свои платежи. Тотчас же билеты их пали на 10—20 процентов: билеты в один доллар ходили в Нью-Йорке по 90, а в Филадельфии даже по 80 центов. Вексельный курс на Англию и Францию поднялся на 22%. Вследствие этого звонкая монета почти совсем исчезла из обращения. Каждый доллар и каждая золотая монета, какую только можно было достать, скупались денежными маклерами и отсылались в Англию. Вскоре разразились бесчисленные банкротства. Английские фирмы, занимавшиеся внешней торговлей, потеряли от пяти до шести миллионов фунтов стерлингов. Ещё тяжелее были потери, упавшие на те из американских фирм, которые остались состоятельными, и на союзное правительство, которое перед этим раздало часть своих денег, остававшихся свободными, в ссуды. Цены на товары и на земли пали теперь так же низко, как они перед этим высоко стояли; в особенности хлопок стал продаваться за бесценок. Когда нужда достигла крайних своих пределов, нью-йоркские купцы обратились за помощью к Банку Соединённых Штатов. Ответ Биддла, этого столь же беззастенчивого, сколько и ловкого финансиста, так характерен и так хорошо обрисовывает его тонко рассчитанные планы, что мы должны привести его целиком. Вот этот ответ:
«Милостивые государи! Я получил ваше письмо, в котором вы обращаетесь к Банку Соединённых Штатов за его содействием для устранения теперешнего стеснённого положения торговых дел. Совет директоров поручил мне заняться приисканием наиболее действенных средств для достиженияэтой цели. Все предлагаемые вами планы будут немедленно подвергнуты самому тщательному рассмотрению. Затем, позволю себе изложить моё собственное, основанное на моих наблюдениях мнение о том, в чём следует искать причины настоящего кризиса. События, произошедшие в последнее время на Юге и в Европе, а также некоторые причины более давнего происхождения, парализовали кредит, что и отозвалось пагубно на всей нашей торговле как внутренней, так и внешней. Лучшим средством против этого зла представляется мне замещение частного кредита более прочно гарантированным и более известным кредитом Банка Соединённых Штатов, который должен заступить место частного кредита до тех пор, пока последний снова не восстановится. Я применю это спасительное средство к иностранным векселям, для чего взамен этих частных бумаг буду выдавать свидетельства банка, подлежащие уплате в Лондоне, Париже и Амстердаме. Свидетельства эти будут готовы к отправке с следующим же почтовым пароходом и дадут возможность стране исполнить свои обязательства перед заграничными купцами без всякого ущерба для себя простым предоставлением своих продуктов и своего наличного капитала в залог. Ту же меру советовал бы я применить и внутри страны. Таковы две меры, представляющиеся мне наиболее соответствующими обстоятельствам настоящего времени; они помогут стране выйти самым блистательным образом из затруднений, в которые она попала. Чтобы внушить доверие другим, мы должны прежде всего иметь доверие к самим себе. В прошлом мы пережили и превозмогли гораздо худшие затруднения. Да будет мне позволено выразить свою непоколебимую уверенность в том, что город наш не отступит для поддержания своей высокой, всесветной репутации перед некоторыми временными жертвами, которых требуют его кредит и его честь».
В то время, когда разразился кризис, сам Банк Соединённых Штатов находился далеко не в блистательном положении; поэтому ничто не могло быть так приятно директору этого учреждения, как приостановка платежей, объявленная другими банками, и ходатайство нью-йоркских купцов. В начале апреля 1837 года положение дел было следующее: нью-йоркские банки первые приостановили свои платежи, и в числе оснований, которыми они объясняли этот шаг, на первом плане стоял значительный спрос на звонкую монету для вывоза за границу. Затем, все прочие банки в стране тоже приостановили свои платежи, объявив, что возобновят их, как скоро нью-йоркские банки подадут им в этом отношении пример. Банк Соединённых Штатов тоже приостановил свои платежи вместе с другими, причём Биддл объявил, что банк продолжал бы платить, если бы его не подрезали другие нью-йоркские банки. Насколько это заявление было искренно, можно судить из того, что впоследствии, когда нью-йоркские банки опять возобновили свои платежи и выразили желание, чтобы и другие банки последовали их примеру, большинство этих последних отказалось, а Биддл энергичнее всех интриговал против возобновления платежей под тем предлогом, что надо прежде дождаться результата жатвы этого года.
Биддл, по-видимому, только дожидался приостановки платежей банками, чтобы выступить с своими грандиозными и эфемерными проектами, которыми он добивался ни больше ни меньше как возможности эксплуатировать общественный кредит Старого и Нового Света в свою пользу. Банк Соединённых Штатов, в сущности, давно уже несостоятельный, мог, как было замечено выше, выпутываться лишь с помощью самых обширных спекуляций, из которых одна покрывала другую, и с помощью беспримерных дотоле злоупотреблений векселями и бумажными деньгами. Приостановка платежей другими банками была как раз на руку Биддлу. Он приложил всё своё старание, чтобы запутать в паутину своих спекуляций как можно больше банков и купцов не только в Новом Свете, но и в главнейших торговых городах Европы. Этим он рассчитывал установить солидарность кредита, при которой все участники были бы заинтересованы в существовании Банка Соединённых Штатов и, в случае нужды, должны бы были оказать ему поддержку. И это отчасти ему удалось, так как ещё в 1840 году в баланс банка входили ценные бумаги отдельных штатов на сумму 53 000 000 долларов, от курса которых зависел благоприятный или неблагоприятный исход ликвидаций банка.
Главнейшим средством, на которое опирался директор Банка Соединённых Штатов, была монополизация хлопчато-бумажного рынка — спекуляция, которая по громадности размеров и по рискованности не имеет другой себе равной ни в предшествующих, ни в последующих периодах. Оказывая, с одной стороны, помощь нью-йоркским купцам своими векселями и почтовыми билетами, Банк Соединённых Штатов в то же время стремился упрочить свой кредит в Европе тем, что выступал в роли крупнейшего торговца хлопком в целом мире, в роли комиссионера по главнейшему продукту Америки.
Выше было уже говорено, что с наступлением кризиса цена на хлопок в Соединённых Штатах пала так низко, что продукт этот не давал плантаторам никакой или почти никакой выгоды. Тут вмешался в дело Банк Соединённых Штатов и предложил плантаторам значительные ссуды под их хлопок с тем условием, что последний будет отсылаться агентам банка в Ливерпуле и Гавре. Плантаторы, которые вследствие внезапной остановки в торговле находились в самом стеснённом положении, охотно согласились на предлагаемую сделку. Таким образом, Банк Соединённых Штатов стал отправлять громадные партии хлопка в вышеназванные европейские города и давал им там накопляться в огромные запасы.
Так как Америка производит почти всё количество сырого хлопка, выделываемого в Европе, и через это пользуется в некотором роде естественной монополией, то банку удалось не только удержать цены хлопка от дальнейшего падения, но и поднять их снова на значительную высоту и таким образом продать свои запасы с немалым барышом. Через это банк реализовал в Лондоне и Гавре значительные суммы наличных денег, которые дали ему возможность ещё более расширить круг своих операций. Он в таком обилии пускал свои векселя на лондонский денежный рынок, что в течение одного только 1837 года сумма векселей, выданных банком на Англию, превысила, как утверждают, 3 000 000 фунта стерлингов. Тем не менее векселя эти, благодаря высоте платимого по ним процента, — от пяти до шести процентов, — при низком состоянии дисконта в самой Англии (от 2,5 до 3 процентов), легко находили себе куда пристроиться. До сих пор всё шло хорошо, невзирая на то, что банк, пустившись в такие предприятия, превысил свои законные права и, употребляя сравнение, заимствованное из новейших времен, перещеголял даже французский Crédit mobilier. Таким образом, Банк Соединённых Штатов наживал большие барыши если и не в качестве торговца хлопком, то в качестве вексельного маклера (ибо Биддл платил плантаторам бумагою, изготовляемою в неистощимом изобилии печатными станками банка, между тем как сам он выручал за продажу хлопка в Европе чистые деньги). Это вызвало вскоре соперников банку в господах, спекулировавших на хлопок в штатах, где сосредоточивалось по преимуществу производство этого продукта; господа эти нашли, что они этот барыш могли бы положить и в свой собственный карман. Таким образом, в Миссури, Арканзасе, Алабаме и Луизиане возникло во второй половине 1837 года множество банков, которые единственной своей целью имели — снабжать плантаторов деньгами взаймы и затем отправлять хлопок и другие продукты за свой собственный счёт в Европу. Эти банки, основавшиеся с очень незначительным капиталом, выпускали бумажные деньги без меры и без надобности и вообще так дурно вели свои дела, что билеты их в 1838 году теряли от 25 до 30 процентов, и плантаторы под конец стали отказываться их принимать.
Банк Соединённых Штатов опасался, как бы заграничные капиталисты не задумали воспользоваться этим стеснённым положением плантаторских банков и не начали скупать хлопок на самих местах его производства, чем сделали бы такой подрыв деятельности Банка Соединённых Штатов, что он уже не в состоянии был бы сбывать с выгодою свои огромные запасы хлопка. Поэтому банк решил прийти на помощь к южным банкам и втянуть их в круг своих собственных операций, с тем чтобы повторить свои спекуляции и упрочить за собою монополию торговли хлопком навсегда. В сущности, Банк Соединённых Штатов просто перевёл дела этих банков на себя, потому что он скупил бо́льшую часть их акций посредством своих почтовых билетов, из которых часть была выпущена им с двухгодичным сроком уплаты по ним. Таким образом, банк пускал в торговое обращение до 100 000 000 долларов ежегодно, и утверждают, что в 1838 году он всадил в одни южные банки до 20 000 000 долларов по 7% и с рассрочкою уплаты капитальной суммы на три года, причём уплата эта долженствовала производиться из денег, вырученных с продажи хлопка. Дело дошло до такой точки, на которой удержать долее монополию за собою можно было только посредством нового расширения своих оборотов. Когда акции южных банков стояли на десять процентов ниже пари, Банк Соединённых Штатов скупал их целыми массами. Теперь, когда благодаря оказанной таким образом поддержке акции эти снова поднялись до номинальной цены, Банк Соединённых Штатов спустил их на лондонском рынке, который продолжал принимать даже и эти бумаги.
Чтобы объяснить необычайный кредит, которым пользовались в Европе Соединённые Штаты вообще и Банк Соединённых Штатов в особенности, необходимо упомянуть, что погашение союзных долгов из излишка доходов центрального правительства успело бросить ложный свет на кредит отдельных штатов, а также различных корпораций. Поэтому в течение нескольких лет уже на американские бумаги был большой спрос; европейский, в особенности английский, денежный рынок помещал в этих бумагах значительные капиталы, и так как в первые годы не случилось ничего такого, что могло бы поколебать это хорошее мнение, то это помещение капиталов в американские бумаги продолжалось и дошло до колоссальной цифры 150 000 000 долларов, которая в 1840 году возросла даже до 200 000 000 долларов, а в позднейшее время дошла до того, что утроилась. Некоторые из этих бумаг, бесспорно, имели весьма солидное обеспечение и заслуживали то доверие, которое им оказывалось, но зато весьма многие его совсем не заслуживали. Тем не менее в бумагах штата Пенсильвания было пристроено на 16 000 000 долларов европейского капитала, в бумагах Банка Соединённых Штатов — на 20 000 000 долларов, и, между прочим, в бумагах штата и банка Луизианы — на 21 000 000 долларов, причём названный банк выдавал билеты, часть которых подлежала оплате через годичный срок, а часть — через два года и даже три года.
Биддл дошёл даже до того, что составил план поддержать отдельные штаты кредитом союза, но этот план встретил непреодолимое препятствие к своему осуществлению, так как против него восстал самый влиятельный из политических деятелей юга, Кэлхун, объявивший, что несправедливо будет заставлять экономически здоровые и солидные штаты платиться за бумажные спекуляции других штатов.
Как бы то ни было, Банк Соединённых Штатов сумел очень ловко эксплуатировать тот кредит, которым, как выше было упомянуто, американские бумаги пользовались на европейском денежном рынке, и ему удалось посредством векселей, «почтовых билетов» и других бумаг, подлежавших оплате в Америке, стянуть к себе громадные суммы на лондонском денежном рынке. Как мы уже говорили выше, эти бумаги, дававшие от пяти до шести процентов, покупались тем с большею жадностью, что дисконт лондонских банков не превышал двух с половиной — трёх процентов. Но мало-помалу американские бумаги таки запрудили английский денежный рынок, и с марта 1838 года векселя Соединённых Штатов пошли там далеко не так бойко.
Между тем колоссальные спекуляции с хлопком, которые производил Биддл, платя в Америке бумажными деньгами и продавая в Лондоне на звонкую монету, не могли не обратить на себя с течением времени внимания торгового мира. Между американскими купцами стали раздаваться жалобы на ущерб, проистекавший от этого для их торговли, так как банк продолжал своё рискованное предприятие уже третий год. В то же время запас хлопка, делаемый банком, накоплялся всё более и более. С июня до начала июля запас этот возрос у ливерпульских агентов с 58 000 тюков до 90 000. На хлопчатобумажную спекуляцию Биддлом было затрачено не менее 15 000 000 долларов. Рынок был переполнен, и цены нельзя было более надеяться удержать.
В то время, когда поседевшие финансисты Англии тревожно покачивали головами на эти отчаянные спекуляции и предостерегали от их последствий, у американских плантаторов тоже постепенно раскрывались глаза. Что купцы были, так сказать, ограблены банком и высказывали своё недовольство, об этом мы уже упоминали; но эта так называемая поддержка, оказываемая Банком Соединённых Штатов торговле хлопком, не шла впрок и плантаторам, так как искусственно поднятые цены не могли долгое время продержаться, а производители хлопка могли между тем сбывать бумаги, полученные ими от южных банков, которые орудовали заодно с Биддлом не иначе, как с потерею 15—25 процентов, теряя таким образом снова выгоду от хороших цен на хлопок.
Кризис надвигался всё ближе. Сбор хлопка оказался в этом году на 400 000 тюков, то есть на одну пятую ниже ожидавшейся цифры. Полагали, что это поднимет ещё выше цены хлопка в Европе, но ожидание это не сбылось. Дело в том, что не только оставался значительный запас хлопка от предшествующих годов, но и тут повторился факт, произошедший в 1825 году: высокие цены вызвали появление хлопка на рынке со всех концов земли и в то же время побудили фабрикантов ограничить потребление этого продукта. Не обращая внимания на это, Банк Соединённых Штатов продолжал посылать тюки за тюками в Гавр и Ливерпуль. Все предостережения, приходившие из Англии и Франции, были напрасны. Так как продажи запасов, произведённые в Гавре в феврале и в марте 1839 года, дали убыток, то агенты банка стали удерживать хлопок в своих складах, давая запасам нарастать таким образом ещё больше. Как скоро Биддл узнал, что в торговле хлопком наступил застой, он тотчас же принял меры, чтобы предупредить угрожавшее затруднение новым расширением своих предприятий. Не знаешь, удивляться ли смелости этого человека или же смеяться над ним. С одной стороны, он выступил с проектом основания нового банка в Нью-Йорке (как известно, местопребыванием Банка Соединённых Штатов была Филадельфия) с основным капиталом не менее как в 50 000 000 долларов. С другой стороны, он выпустил несметное количество новых долгосрочных «почтовых билетов», на которые он накупил значительное количество американских бумаг, как то: акций железных дорог, каналов и всевозможных торговых предприятий; эти бумаги он стал спускать на лондонском денежном рынке. Это продолжалось до тех пор, пока почтовые билеты не пали в Америке до 18% дисконта и пока кредит американских векселей и бумаг в Лондоне и на других денежных рынках Европы не пал до того, что их совсем перестали там принимать. Но мы в своём изложении не дошли ещё до этого момента.
По 1 июля дом Готтингера в Париже, так же как и другие агенты банка Соединённых Штатов, успели очень мало продать хлопка по выгодным ценам. После того как опытные люди признали попытку монополизировать торговлю хлопком за дутую аферу, дом Готтингера, который, вероятно, имел основания опасаться продления этой колоссальной спекуляции на 1840 год, объявил, что не желает более брать на себя это комиссионерство, которое поглощает слишком большие капиталы. В это самое время в Париже были получены новые вексели Банка Соединённых Штатов на значительную сумму без извещения об отправке соответствующего количества денег для покрытия векселей. Дом Готтингера опротестовал эти вексели, а по его примеру и дом Гопе в Амстердаме порвал свои связи с Банком Соединённых Штатов. Лондонский агент банка, господин Джаудон, нашёлся вынужденным просить помощи у Английского банка, который оказал ему её крайне неохотно, не иначе, как под поручительством лондонских фирм, и потребовав в обеспечение соответствующее количество американских бумаг; правда, эти последние, как говорят, были самого плохого качества и состояли из наиболее ненадёжных банковых и железнодорожных акций. Вексели, опротестованные домом Готтингера, хотя и были впоследствии приняты Ротшильдом, но, так как в то время ничего не было известно об условиях этой последней сделки[5], то недоверие, возбуждённое протестом, только усилилось, и Банк Соединённых Штатов быстрыми шагами стал близиться к кризису, в котором должна была решиться участь и европейских капиталов, помещённых на сумму свыше 15 000 000 долларов в бумагах отдельных штатов, банковых и железнодорожных предприятий, — кризису, о котором американские газеты с своим обычным цинизмом говорили, как о полезном приёме слабительного.
Рискованные операции Банка Соединённых Штатов и тонкие манёвры его лондонской агентуры, вверенной Джаудону, давно уже возбуждали недоверие финансистов и ропот английской прессы; те и другие предостерегали легковерную публику, чтобы она не давала выманивать у себя из кармана свои полновесные гинеи посредством Биддлевых клочков бумаги. В особенности «Times» обращала внимание на то, что о надёжности Банка Соединённых Штатов нельзя отнюдь судить, пока он не возобновил своих платежей звонкою монетою. Против этого нападения и других подобных ему Биддл старался защититься целым роем наёмных перьев, которые, когда мыльный пузырь грозил уже лопнуть, сумели проложить себе всюду дорогу и даже в 1839 году втёрлись в «Аугсбургскую газету». Эти наёмные приверженцы доказывали, что те 150 000 тюков хлопка, которые были отправлены им в Европу, не были приобретены им куплею в свою собственность, а были лишь взяты для продажи на комиссию. Конечно, допускали далее сторонники, Биддлем были выданы под этот хлопок ссуды, но, как всякий разумный купец, он выдавал не более двух третей стоимости продукта, взятой по самой низкой оценке. Эти ссуды были выданы бумажными деньгами, уплата по которым звонкой монетой могла быть требуема не ранее августа 1839 года и билетами южных банков, поступивших всецело под контроль Банка Соединённых Штатов, благодаря новой концессии, выданной указанному банку штатом Пенсильвания и уполномочивавшей его скупать билеты других банков. Эти билеты теряли от 20 до 50 процентов в сравнении с билетами северных банков, в том числе и Банка Соединённых Штатов, и последний извлекал из этого обстоятельства, по словам защитника, громадные выгоды. Далее защитники указывали на удобство почтовых билетов, выпущенных банком, с тем что уплата по ним будет производиться не ранее годового срока, чем указанный банк гарантировал себя от слишком большого одновременного наплыва предъявителей при возобновлении платежей звонкою монетою. Наконец, во всяком случае, аргументировалось далее, господин Николай Биддл успел реализовать через покупку хлопка на бумажные деньги и через продажу его на звонкую монету, от пяти до шести миллионов долларов, которые и имел в то время в своём распоряжении в Лондоне.
Но между тем как кредит Банка Соединённых Штатов поддерживался таким образом на счёт нравственности, опротестование его векселей в Париже таки произвело сильное впечатление в Англии и страшно отозвалось в Америке, где кризис, не допущенный в 1837 году вмешательством Банка Соединённых Штатов до ликвидации, разразился с удвоенною силою и наконец повлёк за собою полнейшее преобразование тамошней системы банков.
В это время английский денежный рынок находился тоже в очень стеснённом положении; по заявлению палаты депутатов, число банкротств за этот год значительно превысило цифру предшествующих годов: с 11 июня 1838 года по 11 июня 1839 года число банкротств в Лондоне простиралось до 306, в провинциях — до 781, а в общей сложности — до 1087. Из этого числа 82 банкротства пали на Манчестер, 54 — на Бирмингем, 44 — на Ливерпуль и 33 — на Лидс. Лондонская биржа в это время была запружена американскими бумагами, которые, понятным образом, при всех этих условиях не шли с рук. То, что уже раз произошло в 1837 году, но было устранено вмешательством Банка Соединённых Штатов, повторилось и теперь. Настал кризис американских займов в Европе, но кризис усиленный всеми прямыми или косвенными займами, заключёнными Америкой в Европе и достигшими за последние три года приблизительной суммы в 75 000 000 долларов. Так же, как и в Лондоне, вскоре и в самой Америке сделалось невозможно сбыть с рук акции и облигации иначе, как с огромными потерями, или же они и вовсе перестали находить покупщиков; настал такой застой в торговле, что наличных денег нельзя было иначе достать, как за 20% и за 30% в год, а дисконт наиболее надёжных векселей возрос до 15%—18% процентов.
Недоверие, возбуждённое американскими бумагами, ещё усиливалось тем легкомыслием, с которым не только банки, но и отдельные штаты заключили подобные займы. Правда, большинство этих займов предназначались для сооружения новых железных дорог и каналов, но до сих пор проценты по ним покрывались исключительно новыми займами, и кредит так был истощён, что богатая Пенсильвания была не в состоянии собрать сумму в один 1 150 000 долларов, и что президент Бьюкенен в июле 1839 года писал: «Наш долг ежегодно возрастает, так как мы вынуждены каждый год занимать деньги, чтобы уплачивать проценты по прежним займам. Наши общественные предприятия, на которые мы рассчитываем для покрытия этих процентов, правда, очень выгодны для штата, но до сих пор доходы с них почти всецело поглощаются расходами на поддержание самых предприятий». О погашении долга нечего было и думать, и если дела так обстояли в Пенсильвании, богатейшем изо всех штатов, то можно себе представить, что было в остальных штатах. При этом стоит упомянуть наивное признание «Чарльстонского Меркурия»: «Мы полагаем, что ни один из штатов, сделавших займы, не попытался ещё начать по ним уплату. Мы не думаем, чтобы хоть один штат решился декретировать прямые налоги для сооружения каналов, шоссейных и железных дорог». В Нью-Йорке и Филадельфии народ высказывался даже на митингах против займов и не раз заявлял, что ни признавать эти займы, ни платить по ним проценты не намерен. В законодательных собраниях штатов Нью-Йорка и Пенсильвании тоже раздавались голоса, высказывавшиеся в том же смысле; расточительность, в которую займы вовлекли правительство отдельных штатов, возбуждала всеобщее неудовольствие.
Между английскими капиталистами господствовал панический страх; убытки простирались до нескольких миллионов, и многие опасались, что с американскими займами повторится та же история, как и с испанскими и южно-американскими займами двадцатых годов.
Между тем Банк Соединённых Штатов делал отчаянные усилия, чтобы удовлетворить лежавшим на нём обязательствам; но прежний союзник банка, американская система бумажных денег, сделался теперь злейшим его врагом. Так как в Англии банку отказывали в деньгах, то пришлось искать их в Америке. Банк завалил американский денежный рынок такою массою почтовых билетов, которые он спускал с месячным дисконтом в 1%—1,5%, лишь бы сколотить посредством их требовавшееся количество звонкой монеты, — что дисконт в обыкновенной торговле возрос до 25%, и даже правительства отдельных штатов не могли добыть денег, так как они не соглашались платить такие чудовищные проценты. В то же время теперь, когда кризис разразился, беспощадность, с которою банки стали теснить торговую публику, равнялась той предупредительности, которою они прежде поощряли её заключить самые опрометчивые займы. Банк Соединённых Штатов для поддержания своего кредита уплатил по своим почтовым билетам, срок которых истёк, но всё же он старался оттянуть эту плату насколько возможно и с этою целью одно время принимал почтовые билеты только в Филадельфии; вместо того чтобы выдавать по ним деньги, как то было прежде обещано, в то же время он напрягал все свои усилия, чтобы удержать другие банки от возобновления платежей звонкою монетой.
Между тем борьба между банковой партией и её противниками, во главе которых стоял президент Ван Бюрен, продолжалась своим чередом. Противники банков объявили, что выпуск на 4 000 000 долларов билетов бывшего Банка Соединённых Штатов новым учреждением, получившим концессию от штата Пенсильвания, есть не что иное как обман, так как союз являлся ответственным за эти билеты бывшего национального банка, и потому билеты эти, с той минуты как кончилась концессия старого банка, не могли быть более пускаемы в обращение. Вследствие этого сенат особым законом запретил на будущее время выпуск этих «воскресших билетов», как их называли, и за нарушение этого закона назначил наказание. Правительство Соединённых Штатов имело на банках со времени остановки платежей звонкою монетою значительные долги, на одном Биддле оно имело до 6 000 000 долларов. Эти суммы вместе с теми таможенными пошлинами, следовавшими с купцов, составляли до 40 000 000 долларов. Что касается пошлин, то их в то время нельзя было требовать, так как они были уплачены негодными бумажными деньгами. Между тем правительство нуждалось в деньгах и потому потребовало от конгресса разрешения на выпуск свидетельств казначейства на сумму 10 000 000 долларов. Банковой партии хотелось довести правительство до банкротства, чтобы вынудить его обратиться к помощи банков, и влияние этой партии было так велико, что ей удалось оттянуть требуемое разрешение конгресса на многие недели. В конце концов, однако, правительство таки настояло на своём. Другое поражение понесла партия банков в новом нападении, произведённом ею на правительство и состоявшем в том, что она пыталась добиться отмены Specie-Circular с целью принудить само правительство обратиться к системе бумажных денег. Закон прошёл. В силу его секретарь казначейства не должен был делать впредь никакого различия между бумажными и металлическими деньгами при приёме платежей в различных отраслях государственного дохода. Партия банков ликовала. Биддл не преминул тотчас же воспользоваться положением в свою пользу. Он объявил, что намеревается вскоре возобновить платежи звонкой монетой, добился таким образом повышения в курсе акций банка и затем спустил эти акции на рынок, чтобы тотчас же положить эсконтировать прибыль с них. Само собою разумеется, обещания своего Биддл и не думал исполнить: он знал очень хорошо, что закон есть мёртвая буква; так как отменённый им Specie-Circular уже долгое время совсем не соблюдался по той причине, что вследствие приостановки платежей банками все покупки государственных земель производились посредством свидетельств государственного казначейства, стоявших al pari. Радость банковой партии была вскоре нарушена вторым циркуляром казначейства, который подтверждал всем правительственным приёмщикам, чтобы они отнюдь не принимали банковые билеты достоинством ниже одного доллара, вовсе не принимали билеты таких банков, которые выпускают билеты достоинством ниже пяти долларов, не принимали таких ассигнаций, которые на местах своего выпуска не оплачиваются немедленно по предъявлении звонкою монетой, наконец, не принимали таких свидетельств, которые не обмениваются повсеместно на чистые деньги. Банковой партии хотя и удалось добиться смягчения этого запрета в том, что касалось билетов банков, выпускавших бумажные деньги достоинством ниже двадцати долларов, но эта мера не могла уже более удержать партию от грозившего ей падения.
Наконец после восьмилетней борьбы, полное отделение государственных финансов от банков, отделение, давно уже решённое в законодательном порядке, было проведено и фактически. Мы уже упоминали выше, что в 1836 году был издан закон, в силу которого союзное правительство по истечении концессии Банка Соединённых Штатов могло доверять союзные капиталы лишь таким банкам, которые во всякое время готовы были оплачивать свои билеты звонкою монетою. В силу этого закона, после того как в 1837 году все банки приостановили платежи звонкою монетою, правительство обязано было позаботиться о помещении своих денег иным способом и поручило чиновникам казначейства и почтового ведомства приискать к тому средства. Но на этом дело и остановилось, потому что правительство в продолжение двух сессий конгресса не могло прийти ни к какому соглашению относительно способов осуществить отделение финансового управления от банков. Наконец, в 1840 году президенту Ван Бюрену удалось провести в конгрессе так называемый Subtreasury Bill и порвать таким образом окончательно цепь, связывавшую правительство с банками. С тех пор хранение государственных денег и управление ими поручается правительственным чиновникам.
Между тем кризис в Америке производил страшные опустошения; сотни торговых домов пали, и так как при этом становилось всё более и более очевидно, что главная вина за это положение дел падает на банки, которые ещё более затягивали его приостановкою своих платежей, то конгресс решился наконец поставить банкам на выбор: или возобновить свои платежи звонкою монетою в трёхмесячный срок, или ликвидировать свои дела. Вследствие этого решения штат Пенсильвания, с своей стороны, назначил срок, в который должны были возобновить свои платежи все пенсильванские банки и, главным образом, Банк Соединённых Штатов, к которому ещё перед этим правительство напрасно обращалось с приглашением представить гласный отчёт о положении своих дел. Сроком для возобновления платежей было назначено 15 января 1841 года.
Правительство, очевидно, решилось или согнуть банки, или сломать их и выйти наконец хоть посредством ликвидации из неизвестности, которая только ухудшала финансовое бедствие.
Упомянутое решение не преминуло произвести чрезвычайно сильное впечатление. Акции Банка Соединённых Штатов, который в 1839 году не дал никаких дивидендов и для первого семестра 1841 года сулил тот же утешительный результат, пали, к ужасу европейских своих 1500 акционеров, до 61. Все были убеждены, что Банку Соединённых Штатов ничего более не остаётся, как ликвидировать свои дела, и что при этом едва ли очистится и 50%. Событие это действительно наступило в 1841 году и, таким образом, кончился этот период грандиозных банковых плутен в Америке.
Не более, как за два года до этого события одна нью-йоркская газета высказывала следующее суждение о директоре банка, Биддле: «Та же самая страница истории, на которую занесено безумие Джексона в ожесточённой борьбе против государственного банка и против денежной системы страны, впоследствии передаст потомству имя Николая Биддля как имя одного из искуснейших финансистов и бескорыстнейших патриотов девятнадцатого столетия». Теперь же нью-йоркская «Herald» помещала на своих столбцах извещение о смерти Банка Соединённых Штатов в следующих выражениях: «В прошлую среду скончался на тридцатом году от роду Банк Соединённых Штатов. Уже несколько лет перед этим он чувствовал постепенно возрастающий упадок сил, и знаменитый доктор Джексон советовал ему удалиться на покой. Но больной был очень неугомонного темперамента и, кроме того, доктор Биддл имел большое влияние на него, а потому он послушался советов, предписывавших ему усиленный моцион; через это он повредил себе в особенности тем, что попробовал поднять слишком тяжёлый тюк хлопка, что вызвало чрезмерное усиление в кровообращении и выделение пота. Слабительные (draughts, — что по-английски одновременно значит трассированный вексель) были даны ему в приёмах, быстро следовавших один за другим, но увы!, подобно противоядиям, долженствующим поддержать гаснущую искру жизни, приёмы эти подействовали слишком сильно на ослабевший организм, и больной окончил своё существование без особенных предсмертных мучений. Потеря его будет многими горько оплакиваема, в особенности же некоторыми бедными газетными писаками, которым покойный щедрою рукою расточал свои благодеяния. Мир праху его!»
Мы заключим наше изложение, приведя слова Бьюкенена, воззрения которого, как известно, отличались сильно южанским колоритом. «Если бы Банк Соединённых Штатов, после того как он перестал быть государственным учреждением и получил новую концессию от штата Пенсильвания, ограничился своим банковым делом, употребил средства на регулирование вексельного курса внутри страны и, главное, если бы он положил начало возобновлению платежей звонкою монетою, то была бы возможность новому национальному банку возродиться, наподобие феникса, из пепла старого банка. Опасность эта, по всей видимости, теперь миновала. Банк явно сопротивлялся конгрессу, многократно нарушал законы страны и не раз вмешивался в политику партий. Всё это указало народу опасность допускать существование учреждений, пользующихся такими громадными привилегиями. Господин Биддл сам завершил дело, которое было только начато генералом Джексоном».
После этого великого всеобщего банкротства конгресс и законодательные собрания отдельных штатов занялись преобразованием банкового законодательства. Они имели перед глазами следующий грозно поучительный ряд цифр о размерах, в которых проявлялись американские кризисы по порядку своей последовательности; в 1814 году 90 банков прекратили свои платежи; в 1830 году — 165 банков, в 1837 году — 618 банков и в 1839 году — 959 банков, не считая два банковых отделения. Законодательство озаботилось повсюду ограничить выпуск билетов более тесными пределами и обставить его более строгими гарантиями. Так как нью-йоркские банки сделались образцом для большинства других банков, то мы и приведём здесь главнейшие черты их нового устройства.
Банковое законодательство штата Нью-Йорк состоит из двадцати восьми статей, представляющих отчасти самостоятельные законы, частью же постановления поясняющего свойства. В силу конституции штата Нью-Йорк, пересмотренной в 1846 году, акционерным обществам не выдаётся никаких особых концессий, но они могут образовываться сами, без всякого правительственного разрешения под условием только, чтобы соблюдали установленные законом правила. К этому постановлению нельзя отнестись иначе, как одобрительно, так как система концессий даёт повод ко многим злоупотреблениям; при этой системе нередко получение концессии для нового общества обусловливается не столько прочностью и полезностью предприятия, сколько личными связями и ловкостью предпринимателей.
Другое столь же полезное постановление нью-йоркского законодательства состоит в том, что законодательное собрание штата не имеет также права выдавать особые концессии на образование простых или акционерных банков и что все общества и корпорации этого рода могут образовываться лишь по общему типу, установленному для них законодательством. Далее, законодательное собрание не имеет права издавать никакого постановления, которым санкционировалась бы приостановка платежей звонкою монетою частными лицами или обществами, выпускающими билеты какого бы то ни было сорта. Исполнение обществом принятых им на себя обязательств гарантируется личною ответственностью его участников и другими мерами, указанными законодательством. Акционеры каждого общества, и в особенности каждого акционерного общества, образующегося с банковыми целями, выпускающего банковые билеты или какие бы то ни было кредитные бумаги, пускаемые им в обращение, лично ответственны за все долги и обязательства общества в размере своего взноса или пая. Законодательство обязано следить за тем, чтобы все свидетельства или билеты, выдаваемые банком или пускаемые им в обращение как деньги, заносились в официальные списки, и должно требовать, чтобы в обеспечение этих бумаг представляема была звонкою монетою сумма, гарантирующая вполне уплату по ним. В случае несостоятельности банка или банкового общества, владельцы билетов имеют преимущество перед всеми остальными кредиторами.
В дополнение к этим общим постановлениям конституции было издано двадцать семь различных поясняющих постановлений, из которых мы упомянем лишь наиболее существенные. Одним из этих постановлений учреждался контролёр, который от лица штата заботился об изготовлении банковых билетов различного достоинства, какие могли понадобиться банкам. Эти билеты, при изготовлении которых предписывалось соблюдать особые меры предосторожности в предупреждение подделок, снабжались подписью, нумеровались и заносились в особые книги, которые контролёр должен был иметь для этого в своей конторе.
Когда какое-нибудь частное лицо или общество желают выпустить бумажные деньги, они должны запастись требующимися для них билетами у контролёра, причём обязываются оставить ему в обеспечение на ту же сумму облигации штата Нью-Йорк или из бумаг других штатов такие, которые будут принимаемы контролёром. Но при этом сумма оставляемых бумаг должна быть такая, чтобы проценты с неё покрывали 5% с суммы полученных билетов. В обеспечение за банковые билеты принимаются также и облигации, обеспеченные недвижимою собственностью, но оцениваются лишь в половину их номинальной стоимости. Кроме того, гарантии этого последнего рода должны давать 6%. Билеты, гарантированные бумагами штата, носят на лицевой стороне штемпель с надписью: «Secured by the pledge of public stocks» (обеспечены залогом общественных фондов). Билеты, обеспеченные ценностями второй категории, отмечаются штемпелем с надписью: «Обеспечено общественными фондами и недвижимой собственностью». В последнюю категорию залогов принимались и земли, принадлежащие данной компании. Учреждения, выпускающие билеты, могут пускать эти билеты в обращение наравне с деньгами, но при этом они обязаны обменивать их по востребованию в обычное деловое время дня, между десятью часами утра и тремя пополудни, на установленную законом монету Соединённых Штатов. Если они уклоняются от такого обмена или отказывают в нём, то каждый владелец билета имеет право протестовать его в таком случае у нотариуса. Вслед за этим контролёр, в бюро которого препровождается такой протест и который обязан его принять, обращается к банку, выпустившему билет, с требованием об уплате по нему, и если это требование в течение десяти дней не было исполнено, то контролёр (за исключением тех случаев, когда в оправдание неуплаты по билету будет представлено законное основание) объявляет в правительственной газете, что все таковые билеты имеют быть оплачены из фондов, положенных в его бюро для их обеспечения. Каждое общество, внёсшее таким образом в бюро государственного контролёра обеспечение выпускаемых им билетов, пользуется правом производить банковые операции, дисконтируя векселя, билеты и другие долговые обязательства, принимая вклады, продавая и покупая золото, серебро, иностранные монеты и трассированные вексели, выдавая деньги в ссуду под обеспечение недвижимого имущества или под личный кредит и вообще производя все обороты, свойственные банковому делу. Таким обществам предоставляется, по предварительном изменении соответствующих статей своего устава, увеличивать свой акционерный капитал. Акционеры таких обществ лично не ответственны ни за какие долги или обязательства обществ, за исключением тех случаев, когда таковая ответственность выговорена специально в подписанных ими статутах. Ни одно такое общество не может приобретать поземельной собственности, а в тех случаях, когда это оказывается необходимым, покупка производится на имя председателя или другого должностного лица, специально назначенного с этою целью уставом. Каждое общество обязано в первый понедельник месяцев: января и июня, — представлять государственному контролёру полугодовой отчёт в своей деятельности с подробным обозначением актива и пассива. Президент и кассир каждого общества должны постоянно иметь тщательно составленный список всех акционеров. Никакое общество не имеет права свыше двадцати дней иметь в своём официальном помещении звонкою монетою менее 12,5% всего своего обращающегося капитала векселей и билетов. Все банки, имеющие свыше 200 000 долларов основного капитала, имеют право выпускать на ту же сумму банковых билетов, но отнюдь не свыше её. Банки не имеют права брать свыше 7% на выдаваемые ими деньги и 0,25% комиссионных; кроме полугодовых отчётов контролёру, они обязаны представлять ежегодный отчёт законодательному собранию.
Хотя и при этой организации было возможно, что, вследствие какого-нибудь политического или торгового кризиса, курс правительственных бумаг падёт так низко, что билеты в случае их опротестования не будут вполне покрыты этим обеспечением, но всё же выпуск билетов вдвинут этими законами в такие рамки, что прежние злоупотребления бумажными деньгами сделались невозможны.
Но создали ли эти разумные ограничения достаточную гарантию против злоупотреблений в остальных отношениях, не была ли вызвана, напротив, другая, не менее великая опасность через слишком неосмотрительное хозяйничанье доверяемыми вкладами, через пускание их в оборот за слишком высокие проценты и через слишком щедрое выдавание ссуд — это мы увидим при описании одного последующего эпизода.
О банкротствах, произошедших вследствие кризиса в промежуток времени между 1837—1841 годами, имеются довольно подробные и достоверные сведения. На основании закона о банкротствах, изданного 3 марта 1841 года, в короткий промежуток времени, прошедший между изданием этого закона и его отменою вследствие значительных его недостатков 3 марта 1843 года — до 33 739 банкротств было подчинено конкурсным управлениям, и общая сумма долгов, окончательно через это похеренных, простиралась до 440 934 615 долларов.
Примечания[править]
- ↑ Трудно понять, что хочет сказать автор этим «не только купцам и фабрикантам, но и сельским хозяевам и ремесленникам». По смыслу фразы выходит, как будто кредит, который ограничился бы только купцами и фабрикантами, представлял бы более гарантий прочности, чем тот, который обеспечивался земледельческою производительностью сельских хозяев и трудом ремесленников. Но вся книга автора блистательно доказывает, насколько спекуляции торговых людей и фабрикантов могут сами по себе считаться делом более солидным, чем спекуляции всяких других искателей лёгкой, быстрой и нетрудовой наживы. Тут дело в самом духе своекорыстия и наживы; пока этот дух царит с своим неизменным девизом après moi le déluge и пока он, проникая собою все отправления производительной деятельности человечества, вытесняет из них всякие соображения нравственности и более возвышенные стимулы деятельности, решительно безразлично, из каких специальных своекорыстий будут слагаться конечные результаты его деятельности. Спекулянт-фермер или ремесленник не лучше и не хуже спекулянта-фабриканта или купца. Примечание переводчика.
- ↑ То, что Джексон называет правильным соотношением между ценами на труд и продуктами труда, есть, в сущности, не что иное, как такой уровень заработной платы, который позволяет рабочему удовлетворять в обрез те жизненные потребности, без которых и само продолжение жизни, а, следовательно, и трудовых её отправлений, невозможно. Этому неизменно действующему закону очень часто противополагают тот факт, что понятие о том, что необходимо для удовлетворения первых жизненных потребностей, а с ним вместе и уровень заработной платы в различных странах, весьма различны. Употребляя сравнение, которое не без иронии приводит известный французский экономист, Курсель Сенёль, индеец довольствуется такою заработною платою, которая обеспечивает ему две-три пригоршни риса для его дневного пропитания, немцу нужно, кроме картофеля, ещё пиво, англичанину, в придачу к пиву, нужен ещё бифштекс, а американцу в придачу к бифштексу нужны ещё ковры. Но тот же учёный экономист мог вычитать у того же Милля, политическую экономию которого он когда-то перевёл, что сравнением этим он ровно ничего не доказал против вышеупомянутого закона. Действительно, уровень потребностей, которые привычка сделала необходимыми в рабочей среде той или другой страны, изменяется на различных ступенях культурного развития; но каков бы ни был этот уровень, невозможность удовлетворять этим потребностям неизбежно парализует самый источник рабочей силы, отзываясь болезнями и увеличением смертности в среде рабочего сословия. Этот-то уровень потребностей, успевших сделаться необходимыми, и является единственным регулятором, противодействующим закону спроса и предложения; лишь благодаря ему невозможно продолжительное понижение заработной платы ниже устанавливаемого им минимума и роковое действие конкуренции наталкивается на свой естественный предел. Поэтому понятно то энергическое противодействие, которое встречают попытки, вроде ввоза китайских кули в Америку. Наивно-благодушные люди никак не могут понять, откуда берётся предубеждение большинства американского населения против этих покладистых и выносливых желтолицых конкурентов, которые готовы исполнять самые тяжёлые работы и при этом довольствоваться лишь четвертью заработка, какой потребовал бы природный американец. Но на все прекрасные политико-экономические истины о законности конкуренции и о пользе, имеющей произойти для общей производительности страны от нарастания такой дешёвой и покладистой рабочей силы, большинство американского населения отвечает одно: мы не хотим, чтобы жаркое из крыс вытеснило ростбиф. И в этом ответе сказывается гораздо более здравое понимание экономических законов, чем во всех благодушно-наивных разглагольствованиях присяжных экономистов известного пошиба. Действительно, жаркое из крыс самый опасный конкурент для ростбифа: стоит запрудить рынок труда людьми, способными довольствоваться жарким из крыс, и американец, который жить не может без ростбифа, становится изъят от действия охранительного закона, мешавшего падению заработной платы ниже минимума, необходимого для удовлетворения его первых жизненных потребностей. Регулятором цен на труд становится низший уровень потребностей, и тем, культурные привычки которых не дозволят им спуститься до этого низшего уровня, ничего более не остаётся, как болеть и вымирать, так же, как болели бы и вымирали самые выносливые кули, если бы их лишить и жаркого из крыс. По счастью, опасность такого исхода устраняется энергией, стойкостью, умелостью и другими качествами, которые развиваются на более высоком уровне.
- ↑ Один только штат Нью-Йорк в 1836 году выдал концессий на шестьдесят новых железнодорожных компаний, требовавших в общей сложности капитал в 43,5 миллиона долларов.
- ↑ Почтовыми они назывались потому, что могли быть посылаемы для оплаты, когда наставал срок, — по почте. Примечание переводчика.
- ↑ Впоследствии сделалось известно, что дом Ротшильда принял векселя лишь после того, как представленное ему господином Джауном обеспечение в 400 000 фунтов стерлингов было признано достаточно гарантирующим уплату по векселям. Обеспечение это состояло из правительственных бумаг различных штатов Америки, из акций железных дорог, банков и каналов.