Лишь только весна снова наступаетъ въ умѣренномъ поясѣ, цѣлыя миріады птицъ, разсѣянныхъ по теплымъ странамъ юга, собираются въ безчисленныя стаи и, полныя радостной энергіи, спѣшатъ на Сѣверъ—выводить потомство. Каждая изгородь, каждая роща, каждая скала на берегахъ океана, каждое озеро или прудъ, которыми усѣяны Сѣверная Америка, Сѣверная Европа и Северная Азія, могли-бы разсказать намъ въ эту пору года о томъ, что представляетъ собою взаимная помощь въ жизни птицъ; какую силу, какую энергію и сколько защиты она даетъ каждому живому существу, какъ бы слабо и беззащитно оно ни было само по себѣ.
Возьмите, напримѣръ, одно изъ безчисленныхъ озеръ русскихъ или Сибирскихъ степей, раннею весною. Берега его населены миріадами водяныхъ птицъ, принадлежащихъ, по меньшей мѣрѣ, къ двадцати различнымъ видамъ, живущимъ въ полномъ согласіи и постоянно защищающимъ другъ друга. Вотъ какъ Сѣверцовъ описываетъ одно изъ такихъ озеръ:
„Затемнѣло озеро между желто-рыжими песками и темно-зелеными талами и камышами… Оно кипитъ птицами. Голова кружится отъ этого вихря… Воздухъ наполненъ рыбниками (Larus rudibundus и Sterna hirundo), потрясаясь ихъ звонкимъ крикомъ. Тысячи куликовъ снуютъ и посвистываютъ по берегу… далѣе, почти на каждой волнѣ колышется, крякаетъ утка. Высоко тянутъ стада казарокъ; ниже то и дѣло налетаютъ на озеро подорлики (Aquila clanga) и болотные луни, немедленно преслѣдуемые крикливой стаей рыбниковъ… У меня глаза разбѣжались“[1].
Вездѣ жизнь бьетъ ключомъ. Но вотъ и хищники—„наиболѣе сильные и ловкіе,“ какъ говоритъ Гексли, „и идеально приспособленные для нападенія“, какъ говоритъ Сѣверцовъ. И вы слышите ихъ голодные, жадные, озлобленные крики, когда они, въ продолженіе цѣлыхъ часовъ, выжидаютъ удобнаго случая, чтобы выхватить изъ этой массы живыхъ существъ хотя бы одну беззащитную особь. Но лишь только они приближаются, какъ объ ихъ появленіи возвѣщаютъ дюжины добровольныхъ часовыхъ, и сейчасъ же сотни чаекъ и морскихъ ласточекъ начинаютъ гонять хищника. Обезумѣвъ отъ голода, онъ наконецъ отбрасываетъ обычныя предосторожности: онъ внезапно бросается на живую массу птицъ; но, атакованный со всѣхъ сторонъ, онъ снова бываетъ вынужденъ отступить. Въ порывѣ голоднаго отчаянія онъ набрасывается на дикихъ утокъ; но смышленыя общительныя птицы быстро собираются въ стаю и улетаютъ, если хищникъ оказался рыбнымъ орломъ; если это соколъ, онѣ ныряютъ въ озеро; если же это коршунъ,—онѣ поднимаютъ облака водяной пыли и приводятъ хищника въ полное замѣшательство[2]. И въ то время, какъ жизнь по-прежнему кишмя-кишитъ на озерѣ, хищникъ улетаетъ съ гнѣвными криками и ищетъ падали или какой-нибудь молоденькой птички или полевой мышки, которыя еще не привыкли повиноваться во-время предостереженіямъ товарищей. Въ присутствіи всей этой, потоками льющейся, жизни, идеально-вооруженному хищнику приходится довольствоваться одними отбросами жизни.
Еще далѣе къ сѣверу, въ Арктическихъ архипелагахъ „вы можете плыть цѣлыя мили вдоль берега, и вы видите, что всѣ выступы, всѣ скалы и уголки горныхъ склоновъ, на двѣсти, а не то и на пятьсотъ футовъ надъ моремъ, буквально покрыты морскими птицами, бѣлыя грудки которыхъ выдѣляются на фонѣ темныхъ скалъ, такъ что скалы кажутся какъ будто обрызганы мѣломъ. Воздухъ, вблизи и вдали, переполненъ птицами“.[3].
Каждая изъ такихъ „птичьихъ горъ“ представляетъ живой примѣръ взаимной помощи, а также безконечнаго разнообразія характеровъ, личныхъ и видовыхъ, являющихся результатомъ общественной жизни. Такъ, напримѣръ, устричникъ[4] извѣстенъ своей готовностью нападать на любую хищную птицу. Болотный куличокъ[5] славится своей бдительностью и умѣньемъ—дѣлаться вожакомъ болѣе мирныхъ птицъ. Близкій предыдущей „переводчикъ“[6], когда онъ окруженъ товарищами, принадлежащими къ болѣе крупнымъ видамъ, предоставляетъ имъ заботиться объ охранѣ всѣхъ, и даже становится довольно боязливою птицею; но когда ему приходится быть окруженнымъ мелкими пташками, онъ принимаетъ на себя, въ интересахъ сообщества, обязанность часового, и заставляетъ себя слушаться, говоритъ Брэмъ. Здѣсь вы можете наблюдать властолюбивыхъ лебедей; и на ряду съ ними—чрезвычайно общительныхъ, даже нѣжныхъ чаекъ киттиваке[7], между которыми, какъ говоритъ Науманнъ, ссоры случаются очень рѣдко и всегда бываютъ кратковременны; вы видите привлекательныхъ полярныхъ кайръ, постоянно расточающихъ ласки другъ другу; эгоистокъ-гусынь, отдающихъ на произволъ судьбы сиротъ, оставшихся послѣ убитой подруги, и рядомъ съ ними—другихъ гусынь, которыя заботятся о такихъ сиротахъ и плаваютъ, окруженныя 50—60 малышами, о которыхъ онѣ заботятся, какъ будто всѣ были ихъ родными дѣтьми. На ряду съ пингвинами, ворующими другъ у друга яйца, вы увидите пыжиковъ[8], семейныя отношенія которыхъ такъ «очаровательны и трогательны“, что даже страстные охотники не рѣшаются стрѣлять въ самку пыжика, окруженную выводкомъ; или гагокъ, среди которыхъ (подобно бархатнымъ уткамъ, или „coroyas“ саваннъ) нѣсколько самокъ высиживаютъ яйца въ одномъ и томъ-же гнѣздѣ; или кайръ, которыя—такъ утверждаютъ достойные довѣрія наблюдатели—иногда поочередно сидятъ надъ общимъ выводкомъ. Природа—само разнообразіе, и она представляетъ всевозможные оттѣнки характеровъ, до самыхъ возвышенныхъ; поэтому-то природу нельзя и изобразить однимъ какимъ-нибудь широко-вѣщательнымъ утвержденіемъ. Еще менѣе можно судить о ней съ точки зрѣнія моралиста, такъ какъ взгляды моралиста сами являются результатомъ,—большею частью безсознательнымъ,—наблюденій надъ природой[9].
Привычка собираться вмѣстѣ въ періодъ гнѣздованія настолько обыкновенна у большинства птицъ, что едва ли надо приводить дальнѣйшіе примѣры. Вершины нашихъ деревьевъ увѣнчаны группами вороньихъ гнѣздъ; живыя изгороди полны гнѣздъ мелкихъ пташекъ; на фермахъ гнѣздятся колоніи ласточекъ; въ старыхъ башняхъ и колокольняхъ укрываются сотни ночныхъ птицъ; и легко было бы наполнить цѣлыя страницы самыми очаровательными описаніями мира и гармоніи, встрѣчаемыхъ почти во всѣхъ этихъ птичьихъ сообществахъ для гнѣздованія. А насколько такія сообщества служатъ защитою для самыхъ слабыхъ птицъ, само собою очевидно. Такой превосходный наблюдатель, какъ американскій д-ръ Couës видѣлъ, напримѣръ, какъ маленькія ласточки (cliff Swallows) устраивали свои гнѣзда въ непосредственномъ сосѣдствѣ со степнымъ соколомъ (Falco polyargus). Соколъ свилъ свое гнѣздо на верхушкѣ одного изъ тѣхъ глиняныхъ минаретовъ, которыхъ такъ много въ каньонахъ Колорадо, а колонія ласточекъ жила непосредственно пониже его. Маленькія миролюбивыя птички не боялись своего хищнаго сосѣда: онѣ просто не позволяли ему приближаться къ своей колоніи. Если онъ это дѣлалъ, онѣ немедленно окружали его и начинали гонять, такъ что хищнику приходилось тотчасъ же удалиться[10].
Жизнь сообществами не прекращается и тогда, когда закончено время гнѣздованія; она только принимаетъ новую форму. Молодые выводки собираются тогда въ сообщества молодежи, въ которыя обыкновенно входитъ по нѣсколько видовъ. Общественная жизнь практикуется въ это время главнымъ образомъ ради доставляемаго ею удовольствія, а также, отчасти, ради безопасности. Такъ, мы находимъ осенью въ нашихъ лѣсахъ сообщества, составленныя изъ молодыхъ кедровокъ (Sitta coesia), вмѣстѣ съ синицами, зябликами, корольками, пищухами и зелеными дятлами[11]. Въ Испаніи, ласточки встрѣчаются въ компаніи съ пустельгами, мухоловками и даже голубями. На американскомъ Дальнемъ Западѣ молодые хохлатые жаворонки (horned lark) живутъ въ большихъ сообществахъ, совмѣстно съ другимъ видомъ полевыхъ жаворонковъ (Spraque’s lark), съ воробьемъ саваннъ (Savannah Sparrow) и нѣкоторыми видами овсянокъ и подорожниковъ[12]. Въ сущности гораздо легче было бы описать всѣ виды, ведущіе изолированную жизнь, чѣмъ поименовать тѣ виды, которыхъ молодежь составляетъ осеннія сообщества, вовсе не въ цѣляхъ охоты и гнѣздованія, а лишь только для того, чтобы наслаждаться жизнью въ обществѣ и проводить время въ играхъ и спортѣ, послѣ тѣхъ немногихъ часовъ, которые имъ приходится отдавать на поиски за кормомъ.
Наконецъ, мы имѣемъ передъ собою еще одну громаднѣйшую область взаимопомощи у птицъ, во время ихъ перелета; она до того обширна, что я могу только въ немногихъ словахъ напомнить этотъ великій фактъ природы. Достаточно сказать, что птицы, жившія до тѣхъ поръ цѣлые мѣсяцы маленькими стаями, разсыпанными на обширномъ пространствѣ, начинаютъ собираться весною или осенью тысячами; нѣсколько дней подъ рядъ, иногда недѣлю и болѣе,—онѣ слетаются въ определенное мѣсто, прежде чѣмъ пуститься въ путь и, очевидно, обсуждаютъ подробности предстоящаго путешествія. Нѣкоторые виды каждый день, подъ вечеръ, упражняются въ подготовительныхъ полетахъ, готовясь къ дальнему путешествію. Всѣ они поджидаютъ своихъ запоздавшихъ сородичей и, наконецъ, всѣ вмѣстѣ изчезаютъ въ одинъ прекрасный день, т. е. улетаютъ въ извѣстномъ, всегда хорошо выбранномъ, направленіи, представляющемъ несомнѣнно плодъ накопленнаго коллективнаго опыта. При этомъ, самыя сильныя особи летятъ во главѣ стаи, смѣняясь поочередно для выполненія этой трудной обязанности. Такимъ образомъ птицы перелетаютъ даже широкія моря, большими стаями, состоящими, какъ изъ крупныхъ, такъ и изъ мелкихъ птицъ; и когда на слѣдующую весну онѣ возвращаются въ ту же мѣстность, каждая птица направляется въ то же, хорошо знакомое мѣсто, и въ большинствѣ случаевъ даже каждая пара занимаетъ то же гнѣздо, которое она чинила или строила въ предыдущемъ году[13].
Это явленіе перелета настолько распространено, и въ то же время такъ недостаточно изучено; оно создало столько поразительныхъ привычекъ взаимопомощи, при чемъ какъ эти привычки, такъ и самъ фактъ переселеній требовали бы спеціальной разработки, что я вынужденъ воздержаться отъ дальнѣйшихъ подробностей. Я упомяну только о многочисленныхъ и оживленныхъ собраніяхъ птицъ, которыя происходятъ изъ года въ годъ на томъ же самомъ мѣстѣ, прежде чѣмъ онѣ начнутъ свое далекое путешествіе на сѣверъ, или на югъ; а, равнымъ образомъ, о тѣхъ собраніяхъ, которыя можно видѣть на сѣверѣ,—напримѣръ при устьяхъ Енисея, или же въ сѣверныхъ графствахъ Англіи,—когда птицы прилетаютъ съ юга въ свои обычныя мѣста гнѣздованія, но еще не засѣли въ свои гнѣзда. Въ теченіе многихъ дней, иногда даже цѣлый мѣсяцъ, онѣ собираются каждое утро и проводятъ вмѣстѣ около часа, прежде чѣмъ разлетѣться на поиски за пищей,—быть можетъ, обсуждая мѣста, гдѣ онѣ собираются вить свои гнѣзда[14]. И если, во время перелета, случится, что колонны переселяющихся птицъ захватитъ буря, то это общее горе объединяетъ птицъ самыхъ различныхъ видовъ. Разнообразіе птицъ, которыя, будучи захвачены мятелью во время перелета, бьются о стекла маяковъ Англіи, просто поразительно. Нужно также замѣтить, что птицы не перелетныя, но медленно передвигающіяся къ сѣверу или югу соотвѣтственно временамъ года, т. е. такъ называемый бродячія птицы, тоже совершаютъ свои передвиженія небольшими стаями. Онѣ не переселяются въ одиночку, чтобы такимъ образомъ обезпечить себѣ, каждая порознь, лучшій кормъ, найти лучшее убѣжище въ новой области, но всегда поджидаютъ другъ друга и собираются въ стаи, прежде чѣмъ начать свою медленную перекочевку къ сѣверу или къ югу[15].
Переходя теперь къ млекопитающимъ, первое, что поражаетъ насъ въ этомъ обширномъ классѣ животныхъ,—это громаднѣйшее численное преобладаніе общительныхъ видовъ надъ тѣми немногими хищниками, которые живутъ особнякомъ. Плоскогорья, горныя страны, степи и низменности Стараго и Новаго свѣта буквально кишатъ стадами оленей, антилопъ, газелей, буйволовъ, дикихъ козъ и дикихъ овецъ, т. е. все животными общественными. Когда европейцы начали проникать въ преріи Сѣверной Америки, они нашли ихъ до того густо заселенныхъ буйволами, что піонерамъ приходилось иногда останавливаться, и на долго, когда колонна перекочевывающихъ буйволовъ пересѣкала ихъ путь; такое шествіе буйволовъ густою колонною продолжалось иногда два и три дня; а когда русскіе заняли Сибирь—они нашли въ ней такое огромное количество оленей, антилопъ, косуль, бѣлокъ и другихъ общительныхъ животныхъ, что самое завоеваніе Сибири было не что иное какъ охотничья экспедиція, растянувшаяся на два столѣтія. Травянистыя же степи Восточной Африки до сихъ поръ переполнены стадами зебръ и разнообразныхъ видовъ антилопъ[16].
Вплоть до очень недавняго времени мелкія рѣки Сѣверной Америки и Сѣверной Сибири были еще заселены колоніями бобровъ, а въ Европейской Россіи, вся сѣверная ея часть, еще въ XVII-мъ вѣкѣ была покрыта подобными же колоніями. Луговыя равнины четырехъ великихъ континентовъ до сихъ поръ еще густо заселены безчисленными колоніями кротовъ, мышей, сурковъ, тарбагановъ, „земляныхъ бѣлокъ“ и другихъ грызуновъ. Въ болѣе низкихъ широтахъ Азіи и Африки лѣса по сію пору являются жилищемъ многочисленныхъ семей слоновъ, носороговъ, гиппопотамовъ, и безчисленныхъ сообществъ обезьянъ. На дальнемъ Сѣверѣ олени собираются въ безчисленныя стада, а еще дальше на сѣверъ мы находимъ стада мускусныхъ быковъ и неисчислимыя сообщества песцовъ. Берега океана оживлены стадами тюленей и моржей, а его воды—стадами общительныхъ животныхъ, принадлежащихъ къ семейству китовъ; наконецъ, даже въ пустыняхъ высокаго плоскогорія Центральной Азіи мы находимъ стада дикихъ лошадей, дикихъ ословъ, дикихъ верблюдовъ и дикихъ овецъ. Всѣ эти млекопитающія живутъ сообществами и племенами, насчитывающими иногда сотни тысячъ особей, хотя теперь, послѣ трехъ вѣковъ цивилизаціи, пользовавшейся порохомъ, мы находимъ лишь жалкіе остатки тѣхъ неисчислимыхъ сообществъ животныхъ, которыя существовали въ былыя времена.
Какъ ничтожно, по сравненію съ ними, число хищниковъ! И какъ ошибочна, вслѣдствіи этого, точка зрѣнія тѣхъ, кто говоритъ о животномъ мірѣ, точно онъ весь состоитъ изъ однихъ только львовъ и гіенъ, запускающихъ окровавленные клыки въ свою добычу! Это все равно, какъ если-бы мы стали утверждать, что вся жизнь человѣчества сводится на однѣ войны и избіенія.
Ассоціація и взаимная помощь являются правиломъ у млекопитающихъ. Привычка къ общественной жизни встрѣчается даже у хищниковъ, и, во всемъ этомъ обширномъ классѣ животныхъ, мы можемъ назвать только одно семейство, Кошачьихъ (львы, тигры, леопарды и т. д.), котораго члены дѣйствительно предпочитаютъ одинокую жизнь жизни общественной и только изрѣдка встрѣчаются—теперь, по крайней мѣрѣ—небольшими группами. Впрочемъ, даже среди львовъ, «самое обыкновенное дѣло—охотиться группами“ говоритъ извѣстный охотникъ и знатокъ С. Бэкеръ[17]; а недавно г. Н. Шиллингсъ, охотившійся въ экваторіальной восточной Африкѣ, даже снялъ фотографію—ночью, при внезапной вспышкѣ магніеваго свѣта—со львовъ, собиравшихся группами въ три взрослыхъ особи, и охотившихся сообща; утромъ же онъ насчитывалъ у рѣки, къ которой во время засухи стекались ночью на водопой стада зебровъ, слѣды еще бо́льшаго количества львовъ—до тридцати,—приходившихъ охотиться за зебрами, при чемъ, конечно, никогда, за много лѣтъ, ни Шиллингсъ, ни кто-либо другой, не слыхалъ чтобы львы дрались или ссорились изъ-за добычи[18]. Что же касается до леопардовъ и до южно-американской пумы (родъ небольшого льва) то ихъ общительность хорошо извѣстна.
Въ семействѣ Виверъ (виверы, циветы и т. д.),—хищниковъ, представляющихъ нѣчто среднее между кошками и куницами, и въ семействѣ Куницъ (куница, горностай, ласка, хорекъ, барсукъ и др.) также преобладаетъ одинокій образъ жизни. Но можно считать вполнѣ установленнымъ, что, не дальше какъ въ концѣ восемнадцатаго вѣка, обыкновенная ласка (Mustela vulgaris) была болѣе общительна, чѣмъ теперь; она встрѣчалась тогда въ Шотландіи, а также въ Унтервальденскомъ кантонѣ Швейцаріи, болѣе многочисленными группами[19].
Что касается до обширнаго семейства Собакъ (собаки, волкъ, шакалъ, лисица, песецъ) то ихъ общительность и ихъ сообщества въ цѣляхъ охоты можно разсматривать, какъ характерную черту для многочисленныхъ видовъ этого семейства. Всѣмъ извѣстно, какъ волки собираются стаями для охоты, и изслѣдователь природы Альпъ, Чуди, оставилъ превосходное описаніе того, какъ, расположившись полукругомъ, они окружаютъ корову, пасущуюся на горномъ склонѣ, а потомъ, выскочивши внезапно съ громкимъ лаемъ, заставляютъ ее свалиться въ пропасть[20]. Одюбонъ, въ тридцатыхъ годахъ прошлаго столѣтія, также видѣлъ какъ Лабрадорскіе волки охотились стаями, при чемъ одна стая гналась за человѣкомъ вплоть до его хижины и разорвала его собакъ. Въ суровыя зимы стаи волковъ дѣлаются настолько многочисленными, что онѣ становятся опасными для людскихъ поселеній, какъ это было во Франціи въ сороковыхъ годахъ. Въ русскихъ степяхъ волки никогда не нападаютъ на лошадей, иначе какъ стаями, при чемъ имъ приходится выдерживать ожесточенную борьбу, во время которой лошади (по свидѣтельству Коля) иногда переходятъ въ наступленіе; въ подобномъ случаѣ, если волки не поспѣшатъ отступить, они рискуютъ быть окруженными лошадьми, которыя убиваютъ ихъ ударами копытъ. Извѣстно также, что степные волки (Canis latrans) американскихъ прерій собираются стаями въ 20 и 30 штукъ, чтобы напасть на буйвола, случайно отбившагося отъ стада[21]. Шакалы, которые отличаются большою храбростью и могутъ считаться одними изъ самыхъ умныхъ представителей псоваго семейства, постоянно охотятся стаями; объединенные такимъ образомъ, они не страшатся болѣе крупныхъ хищниковъ[22]. Что-же касается до дикихъ собакъ Азіи (Холзуны, или Dholes), то Вильямсонъ видѣлъ, что ихъ большія стаи нападаютъ рѣшительно на всѣхъ крупныхъ животныхъ, кромѣ слона и носорога, и что имъ удается побѣждать даже медвѣдей и тигровъ, у которыхъ они, какъ извѣстно, постоянно отнимаютъ дѣтенышей.
Гіены всегда живутъ обществами и охотятся стаями, и Кёммингъ съ большой похвалой отзывается объ охотничьихъ организаціяхъ пятнистыхъ гіенъ (Lycaon). Даже лисицы, которыя въ нашихъ цивилизованныхъ странахъ неизмѣнно живутъ въ одиночку, собираются иногда для охоты, какъ о томъ свидѣтельствуютъ нѣкоторые наблюдатели[23]. Полярная же лисица, т. е. песецъ, является, или, точнѣе, была во времена Стеллера, въ первой половинѣ восемнадцатаго вѣка, однимъ изъ самыхъ общительныхъ животныхъ. Читая разсказъ Стеллера о той войнѣ, которую пришлось вести злосчастному экипажу Беринга съ этими маленькими смышлеными животными, не знаешь чему больше удивляться: необычайному-ли уму песцовъ и взаимной поддержкѣ, которую они проявляли при откапываніи пищи, зарытой подъ камнями, или же сложенной на столбахъ (одинъ изъ нихъ въ такомъ случаѣ взбирался на верхушку столба и сбрасывалъ пищу поджидавшимъ внизу товарищамъ), или же безсердечію человѣка, доведеннаго до отчаянія ихъ многочисленными стаями. Даже нѣкоторые медвѣди живутъ сообществами, въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ ихъ не безпокоитъ человѣкъ. Такъ, Стеллеръ видѣлъ многочисленныя стада черныхъ камчатскихъ медвѣдей, а полярныхъ медвѣдей иногда встрѣчали небольшими группами. Даже не очень смышленыя насѣкомоядныя не всегда пренебрегаютъ ассоціаціей[24].
Впрочемъ, наиболѣе развитыя формы взаимопомощи мы находимъ въ особенности среди грызуновъ, копытныхъ и жвачныхъ. Бѣлки въ значительной мѣрѣ индивидуалистки. Каждая изъ нихъ строитъ свое уютное гнѣздо и запасаетъ свою провизію. Онѣ склонны къ семейной жизни, и Брэмъ находилъ, что онѣ особенно бываютъ счастливы, когда оба выводка того же лѣта соберутся со своими родителями въ какомъ-нибудь глухомъ уголкѣ лѣса. Но бѣлки все-таки поддерживаютъ общественныя отношенія. Обитатели отдѣльныхъ гнѣздъ находятся въ тѣсныхъ взаимныхъ сношеніяхъ, и если въ лѣсу, гдѣ онѣ живутъ, окажется недородъ сосновыхъ шишекъ, онѣ переселяются цѣлыми большими отрядами. Что же касается до черныхъ бѣлокъ Дальняго Запада въ Америкѣ, то онѣ особенно отличаются своей общительностью. За исключеніемъ нѣсколькихъ часовъ, затрачиваемыхъ ежедневно на фуражировку, онѣ проводятъ свою жизнь въ играхъ, собираясь для этой цѣли многочисленными группами. Когда же онѣ размножаются черезчуръ быстро въ какой-нибудь области, какъ было, напримѣръ, въ Пенсильваніи въ 1749 году, онѣ собираются стадами, почти столь же многочисленными, какъ тучи саранчи, и двигаются на юго-западъ,—въ данномъ случаѣ,—опустошая по пути лѣса, поля и сады; при этомъ, конечно, вслѣдъ за ихъ густыми колоннами пробираются лисицы, хорьки, соколы и всякія ночныя птицы, кормящіеся отсталыми особями. Сродный обыкновенной бѣлкѣ бурундукъ отличается еще бо́льшей общительностью. Онъ—большой скопидомъ, и въ своихъ подземныхъ ходахъ накопляетъ большіе запасы съѣдобныхъ корней и орѣховъ, которые осенью обыкновенно грабятъ люди. По мнѣнію нѣкоторыхъ наблюдателей, бурундукъ даже знакомъ до извѣстной степени съ радостями, испытываемыми скрягою. Но, тѣмъ не менѣе, онъ остается общительнымъ животнымъ. Онъ всегда живетъ большими поселеніями, и когда Одюбонъ вскрывалъ зимою нѣкоторыя жилища хаки (ближайшаго американскаго сородича нашего бурундука), онъ находилъ по нѣсколько особей въ одномъ помѣщеніи; запасы въ такихъ норахъ, очевидно, были заготовлены общими усиліями.
Большое семейство Сурковъ, въ которое входятъ три обширныхъ рода: собственно сурковъ, сусликовъ и американскихъ „луговыхъ собакъ“ (Arctomys, Spermophilus и Cynomys) отличаются еще большею общительностью и еще большею смышленостью. Всѣ представители этого семейства также предпочитаютъ имѣть каждый свое жилище; но живутъ они большими поселеніями. Страшный врагъ хлѣбныхъ посѣвовъ въ южной Россіи—сусликъ—около десяти милліоновъ котораго истребляется ежегодно однимъ человѣкомъ, живетъ безчисленными колоніями; и въ то время, какъ русскія земства серьезно обсуждаютъ средства, какъ избавиться отъ этого „врага общества“, суслики, собравшись тысячами въ своихъ поселкахъ, наслаждаются жизнью. Ихъ игры такъ очаровательны, что нѣтъ ни одного наблюдателя, который не выразилъ бы сперва своего восхищенія и не разсказалъ бы объ мелодическихъ концертахъ, составляющихся изъ рѣзкаго свиста самцовъ и меланхолическаго посвистыванья самокъ,—прежде чѣмъ, вспомнивъ о своихъ гражданскихъ обязанностяхъ, онъ займется изобрѣтеніемъ различныхъ дьявольскихъ средствъ для истребленія этихъ маленькихъ грабителей. Такъ какъ разведеніе всякаго рода хищныхъ птицъ и звѣрей для борьбы съ сусликами оказалось тщетнымъ, то теперь послѣднее слово науки въ этой борьбѣ—прививка холеры.
Поселенія „луговыхъ собакъ“ (Cynomys) въ преріяхъ Сѣверной Америки представляютъ одно изъ самыхъ привлекательныхъ зрѣлищъ. Насколько глазъ можетъ охватить пространство преріи, онъ вездѣ видитъ маленькія земляныя кучки, и на каждой изъ нихъ стоитъ звѣрокъ, ведущій самый оживленный разговоръ со своими сосѣдями, путемъ отрывистыхъ звуковъ въ родѣ лая. Какъ только поданъ кѣмъ-нибудь сигналъ о приближеніи человѣка, всѣ въ одно мгновеніе ныряютъ въ свои норки, исчезая какъ по волшебству. Но, какъ только опасность миновала, звѣрки немедленно выползаютъ. Цѣлыя семьи выходятъ изъ своихъ норъ и начинаютъ играть. Молодые царапаютъ и задираютъ другъ друга, ссорятся, граціозно становятся на заднія лапки, тогда какъ старики стоятъ на стражѣ. Цѣлыя семьи ходятъ въ гости другъ къ другу, и хорошо протоптанныя тропинки между земляными кучами показываютъ что такія посѣщенія повторяются очень часто. Короче говоря, нѣкоторыя изъ лучшихъ страницъ нашихъ лучшихъ естествоиспытателей посвящены описанію сообществъ луговыхъ собакъ въ Америкѣ, сурковъ въ Старомъ Свѣтѣ и полярныхъ сурковъ въ альпійскихъ областяхъ. Тѣмъ не менѣе, мнѣ приходится повторить относительно сурковъ то же, что я сказалъ о пчелахъ. Они сохранили свои боевые инстинкты, которые и проявляются у нихъ въ неволѣ. Но въ ихъ большихъ сообществахъ, въ общеніи съ вольной природой, противообщественные инстинкты не имѣютъ почвы для своего развитія, и въ конечномъ результатѣ получается миръ и гармонія.
Даже такія сварливыя животныя, какъ крысы, которыя вѣчно грызутся между собою въ нашихъ погребахъ, достаточно умны, чтобы не только не ссориться, когда онѣ занимаются грабежомъ кладовыхъ, но чтобы оказывать помощь другъ другу во время своихъ набѣговъ и переселеній. Извѣстно, что онѣ иногда даже кормятъ своихъ инвалидовъ. Зато бобровая, или мускусная крыса Канады (наша ондатра) и выхухоль отличаются высокою общественностью. Одюбонъ съ восхищеніемъ говоритъ объ ихъ „мирныхъ общинахъ, для счастья которыхъ нужно только, чтобы ихъ не тревожили.“ Подобно всѣмъ общительнымъ животнымъ, онѣ жизнерадостны, игривы, легко соединяются съ другими видами животныхъ и вообще объ нихъ можно сказать, что онѣ достигли высокой степени умственнаго развитія. При постройкѣ ихъ поселеній, всегда расположенныхъ на берегахъ озеръ и рѣкъ, онѣ, повидимому, принимаютъ въ разсчетъ измѣняющійся уровень воды, говоритъ Одюбонъ; ихъ куполообразныя жилища, сбитыя изъ глины съ камышомъ, имѣютъ отдѣльные уголки для органическихъ отбросовъ; а ихъ залы, въ зимнее время, хорошо устланы листьями и травою; въ нихъ тепло, но въ то же время онѣ хорошо провѣтриваются. Что же касается до бобровъ, которые, какъ извѣстно, одарены чрезвычайно симпатичнымъ характеромъ, то ихъ поразительныя плотины и поселенія, въ которыхъ живутъ и умираютъ цѣлыя поколѣнія, не зная другихъ враговъ, кромѣ выдры и человѣка, представляютъ поразительные образцы того, что можетъ дать животному взаимная помощь для сохраненія вида, для выработки общественныхъ привилегій и для развитія умственныхъ способностей. Плотины и поселенія бобровъ хорошо извѣстны всѣмъ интересующимся жизнью животныхъ, а потому я не буду долѣе останавливаться на нихъ. Замѣчу только что у бобровъ, у ондатры и у нѣкоторыхъ другихъ грызуновъ мы уже находимъ ту черту, которая также является отличительной чертой человѣческихъ сообществъ, а именно—работу сообща.
Я прохожу молчаніемъ два большихъ семейства, въ составъ которыхъ входятъ прыгающія мыши (египетская жербоа, или эмуранчикъ, и алактага), шиншила, вискача (американскій земляной заяцъ) и тушканчикъ (земляной заяцъ южной Россіи), хотя нравы всѣхъ этихъ мелкихъ грызуновъ могли бы служить прекраснымъ образчикомъ тѣхъ удовольствій, которыя извлекаются животными изъ общественной жизни[25]. Именно—удовольствій, такъ какъ чрезвычайно трудно опредѣлить, что сводитъ животныхъ вмѣстѣ: потребность ли во взаимной защитѣ, или просто удовольствіе, привычка чувствовать себя окруженнымъ своими сородичами. Во всякомъ случаѣ, наши обыкновенные зайцы, которые не собираются въ сообщества для совмѣстной жизни и даже не одарены особенно сильными родительскими чувствами, тѣмъ не менѣе не могутъ жить безъ того, чтобы не собираться для совмѣстныхъ игръ. Дитрихъ Де-Винкелль, считающійся лучшимъ знатокомъ жизни зайцевъ, описываетъ ихъ, какъ страстныхъ игруновъ, которые такъ опьяняются процессомъ игры, что извѣстенъ случай, когда разыгравшіеся зайцы приняли подкравшуюся лисицу за товарища по игрѣ[26]. Что же касается кроликовъ, то они постоянно живутъ обществами, и вся ихъ семейная жизнь покоится на началахъ древней патріархальной семьи; молодежь находится въ полномъ подчиненіи у отца и даже у дѣдушки[27]. Въ данномъ случаѣ мы имѣемъ очень интересный случай: эти два очень близкихъ вида, кролики и зайцы, не выносятъ другъ друга, не потому, чтобы они питались одинаковою пищею, какъ обыкновенно принято объяснять подобные случаи, но, вѣроятнѣе всего, потому, что страстный заяцъ, большой индивидуалистъ при томъ, не можетъ вести дружбу съ такимъ покойнымъ, смирнымъ и покорнымъ созданіемъ, какъ кроликъ. Ихъ темпераменты настолько различны, что должны быть препятствіемъ дружбѣ.
Въ обширномъ семействѣ Лошадиныхъ, въ которое входятъ дикія лошади и дикіе ослы Азіи, зебры, мустанги, cimarrones пампасовъ и полудикія лошади Монголіи и Сибири, мы опять находимъ самую тѣсную общительность. Всѣ эти виды и породы живутъ многочисленными табунами, изъ которыхъ каждый слагается изъ многихъ косяковъ, по нѣскольку кобылъ въ каждомъ, подъ руководствомъ одного жеребца. Эти безчисленные обитатели Стараго и Новаго Свѣта, вообще говоря довольно слабо организованные для борьбы съ ихъ многочисленными врагами, а также для защиты отъ неблагопріятныхъ климатическихъ условій, скоро исчезли бы съ лица земли, если бы не ихъ общительный духъ. Когда къ нимъ приближается хищникъ, нѣсколько косяковъ немедленно соединяются вмѣстѣ; они отражаютъ нападеніе хищника и иногда даже преслѣдуютъ его: вслѣдствіе этого ни волкъ, ни медвѣдь, ни даже левъ не могутъ выхватить лошади, или хотя бы даже зебры, пока она не отбилась отъ косяка. Даже ночью, благодаря ихъ необыкновенной стадной осторожности и предварительному осмотру мѣстности опытными особями, зебры могутъ ходить на водопой къ рѣкѣ, несмотря на львовъ, засѣвшихъ въ кустарникахъ[28]. Когда засуха выжигаетъ траву въ преріяхъ, косяки лошадей и зебръ собираются стадами, численность которыхъ доходитъ иногда до десяти тысячъ головъ, и переселяются на новыя мѣста. А когда зимой въ нашихъ азіатскихъ степяхъ разражается мятель, косяки держатся близко другъ отъ друга и вмѣстѣ ищутъ защиты въ какой-нибудь лощинѣ. Но если взаимное довѣріе почему-либо исчезаетъ въ косякѣ, или же группу лошадей охватитъ паника и онѣ разбѣгутся, то большинство ихъ гибнетъ, a уцѣлѣвшихъ находятъ послѣ мятели полумертвыми отъ усталости. Объединеніе является, такимъ образомъ, ихъ главнымъ орудіемъ въ борьбѣ за существованіе, а человѣкъ—ихъ главнымъ врагомъ. Отступая предъ увеличивающейся численностью этого врага, предки нашей домашней лошади (наименованные Поляковымъ Equus Przewalskii) предпочли переселиться въ самыя дикія и наименѣе доступныя части высокаго плоскогорія на границахъ Тибета, гдѣ они выжили до сихъ поръ, окруженныя, правда, хищниками, и въ климатѣ, мало уступающимъ по суровости Арктической области, но зато въ мѣстности, недоступной для человѣка[29].
Много поразительныхъ примѣровъ общественности можно было бы заимствовать изъ жизни оленей, и въ особенности того обширнаго отдѣла жвачныхъ, въ который можно включить косулей, антилопъ, газелей, каменныхъ козловъ и т. д.—въ сущности, изъ жизни всѣхъ трехъ многочисленныхъ семействъ: антилоповыхъ, козловыхъ и овцовыхъ (Antelopides, Caprides и Ovides). Бдительность, съ которой они охраняютъ свои стада отъ нападеній хищниковъ; безпокойство, обнаруживаемое цѣлымъ стадомъ сернъ, пока всѣ не перейдутъ какое-нибудь опасное мѣсто черезъ скалистые утесы; усыновленіе сиротъ; отчаяніе газели, у которой убитъ самецъ или самка, или даже товарищъ того же самаго пола; игры молодежи и много другихъ чертъ можно было бы привести для характеристики ихъ общительности. Но, быть-можетъ, самый поразительный примѣръ взаимной поддержки представляютъ случайныя переселенія косуль, подобныя тому, которое я однажды наблюдалъ на Амурѣ.
Когда я пересѣкалъ высокое плоскогоріе Восточной Азіи и его окраиный хребетъ, Большой Хинганъ, по дорогѣ изъ Забайкалья въ Мергенъ, a затѣмъ ѣхалъ далѣе по высокимъ равнинамъ Маньчжуріи, на пути къ Амуру, я могъ удостовѣриться, какъ скудно были заселены косулями эти почти-необитаемыя мѣста[30]. Два года спустя я ѣхалъ верхомъ вверхъ по Амуру, и къ концу октября достигъ нижняго края того живописнаго узкаго прохода, которымъ Амуръ пробивается черезъ Доуссэ-Алинъ (Малый Хинганъ), прежде чѣмъ достигнуть низменностей, гдѣ онъ соединяется съ Сунгари. Здѣсь, въ станицахъ, расположенныхъ въ этой части Малаго Хингана, я засталъ казаковъ въ сильнѣйшемъ возбужденіи, такъ какъ оказалось, что тысячи и тысячи косуль переплывали здѣсь черезъ Амуръ, въ узкомъ мѣстѣ большой рѣки, съ тѣмъ чтобы добраться до сунгарійскихъ низменностей. Въ теченіе нѣсколькихъ дней, на протяженіи около шестидесяти верстъ вверхъ по рѣкѣ, казаки неустанно избивали косуль, переправлявшихся черезъ Амуръ, по которому въ то время уже несло много льда. Ихъ убивали тысячами каждый день, но движеніе косуль не прекращалось. Подобнаго переселенія никогда не видали—ни раньше, ни позже—и причины его надо искать, по всей вѣроятности, въ томъ, что въ Большомъ Хинганѣ и на его восточныхъ склонахъ выпали тогда глубокіе ранніе снѣга, которые и принудили косуль сделать отчаянную попытку—достичь низменностей на восток отъ Малаго Хингана. И, дѣйствительно, нѣсколько дней спустя, когда я сталъ пересѣкать эти послѣднія горы, я нашелъ ихъ глубоко засыпанными рыхлымъ снѣгомъ, доходившимъ до двухъ и до трехъ футъ глубины. Надъ этимъ переселеніемъ косуль стоить задуматься. Нужно представить себѣ, съ какой огромной территоріи (верстъ въ 200 шириною и верстъ 700 въ длину), должны были собраться разбросанныя по ней группы косуль, чтобы начать переселеніе, предпринятое ими подъ давленіемъ совершенно исключительныхъ обстоятельствъ. Нужно представить себѣ затѣмъ трудности, которыя пришлось преодолѣть косулямъ, прежде чѣмъ онѣ пришли къ одной общей мысли о необходимости пересѣчь Амуръ,—не гдѣ попало, а именно южнѣе, тамъ, гдѣ его русло сужено въ хребтѣ; и гдѣ, пересѣкая рѣку, онѣ вмѣстѣ съ тѣмъ пересѣкали хребетъ и выходили къ теплымъ низменностямъ; и тогда, когда все это представишь себѣ конкретно, нельзя не почувствовать глубокаго удивленія передъ степенью и силою общительности, проявленной въ данномъ случаѣ этими умными животными. Не менѣе поразительны также, въ смыслѣ способности къ объединенію, и дѣйствію сообща, переселенія бизоновъ, или буйволовъ, совершавшіяся въ Сѣверной Америкѣ. Правда, буйволы обыкновенно паслись въ громадныхъ количествахъ въ преріяхъ; но эти количества составлялись изъ безконечнаго числа небольшихъ стадъ, которыя никогда не смѣшивались другъ съ другомъ. И всѣ эти мелкія группы, какъ бы онѣ ни были разбросаны по огромной территоріи, въ случаѣ необходимости, сходились между собою и образовывали тѣ огромныя колонны въ сотни тысячъ особей, о которыхъ я упоминалъ на одной изъ предшествующихъ страницъ.
Мнѣ слѣдовало бы также сказать хотя нѣсколько словъ о „сложныхъ семействахъ“ слоновъ, объ ихъ взаимной привязанности, объ обдуманности, съ которой они разставляютъ своихъ часовыхъ, и о чувствахъ симпатіи, развивающихся среди нихъ, подъ вліяніемъ такой жизни, полной близкой взаимной поддержки[31]. Я могъ бы упомянуть также объ общительныхъ чувствахъ существующихъ среди непользующихся доброю славой дикихъ кабановъ, и могъ бы лишь похвалить ихъ за умѣнье объединяться въ случаѣ нападенія на нихъ хищнаго звѣря[32]. Гиппопотамы и носороги также должны будутъ имѣть мѣсто въ трудѣ, посвященномъ общительности животныхъ. Нѣсколько поразительныхъ страницъ можно было бы также написать объ общительности и взаимной привязанности у тюленей и моржей; и наконецъ, можно было бы упомянуть и о хорошихъ чувствахъ, развитыхъ среди общительныхъ видовъ Китоваго семейства. Но мнѣ нужно поговорить еще о сообществахъ обезьянъ, которыя особенно интересны тѣмъ, что представляютъ переходъ къ обществамъ первобытныхъ людей.
Едва ли нужно напоминать о томъ, что эти млекопитающія, стоящія на самой вершинѣ животнаго міра и наиболѣе приближающіяся къ человѣку по своему строенію и по своему уму, отличаются чрезвычайной общительностью. Конечно, въ такомъ огромномъ отдѣлѣ животнаго міра, включающемъ сотни видовъ, мы неизбѣжно встрѣчаемъ самые разнообразные характеры и нравы. Но, принявши все это во вниманіе, слѣдуетъ признать, что общительность, дѣйствіе сообща, взаимная защита и высокое развитіе тѣхъ чувствъ, которыя бываютъ необходимымъ послѣдствіемъ общественной жизни, являются отличительной чертой почти всего обширнаго отдѣла обезьянъ. Начиная съ самыхъ мелкихъ видовъ и кончая крупнѣйшими, общительность является правиломъ, изъ котораго имѣется лишь очень немного исключеній. Ночныя обезьяны предпочитаютъ одинокую жизнь; капуцины (cebus capucinus), атели—самые большіе ревуны, живущіе въ Бразиліи и вообще ревуны—живутъ небольшими семьями; орангъ-утанговъ Уоллэсъ (Wallace) никогда не встрѣчалъ иначе, какъ по одиночкѣ, или очень небольшими группами въ три-четыре особи; а гориллы, повидимому, никогда не сходятся въ группы. Но всѣ остальные виды обезьянъ—чимпанзе, гиббоны, древесныя обезьяны Азіи и Африки, макаки, мартышки, всѣ собако-подобные павьяны, мандрилы и всѣ мелкіе игрунки—общительны въ высшей степени. Они живутъ большими стадами, и нѣкоторые соединяются даже по нѣсколько разныхъ видовъ. Большинство изъ нихъ чувствуютъ себя совершенно несчастными въ одиночествѣ. Призывный крикъ каждой обезьяны немедленно собираетъ все стадо, и всѣ вмѣстѣ храбро отражаютъ нападенія почти всѣхъ плотоядныхъ животныхъ и хищныхъ птицъ. Даже орлы не рѣшаются нападать на обезьянъ. Наши поля онѣ всегда грабятъ стаями, при чемъ старики берутъ на себя заботу о безопасности сообщества. Маленькія ти-ти, дѣтскія личики которыхъ такъ поразили Гумбольдта, обнимаютъ и защищаютъ другъ друга отъ дождя, обвертывая хвосты вокругъ шей дрожащихъ отъ холода сотоварищей. Нѣкоторые виды съ чрезвычайной заботливостью относятся къ своимъ раненымъ товарищамъ, и во время отступленія никогда не бросаютъ раненаго, пока не убѣдятся, что онъ умеръ, и что онѣ не въ силахъ возвратить его къ жизни. Такъ, Джемсъ Форбзъ разсказываетъ въ своихъ „Oriental Memoirs“ („Запискахъ о Востокѣ“), съ какой настойчивостью обезьяны требовали отъ его отряда выдачи имъ трупа одной убитой самки, при чемъ это требованіе сдѣлано было въ такой формѣ, что вполнѣ понимаешь, почему „свидѣтели этой необычайной сцены рѣшили впредь никогда не стрѣлять въ обезьянъ“[33]. Обезьяны нѣкоторыхъ видовъ соединяются по нѣсколько, когда хотятъ перевернуть камень, съ цѣлью найти находящіяся подъ нимъ муравьиныя яйца. Павьяны Сѣверной Африки (hamadryas), живущіе очень большими стадами, не только ставятъ часовыхъ, но вполнѣ достовѣрныя наблюдатели видѣли, какъ они устанавливали цѣпь для передачи награбленныхъ плодовъ въ безопасное мѣсто. Ихъ храбрость хорошо извѣстна, и достаточно напомнить классическое описаніе Брэма, который подробно разсказалъ о регулярномъ сраженіи, выдержанномъ его караваномъ, прежде чѣмъ павьяны позволили ему продолжать путешествіе въ долину Менсы, въ Абиссиніи[34]. Извѣстна также игривость хвостатыхъ обезьянъ, заслужившихъ самое свое названіе (игрунки) благодаря этой чертѣ ихъ сообществъ, равно какъ и взаимная привязанность, господствующая въ семействахъ чимпанзе. И если среди высшихъ обезьянъ имѣются два вида (орангъ-утангъ и горилла), не отличающихся общительностью, то нужно помнить что оба эти вида, ограниченные очень небольшими площадями распространенія (одинъ живетъ въ Центральной Африкѣ, а другой на островахъ Борнео и Суматрѣ), по всей видимости представляютъ послѣдніе вымирающіе остатки двухъ видовъ, бывшихъ прежде несравненно болѣе многочисленными. Горилла, по крайней мѣрѣ, была, повидимому общительною въ былыя времена,—если только обезьяны упомянутыя въ Periplus были дѣйствительно гориллами.
Такимъ образомъ, даже изъ нашего бѣглаго обзора видно, что жизнь сообществами не представляетъ исключенія въ животномъ мірѣ; она, напротивъ, является общимъ правиломъ—закономъ природы—и достигаетъ своего полнѣйшаго развитія у высшихъ безпозвоночныхъ. Видовъ живущихъ въ одиночествѣ, или только небольшими семействами, очень мало, и они сравнительно немногочисленны. Мало того, есть основаніе предполагать, что, за немногими исключеніями, всѣ тѣ птицы и млекопитающія, которыя въ настоящее время не живутъ стадами или стаями, жили ранѣе сообществами, пока родъ людской не размножился на земной поверхности и не началъ вести противъ нихъ истребительной войны, а равнымъ образомъ не сталъ истреблять ихъ источниковъ прокормленія. „On ne s’associe pas pour mourir“ (для умиранія не собираются вмѣстѣ)—справедливо замѣтилъ Эспинасъ, а Хузо (Houzeau), хорошо знавшій животный міръ нѣкоторыхъ частей Америки, раньше чѣмъ животныя подверглись истребленію человѣкомъ въ большихъ размѣрахъ, высказалъ въ своихъ произведеніяхъ ту же мысль.
Ассоціація встрѣчается въ животномъ мірѣ на всѣхъ ступеняхъ эволюціи; и, соотвѣтственно великой идеѣ Герберта Спенсера, такъ блестяще развитой въ работѣ Перье, „Colonies Animales“, „колоніи“, т. е. сообщества, появляются уже въ самомъ началѣ развитія животнаго міра. Но по мѣрѣ того, какъ мы поднимаемся по лѣстницѣ эволюціи, мы видимъ, какъ ассоціація становится все болѣе и болѣе сознательной. Она теряетъ свой чисто-физическій характеръ, она перестаетъ быть просто инстинктивной, и становится обдуманной. Среди высшихъ позвоночныхъ она уже бываетъ временною, періодичною, или же служитъ для удовлетворенія какой нибудь опредѣленной потребности,—напримѣръ, для воспроизведенія, для переселеній, для охоты или же для взаимной защиты. Она становится даже случайной,—напримѣръ, когда птицы объединяются противъ хищника, или млекопитающія сходятся для эмиграціи подъ давленіемъ исключительныхъ обстоятельствъ. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ ассоціація становится добровольнымъ отклоненіемъ отъ обычнаго образа жизни.
Затѣмъ, объединеніе бываетъ иногда въ двѣ или три степени—сначала семья, потомъ группа и, наконецъ, ассоціація группъ, обыкновенно разсѣянныхъ, но соединяющихся въ случаѣ нужды, какъ мы это видѣли на примѣрѣ буйволовъ и другихъ жвачныхъ. Ассоціація также принимаетъ высшія формы, и тогда обезпечиваетъ бо́льшую независимость для каждаго отдѣльнаго индивидуума, не лишая его, вмѣстѣ съ тѣмъ,—выгодъ общественной жизни. Такимъ образомъ, у большинства грызуновъ каждая семья имѣетъ свое собственное жилище, куда она можетъ удалиться, если пожелаетъ уединенія, но эти жилища располагаются селеніями и цѣлыми городами, такъ, чтобы всѣмъ обитателямъ были обезпечены всѣ удобства и удовольствія общественной жизни. И наконецъ, у нѣкоторыхъ видовъ, какъ, напримѣръ, у крысъ, сурковъ, зайцевъ и т. д., общительность жизни поддерживается, несмотря на сварливость, или вообще на эгоистическія наклонности отдѣльно взятыхъ особей. Во всѣхъ этихъ случаяхъ общественная жизнь уже не обусловливается, какъ у муравьевъ и пчелъ, физіологическою структурою; она культивируется ради выгодъ, даваемыхъ взаимной помощью, или же ради приносимыхъ ею удовольствій. И это, конечно, проявляется во всѣхъ возможныхъ степеняхъ и при величайшемъ разнообразіи индивидуальныхъ и видовыхъ признаковъ,—при чемъ самое разнообразіе формъ общественной жизни является послѣдствіемъ, а для насъ и дальнѣйшимъ доказательствомъ, ея всеобщности[35]).
Общительность, т. е. ощущаемая животнымъ потребность въ общеніи съ себѣ подобными, любовь къ обществу ради общества, соединенная съ „наслажденіемъ жизнью“, только теперь начинаетъ получать должное вниманіе со стороны зоологовъ[36]. Въ настоящее время намъ извѣстно, что всѣ животныя, начиная съ муравьевъ, переходя къ птицамъ и кончая высшими млекопитающими, любятъ игры, любятъ бороться и гоняться одинъ за другимъ, пытаясь поймать другъ друга, любятъ поддразнивать другъ друга и т. д. И если многія игры являются, такъ сказать, подготовительной школой для молодыхъ особей, приготовляя ихъ къ надлежащему поведенію, когда наступитъ зрѣлость, то на ряду съ ними имѣются и такія игры, которыя, помимо ихъ утилитарныхъ цѣлей, вмѣстѣ съ танцами и пѣніемъ, представляютъ простое проявленіе избытка жизненныхъ силъ—„наслажденія жизнью“, и выражаютъ желаніе, тѣмъ или инымъ путемъ, войти въ общеніе съ другими особями того же, или даже иного вида. Короче говоря, эти игры представляютъ проявленіе общительности въ истинномъ смыслѣ этого слова, являющейся отличительной чертой всего животнаго міра.[37] Будетъ ли это чувство страха, испытываемаго при появленіи хищной птицы, или „взрывъ радости“, проявляющійся, когда животныя здоровы и въ особенности молоды, или же просто стремленіе освободиться отъ избытка впечатлѣній и кипящей жизненной силы,—необходимость сообщенія своихъ впечатлѣній другимъ, необходимость совмѣстной игры, болтовни, или просто ощущенія близости другихъ родственныхъ живыхъ существъ,—эта потребность проникаетъ всю природу; и въ столь же сильной степени, какъ и любая физіологическая функція, она составляетъ отличительную черту жизни и впечатлительности вообще. Эта потребность составляетъ высшее развитіе и принимаетъ наиболѣе прекрасныя формы у млекопитающихъ, особенно у молодыхъ особей, и еще болѣе у птицъ; но она проникаетъ всю природу. Ее обстоятельно наблюдали лучшіе натуралисты, , включая Пьера Гюбнера, даже среди муравьевъ; и нѣтъ сомнѣнія, что та же потребность, тотъ же инстинктъ собираетъ бабочекъ и другихъ насѣкомыхъ въ огромныя колонны, о которыхъ мы говорили выше.
Привычка птицъ сходиться вмѣстѣ для танцевъ и украшеніе ими мѣстъ, гдѣ онѣ обыкновенно предаются танцамъ, вѣроятно хорошо извѣстна читателямъ, хотя бы по тѣмъ страницамъ, которыя Дарвинъ посвятилъ этому предмету въ „Происхожденіи Человѣка“ (гл. XIII) Посѣтители Лондонскаго Зоологическаго Сада знакомы также съ красиво-украшенной бесѣдкой „атласной птицы“[38], устраиваемой съ тою же цѣлью. Но этотъ обычай танцевъ оказывается гораздо болѣе распространеннымъ, чѣмъ предполагалось прежде, и В. Гедсонъ (W. Hudson), въ своей мастерской работѣ о Ла-Платѣ, даетъ чрезвычайно интересное описаніе (чтобы оцѣнить его вполнѣ надо прочесть его въ оригиналѣ) сложныхъ танцевъ, выполняемыхъ многочисленными видами птицъ: дергачами, щеглами, пиголицами и т. д.
Привычка пѣть совмѣстно, существующая у нѣкоторыхъ видовъ птицъ, принадлежитъ къ той же категоріи общественныхъ инстинктовъ. Въ поразительной степени она развита у южно-американскаго чакара (Chauna chavaria, изъ породы близкой къ гусямъ), которому англичане дали самое прозаическое прозвище „хохлатаго крикуна“. Эти птицы собираются иногда громадными стаями и въ такихъ случаяхъ часто устраиваютъ цѣлый концертъ. В. Гедсонъ встрѣтилъ ихъ однажды въ безчисленномъ количествѣ, сидящими вокругъ озера въ пампасахъ, отдѣльными стаями, около 500 птицъ въ каждой.
„Вскорѣ“—говоритъ онъ,—„одна изъ стай, находившаяся вблизи меня, начала пѣть, и этотъ могущественный хоръ не замолкалъ въ теченіе трехъ или четырехъ минутъ; когда онъ затихъ, сосѣдняя стая начала пѣть, вслѣдъ за ней слѣдующая, и т. д., пока не принеслось ко мнѣ пѣніе стай, находившихся на противоположномъ берегу озера, и звуки его звонко и ясно неслись по водѣ; затѣмъ они мало-по-малу затихли и снова начинали раздаваться возлѣ меня“.
Другой разъ тому же зоологу пришлось наблюдать безчисленное стадо чакаровъ, покрывавшее всю равнину, но на этотъ разъ не разбитое на отдѣлы, а разбросанное парами и небольшими группами. Около девяти часовъ вечера, „внезапно вся эта масса птицъ, покрывавшая болота на цѣлыя мили кругомъ, разразилась могущественной вечернею пѣсней… Стоило проѣхать сотню миль, чтобы послушать такой концертъ[39]. Къ вышеприведенному можно прибавить, что чакаръ, подобно всѣмъ общительнымъ животнымъ, легко дѣлается ручнымъ и очень привязывается къ человѣку. Объ нихъ говорятъ, что „это—очень миролюбивыя птицы, которыя рѣдко ссорятся“, хотя онѣ хорошо вооружены и снабжены довольно грозными шпорами на крыльяхъ. Жизнь сообществами дѣлаетъ, однако, это оружіе излишнимъ.
Тотъ фактъ, что жизнь сообществами служитъ самымъ могущественнымъ оружіемъ въ борьбѣ за существованіе (принимая этотъ терминъ въ самомъ широкомъ смыслѣ слова), былъ поясненъ, какъ мы видѣли, на предыдущихъ страницахъ довольно разнообразными примѣрами, и такихъ примѣровъ, если бы это было нужно, можно было бы привести несравненно больше. Жизнь сообществами, (мы это видѣли), даетъ возможность самымъ слабымъ насѣкомымъ, самымъ слабымъ птицамъ и самымъ слабымъ млекопитающимъ, защищаться противъ нападеній самыхъ ужасныхъ хищниковъ изъ среды птицъ и животныхъ или же охранять себя отъ нихъ; она обезпечиваетъ имъ долголѣтіе; она даетъ возможность виду—выкармливать свое потомство съ наименьшей ненужной растратой энергіи и поддерживать свою численность, даже при очень слабой рождаемости; она позволяетъ стаднымъ животнымъ совершать переселенія и находить себѣ новыя мѣстожительства. Поэтому, хотя и признавая вполнѣ, что сила, быстрота, предохранительная окраска, хитрость и выносливость къ холоду и голоду, упоминаемые Дарвиномъ и Уоллэсомъ, дѣйствительно представляютъ качества, которыя дѣлаютъ особь или видъ наиболѣе приспособленными при нѣкоторыхъ извѣстныхъ обстоятельствахъ,—мы вмѣстѣ съ тѣмъ утверждаемъ, что общительность является, величайшимъ преимуществомъ въ борьбѣ за существованіе при всякихъ, какихъ бы то ни было, природныхъ обстоятельствахъ. Тѣ виды, которые волей или неволей отказываются отъ нея, обречены на вымирание; тогда какъ животныя, умѣющія наилучшимъ образомъ объединяться, имѣютъ наибольшіе шансы на выживаніе и на дальнѣйшую эволюцію, хотя бы они и оказались ниже другихъ въ каждой изъ особенностей, перечисленныхъ Дарвиномъ и Уоллэсомъ, за исключеніемъ только умственныхъ способностей. Высшія позвоночныя, и въ особенности человѣческій родъ, служатъ лучшимъ доказательствомъ этого утвержденія. Что же касается до умственныхъ способностей, то каждый дарвинистъ согласится съ Дарвиномъ въ томъ, что онѣ представляютъ наиболѣе могущественное орудіе въ борьбѣ за существованіе и наиболѣе могущественный факторъ дальнѣйшей эволюціи; онъ согласится также и съ тѣмъ, что умственныя способности, еще болѣе всѣхъ остальныхъ, обусловливаются въ своемъ развитіи общественною жизнью. Языкъ, подражаніе другимъ и накопленный опытъ—необходимые элементы для развитія умственныхъ способностей, и именно ихъ бываютъ лишены животныя не общественныя. Потому-то мы и находимъ, что на вершинѣ различныхъ классовъ стоятъ такія животныя, какъ муравьи и термиты, попугаи, обезьяны, у которыхъ высоко развиты какъ умственныя способности, такъ и общительность. „Наиболѣе приспособленными“, наилучше приспособленными для борьбы со всѣми враждебными элементами, оказываются, такимъ образомъ, наиболѣе общительныя животныя,—такъ что общительность можно принять главнымъ факторомъ эволюціи, какъ непосредственно, потому что онъ обезпечиваетъ благосостояніе вида, вмѣстѣ съ уменьшеніемъ безполезной растраты энергіи, такъ и косвенно, потому что онъ благопріятствуетъ росту умственныхъ способностей.
Кромѣ того, очевидно, что жизнь сообществами была бы совершенно невозможна безъ соотвѣтственнаго развитія общественныхъ чувствъ и въ особенности если бы извѣстное коллективное чувство справедливости (начало нравственности) не развивалось и не обращалось въ привычку. Если бы каждый индивидуумъ постоянно злоупотреблялъ своими личными преимуществами, а остальные не заступались бы за обиженнаго, никакая общественная жизнь не была бы возможна. Поэтому, у всѣхъ общительныхъ животныхъ, въ большей или меньшей степени, развивается чувство справедливости. Какъ бы ни было велико разстояніе, съ котораго прилетѣли ласточки или журавли, и тѣ и другіе возвращаются, каждый и каждая, къ тому гнѣзду, которое было выстроено или починено ими въ предыдущемъ году. Если какой-нибудь лѣнивый (или молодой) воробей пытается овладѣть гнѣздомъ, которое вьетъ его товарищъ, или даже украдетъ изъ него нѣсколько соломинокъ, вся мѣстная группа воробьевъ вмѣшивается въ дѣло противъ лѣниваго товарища; и, очевидно, что если бы подобное вмѣшательство не было общимъ правиломъ, то сообщества птицъ для гнѣздованія были бы невозможны. Отдѣльныя группы пингвиновъ имѣютъ свои мѣста для отдыха и свои мѣста для рыбной ловли, и не дерутся изъ-за нихъ. Стада рогатаго скота въ Австраліи имѣютъ каждое свое опредѣленное мѣсто, куда оно неизмѣнно, изо дня въ день, отправляется на отдыхъ, и т. д.[40].
Мы располагаемъ очень большимъ количествомъ непосредственныхъ наблюденій, говорящихъ о томъ согласіи, которое господствуетъ среди гнѣздующихъ сообществъ птицъ, въ поселеніяхъ грызуновъ, въ стадахъ травоядныхъ, и т. д.; но, съ другой стороны, намъ извѣстны лишь весьма немногія общительныя животныя, которыя постоянно ссорились бы между собою, какъ это дѣлаютъ крысы въ нашихъ погребахъ, или же моржи, которые дерутся изъ-за мѣста на солнечномъ пригрѣвѣ на занимаемомъ ими берегу. Общительность, такимъ образомъ, кладетъ предѣлъ физической борьбѣ и даетъ мѣсто для развитія лучшихъ нравственныхъ чувствъ. Высокое развитіе родительской любви во всѣхъ рѣшительно классахъ животныхъ, не исключая даже львовъ и тигровъ,—достаточно общеизвѣстно. Что же касается до молодыхъ птицъ и млекопитающихъ, которыхъ мы постоянно видимъ въ общеніи другъ съ другомъ, то въ ихъ сообществахъ получаетъ дальнѣйшее развитіе уже симпатія, а не любовь. Оставляя въ сторонѣ дѣйствительно трогательные факты взаимной привязанности и состраданія, которые наблюдались, какъ среди домашнихъ животныхъ, такъ и среди дикихъ, содержавшихся въ неволѣ,—мы располагаемъ достаточнымъ числомъ хорошо удостовѣренныхъ фактовъ, свидѣтельствующихъ о проявленіи чувства состраданія среди дикихъ животныхъ на свободѣ, Максъ Перти и Л. Бюхнеръ собрали не мало такихъ фактовъ[41]. Разсказъ Вуда о томъ, какъ одна ласка явилась, чтобы поднять и унести съ собой пострадавшаго товарища, пользуется вполнѣ заслуженной популярностью[42]. Къ тому же разряду фактовъ относится извѣстное наблюденіе капитана Стансбюри, во время путешествія его по высокому плоскогорію Utah, въ Скалистыхъ горахъ, цитируемое Дарвиномъ. Стансбюри видѣлъ слѣпого пеликана, котораго кормили, и при томъ хорошо кормили, другіе пеликаны рыбой, принося ее изъ за сорока пяти верстъ[43]. Или же, Г. А. Уэдделль, во время своего путешествія по Боливіи и Перу, неоднократно наблюдалъ, что, когда стадо вигоней преслѣдуется охотниками, сильные самцы прикрываютъ отступленіе стада, нарочно отставая, чтобы охранять отступающихъ. Что же касается фактовъ о выраженіи состраданія животными къ ихъ раненымъ сотоварищамъ, то о нихъ постоянно упоминается зоологами, изучавшими жизнь природы. Подобные факты—совершенно естественны. Состраданіе необходимо развивается при общественной жизни. Но состраданіе, въ свою очередь, указываетъ на значительный общій прогрессъ въ области умственныхъ способностей и чувствительности. Оно является первымъ шагомъ на пути къ развитію высшихъ нравственныхъ чувствъ и, въ свою очередь, становится могущественнымъ факторомъ дальнейшей эволюціи.
Если взгляды, развитые на предыдущихъ страницахъ, правильны, то естественно возникаетъ вопросъ: на сколько они согласуются съ теоріей о борьбѣ за существованіе въ томъ видѣ, какъ она была развита Дарвиномъ, Уоллэсомъ и ихъ послѣдователями? И я вкратцѣ отвѣчу теперь на этотъ важный вопросъ. Прежде всего ни одинъ натуралистъ не усомнится въ томъ, что идея о борьбѣ за существованіе, проведенная черезъ всю органическую природу, представляетъ величайшее обобщеніе нашего вѣка. Жизнь есть борьба: и въ этой борьбѣ выживаютъ наиболѣе приспособленные. Но если поставить вопросъ: „какимъ оружіемъ ведется главнымъ образомъ эта борьба“? и „кто въ этой борьбѣ оказывается наиболѣе приспособленнымъ“? то отвѣты на эти два вопроса будутъ совершенно различны, смотря по тому, какое значеніе будетъ придано двумъ различнымъ сторонамъ этой борьбы: прямой борьбѣ за пищу и безопасность между отдѣльными особями, и той борьбѣ, которую Дарвинъ назвалъ „метафорическою“, т. е. борьбѣ, очень часто совмѣстной, противъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ. Никто не станетъ отрицать, что въ предѣлахъ каждаго вида имѣется нѣкоторая степень состязанія изъ-за пищи, хотя бы по временамъ. Но вопросъ заключается въ томъ,—доходитъ ли это состязаніе до предѣловъ, допускаемыхъ Дарвиномъ, или даже Уоллэсомъ? и играло ли оно въ эволюціи животнаго царства ту роль, которая ему приписывается?..
Идея, которую Дарвинъ проводитъ черезъ всю свою книгу о происхожденіи видовъ, есть, несомнѣнно, идея о существованіи настоящаго состязанія[44], борьбы, въ предѣлахъ каждой животной группы, изъ-за пищи, безопасности и возможности оставить послѣ себя потомство. Онъ часто говоритъ объ областяхъ, переполненныхъ животной жизнью до крайнихъ предѣловъ и изъ такого переполненія онъ выводитъ неизбѣжность состязанія, борьбы, между обитателями. Но если мы станемъ искать въ его книгѣ дѣйствительныхъ доказательствъ такого состязанія, то мы должны признать что достаточно убѣдительныхъ доказательствъ—нѣтъ. Если мы обратимся къ параграфу, озаглавленному: „Борьба за существованіе—наиболѣе суровая между особями и разновидностями одного и того же вида“, то мы не найдемъ въ немъ того обилія доказательствъ и примѣровъ, которые мы привыкли находить во всякой работѣ Дарвина. Въ подтвержденіе борьбы между особями одного и того же вида, не приводится подъ вышеупомянутымъ заголовкомъ ни одного примѣра: она принимается какъ аксіома; состязаніе же между близкими видами животныхъ подтверждается лишь пятью примѣрами, изъ которыхъ, во всякомъ случаѣ, одинъ (относящійся къ двумъ видамъ дроздовъ) оказывается по позднѣйшимъ наблюденіямъ сомнительнымъ[45]. Но если мы станемъ искать дальнѣйшихъ подробностей, съ цѣлью убѣдиться, на сколько уменьшеніе одного вида действительно обусловливается возрастаніемъ другого вида, то мы найдемъ, что Дарвинъ, со своей обычной прямотой, говоритъ слѣдующее:
„Мы можемъ догадываться (dimly see) почему состязаніе должно быть особенно сурово между родственными формами, заполняющими почти одно и то же мѣсто въ природѣ; но вѣроятно ни въ одномъ случаѣ мы не могли бы съ точностью опредѣлить, почему одинъ видъ одержалъ побѣду надъ другимъ въ великой битвѣ жизни“.
Что же касается Уоллэса, приводящаго, въ своемъ изложеніи дарвинизма тѣ же самые факты, но подъ слегка видоизмѣненнымъ заголовкомъ (Борьба за существование между близко родственными животными и растеніями часто бываетъ наиболѣе сурова“), то онъ дѣлаетъ нижеслѣдующее замѣчаніе, дающее вышеприведеннымъ фактамъ совершенно иное освѣщеніе. Онъ говоритъ (курсивъ мой):
„Въ нѣкоторыхъ случаяхъ, несомнѣнно, ведется дѣйствительная война между двумя видами, при чемъ болѣе сильный видъ убиваетъ болѣе слабый; но это вовсе не является необходимостью, и могутъ быть случаи, когда виды, болѣе слабые физически, могутъ одержать верхъ, вслѣдствіе своей способности къ болѣе быстрому размноженію, большей выносливости по отношенію къ враждебнымъ климатическимъ условіямъ, или большей хитрости, помогающей имъ избѣгать нападеній со стороны ихъ общихъ враговъ“.
Такимъ образомъ, въ подобныхъ случаяхъ, то, что приписывается состязанію, борьбѣ, можетъ быть вовсе не состязаніемъ и борьбою. Одинъ видъ вымираетъ вовсе не потому, что другой видъ истребилъ его или выморилъ, отнявши у него средства пропитанія, а потому, что онъ не смогъ хорошо приспособиться къ новымъ условіямъ, тогда какъ другому виду удалось это сдѣлать. Выраженіе „борьба за существование“, стало быть, употребляется здѣсь опять-таки въ переносномъ смыслѣ и, можетъ быть, другого смысла не имѣетъ. Что же касается до дѣйствительнаго состязанія изъ-за пищи между особями одного и того же вида, которое Дарвинъ поясняетъ въ другомъ мѣстѣ примѣромъ взятымъ изъ жизни рогатаго скота въ Южной Америкѣ во время засухи, то цѣнность этого примѣра значительно уменьшается тѣмъ, что онъ взятъ изъ жизни прирученныхъ животныхъ. Бизоны, при подобныхъ обстоятельствахъ, переселяются, съ цѣлью избежать состязанія изъ за пищи. Какъ бы ни была сурова борьба между растеніями—а она вполнѣ доказана—мы можемъ только повторить относительно ея замѣчаніе Уоллэса, „что растенія живутъ тамъ, гдѣ могутъ“, тогда какъ животныя въ значительной мѣрѣ имѣютъ возможность сами выбирать себѣ мѣстожительство. И мы снова себя спрашиваемъ: „До какихъ же размѣровъ действительно существуетъ состязаніе, борьба, въ предѣлахъ каждаго животнаго вида? На чемъ основано это предположеніе?“.
То же самое замѣчаніе приходится мнѣ сдѣлать относительно того „косвеннаго“ аргумента въ пользу действительности суроваго состязанія и борьбы за существованіе въ предѣлахъ каждаго вида, который можно вывести изъ „истребленія переходныхъ разновидностей“, такъ часто упоминаемаго Дарвиномъ. Какъ извѣстно, Дарвина долгое время смущало затрудненіе, которое онъ видѣлъ въ отсутствіи длинной цѣпи промежуточныхъ формъ между близко-родственными видами; и извѣстно, что онъ нашелъ разрѣшеніе этого затрудненія въ предположенномъ имъ истребленіи этихъ промежуточныхъ формъ[46]. Однако, внимательное чтеніе различныхъ главъ, въ которыхъ Дарвинъ и Уоллэсъ говорятъ объ этомъ предметѣ, вскорѣ приводитъ къ заключенію, что слово „истребленіе“, употребляемое ими, вовсе не имѣетъ въ виду дѣйствительнаго истребленія; то замѣчаніе, которое Дарвинъ сдѣлалъ относительно смысла его выраженія: „борьба за существованіе“, очевидно прилагается въ равной мѣрѣ и къ слову „истребленіе“. Послѣднее никоимъ образомъ не можетъ быть понимаемо въ его прямомъ значеніи, но только въ „метафорическомъ“, переносномъ смыслѣ.
Если мы отправимся отъ предположенія, что данная площадь переполнена животными до крайнихъ предѣловъ ея вмѣстимости, и что вслѣдствіе этого между всѣми ея обитателями ведется обостренная борьба изъ за насущныхъ средствъ существованія—при чемъ каждое животное вынуждено бороться противъ всѣхъ своихъ сородичей, чтобы добыть себѣ дневное пропитаніе,—тогда появленіе новой и успѣшной разновидности несомнѣнно будетъ состоять во многихъ случаяхъ (хотя не всегда) въ появленіи такихъ индивидуумовъ, которые смогутъ захватить болѣе, чѣмъ приходящуюся имъ по справедливости долю средствъ существования; результатомъ тогда дѣйствительно было бы то, что подобныя особи обрекли бы на недоѣданіе, какъ первоначальную родительскую форму, не усвоившую новой разновидности, такъ и всѣ тѣ переходныя формы, которыя не обладали бы новою особенностью въ той же степени, какъ они. Весьма возможно, что спервоначала Дарвинъ понималъ появленіе новыхъ разновидностей именно въ такомъ видѣ; по крайней мѣрѣ, частое употребленіе слова „истребленіе“ производитъ такое впечатлѣніе. Но онъ, какъ и Уоллэсъ, знали природу черезчуръ хорошо чтобы не увидать, что это вовсе не единственно возможный и необходимый исходъ.
Если бы физическія и біологическія условія данной поверхности, а также пространство, занимаемое даннымъ видомъ, и образъ жизни всѣхъ членовъ этого вида оставались всегда неизмѣнными, тогда внезапное появленіе новой разновидности, дѣйствительно, могло бы повести къ недоѣданію и истребленію всѣхъ тѣхъ особей которые не усвоили бы въ достаточной мѣрѣ новую черту, характеризующую новую разновидность. Но именно подобной комбинаціи условій, подобной неизмѣняемости мы не видимъ въ природѣ. Каждый видъ постоянно стремится къ расширенію своего мѣстожительства, и переселенія въ новыя мѣстожительства являются общимъ правиломъ, какъ для быстролетающей птицы, такъ и для медлительной улитки. Затѣмъ въ каждомъ данномъ пространствѣ земной поверхности постоянно совершаются физическія измѣненія, и характерною чертою новыхъ разновидностей среди животныхъ, въ громадномъ числѣ случаевъ—пожалуй, въ большинствѣ—бываетъ вовсе не появленіе новыхъ приспособленій для выхватыванія пищи изо рта сородичей—пища является лишь однимъ изъ сотни разнообразныхъ условій существованія,—но, какъ самъ Уоллэсъ показалъ въ прекрасномъ параграфѣ, „о расхожденіи характеров“ (Darvinism, стр. 107), началомъ новой разновидности бываетъ образованіе новыхъ привычекъ, передвиженіе въ новыя мѣстожительства и переходъ къ новымъ видамъ пищи. Во всѣхъ этихъ случаяхъ не произойдетъ никакого истребленія, даже будетъ отсутствовать борьба за пищу, такъ какъ новое приспособленіе послужитъ къ облегченію соперничества если послѣднее дѣйствительно существовало, и, тѣмъ не менѣе, при этомъ тоже получится, спустя нѣкоторое время, отсутствіе переходныхъ звеньевъ, какъ результатъ простого выживанія тѣхъ, которые наилучше приспособлены къ новымъ условіямъ—и совершится это такъ же несомнѣнно, какъ если бы происходило предполагаемое гипотезой истребленіе первоначальной формы. Едва ли нужно добавлять, что если мы, вмѣстѣ съ Спенсеромъ, вмѣстѣ со всѣми ламаркистами и съ самимъ Дарвиномъ, допустимъ измѣняющее вліяніе среды на живущіе въ ней виды,—а современная наука все болѣе и болѣе движется въ этомъ направленіи,—то окажется еще менѣе надобности въ гипотезѣ истребленія переходныхъ формъ.
Значеніе переселеній и послѣдующей изоляціи группъ животныхъ для появленія и закрѣпленія новыхъ разновидностей, а въ концѣ концовъ и новыхъ видовъ, на которыя указалъ Морицъ Вагнеръ, вполнѣ было признано впослѣдствіи самимъ Дарвиномъ. Позднѣйшія же изысканія еще болѣе подчеркнули важность этого фактора, и они указали также, какимъ образомъ обширность территоріи, занимаемой даннымъ видомъ—этой обширности Дарвинъ вполнѣ основательно придавалъ большое значеніе для появленія новыхъ разновидностей—можетъ быть соединена съ изоляціею отдѣльныхъ частей даннаго вида, въ силу мѣстныхъ геологическихъ перемѣнъ или возникновенія мѣстныхъ преградъ. Входить здѣсь въ обсужденіе всего этого обширнаго вопроса было бы невозможно; но нѣсколькихъ замѣчаній будетъ достаточно, чтобы пояснить соединенное дѣйствіе такихъ вліяній. Извѣстно, что части даннаго вида нерѣдко переходятъ къ новому роду пищи. Бѣлки, напримѣръ, если случится неурожай на шишки въ лиственичныхъ лѣсахъ, переходятъ въ сосновые боры и эта перемѣна пищи производитъ извѣстные физіологическіе эффекты въ организмѣ этихъ бѣлокъ. Если это измѣненіе привычекъ будетъ не продолжительно,—если въ слѣдующемъ же году будетъ опять изобиліе шишекъ въ темныхъ лиственичныхъ лѣсахъ, то никакой новой разновидности бѣлокъ, очевидно, не образуется. Но если часть обширнаго пространства, занимаемаго бѣлками, начнетъ измѣнять свой физическій характеръ—скажемъ вслѣдствіе смягченія климата, или высыханія, при чемъ обѣ эти причины будутъ способствовать увеличенію площади сосновыхъ боровъ, въ ущербъ лиственичнымъ, лѣсамъ,—и если нѣкоторыя другія условія будутъ содѣйствовать тому, чтобы часть бѣлокъ держалась на окраинахъ области, тогда получится новая разновидность, т. е. зарождающійся новый видъ бѣлокъ; но появленіе этой разновидности не будетъ сопровождаться рѣшительно ничѣмъ такимъ, что могло бы заслужить названіе истребленія среди бѣлокъ. Каждый годъ нѣсколько бо́льшая пропорція бѣлокъ этой новой, лучше приспособленной, разновидности будетъ выживать по сравненію съ другими, и промежуточныя звенья будутъ вымирать съ теченіемъ времени, изъ года въ годъ, вовсе не будучи обрекаемы на голодную смерть своими мальтузіанскими конкурентами. Именно подобные процессы и совершаются на нашихъ глазахъ, вслѣдствіе великихъ физическихъ измѣненій, происходящихъ на обширныхъ пространствахъ Центральной Азіи вслѣдствіе высыханія, которое идетъ тамъ со времени ледниковаго періода.
Возьмемъ другой примѣръ. Доказано геологами, что современная дикая лошадь (Equus Przewalskii) есть результатъ медленнаго процесса эволюціи, совершавшагося въ теченіе позднѣйшихъ частей третичнаго и всего четверичнаго (ледниковаго и послѣледниковаго) періода; но что въ теченіе этого длиннаго ряда столѣтій предки теперешней лошади не оставались на какомъ-нибудь одномъ опредѣленномъ пространствѣ земного шара. Напротивъ того, они странствовали по Старому и Новому Свѣту, и по всѣмъ вѣроятіямъ вернулись въ концѣ концовъ, вполнѣ видоизмѣненные, къ тѣмъ самымъ пастбищамъ, которыя они когда-то оставили въ теченіе своихъ многихъ переселеній[47]. Изъ этого ясно, что если мы не находимъ теперь въ Азіи всѣхъ промежуточныхъ звеньевъ между современной дикой лошадью и ея азіатскими по-третичными предками, это вовсе не значитъ, чтобы промежуточныя звенья были истреблены. Подобнаго истребленія никогда не происходило. Даже никакой особенно-высокой смертности могло не быть среди прародительскихъ видовъ нынѣшней лошади: особи, принадлежавшія къ промежуточнымъ разновидностямъ и видамъ, умирали при самыхъ обычныхъ условіяхъ—часто даже среди изобилія пищи—и ихъ остатки разсыпаны теперь въ нѣдрахъ земли по всему земному шару.
Короче говоря, если мы вдумаемся въ этотъ предметъ и внимательно перечитаемъ то, что самъ Дарвинъ писалъ о немъ, мы увидимъ, что если уже употреблять слово „истребленіе“ въ связи съ переходными разновидностями, то его слѣдуетъ употреблять въ метафорическомъ, переносномъ смыслѣ. Что же касается до „соперничества“, или „состязанія“ (competition), то это выраженіе также постоянно употреблялось Дарвиномъ (см. напр, главу „объ угасаніи“), скорѣе какъ образъ, или какъ способъ выраженія, не придавая ему значенія дѣйствительной борьбы за средства существованія между двумя частями одного и того же вида. Во всякомъ случаѣ отсутствіе промежуточныхъ формъ не составляетъ аргумента въ пользу интенсивной борьбы и состязанія. Въ дѣйствительности, главнымъ аргументомъ для доказательства остраго состязанія изъ-за средствъ существованія,—соревнованія, продолжающагося непрестанно въ предѣлахъ каждаго животнаго вида, является, по выраженію проф. Геддса, „ариѳметическій аргументъ“, заимствованный у Мальтуса.
Но этотъ аргументъ ничего подобнаго не доказываетъ. Съ такимъ же правомъ мы могли бы взять нѣсколько селъ въ юго-восточной Россіи, обитатели которыхъ не терпѣли недостатка въ пищѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ никогда не имѣли никакихъ санитарныхъ приспособленій; и замѣтивши что за послѣдніе семьдесятъ или восемьдесятъ лѣтъ средняя рождаемость достигала у нихъ 60-ти на 1000, а между тѣмъ населеніе за это время нисколько не увеличилось,—мы могли бы придти къ заключенію, что между обитателями этихъ деревень идетъ чрезвычайно обостренная борьба за пищу. Въ дѣйствительности же окажется, что населеніе не возрастаетъ по той простой причинѣ, что одна треть новорожденныхъ умираетъ каждый годъ, не достигнувъ шести-мѣсячнаго возраста; половина дѣтей умираетъ въ теченіе слѣдующихъ четырехъ лѣтъ, и изъ каждой сотни родившихся только семнадцать достигаютъ двадцати-лѣтняго возраста. Такимъ образомъ, новые пришельцы въ мірѣ уходятъ изъ него раньше, чѣмъ достигаютъ возраста, когда они могли бы стать, конкурентами. Очевидно, что если нѣчто подобное можетъ происходить въ людской средѣ, то тѣмъ болѣе вѣроятно оно среди животныхъ. И дѣйствительно, въ мірѣ пернатыхъ уничтоженіе яицъ идетъ въ такихъ колоссальныхъ размѣрахъ, что въ началѣ лѣта яйца составляютъ главную пищу нѣсколькихъ видовъ животныхъ; не говоря уже о буряхъ и наводненіяхъ, истребляющихъ милліоны гнѣздъ въ Америкѣ и въ Азіи, и о внезапныхъ перемѣнахъ погоды, отъ которыхъ массами гибнутъ молодыя особи у млекопитающихъ. Каждая буря, каждое наводненіе, каждое посѣщеніе птичьяго гнѣзда крысою, каждая внезапная перемѣна температуры уничтожаютъ тѣхъ соперниковъ, которые кажутся столь страшными въ теоріи.
Что же касается до фактовъ чрезвычайно быстраго размноженія лошадей и рогатаго скота въ Америкѣ, а также свиней и кроликовъ въ Новой Зеландіи, съ тѣхъ поръ, какъ европейцы ввезли ихъ въ эти страны, и даже дикихъ животныхъ, ввезенныхъ изъ Европы (гдѣ количество ихъ уменьшается человѣкомъ, а вовсе не соперничествомъ), то они, повидимому, скорѣе противорѣчатъ теоріи избыточнаго населенія. Если лошади и рогатый скотъ могли съ такой быстротой размножиться въ Америкѣ, то это просто доказываетъ, что какъ ни были въ то время безчисленны бизоны и другія жвачныя въ Новомъ Свѣтѣ, его травоядное населеніе все-таки было далеко ниже того количества, которое могло бы прокормиться въ преріяхъ. Если милліоны новыхъ пришельцевъ все-таки находили достаточно пищи, не заставляя голодать прежнее населеніе прерій, мы скорѣе должны придти къ заключенію, что европейцы нашли въ Америкѣ не излишекъ, а недостаточное количество травоядныхъ. И у насъ имѣются серьезныя основанія думать, что такая недостаточность животнаго населенія представляетъ естественное положеніе вещей на поверхности всего земного шара, за немногими, и то временными, исключеніями изъ этого общаго правила. Дѣйствительно, наличное количество животныхъ на данномъ пространствѣ земли опредѣляется вовсе не высшею продовольственной способностью этого пространства, а тѣмъ, что оно представляетъ каждый годъ при наименѣе благопріятныхъ условіяхъ. Такъ что, вслѣдствіе одной этой причины, состязаніе, борьба изъ-за пищи едва-ли можетъ быть нормальнымъ условіемъ жизни; но помимо этого есть еще другія причины, которыя въ свою очередь низводятъ животное населеніе еще ниже этого невысокаго уровня. Если мы возьмемъ лошадей (также и рогатый скотъ), которыя всю зиму проводятъ на подножномъ корму въ степяхъ Забайкалья, то мы найдемъ всѣхъ ихъ очень исхудалыми и истощенными въ концѣ зимы. Это истощеніе, впрочемъ, оказывается, результатомъ не недостатка въ кормѣ, такъ какъ подъ тонкимъ слоемъ снѣга вездѣ имѣется трава въ изобиліи, причина его лежитъ въ трудности добыванія травы изъ подъ снѣга, а эта трудность одинакова для всѣхъ лошадей. Кромѣ того, ранней весною обыкновенно бываетъ гололедица, и если она продолжится нѣсколько дней подъ рядъ, то лошади приходятъ въ еще большее изнуреніе. Но вслѣдъ затѣмъ часто наступаютъ бураны, мятели, и тогда животныя, уже ослабѣвшія, вынуждены бываютъ оставаться по нѣсколько дней совершенно безъ корма, вслѣдствіе чего они падаютъ въ очень большихъ количествахъ. Потери въ теченіе весны бываютъ такъ велики, что, если весна отличалась особою суровостью, онѣ не могутъ быть пополнены даже новымъ приплодомъ—тѣмъ болѣе, что всѣ лошади бываютъ истощены, и жеребята родятся слабыми. Количество лошадей и рогатаго скота всегда остается, такимъ образомъ, гораздо ниже того уровня, на которомъ оно могло бы держаться, если бы не было этой специальной причины—холодной и бурной весны: въ продолженіе всего года имѣется пища въ изобиліи: ее хватило бы на количество животныхъ, въ пять или десять разъ большее чѣмъ то, которое существуетъ въ дѣйствительности, а между тѣмъ животное населеніе степей возрастаетъ чрезвычайно медленно. Но лишь только буряты, владѣльцы скота и табуновъ, начинаютъ дѣлать, хотя бы самые незначительные запасы сѣна въ степи, и открываютъ къ нимъ доступъ во время гололедицы или глубокихъ снѣговъ, какъ немедленно замѣчается увеличеніе ихъ стадъ и табуновъ. Почти въ такихъ же условіяхъ находятся почти всѣ живущія на свободѣ травоядныя животныя и многіе грызуны Азіи и Америки, а потому мы съ увѣренностью можемъ утверждать, что ихъ численность понижается не путемъ соперничества и взаимной борьбы; что ни въ какое время года имъ не приходится бороться изъ-за пищи; и что если они никогда не размножаются до степени перенаселенія, то причина этого лежитъ въ климатѣ, а не во взаимной борьбѣ изъ-за пищи.
Значеніе въ природѣ естественныхъ препятствій къ излишнему размноженію, и въ особенности ихъ отношеніе къ гипотезѣ соревнованія, повидимому, никогда еще не принимались въ разсчетъ въ должной мѣрѣ. Объ этихъ препятствіяхъ, или точнѣе, объ нѣкоторыхъ изъ нихъ, упоминается мимоходомъ, но до сихъ поръ ихъ воздѣйствіе не разбиралось въ подробности. Между тѣмъ, если сравнить действительное воздѣйствіе естественныхъ причинъ на жизнь животныхъ видовъ, съ возможнымъ воздѣйствіемъ соперничества внутри вида, мы тотчасъ же должны признать, что послѣднее не выдерживаетъ никакого сравненія съ предыдущимъ. Такъ, напримѣръ, Бэтсъ упоминаетъ о просто невообразимомъ количествѣ крылатыхъ муравьевъ, которые гибнутъ, когда роятся. Мертвыя или полумертвыя тѣла огненныхъ муравьевъ (Myrmica saevissima), нанесенныя въ рѣку во время шторма „представляли валикъ въ дюймъ или два высоты и такой же ширины, при чемъ этотъ валикъ тянулся безъ перерыва на протяженіи нѣсколькихъ миль у края воды“[48]. Миріады муравьевъ были такимъ образомъ уничтожены, среди природы, которая могла бы прокормить въ тысячу разъ больше муравьевъ, чѣмъ ихъ жило тогда въ этомъ мѣстѣ. Д-ръ Альтумъ, нѣмецкій лѣсничій, который написалъ очень поучительную книгу о животныхъ, вредящихъ нашимъ лѣсамъ, также даетъ много фактовъ, указывающихъ на огромную важность естественныхъ препятствій чрезмѣрному размноженію. Онъ говоритъ, что рядъ бурь, или же холодная и туманная погода во время отраиванья сосновой моли (Bombyx pini) уничтожаетъ ее въ невѣроятныхъ количествахъ, и весной 1871 года вся эта моль исчезла сразу, вѣроятно уничтоженная рядомъ холодныхъ ночей[49]. Много подобныхъ примѣровъ можно было бы привести относительно насѣкомыхъ разныхъ частей Европы. Д-ръ Альтумъ также упоминаетъ о птицахъ, пожирающихъ сосновую моль, и объ огромномъ количествѣ яицъ этого насѣкомаго, уничтожаемыхъ лисицами; но онъ добавляетъ, что паразитные грибки, нападающіе на нее періодически, оказываются гораздо болѣе ужасными врагами моли, чѣмъ какая бы то ни было птица, такъ какъ они уничтожаютъ моль сразу на огромномъ пространствѣ. Что же касается до различныхъ видовъ мышей (Mus sylvaticus, Arvicola arvalis, и A. agrestis), то Альтумъ, приведя длинный списокъ ихъ враговъ, замѣчаетъ: „Однако, самыми страшными врагами мышей являются не другія животныя, а тѣ внезапныя перемѣны погоды, которыя случаются почти каждый годъ“. Если морозы и теплая погода начинаютъ чередоваться, они уничтожаютъ ихъ въ безчисленныхъ количествахъ; „одна такая внезапная перемѣна погоды можетъ изъ многихъ тысячъ мышей оставить въ живыхъ всего нѣсколько особей“. Съ другой стороны, теплая зима, или зима наступающая постепенно, даетъ имъ возможность размножаться въ угрожающей пропорціи, не взирая ни на какихъ враговъ; такъ было въ 1876 и 1877 годахъ[50]. Соперничество оказывается, такимъ образомъ, по отношенію къ мышамъ, совершенно ничтожнымъ факторомъ, въ сравненіи съ погодой. Факты такого же рода даны тѣмъ же авторомъ и относительно бѣлокъ.
Что же касается птицъ, то всѣмъ намъ хорошо извѣстно, какъ онѣ страдаютъ отъ внезапныхъ перемѣнъ погоды. Мятели позднею весною такъ же гибельны для птицъ на дикихъ мѣстахъ Англіи (moors), какъ и въ Сибири; и г. Диксону приходилось видѣть красныхъ тетеревовъ[51], доведенныхъ до того исключительно-суровыми зимними холодами, что они въ большихъ количествахъ покидали дикія мѣста „и намъ извѣстны случаи, когда ихъ ловили на улицахъ Шефильда. Продолжительная сырая погода“,—прибавляетъ онъ,—„почти также гибельна для нихъ“.
Съ другой стороны, заразныя болѣзни, которыя посѣщаютъ по временамъ большинство животныхъ видовъ, уничтожаютъ ихъ въ такихъ количествахъ, что потери часто не могутъ быть пополнены въ теченіе многихъ лѣтъ, даже среди наиболѣе быстро размножающихся животныхъ. Такъ, напримѣръ, въ сороковыхъ годахъ суслики внезапно исчезли въ окрестностяхъ Сарепты, въ юго-восточной Россіи, вслѣдствіе какой-то эпидеміи, и въ теченіе многихъ лѣтъ въ этой мѣстности нельзя было встрѣтить ни одного суслика. Прошло много лѣтъ, раньше чѣмъ они размножились по-прежнему[52].
Подобныхъ фактовъ, изъ которыхъ каждый уменьшаетъ значеніе, придаваемое соперничеству и борьбѣ внутри вида, можно было бы привести множество[53]. Конечно, можно было бы отвѣтить на нихъ словами Дарвина,—что, тѣмъ не менѣе, каждое органическое существо „въ какой-нибудь періодъ своей жизни, въ продолженіе какого-нибудь времени года, въ каждомъ поколѣніи или по временамъ, должно бороться за существованіе и претерпевать великое истребленіе“, и что лишь наиболѣе приспособленные переживаютъ подобные періоды тяжелой борьбы за существованіе. Но если бы эволюція животнаго міра была основана исключительно, или даже преимущественно, на переживаніи наиболѣе приспособленныхъ въ періоды бѣдствій; если бы естественный подборъ былъ ограниченъ въ своемъ воздѣйствіи періодами исключительной засухи, или внезапныхъ перемѣнъ температуры, или наводненій,—то регрессъ былъ бы общимъ правиломъ въ животномъ мірѣ. Тѣ, которые переживаютъ голодъ, или суровую эпидемію холеры, оспы или дифтерита, свирѣпствующихъ въ тѣхъ размѣрахъ, которыя наблюдаются въ нецивилизованныхъ странахъ, вовсе не являются ни наиболѣе сильными, ни наиболѣе здоровыми, ни наиболѣе разумными. Никакой прогрессъ не могъ бы основаться на подобныхъ переживаніяхъ,—тѣмъ болѣе, что всѣ пережившіе обыкновенно выходятъ изъ испытанія съ подорваннымъ здоровьемъ, подобно тѣмъ забайкальскимъ лошадямъ, о которыхъ мы упоминали выше, или экипажамъ арктическихъ судовъ, или гарнизонамъ крѣпостей, вынужденнымъ жить въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ на половинныхъ раціонахъ, и по прекращеніи осады выходящимъ съ разбитымъ здоровьемъ и съ проявляющейся впослѣдствіи склонностью къ совершенно ненормальной смертности. Все, что естественный подборъ можетъ сдѣлать въ періоды бѣдствій, сводится къ сохраненію особей, одаренныхъ наибольшею выносливостью въ перенесеніи всякаго рода лишеній. Такова и есть роль естественнаго подбора среди сибирскихъ лошадей и рогатаго скота. Они, дѣйствительно, отличаются выносливостью; они могутъ питаться, въ случаѣ необходимости, полярной березой; они могутъ противостоять холоду и голоду. Но за то сибирская лошадь можетъ нести только половину того груза, который безъ напряженія несетъ европейская лошадь; ни одна сибирская корова не даетъ половины того количества молока, которое даетъ джерсейская корова, и ни одинъ туземецъ не цивилизованныхъ странъ не выдержитъ сравненія съ европейцами. Такіе туземцы могутъ легче выносить голодъ и холодъ, но ихъ физическія силы гораздо ниже силъ хорошо-питающегося европейца, а ихъ умственный прогрессъ совершается съ отчаянной медленностью. „Зло не можетъ порождать добра“, какъ писалъ Чернышевскій въ замѣчательномъ очеркѣ, посвященномъ дарвинизму[54].
Къ счастью, состязаніе не составляетъ общаго правила, ни для животнаго міра, ни для человѣчества. Оно ограничивается, среди животныхъ, извѣстными періодами, и естественный подборъ находитъ лучшую почву для своей дѣятельности. Лучшія условія для прогрессивнаго подбора создаются устраненіемъ состязанія, путемъ взаимной помощи и взаимной поддержки[55]. Въ великой борьбѣ за существованіе—за наиболѣе возможную полноту и интенсивность жизни, при наименьшей ненужной растратѣ энергіи—естественный подборъ постоянно выискиваетъ пути, именно съ цѣлью избѣжать, насколько возможно, состязанія. Муравьи объединяются въ гнѣзда и племена; они дѣлаютъ запасы, воспитываютъ для своихъ нуждъ „коровъ“—и такимъ образомъ избѣгаютъ состязанія; и естественный подборъ выбираетъ изъ всѣхъ муравьевъ тѣ виды, которые лучше умѣютъ избѣгать внутренняго состязанія, съ его неизбѣжными пагубными послѣдствіями. Большинство нашихъ птицъ медленно перекочевываетъ къ югу, по мѣрѣ наступленія зимы, или же онѣ собираются безчисленными сообществами и предпринимаютъ далекія путешествія,—и такимъ образомъ избѣгаютъ состязанія. Многіе грызуны впадаютъ въ спячку, когда наступаетъ время возможнаго состязанія, а другія породы грызуновъ запасаются на зиму пищей и собираются вмѣстѣ обширными поселениями, дабы имѣть необходимую защиту во время работы. Олени, когда оленій мохъ засыхаетъ внутри материка, переселяются по направленію къ морю. Буйволы пересѣкаютъ огромные материки ради изобилія пищи. A колонія бобровъ, когда они черезчуръ расплодятся на рѣкѣ, раздѣляется на двѣ части: старики уходятъ внизъ по рѣкѣ, а молодые идутъ вверхъ, для того, чтобы избѣжать состязанія. А если, наконецъ, животныя не могутъ ни впасть въ спячку, ни переселиться, ни сдѣлать запасовъ пищи, ни сами выращивать потребную пищу, какъ это дѣлаютъ муравьи,—тогда они поступаютъ, какъ синицы (прекрасное описаніе см. у Уоллэса, „Darwinism“, гл. V); а именно: они переходятъ къ новому роду пищи—и, такимъ образомъ, опять-таки избѣгаютъ состязанія[56].
„Избѣгайте состязанія! Оно всегда вредно для вида, и у васъ имѣется множество средствъ избѣжать его!“ Такова тенденція природы, не всегда ею вполнѣ осуществляемая, но всегда ей присущая. Таковъ лозунгъ, доносящійся до насъ изъ кустарниковъ, лѣсовъ, рѣкъ, океановъ. „А потому объединяйтесь—практикуйте взаимную помощь! Она представляетъ самое вѣрное средство для обезпеченія наибольшей безопасности, какъ для каждаго въ отдѣльности, такъ и для всѣхъ вмѣстѣ; она является лучшей гарантіей для существованія и прогресса физическаго, умственнаго и нравственнаго“. Вотъ чему учитъ насъ Природа; и этому голосу Природы вняли всѣ тѣ животныя, которыя достигли наивысшаго положенія въ своихъ соотвѣтственныхъ классахъ. Этому же велѣнію Природы подчинился и человѣкъ—самый первобытный человѣкъ—и лишь вслѣдствіе этого онъ достигъ того положенія, которое мы занимаемъ теперь. Въ справедливости этого читатель убѣдится изъ послѣдующихъ главъ, посвященныхъ взаимной помощи въ человѣческихъ обществахъ.
Примѣчанія
[править]- ↑ Н. А. Сѣверцовъ: «Періодическія явленія въ жизни звѣрей и пр. въ Воронежской губерніи», Москва, 1855, стр. 251.
- ↑ Зейфферлицъ, цитированный Брэмомъ, IV, 760.
- ↑ «Thе Arctic Voyages of А. Е. Nordenskjöld», Лондонъ, 1879 г. стр. 135. См. также сильное описаніе острововъ, Св. Кильды г. Диксономъ (цитируется г-номъ Seebohm), а также, впрочемъ, описаніе любого Арктическаго путешествія.
- ↑ Haematopus.
- ↑ Limosa.
- ↑ Тоже «Камнетарка», Strepsilas interpres.
- ↑ Трехпалая Rissa tridactyla.
- ↑ Uria brunnichii
- ↑ См. Приложеніе III.
- ↑ Elliot Couës, въ «Bulletin U. S. Geol. Survey of territories», IV, № 7, стр. 556, 579 etc—Среди чаекъ (Larus argentatus) Полякову пришлось наблюдать на болотахъ Сѣверной Россіи, что мѣста, гдѣ находятся гнѣзда значительнаго количества этихъ птицъ, всегда были охраняемы самцомъ, который предупреждалъ всю колонію о приближающейся опасности. Въ такомъ случаѣ всѣ птицы поднимались сразу и съ большой энергіей нападали на врага. Самки, у которыхъ было 5—6 гнѣздъ, рядомъ на каждомъ бугоркѣ болота, держались извѣстной очереди, когда оставляли гнѣзда для поисковъ за пищей. Птенцы, совершенно беззащитные и легко могущіе сдѣлаться добычей хищныхъ птицъ «никогда не оставлялись одни, безъ охраны» («Семейные обычаи у водяныхъ птицъ», въ «Извѣстіяхъ Зоол. Отд. Спбургск. Общ. Естест.» дек. 17, 1874).
- ↑ Брэмъ-отецъ, цитируемый у A. Brehm. IV. 34, seg.; любопытно, что между собою кедровки вовсе не общительны. См. также Whit’s. «Natural History of Selborne», письмо XI. На Оби, г. Дерюгинъ встрѣчалъ поползней (Sitta uralenais) вмѣстѣ съ бродячими стаями гаичекъ (преимущественно Poecile cincta). Труды Спб. Общ. Ест., т. XXIX, вып. 2, 1898, с. 90.
- ↑ Dr. Couës, «Birds of Dakota and Montana»,въ Bulletin U. S. Survey of Territories, IV, № 7
- ↑ Часто высказывалось предположеніе, что болѣе крупныя птицы, можетъ быть, переносятъ на себѣ маленькихъ, при перелетѣ надъ Средиземнымъ моремъ; но факты подобнаго рода до сихъ поръ остаются подъ сомнѣніемъ. Съ другой стороны, вполнѣ установлено, что нѣкоторыя болѣе мелкія птицы пристаютъ во время переселенія къ болѣе крупнымъ видамъ. Этотъ фактъ былъ наблюдаемъ неоднократно и еще недавно былъ подтвержденъ Л. Вуксбаумомъ въ Раунгеймѣ. Онъ видѣлъ нѣсколько партій журавлей, съ которыми въ срединѣ и по бокамъ ихъ колоннъ летѣли жаворонки. («Der Zoologische Grarten», 1886, стр. 133). См. приложеніе V.
- ↑ H. Seebohm и Ch. Dixon оба упоминаютъ объ этой привычкѣ.
- ↑ Этотъ фактъ хорошо извѣстенъ всякому натуралисту, изучавшему жизнь природы; относительно Англіи нѣкоторые примѣры могутъ быть найдены въ работѣ Charles Dixon, «Among the Birds in Northern Shires» Зяблики прилетаютъ во время зимы большими стаями; около того-же времени, т. е. въ ноябрѣ, прилетаютъ стаи вьюнковъ; дрозды также посѣщаютъ эти мѣста «такими же большими компаніями» и т. д.
- ↑ См. Приложеніе VI.
- ↑ Samuel W. Baker «Wild Beasts», etc. vol I, стр. 316.
- ↑ C. G. Schillings, «With Flashlight and Rifle in Aequatorial East Africa», travel by Whyte, 1906.
- ↑ Tschudi («Thierleben der Alpenwelt») и John Franklin («Vie des animaux»), цитируемые Брэмомъ, I, 620.
- ↑ Tschudi, «Thierleben der Alpenwelt», стр. 404.
- ↑ Houzeau «Etudes», II, 463.
- ↑ Объ ихъ охотничьихъ ассоціаціяхъ см. Sir E. Tennant’s «Natural History of Ceylon», цитируемаго Романесомъ, въ «Animal Intelligence», стр. 432.
- ↑ См. письмо Эмиля Гютера въ „Liebe“ Бюхнера.
- ↑ См. Приложеніе VII-е.
- ↑ Относительно вискачи должно отмѣтить тотъ очень интересный фактъ, что эти высоко-общительныя маленькія животныя не только миролюбиво живутъ вмѣстѣ въ своихъ поселеніяхъ, но по ночамъ навѣщаютъ цѣлыми поселками своихъ сосѣдей. Общительность, такимъ образомъ, простирается на весь видъ, а не только на данное сообщество или племя, какъ мы видимъ у муравьевъ. Когда фермеръ разоряетъ нору вискачъ, погребая ея обитателей подъ кучей земли, другія вискачи, по словамъ Hudson’а приходятъ изъ довольно отдаленныхъ мѣстностей, чтобы откопать этихъ заживо-погребенныхъ».(«А Naturalist in La Platа», 1892, стр. 311). Этотъ общеизвѣстный въ Ла-Платѣ фактъ былъ провѣренъ самимъ авторомъ.
- ↑ «Handbuch für jäger und Jagdberechtigte», цитируемый Брэмомъ, II, 223.
- ↑ Buffon, «Histoire Naturelle».
- ↑ Это прекрасно видно изъ очерковъ Шиллингса въ указанной выше книгѣ.
- ↑ Относительно семейства лошадей слѣдуетъ отмѣтить, что квагга-зебра, которая никогда не сходится съ dauw зеброю, тѣмъ не менѣе живетъ въ прекрасныхъ отношеніяхъ, не только съ страусами, которые превосходно исполняютъ обязанности часовыхъ, но также съ газелями, нѣкоторыми видами антилопъ и гну. Въ данномъ случаѣ мы имѣемъ образчикъ взаимнаго нерасположенія между кваггою и dauw, которое нельзя объяснить соревнованіемъ изъ-за пищи. Уже тотъ фактъ, что квагга живетъ вмѣстѣ со жвачными, питающимися той же травой, какъ и она, исключаетъ подобную гипотезу, и мы должны искать объясненія въ несходствѣ характера, какъ и въ отношеніяхъ зайца къ кролику. См. между прочимъ, Clive Philippo-Wolley «Big Game Shooting»(Badmington Library) которая содержитъ превосходные примѣры сожительства различныхъ видовъ въ Восточной Африкѣ.
- ↑ Сопровождавшій насъ охотникъ-тунгузъ собирался жениться и поэтому старался собрать какъ можно больше шкуръ косуль, для чего онъ цѣлые дни рыскалъ верхомъ по склонамъ холмовъ, въ поискахъ за оленями, пока нашъ караванъ двигался по дну долины. Несмотря на это, за весь день ему часто не удавалось убить даже одну косулю, а онъ былъ прекраснымъ охотникомъ.
- ↑ Согласно Samuel W. Baker’y, слоны иногда объединяются въ группы болѣе обширныя, чѣмъ «сложныя семейства». «Я часто наблюдалъ»,—говоритъ онъ,—«въ той части Цейлона, которая извѣстна подъ именемъ «страны парковъ», слѣды многочисленныхъ слоновъ; очевидно, это были довольно большія стада, собравшіяся вмѣстѣ для общаго отступленія изъ мѣстности, которую они сочли небезопасной». («Wilds Beasts and Their Ways», т. I, стр. 102).
- ↑ Домашнія свиньи, когда на нихъ нападаютъ волки, поступаютъ такимъ же образомъ (Hudson, I. с.).
- ↑ Разсказъ Форбза воспроизведенъ вполнѣ въ книгѣ Романеса, «Animal Intelligence»,стр.472. Есть и въ русскомъ переводѣ.
- ↑ Brehm, I. 82; Дарвинъ, «Происхожденіе Человѣка», глава III.—Экспедиціи Козлова (1899—1901) также пришлось выдержать подобную схватку въ Сѣверномъ Тибетѣ.
- ↑ Тѣмъ болѣе было странно читать въ вышеупомянутой статьѣ Гексли слѣдующій парафразъ общеизвѣстной фразы Руссо: «Первый человѣкъ, замѣнившій взаимнымъ договоромъ взаимную войну—каковы бы ни были мотивы, принудившіе его сдѣлать этотъ шагъ—создалъ общество». («Nineteenth Century», февр. 1888, стр. 165). Общество не было создано человѣкомъ; оно предшествовало человѣку.
- ↑ Такія монографии, какъ глава о «Музыкѣ и пляскѣ въ природѣ» (въ Hudson, «Naturalist on the La Plata») и Carl Gross, «Play оf Animals», уже въ значительной степени освѣтили вопросъ объ этомъ инстинктѣ, имѣющемъ абсолютную всеобщность въ природѣ.
- ↑ Не только многочисленные виды птицъ обладаютъ привычкой собираться вмѣстѣ—во многихъ случаяхъ всегда на одномъ и томъ же мѣстѣ—для всякаго рода забавъ и танцевъ, но, по наблюденію W. H. Gudson, почти всѣ млекопитающія и птицы («можетъ быть въ дѣйствительности всѣ безъ исключенія») часто предаются болѣе или менѣе регулярнымъ или опредѣленнымъ играмъ, молчаливымъ или сопровождаемымъ звуками, или же исключительно звуковымъ. (стр. 264).
- ↑ Эта австралійская птица, сродная нашей иволгѣ и называемая англичанами Satin Bower bird строитъ себѣ, вмѣсто гнѣзда, бесѣдку, (bower) изъ вѣтвей, съ колыбелькою, украшенной всевозможными яркими предметами: перьями попугаевъ, ракушками и т. д. Латинское названіе этой птицы: Ptilonorhynchus holosericlus.
- ↑ О хорахъ обезьянъ см. у Брэма, т, I.
- ↑ Haygarth, «Bush Life in Australia», стр. 58. То же относилось и до буйволовъ.
- ↑ Приведу лишь нѣсколько примѣровъ: раненый барсукъ былъ унесенъ другимъ барсукомъ, внезапно явившимся на помощь; наблюдали крысъ, которыя кормили двухъ слѣпыхъ товарищей («Seelenleben der Thiere», стр. 64, seg.). Брэму самому удалось видѣть двухъ воронъ, кормившихъ въ дуплѣ дерева третью ворону, которая была ранена, и ея раны были нанесены нѣсколькими недѣлями раньше («Hausfreund, 1874, 715; Büchner «Liebe», 203). Blyth видѣлъ индійскихъ воронъ, которыя кормили двухъ или трехъ слѣпыхъ товарокъ, и т. д.
- ↑ J. С. Woad, «Man and Beast», стр. 344. Вудъ былъ натуралистъ, котораго популярныя книги пользуются въ Англіи широкою и вполнѣ заслуженною извѣстностью.
- ↑ L. H. Morgan, «The American Beaver», 1868 стр. 272; Дарвинъ «Происхожденіе Человѣка», гл. IV.
- ↑ Дарвинъ употребляетъ слово Competition, которое по-французски приходится переводить словомъ competition, а по-русски большею частью переводится соревнованіе или соперничество. Въ данномъ случаѣ, слово состязаніе лучше, мнѣ кажется, передаетъ дарвиновское competition.
Авторъ.
- ↑ Одинъ видъ ласточекъ, какъ утверждаютъ, вызвалъ уменьшеніе численности одного другого вида ласточекъ въ Сѣверной Америкѣ; недавнее увеличеніе въ Шотландіи числа дроздовъ, большихъ рябинниковъ (T. viscivorus), повело къ уменьшенію числа пѣвчихъ дроздовъ; бурая крыса заняла мѣсто черной крысы въ Европѣ; въ Россіи маленькіе тараканы вездѣ вытѣснили своихъ болѣе крупныхъ сородичей; и въ Австраліи привозныя ульевыя пчелы быстро истребляютъ туземныхъ маленькихъ, безжалыхъ пчелъ. Два другіе случая, но относящіеся уже къ прирученнымъ животнымъ, упомянуты въ предшествующемъ параграфѣ. Приводя тѣ же факты, А. Р. Уоллэсъ, замѣчаетъ въ сноскѣ, по поводу Шотландскихъ дроздовъ: «Проф. А. Ньютонъ, однако, сообщаетъ мнѣ что эти виды не сталкиваются между собой такимъ образомъ, какъ сказано» («Darwinism», стр. 34). Что же касается до бурой крысы то извѣстно, что, вслѣдствіе ея земноводныхъ привычекъ, она обыкновенно водится въ низко лежащихъ помѣщеніяхъ человѣческихъ жилищъ (въ подвалахъ, водосточныхъ трубахъ и т. п.), а также на берегахъ каналовъ и рѣкъ; она пускается въ отдаленныя переселенія, собираясь для этого безчисленными стадами. Черная же крыса, напротивъ, предпочитаетъ помѣщаться въ самихъ людскихъ жилищахъ, подъ полами, а также въ конюшняхъ и амбарахъ. Она, такимъ образомъ, подвергается въ гораздо большей степени опасности быть истребленной человѣкомъ; и поэтому нельзя утверждать, съ какой бы то ни было степенью увѣренности, чтобы черная крыса истреблялась, или вытѣснялась, путемъ лишенія пищи, бурою крысою, а не изводилась человѣкомъ.
- ↑ «Можно было бы, однако, замѣтить», писалъ онъ въ «Происхожденіи Видовъ» (начало VI-й главы), «что тамъ, гдѣ нѣсколько близко-сродныхъ видовъ живутъ на той же самой территоріи, мы необходимо должны были бы находить теперь многія промежуточныя формы… По моей теоріи, эти сродные виды произошли отъ общаго прародителя; и во время процесса ихъ видоизмѣненія, каждый приспособился къ условіямъ жизни въ своей области, и замѣстилъ и истребилъ первоначальную прародительскую форму, равно какъ и всѣ промежуточныя формы между своимъ прежнимъ и теперешнимъ состояніемъ». (стр. 134, 6-го англ. изд.). См. также стр. 137 и 296 (весь параграфъ о «вымираніи»).
- ↑ Согласно изслѣдованіямъ г-жи Маріи Павловой, которая спеціально изучала этотъ предметъ, ранніе предки теперешней лошади переселились изъ Азіи въ Африку, оставались тамъ нѣкоторое время, и возвратились опять назадъ въ Азію. Будетъ-ли это двойное переселеніе подтверждено, или не будетъ,—во всякомъ случаѣ остается внѣ всякаго сомнѣнія фактъ прежняго распространенія предковъ нашей лошади по Азіи, Африкѣ и Америкѣ.
- ↑ «The Naturalist on the River Amazons». («Натуралистъ на Амазонкѣ»), томъ II, стр. 85, 95 англ. изданія. То же самое я видѣлъ однажды на южномъ берегу Англіи, и вообще такое явленіе довольно обыкновенно.
- ↑ Dr. В. Altum, «Waldbeschädigungen durch Thiere und Gegenmittel» (Berlin, 1380), стр. 207 и слѣд.).
- ↑ Dr. В. Altum, то же сочиненіе, стр. 13 и 187.
- ↑ Lagopus scoticus, Res Grouse.
- ↑ А. Беккеръ, въ «Bulletin de la Société des Naturalistes de Moscou», 1889, стр. 625.
- ↑ См. Приложеніе IX.
- ↑ «Русская Мысль», № 9, 1888. «Происхожденіе теоріи благотворности борьбы за жизнь», Стараго Трансформиста.
- ↑ «Одинъ изъ самыхъ обычныхъ способовъ, которыми дѣйствуетъ естественный подборъ», говоритъ Дарвинъ, «это—приспособленіе нѣкоторыхъ особей даннаго вида къ нѣколько различному образу жизни, вслѣдствіе чего они могутъ захватить еще не захваченныя мѣста въ природѣ»(Происхожденіе Видовъ, гл. VI)—другими словами—избѣгнутъ состязанія.
- ↑ См. Приложеніе X.
