Болезнь, о которой мы говорим, уже давно подтачивала экономический организм и давала о себе знать явственными признаками. Она состояла просто в том, что спекуляция зарвалась. В наших цивилизованных странах в нормальные годы и при среднем урожае обыкновенно оказывается излишек в производительности, и этот излишек обращается в капитал, служащий для основания новых предприятий: железнодорожных, фабричных, горнозаводских и других. Если в течение известного периода усилившийся дух предприимчивости вызывает к жизни большее количество новых предприятий, чем то дозволяют образующиеся ежегодные сбережения, то средства для них берутся из прежних предприятий, в которых сбережения были помещены; делается это потому, что ажиотаж всегда умеет выставить новые предприятия более заманчивыми, чем старые. Таким образом, производство в этих последних уменьшается, между тем как доход с новых предприятий, именно потому что они новые, или вовсе ещё не получается, или же, вследствие убытков, которыми неизбежно приходится платить за приобретение опыта в новом деле, а также за неимением достаточно обширного круга потребителей, появления которых ещё надо выжидать, бывает гораздо меньше, чем в старых предприятиях. В такие моменты биржа живёт исключительно в зачёт будущего. Акции новых предприятий переходят из одних рук в другие; каждый из этих временных владельцев хочет получить свою долю в барышах ажиотажа и, чтобы наживиться и на свой пай от общей золотой жатвы, каждый, с своей стороны, переоценивает немножко свои силы в надежде, что успеет реализовать ещё вовремя. Курсы повышаются непрерывно; некоторое время удаётся протянуть таким образом дела, раскрывая одну дыру, чтобы заткнуть другую; но в конце концов искусственно созданное дело должно рухнуть. В одном каком-нибудь пункте треснет одна из поддерживающих его подпорок и, так как каждый, напрягши собственные силы до крайнего предела, вынужден рассчитывать на самое пунктуальное исполнение обязательств со стороны своего соседа, то падение одного влечёт за собою падение многих.
Это тот момент, когда болезнь переходит в острый свой фазис; кризис разражается и ближайший вопрос теперь в том, чтобы не дать ему развиться в панику, так как в последнем случае всё производство остановится и сотни тысяч рабочих очутятся без работы, выброшенными на улицу. В такой момент недостаточно порицать легкомыслие и алчность спекулянтов и предоставлять их собственной их, заслуженной, участи; надо ещё позаботиться, насколько возможно, о том, чтобы тысячи невинных не погибли от тех последствий, которые повлечёт за собою ухудшение кризиса.
Мы желали бы, чтобы наша мысль была понята надлежащим образом: сама болезнь может быть излечена только временем или необычайно благоприятным результатом жатвы, который позволит покрыть все долги, сделанные на основании новых предприятий, так что снова восстановится соответствие между запасом капитала и производством. Наступление кризиса имеет также и ту хорошую сторону, что оно падением курсов уничтожает в зародыше все гнилые предприятия: те из них, которые едва успели возникнуть, прекращаются при этом сами собою. Но этот процесс уравновешения, другими словами, приспособления предприятий к размерам капитала и нарастания последнего, требует времени; между тем, пока он произойдёт, сам кризис, как мы уже заметили, может развиться в панику, в полную остановку всякой трудовой деятельности, всякой торговли и промышленности, если для предупреждения этого не будут употреблены быстро действующие сродства; дело в том, что кризис капитала почти всегда переходит в денежный кризис, в такое положение дел, при котором орудие обмена отказывается исполнять свойственные ему функции, как мы это видели в Гамбурге и неоднократно в Англии.
Как скоро карточное здание спекуляции, из-под которого выдернули одну карту, начинает колебаться, и банкротства начинают плодить одно другое, благодаря тому что каждый рассчитывал на состоятельность другого и напрягал свои силы до последней возможности, не заботясь об обеспечении своих обязательств резервным фондом, — все солидные и осмотрительные негоцианты видят себя вынужденными держать в запасе большее количество наличных денег, чем в обыкновенное время. Одновременно с этим и банкирские конторы, и банки ограничивают свой кредит и требуют уплаты по принятым относительно их обязательствам. Эти двойные мероприятия увеличивают стеснённое положение и общую тревогу. Все спешат зажать деньги в руке, чтобы обеспечить себя на случай непредвиденных обстоятельств. Цены на товары падают так сильно, что никто не решается их продавать. Ссуды затруднены — оказывается невозможным добыть денег ни за какие проценты, даже за самый надёжный залог; нередко даже богатые люди, если только они не пристроили своих капиталов в наиболее популярных бумагах, нуждаются в деньгах на самые необходимые потребности. Это явление произошло во Франкфурте на Майне в 1848 г. после февральской революции; оно повторялось в 1847, 1857 и 1868 гг. в Лондоне, в 1857 г. в Гамбурге, и в мае 1873 г. мы встречаем его в большей или меньшей степени в Вене.
Когда дело дошло до этого, опасность заострилась и приняла форму денежного кризиса; против этой-то заострённой формы и должны быть направлены все усилия, если не хотят, чтобы тысячи невинных, как мы уже сказали, были принесены в жертву и вся торговля осталась надолго расшатанной. Большею частью бывает достаточно одной какой-нибудь меры, производящей впечатление на публику, чтобы осилить недоверие, которое является таким же неразлучным спутником кризиса, каким лихорадка бывает относительно физического недуга. В Гамбурге помогла присылка 10 миллионов гульденов из кассы австрийского национального банка, в Лондоне — приостановка действия банкового закона. В последнем случае, повторившемся два раза, английскому банку даже не представилось надобности воспользоваться дарованным ему правом выпускать непокрытые билеты в количестве, превышающем установленную норму в 14 000 000 ф. Одного распоряжения о предоставлении ему этого права было достаточно, чтобы выманить деньги из тех норок, в которые они попрятались, и восстановить доверие.
Раз мы распознали зло, нетрудно отыскать и средства к его устранению. Все усилия в этом отношении должны ограничиваться возникновением функций, присущих орудиям обращения (то есть деньгам, банковым билетам и государственным бумажным деньгам). Усилия эти отнюдь не должны обращаться и на замену недостающего капитала посредством новых долгов, усиленного печатания бумажных денег или поощрения вексельных злоупотреблений, потому что капитал создать нельзя одним взмахом руки. Словом, выражая нашу мысль в более сжатой форме, поддержка, явится ли она со стороны национального банка, или со стороны самопомощи, не должна захватывать сферу спекуляции и поощрять последнюю — она должна исключительно облегчать ликвидацию.
Выпуск билетов может быть усилен в размерах, соответствующих наиболее настоятельной потребности, и выдача ссуд под залог бумаг, а также учёт надёжных векселей — могут быть значительно облегчены исключительными мероприятиями в такой момент, когда обычные органы коммерческих оборотов, более или менее озабоченные собственной безопасностью, отказываются служить свою службу, но никогда общественные учреждения, основываемые с целью оказывать помощь в этих случаях, не служат для задержания хода ликвидации и для поддержки падающих курсов посредством закупки бумаг.
Если мы изложенные здесь правила примем за мерило при обсуждении мер, принятых в Вене, то мы можем лишь одобрить расширение полномочий, данных национальному банку.
Был поднят вопрос о том, не была ли эта мера принята слишком рано? Мы не имеем возможности судить о том, усилился ли бы кризис и не распространился ли бы он и на дальнейшие сферы в том случае, если бы указанная мера была отсрочена на некоторое время. Мы, во всяком случае, полагаем, что она пресекла лихорадку и положила конец денежному кризису, в тесном значении этого слова.
В случае если бы наше предположение оказалось в то время ошибочным, то оставались ещё два средства, на которые мы тогда и указывали: устройство кассы для ссуд под залог товаров и, как последнее крайнее средство, помощь извне (заём).
Что же касается самой болезни, то есть кризиса капитала, или биржевого кризиса, то её можно было только предоставить естественному её течению.
Обстоятельства вынудили обратиться и к последним указанным нами средствам. Но первое из них было применено в слишком ограниченных размерах, а второе — слишком поздно. Главное затруднение на бирже после того, как был образован капитал вспомоществования, заключалось ещё в устройстве соглашения между кредиторами и должниками; из последних многие были совершенно несостоятельны, но многие были несостоятельны лишь отчасти или только временно. После долгих совещаний, биржа наконец пришла к решению произвести соглашения по той же системе, какая несколько времени тому назад была принята во Франкфурте, и передать заведование ими за соответствующее вознаграждение, союзу кассовых и переводных операций (Giro und Cassenverein). Соглашения должны были производиться три раза в неделю; союз для вящего удобства процедуры обязался устроить для неё особую контору при самом помещении биржи. Соглашения по новой системе должны были начаться в конце июля. Кроме того, биржевой комитет решил опубликовать в наискорейшем времени постановление о соглашениях; в то же время состоялось и было утверждено министром другое постановление относительно «упорствующих» должников. Постановление это, сообщённое биржевому комитету 14 июня, состояло в следующем: относительно тех несостоятельных должников, которые по истечении известного срока не в состоянии будут сослаться на состоявшееся между ними и кредиторами их соглашение или доказать, что такое соглашение не состоялось не по их вине, биржевой комитет уполномочивался министром на основании биржевого закона лишить таких лиц на долгий срок биржевой правоспособности; при этом венскому биржевому комитету вменялось в обязанность известить о таковом исключении данного лица все биржевые комитеты монархии. Кроме того, министром было предписано, чтобы имена несостоятельных должников, которые, по окончании процедуры соглашения будут уличены в злостном уклонении от исполнения своих обязательств, выставлялись в зале биржи на особой черной доске, — мера, которая, впрочем, ещё ранее была введена в Праге относительно тамошних несостоятельных должников.
Около этого же времени состоялся в Вене съезд депутатов от австрийских торговых палат и принял ряд решений, главная сущность которых заключалась в следующем: должно позаботиться о предоставлении более значительных сумм в распоряжение провинциальных отраслей национального банка. Национальный банк должен впредь принимать под залог также акции промышленных предприятий, если при этом две благонадёжные формы представляют своё поручательство; поручательство этого рода предъявляется в форме акцептов и не зачитается поручителю в счёт его кредита. При учёте векселей и в особенности при учёте местных векселей вводятся возможные облегчения; так, например, для простых векселей признаётся достаточной подпись двух фирм, при учёте местных не требуется, чтобы обе фирмы принадлежали к одному и тому же округу. Следует обратиться к национальному банку с ходатайством о том, чтобы он открыл в обширных размерах переучёт векселей солидным провинциальным банкам, ремесленным кассам вспомоществования и ссудным товариществам. Сберегательным кассам должно быть предоставлено право образовать кредитные товарищества за взаимным поручительством, а всем кредитным товариществам национальный банк должен открыть кредит на условиях, которые имеют быть определены позднейшей разработкой этого вопроса. К правительству следует обратиться с ходатайством о расширении полномочий политических учреждений касательно выдачи разрешений на образование кредитных ассоциаций.
Эти предложения, при осуществлении которых центральный ассигнационный банк непременно должен бы был идти навстречу собственному банкротству, поддерживались во время прений ещё более непрактическими мотивами, свидетельствовавшими о значительной степени незрелости многих представителей этих влиятельных корпораций[1]. Поэтому предложения эти не без основания подвергались весьма строгой критике в наиболее влиятельной газете, «Neue freie Presse». Сами мы в то время воспользовались случаем напомнить ещё раз, что деньги не могут быть умножаемы по произволу, что необходимо иметь также в виду свойство денег как мерила ценности, — что запас ценностей не увеличивается от того, что увеличивают мерила, которым ценности определяются. Мы снова настаивали на том принципе, который был подробно изложен нами в другом месте настоящего сочинения, именно, что количество средств обращения должно сообразоваться с размером оборотов.
Произвольное увеличение средств обращения в Австрии, при господствующем там принудительном курсе, и без того могло бы произойти не иначе, как в ущерб владельцам старых билетов. Помощь была бы оказана лишь отдельным личностям ко вреду большинства. Такое пожертвование интересами общественного целого не может быть оправдываемо. Правда, может представиться необходимость меры этого рода, когда во время финансового кризиса грозит опасность паники, вследствие которой деньги попрячутся и наступит действительный недостаток в средствах обращения, или же существует основание опасаться всеобщего застоя в работе. Но в этих случаях подобная мера оправдывается соображениями общего блага; тут устанавливается строгая граница для государственной помощи: последняя прекращается там, где начинается частный интерес, хотя бы то был интерес целых отдельных отраслей торговли. Государство, безусловно, не имеет права предоставлять отдельным личностям каких-либо преимуществ в ущерб общественного целого. Оно может предоставить им лишь такие выгоды, которые идут на пользу всем, или же для которых не требуется пожертвования общими интересами, но заставлять всех платить за выгоды немногих — оно не имеет права. Между тем, именно такого рода комбинация произошла бы в случае, если бы австрийское правительство разрешило национальному банку увеличить ещё более выпуск билетов, единственно с целью выручить из беды спекулянтов и спекуляционные банки, рискуя при этом возвысить лаж на серебро в ущерб владельцев прежних билетов. Приостановка действия банкового закона оправдывалась лишь пока и насколько она служила предохранительною мерою против недостатка в средствах обращения и против распространения кризиса на торговую, промышленную и сельскохозяйственную деятельность. Далее этого не могло идти государство, не мог идти и национальный банк.
С точки зрения этих неопровержимых положений, многие из резолюций съезда австрийских торговых палат подлежат безусловному осуждению, а именно те из них, которые хотят навязать национальному банку прямое вмешательство в затруднения, вызванные кризисом, и требуют увеличения количества банковых билетов и нарушения правил, предписываемых здравым пониманием банкового дела. Такова, например, мера, требующая произвольного умножения провинциальных отраслей национального банка и учреждения таковых в каждом городе, где существует торговая палата, без соображения о том, имеет ли данная местность достаточно развитую торговую и промышленную деятельность. Таково также требование о принятии к учёту шестимесячных векселей и о выдаче ссуд под залог промышленных акций.
Гораздо полезнее было бы, если бы австрийские торговые палаты озаботились предостеречь провинциальную публику об опасности операций на разность, потому что именно провинциальная публика всегда бывает в этих операциях проигрывающею стороною. Не мешало бы также торговым палатам указать на опасность участия в маклерских банках, берущих на себя тот риск, который без них вынуждены бы были нести сами банкиры и банки. Если бы, наконец, торговая палата решила издать популярную книгу, в которой общепонятным образом были бы изложены начала политической экономии и указаны опасности биржевой игры, то для такого предприятия мы признали бы даже уместной государственную помощь.
Но в том виде, в каком были сформированы решения съезда, они представляли мало вероятности успеха, и мы тогда же предсказывали, что руководящие кружки финансистов в Австрии окажутся слишком проницательными, чтобы им последовать. Наше предсказание оправдалось вполне.
Впрочем, национальный банк старался в пределах возможности удовлетворить потребности публики посредством более щедрого дисконтирования векселей; банк сделал бы ещё более в этом отношении, если бы обеспечения, представляемые биржевою публикою, более соответствовали тому, чем должны быть обеспечения, принимаемые банком. Для выдачи ссуд под залог биржевых бумаг существовали комитеты вспомоществования, но средства их вскоре оказались недостаточными для удовлетворения всех, обращавшихся к их помощи. Отчёты банка показывают за все три весенние месяца постоянное увеличение дисконтных операций, но, невзирая на это, банк не приступил к повышению дисконта, между тем как мелкие ассигнационные банки обыкновенно в такие моменты ограничивают свой портфель и повышают процент за учёт векселей.
Между тем, в сознание публики при посредстве прессы всё более и более проникло убеждение, что кризис может быть осилен, правильный ход дел упрочен и равновесие между производством и потреблением восстановлено лишь одним путём: что все гнилые предприятия или такие, для которых не хватает капитала, должны быть брошены, что капитал, вынутый из этих предприятий, должен вернуться к прежним своим надёжным помещениям, что, словом, необходимы ликвидация, ограничение и слияние многих акционерных обществ. Правительство, с своей стороны, поспешило оказать поддержку движению, сказывавшемуся в этом направлении, и 21 июня было издано императорское повеление, вводившее разные облегчающие правила для закрытия акционерных обществ. Главнейшие постановления этого повеления были следующие:
«Когда акционерное общество по вступлении в действие настоящего императорского повеления закроется не в конкурсном порядке, распределение общественного имущества, какое окажется по удовлетворении кредиторов общества, то слияние этого имущества с имуществом другого общества может быть произведено по истечении трёхмесячного срока, считая с того дня, когда в газетах появится третья публикация об этом предмете с обозначением вышеуказанного сокращённого срока.
Финансовое управление в отношении таких обществ, которые шесть месяцев спустя после своего образования решают прекратить свою деятельность и закрыться, уполномочивается вполне или отчасти возвратить взносы, следующие по акциям этих обществ.
Равным образом, при слиянии этих обществ с другими акционерными обществами финансовое управление уполномочивается производить для новых акций, выпускаемых с этою целью, скидку следующих по ним взносов, принимая при этом в расчёт взносы, уже сделанные по вторым акциям, изъятым из обращения.
Невзирая на эти меры, ликвидация, ограничение и в особенности слияние акционерных обществ подвигались туго, отчасти потому, что лица, заинтересованные в них, всё ещё хватались за соломинку надежды на оживление общего хода дел, частью же потому, что партия, расположенная к слиянию, слишком высоко определяла свой капитал. Таким образом неизбежная ликвидация предприятий, составлявших наследие кризиса, откладывалась всё далее и далее; этому немало способствовала также надежда, поддерживаемая газетами, на хороший урожай — надежда, которой суждено было смениться горьким разочарованием, повлёкшим за собою при начале зимы новую реакцию.
Венский кризис отразился и на германских городах, в особенности на Бреславле, Познани, Лейпциге, Франкфурте, Гамбурге, Берлине, хотя последний город и был главным центром контрмины, которая вела свои подкопы против берлинских спекуляций.
Ещё 18 июня берлинская биржевая газета приводила расчёт, по которому оказывалось, что потери, понесённые на курсах бумаг, простираются до 131 138 100. При этом, правда, не следует упускать из виду, что не все потери, представляемые этой суммой, были реальные, так как высота курсов на зените спекуляций была создана чисто искусственно.
Общее положение дел к концу сентября было следующее. В Вене опустошения, произведённые кризисом, выражались в таких цифрах.
На акциях железнодорожных и других транспортных предприятий, при общей цифре этих акций, простиравшейся до 4 903 106 и при капитале в 938 860 195 фл., представляемом ими, потери на курсах составляли 105 988 735. фл.; на 2 030 400 акциях промышленных предприятий при капитале в 213 320 000 фл. потери на курсах простирались до 135 837 000 фл.; на банковых акциях, которых всего насчитывалось до 3 307 000, и представлявших капитал в 510 850 000 фл., курсовые потери простирались до 366 682 500 фл. Итого, в общей сложности, потери на курсах 10 241 006 бумаг, которые представляли капитал в 1 663 030 195 фл., дали разность в 607 618 235. В этот расчёт не включены ренты, приоритеты и закладные. Число бумаг, курс которых с 8 мая по 1874 г. не понизился или понизился лишь незначительно, было крайне ограниченно. Повышение курсов оказалось лишь на акциях национального банка (числом около 300 000), которые в начале мая 1873 г. представляли приблизительно стоимость в 40 000 000, а в 1874 продавались на бирже с надбавкой от 3 до 10 фл. на акцию против цены, по которой они ходили перед наступлением кризиса.
Если мы вздумаем, говорит одна венская газета, обозреть число предприятий, павших жертвами кризиса, то мы получим следующий список существований, которым «крах положил конец, вследствие чего самые имена этих „ценностей“ должны будут вскоре исчезнуть из биржевых списков.
Совершенно погибли уже в настоящее время — двадцать два банка. Тяжело пострадали от последствий кризиса и близки к падению до семнадцати банков, большею частью возникших в недавнее время.
Из промышленных обществ, правда, ни одно ещё до сих пор не погибло окончательно, но весьма почтенное число их утратило право на дальнейшее существование и поставлено кризисом в такое опасное положение, что до двадцати трёх предприятий (большею частью строительных обществ), крайне расшатанных уже и в настоящее время, по всей вероятности, вскоре совсем рухнут.
Кроме того, насчитывают ещё несколько промышленных предприятий, дела которых обстоят очень плохо. Каждый человек, знакомый с нашим финансовым положением, и сам узнает имена этих предприятий на таблицах биржевых курсов».
Общие цифры падения курсов, испытанного австрийскими бумагами, уже были указаны нами выше. Одни строительные банки с 1 мая 1873 г. понесли через это потерь на 123 440 000.
Сумма потерь на курсах, понесённых бумагами девятнадцати северо-германских предприятий, составляет с 15 апреля по 4 октября 95 271 000. (Общий капитал, представляемый акциями этих предприятий, простирался до 126 050 000).
Для пополнения этого обзора и для выяснения частным комитетам некоторых особенностей, свойственных вообще движению бумажных ценностей, мы заимствуем из отчётов гамбургской биржи некоторые данные, вытекающие из сопоставления курсов бумаг, пользовавшихся до сих пор особенным вниманием на берлинской бирже. Данные эти обнимают период от начала сентября 1869 по 1873 г.
Из обозрения курсов на бумаги прусского государственного 4,5-процентного займа, австрийского национального пятипроцентного займа и русского пятого пятипроцентного займа оказывается, что бумаги всех этих займов в течение означенного периода постоянно повышались. Правда, в 1870 г. бумаги прусского займа испытали в течение нескольких недель (с конца июля до начала августа) понижение и пали с 93,5 до 8,5, но это очень просто объясняется внезапным объявлением войны; тотчас же после первых побед, одержанных немецким оружием, курсы эти снова показывают быстрое повышение и в 1873 г. доходят до 100,5.
Закладные немецкого земского кредита (landstänische Pfandbriefe) и приоритеты железных дорог испытали за эти три года сравнительно крайне незначительные колебания курсов. Что касается стоимости железнодорожных акций, то бумаги эти, по самой сущности дела, подвержены значительным колебаниям; сравнительная доходность как различных железных дорог, так и одной и той же дороги в течение известного периода времени определяется под влиянием изменяющихся условий сообщения, стоимости эксплуатации, конкуренции, и т. п. множеством факторов, не допускающих расчёта наперёд.
Акции всех банков вообще до 1872 г. постоянно идут в гору; в течение же 1873 г., напротив, замечается общее понижение акций этого рода, но размеры понижения для различных акций весьма различны. На многих банках и кредитных учреждениях реакция отозвалась чрезвычайно сильно. Акции прусского банка, невзирая на постепенное расширение деятельности этого учреждения и на его несомненную прочность, в 1873 г. стояли ниже, чем в 1871 и 1872 гг. Но это объясняется тем, что с 1871 г. могло каждую минуту быть решено ликвидирование этого банка, быть может, с целью заменить его германским имперским банком; в таком случае правительство обязывалось только за год вперёд предупредить банк о предстоящей ему ликвидации; при таком обороте дела акционеры могли рассчитывать лишь на возвращение первоначально сделанного взноса и на соответствующую долю в резервном фонде.
Длинный ряд цифр, взятых наудачу из данных о промышленных и горнозаводских предприятиях, свидетельствует, что акции таких предприятий подвержены необычайно сильным колебаниям, и служит разительным подтверждением того правила, что поступать в акционеры этих предприятий и в особенности покупать акции их по высокой цене следует лишь тем людям, которые хорошо знают руководителей предприятий и знакомы с положением данного дела.
Сличение курсов различных выигрышных займов явственно показывает нам, как часто предсказания даже людей сведущих и опытных в денежных делах о том, как в будущем сложатся биржевые цены бумаг, расходятся с позднейшей действительностью, по крайней мере в течение более или менее продолжительного периода времени, и это — невзирая на то что соображения, на которых основывались предсказания, были, по-видимому, вполне рациональны и практичны. Когда в рейхстаге обсуждался закон о запрещении новых лотерейных займов, оппозиция главным образом выставляла на вид, что такой закон создаст в высшей степени привилегированное положение для существующих уже выигрышных займов, за которыми таким образом будет упрочена монополия. Предсказывали, что курсы этих займов сильно поднимутся. Между тем, действительные последствия закона оказались совсем иные. Предсказания оппозиции не только не сбылись, но на одной весьма важной бумаге этого рода оказалось как раз обратное. Когда в 1871 г. компания кёльнско-минденской железной дороги решила заключить приоритетный заём по 4,5 процента, она вступила с некоторыми банками в такого рода соглашение, по которому 3,5% этого займа выплачивались в виде постоянного процента, а 1% отчислялся для образования суммы, которая ежегодно распределялась в форме выигрыша по жребию. Предполагалось, что страсть к игре побудит публику охотнее разбирать облигации в этой смешанной форме, которая на прусском государственном выигрышном займе дала такие блистательные результаты, и что таким образом курс облигаций поднимется. Но что же оказалось в действительности? Ответом на это служит таблица биржевых курсов, из которой видно, что в 1874 г. приоритеты кёльнско-минденской дороги, приносившие 4,5 постоянных процента, стояли на 99,5, между тем как облигации выигрышного займа той же компании, дававшие 3,5 постоянных процента с отчислением одного процента на выигрыши, стояли лишь на 91,5.
Европейский денежный рынок начинал успокаиваться. Хотя в Берлине и чувствовалась некоторая тревога, но зато в других местностях не было заметно никаких беспокоящих признаков, и курсы, после первого своего падения в мае и в июне, в течение следующих затем трёх месяцев успели установиться довольно постоянно. Так обстояло дело в Австрии и в Пруссии. Последняя, правда, пострадала очень сильно, а также удары венского кризиса, по причине международной солидарности денежного рынка, не прошли бесследно для Англии, Франции, Италии и России, но что касается острых проявлений болезни, то до них или дело ещё не дошло или же они не доходили до общего сведения.
Вдруг торговый мир был повержен в смятение неожиданным известием, которое трансатлантический телеграф принёс 20 сентября о кризисе, разразившемся в Нью-Йорке; оказалось, что банкротство крупной банкирской фирмы Джей, Кук и Ко повлекло за собою падение торгового дома Фиск, Хатч и Ко и в то же время грозило гибельными последствиями лондонскому торговому дому Мак-Куллох, стоявшему с первой из вышеназванных фирм в тесных сношениях; эти банкротства подняли целую бурю в банках, из которых многие вынуждены были закрыть свои двери; дело дошло до того, что сберегательные кассы потребовали установления всеобщей отсрочки по предстоявшим им платежам и даже биржа была на короткое время закрыта. Так как многие в то время опасались всеобщего, международного крушения, то вся задача была в том, чтобы воспрепятствовать искусственному усилению зла; следовало обсудить положение дел хладнокровно и трезво, причём оно оказалось бы далеко не в такой степени безнадёжным. Мы напечатали статью в этом смысле в «Schlesische Presse»; статья появилась 25 сентября, за восемь дней до получения пароходных известий о кризисе из Америки, и так как последствия оправдали наш тогдашний взгляд, то мы и приводим здесь извлечение из этой статьи.
«Невзирая на то что первая паника, по-видимому, устранена закупкою союзных облигаций правительством Соединённых Штатов, закупкою, которая снабдила денежный рынок наличными средствами и дала возможность снова открыть на бирже операции на золото, — всё же опасность ещё не миновала и для европейского денежного рынка, который, в особенности за последнее десятилетие, поместил значительные капиталы в американских бумагах и близко заинтересован в финансовых судьбах этой страны, в высшей степени важно составить себе правильное понятие о данном положении дел. Правда, мы до сих пор вынуждены довольствоваться телеграфными известиями, которые всегда бывают слишком афористичны, а нередко и темны, и противоречивы, тем не менее мы полагаем, что имеем достаточно оснований предостеречь публику от слишком мрачного взгляда на последствия, которыми нью-йоркский кризис грозит отозваться на Европе и в особенности на Германии».
Три обстоятельства дают нам право на этот менее пессимистический взгляд на положение дел: во-первых, тот факт, что главный центр торговли американскими бумагами, Франкфурт, не принимал участия в предприятии северной железной дороги к Тихому Океану — предприятии, которое и было причиною падения дома Джей, Кук и Ко, а также, что и в Северной Германии было приобретено лишь весьма незначительное число облигаций этой дороги; во-вторых, сама организация нью-йоркских банков и способ ведения дел в них таковы, что всякое затруднение легко переходит там в панику; наконец, в-третьих, не надо забывать того обстоятельства, что товарная торговля почти совсем не затронута кризисом, так что о приравнивании настоящего положения дел к кризису 1857 г. не может быть и речи».
Затем следовало описание того способа, которым в Америке производятся спекуляции железными дорогами и пристраиваются облигации этого рода предприятий; так как описание это уже было дано нами выше, то мы его опускаем. Мы высказывали мнение, что лишь немногие немецкие капиталисты дали соблазнить себя на покупку этих облигаций, и затем мы продолжали:
«Вторая причина, на которой мы основываем свой менее пессимистический взгляд на положение дел, заключается в организации и обычаях нью-йоркских банков. Правда, билеты, выпускаемые как этими последними, так и национальными банками, основываемыми по образцу их во всём союзе, обеспечиваются в полном своём размере залогом, состоящим из союзных облигаций (наивысший курс, по которому при этом могут цениться последние, определён в 90), но это обеспечение по самому характеру своему не таково, чтобы посредством его можно было гарантировать торговле во всякое время необходимые средства обращения; между тем банки, по сравнению с размерами своих обязательств, держат слишком мало наличных средств. Под этими последними в настоящее время подразумеваются не только золото и серебро, но и государственные бумажные деньги (так называемые legal Tender и гринбаки), для которых, как известно, существует принудительный курс и которые употребляются банками в их кассах наравне со звонкою монетою.
Банки обыкновенно держат недостаточно сильный резерв звонкою монетою, и поэтому мера предосторожности, установленная законом, не достигает своей цели. Мера эта состоит в том, что по требованию закона запас наличных денег в кассах банков в семнадцати главнейших городах союза, в том числе и Нью-Йорка, должен быть никак не меньше 25% всего количества обращающихся билетов и принятых банком депозитов. Для национальных банков других местностей этот обязательный резерв наличных денег низведён даже до 15%, причём на усмотрение банков предоставляется держать три пятых и этой суммы у корреспондирующих с ними банков главных семнадцати городов. Каждый национальный банк в этих семнадцати городах, с своей стороны, обязан производить уплату по своим билетам alpari в одном из нью-йоркских банков и потому может держать половину своих наличных средств в Нью-Йорке.
Для европейских банков, которые в отношении депозитов действуют очень осторожно и принимают процентные вклады лишь на определённые и более продолжительные сроки, такое ограничение может быть достаточно, но нью-йоркские банки не только принимают процентные вклады на короткий срок, но ещё допускают у себя приём бессрочных депозитов на текущий счёт. К этому надо прибавить, что они, как и вообще весь американский торговый мир, гораздо менее осторожны в деле кредита. Они нередко пристраивают значительную часть вверенных им денег в долгосрочные векселя для того только, чтобы иметь возможность поднять проценты, выплачиваемые ими самими на депозиты. Вследствие этого, как скоро случается крупное банкротство или другое обстоятельство, вредно отзывающееся на кредите, и публика, вследствие этих обстоятельств, пошатнувших общественное доверие, устремляется в банки за своими вкладами, наличные средства банков оказываются недостаточными и это ставит последние гораздо чаще, чем европейские банки, в необходимость приостанавливать свои платежи, то есть выкуп своих билетов наличными деньгами, все свои дисконтные операции и даже иногда выдачу вкладов. Поэтому нью-йоркская публика, которую такая необеспеченность делает более склонною к недоверию, гораздо легче устремляется в банки и осаждает их своими требованиями.
Так, например, в тот день, когда разразился кризис 1857 г., сумма ссуд и дисконтов в нью-йоркских банках превосходила на 12 миллионов общий запас их в драгоценных металлах, билетах и депозитах.
Вместо того чтобы при наступлении кризиса, когда публика начинает припрятывать свои деньги, поспешить на помощь торговому сословию, американские банки, напротив, видели себя вынужденными ограничивать свои кредиты и даже предупреждать о скорейшем возвращении выданных ими ссуд, — точь в точь, как наши частные банкирские конторы. Через это они увеличивали затруднительность положения и тревогу публики, так что дисконт уже к концу августа, то есть в какие-нибудь восемь дней, возрос до 24% и буря разразилась над банками с такою силою, что они вынуждены были приостановить как платежи наличными деньгами, так и выдачу депозитов, и наступило нечто вроде общей формально признанной отсрочки платежей.
В настоящее время положение нью-йоркских банков далеко не так худо. По последнему отчёту от 16 августа состояние счетов их, сравнительно с 1872 г., было следующее:
| 16 августа 1872 г. | 17 августа 1872 г. | |
| Портфель и ссуды | 292 614 100 | 295 802 800 |
| Металлический запас | 27 644 100 | 20 309 300 |
| Государств. бумажные деньги | 47 540 100 | 52 533 400 |
| Билеты, наход. в обращении | 27 222 700 | 27 290 600 |
| Депозиты | 234 857 300 | 235 757 600 |
Из этого явствует, что положение банков в настоящее время скорее несколько лучше, чем хуже по сравнению с прошлым годом, когда оно, однако, не возбуждало никаких опасений и стеснения на денежном рынке не замечалось. Поэтому мы вправе надеяться, что союзное правительство будет в состоянии оказать надлежащую помощь и предотвратить пагубные последствия кризиса, если только оно по мере возможности постарается скорее снабдить денежный рынок наличными средствами посредством выкупа своих облигаций. Только что состоявшаяся в настоящее время уплата вознаграждения английским правительством по делу Алабамы, хотя уплата эта и была произведена ценными бумагами, пришлась для американского правительства как нельзя более кстати».
Два дня спустя мы привели более подробные доказательства в защиту нашего мнения, что этот кризис не будет столь бедствен, как кризис 1857 г. Мы прежде всего остановились на том факте, что товарная торговля на этот раз не участвовала в излишествах спекуляции. «До сих пор все банкротства, о которых до нас дошли сведения, ограничиваются только такими фирмами, которые запутали свои дела участием в колоссальных железнодорожных предприятиям или выдачею ссуд под залог железнодорожных бумаг. Торговый дом Джей, Кук и Ко разорился на северной железной дороге к Тихому Океану, фирма Фиск и Хатч пала по милости Чизаникско-Огайской[2] железной дороги, банк, действовавший под фирмою Union-trust Bank, по-видимому, выдал значительные суммы под залог облигации тех же будущих железных дорог. До сих пор не слыхать ни об одной приостановке платежей со стороны товарных фирм.
Невзирая на то что размеры торговой деятельности Соединённых Штатов за последние двадцать лет значительно расширились [3], всё же кризису 1857 года предшествовало более значительное развитие спекуляции во всех сферах коммерческой деятельности. Правда, и тогда было предпринято чересчур много железнодорожных построек, так что во время кризиса обанкротилось до четырнадцати больших железных дорог с общим капиталом в 190 миллионов долларов, но тем не менее затруднения, которые произошли от этой специальной причины, были ничтожны сравнительно с общею запутанностью дел.
В 1855 и 1856 гг. (как мы уже упоминали выше при описании кризиса 1857 г.), было продано не менее 17 600 000 акров государственных земель. Кроме того, конгресс уступил в пользу железных дорог или тех штатов, которые захотят строить железные дороги, 21 700 000 акров, что в общей сложности составляет 39 000 000 акров или треть Франции. Из этого весьма понятным образом возникли различные спекуляции. Железные дороги, которые в 1855 г. составляли длину 21 000 английских миль, в один год возросли до 24 000 миль; в западных территориях было настроено множество новых городов, пооткрывалось множество новых фабричных и рудокопных предприятий».
Сельскохозяйственная и ремесленная производительность простиралась по отчётам в 1856 г. до 2 600 миллионов долларов, другими словами, она в пятнадцатилетний промежуток времени утроилась. Бумагопрядильни чрезвычайно расширились. Колоссальных размеров достигали спекуляции на хлопок, сахар, кофе, зерновой хлеб; при этих спекуляциях нередко наживалось до 50% и более. Один ввоз сахара в 1856—1857 г. составил до 776 868 842 фунтов стоимостью на 42 770 330 долларов. Ввоз предметов роскоши в этом году увеличился на 60 миллионов долларов. Любопытен при этом тот факт, что предметы роскоши для дамского употребления ввозили в количестве, втрое превышавшем ввоз предметов роскоши для мужчин, а именно было привезено на 40 828 844 долларов шёлковых товаров, вышитых нарядов, кружев, шалей, перчаток, ювелирных изделий и только на 13 818 487 долларов спиртных напитков, вин и табаку. Эта лихорадка роскоши, так же как и излишества спекуляции, ознаменовавшие годы, которые предшествовали кризису 1851 г., были порождены более отдалённою причиною: открытием золотых россыпей в Калифорнии.
Когда карточное здание, воздвигнутое посредством вексельных злоупотреблений, рухнуло, оказалось, что действительный капитал, которым можно было располагать, был гораздо ниже суммы, представляемой затеянными предприятиями, и что потому все те, которые зарвались за пределы своих действительных средств, должны разориться.
«Число банкротств, происшедших в то время в Канаде и в Соединённых Штатах, определяли в 5 123 с общею суммою пассива в 299 801 000 долларов.
Но до такой высоты, по-видимому, не доходят в Америке в настоящее время ни эксцессы спекуляции, ни размеры порождаемого ею бедствия. В подтверждение этого мы уже указывали в предшествующей нашей статье на положение банков, которое теперь представляется несравненно благоприятнее, чем в 1857 г. Другим успокоительным признаком является тот факт, что товарная торговля до сих пор ещё не пострадала; хотя положение её и нельзя считать несомненным и гарантированным от всякой опасности, и нам всё ещё следует иметь в виду неблагоприятные известия, которые могут прийти из Нью-Йорка, тем не менее до сих пор по крайней мере все известия, получаемые из Америки, Лондона, Франкфурта и других германских торговых центров, подтверждают наше воззрение. Впрочем, уже один тот факт говорит в нашу пользу, что ввоз в Соединённые Штаты за последний год уменьшился. Так как одновременно с этим вывоз увеличился, то торговый баланс должен был сложиться благоприятнее для Америки: в неё должно было прибывать за этот год больше денег, чем прежде, а вывозиться из неё меньше, чем прежде. Так оно и было на самом деле. Вывоз золота за первые восемь месяцев 1873 г. составлял не более 40 миллионов долларов, тогда как в 1872 г. его было вывезено на 56 миллионов, в 1871 г. — на 53 миллиона и в 1868 г. — на 65 миллионов. К этому надо ещё прибавить благоприятный результат, который дал сбор хлопка; сбор этот по расчётам простирался до 4 миллионов тюков; наконец, и хлебная жатва была чрезвычайно обильна, и собранный хлеб имеет тем более вероятности на выгодный сбыт, что большинство государств Европы вследствие плохого урожая будет вынуждено произвести закупки хлеба. Изо всего этого явствует, что Соединённым Штатам предстоит ещё усиление вывоза, а с ним и новый приток наличных денег в страну, и это тем вероятнее, что значительная часть излишка европейского вывоза в Америку над привозом оттуда покрывается бумажными ценностями (Союзными и железнодорожными облигациями).
«Таким образом, если, с одной стороны, положение товарной торговли не даёт повода опасаться, что и оно пострадает от кризиса, то, с другой стороны, — сам кризис в достаточной степени объясняется размерами, которых достигли железнодорожные спекуляции».
Известия, которые вслед за тем стали приходить с пароходами, вполне подтвердили наши предсказания. Первые подробные сведения были наконец получены 20 октября. Мы приводим эти известия в хронологическом порядке по весьма тщательно составленным отчётам нью-йорскской торговой газеты, которая вполне разделяет наши мнения о пагубности финансовой политики союзного правительства в деле валюты.
В своём финансовом обозрении за 1873 г. упомянутая газета приписывает главную причину кризиса принудительному курсу, введённому с 1862 г., и близорукости союзного правительства, ничего не сделавшего со времени окончания междоусобной войны для выкупа государственных бумажных денег (гринбаков), хотя, конечно, и постройка больших и дорогостоящих железных дорог, а также страшные пожары, как, например, пожары Бостона и Чикаго, с своей стороны, немало способствовали подготовлению кризиса.
В январе 1873 г. Джею Куку удалось добиться от конгресса, который до сих пор не принимал никаких мер против финансовой политики президента, чтобы ему, Джею Куку, были поручены переговоры по заключению займа в 300 миллионов, по которому долженствовали быть выпущены шестипроцентные облигации на ту же сумму. Невзирая на то что к синдикату, образовавшемуся с целью заключения этого займа, примкнул и дом Ротшильда, предприятие это не имело успеха; вначале удалось пристроить облигаций не более как на 35 миллионов, и лишь 10 месяцев спустя набралось 100 миллионов. Операция эта показала, что европейский капитал, который давно уже выказал равнодушие к железнодорожным приоритетам, не так-то легко снова накинется на американские бумаги. Тем не менее железнодорожные общества сделали новую попытку добыть себе, хотя бы косвенным путём, средства для дальнейшей постройки начатых ими дорог. Они сделали у различных банкирских домов займы под залог своих облигаций, и так как они при этом давали сравнительно высокие проценты, то и заграничный капитал, в особенности английский, через посредство своих представителей в Нью-Йорке принял участие в этих сделках почти в равной мере с американским капиталом. При истечении срока этим ссудам они большею частью возобновлялись, а там, где в таком возобновлении отказывали, не состояло затруднения приискать другие фирмы, которые соглашались на подобные же операции. Таким образом, нью-йоркский денежный рынок был запружен железнодорожными облигациями, не находившими покупщиков, и первый же толчок должен был разрушить здание, построенное на таком шатком основании. Как только одна из железнодорожных компаний увидела себя в невозможности возобновить свой заём по истечении ему срока, недоверие тотчас же проснулось; с той же поспешностью, с которою прежде навязывали свои капиталы компаниям, теперь спешили высвободить от них свои деньги. При таких обстоятельствах крушение было неизбежно. Началось оно с приостановки платежей компаний «New-York-Warehouse and Security Company», которая выдала значительные ссуды под залог миссурийских, техасских и канзасских облигаций. Теми же причинами было обусловлено и банкротство фирмы Кеньон, Кокс и Ко, действовавшей в качестве маклера за Даниела Дрю, поступившего с 1870 г. на правах участника фирмы на место умершего г. Робинсона; эта фирма исполняла также роль финансового агента южно-канадской железнодорожной компании. Поводом к приостановке платежей выставлялось то обстоятельство, что фирмою были сделаны значительные ссуды южно-канадской железнодорожной компании. Фирмою было выдано своих собственных бумаг на 2 000 000 долларов для доставления средств на дальнейшую постройку дороги, и напрасно ожидала она возможности пристроить в Лондоне достаточное число канадских железнодорожных облигаций, чтобы покрыть этим свои собственные акцепты, когда им истечёт срок.
Затем новым звеном в цепи этих банкротств явилось назначение конкурсного управления над компанией нью-йоркско-осуэгской железной дороги которая оказалась не в состоянии покрыть в срок свои акцепты. По заявлению председателя, сумма протестированных акцептов компании простиралась до 1 000 000 долларов, а общая сумма её текущего долга — до 3 000 000 долларов.
За этими быстро следовавшими одна за другою роковыми вестями последовала 18 сентября приостановка платежей фирмою Джей Кук и Ко. Смятение, которое это известие вызвало в Уолл-стрите, было чрезвычайно. Джей Кук и Ко — банкиры правительства, творцы синдиката, фирма, которой, справедливо или нет, приписывалось самое непосредственное влияние на операции государственного казначейства, строители северной дороги к Тихому Океану, чуть не полные собственники первого национального банка в Вашингтоне, неограниченные распорядители над финансами Колумбии — и обанкротились, или хотя бы только приостановили платежи! Этому известию не хотели верить, пока наконец дальнейшее сомнение сделалось невозможным, так как и на фондовой, и на металлической биржах президентами обоих биржевых отделений было официально сообщено, что Джей Кук и Ко временно не в состоянии исполнить своих обязательств. Толпе людей, которая тотчас же после этого устремилась в помещение, занимаемое конторой фирмы, один из компаньонов последней, г. Фэнсток, сообщил следующее: «Непосредственною причиною приостановки платежей фирмою Джей Кук и Ко в Нью-Йорке послужило то обстоятельство, что в Филадельфии и от здешних владельцев депозитов за последние дне недели поступали в весьма значительном количестве требования о возвращении им вкладов: оба отделения фирмы весьма сильно пострадали от такого внезапного уменьшения депозитов, которому в большей или меньшей степени, подвергались все торговые дома, имевшие связи с новыми железнодорожными предприятиями. Филадельфийское отделение фирмы ещё ранее того было ослаблено значительными ссудами, которые, взяв на себя финансовую агентуру компаний северной железной дороги к Тихому Океану, сделало этой компании, и поэтому, так же как и вашингтонское отделение, вынуждено было приостановить свои платежи».
Не подлежит никакому сомнению, что связь фирмы с Компанией северной дороги к Тихому Океану погубила этот торговый дом, стоявший в других отношениях в таких благоприятных условиях. Глава фирмы Джей Кук до такой степени увлёкся этим предприятием, что предоставил в полное его распоряжение денежные средства своего дома. Успех, которым во время войны увенчалось его посредничество по заключению союзного займа, не только окружил его фирму известным ореолом, но и доставил ей как агенту правительства провизионное вознаграждение, простиравшееся до нескольких миллионов. Когда возник проект сооружения северной дороги к Тихому Океану, Джей Кук немедленно принял деятельное участие в осуществлении этого плана. Остальные компаньоны фирмы лишь неохотно дали своё согласие, и один из них незадолго до катастрофы заявлял, что предприятие есть не более как личная спекуляция (private job) Джея Кука. Финансовая сторона дела с самого начала была поставлена неудачно; все попытки доставить облигациям ход в Европе остались безуспешны, и американские капиталисты тоже неохотно на них шли. Невзирая на то что реклама была пущена в ход в невиданных ещё дотоле размерах, более мелкая публика в Нью-Йорке недостаточно разбирала облигации, чтобы из продажи их мог образоваться с тою быстротою, с какою требовалось, фонд, необходимый до окончания постройки новой дороги. С января 1871 г., когда облигации впервые появились на рынке, и по 1874 г. было, по уверениям заинтересованных лиц, продано на 25 000 000 долларов, но действительный размер продаж оказывается гораздо меньше. Значительная часть проданных облигаций была принята подрядчиками в счёт уплаты следуемых им сумм. Остальная часть находилась по преимуществу в руках мелкого люда, решившегося под обаянием имени Джея Кука обменять свои союзные облигации на бумаги северной железной дороги к Тихому Океану. Но самым крупным покупщиком этих облигаций была сама фирма Джея Кука, так как ссуды, сделанные ею компании железной дороги, простирались до 5 000 000 долларов. Такие обязательства не могли при тогдашнем положении дел не превысить средств самой сильной фирмы. Происшедшая за две недели перед тем отставка г. Д. Кука, главы вашингтонского отделения фирмы, от должности губернатора Колумбии, была первым обстоятельством, пробудившим недоверие лиц, посвящённых в дело; от фирмы потребовали возвращения к известному сроку некоторых сделанных ей более крупных ссуд, и публика уже начала мало-помалу брать назад свои вклады из филадельфийского отделения. 19 сентября произошёл первый большой натиск публики за своими деньгами; из Филадельфии телеграфировали в Нью-Йорк о немедленной присылке всех свободных денег, что и было исполнено. 20-го числа, рано утром, пришла вторая депеша, требовавшая новых римессов, но этому требованию оказалось невозможным удовлетворить и главная контора фирмы вместе с своими отделениями в Нью-Йорке и Вашингтоне нашлась вынужденной приостановить свои платежи.
Тесная связь, в которой фирма с давних пор находилась с правительством, заставляла опасаться, что и государственное казначейство понесло через эту приостановку платежей значительные потери. Но министр финансов объявил, что на операции синдиката приостановка платежей фирмою Джей Кук и Ко не будет иметь влияния и что государственное казначейство состоит даже должным гг. Джей Кук и Ко небольшую сумму, так как ими было выдано золото на большую сумму, чем та, на которую правительство выдало им союзных облигаций. Требование, предъявленное 20-го числа в государственное казначейство от морского министерства об уплате гг. Джей Кук, Мак-Куллох и Ко 1 000 000 долларов золотом, которые долженствовали пойти на уплату жалованья европейской эскадре, было остановлено своевременно.
Трудно описать панический испуг, охвативший биржу. Курсы пали на 2—10 процентов и для игроков на понижение был настоящий праздник. Одна только фирма Вандербильт-Девизен держалась твёрдо, и от того, насколько она в состоянии будет устоять и при дальнейшем течении кризиса, зависела участь всего денежного рынка. Тем разрушительнее было действие, произведённое известием о приостановке платежей Ричардом Шеллем, одним из самых близких друзей Вандербильта, имевшем большие дела в той же специальности, как и последний. Публика приняла это за доказательство, что Вандербильту теперь только впору самого себя отстаивать и не до того, чтоб оказывать поддержку своим друзьям. Акции общества Western-Union пали в несколько минут на 8%, и биржа закрылась в отчаянном настроении.
Следующему дню было суждено принести ещё более грозные вести. Вскоре после открытия биржи банкирский дом Фиск и Хатч нашёлся вынужденным приостановить свои платежи. Известие это поразило весь город громовым ударом, так как про эту фирму можно было без преувеличения сказать, что по солидности ей не было другой равной во всех Соединённых Штатах. Во время войны она принимала деятельное участие в заключении союзного займа, позднее она была посредницей при введении облигаций центральной железной дороги к Тихому океану на американские и европейские биржи, а в последнее время содействовала оконченной уже в настоящее время продаже облигаций чизамикско-огайской железной дороги. Все эти ценности представляли гарантию, стоявшую вне всяких сомнений, и бедствие, постигшее временно в эту минуту все железнодорожные бумаги, могло отозваться на фирме скоропреходящими затруднениями. Но недоверие и паника были так велики, что фирма Фиск и Хатч, от которой потребовали возвращения значительных ссуд, не в состоянии была достать сколько-нибудь денег, невзирая на то что актив её был весьма значителен. Предвидя неизбежный натиск со стороны многочисленных владельцев вверенных ей депозитов, она решилась, скрепя сердце, чтобы не нанести ущерба никому из своих многочисленных клиентов, временно приостановить свои платежи. Количество друзей, поспешивших в помещение фирмы Фиск и Хатч, чтобы выразить своё соболезнование, служило явным доказательством всеобщего сочувствия к этому торговому дому, попавшему во временное затруднение; со всех сторон выражалась надежда, что фирма в скором времени будет в состоянии возобновить свои платежи.
Биржа, не успевшая ещё оправиться от ударов предшествующих дней, была повержена этим непредвиденным несчастьем с фирмой, считавшейся до сих пор за недоступную твердыню, в полнейшее отчаянье. Курсы падали с каждой минутой на несколько процентов и число домов, приостанавливавших свои платежи, было весьма значительно.
После одного из самых злополучных дней, какие только можно найти в летописях нью-йоркской биржи в Уолл-стрите, летописях, столь богатых катастрофами, в субботу 20-го числа при открытии биржи настроение казалось несколько улучшившимся. Министр финансов отдал приказание подотделению государственного казначейства скупить государственных облигаций на 10 000 000 долларов. Эту меру считали достаточной для противодействия панике, если только при этом банки сохранят свою состоятельность. Фондовая биржа открылась при довольно твёрдом настроении; курсы в большинстве случаев были даже значительно выше, чем при заключительной котировке предшествующего дня. Но улучшению этому не суждено было долго продержаться. Не прошло и получаса по открытии фондовой биржи, как пришло известие о приостановке платежей компанией «Union Trust Company». Не успела обезумевшая от испуга толпа маклеров оправиться от этого удара, как распространилась роковая весть о том, что банк «of Commonwealth» приостановил свои платежи, и в числе слухов, возникающих в изобилии в подобные дни, стал носиться слух о банкротстве фирмы Вандербильт. Тут, казалось, настали последние дни биржи; ни о каких курсах не было более и речи. Люди, которые в обыкновенные, спокойные времена торговались по целым часам, прежде чем решались продать свои бумаги на 0,25 процента выше или ниже, теперь старались перекричать своих конкурентов, сбавляя против цены, запрашиваемой последними, по 10—20 процентов. Доверие совершенно исчезло; за ценность признавалось лишь то, что было семью столбами в землю врыто. На многочисленные приостановки платежей маклерскими фирмами, о которых возвещалось с президентской эстрады, никто уже более не обращал и внимания; в помещении биржи стоял рёв и гул, и всякое подобие порядка исчезло.
При таких обстоятельствах председатель биржи счёл своим долгом созвать биржевой комитет для немедленного совещания, и после непродолжительных прений решено было закрыть фондовую биржу на некоторое время. Решение это было беспримерным событием в летописях нью-йоркской биржи, но неумолимая необходимость требовала подобных принудительных мер. Останься фондовая биржа ещё некоторое время открытой, — все торговые дома, имевшие какие бы то ни было связи с биржей, были бы поставлены на край погибели. Маклеры беспрекословно покорились решению комитета, так как игроки на понижение были столько же и, быть может, ещё более заинтересованы в том, чтобы безграничному понижению бумаг был постановлен какой-нибудь предел.
Золотая биржа оставалась в субботу, 20 сентября, открытою, по обыкновению, до 3 часов, и на ней дела шли весьма бойко. Лаж на золото поднялся с 1118 до 1258 и при заключении биржи стоял на 1178. Тем не менее ликвидации при посредстве Gold Exchange Bank приостановились, так как многие маклеры не могли добиться засвидетельствования банками чеков, необходимых для регулирования разностей. Поэтому, пришлось отложить ликвидации до понедельника. В понедельник золотая биржа решила последовать примеру фондовой биржи и совершенно прекратить всякие новые дела, и заняться лишь заключением ещё не оконченных сделок. Для сведения счетов был установлен лаж на золото в 12, и регулирование произошло без всяких затруднений, так что ни одна фирма не обанкротилась при этом. Во вторник золотая биржа снова открылась, и с этого дня ход дел на ней продолжался без всяких перерывов. Далее нью-йоркская торговая газета приводит подробности банкротства National Trust Company, от которого пострадало много вдов и сирот, а также банкротства национального банка Commonwealth и общества National Trust Company; затем упомянутая газета переходит к обсуждению мер, принятых нью-йоркскими банками. Председатели банков, вполне сознавая опасность положения, ещё 19-го числа решили собраться на следующий день на общее совещание. Совещание это произошло в помещении коммерческого банка, и комитет, который перед этим был избран для приискания средств предотвратить опасность, представил доклад, главные пункты которого клонились к тому, чтобы каждому банку, принадлежащему к Clearing House Association, было предоставлено представлять для залога в особый комитет, который будет избран с этою целью, апробированные этим комитетом дисконты и другие обеспечения. В размерах 75 процентов такого залога каждый банк пользуется правом получать свидетельства, оплачиваемые семью процентами. Эти свидетельства могли до 1 ноября употребляться для регулирования ежедневных счетов, и все банки, имевшие на ком-нибудь долги, обязывались принимать указанные свидетельства в уплату в размерах, соответствующих собственным их обязательствам. Комитету следовало предоставить право выпуска таких свидетельств на 10 000 000 долларов. Легальные бумажные деньги, принадлежащие банкам, которые образуют сказанную ассоциацию, рассматриваются как общий фонд, который хранится для обоюдной помощи и защиты, и комитету долженствовало быть предоставлено право равномерно распределять этот фонд дележом или иным каким способом.
Доклад этот был единогласно одобрен и решили произвести выпуск предлагаемых свидетельств в первое время на сумму 10 000 000 долларов. Практическое действие этой меры состояло в том, что оно увеличивало количество государственных бумажных денег, находящихся в распоряжении банков, так как в тех случаях, где до сих пор для регулирования обоюдных счетов приходилось употреблять государственные бумажные деньги, теперь на место их выступали упомянутые свидетельства. Этою мерою, правда, фактически обходилось требование закона, чтобы каждый национальный банк города Нью-Йорка держал 25% резерва в государственных бумажных деньгах, но это был единственный доступный банкам вид самопомощи, которым они могли выпутать себя и остальной коммерческий мир из беды. Между тем, к чести торгового сословия, надо заметить, что оно, за весьма немногими исключениями, держало себя весьма хорошо относительно банков. Как скоро сделалось ясно, что общее крушение всего торгового мира может быть предотвращено лишь тем, что банки останутся состоятельными, невзирая на многочисленные тревожные слухи, лишь немногие стали обращаться в банки с требованием назад своих вкладов. Все предъявляемые с этою целью чеки на суммы не свыше 500 долларов оплачивались банками бумажными деньгами. Требования, превышавшие эту сумму, засвидетельствовались ими и в этом виде должны были пройти для своего удовлетворения через процедуру Clearing House.
На собрании, происходившем в среду 24 сентября, были приняты следующие решения: 1) после того как до четверга вечером будет выпущено на 10 миллионов долларов свидетельств, разрешается выпуск новых 10 миллионов свидетельств, а затем, когда и эти будут истощены, — новый выпуск в десять миллионов; 2) банки заключают между собою соглашение поддерживать друг друга, общими усилиями противодействовать всякой панике и всевозможным случайностям. Они условливаются между собою засвидетельствовать чеки только под условием, чтобы уплата по последним производилась через Clearing House, другими словами, принять такой способ уплаты, при котором каждый банк мог, по своему усмотрению, оплачивать свои обязательства или свидетельствами Clearing House, или государственными бумажными деньгами. В случае какой-нибудь банк нуждается в государственных бумажных деньгах для ежедневного своего обихода, он вступает по этому предмету в соглашение с тем банком, который состоит ему должен. Но, для того чтобы увеличить запас государственных бумажных денег, банки, образующие ассоциацию, соглашаются между собою добыть куплею или займом от страховых обществ и других корпораций, какие окажутся не расположенными к продаже, запас 25-долларовых облигаций казначейства на 10 000 000 и обменять этот запас в казначействе на государственные бумажные деньги. Расходы и разность, которые произойдут при этой операции, распределяются между банками, заключавшими ассоциацию, соответственно с их капиталом. Все гринбаки, поступившие в распоряжение банков, рассматриваются как общий фонд, в котором каждый банк, в размерах пропорциональных своему капиталу, имеет свою долю участия. 3) Банки, составившие ассоциацию, постановляют, что всякий банк, который откажется примкнуть по всем пунктам к заключённому в настоящее время соглашению, будет считаться исключённым из ассоциации, и что всякий чек, предъявляемый на такой банк, будет представляем к немедленной уплате. Наконец, банки решили обратиться к правительству с ходатайством о том, чтобы пятипроцентные облигации 1858 г., срок которым истекал 1 января 1871 г., были оплачены золотом.
Государственное казначейство, как мы уже упоминали выше, ограничилось тем, что отдало своему подотделению приказание скупить на 10 000 000 облигаций казначейства, достоинством в 25 долларов, оплачивая их гринбаками. Но настроение было до такой степени отчаянное, что лишь немногие дома́ воспользовались этою помощью; всякий, кто имел в руках государственные бумаги, держался за них как за последний якорь спасения, и количество государственных облигаций, представленных в субботу в государственное казначейство для продажи, едва составляло 2 500 000 долларов. Между тем, как президент, так и министр финансов изо всех частей государства получали депеши, умолявшие их положить конец панике предоставлением в обращение так называемого резервного фонда гринбаков, составлявшего 44 миллиона. В ответ на это было объявлено, что президент Грант и министр Ричардсон в воскресенье приедут в Нью-Йорк для совещания с наиболее выдающимися представителями финансового и торгового мира о тех мерах, которые могут быть приняты правительством с своей стороны.
В воскресенье президент Грант съехался с канцлером казначейства в Нью-Йорке. После десятичасового совещания был принят нижеследующий ультиматум: отделению государственного казначейства в Нью-Йорке разрешается покупать на гринбаки al pari по оценке на золото, со включением и наросших процентов, любое количество государственных облигаций достоинством в двадцать пять долларов, какое будет в него представлено. После того как это решение было сообщено тревожно дожидавшейся толпе, президент и министр финансов уехали обратно в Вашингтон.
В понедельник, 22 сентября, улица Уолл-стрит всё ещё находилась в тревоге и неизвестности относительно того, что принесёт ей ближайшее будущее. Меры, принятые правительством, по общему убеждению, были недостаточны для того, чтобы остановить панику; при этом никто не хотел принять в соображение, что всякая непосредственная помощь правительства банкам была бы нарушением существующих законов. При таком возбуждённом настроении коммерческого мира было большим счастьем, что фондовая биржа оставалась закрытою. Горючий материал, успевший накопиться отовсюду, наверное там вспыхнул бы и это повлекло бы за собою неисчислимые бедствия. Но благодаря закрытию фондовой биржи биржевые фирмы вынуждены были бездействовать, и дела ограничивались небольшими оборотами, которые производились биржевыми зайцами на улице и под условием немедленной оплаты купленных бумаг гринбаками. Банки удержались твёрдо и о новых приостановках платежей не было слышно. Правда, некоторым сберегательным кассам в верхней части города пришлось выдержать натиск со стороны своих вкладчиков, но при этом оказалось возможным удовлетворить все предъявленные требования. Тем не менее для ограждения себя от возможных случайностей большинство упомянутых учреждений решилось воспользоваться предоставленной им привилегией и установить на будущее время для возврата более крупных сумм срок предварительного предуведомления, в 30—90 дней. Эта мера была обусловлена не столько необходимостью, сколько осторожностью. Суммы в сто долларов и ниже возвращались немедленно. Вкладчики убедились, что в настоящее время капиталы их нигде не могут быть безопаснее, как в этих сберегательных кассах, и натиск вскоре прекратился.
Во вторник, 22 сентября, дела имели такой вид, что, казалось, наихудший разгар кризиса уже пережит, по крайней мере в том, что касалось Нью-Йорка. Хотя фондовая биржа всё ещё оставалась закрытою, но между отдельными маклерами происходило много соглашений и ликвидаций. Банки сводили свои счёты с помощью свидетельств расчётной палаты, и ближайшее будущее представлялось в несколько менее безнадёжном свете. Но паника ещё не окончила всех своих опустошений, и незадолго до трёх часов сделалось известно, что банкирский дом Генри Кльюс и Ко приостановил свои платежи.
Дом этот имел свою контору в Лондоне, под фирмою Кльюс, Габихт и Ко, которые исполняли роль фискальных агентов государственного отделения банка для Европы. В течение длинного ряда годов правительство Соединённых Штатов поручало все свои европейские финансовые дела фирме «Братья Бэринг»; лишь по вступлении в президентскую должность Гранта часть заграничных финансовых операций правительства была передана Генри Кльюсу, личному другу президента и выдающемуся представителю республиканской партии; это в своё время возбудило немало раздражения. Как скоро лондонский дом получил известие о приостановке платежей нью-йоркской фирмой, он решил и с своей стороны последовать её примеру. Обязательства лондонской фирмы за счёт нью-йоркского дома Генри Кльюс и Ко простирались до 240 000 ф. ст., а за свой собственный счёт — до 64 000 ф. ст. Для закрытия этих последних имелось достаточное количество актива, но этого актива не хватало для покрытия обязательств гг. Генри Кльюс и Ко. Лондонская фирма утверждала впоследствии, что на своих собственных операциях она не потеряла ни одного цента.
Государственное отделение банка в Вашингтоне не понесло убытков через приостановку платежей указанной фирмой, но менее счастливо отделалось государственное казначейство. Лондонская фирма состояла должной последнему 180 000 долларов, которые она ещё не доплатила из консульских пошлин, внесённых через неё; кроме того, был ещё счёт в 12 000 долларов, которые оставались у фирмы в руках из сумм, предназначенных на расходы по женевскому третейскому суду.
В среду последовала приостановка платежей фирмы Ганс и Мхеи, пользовавшейся наилучшей репутацией и ограничивавшей свои дела банкирскими операциями внутри страны. Между тем как товарная торговля вообще до сих пор сравнительно мало пострадала от финансового кризиса, на торговле земледельческими продуктами он отозвался очень тяжело. Запад отправлял хлеб в громадных количествах в Нью-Йорк; хлопок начинал прибывать с юга. Эти и многие другие продукты складывались в Нью-Йорке в ожидании отправки в Европу. Между тем, главнейшая отрасль торговли Соединённых Штатов — вывоз заграницу, находилась в эту минуту в состоянии полного бездействия, так как за последнюю неделю коммерческие переводные векселя совсем не шли с рук в продаже. Поэтому 25 сентября состоялось совещание представителей товарной биржи, и на этом собрании, которое было очень многочисленно, были приняты следующие резолюции, сообщённые потом президенту и министру финансов.
1) К правительству обращаются с ходатайством о том, чтобы оно немедленно снабжало банки и банкиров бумажными деньгами, как скоро последние представят доказательство, что их лондонскими корреспондентами положена в английский национальный банк соответствующая сумма золотом для перевода в Соединённые Штаты. Эти бумажные деньги должны исключительно употребляться на покупку торговых трассированных векселей.
2) Перед правительством ходатайствуют о том, чтобы оно распорядилось о немедленном выкупе облигаций Союзного займа, срок которым истекает 1 января 1874 г.
В то самое время, когда принимались эти решения, министр финансов телеграфировал отделению нью-йоркского казначейства, чтобы оно приостановило закупку союзных двадцатипятидолларовых облигаций. Всего этих облигаций было закуплено с субботы до среды без малого на 12 миллионов, по среднему курсу в 110,7240/54 на бумажные деньги. Запас бумажных денег в казначействе был почти истощён, — его оставалось всего лишь несколько миллионов, а министр финансов между тем упорствовал в своём решении не трогать так называемого резерва в 44 миллиона.
27 сентября — то был самый роковой день кризиса — пришла весть о том, что правительство не примет никаких дальнейших мер для поддержания банков. Одновременно с этим стали приходить роковые вести из разных местностей внутри страны. Многие провинциальные банки приостановили свои платежи. Они последовали примеру нью-йоркских банков и, уплачивая немедленно деньги лишь по чекам, предъявляемым на небольшие суммы, более крупные требования отсылали в Clearing-House. Весь этот день банковый комитет заседал непрерывно. После того как было выдано на 20 миллионов свидетельств, комитет решил произвести дальнейший выпуск этих свидетельств. В Clearing-House платежи тоже производились вместо гринбаков свидетельствами.
30 сентября биржа была снова открыта; при этом в предупреждение паники, которая могла бы быть вызвана принудительными мерами, биржевым синдикатом были приняты следующие решения: ни одна мера, принимаемая биржевым синдикатом, не должна быть истолковываема в смысле освобождения которого-либо из членов корпорации от исполнения обязательств, налагаемых правилами фондовой биржи; все те члены корпорации, которые имеют не исполненные ещё обязательства по заключённым ими сделкам и которые, продержавшись состоятельными до окончания биржи, откажутся указать такого ответственного посредника, который будет признан достаточно надёжным другою стороною, или представить обеспечение золотом или бумагами, объявляются несостоятельными; действие параграфа 25 биржевого устава (тот, которым должностные лица биржи уполномочиваются собственною властью регулировать обязательства лиц, не исполнивших своих обязательств по заключённым ими сделкам) приостанавливается на первые три дня по открытии биржи; председателем биржи назначается особый комитет, который устанавливает курс, безобидный для обеих сторон, и по этому курсу определяется сумма обеспечений бумагами, которые должны быть представлены. Тот же комитет определяет и курс, по которому регулируются обязательства лиц, не исполнивших этих обязательств. Все обязательства могут быть удовлетворяемы посредством засвидетельствованных чеков, прошедших через Clearing-House. Но если при этом выдаётся чек, принадлежащий банку, который продавцу покажется недостаточно надёжным, то обе стороны должны вступить в соглашение друг с другом; требовать однако уплаты непременно гринбаками или звонкою монетою продавец не имеет права.
Одновременно с этим министр финансов оповестил, что он готов выплатить немедленно со скидкою 6% те 13,5 миллионов золотом, из процентов государственного долга, срок которым истекал 1 ноября. Эти меры, в связи с подоспевшими из Англии посылками золота, возросшими мало-помалу до 20 миллионов, немало способствовали успокоению умов. Денежное обращение стало восстанавливаться и трассированные векселя поднялись на целый процент.
Биржа сразу открылась значительным повышением, которое, однако, не удержалось. В среду, 1 октября, при дальнейшем течении деловой процедуры возникли затруднения: банки не без основания отказывались засвидетельствовать чеки маклеров, другими словами, превращать их в свидетельства, имевшие платёжную силу, если при этих чеках не представлялось соответствующего покрытия. Между тем, трёхдневная отсрочка, данная маклерам для исполнения их обязательств, имела благоприятное действие для распутывания дел, и всего только одна незначительная фирма, Альберт Коул[4], была вынуждена к приостановке платежей.
Теперь настал поворотный пункт кризиса, и дела начали снова входить в обычную свою колею.
Курс заграничных векселей опять поднялся.
На денежном рынке снова оказалась возможность получать ссуды за 7% под залог облигаций государственного долга. Clearing-House приступил к постепенному извлечению выпущенных им свидетельств из обращения и обменивал их на гринбаки, причём платившаяся при этом разность не превышала 0,25 процента, тогда как всего несколько дней тому назад она составляла от 2% до 3%. В общей сложности таких свидетельств было пущено в обращение не более 22 000 000 долларов. Вклады в банках стали опять увеличиваться. Поземельные банки, которые за недостатком государственных бумажных денег, — хотя последних и находилось в обращении около 370 миллионов долларов, — приостановили свои платежи, теперь снова их возобновили. Сберегательные кассы, которые продали имевшиеся у них государственные облигации, чтобы доставить себе гринбаки для удовлетворения своих вкладчиков, теперь снова выступили в качестве покупщиков облигаций. Всё это показывает, что перед этим деньги вследствие паники просто прятались из обращения, и это служит новым подтверждением нецелесообразности американской банковой системы, которая постоянно оказывается не в состоянии подать помощь как раз в такие времена, когда банки должны бы были действовать. Впрочем, прошло ещё несколько недель, прежде чем исключительные меры были постепенно отменены. Ещё 10 октября не более трёх миллионов свидетельств было изъято из обращения и обменено на гринбаки.
17 октября доверие было уже настолько восстановлено, что публика начала пользоваться низким состоянием курсов для того, чтобы пристраивать свои деньги в прочных помещениях. Между тем, теперь только начали сказываться последствия кризиса на торговле и на ремесленной деятельности. Фабриканты начали отпускать рабочих, а товарная торговля страдала от затруднений, с которыми было сопряжено получение следующих платежей.
Процесс очищения биржи от накопившихся в ней злоупотреблений затянулся дольше, чем надеялись оптимисты. Так, в последних числах октября раздавались жалобы на пагубные последствия вексельных злоупотреблений. Приостановки платежей начали свирепствовать в торговле. В конце октября приостановил свои платежи торговый дом Гаот, Спрэг и Ко[5], самый крупный из домов, ведших торговлю американскими мануфактурными товарами с заграницей; за этою приостановкою платежей последовало банкротство двух сберегательных касс в Род-Айленде. Тысячи рабочих лишились занятий. Ещё мрачнее были известия, ознаменовавшие первую неделю ноября. Рикошет того впечатления, которое произвёл нью-йоркский кризис в Европе, и последствия повышения дисконта английским банком давали себя знать. «Последствия кризиса, — говорит нью-йоркская торговая газета, — относительно которых можно было надеяться вначале, что они ограничатся одной биржей, теперь распространяются мало-помалу на все сферы торговля. Общее положение дел представляется всё ещё очень мрачным, — ни одна отрасль торговли не была пощажена. Биржа так больна, что нового ухудшения её состояния едва ли можно ожидать. Опустошения, произведённые на ней финансовой бурей, поистине колоссальны. Промышленность страны сильно пострадала. Всюду фабрики или совсем распускают своих рабочих, или в значительной степени сокращают число их, так как они не могут ни найти покупщиков для своих товаров, ни приискать средства для того, чтобы продолжать производить свои фабрикаты, дожидаясь покупщиков. В Нью-Йорке и в Штатах Новой Англии ткацкие станки гуляют; в Пенсильвании остановились работы на железных заводах, которые с самого своего основания почти не знали, что такое остановка работ. Железные дороги как старые, так и новые, приостановили свои постройки и даже необходимые ремонтные работы откладываются до более благоприятного времени. В Восточных штатах от половины до двух третей рабочих, занятых на фабриках в обыкновенное время, распущены, и число рабочих, лишённых хлеба насущного, возрастёт предстоящею зимою до нескольких сот тысяч человек.
Немногим утешительнее положение дел и в коммерческом мире. Заграничная торговля, правда, идёт по-прежнему бойко, но для лиц, участвующих в ней, она не приносит почти никакой прибыли. Не только цены на большинство предметов значительно упали (хлопок со времени кризиса упал на 20% своей цены, пшеница — на 13 центов с меры), но и тот ничтожный барыш, который при этом остаётся, значительно уменьшается благодаря деморализации, господствующей на денежном рынке. При всём том, положение вывозящей торговли представляется ещё сносным и может быть названо даже блестящим по сравнению с теми условиями, в которые был поставлен ввоз товаров. Убытки, понесённые торговцами, которые ввозили чай, кофе и металлы, поистине ужасны. Мануфактурные товары, привозные, так же как и туземные, нет возможности сбыть с рук, даже с уступкою 25% против сентябрьских цен, и владельцы их охотно пошли бы ещё на бо́льшие уступки, если бы только они могли этим достигнуть продажи на наличные деньги. Начиная с фирмы Клеффин и Ко[6] и кончая последним мелочным торговцем, — все требуют отсрочки платежей. Торговцы, занимающиеся ввозом, вынуждены принимать векселя с истекающим сроком от посредников, перепродающих свой товар в другие руки, и эти последние, в свою очередь, вынуждены давать отсрочку своим покупщикам, и портфели банков переполнены просроченными векселями, оставшимися неоплаченными. При таких обстоятельствах многие банкирские фирмы, которые в начале кризиса приостановили свои платежи и после того вступили в соглашение с своими кредиторами, считают неполитичным принимать меры для возобновления своих дел».
4 ноября техасско-калифорнийская строительная компания приостановила свои платежи с 7 миллионами пассива. Президент этой компании, Томас А. Скотт, самый интеллигентный изо всех предпринимателей железных дорог в Соединённых Штатах, хотел после этого отказаться от вице-президентства пенсильванской дороги, но отставка его не была принята.
Гораздо худшие затруднения принесло 15 ноября, день, в который истекал срок для выдачи процентов по многим железнодорожным бумагам. Около пятнадцати железнодорожных обществ оказались не в состоянии произвести эту уплату.
Фирме Спрэг и Ко[7] удалось, правда, заключить соглашение с своими кредиторами, но так как фирма эта владеет одной из самых значительных бумагопрядильных и ситцевых фабрик в Соединённых Штатах, то её приостановка платежей всё-таки оставила до 10 000 рабочих временно без занятий; с конца октября целые столбцы газет переполнялись перечнями фабрик, которые или совсем приостанавливали свои работы, или вводили уменьшенную заработную плату. 8 ноября знаменитый Кэмбрийский железный завод в Джонстауне, в штате Пенсильвания, объявил своим рабочим, что не может более выдавать им заработную плату наличными деньгами; совершенно приостановили свои работы следующие фабрики: Гармонийская бумагопрядильня в Когесе[8], штат Нью-Йорк, одна из самых значительных мануфактур этого рода в целом мире; детчесская[9]ситцевая фабрика Гарнера и Ко, в Уоппингер-Фоллс, шт. Нью-Йорк; фабрики той же фирмы в Ньюбурге, в Хаверстро, в Рочестере и в Плезант-Вэлли. На западной береговой железной дороге работы были оставлены вовсе; фабрика стиллманской мануфактурной компании в графстве Уэстерли, все железные заводы в Трое и Нью-Йорке, фабрики Атлантической Делэйнской компании, Кроустонская ситцевая фабрика в Род-Айленде, и так далее — всё это стояло без дела. Совершенно однородные известия приходили и из средних штатов, и с Запада. В Джерси и Гобокене было распущено до 5 000 рабочих, в Филадельфии — до 25 000. В Питсбурге владельцы железоделательных заводов решили уменьшить заработную плату на 10%; многие железнодорожные компании сбавили её для своих рабочих тоже на 10, а иные и на 20%. Даже верфи в Портсмуте распустили своих рабочих. Смятение возросло ещё более, когда даже знаменитая фирма Клеффин и Ко[10], актив которой превышал пассив на 6 000 000 долларов, временно очутилась в затруднительном положении. В Буффало, самом значительном складочном месте для хлебной торговли, лежало до 1 октября 49 000 000 мер хлеба, другими словами — на 7 000 000 мер больше, чем в ту же пору в предшествующем году. С 1 октября запас этот внезапно упал гораздо ниже соответствующей цифры предшествующего года и многие корабли за недостатком груза ранее обыкновенного стали приготовляться к зимовке. Число рабочих, оставшихся без хлеба, было поистине ужасающее, и все со страхом взирали на нужду и страдания, которыми грозила наступающая зима. Требования помощи, с которыми обращались в благотворительные учреждения, возрастали в необычайной пропорции, и со всех сторон обсуждались меры, которыми можно бы было удовлетворить ежедневно увеличивающиеся нужды рабочих семейств.
Ещё в начале ноября рабочие, по-видимому, не вполне сознавали всю громадность надвигавшегося на них бедствия. Нью-йоркские подрядчики по постройкам решили уменьшить плату, выдававшуюся ими рабочим — 4 доллара каменщикам и 2 доллара 50 центов чернорабочим за восьмичасовую работу, на 50 процентов, так как громадная дороговизна построек значительно охладила строительную предприимчивость и капитал устремлялся в другие помещения. Вследствие этого значительная часть ремесленников и рабочих, занятых по строительному делу — около 5 000 человек, — отказалась работать, не желая подчиниться уменьшению заработной платы.
Злою иронией судьбы разразилась вслед за этим нужда на фабриках, рабочие которых были или совсем распущены, или же могли быть заняты лишь ограниченное число часов; многие хозяева ремесленных заведений и многие железнодорожные общества тоже решили, чтобы не останавливать работ совсем, отчасти уменьшить число рабочих часов, отчасти же уменьшить заработную плату; последнее было произведено в размерах от 10% до 30%. Многие фирмы нашли более выгодным для себя заставлять работать только восемь часов в день, другие — только четыре дня в неделю, а третьи и совсем приостановили работы. В половине ноября слышались жалобы, что со всех сторон умножаются признаки, свидетельствующие, что рабочим предстоит крайне тяжёлая зима.
Подобные же известия приходили изо всех городов Востока и Запада. Известие, распространившееся в начале недели о том, будто правительство Соединённых Штатов тоже, с своей стороны, распустило рабочих на верфи в Вашингтоне, не подтвердилось: в Вашингтоне были распущены лишь рабочие, занятые на общественных постройках и у частных предпринимателей. В декабре союз рабочих имел съезд в Нью-Йорке и на этом собрании были сообщены следующие статистические данные о рабочих, лишившихся хлеба: в Нью-Йорке бродили по улицам без дела до 10 000 рабочих, не имевших никаких других средств существования, кроме той помощи, которую оказывали им благотворительные учреждения, затем, вне рабочего дома находилось до 1 200 так называемых бродяг. Одиннадцать фабрик, которые в обыкновенные времена занимали до 26 200 рабочих, теперь давали работу лишь 5 950 человек. В нью-йоркском штате насчитывалось всего до 182 000 членов рабочих союзов бывших без дела.
Собрание отвергло предложение устроить учреждения для раздачи супа — предложение, которым иные думали пособить беде, и приняло зато другие решения, вынужденные крайностью, и имевшие целью понудить магистрат к обеспечению занятий рабочим.
По счастью, значительная часть опасений оказалась преувеличенной, — и торговля, благодаря быстрому окончанию биржевого кризиса, вернулась, скорее чем ожидали, в своё обычное русло. Зиму удалось пережить гораздо благополучнее, чем предполагали.
Помимо тех фактов, которые повторяются при всех кризисах, и помимо нового подтверждения вредности принудительного курса, в этот кризис окончательно выяснился тот факт, что американские банки при теперешней своей организации не годятся для критических минут. Они были вынуждены приостановить платежи даже государственными бумажными деньгами и изворачиваться с помощью процентных свидетельств, чтобы только как-нибудь пособить недостатку в деньгах, который при наступлении кризиса обыкновенно доводит затруднительное положение до паники, так как публика, опасаясь за будущее, начинает прятать свои деньги.
Центральный ассигнационный банк, устроенный по образцу французского или прусского национального банка, не попал бы в такое затруднение и смог бы, не прибегая к экстренным средствам, помочь нуждам торговли, насколько они обусловливались законными потребностями. Тот факт, что выпуск свидетельств на 22 миллиона долларов и закупка облигаций на 17 миллионов союзным правительством положили конец паники, явственно говорит в пользу того предположения, что учреждение, способное, по эластичности своей организации, доставлять торговле усиленное облегчение путём нормальных средств, не пугая предварительно публику чрезвычайными мерами, оказало бы ту же помощь раньше и потому действительнее.
Те, кому вредные последствия принудительного курса не сказались достаточно ясно во время «чёрной пятницы», должны были наконец раскрыть глаза после кризиса 1873 г. И действительно, в американской прессе стали теперь раздаваться всё более и более авторитетные голоса, требовавшие от президента и конгресса восстановления валюты. К сожалению, президент выказал по этому поводу такой низкий уровень политико-экономического образования, что, каковы бы ни были его заслуги как полководца в деле окончания междоусобной войны, всё более и более приходится признавать его неспособным к исполнению обязанностей его высокого поста. В самом конгрессе даже по настоящее время раздаётся так много голосов, которые, — кто из непонимания, а кто и из корыстных расчётов, — восстают против единственного правильного способа разрешить вопрос, то есть против изъятия всех или по крайней мере значительной части гринбаков из обращения, что во всей истории Соединённых Штатов едва ли можно указать период, в котором парламент этого великого народа играл бы более жалкую роль, чем в настоящем вопросе. Ввиду такого положения дел у себя дома, американцы могли бы вылечиться от своей привычки смотреть свысока на всё европейское — в Европе нет ни одного государства, которое вернулось бы к уплате звонкою монетою, если бы оно находилось в положении Соединённых Штатов. В доказательство того, что мы нисколько не преувеличиваем, нам достаточно будет привести собственноручное письмо, которое президент Грант написал председателю «континентального национального банка», г. Коудри, в Нью-Йорке. Вот наиболее существенные места этого письма.
«Я не думаю, чтобы вред, который теперешняя паника причинит отдельным личностям, мог по размерам своим сравняться с тою пользою, которую она принесёт всему государству. Наша денежная система создана необходимостью. Ей не достаёт эластичности, но зато в других отношениях она — наилучшая изо всех систем, какие-либо были придуманы. Никто теперь не относится с недоверием к ценности бумажных долларов, напротив, эти последние копятся и откладываются так же жадно, как в прежние времена при подобных же бедственных обстоятельствах копились и откладывались золотые доллары. Паника обратит общее внимание на недостатки нашей денежной системы и, без сомнения, вызовет законодательные меры, которыми этой системе будет придана недостающая ей эластичность. Я удивляюсь, что серебро и теперь не притекает на рынок для восполнения недостающих средств обмена. Когда оно явится, — а я предсказываю, что оно явится скоро, — то это уже значительно приблизит нас к возобновлению платежей звонкой монетой. С этой минуты бумажные деньги никогда уже не падут ниже серебра. Введение серебра в обращение будет иметь и другие благодетельные последствия. Опыт показал, что требуется около 40 миллионов долларов мелких бумажных денег (fractional currency), чтобы снабдить торговлю страны необходимой разменной монетой. Серебро мало-помалу займёт место этих бумажных денег и сделается мерилом ценности, тогда оно начнёт в малых размерах накопляться и откладываться в сторону. Я того мнения, что этим способом со временем будет поглощено из обращения от 200 до 300 миллионов долларов этого рода средств обмена. Через это бумажные деньги освободятся и получат возможность исполнять свою правильную функцию в торговле, и мы таким образом приблизимся к той цели, к которой в конце концов должны придти — к возобновлению платежей звонкой монетой. Я сознаюсь, что желал бы, чтобы звонкая монета в известных ограниченных размерах накоплялась и удерживалась в народе, — это обеспечивает нам надёжную точку опоры в случае нужды. Но я желал бы, чтобы это накопление имело своим предметом нечто, представляющее постоянную ценность, одинаковую во всех странах земного шара. Именно серебро обладает этим свойством, и как скоро мы вернёмся к употреблению серебра в обращении, цена бумажных денег ещё быстрее пойдёт в гору. Наши руды в настоящее время производят серебро почти в неограниченном количестве и нам представляется вопрос: что мы будем делать с этим металлом? В настоящем письме я намекнул на такой способ разрешения этого вопроса, который окажется достаточным на многие годы, и я предлагаю банкирам обсудить, не следует ли им последовать этому предложению — пустить серебро в обращение и продержать его там до тех пор, пока оно не приобретёт в обращении права гражданства; позднее мы можем приискать для серебра другие рынки. Государства Центральной и Южной Америки уже приглашали нас чеканить для них монету. До сих пор мы не уполномочены на это законом, но следует ожидать, что полномочие это скоро будет нам дано. Как скоро мы его получим, это будет иметь такое же значение, как если бы мы сделались экспортёрами таких фабрикантов, которые были до сих пор предметом ввоза внутрь страны. Мы будем получать большие заказы на монету. Эти заказы будут всецело оцениваться на серебро, между тем как платежи по ним вовсе не необходимо должны производиться серебряною монетою. Мы сделаемся фабрикантами этих монет, будем извлекать из этого барыши и, вероятно, будем получать часть следующих нам платежей благородными металлами».
Чтобы оценить эти словоизвержения по достоинству, необходимо припомнить, что в Соединённых Штатах с 1853 г. введён счёт на чистое золото, что серебро, которое чеканится по более низкой пробе, признаётся законным платёжным средством лишь до 8 долларов, а с 1872 г. — даже до 5 долларов только. Чрезмерный выпуск бумажных денег, который дошёл до 356 миллионов долларов и вместе с банковыми билетами составляет более 700 миллионов долларов, имел своим последствием то, что даже серебряная разменная монета, так же как и в Италии, исчезла из обращения и место её заступили около 40 миллионов бумажек мелкого достоинства с принудительным курсом. Эти 40 миллионов бумажек можно было, конечно, и следовало как можно скорее заменить серебром, но попытка, которую, по вышеупомянутому почину президента Гранта, сделал министр финансов Ричардсон с целью обменять на серебро мелкие бумажные деньги, дала самые жалкие результаты, так как министр финансов не был снабжён достаточными средствами. Но, предположив даже, что попытка эта удалась бы, всё-таки от замены 40 миллионов долларов мелких бумажных денег серебряною монетою и до восстановления ценности гринбаков al pari ещё очень далеко, и этот последний результат не может быть осуществлён посредством серебра, а должен быть осуществлён посредством золота, если только исключительный счёт на золото не будет снова отменён новым законом. Но первый шаг, который надлежит сделать правительству Соединённых Штатов, это — образумиться и понять, наконец, что государственные бумажные деньги с принудительным курсом — тот же государственный долг, как и облигации, и что для союзного правительства, даже независимо от тех доводов, которые со всех сторон приводятся в пользу восстановления валюты, как дела необходимого в интересах торговли, составляет долг чести озаботиться прежде всего уплатою этого долга, так как он беспроцентный.
Но, к сожалению, даже события последнего времени не навели конгресса на сознание необходимости этой меры — в сенате, так же как и в палате депутатов не далее как в конце марта 1874 г. было принято предложение даже повысить законный максимум государственных бумажных денег и банковых билетов, которые могут быть выпускаемы на каждые 400 миллионов долларов, кроме того, сенат отклонил предложение возобновить платежи звонкою монетою с 1 января 1876 г.
Вследствие этого решения, которое является или доказательством полнейшей неспособности, или позорным пятном на правительстве страны, количество государственных бумажных денег с принудительным курсом, вместо того чтобы быть уменьшено, может ещё быть увеличено на 44 миллиона долларов. По счастью, президент Грант, вероятно, под впечатлением энергичного протеста со стороны губернатора нью-йоркского штата, наложил на это последнее решение своё вето.
К концу 1873 г. можно было считать кризис в Соединённых Штатах миновавшим. Верным признаком окончания кризиса было то, что в конце марта 1874 г. позорно знаменитый Джей Гулд снова всплыл на поверхность: ему удалось получить должность главного инспектора Союзной железной дороги к Тихому Океану — обстоятельство, которое должно повергнуть европейских акционеров этого предприятия в немалое смятение.
Более подробное описание всех плутень, которые вышли наружу во время кризиса, заняло бы гораздо более места, чем то, которым мы здесь располагаем. Опустошения кризиса всего явственнее выступают перед нами из сравнения между цифрами банкротств, происшедших в этом году, с банкротствами предшествующих годов:
| Число банкротств | Размеры пассива | ||||
| 1873 | . . . . . | 5 183 | 228 199 000 | долларов. | |
| 1872 | . . . . . | 4 069 | 121 056 000 | „ | |
| 1871 | . . . . . | 2 915 | 85 252 000 | „ | |
Приращение 1873 г. падает главным образом на Нью-Йорк, где произошло банкротств на 92 635 000 долларов, между тем как в предшествующем году цифра эта не превышала 20 684 000 долларов, так что в 1873 г. оказывается для Нью-Йорка приращение суммы банкротств на 72 миллиона долларов. При этом, впрочем, надо принять в расчёт, что число торговых фирм возросло за три года с 431 000, на которых оно стояло в 1870 г., до 603 904; этим увеличением торговых фирм и объясняется значительная часть излишеств спекуляции, так как не подлежит сомнению, что было основано чересчур много новых соперничающих предприятий людьми, которые прежде были заняты в старых предприятиях.
Кризис, разразившийся в Соединённых Штатах, вовлёк-таки под конец в бедственное положение и немецкие торговые центры, которые долгое время с изумительною стойкостью выдерживали бурю. Мы уже упоминали выше, что учредительская горячка достигала в Германии, и в особенности в Пруссии и Берлине, ещё больших размеров, чем в Австрии, так как там рассчитывали, что поток французских миллиардов повлечёт за собою уплату значительного числа государственных займов, вследствие чего освободившийся капитал будет искать новых помещений. Но спекуляция ошиблась в своих расчётах, так как, с одной стороны, потребовалось больше времени, чем предполагали вначале, для того чтобы часть военной контрибуции попала в обращение, а, с другой стороны, сумма вновь учреждённых предприятий в значительной мере превзошла сумму сбережений.
Пятисот миллионов талеров Пруссия не могла накопить в один год, а если бы даже это и могло быть, то за это должны бы были поплатиться старые предприятия, находящиеся в эксплуатации единичных личностей, обществ или государства. Дело в том, что всю производительную машину государства, обнимающую земледелие, ремёсла, торговлю, средства сообщения и образования, орудия обороны и т. п. мало ремонтировать так, чтобы она оставалась в первоначальном своём виде, надо ещё, чтобы деятельность её приспособлялась к размерам постоянно возрастающего населения. Кроме того, гораздо важнее поддерживать в надлежащем виде и расширять старые предприятия, чем основывать новые, так как первые не поглощают таких значительных сумм на ошибки и промахи, неразлучные с каждым ученичеством, а потому производительность, двигающаяся в их уже готовой колее в общей сложности оказывается прибыльнее.
Новые предприятия, правда, бывают иногда полезны, даже необходимы, они дают производительной деятельности новый толчок, так что производительная сила увеличивается, как то было при введении железных дорог, пароходов, телеграфов, машиностроительных фабрик, но учредительская мания биржи, которая в самой себе, то есть, попросту говоря, в ажиотаже, замыкала свою цель, имеет весьма мало общего с этими великими экономическими переворотами.
Самым типичным образчиком этого грюндерства, основывающего предприятия зря и ради того только, чтобы что-нибудь основывать, был Квистропский союзный банк в Берлине, который своей приостановкой платежей подал в начале октября сигнал к наступлению кризиса и на берлинской бирже. Мы готовы допустить, что при своём основании банк этом имел благую цель пособить целым рядом предприятий ощущавшемуся недостатку в жилищах, но с течением времени он всё-таки превратился в чисто спекулятивный банк, который, так же как и учреждения, основанные по образцу Credit Mobilier, и учреждения новых предприятий, делал аферу и при этом занимался на бирже комиссионными, а может быть и репортными операциями. Что такого рода операции для «обществ» оказываются в конце концов делом совсем неподходящим — это уже давно доказано и теорией, и практикой.
Квистропский союзный банк, благодаря массе основанных им и группировавшихся вокруг него промышленных обществ, превратился под конец в настоящего крысиного короля — он являлся представителем всевозможных отраслей промышленности, о потребностях которых руководители банка, само собою разумеется, не могли иметь никакого самостоятельно выработанного понятия. Из каждого вновь основываемого общества банк извлекал прибыль в виде премий на акции этого общества, так что в 1871 г. он мог выплатить своим акционерам не менее 15% дивиденда, а в 1872 году — даже 19%.
Из новооснованных строительных обществ одно довело свои дивиденды в 1872 году до 17%, другое — до 16,5%. Такой высокий дивиденд объясняется возрастанием цен на участки земли в черте города, возрастанием, которое теперь сменилось таким же быстрым падением цен. Но каким образом общество Балтийский Ллойд, основанное в 1870 году, могло уже в 1871 году выплатить 10% дивиденда — остаётся для нас загадкой ввиду тех трудностей, с которыми до сих мор приходилось постоянно бороться обществам морского пароходства.
Самый поверхностный взгляд на факты, успевшие сделаться известными, приводит к несомненному убеждению, что вся эта масса новых предприятий ставила на первом плане биржевую спекуляцию: дело неслыханное, чтобы вновь возникающие предприятия могли в первом же году оплачивать такие высокие дивиденды, какие выдавались Квистропским банком. В Берлине были того мнения, что из двадцати семи предприятий, представителем которых был квистропский банк и из которых двадцать одно было введено им на биржу, — не более четырнадцати были хоть до некоторой степени жизнеспособны, так как акции их, хотя и по пониженному курсу, ещё можно было кое-как продать.
Кроме Квистропских обществ, ещё две группы предприятий стояли на краю погибели; из этих двух групп одна обязана своим происхождением Мамротовскому центральному строительному банку, а другая состояла в связи с прусским банком поземельного кредита. По таблице, приведённой венской биржевой газетой, первая из этих двух групп испытала с 1 апреля по 10 октября 1873 года понижение курсов, о размерах которого могут дать понятие следующие цифры: между акциями различных предприятий, входивших в состав этой группы, были такие, курсы которых в указанный промежуток времени пали с 380 до 78, с 110 до 41, с 123,5 до 37, с 216,75 до 32, с 89 до 16,5 и т. д. Общий вывод из этих цифр тот, что акционерный капитал, представлявший, по сумме сделанных взносов, номинальную стоимость в 7 750 000 талеров, 1 апреля имел продажную стоимость в 20 000 050 талеров, а 10 октября стоил в продаже не более 4 186 250 талеров, — и это ещё при самой высокой оценке, так как в действительности как старые, так и новые акции некоторых обществ, включённых в этот расчёт, не могли быть проданы по той цене, которая показана в таблице курсов. Таким образом, ценность всех этих бумаг в продаже составляла 10 апреля не более 20% той цены, которую они имели 1 апреля.
Немногим лучше было 10 октября положение дел и второй группы. Тут тоже мы видим такие скачки курсов вниз, как, например: с 167 до 62,5, с 74 до 36, с 78 до 30, с 115 до 54 и т. д. В общей сложности стоимость этих бумаг в продаже, составлявшая 1 апреля 35 470 000 талеров, пала к 10 октября до 15 466 500 талеров — другими словами, составляла не более 43,5% прежней цифры.
Сначала были пущены в ход всевозможные усилия, чтобы поддержать Квистропский банк[11], в котором многие высокопоставленные личности поместили свой капитал, с помощью прусского национального банка или союза крупных фирм. Но переговоры, начатые по этому поводу, не удались, главным образом вследствие сильной оппозиции общественного мнения против государственной помощи, и ликвидация этого учреждения судебным порядком была решена. Эта катастрофа, распространившая недоверие по всей Германии, повлекла за собою падение множества других учреждений в различных городах северной Германии, хотя ликвидация собственно Квистропского банка в конечном своём результате имела почти полное удовлетворение всех кредиторов банка.
Два месяца после этого продолжалось крушение одних предприятий за другими: трещали не только железнодорожные общества, банки и строительные компании, но и большие фабрики, на которых кризис отзывался ещё пагубнее, нежели на каких-либо других предприятиях; не были пощажены ни товарищества с неограниченною ответственностью, ни анонимные акционерные общества.
Вслед за Берлином дошла очередь до Мемеля, Гёрлица, Познани, Кёнигсгберга, Бреславля, Глогау, Грюнберга, Дрездена, Хемница, Пирны, Лейпцига, Магдебурга, Штетина[12]; в Гамбурге, Эссене, Кёльне, Мюльгаузене (Тюрингенском), Мюнхене, Эрфурте и других местах происходили банкротства — и действие кризиса было ощутительно даже в Эльзасе.
В Познани застрелился один директор банка; один адъютант герцога мейнингенского, вследствие потерь, понесённых им на бирже, сделал подлог; в Кёнигсберге один негоциант, безупречный в других отношениях, был приговорён к трёхмесячному тюремному заключению за противозаконные услуги, оказанные им одному банкроту.
В ряду конкурсов, которые кризис повлёк за собою, особенно достоин замечания конкурс, назначенный над центральной померанской железной дорогой, в основании которой участвовал позорно знаменитый тайный советник Вагнер, и с именем которой связаны вышеупомянутые разоблачения Ласкера; затем следует упомянуть о банкротстве пирнейского банка и тюрингенского банкового союза; при первой из этих катастроф, так же как и при банкротстве общества «Скала»[13] в Вене, пострадало много мелкого люда, а при втором, которому предшествовало такое быстрое падение акций общества, что они в несколько недель с 260 понизились до 92, были открыты расхищения сумм, так что судебная власть должна была вмешаться. В Берлине, Познани, Эрфурте, Кёнигсберге были произведены аресты за злостные банкротства, за подделки в книгах и векселях. Берлинский городской суд приговорил бухгалтера прусского банка поземельного кредита, М. Фюрстенберга, за расхищение 48 000 талеров, к шестилетнему тюремному заключению и к лишению чести на пять лет; директор и бухгалтер народного банка в Эссене были приговорены к четырёхмесячному заключению в рабочем доме за подлог векселей на сумму 166 000 талеров.
Многие другие кассиры и служащие в банках были подвергнуты более лёгким наказаниям, немало было и таких, которые спаслись бегством от возмездия за свои проделки.
Особенною дерзостью в ряду разных мошеннических предприятий отличилось мюнхенское общество взаимного страхования от градобитий. Некий господин, выгнанный из другого общества, при котором он служил, сумел безо всякого капитала, с помощью разных блестящих посулов заручиться именами личностей уважаемых в торговом мире и разослать за их подписями циркуляр, возвещавший о предполагаемом основании нового общества; с помощью этого циркуляра он смастерил правление и наблюдательный совет; члены того и другого по уставу общества, утверждение которого предполагалось в будущем, должны были обладать известным числом акций, по которым обязывались взнести часть сумм вперёд. На деньги, собранные этим путём, — причём дело не обошлось без некоторого понуждения — господин этот прожил несколько лет в своё удовольствие, невзирая на то что ещё в мае 1871 года образ действий совета правления успел достаточно выясниться.
Но мы не кончили бы, если б захотели перечислять все противозаконные поступки и преступления, которые были совершены в Германии ничуть не в меньшем количестве, чем во Франции[14], в Австрии, в Швейцарии и в Соединённых Штатах.
Всюду страсть к азартной игре всего более возбуждалась биржевыми спекуляциями на разности, спекуляциями, которые, по случайности своих результатов, всего более раззадоривали этого рода страсти. В Пруссии обанкротилось ещё более крупных фабрик, чем в Австрии; так как владельцы этих фабрик перед кризисом бросились очертя голову в водоворот биржевых дел — ни дать, ни взять, как самые отчаянные спекулянты.
Особенными опасностями грозил конкурс над грюнебергскими суконными фабриками в Силезии, так как при этом многим тысячам рабочих предстояло лишиться занятия.
Удары кризиса отозвались бы на Германии ещё тяжелее, если бы германским биржам не послужил предостережением кризис, разразившийся в Вене, и то обстоятельство, что на берлинской бирже уже с давних пор деятельно работала контрмина, очевидно, имевшая свои основания рассчитывать на понижение. Прусский банк, в котором постоянно имелось более ста миллионов талеров государственных депозитов, имел, таким образом, возможность удовлетворить, насколько то позволял его устав, всем законным потребностям торговли. Правда, потери, понесённые вследствие венского кризиса германскими городами, были громадны и многие негоцианты лишились значительной части своего состояния, но возможность постепенного сведения счетов дозволила многим устоять, не прибегая к временной приостановке своих платежей, хотя такой результат был достигнут и не без больших жертв.
В числе городов, обративших на себя внимание размерами своих потерь и в то же время твёрдостью, с которой они держались, особенно отличился Бреславль, который имел большие дела не только с Берлином, но и с Веною. Другою причиною, обусловившею сравнительно менее тяжкие последствия кризиса в Германии, невзирая на то что грюндерство тут свирепствовало ещё более, чем в Австрии, следует признать более обеспеченное положение валюты: в Австрии и в Соединённых Штатах принудительный курс немало способствовал ухудшению положения дел.
Но и в Германии, невзирая на то что на денежный рынок притекла часть французской военной контрибуции, опасность всё-таки была настолько велика, что и тут стали раздаваться голоса, требовавшие государственной помощи.
В особенности громко и настоятельно требовало торговое сословие некоторых провинций восстановления правительственных ссудных касс, по образцу тех, которые были введены во время войны.
Беда главным образом и здесь, так же как и в Австрии, состояла в том, что не только капитал биржевых спекулянтов, но и все свободные средства фабрикантов, хозяев ремесленных заведений и частных лиц были помещены спекулятивными бумагами и акциями ненадёжных предприятий, курсы которых со времени наступления кризиса в Вене так пали и до сих пор подвергались таким сильным колебаниям, что не было возможности сбыть эти бумаги с рук. Так как, кроме того, бумаги этого рода не принимаются в обеспечение прусским банком, и крупным фирмам приходилось таким образом вести дела исключительно между собою, то ссуд под эти бумаги не было возможности получить; при недоверии, господствовавшем на всех биржах, о репортных операциях, хотя бы и с наибольшими издержками, тоже нечего было и думать. Владельцы спекулятивных бумаг попали, таким образом, в тиски, из которых они некоторое время не знали, как выпутаться.
Уже несколько месяцев тому назад, даже спекулянты в Германии поняли, что единственный способ заставить дела прийти в нормальное положение состоит в том, чтобы восстановить равновесие между запасом капитала и количеством предприятий, что, следовательно, многие предприятия должны быть или совсем оставлены, или ограничены в своих размерах, так как капитала на них не хватало. Все те новые предприятия, которые ещё не успели поглотить слишком много капитала, следовало совсем бросить, остальные же надо было по возможности ограничить. Ликвидация, ограничение и слияние новых предприятий — таков был девиз этих дней.
Но такому способу лечения, с одной стороны, мешал имперский закон об акционерных обществах, запрещающий последним скупать свои собственные акции; это препятствие ещё, быть может, и удалось бы обойти посредством более эластичного толкования закона, так как судебная власть могла признать, что скупание акций с целью ограничения акционерного капитала не подходит под смысл законодательного запрещения. Но даже и в этом случае оставалось другое препятствие, состоявшее в требовании закона, чтобы о каждой ликвидации дел акционерного общества было объявлено за год вперёд, для того чтобы кредиторы общества имели время предъявить свои права. Между тем, пока прошёл бы этот срок, кризис успел бы так или иначе окончиться. Для избежания этих затруднений мы в то время сделали в газете Schlesische Presse предложение следующего рода: «Нам ничего более не остаётся, как приискать такое средство, с помощью которого результаты ликвидации или ограничения размеров предприятия могли быть дисконтированы вперёд. Таким средством может быть только кредит. Между тем общества, о которых идёт речь, пользуются в настоящее время лишь весьма ограниченным кредитом; курсы на их акции страшно пали и вообще не принимаются под залог в главном источнике кредита — в прусском банке.
Вопрос, следовательно, сводится главным образом на то, чтобы основать учреждение, которое дало бы возможность получать ссуды под залог бумаг обществ, находящихся в затруднительном положении, причём ссуды эти по истечении законного срока, установленного для ликвидации или ограничения капитала, покрывались бы из имеющего освободиться к этому времени акционерного капитала. Нельзя ли бы было, например, устроить так, чтобы первоклассные германские торговые дома и банки образовали из себя род гарантирующего союза, который под залог бумаг, не принимаемых в прусском банке, снабжал бы своею подписью векселя для учёта их в прусском банке. Что при этом о государственной помощи не могло бы быть и речи, это явствует само собою, так как банк операциями этого рода не подвергался бы никакой опасности и не отвлекал бы средств от солидного производства, ведь в настоящее время банк задыхается, так сказать, в собственном жиру, и можно скорее поставить вопрос, совместимо ли с общественной пользой, чтобы миллионы за миллионами накоплялись без пользы в кладовых, между тем как с противоположной стороны грозят потери национального богатства и безработица, а то и другое могло бы быть предотвращено безо всякой опасности для той доли дивиденда, которою государство участвует в прибылях банка. Поэтому мы считаем неосновательными всякие возражения, которые могли бы быть направлены против предлагаемого нами средства как против косвенной государственной помощи, и полагаем, что, напротив, на обязанности прусского банка лежит — употребить свои богатые средства на разрешение настоящих затруднений, насколько то может быть сделано без риска для государственной казны.
«Организацию такого рода помощи мы представляем себе в следующем виде: образуется союз крупных торговых фирм и банков всей Германии; союз этот имеет свои отрасли или комитеты во всех тех городах, где есть биржа. Этим комитетам поручается исследовать положение дел всех тех обществ, которые намереваются приступить к ликвидации или к ограничению своего основного капитала. Комитеты удостоверяются в чистом активе этих обществ, какой может оказаться за вычетом пассива и всех сомнительных платежей, и по этому чистому активу высчитывают, сколько может очиститься при ликвидации, или до каких размеров должен быть сокращён капитал; нормальный курс акций устанавливается сообразно с действительной их стоимостью. После того как цена акций ликвидирующихся обществ определена таким образом на основании книг этих обществ, союз выдает ссуды под залог акций, в размерах до 80% той суммы, в которую они оценены, или же полный размер суммы, на которую общество хочет сократить свой капитал.
Что касается денежных средств, необходимых для комбинации этого рода, то приискание их не может составить затруднения для союза, к услугам которого готовы средства прусского банка. Такое эсконтирование предстоящей ликвидации или сокращения капитала не только способствовало бы установлению большей равномерности в течении денежного потока, который тут застоялся не в меру, а там совсем обмелел, но и восстановило бы доверие. Многие, подобно кормчему, который среди ночной темноты увидел маяк, ободрились бы при одной мысли, что для них возможен практический выход из затруднения; публика, копящая деньги, также смелее стала бы доверять свои сбережения денежному рынку. В Лондоне мы уже не раз были свидетелями того, как одно разрешение правительством банку переступить за пределы дисконта, установленные законом, восстанавливало доверие так успешно, что не оказывалось даже надобности пользоваться данным разрешением.
«Мы желали бы, чтобы на наше предложение посмотрели лишь как на указание, которое, быть может, побудит других развить ту же мысль далее и приведёт, таким образом, к надёжному выходу из теперешнего запутанного положения дел».
Наше предложение, правда, не привело к указанной нами организации самопомощи, но тем не менее крупными фирмами были, по-видимому, сделаны негласно очень энергичные усилия с целью остановить опустошения урагана, — во всяком случае, этим опустошениям был положен предел, невзирая на то что государство, согласно с желанием большинства общества, не приняло никаких чрезвычайных мер для вспомоществования лицам, пострадавшим от кризиса. Впрочем, оба государственные учреждения, которые располагали частью миллиардов, полученных от Франции, всё же играли, по-видимому, немалую роль при спасении погибавших среди всеобщего крушения; факт тот, что ликвидация значительного числа банков, в особенности маклерских банков и других спекулятивных обществ, совершилась без всяких катастроф.
Заключение счетов прусского банка за 1873 г. дало такие поразительно благоприятные результаты, что учреждение это при ничтожности своих потерь могло бы быть гораздо щедрее на кредит, чем оно было, нисколько не нанося ущерба законной доле государства в его прибылях; дивиденд в двадцать процентов составляет, в сущности, чересчур уже большую прибыль для акционеров привилегированного учреждения в такую эпоху, когда многие фирмы пали от недостатка в кредите и тысячи рабочих остались без хлеба. Общая сумма оборотов прусского банка простиралась до восьми миллиардов талеров — другими словами, более чем в пять раз превышала всю сумму французской контрибуции; общая сумма оборотов французского банка за тот же период времени составляла лишь немногим более половины этой цифры, а именно: 16,7 миллиардов франков, невзирая на то что этот банк, благодаря значительному количеству билетов, выпущенных им в обращение, оказался в состоянии выдать ещё более крупный дивиденд, — а именно: 19%. Общая сумма прибыли прусского банка достигла колоссальной цифры 11 005 937 талеров, из которых надо вычесть 3 263 614 талеров, поглощённых расходами и потерями на золоте и серебре. В этой последней цифре, 480 489 талеров занесены как убытки, причинённые падением курсов на серебро. Из чистой прибыли, составившей 7 741 783 талера, государство получило всего 3 788 346 талеров, или почти вдвое более всего капитала, данного им в ссуду банку — капитала, составлявшего лишь 1 906 800 талеров. Другими словами, прибыль государства равнялась почти 200 процентам с капитала.
Невзирая однако на отсутствие непосредственной государственной помощи и на осторожную сдержанность прусского банка, затруднения кризиса удалось превозмочь лучше, чем то казалось возможным вначале, и дела в Германии начинали уже возвращаться в обычную свою колею в такое время, когда в Соединённых Штатах крупная промышленность и сотни тысяч рабочих ещё несли на себе тяжкие последствия кризиса.
В то время когда наступление кризиса в Америке и Германии вызвало в Австрии новый приступ болезни, потребовавший-таки под конец помощи государства (о чём ещё будет рассказано подробнее ниже) — значительные посылки золота из Лондона, вызванные этим событием, вовлекли наконец и Англию в общее бедствие. Как удар молнии из ясного неба поразило всех 19 ноября известие о панике, разразившейся в Лондоне; к этому времени мы уже совсем было сжились с мыслью, что Джон Буль недосягаемо для кризиса восседает на своих мешках с золотом и лишь от времени до времени бросает пригоршню золотых монет своему брату Джонатану, бьющемуся в нужде.
Англии не коснулись те четыре войны, которые с 1859 г. посетили различные государства континента. В 1866 г. она пострадала исключительно от собственных излишеств в спекуляции, и все думали, что английский торговый мир, умудрённый опытом, не так-то скоро снова попадёт в беду. Промышленность и торговля Великобритании наслаждались с тех пор необычайным процветанием, и при этом не замечалось никаких признаков, которые указывали бы на существование излишеств спекуляции. Внешняя торговля Англии непрерывно развивалась, и лишь в последние годы в ней стал заметен некоторый регресс. Хотя английские капиталисты и приняли сильное участие во французском пятимиллиардном займе, но французская рента представляет солидное помещение и была выпущена по такой дешёвой цене, что от этого одного ещё нечего было опасаться вредных последствий. Полная неудача последнего турецкого займа доказывала, что лондонский денежный рынок, обыкновенно выказывавший такую удивительную прыткость по сравнению с континентальными государствами, теперь успел сделаться осторожнее.
В течение недели, предшествовавшей 6 ноября, известия, приходившие с лондонской биржи, единогласно подтверждали, что дела в банке стоят, потому что к нему почти совсем не обращаются за дисконтом векселей. Правда, еженедельный отчёт банка, из которого оказывалось, что общая сумма резерва уменьшилась на 384 000 фунтов стерлингов, производил не совсем-то благоприятное впечатление, однако последовавшее затем повышение дисконта до 9% ещё не наводило на мысль о близости кризиса, хотя и странно нам показалось такое повышение, к которому английский банк прибегал не иначе как во времена кризиса.
Как же велико было наше удивление, когда известия из Сити от четверга вечером сообщили нам о панике, разразившейся на лондонской бирже, и «Times» свою биржевую хронику от 7-го числа вечером начал следующими словами: «На фондовой бирже вчерашняя паника продолжалась с удвоенной силой и общественное мнение во всём, что касается стоимости всевозможных бумаг, было приведено в такое настроение, при котором всякое обращение к рассудку бесполезно».
Из частных сведений, полученных нами от главы одного лондонского дома, также оказывалось, что ещё за неделю перед тем в кружках, посвящённых во все тайны финансового мира, замечалось появление того недоверия, которое сопровождает всякий кризис, и банки начали ограничивать свой кредит и отказывать в нём — мера, которая неизбежно должна была отозваться еще бо́льшим усилением общей тревоги.
Но так как уже 8 ноября падение курсов было менее значительно, чем в предшествующие дни, то мы не задумались утверждать, что положение дел не представляет опасности. И одного взгляда на данное положение было достаточно, чтобы убедиться, что оно так. Стеснение денежного рынка происходило не от какой-либо опрометчивости английских капиталистов, а от того обстоятельства, что Франция, Германия и Америка одновременно бросились запасаться деньгами в Англии.
После того как в английском банке некоторое время совсем приостановились операции по дисконту, из Америки вдруг пришли неблагоприятные известия. Новое значительное падение курсов различных железнодорожных облигаций произошло после того, как пятнадцать железнодорожных компаний объявили, что они не выдадут процентов, для уплаты которых истекал срок.
Кризис в Америке уже не ограничивался одними железными дорогами, но уже начинал распространяться на торговлю и промышленность.
В то же время правительство Соединённых Штатов увеличило необеспеченность положения дел и потребность в золоте некоторыми нецелесообразными мерами. Года три или четыре тому назад, 45 миллионов бумажных денег были изъяты из обращения по постановлению конгресса, и президент, по мнению сведущих юристов, не вправе был снова пускать эти деньги в обращение. Тем не менее в 1872 г. тогдашний министр финансов Баутвелл противозаконно выпустил снова на три миллиона этих бумажек, под предлогом содействия продаже хлеба, собранного в жатву этого года. На возражения, поднятые в конгрессе, что правительство не имеет неограниченного полномочия ронять ценность денежных знаков, Баутвелл отвечал, что финансы не наука и что дело это до конгресса не касается. После того как Баутвелл был вынужден уступить свой портфель Ричардсону, этот последний точно так же выпустил ещё на два миллиона старых бумажных денег, а теперь президент дошёл до того, что обещал даже выпускать по мере надобности гринбаки из того запаса в 44 миллиона, который хранился в кассе Союза. Так как эти 44 миллиона государственных бумажных денег по смыслу закона вовсе не составляют резерва, а суть не что иное, как гринбаки, предназначенные для уничтожения, то президент таким обещанием переступил за предел своих полномочий — и повышение лажа на золото, вследствие этой меры, было тем неизбежнее, что многие опасались, что эта произвольная мера повлечёт за собой и другие; опасение это, как показали последствия, было не напрасное.
Английский банк вначале был, по-видимому, расположен мужественно встретить как это известие, так и первое внезапное уменьшение своего резерва на 384 000 фунтов стерлингов. Но после того как проявилось сильное стремление к продаже многих других заграничных бумаг, после того как курс на векселя сильно пал в Нью-Йорке, и через это опасность стала грозить непосредственно и лондонскому денежному рынку, наконец после того как из английского банка был взят куш в 150 000 фунтов стерлингов для отсылки в Америку, правление банка увидело себя вынужденным приступить к повышению дисконта.
Мера эта произвела в том смысле хорошее действие, что в Париже вексельный курс на Лондон стал лучше, но в Сити были того мнения, что необходимо будет ещё дальнейшее повышение дисконта, если в других местах вексельный курс на Англию не поправится. Между тем французский банк уже приступил к мерам для противодействия кризису. Течение американского кризиса, как о том писал в биржевом отчёте «Daily Telegraph», также обмануло все расчёты. Правда, было весьма вероятно, что ни одна крупная английская фирма, стоящая в сношениях с Америкой, не пошлёт туда золота без крайней надобности, — и это на том основании, что никакой барыш, как бы высок он ни был, не мог служить вознаграждением за риск, с которым были сопряжены такие ссуды Америке при таком сильном падении цен на тамошние бумаги. Но, с другой стороны, дурная жатва побудила английские фирмы, занимавшиеся ввозом продуктов из заграницы, сколотить как можно больше наличных денег с целью пристроить их в американских продуктах; таким образом золото, невзирая на опасность, непрерывно отправлялось в Америку.
Что касается падения курсов на лондонской фондовой бирже, то оно само по себе ещё не означало ничего особенного, так как в другое время оно могло бы быть вызвано политическим событием. Но при этом не надо было упускать из виду, что уже и прежнее течение кризиса, происходившее на европейском континенте и в Америке, не прошло бесследно для курсов английской биржи.
Мы предостерегали публику от преувеличенного взгляда на опасность положения; мы указывали на то, что состояние счетов в английском банке и вообще всё положение коммерческих дел в Великобритании представляются гораздо благоприятнее, чем в который-либо из предшествующих кризисов. Сравнение счетов английского банка при начале трёх последних кризисов вполне подтверждает этот взгляд. В 1847, 1857 и 1866 годах банк, вследствие совершенного истощения своих учетных средств — истощения, которое не могло быть остановлено даже повышением дисконта до 8%, 9% и 10%, — был вынужден обратиться к правительству с ходатайством о приостановке действия банкового закона. Но в 1873 году общий резерв банка был далёк от того печального положения, в котором он находился в эти критические минуты.
Запас билетов, при дисконте в 8—10 процентов достигал в течение недель, последние числа которых обозначены ниже, следующих размеров:
| 30 октября 1847 года | 1 176 740 | 8 | % | дисконт | |
| 14 ноября 1857 года | 957 710 | 10 | „ | „ | |
| 16 мая 1866 года | 730 830 | 10 | „ | „ | |
| 6 ноября 1857 года | 7 451 965 | 9 | „ | „ |
Вплоть до 25 сентября 1873 года запас билетов в английском банке составлял 12 639 905 фунтов стерлингов и быстрое спадение его в течение одной недели до 9 458 740, а в течение трёх недель до 7 348 050 побудило банк повысить дисконт с 20 октября до 5%, а с 16 октября — до 6%. Но с этого числа запас билетов в банке не испытывал дальнейшего уменьшения, обращение в банк за кредитом значительно уменьшилось и под конец почти совсем прекратилось.
Недоверчивость правления банка, по-видимому, была порождена тем обстоятельством, что заграничный вексельный курс всё ещё медлил принять более благоприятный для Англии оборот. Поэтому-то, невзирая на то что положение дел самого банка не давало к тому никакого повода, 23 октября дисконт был повышен до 7%, а 30 октября до 8%.
Эта своевременная предосторожность имела своим последствием то, что английский банк получил возможность без опасений за самого себя ожидать дальнейшего хода событий и явиться надёжною опорою торгового мира, хотя последнему и приходилось, вследствие высокого дисконта, платить за это временными жертвами.
«Быть может даже, именно неопределённое положение, в котором до сих пор находился лондонский рынок, и которое давило всех, как кошмар, — быть может, именно это положение и было причиною, мешавшею всякому энергичному усилию, которое дало бы возможность выпутаться из кризиса. Быть может, теперь мы вправе надеяться на более быстрое разрешение этой экономической загадки».
Последующий ход событий вполне подтвердил это предположение.
Высокий дисконт не замедлил подействовать как насос для накачивания золота, так что резерв билетов в банке уже к концу декабря снова стоял на 11 190 660 фунтов стерлингов и дисконт мог быть понижен с 9% до 4,5%.
До приостановки действия банкового закона на этот раз не дошло дело, благодаря тому что банк своевременно подтянул вожжи, и вообще благодаря тому, что английский торговый мир, хорошо помня 1866 год, не слишком зарвался в своих спекуляциях.
Кратковременные последствия, которыми кризис отразился на Лондоне и которые как раз совпали с тем моментом, когда в хронической болезни, с давних пор томившей венскую биржу, произошло значительное ухудшение, неизбежно должны были произвести в Австрии впечатление такого рода, что обращение к государственной помощи должно было показаться вполне уместным при данных обстоятельствах. К тому же, сам император, ещё за несколько дней перед этим при открытии рейхстага подал надежду на помощь со стороны государства; тронная речь заключала в себе, между прочим, следующее место: «Вслед за периодом усиленного экономического развития, наступила одна из тех реакций, которые обыкновенно являются от времени до времени в экономической жизни народа и свирепствуют с чисто стихийною силою вследствие того, что сила капитала переоценивается и капитал чрезмерно напрягается. Моё правительство старалось в пределах, указанных ему законом и ответственностью его перед страною, оградить по возможности область промышленности и торговли от пагубных последствий этого потрясения доверия. Распоряжения, которые были сделаны с этою целью на основании § 14 органического закона, будут немедленно сообщены на ваше усмотрение, как того требует конституция. В то же время правительство моё предложит вам меры, представляющиеся наиболее желаемыми для восстановления пошатнувшегося доверия, для предохранения экономической деятельности от последствий, могущих на долгое время нарушить её отправления, и для возвращения торговли на путь здорового, нормального развития. В правительственном проекте бюджета, который будет представлен на ваше усмотрение, вы найдёте те принципы бережливости, которые должны быть проводимы неуклонно с целью поддержать государственные финансы в настоящем их благоприятном положения. В видах осуществления реформы в системе прямых налогов, реформы, которой настоятельно требуют обстоятельства, вам будет вскоре предложен целый ряд законопроектов; в деле преобразования косвенных налогов потребуется тоже ваше содействие для издания законов, проекты которых уже выработаны. Предстоящее истечение срока для привилегии, дарованной национальному банку, делает необходимым регулирование задачи и положения этого учреждения в будущем; в связи с этим должны быть приняты и меры для восстановления валюты, представляющегося столь необходимым. В видах приспособления экономического законодательства к потребностям настоящего времени, правительство моё готовит законопроекты, имеющие своим предметом реформу акционерного и биржевого законодательств, а также установление более правильного хода дел в ремесленных и железнодорожных предприятиях и производстве сырых материалов».
«Rari nantes in gurgite Vasto!» подобно товарищам Энея после кораблекрушения, появлялись уже в течение полугода цифры котировки на таблице венских биржевых курсов. На 9/10 всего количества бумаг всё ещё не было спроса. Торговля и промышленность таки кончили тем, что были вовлечены кризисом в общее бедствие. Средства комитета вспомоществования были истощены. В потреблении замечалось постепенное уменьшение, так как всякий старался ограничить свои потребности лишь самым необходимым, так что и с этой стороны производство должно было пострадать и значительное число рабочих было отпущено. В придачу ко всем прочим бедствиям надежда на хорошую жатву, в виду которой установилось было нечто вроде всеобщего соглашения отсрочить на некоторое время платежи, была так жестоко обманута, что правительство Австро-Венгрии нашлось вынужденным на некоторое время отменить взимание пошлин за ввоз хлеба.
Критическое положение этой минуты вызвало множество предположений, из которых лишь немногие заслуживали внимания государственных людей. Между авторами различных проектов особенно отличился один сотрудник венской Presse, проект которого совершенно напоминал эпоху ассигнаций. По его мнению корень зла заключался в недостатке денежных знаков, поэтому он предложил усилить выпуск банковых билетов на 300 миллионов гульденов, другими словами, увеличить количество бумажных денег на целую треть, и это в такое время, когда лаж на серебро стоял на 12 процентах, явный знак, что наличное количество бумажных денег более чем на 12% превышало действительную в них потребность! Хотя в среде австрийского правительства и рейхстага находится слишком много представителей здравых экономических понятий, чтобы такое предложение могло когда-либо быть обсуждаемо серьёзно, тем не менее его нельзя было оставить вовсе без возражений, так как в среде публики весьма часто ещё самые странные идеи находят себе сочувствие. Так, в феврале 1874 года предложение, ещё более напоминавшее систему ассигнаций, нашло в среде рейхстага до девяноста двух подписей и затем даже при голосовании оказалось более двадцати голосов, высказавшихся за это предложение.
В конце октября мы указывали на то, что существует один только момент, когда усиление денежных знаков может на короткое время оказать благодетельное действие, — а именно, когда при наступлении кризиса распространяется панический страх и, вследствие того что деньги начинают прятаться, настаёт в действительности недостаток в средствах обращения. Но если кризис затягивается на несколько месяцев, то это явный знак, что дело не в недостатке средств обращения, а в недостатке капитала; в этих случаях простым умножением средств обращения нельзя пособить беде; тут даже, вообще говоря, и звонкая монета не может выручить, а усиленный выпуск бумажных денег и подавно. В этих случаях единственное средство спасения состоит в том, чтобы предприятия были снова приведены в надлежащее соответствие с наличным запасом капитала — (разумея под капиталом не только деньги, но и другие запасы, и другие производства) — другими словами, чтобы известное количество предприятий ликвидировалось или ограничивалось в размерах до тех пор, пока не будет снова достигнут уровень имеющегося запаса капитала. Государственная помощь может быть призываема лишь для облегчения ликвидации и ограничения размеров предприятий, но и тут к ней не следует прибегать без разбора, а лишь в тех случаях, когда грозит опасность, что ликвидация, предоставленная самой себе, затянется слишком надолго, повлечёт за собою общий застой в делах и оставит массы рабочих без хлеба. Даже и в таком случае правительство, решающееся на помощь, должно бы было оказывать её или посредством готовых сумм, или посредством займа заграницею.
В Австрии, правда, указывали на успех, которым дважды увенчалось в Пруссии учреждение ссудных касс, но при этом необходимо было принять во внимание то обстоятельство, что в Пруссии не существовало и не существует принудительного курса. Обращение кредитных денежным знаков допускало ещё некоторое растяжение без риска причинить таким принудительным займом вред владельцам этих знаков. Между тем, такого рода вред неизбежно причиняется, как скоро вводится принудительный курс, который отзывается двояким образом: повышением цены на благородные металлы, причём на бумажные деньги лаж, платимый за первые, и соответственным повышением цен на товары, которые, кроме того, подвергаются постоянным колебаниям.
В Австрии существует принудительный курс; это ясный признак того, что количество бумажных денег превышает потребности денежного обращения. Одновременно с этим продолжительность кризиса доказывает, что он был вызван излишествами спекуляции, создавшими слишком большое количество предприятий и бумаг, представляющих эти предприятия.
Спрашивается, как же можно было пособить злу мерою, которая ещё более увеличила бы зло, то есть, новым выпуском государственных бумажных денег или банковых билетов на 300 миллионов гульденов?
Неужели составители подобных проектов в рейхстаге или в печати ни разу не подумали о том, что сумма денежных знаков сообразуется с количеством денежных оборотов и с большею или меньшею лёгкостью процедуры этих оборотов (посредством учреждений вроде Clearing-House). Неужели от них ускользнул тот факт, что нет надобности иметь столько же денежных знаков, сколько производится оборотов, так как часть компенсации производится вексельным обращением? Неужели они не поняли, что и общая сумма оборотов представляет лишь незначительную часть всего имеющегося в стране капитала, и что нечего и думать о том, чтобы стоимость биржевых бумаг, которая к тому же представляет лишь незначительную часть неподвижного и обращающегося капитала, — перевести на денежные знаки (то есть звонкую монету, государственные бумажные деньги или банковые билеты) — так как деньги, независимо от присущей им ценности, как товар имеют и сохраняют ценность лишь настолько, насколько они могут служить для торговых оборотов. В Австрии за эту границу уже переступили — и как далеко за неё переступили, этому может служить мерилом лаж на серебро.
Если масса бумажных денег будет ещё увеличена, то это будет равняться принудительному займу у владельцев государственных бумажных денег и банковых билетов; те и другие при таком увеличении должны неизбежно пасть в цене, так как лаж на золото и цены на товары поднимутся в соответствующих размерах. Предположив, что количество денежных знаков, находящихся в обращении, будет увеличено вдвое, несколько времени спустя два гульдена потребуются для того же количества оборотов, для которого в настоящее время достаточно одного гульдена. Мера эта послужила бы, правда, на пользу фирмам несостоятельным или нуждающимся в помощи в настоящее время, но это было бы достигнуто лишь ценою ущерба тем лицам, в руках которых до сих пор находились билеты. За что же, спрашивается, эти лица должны платить такой штраф в пользу легкомысленных спекулянтов?
Таким образом мы приходим к заключению, что увеличение массы бумажных денег в Австрии было бы незаслуженным благодеянием отдельным личностям в ущерб большинству, а между тем против главного зла такая мера оказалась бы бессильной.
Мы уже выше оговорились, что могут случиться такие обстоятельства, при которых правительство в качестве учреждения, обязанного печься об общем благе, может счесть своим долгом оказать активную помощь для предупреждения общего застоя дел и лишения рабочих куска хлеба, но мы повторяем, что, по нашему непоколебимому убеждению, оно может это сделать лишь в такой форме, которая поразила бы зло в самом корне его, то есть в виде облегчения ликвидации, ограничения и слияния предприятий, причём, если для такого облегчения потребуются от правительства денежные средства, которых оно не имеет налицо, оно может прибегнуть к заграничному займу, но отнюдь не к умножению бумажных денег.
Теснимое раздававшимися со всех сторон жалобами, австрийское правительство, как мы уже заметили выше, сочло своим долгом оставить своё нерасположение к государственной помощи и уступило, наконец, общему требованию, представив в рейхстаге проект закона об учреждении государственных ссудных касс во всех провинциях, подвластных австрийской короне, и об оказании некоторым железнодорожным обществам правительственной поддержки, с целью дать им возможность продолжать начатые постройки. Денежные средства для этой цели предположено было достать посредством заграничного займа в 80 миллионов гульденов серебром, причём сумма эта долженствовала стекаться в национальный банк, выпускавший в обмен на неё соответствующее количество билетов.
Мера эта подверглась нападкам различных сторон. Из возражений, приводившихся против неё, те, которые заслуживают сколько-нибудь серьёзного внимания, можно разделить на две категории. Одни восставали вообще против государственной помощи в частных торговых делах; другие же были направлены против самого способа применения этой меры. Упрёки последнего рода были совершенно справедливы; мера эта действительно носила характер половинчатости и нерешительности; принята она была слишком поздно, приведена в исполнение слишком медленно и обставлена такими стеснительными условиями, что люди с щепетильным чувством чести не могли решиться прибегнуть к помощи этих ссудных касс.
Что касается возражений первой категории, то есть тех, которые были направлены против государственной помощи вообще, то мы, конечно, готовы примкнуть к тому воззрению, что государство должно по возможности предоставить экономическую деятельность самой себе, то есть ограничиваться содействием ей посредством целесообразного законодательства, затем как можно больше воздерживаться от предохраняющего или репрессивного, запрещающего, или поощряющего вмешательства, — пока общему благосостоянию не грозит опасность. Но затем мы отнюдь не можем разделять того взгляда, по которому государство должно скорее погибнуть, чем решиться, например, на введение курса банковых билетов, как то было однажды заявлено на конгрессе немецких экономистов. Мы держимся того мнения, что государство обязано вмешиваться активно при таких общественных бедствиях, когда зло, по собственной ли вине публики или без её участия, грозит принять размеры, опасные для общего благосостояния, и поразить не одних только виновных, но и невинных. Такие случаи бывают во время эпидемий, скотских падежей, наводнений, всеобщих неурожаев или войн. При экономических кризисах с первого взгляда против уместности государственной помощи говорит то обстоятельство, что тут большею частью зло возникает по собственной вине пострадавших. Но если даже и предоставить первоначальным виновникам расплачиваться как знают за последствия своих грехов, то всё же между всеми частями экономического организма, между требованием и производством, между торговлей и кредитом существует такая солидарность, что кризис почти никогда не ограничивается тем кружком, представители которого накликали его своими ошибками и в среде которого он первоначально разразился.
Кризис 1873 г. был по происхождению своему чисто биржевым кризисом или, выражаясь точнее, он был острою экономическою болезнью, вызванною чрезмерным усердием учредительства по части всяких акционерных обществ; болезнь эта обусловила перемещение известной части капитала и переманила как средства производства, так и рабочих из старых, прочно установившихся отраслей производительной деятельности, как, например, земледельческая и ремесленная деятельность, в новооснованные предприятия, из которых известная часть, вследствие переоценки свободных средств денежного рынка, вынуждена была прекратиться. Для банков, которые производят свои операции лишь посредством оборотного капитала и не имеют подвижных помещений, кризис не грозил всеобщей опасности, так как средства банков пристраиваются к другого рода предприятиям, а также потому, что они легко могут ликвидировать свои дела. Но начатая постройка железной дороги или фабрики не может быть остановлена без громадных потерь, а если обстоятельства и вынуждают к такой остановке, то это лишает занятий массы рабочих и пагубно отзывается на многих отраслях торговли и промышленности, так, например, при остановке железнодорожных построек страдает железное производство. Правда, ввиду общего положения дел близость зимы пришлась кстати, так как в это время года, по крайней мере для строительных рабочих, застой в делах по их специальности составляет явление обычное, которое не могло застигнуть их врасплох; но, с другой стороны, как уже было замечено выше, положение дел в Австрии ухудшалось неурожаем.
Кризис, протянувшись долее чем какой-нибудь другой кризис, занесённый в летописи истории, начал переходить в торговый кризис и грозил отозваться общим застоем в делах. Как ни мало мы расположены иметь сострадание к биржевым спекулянтам, тем не менее мы считаем, что правительство правильно поняло свою задачу, решившись в этот критический момент попытаться, по мере сил и возможности, предотвратить бедствие от невинных и предупредить опасность, грозившую всему государству.
С этой точки зрения мы считаем, что проект австрийского министра финансов заслуживал сочувствия, тем более что он стремился поддержать государственною помощью не непосредственно биржу, а прежде всего товарную торговлю и промышленность, которым грозила опасность. Мера эта тем менее заслуживает порицания, что она, собственно говоря, не влекла за собою никаких пожертвований со стороны государства и оказывала помощь не иначе как под условием надлежащих гарантий, причём все затраты, делаемые государством, окупались ему в конце концов. Мало того, предложение министра финансов, чтобы суммы, которые освободятся по возвращении ссуд, сделанных из заграничного займа, были употребляемы на восстановление валюты, придавало этой мере, в конечной её цели, характер такого государственного акта, скорейшего совершения которого не может не желать самый ревностный манчестерианец.
Что касается источника, к которому предполагалось обратиться за необходимыми средствами, то, по нашему мнению, министр финансов весьма удачно обошёл те западни, которые ставили ему разные прожектёры. Согласно с наиболее просвещёнными представителями общественного мнения, он отверг как умножение государственных бумажных денег новым выпуском, так и создание особых свидетельств ссудных касс, и предпочёл заём серебром заграницей, при взносе которого в банк в обыкновенном установленном порядке деловой процедуры банком выдавались билеты на соответствующую сумму, вследствие чего положение банка не только не ухудшилось, но скорее ещё улучшилось.
Предложение правительства, хотя ему и ставили в упрёк, что оно недостаточно продумано и что вся организация практического исполнения предоставлена в существеннейших своих частях разработке самого парламента, было всё-таки принято обеими палатами.
При этом не лишён был значения тот факт, что приём в залог промышленных бумаг, отвергнутый палатою депутатов под запугивающим давлением общественного мнения, был утверждён верхней палатой, которая поступила в этом отношении спокойнее и обдуманнее: действительно, без этого разрешения вся мера утратила бы свой смысл, так как под залог фондов всегда можно было получить деньги. Вообще, палата господ, в отличие от прусских и английских пэров, выказала гораздо более высокую степень политико-экономического развития, нежели палата депутатов.
Проект министерства в главных своих чертах вышел в удовлетворительном виде из парламентских прений. Необходимые средства на первых порах были взяты из запасов государственной кассы, затем их доставил заём серебром, заключённый при посредстве национального банка.
Но организация ссудных касс и предписанное исследование положения некоторых железных дорог шли так медленно, и в то же время получение кредита в вышеназванных учреждениях было обставлено такими обременительными условиями, что значительная часть благих результатов, которых ожидали от этой меры, не осуществилась. Требование, чтобы в обеспечение ссуды представлялось двойное обеспечение — в виде ценных бумаг и в виде векселя, — а также, чтобы действительная потребность заёмщика в помощи была удостоверена свидетельством постороннего лица, требование это, говорим мы, было так тягостно, что люди с щекотливым чувством чести предпочитали вовсе отказаться от помощи этого рода и ограничить свои дела. Последствием этого было, с одной стороны, то, что к марту 1874 г. размер выданных ссуд не превышал 15 миллионов, а с другой стороны, — то, что отпуск рабочих с фабрик достиг колоссальных размеров. По свидетельству газеты «Wiener Tageblatt» в течение двух только месяцев — декабря и января — до 14 000 рабочих покинули Вену добровольно и, кроме того, до 800 человек, не имевших средств к существованию, были выпровожены за черту города. В начале февраля к этим цифрам прибавилось в Вене и её предместьях ещё 18 000 человек, которые, без всякой вины с своей стороны, остались без работы.
Даже обороты второго венского комитета вспомоществования к концу марта превышали на 10 миллионов гульденов обороты государственной ссудной кассы.
В заключение нам остаётся ещё упомянуть, что в конце ноября был выработан проект нового биржевого закона особою, с этою целью назначенною, комиссией. Комиссия эта указывала на необходимость введения на фондовой бирже парижского учреждения agents de change, то есть, чтобы одним присяжным биржевым маклерам было предоставлено исключительное право посредничества в биржевых операциях, причём им предоставлялось бы иметь помощников (remissiers), которые могли бы принимать заказы, но отнюдь не производить сами операции по покупке и продаже бумаг. Далее, решения биржевого третейского суда объявлялись обязательными для всех заключаемых на бирже сделок, а также объявлялись подлежащими апелляции сделки по операциям на премию или по твёрдым оборотам. В случаях несостоятельности о том должно быть немедленно заявляемо председателю биржевого комитета. Синдикат маклеров уполномочивается биржевым комитетом производить описи имущества, и всякий может, под своей собственной ответственностью, потребовать производства такой описи. В случае несостоятельности о факте этом должно быть немедленно публикуемо во всеобщее сведение; с этой минуты сроки по всем обязательствам обанкротившегося лица считаются истекшими и обязательства эти должны быть удовлетворены при ликвидации. Кредиторы, желающие заявить биржевому суду свои требования на обанкротившуюся фирму, должны сделать это заявление в сам день публикации о несостоятельности и потребовать описи с соблюдением установленной для этого процедуры. Требования, не заявленные таким образом, могут быть удовлетворены лишь путём обыкновенной судебной процедуры. Третейский суд состоит из двух отделений: из отделения фондовой биржи и из отделения товарной биржи. Члены его по обоим отделениям избираются всеми посетителями биржи, имеющими избирательный голос. Процедура третейского суда определяется особым регламентом, который имеет быть составлен биржевым комитетом и должен быть утверждён правительством. Третейский суд может также приглашать экспертов; его приговоры безапелляционны и должны быть немедленно приводимы в исполнение.
Общее управление делами биржи вверяется комитету, состоящему из восемнадцати лиц и избираемому на три года; одна треть членов этого комитета выбывает ежегодно. Правом голоса на выборах пользуются все те не опороченные личности, которые посещали биржу в течение трёх лет или же хотя начали посещать и в недавнее время, но имеют официально заявленную торговую фирму. Лица, объявленные несостоятельными или же бывшие несостоятельными в период последнего трёхлетия, а также такие, которым временно запрещён доступ на биржу, не имеют права голоса на выборах. Правом быть избираемыми в члены биржевого комитета пользуются личности, владеющие в течение трёх лет официально заявленной торговой фирмой в Вене и имеющие избирательный голос; не могут быть избираемы в биржевой комитет присяжные маклеры и вообще лица, служащие при бирже.
Фондовая и товарная биржа помещаются в одном и том же здании и бывают открыты в одни и те же часы; входная плата для посетителей той или другой — одинакова. Входные билеты выдаются для каждого отделения биржи особо; впрочем, билет, выданный на посещение одного отделения, может быть обменен на билет другого отделения.
Торговые центры Венгрии, которые равным образом пострадали от кризиса, приняли тоже участие в организовании различных мер вспомоществования, за исключением одних только государственных ссудных касс. В Пеште, Темесваре[15] и других местностях были учреждены комитеты вспомоществования, и австрийский национальный банк не только усилил против обыкновенного отпуск сумм в своё пештское отделение, но и снабдил денежными средствами местные комитеты, образовавшиеся в столице Венгрии.
В связи с кризисом следует также упомянуть о новом венгерском займе в 76 000 000 гульденов, который 18 декабря был покрыт сполна подпискою на европейских биржах; заём этот был выпущен по курсу в 87,5%; венгерскому правительству он обходится, со включением комиссионного процента, в 10,125%, а кредиторам даёт около 9,5 процентов.
Если мы захотим окинуть взглядом опустошения, произведённые бурею между различными обществами, то вот картина этих опустошений, представленная газетою «Tresor» в начале марта 1874 г. В Австрии восемь банков с капиталом в 15,2 миллионов гульденов подверглись конкурсу; той же участи подверглись два страховые общества с капиталом в 3,8 миллиона, одно железнодорожное общество с капиталом в 600 000, и семь промышленных предприятий с капиталом в 3 миллиона. К ликвидации были вынуждены: сорок банков, представлявшие капитал в 139,4 миллионов гульденов, шесть страховых обществ, представлявших 5,2 миллионов капитала, одно торговое заведение с капиталом в 1,6 миллиона и восемнадцать строительных обществ с капиталом в 64,6 миллиона.
В Венгрии лопнуло десять банков с капиталом в 3,3 миллиона и 2 промышленные предприятия с капиталом в 800 000 гульденов. Ликвидировали свои дела: тринадцать банков с капиталом в 11,3 миллионов, два страховых общества с капиталом в 800 000, одна торговая фирма с капиталом в 4,8 миллиона, одно строительное общество с капиталом в 200 000, и десять промышленных компаний с капиталом в 5,3 миллиона гульденов, но этими предприятиями ещё не закончился ряд ликвидаций.
Из состоявшихся слияний до сведения нашего пока дошли нижеследующие: в Австрии — слияние девяти банков с капиталом в 36,2 миллионов гульденов и в Венгрии — слияние трёх банков с капиталом 1,2 миллиона гульденов.
Акционерные общества, подвергшиеся конкурсу в Австро-Венгрии, представляли в общей сложности в начале марта 1874 г. уплаченный капитал в 26,7 миллионов гульденов, а ликвидирующиеся общества — капитал в 29,5 миллионов гульденов. При этом необходимо заметить, что относительно целого ряда акционерных обществ, которые не дожили даже до представления первого своего баланса, нет возможности в точности определить размер уплаченного акционерного капитала, а потому в вышеприведённом расчёте принималась в соображение, с одной стороны, цифра акций, предназначенных для первого выпуска, а с другой стороны, — размер суммы, определённой для первого взноса на каждую акцию.
Немногим меньше, чем в Австро-Венгрии, были опустошения, произведённые кризисом в Германии, и там тоже как железнодорожные общества, так и банки, фабрики и промышленные компании подпадали конкурсу одни за другими.
Заключительным эпизодом кризиса в Австрии можно до известной степени счесть сведение расчётов кредитного учреждения, акции которого, так же как и акции союзного банка, играли на бирже роль главной спекуляционной международной бумаги. Первое из этих учреждений завершило свои счёты потерями в 3 миллиона гульденов, то есть на 900 000 гульденов более тех потерь, которые правление общества предполагало в конце первого семестра, второе учреждение закончило свои счёты шестью миллионами потерь.
Барыши кредитного учреждения были на 6,3 миллионов гульденов меньше, чем в 1872 г. Хотя, при этом, капитал в 40 000 000 гульденов давал всё-таки изрядный процент, тем не менее падение курсов, последовавшее вслед за упомянутым сведением счетов, было весьма понятно, так как акции этого учреждения после этого гораздо труднее стали сбываться с рук, чем прежде. Кроме того, кредитному учреждению грозили большие затруднения при помещении его восьмидесятимиллионного займа, и мало было вероятности, чтобы оно успело довести эту операцию до благополучного окончания без значительных уступок другим фирмам, которые возьмут на себя посредничество по займу.
Уже в конце 1873 г. сумма не пристроенных облигаций по займам и текущих долгов была весьма значительна. Большая часть бумаг этого рода находилась в руках крупных банкирских фирм. Журнал «Economist» представлял нижеследующий расчёт этих сумм:
| Франция | 70 000 000 | ф. | ст. |
| Турция | 21 000 000 | „ | „ |
| Египет | 30 000 000 | „ | „ |
| Перу | 7 000 000 | „ | „ |
| Италия | 10 000 000 | „ | „ |
| Испания | 20 000 000 | „ | „ |
| Россия | 12 000 000 | „ | „ |
| Австро-Венгрия | 10 000 000 | „ | „ |
| Итого | 180 000 000 | ф. | ст. |
Между остальными государствами всего более пострадала от кризиса Италия. Уже в июле венский «крах» начал отзываться на торговых центрах северной Италии. В Болоньи около половины июля разразилось столько банкротств, что в банках и среди торгового сословия началась паника. Один хлебный торговец разорился и остался с 800 000 франков долга. Во Франции несколько первоклассных банкиров бежало, повергнув этим в нищету много негоциантов и частных лиц. Один из служащих при римских железных дорогах скрылся, похитив 50 000 ф. ст. Курсы на биржах Турина и Генуи падали непрерывно и в громадных размерах. Так же как и в Риме, там беспрестанно происходили банкротства. Уже от 20 сентября известия из Генуи гласили: «Нужда в деньгах и кризис на бирже являются у нас в Италии девизом дня; обе эти болезни, представляющие вообще хронический характер, в настоящую минуту обострились и дают себя знать чрезвычайно ощутительным образом. Нужда в деньгах существует ещё с прошлой осени и очень стеснительно отзывается на торговых делах, хотя на последние и падает значительная доля ответственности за это зло. Наши портовые города запружены товарами, которые не находят себе сбыта; шёлк покупается лишь в весьма ограниченном количестве; биржа поглощает много денег, а национальный банк отказывает в дисконте. Последний уже с давних пор старается добиться усиленного выпуска билетов, но правительство противится этому, боясь увеличением количества обращающихся билетов вызвать ухудшение валюты. Вследствие этого обращение банковых билетов стоит на минимуме и впереди не предвидится изменения этого положения дела. Напротив, банк состоит в долгу у правительства на 30 миллионов, которые должны быть уплачены до декабря, следовательно, будут ещё изъяты из торгового обращения. Банк производит дисконты лишь в незначительных размерах, так что стеснённое положение денежного рынка превратилось у нас в хроническое зло. Это, по всей вероятности, и составляет главную причину страшного понижения курсов, испытанного биржей в сентябре и вследствие которого акции движимого кредита с 1 сентября пали с 1152 до 970, акции национального банка — с 2410 до 2225. Без сомнения, в этом падении курсов участвовала и спекуляция, которая вела свои дела уже слишком широко. Акции движимого кредита ещё в июле были доведены подобным же кризисом до 840 и с тех пор гнались в гору искусственными средствами, так что в конце августа бумага эта дошла до 1 152 и все ожидали в сентябре дальнейшего её повышения. Все средства пускались в ход, чтобы обморочить публику; ещё в конце августа поездкою короля в Берлин воспользовались для того, чтобы вызвать новое повышение курсов. Настал срок ликвидации и дал репорты в 20, 30 и более процентов. Спекулянты на повышение и спекулянты на понижение равно правильно оценили положение дел и начали усердно продавать. Курсы стали падать со стремительной быстротой. Когда они дошли до 1 000, между спекулянтами на понижение и синдикатом игроков на повышение завязалась оживлённая борьба, так как последние, по слухам, снова успели закупить значительные количества акций движимого кредита и через это истощили свои средства. Таким образом, клика, спекулирующая на повышение, оказывается совершенно бессильной, денег совсем нет на рынке, и нам предстоит новая тяжкая ликвидация. Эта безумная игра требует, конечно, многих жертв. Одною из этих жертв стал Banca Commerciale Chiavarese, капитал которого в 1,5 миллиона пропал и кредиторы которого получат лишь весьма немного. Обстоятельство это нисколько не удивительно, если принять в соображение, что такое маленькое местечко, как Chiavari, имеет пять банков, из которых по крайней мере три совершенно излишни и поэтому вынуждены существовать только при помощи биржевой игры. Учредительская горячка тоже не миновала Италии и ей за это в ближайшем времени предстоит неизбежная расплата. Итальянская рента ещё в августе, когда она стояла на 70, находила очень мало покупщиков; с тех пор национальный банк старался изо всех сил поддержать её, в надежде реализовать свои собственные капиталы, помещённые в этой ренте, но падение курсов застигло банк врасплох и бумаги, которые он купил, в конце концов останутся у него, по всей вероятности, на руках, за невозможностью продать их. Рента с 72,75 постепенно понижалась и в настоящее время предлагается по наивысшей цене в 71,40. Лаж на золото стоит почти без изменений на 115».
Самые крупные банкирские фирмы в Турине обратились к министерству с адресом, в котором они ходатайствовали перед правительством о разрешении национальному банку выпустить больше бумажных денег, чем сколько ему до сих пор было дозволено выпускать. «Мы переживаем, — пишет Gazetta Piemontese, — настоящий кризис, благодаря тому что национальный банк не в состоянии дисконтировать. Бывают дни, когда в его распоряжении находится не более каких-нибудь 100 000 лир».
Министр на ходатайство банков отвечал отказом, так как он и без того намеревался представить в парламент проект финансовой реформы, что было сделано им в ноябре. По этой же причине не было уважено и другое ходатайство — депутации флорентийской торговой палаты, которая обращалась к министру финансов и к главе кабинета, Мингетти, в Риме.
В половине ноября министр-президент внёс в парламент новые предложения, касавшиеся финансов и имевшие целью постепенное погашение дефицита. Предложения эти распадались на два отдела — на предложение о новой системе налогов и на проект о регулировании обращения бумажных денег за всШаблон:¸ время, пока будет продолжаться принудительный курс. Первое предложение устанавливало шесть новых видов налогов, в том числе пошлину за торговлю биржевыми бумагами, и из существующих налогов пять получили большее расширение. Что касается второго проекта, который в марте в 1874 г. получил силу закона, то он лишил мелкие народные банки права выпускать билеты и оставлял лишь шесть ассигнационных банков. Для уплаты государственного долга национальному банку (около 800 миллионов лир) и для покрытия дефицита за два предстоящие года, впредь до того времени когда вступят в полную силу новые законы о налогах, выпускалось на 1 000 миллионов бумажных денег, гарантию которых принимали на себя сообща как вышеупомянутые ассигнационные банки, так и государство. Количество билетов, которое банки имели право выпускать от себя, ограничивалось 450 миллионами и лишь в крайнем случае могло быть увеличено ещё на одну четверть. Оба разряда билетов отличаются между собою формою и цветом: государственные кредитные билеты печатаются на белой бумаге, а банковые билеты — на цветной. Этою мерою общее количество обращающихся бумажных денег низводилось с 1 800 на 1 450 миллионов лир. Частью благодаря этим проектам реформ, свидетельствовавшим, что финансовое управление Италии снова становится более правильным, частью же благодаря естественному течению вещей к концу года худшая пора кризиса миновала. Как о курьёзном обстоятельстве, сопровождавшем этот кризис, следует упомянуть о том, что многие дамы попали в затруднительное положение, — так как они, с целью добыть деньги для уплаты своих частных долгов, поручали друзьям своим покупать бумаги на бирже. Даже Ватикан, как говорят, понёс вследствие американского кризиса значительные потери на американских бумагах, в которые он поместил денарий св. Петра. Вскоре после того как кризис разразился в Нью-Йорке, в Аугсбургскую газету писали: «В Ватикане, как слышно, господствует большое смятение. Значительные суммы из денария св. Петра пропали, по-видимому, безвозвратно. Понятно, что отказаться от получения процентов на эти суммы не желали и в то же время не хотели доверить итальянским кредитным учреждениям или банкирам, которые все более или менее имеют связи с существующим правительством. Поэтому-то имели обыкновение обращаться к американским банкирам, принадлежность которых к еретическим учениям охотно забывали, пока они платили хорошие проценты. Преимущественно сосредоточивались в Нью-Йорке все приношения, идущие из южной, средней и северной Америки, но и европейские сборы тоже пристраивались там. Теперешний денежный кризис в Нью-Йорке поглотил, по-видимому, все эти капиталы, и в Ватикане, где до сих пор привыкли каждый раз, когда наставала надобность в деньгах, посылать, как то делают и простые смертные, просто-напросто к банкиру, — предвидят в настоящее время день, когда либо касса банкира окажется запертою, либо доступ в неё для курии закроется за истощением актива последней.
Последствия кризиса дали себя чувствовать даже в России. В это время на тамошних реках вследствие низкого уровня вод торговля лесом совершенно стала, одновременно с этим как приморские, так и внутренние города пострадали от общей неурядицы в промышленном мире. Прежде всего банкротства разразились в метрополии русской торговли — в Нижнем Новгороде. Уже в конце августа сделалось известным, что трое купцов оказываются несостоятельными на сумму в 1 700 000 рублей; между ними был один татарин, сумма долгов которого простиралась до 700 000 рублей, и один сибирский купец, обанкротившийся на 500 000 рублей; этот последний уже за два года перед тем объявил себя несостоятельным и теперь вступил в новое соглашение, по которому уплачивал своим кредиторам 40 коп. с рубля немедленно и 40 коп. в течение года. Ожидали также, что одна московская фирма, на которую имелось требований в размере 500 000 рублей, тоже предложит своим кредиторам вступить в соглашение. Торговцев, оказавшихся несостоятельными на более мелкие суммы, было очень много и у некоторых из них лавки были опечатаны; другие вступали с своими кредиторами в соглашение и уплачивали менее пятидесяти копеек с рубля. Весьма вероятно, что иные пользовались этим положением дел, чтобы ловить в мутной воде рыбу.
В Москве торговый дом Леопольда Каца, имевший значительные склады товаров, в качестве комиссионера северо-германских фирм, объявил себя несостоятельным; на товары, находившиеся в его складе, было наложено запрещение по требованию местного генерального консула.
Из Одессы извещали о многих крупных и мелких банкротствах, вызвавших среди тамошних коммерсантов настоящую панику, так что деньги совсем исчезли из обращения. В числе фирм, обанкротившихся в Одессе, была одна, пассив которой простирался до 1,5 миллиона рублей серебром; другая оказывалась несостоятельной на 1 200 000 рублей серебром. В остальных банкротствах пассивы колебались между 100 000 и 1 миллионом рублей. Перепуганные кредитные банки, которые перед этим щедро расточали направо и налево свой кредит, стали усиленно стягивать обратно выданные ими ссуды и этим только усилили общее смятение.
Швецию тоже не миновала учредительская горячка.
В 1870 г. в Швеции было выдано 97 концессий на учреждение акционерных обществ, в 1871 — 148 концессий и в 1872 г. — 200 концессий. Эти 200 обществ представляли акционерный капитал, по самой низшей оценке, в 65 058 208, а по наивысшей оценке — в 184 247 158 шведских рикс-далеров. Само собою разумеется, последствия такого чрезмерного размножения предприятий не заставили себя долго ждать.
На Нидерландском денежном рынке особенно тяжело отразились последствия нью-йоркского кризиса, так что и в Амстердаме настал биржевой кризис. После того как голландские капиталисты в большей или меньшей степени охладели к австрийским фондам, они сильно накинулись на американские железнодорожные облигации. После нью-йоркского кризиса курсы и на Амстердамской бирже пали так низко, что потери оценивались в сотни миллионов и многие семейства лишились части или и всего своего состояния. И здесь также главною жертвою были частные лица, не принадлежавшие к торговому сословию и слепо доверявшиеся некоторым комиссионерским фирмам; отчаянье этих лиц выражалось в громких жалобах.
Даже Александрия в Египте впервые ознакомилась с кризисом. До двадцати пяти фирм приостановили свои платежи. Но затруднение, как писали Times’у, было лишь временное.
Многие второстепенные спекулянты с помощью краткосрочных займов сильно спекулировали на египетские фонды займа. Когда настал срок уплаты по сделанным ими займам, они очутились в очень затруднительном положении; так, требование этой уплаты было предъявлено как раз в то время, когда министр финансов был озабочен отправкою 500 000 ф. ст. золотом в Англию для покрытия некоторых обязательств, да и некоторым из банков предстоял взнос платежей по последнему займу. Произошёл кризис, и в конце концов были заключены соглашения, по которым решено было отправить для продажи в Лондон на 300 000 ф. ст. облигаций египетского займа. Коммерческие фирмы в Египте вовсе не пострадали от этих затруднений и между ними не было банкротств. Даже относительно компрометировавшихся спекулянтов была надежда, что они окажутся в состоянии покрыть разности по своим операциям.
Безумная страсть к предприятиям успела проникнуть даже в Южную Америку. В Буэнос-Айресе особенно неистовствовали спекуляции на земельную собственность. Участки земли, которые до этого имели лишь ничтожную стоимость, возросли под влиянием спекуляции, поощряемой развитием торговли и притоком эмигрантов, в тридцать и в сорок раз против действительной своей цены. Кроме того, во всех направлениях прокладывались железные, конные и шоссейные дороги. Излишества спекуляции и здесь повлекли за собою неизбежную реакцию, которая прежде всего выразилась в недостатке денег и, вследствие этого, породила многочисленные банкротства и общий застой в делах вплоть до Монтевидео.
Франция ещё в 1870 г. представляла арену, на которой процветала спекуляция; особенно благоприятствовал этому новый закон, открывавший много простора для деятельности акционерных обществ и — даже для таких, местопребывание которых было заграницей; (как на образчик таковых достаточно будет указать на Credit des Communes, печатавший свои объявления в официальном Moniteur’е и прибивавший их на углах улиц во всех общинах, а также на Credit foncier Suisse и на испанский поземельный банк, которые все покончили своё существование на скамье подсудимых). Парижская биржа к тому же была таким очагом света, который имел особенную силу для мелких мошек из соседних стран, любивших обжигать себе крылья. Но собственно в тех излишествах спекуляции, которые в данном случае были причиною кризиса, разразившегося по обе стороны океана, Франция не участвовала. Да и не удивительно! В последние годы ей приходилось расплачиваться за одну из самых безумных спекуляций, когда-либо виданных в мире, — за политическую ошибку объявления войны Германии. Но экономические последствия этой ошибки падали своим бременем на весь народ и потому они проявлялись не столько в банкротствах отдельных фирм, как то бывает во время торговых кризисов, сколько фактами, свидетельствующими о понижении благосостояния массы. На первых порах удалось свалить главнейшую часть платежей по контрибуции на заграничные денежные рынки, и последствия этой уплаты дадут себя знать лишь позднее и растянутся на более продолжительный период времени.
По бюджетной смете министра финансов Маня война взвалила на Францию добавочное ежегодное бремя в 764 миллиона франков, вследствие чего бюджет 1874 г. возрос до 2 526 миллионов. Громадная сумма эта образовалась следующим образом: для покрытия военных издержек требовалось 3 739 миллионов франков, для уплаты контрибуции Германии — 5 000 миллионов. В действительности, займами удалось реализовать 9 287 миллионов, следовательно, от займа, заключённого по случаю войны, остался излишек в 548 миллионов, который предназначался для покрытия разных чрезвычайных расходов, для реорганизации армии и т. п.
Любопытны данные относительно процентов, по которым удалось реализовать суммы различных займов. Так, заём 23 августа 1870 обошёлся в 4,99%, двухмиллиардный заём — в 6,29%, Моргановский заём — в 7,42%, трёхмиллиардный заём — в 6,06%. Ежегодное бремя процентов по государственному долгу увеличилось благодаря этим займам на 396,7 миллионов; одному национальному банку правительство обязано ежегодно уплачивать 200 миллионов франков и 1% процентного вознаграждения. Мань придавал большую важность быстрому исполнению обязательств относительно банка и особенно напирал на то, что доверие к валюте может быть сохранено в том случае, если циркуляция банковых билетов будет удержана в ограниченных размерах.
Совет этот был добросовестно исполнен. Количество образующихся билетов банка, которое к концу 1873 г. успело уже было возрасти до 3 миллиардов, к концу марта 1874 г. пало до 2600 миллионов; в то же время запас наличных денег возрос с 776 до 1 150 миллионов. Стоимость банковых билетов, которая было упала на 2,5 тысячных сравнительно со звонкою монетою, поднялась и удерживалась некоторое время почти без колебаний на 0,5 per mille, а позднее и совсем стала al pari, так что представлялась возможность снова восстановить платежи звонкой монетой, как только будет уплачена половина государственного долга банку — долга, составлявшего к концу марта 1874 г. 960 миллионов.
Но, невзирая на это удовлетворительное положение дел во французском банке, стране ещё многие годы придётся страдать от болезни, которую можно бы было назвать тоской по родине со стороны ренты, пристроенной заграницей. Как известно, облигации государственных займов, помещаемые в чужих странах, имеют неудержимое стремление постепенно возвращаться домой. Эта же самая участь предстоит и большей части тех 9 287 миллионов, которые были доставлены Франции заграничными займами. Уже к концу 1873 г. стали раздаваться в Париже и из южных французских городов жалобы на застой в делах и на то, что рабочих распускают с фабрик и из мастерских. Так, от 20 марта писали из Парижа: «Число рабочих, оставшихся без хлеба, с каждым днём увеличивается и никто не скрывает от себя, что отсылка рабочих массами, к которой вынуждены прибегать многие фабриканты, грозит серьёзною опасностью для общественного порядка. Поэтому к фабрикантам Парижа и его окрестностей было разослано приглашение: как можно менее ограничивать состав рабочих, занятых на их заведениях; им даже были обещаны некоторые заказы со стороны государства, если они, невзирая на временный кризис, будут продолжать работы и не доставят нового контингента «армии беспорядка».
С начала 1874 г. положение дел скорее ухудшилось, чем улучшилось, так что бонапартистские органы нашли достаточно материала для набрасывания мрачных, ужасающих картин, которые они, конечно, освещали сообразно с собственной тенденцией.
«Лучшие работники, — писали они, — эмигрировали в Англию или Америку. В строительных специальностях занятия низведены до минимума, так что каменщики Крёзы и Коррезы вынуждены отправляться в Мец и там за счёт прусского короля работать над постройкою местных укреплений. Первоклассные мастерские распускают своих рабочих сотнями или сажают их на половинное число часов рабочих. Достаточно бросить один только взгляд на самые бойкие когда-то торговые кварталы Парижа: в Galerie Vivienne пять магазинов стоят пустыми, в Chaussée d’Antin — тридцать магазинов: они скажут вам, что им больше приходится починять старые, чем изготовлять новых платьев. Спросите булочников: те, которые занимаются печением простых хлебов, расходуют вдвое меньше муки, чем прежде; те же, которые занимались изготовлением дорогих печений, вынуждены теперь по преимуществу изготовлять простой хлеб. Спросите овощных лавочников; они продают теперь самые необходимые пряности, а из колониальных товаров, которые в этом роде торговли дают наибольшие барыши, у них идёт с рук очень мало. Спросите мелочных торговцев — они потеряли все свои небольшие сбережения. Три тысячи банкротств стоят на очереди и не объявляются только потому, что кредиторы предполагают давать отсрочку по векселям, в которых и сами они нуждаются.
Но характернее, быть может, всех остальных признаков — размеры, которые приняло производство сальных свечей. Во время империи сальные свечи употреблялись разве только в подвальных этажах, у бочаров; теперь сальная свеча во многих хозяйствах вытесняет стеариновую, которая стала слишком дорога для людей, употребляющих вместо вина смешанные напитки, вместо сахара — патоку и иногда вместо хлеба — картофель». С юга Франции приходили подобные же известия. Там тоже многие мастерские пустовали, потому что не было денег и не было заказов. Многие фабрики шёлковых материй в Ниме закрылись, что составляло весьма ощутительный удар для вывозной торговли. Равным образом производство стало и в долине Роны. В Лионе, Сент-Этьене и Тараре положение фабрикантов было очень незавидное. В Вогезах прядильные и ткацкие фабрики страдали от накопления продуктов, которые не шли с рук. Большинство прядилен в горах Божоле стояли или же занимали рабочих лишь половину дня. Не лучше шли дела и на севере. Перед 24 мая железоплавильные заводы в Лонгви вырабатывали ежемесячно до 15 миллионов килограммов чугуна. «В настоящее время, — писали оттуда, — количество это уже уменьшилось на одну пятую и цены на чугун стоят очень низкие. В Мон-Сен-Мартене, в Реоне и в соседних с ними местностях две трети железных заводов стоят праздно. Мон-Сен-Мартенское горнозаводское общество из трёхсот рабочих, которых оно занимало, оставило у себя лишь тридцать пять человек; в некогда цветущем маленьком городке Мон-Сен-Мартене пять крупных фирм обанкротилось и в ближайшем будущем ожидают ещё новых катастроф. В Бургундии виноделие почти совсем стало. Новые провинции страдают столько же, сколько и старые. В Анси, в Савойе до 732 семейств, при населении в 12 000 душ, содержатся на счёт общественной благотворительности. 9 апреля правительство назначило даже комиссию для исследования средств улучшить условия сбыта для внешней торговли Франции, причём как на главное средство, указывалось на техническую подготовку промышленных деятелей.
С началом весны положение дел повсюду улучшилось, так что хорошая жатва могла окончательно сгладить следы кризиса. К концу февраля обычная беспечность снова вступила в Америке в свои права и позорно знаменитому биржевому аферисту Джею Гулду удалось опять вынырнуть на поверхность и заполучить в своё распоряжение союзную железную дорогу к Тихому океану, что должно было привести в ужас всех европейских кредиторов этой дороги.
Третий акт кризиса 1872 г. — период выздоровления — сопровождался очень сильным падением цен и заработной платы, и явление это приняло более обширные размеры, чем в который-либо из предыдущих кризисов.
Вслед за курсами бумажных ценностей, которые, спускаясь по ступеням бесконечной лестницы, падали в пропасть полного обесценения, пали и цены на недвижимую собственность, в особенности же на земельные участки под постройки, и на дома; цены на квартиры тоже понизились, — в Берлине это понижение доходило до 20—30%; цены на железо и на каменный уголь[16], и в особенности на строительные материалы, пали ещё сильнее. Принудительные продажи доставляли покупщикам по ценам гораздо ниже действительной стоимости даже и такие товары, которые по каким-либо особым обстоятельствам (например, вследствие дурной жатвы) не падали в цене на рынке. В Англии в начале 1874 г. хозяева горных заводов и каменноугольных копей приступили к уменьшению заработной платы, а рабочие отвечали на это новыми стачками; последние в большинстве случаев не имели успеха, так как многие хозяева рады были предлогу остановить работы, погасить, например, некоторые горны и ограничить производство в копях и в железнопрокатных мастерских.
Другим важным фактором была солидарность международного денежного рынка, которая перед этим способствовала распространению кризиса, а теперь облегчила исцеление от его последствий.
Но наиболее твёрдым оплотом, о который разбились волны кризиса, подобно тому как морская волна разбивается об утёс, были большие центральные ассигнационные банки, державшиеся за весь этот период с большой стойкостью.
Между тем, как нецентрализованные нью-йоркские банки и на этот раз, так же как и в 1857 г., при самом начале кризиса вынуждены были приостановить свои платежи, — между тем как английский банк вследствие недостатков своей организации ещё в 1866 г. был вынужден ходатайствовать перед правительством о приостановке действия банкового закона, три главные банка континентальной Европы стояли во всё продолжение кризиса непоколебимо. Правда, действие банкового закона в Австрии было приостановлено, но австрийский банк не был вынужден воспользоваться в значительных размерах данным ему разрешением выпускать не обеспеченные металлическим фондом билеты свыше нормы в 200 миллионов гульденов. За всё время, пока продолжался кризис, австрийский банк был в состоянии удержать так называемое третное покрытие своих билетов. Прусский банк обладал таким запасом звонкой монеты, который позволял ему поддержать торговлю понижением дисконта и другими облегчительными мерами. Но правление этого банка благоразумно воздержалось от этого, как для того чтобы не поощрять спекуляцию, так и потому, что двум пятым запаса наличных денег соответствовало равное количество правительственных вкладов, которые могли быть потребованы обратно немедленно или с назначением короткого срока для их возвращения.
Между тем как запас билетов в английском банке в начале кризисов в 1857 и 1866 г. при повышении дисконта до десяти процентов всё-таки пал до 957 710 и до 730 830 ф. ст. и банк находился на волосок от банкротства, — в решительную минуту 1873 г., когда и Лондону грозила паника, запас этот при 9% дисконта не падал ниже 7,5 миллионов ф. ст.
Единственное, что в поведении банков за весь этот период достойно порицания, это то, что английский и австрийский банки недостаточно энергично предостерегали коммерческий мир о близости опасности и вообще как будто боялись приступить вовремя к повышению дисконта.
Если бы английский банк в течение лета не держал свой дисконт слишком низко, он не был бы вынужден разом повысить его в ноябре до 9%. Главным, руководящим правилом больших ассигнационных банков должно быть — воздерживаться во время разгара спекуляций от поощрения последних низким уровнем дисконта, как то делал английский банк в бывшие времена и как он ещё не совсем разучился делать и до сего дня; напротив, они должны в такие эпохи подтягивать дисконт и накоплять запас с тем, чтобы в момент, когда разразится нужда, иметь возможность оказать щедрую помощь. Равным образом в Австрии от приостановки действия банкового закона можно бы было ожидать более ощутительных результатов, если бы рука об руку с этою мерою было введено повышение дисконта, которое является самым естественным средством для привлечения на рынок частных капиталов, боязливо держащихся в стороне.
Снова подтвердилось воззрение, что свобода или многочисленность ассигнационных банков невыгодна для публики. Из доводов, которые были нами приведены в другом месте в пользу этого положения[17], мы приведём лишь три: 1) для руководства этими учреждениями не имеется налицо достаточное количество компетентных умственных сил; 2) они нуждаются в более значительном количестве металлических денег для выкупа своих билетов; 3) в периоды разгара коммерческой деятельности они поощряют спекуляцию с целью доставить усиленное обращение своим билетам и увеличить свои доходы от получаемых процентов; когда же кризис приближается, они стягивают свои средства, отказывают в кредите и, вместо того чтобы служить опорою в критическую минуту, только усиливают общее затруднение. Свобода же неассигнационных банков, напротив, оказалась делом желательным, так как концессии, даруемые правительством, только уменьшают собственный контроль публики над собою и усиливают её беспечность.
Относительно биржи кризис показал, что изъятие операций на разность из ведения суда лишь усиливает страсть к биржевой игре и что эта азартная игра обуздывается введением таких порядков, при которых должник может быть понуждаем судом к уплате разностей, которые им состоит должен.
В отношении акционерных обществ новые законы, которыми отменялась выдача концессий на таковые общества, за исключением железнодорожных компаний и ассигнационных банков, оказались вполне целесообразными. В странах, где концессии были отменены, как например в Германской империи, кризис отнюдь не навлёк за собой худших последствий, чем в Австрии, где концессии продолжали существовать[18];в Пруссии главнейшие из открывшихся злоупотреблений происходили именно в железнодорожных обществах, для которых концессии оставались обязательными. В пятидесятых годах в Германии, а также позднее в Швейцарии, как раз в концессионированных акционерных банках всего более свирепствовал ажиотаж.
Произведённое в Пруссии исследование о действии имперского закона об акционерных обществах показало, что, за исключением нескольких параграфов, требующих пересмотра, сохранение этого закона представляется вообще желательным. В Австрии опыт, вынесенный из кризиса, утвердил правительство ещё более в принятом им до этого решении представить рейхстагу проект преобразования законодательства об акционерных обществах; в проект этот были включены и те улучшения, которых ещё недоставало германскому закону и которые, принимая во внимание главнейшие из жалоб, раздающихся на эксплуатацию публики, в тоже время не парализуют дух предприимчивости. Из этих улучшений в особенности заслуживают внимания следующие: 1) обязательное для учредителей трёхгодичное пребывание при учреждаемом им новом предприятии; 2) предоставление каждому акционеру обращаться к содействию суда в случае решений, противных уставу общества; 3) запрещение комиссиям торговать собственными акциями (или раздавать их взаймы) за исключением тех случаев, когда это представляется необходимым в видах ограничения акционерного капитала.
Кризис 1873 г. имел более значительные размеры и повлёк за собой бо́льшие потери, чем какой-либо из предшествующих. Невзирая на то что он вначале был лишь чисто биржевым кризисом, он втянул в свои последствия торговлю и промышленность, и это произошло на таком обширном районе, какого ещё ни разу не испытывали прежние кризисы. Никогда ещё при подобных экономических катастрофах не оставалось без работы такого значительного числа лиц, служащих при коммерческих предприятиях и рабочих. В Берлине и Вене служащие при банках бродили целыми тысячами без дела, и ещё в марте 1874 один из этих несчастных упал без чувств на улице, потому что, как оказалось, он уже восемь дней ничего не ел. Ни в одну из предшествующих эпох этого рода не было так велико число самоубийств, начиная от директора банка и кончая простым рабочим, от биржевого спекулянта и до генерала, увенчанного лаврами, никогда ещё столько женихов и невест, у которых катастрофа похитила заветные их надежды, не искали утешения в смерти. А между тем, ни в один из предшествующих кризисов не было так распространено ясное понимание положения дел и не оказалось столько лиц, успевших припрятать своё добро вовремя и спастись от всеобщего разорения.
Примечания[править]
- ↑ В то время мы писали по этому поводу в «Schlesische Presse»: «Хотя давнишний опыт учит нас, что неответственные собрания всегда требуют гораздо более того, что могут исполнить ответственные правительственные учреждения, тем не менее, когда торговое сословие проявляет такого рода требовательность, тут присоединяется одно особенное обстоятельство, придающее делу весьма странный характер. Не странно ли, что сословие, которое, по самой профессиональной деятельности своей, должно бы было обладать даром быстрого соображения, здравостью и проницательностью суждения, а также обширною опытностью, сословие, которое долженствовало бы быть практическим представителем здравых экономических понятий, — не странно ли, говорим мы, что это сословие, как только ход дел выскакивает из обычной колеи, находит в среде своей так много коноводов, для которых уроки истории не существуют, которых ни французские ассигнации, ни американские «гринбаки» ничему не научили и которые не понимают, что общая стоимость поземельной собственности и товаров не может быть вычеканена и представлена в металлической монете или в бумажных деньгах».
- ↑ «Chesepeake-Ohio». — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Годовой оборот нью-йоркского Clearing-House составил в 1857 г. 8 330 миллионов долларов; в 1867 г. он простирался без малого до 25 743 мил. долларов; в 1872 г. — до 34 681 мил. дол., а в 1873 г. — до 26 451 мил. дол.
- ↑ «Albert Cole». — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ «Hoht, Sprague & Co.» — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ «Clafflin & Comp.» — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ «Spraghue & Co.» — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ «Cohoes» — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ «Dutcheß» — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ «Clafflin & Comp.» — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В книге «Geschichte der Handelskrisis im Jahre 1873», Max Wirth, 1874, p.226 — Quistorp (Квисторп). — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В настоящее время — Щецин, Польша. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ «Fels». — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В 1874 году был арестован бывший министр Дювернуа, который в 1870 году заведовал снабжением Парижа продовольствием и затем попался в качестве директора испанского территориального банка, в котором были произведены такие же мошенничества, как и в Credit Foncier Suisse.
- ↑ Тимишоа́ра, Румыния. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В период от половины марта 1873 г. до половины марта 1874 г. на лондонском денежном рынке, который всего менее пострадал от кризиса, цены на некоторые из главнейших материалов производства пали в следующей пропорции:
Шотландское невыделанное железо на 35,9% Каменный уголь » 29,9 » Чилийская медь » 14,2 » Олово » 35,1 » Хлопок » 22,2 » Колониальный сахар » 12,8 » Зато пшеница поднялась в цене средним размером на десять процентов, а говядина — на 12%, но на это была особая причина — дурная жатва.
- ↑ См. моё «Руководство банкового дела», а также 3-й том основ политической экономии, 2-е издание, Кёльн, книжная торговля Дюмон-Шауберга.
- ↑ Из других невыгод, сопряжённых с системою концессий, мы укажем только на одну, которая особенно ощутительно сказалась в Вене, именно, на торговлю концессиями. Лишь за несколько недель до начала кризиса продавались за 100 000 гульденов такие концессии, которые продавцы, по собственному их признанию, готовы бы были уступить и за 5 000 гульденов. Доля ответственности за это падает на австрийское правительство, так как оно, ввиду дохода, приносимого государственному казначейству, штемпельной пошлиной на акции и другими налогами этого рода выдавало слишком много концессий.
Это участие правительства в создании причин, обусловивших кризис, налагало на него и обязанность ослабить действие краха своею поддержкою, в особенности поскольку действие это отзывалось на невинных жертвах, то есть на рабочих. Со стороны правительства было ошибкою, что помощь, которую оно в конце концов оказало, была оказана щедро и быстро.
Впрочем, воззрение тех доктринёров, которые требуют, чтобы правительство ни при каких обстоятельствах не выступало с своею помощью в эпохи кризиса, даже там, где это не сопряжено ни с каким риском для него, оказалось на многих примерах ошибочным и вредным. Как в Берлине, так и в Вене оказалось, что при взаимной зависимости торговых и вексельных операций, — зависимости, создающей нечто вроде карточного здания и при которой одно падение влечёт за собою множество других, — поддержка одной фирмы может предупредить распространение бедствия на обширный район, причём правительству, оказывающему эту поддержку, не грозят никакие убытки, так как речь идёт лишь о заимообразной помощи. Так, например, при сведении счетов австрийским банком поземельного кредита, которому помогло в этой операции правительство, государственное казначейство не понесло никаких убытков. В Берлине ликвидация Книсторпского банка («der Qnistorp’ishen Bank» — Примечание редактора Викитеки.) дала некоторый излишек. Следовательно, поддержкою этого учреждения правительство без потерь для себя могло бы предупредить возникновение значительных затруднений в обширном районе торгового мира и временное закрытие многих промышленных заведений, лишившее множество рабочих куска хлеба.