17.Не знаю, Аѳиняне, какое впечатлѣніе сдѣлали на васъ мои обвинители; а я и самъ отъ нихъ едва не забылся[1]: такъ убѣдительны были рѣчи ихъ! — хотя правды-то въ этихъ рѣчахъ, можно сказать, нисколько. Но изъ многихъ, взнесенныхъ моими обвинителями навѣтовъ, особенно изумилъ меня тотъ, что они совѣтовали вамъ остерегаться, какъ бы не обмануло васъ сильное будто бы мое краснорѣчіе; B. потому что не краснѣя говорить такую ложь, въ которой я тотчасъ же могу обличить ихъ предъ вами, доказавъ самымъ дѣломъ, что у меня нисколько нѣтъ краснорѣчія, по моему мнѣнію, есть величайшее безстыдство. Развѣ человѣкомъ краснорѣчивымъ называютъ они того, кто говоритъ истину? Если эта мысль ихъ; то я конечно могъ бы назвать себя риторомъ, — и не такимъ какъ они: потому что они, какъ сказано, вовсе не говорили правды[2]; а отъ меня вы услышите совершенную истину. Но вы, Аѳиняне, клянусь Зевсомъ, не услышите рѣчи расцвѣченной и разукрашенной сентенціями и именами[3], каковы рѣчи моихъ обвинителей: C. я стану объясняться вдругъ, первыми представляющимися мнѣ словами; ибо увѣренъ, что стану говорить справедливо, — иного ничего не ожидайте отъ меня. Да и не прилично вѣдь было бы мнѣ, граждане, представъ предъ васъ въ такихъ лѣтахъ, наряжать свою рѣчь съ заботливостію юноши[4]. Напротивъ[5], я прошу и молю[6] васъ, Аѳиняне, о томъ, чтобы вы не удивлялись и не изъявляли негодованія, если буду D. защищать себя такимъ же языкомъ, какимъ въ слухъ многихъ изъ васъ говаривалъ на площади — при столахъ мѣновщиковъ[7] и въ другихъ мѣстахъ. Дѣло таково, что имѣя болѣе семидесяти лѣтъ отъ роду[8], я нынѣ въ первый разъ явился въ судъ, и по тому вовсе незнакомъ съ здѣшнимъ нарѣчіемъ. Слѣдовательно, какъ тогда, когда я былъ бы въ самомъ дѣлѣ чужеземецъ, вы позволили бы мнѣ говорить на томъ нарѣчіи и тѣми оборотами, которые сродны съ моимъ воспитаніемъ: 18. такъ и теперь, сколько мнѣ по крайней мѣрѣ кажется, я имѣю право просить васъ, чтобы вы оставили мой образъ выраженій — худъ ли онъ будетъ, или хорошъ, — а смотрѣли и обращали свое вниманіе только на то, правду ли я говорю, или нѣтъ; ибо добродѣтель судьи — видѣть истину, а ритора — говорить ее!
Но защищая себя, Аѳиняне, я считаю справедливымъ говорить сперва противъ прежнихъ, ложно дѣланныхъ на меня доносовъ, и прежнихъ доносителей, а потомъ противъ B. послѣднихъ; потому что многіе и уже давно, за нѣсколько лѣтъ обвиняли меня предъ вами, но никто не говорилъ правды. Прежнихъ обвинителей я боюсь болѣе, чѣмъ Анита съ его сообщниками[9]. Страшны конечно и эти, — но тѣ страшнѣе[10]; потому что многихъ изъ васъ они предубѣдили еще во время вашего дѣтства и обвиняли меня вовсе несправедливо: есть-де нѣкто Сократъ, человѣкъ мудрый, который умствуетъ о выспреннемъ, испытываетъ все подземное и C. причины низшія превращаетъ въ высшія[11]. Распространители такой молвы дѣйствительно страшные мои обвинители; такъ какъ слушающіе ихъ думаютъ, будто изслѣдователи подобныхъ вещей и въ боговъ не вѣруютъ. При томъ этихъ обвинителей было много, и они обвиняли меня въ теченіе долгаго времени: они говорили вамъ еще въ такомъ возрастѣ вашей жизни, въ которомъ вы, бывъ мальчиками, а нѣкоторые — и младенцами, могли тѣмъ легче вѣрить, — и навѣтовали вовсе заочно[12], — оправдываться было некому. А что всего страшнѣе: я даже не могу знать и сказать имена ихъ, кромѣ имени одного комика. Всѣ тѣ, которые D. убѣждали васъ, вооружаясь противъ меня злобою и клеветою, и тѣ, которые, бывъ убѣждены ими, передавали свое убѣжденіе другимъ, — всѣ они для меня недоступны. Я не въ состояніи ни вызвать ихъ сюда, ни обличить, но защищая себя, принужденъ сражаться будто съ тѣнями и обличать, не имѣя предъ глазами ни одного отвѣтчика. Итакъ извольте знать и вы, что мои обвинители были двоякаго рода: одни недавно обвиняли меня, а другіе, о которыхъ говорю, давно, — и E. согласитесь, что я долженъ защищаться сперва противъ тѣхъ; потому что вы сами слушали ихъ обвиненія прежде и чаще, нежели послѣднихъ.
Итакъ, надобно защищаться, Аѳиняне, и рѣшиться въ столь короткое время изгладить[13] въ умахъ вашихъ ту клевету, 19. которую вы уже такъ долго носите. Хотѣлось бы успѣть въ этомъ, если мое оправданіе можетъ послужить въ пользу вамъ и мнѣ, и принесть нѣчто болѣе: но это, думаю, трудно, — даже представляется невозможнымъ. Впрочемъ пусть будетъ такъ, какъ угодно Богу: мое дѣло — повиноваться закону и оправдываться.
Возмемъ же сначала: въ чемъ состоитъ то обвиненіе, изъ котораго вышла направленная противъ меня клевета, и которому вѣря, Мелитъ сдѣлалъ на меня такой доносъ? B. Посмотримъ, что-то говорятъ мои клеветники. Надобно прочитать извѣтъ ихъ въ такомъ видѣ, въ какомъ скрѣпленъ онъ присягой: Сократъ дѣйствуетъ преступно и хочетъ много знать изслѣдывая подземное и наднебесное, причины низшія превращая въ высшія и тому же уча другихъ. Вотъ обвиненіе! Это видѣли вы и сами въ комедіи Аристофановой[14], въ которой какой-то Сократъ, качаясь въ висячей корзинѣ, выдавалъ себя за воздухоплавателя и насказалъ много другихъ нелѣпостей, какихъ у меня и въ головѣ не было[15]. Впрочемъ я говорю это не съ тѣмъ, чтобы унижать столь важное искуство, если кто-нибудь знаетъ его. — Какъ бы Мелитъ не вмѣнилъ мнѣ въ вину этихъ словъ моихъ. Я только утверждаю, Аѳиняне, что ничему подобному непричастенъ: свидѣтельствуюсь многими изъ васъ. D. Желательно, чтобы тѣ, которые когда-нибудь слыхали мои разговоры — а между вами такихъ не мало — пораспросили другъ друга и сказали. Пораспроситесь же, — слыхалъ ли отъ меня кто изъ васъ хоть что-нибудь о такихъ предметахъ. Отсюда узнаете вы достовѣрность и другихъ обвиненій, которымъ многіе подвергаютъ меня. Но и этого нѣтъ, и то несправедливо, будто я, если вы слышали отъ кого, берусь E. учить людей и требую платы[16]. Впрочемъ и то-таки сказать: — дѣло прекрасное, когда бы кто могъ преподавать уроки людямъ, какъ Горгіасъ леонтинскій, Продикъ хіоскій и Иппіасъ элейскій[17]. Каждый изъ нихъ, граждане, въ состояніи идти изъ города въ городъ и убѣждать юношей, которымъ ничто не мѣшаетъ безмездно пользоваться наставленіями любаго изъ своихъ согражданъ, — убѣждать, чтобы 20. они, оставивъ эти наставленія, обратились къ нимъ и заплатили деньги, да еще съ придачею благодарности. Есть здѣсь и другой мудрецъ, прибывшій сюда, какъ мнѣ извѣстно, изъ Пароса. Случайно встрѣтившись съ Калліасомъ, сыномъ Иппоника, который одинъ роздалъ денегъ софистамъ болѣе, чѣмъ всѣ прочіе, взятые вмѣстѣ, я спросилъ его — а у него два сына: — Калліасъ! если бы твои дѣти родились жеребятами, или телятами; то мы могли бы найти и нанять для нихъ наставника, который, будучи самъ B. или изъ конюховъ, или изъ земледѣльцевъ, былъ бы въ состояніи доставить имъ приличныя совершенства. Но вотъ они люди: какого же наставника думаешь взять для нихъ? Кто знатокъ такой добродѣтели, то-есть, человѣческой и политической? Имѣя дѣтей, ты вѣроятно размыслилъ объ этомъ. Есть у тебя кто, или нѣтъ? спросилъ я. — Конечно есть, отвѣчалъ онъ. — Кто же онъ? откуда? и за сколько учитъ? — C. Это Эвинъ, изъ Пароса, учитъ за пять минъ. — Тогда я ублажилъ Эвина, если онъ въ самомъ дѣлѣ обладаетъ такою наукою и преподаетъ ее за столь умѣренную плату[18]. Я и самъ занимался бы и гордился собою, еслибы зналъ это; да не знаю, Аѳиняне.
Но можетъ быть кто изъ васъ спроситъ: Сократъ! въ чемъ же состоитъ твое знаніе? откуда на тебя эти клеветы? Вѣдь еслибы ты не дѣлалъ ничего особеннаго предъ прочими, — о тебѣ вѣроятно не было бы такихъ рѣчей и толковъ; — да, еслибы не дѣлалъ иного, чѣмъ многіе. Скажи же: что это такое, чтобы намъ не заключить о тебѣ опрометчиво? D. Кто спросилъ бы такъ, тотъ спросилъ бы кстати, — и я постараюсь показать вамъ, что сдѣлало мнѣ имя и навлекло на меня клевету. Слушайте. Можетъ быть, инымъ изъ васъ слова мои покажутся шуткою: но знайте, что они будутъ совершенная истина. Я пріобрѣлъ это имя, Аѳиняне, не чѣмъ другимъ, какъ нѣкоторою мудростію; а какою мудростію? — Можетъ быть, человѣческою, если такая есть. Вѣдь я, должно быть, въ самомъ дѣлѣ мудрецъ — по человѣчески; а тѣ, о которыхъ сей-часъ говорилъ, скорѣе мудрецы по какой-нибудь мудрости выше-человѣческой: иначе, не знаю, что и E.сказать о ней; потому что не разумѣю ея, а кто приписываетъ ее мнѣ, тотъ лжетъ и говоритъ съ цѣлію оклеветать меня. Но не шумите, прошу васъ, Аѳиняне, и не думайте, будто я объявляю вамъ что-нибудь великое. То, что скажу, будетъ не мое слово; нѣтъ, сошлюсь на лицо, пользующееся вашею довѣренностію; представлю вамъ свидѣтелемъ своей мудрости, если какая есть у меня, дельфійскаго бога. Вы вѣдь знаете Херефона[19]: онъ былъ съ дѣтства моимъ 21.другомъ и другомъ многихъ изъ васъ; онъ вмѣстѣ съ вами находился въ послѣднемъ бѣгствѣ изъ отечества, и съ вами же возвратился въ него[20]. Вы знаете также, каковъ былъ Херефонъ, какая горячность обнаруживалась въ его стремленіяхъ къ чему бы то ни было. Вотъ онъ, пришедши нѣкогда въ Дельфы, осмѣлился требовать мнѣнія оракула и — но не шумите, граждане, слыша слова мои, — да, и вопросилъ: есть ли кто-нибудь мудрѣе меня? Пиѳія отвѣчала, что нѣтъ никого[21]. Херефонъ уже умеръ; но вмѣсто его, засвидѣтельствуетъ вамъ это братъ его[22]. Смотрите же, къ чему клонится моя рѣчь: я хочу показать вамъ, откуда вышла B. на меня клевета. Услышавъ о такомъ отвѣтѣ, я разсуждалъ слѣдующимъ образомъ: чтожъ бы это говоритъ богъ? какая мысль его? Я вѣдь нисколько не сознаю себя мудрецомъ. Что разумѣлъ онъ, называя меня мудрѣйшимъ? Однако богъ не лжетъ же; потому что это ему несвойственно. И долго недоумѣвалъ я касательно этихъ словъ; но потомъ кое-какъ напалъ на слѣдующій способъ изслѣдованія ихъ: я пошелъ къ одному изъ тѣхъ, которые слывутъ мудрецами, съ намѣреніемъ, C. если гдѣ, то здѣсь обличить оракула и его изреченіе, что вотъ онъ мудрѣе, чѣмъ я, а ты назвалъ меня мудрѣйшимъ. Но разсматривая этого человѣка (нѣтъ нужды, Аѳиняне, называть его по имени; довольно, что тотъ, къ кому я обратился для этой цѣли, былъ одинъ изъ политиковъ) и, разговаривая съ нимъ, я замѣтилъ, что онъ многимъ другимъ, особенно же себѣ, кажется мудрецомъ, а на дѣлѣ не мудрецъ. Потомъ я пытался доказать, что онъ D. почитается мудрецомъ, а въ самой вещи не мудрецъ, и чрезъ то сдѣлался ненавистнымъ какъ ему, такъ и многимъ присутствовавшимъ. Возвращаясь отъ него, я разсуждалъ самъ съ собою, что у меня дѣйствительно болѣе мудрости, нежели у этого человѣка: потому что хотя оба мы, должно быть, не знаемъ ничего хорошаго и добраго; но онъ, не зная, почитаетъ себя знающимъ, а я, когда ужъ не знаю, то и не приписываю себѣ знанія. Этимъ то немногимъ я и мудрѣе его, что чего не знаю, о томъ и не думаю, какъ объ извѣстномъ. Отъ него пошелъ я къ другому, которому усвояютъ еще большую мудрость, чѣмъ первому: но все оказывалось E. одно и тоже. Такимъ образомъ я впалъ въ ненависть и у этого, и у многихъ иныхъ. Послѣ того, чувствуя, скорбя и боясь, что навлекъ на себя ненависть, и однакожъ почитая необходимымъ дѣло божіе ставить выше всего, я уже пошелъ попорядку. Чтобы изслѣдовать смыслъ изреченія, надобно идти ко всѣмъ, которые приписываютъ себѣ какое-нибудь знаніе, и — клянусь собакою[23], Аѳиняне, — предъ 22. вами должно вѣдь говорить правду, — что именно такъ было со мною: одни, преимущественно пользовавшіеся славою, оказывались почти самыми бѣдными, когда я спрашивалъ ихъ о дѣлѣ божіемъ; другіе, по видимому презрѣнные, являлись людьми для размышленія здраваго способнѣйшими. Но должно изобразить вамъ все свое скитаніе, какъ будто какой подъятый мною трудъ, чтобы при всемъ томъ оракулъ оказался неопровержимымъ. Да, отъ политиковъ я ходилъ къ поэтамъ — и трагическимъ, и диѳирамвическимъ, и другимъ, — съ тою мыслію, что здѣсь-то уже явно останусь B. невѣжественнѣе, чѣмъ они: бралъ въ руки ихъ стихотворенія, которыя, по видимому, особенно обработаны ими; распрашивалъ, что они говорятъ, желая вмѣстѣ научиться у нихъ чему-нибудь. Но — стыдно, граждане, объявить вамъ правду, а надобно. Могу сказать, что почти всѣ, присутствовавшіе при нашихъ разговорахъ, лучше бы разсуждали о содержаніи сочиненій, написанныхъ тѣми самыми сочинителями. Итакъ я вскорѣ узналъ, что и поэты пишутъ, что пишутъ, по внушенію не мудрости, а какого-то естественнаго дара, C. приходя въ энтузіазмъ, какъ прорицатели и предсказыватели. Послѣдніе, хотя говорятъ много хорошаго, однако не знаютъ того, что говорятъ: въ такомъ же состояніи находятся и поэты. При томъ я замѣчалъ, что, обладая даромъ поэзіи, они почитаютъ себя людьми мудрѣйшими и во всемъ другомъ, чего у нихъ не было; поэтому удалился и отъ нихъ, находя въ себѣ такое же преимущество предъ ними, какое и предъ политиками. Наконецъ я пошелъ къ художникамъ D. — съ тою увѣренностію, что у меня, просто сказать, нѣтъ никакого знанія, а у нихъ, какъ мнѣ извѣстно было, найду много хорошихъ. Въ этомъ и не обманулся: они дѣйствительно знали то, чего я не зналъ, и въ томъ отношеніи были мудрѣе меня. Но и въ отличныхъ мастерахъ, Аѳиняне, оказалась та же погрѣшность, какая въ поэтахъ: каждый изъ нихъ, ради того, что онъ хорошо владѣетъ своимъ искуствомъ, почиталъ себя человѣкомъ мудрѣйшимъ и въ другихъ дѣлахъ самой великой важности; и такою глупостію помрачалась ихъ мудрость. Поэтому я спросилъ себя именемъ E. оракула, что мнѣ избрать: оставаться ли такимъ, каковъ я теперь, не желая быть ни мудрымъ ихъ мудростію, ни невѣждою — ихъ невѣжествомъ, или пріобрѣсть ту и другую принадлежность ихъ? — и отвѣчалъ самому себѣ и оракулу, что для меня полезнѣе оставаться такимъ, каковъ я теперь. Изъ этихъ то изслѣдованій, Аѳиняне, проистекла ненависть 23. противъ меня, — ненависть жестокая и сильная, бывшая причиною многихъ навѣтовъ и того, что мнѣ даютъ имя мудреца; потому что присутствующіе всякій разъ думаютъ, будто въ чемъ я обличаю другихъ, въ томъ мудрецъ самъ. На дѣлѣ-то вѣдь Аѳиняне, должно быть, мудръ богъ[24]; и его изреченіемъ выражается, что мудрость человѣческая маловажна, даже ничтожна[25]. Да это, по видимому, не о Сократѣ и говорится; мое имя имѣетъ въ немъ, кажется значеніе B. примѣра, какъ бы сказано было: между вами, люди, тотъ мудрѣе всѣхъ, кто, подобно Сократу, сознается, что онъ въ отношеніи къ мудрости дѣйствительно ничего не стоитъ. Такимъ образомъ, и нынѣ еще бродя, я ищу и испытываю дѣло божіе, не почту ли мудрецомъ кого-нибудь изъ Аѳинянъ, либо иностранцевъ, и если не найдется, не докажу ли, въ помощь богу[26], что мудреца нѣтъ на свѣтѣ. Занимаясь этимъ дѣломъ, я не имѣлъ досуга для исполненія значительныхъ обязанностей и въ обществѣ и въ домѣ, но ради служенія богу, терплю величайшую бѣдность[27]. Сверхъ того юноши, принадлежащіе къ богатѣйшимъ C. семействамъ и слушающіе меня, когда у нихъ есть свободное время, охотно наблюдаютъ, какъ я испытываю людей, и часто сами, подражая мнѣ, рѣшаются испытывать другихъ. Въ этомъ дѣлѣ они, думаю, встрѣчаютъ столь же много такихъ, которые, приписывая себѣ нѣкоторое знаніе, мало, или даже ничего не знаютъ; отъ того испытываемые ими сердятся — не на нихъ, а на меня, и говорятъ: Сократъ — какой-то сквернитель и развратитель юношества. Если же кто D. спрашиваетъ ихъ: что онъ дѣлаетъ и чему учитъ; то они не въ состояніи отвѣчать, потому что не знаютъ. А чтобы не обнаружить своего незнанія, повторяютъ то, что обыкновенно толкуется противъ всѣхъ философовъ: онъ изслѣдываетъ предметы выспренніе и подземные, не признаетъ боговъ и причины низшія превращаетъ въ высшія. Сказать правду — имъ, думаю, не хочется; потому что тогда открылось бы, что они приписываютъ себѣ знаніе, ничего не зная. А такъ какъ подобные люди, думаю, честолюбивы, горячи E. и многочисленны; такъ какъ о мнѣ говорятъ они дружно и убѣдительно: то своими клеветами давно и сильно накричали вамъ уши. Изъ ихъ-то числа явились съ доносами на меня — и Мелитъ, и Анитъ, и Ликонъ, — Мелитъ раздосадованный за поэтовъ[28], Анитъ — за художниковъ и политиковъ[29], а 24. Ликонъ — за риторовъ[30]. По этому удивительно было бы, какъ сказано вначалѣ, если бы я успѣлъ въ столь короткое время изгладить въ васъ эту клевету, проявившуюся во многихъ видахъ. Вотъ вамъ истина, Аѳиняне! Я говорю ее, нисколько не скрывая и не поддѣлывая, хотя почти знаю, что она навлекаетъ на меня ненависть. Но здѣсь-то и признакъ, что слова мои справедливы, что въ этомъ именно состоитъ клевета на меня и что эти именно ея причины. Будете разсматривать мое дѣло теперь или послѣ, — B. откроется одно и тоже.
И такъ въ томъ, въ чемъ обвиняли меня первые мои обвинители, да будетъ достаточнымъ для васъ высказанное мною оправданіе. Теперь постараюсь защитить себя противъ добраго, или, какъ онъ говоритъ, любящаго Аѳины[31] Мелита, и противъ другихъ, слѣдовавшихъ за нимъ доносчиковъ. Такъ какъ эти обвинители иного рода; то возмемъ равнымъ образомъ клятвенное ихъ показаніе. Оно почти таково: Сократъ поступаетъ преступно, ибо развращаетъ юношей и не признаетъ боговъ, признаваемыхъ городомъ, а C. вводитъ новыхъ геніевъ[32]. Вотъ въ чемъ состоитъ обвиненіе! разсмотримъ каждый пунктъ его.
Во-первыхъ сказано, что я поступаю преступно, развращая юношей: но по моему, Аѳиняне, — такъ преступно поступаетъ Мелитъ, что шутитъ серьёзными вещами и легкомысленно призываетъ людей въ судъ, доказывая видъ, будто ревнуетъ и заботится о такихъ дѣлахъ, изъ которыхъ ни объ одномъ никогда не безпокоился. А что это справедливо, постараюсь доказать вамъ.
Сокр. Пожалуй-ка сюда, Мелитъ, и скажи мнѣ: не выше D. ли всего, по твоему мнѣнію, то, чтобы юноши были самыми лучшими?
Мел. Конечно.
Сокр. Изволь же теперь объявить находящимся здѣсь, кто дѣлаетъ юношей лучшими. Ты очевидно знаешь это; вѣдь не даромъ заботишься. Развратителя-то ты, говоришь, открылъ; — призвалъ сюда меня и обвиняешь: изволь-ка теперь наименовать и указать имъ человѣка, дѣлающаго юношей лучшими. Видишь ли, Мелитъ? пришлось молчать, нѣтъ отвѣта! А не стыдно ли тебѣ и не достаточно ли этимъ подтверждаются слова мои, что у тебя подобной заботы не бывало? Скажи же, добрый человѣкъ, кто дѣлаетъ ихъ превосходнѣйшими.
Мел. Законы.
E.Сокр. Да не о томъ вопросъ, почтеннѣйшій: кто первый знаетъ самые-то законы?
Мел. Эти судьи, Сократъ.
Сокр. Что ты говоришь, Мелитъ? Эти судьи могутъ учить юношей и дѣлать ихъ лучшими?
Мел. Безъ сомнѣнія.
Сокр. Всѣ? или одни могутъ, а другіе нѣтъ?
Мел. Всѣ.
Сокр. Прекрасно сказано, клянусь Ирою. Да и какъ много людей обязательныхъ! Ну, а эти слушатели — что? — дѣлаютъ ихъ лучшими или нѣтъ?
Мел. И эти дѣлаютъ.
Сокр. А совѣтники[33]?
Мел. И совѣтники.
Сокр. Но ужъ не развращаютъ ли юношей въ собраніяхъ посѣтители собраній? Или и они дѣлаютъ ихъ лучшими?
Мел. И они.
Сокр. Такъ видно всѣ Аѳиняне, кромѣ меня, дѣлаютъ юношей хорошими и добрыми; видно одинъ я развращаю ихъ. Ты утверждаешь это?
Мел. И весьма рѣшительно.
Сокр. Великую же бѣду взносишь на меня. Однакожъ отвѣчай мнѣ. Такъ ли по твоему мнѣнію бываетъ и съ лошадьми? то-есть, лучшими дѣлаютъ ихъ всѣ люди, а B. портитъ кто нибудь одинъ? или совершенно напротивъ: кто нибудь одинъ, или очень немногіе, напримѣръ, наѣздники въ состояніи дѣлать ихъ лучшими, а многіе, какъ скоро начнутъ водиться и обращаться съ ними, портятъ ихъ? Не такъ ли Мелитъ, бываетъ и съ лошадьми, и со всѣми другими животными? — Безъ сомнѣнія такъ, — подтвердите ли это ты и Анитъ, или не подтвердите. Весьма счастливы конечно были бы юноши, если бы только одинъ развращалъ ихъ, а прочіе приносили имъ пользу. Но ты, Мелитъ, достаточно доказалъ, C. что никогда не заботился о юношахъ; ты ясно обнаружилъ свое нерадѣніе о нихъ; у тебя не было никакого попеченія о томъ, въ чемъ обвиняешь меня предъ судомъ. Скажи намъ еще, ради Зевса, Мелитъ: лучше ли жить между полезными, или вредными гражданами? Отвѣчай-ка[34] на вопросъ; вѣдь онъ не труденъ. Не правда ли, что вредные дѣлаютъ какое нибудь зло людямъ, всегда къ себѣ близкимъ, а добрые — какое-нибудь добро?
Мел. Конечно.
Сокр. Но есть ли такіе, которые, обращаясь съ людьми, D. хотѣли бы получать отъ нихъ лучше вредъ, чѣмъ пользу? Отвѣчай, добрый человѣкъ; вѣдь и законъ велитъ отвѣчать[35]. Есть ли люди, желающіе получать вредъ?
Мел. Разумѣется, нѣтъ.
Сокр. Хорошо; ты призвалъ меня сюда, какъ развратителя юношей, дѣлающаго ихъ вредными: волею я дѣлаю это, или неволею?
Мел. Волею.
Сокр. Какъ же такъ, Мелитъ? Ты, человѣкъ молодой, гораздо мудрѣе меня старика; тобою дознано, что злые дѣлаютъ какое-нибудь зло людямъ, всегда къ себѣ близкимъ, а E. добрые — добро. Напротивъ я дошелъ до совершеннаго невѣжества: мнѣ неизвѣстно и то, что, дѣлая кого-нибудь изъ своихъ ближнихъ худымъ человѣкомъ, я подвергаюсь опасности потерпѣть отъ него какое-нибудь зло. И ты еще говоришь, что это-то, столь важное зло, я произвожу волею? Не вѣрю тебѣ, Мелитъ; да кажется, и ни кто другой не повѣритъ. Или 26. я не развращаю, или развращаю неволею; такъ что въ обоихъ случаяхъ ты утверждаешь ложь. Если же я развращаю неволею; то подобныхъ грѣшниковъ по-неволѣ законъ велитъ не сюда призывать, а учить и вразумлять особо; потому что, вразумившись, я конечно перестану дѣлать то, что дѣлаю невольно. Между тѣмъ ты избѣгалъ обращенія со мною и не хотѣлъ научить меня; напротивъ призвалъ сюда, куда, по закону, призываются люди для наказанія, а не для наученія. Да, теперь видно уже, Аѳиняне, что Мелитъ, какъ я B. говорилъ, никогда и нисколько не безпокоился объ этомъ.
Впрочемъ, скажи-ка намъ, Мелитъ: какимъ образомъ, по твоему мнѣнію, я развращаю юношей? Не правда ли, что, по формулѣ твоего доноса, я учу признавать не тѣхъ боговъ, которыхъ признаетъ городъ, а новыхъ геніевъ? Не такъ ли, говоришь, я своимъ ученіемъ развращаю юношей?
Мел. Конечно, — и я рѣшительно утверждаю это.
Сокр. Заклинаю же тебя самыми богами, Мелитъ, о которыхъ теперь идетъ рѣчь: выскажи это еще яснѣе — и мнѣ, и присутствующимъ здѣсь мужамъ. Для меня слѣдующее не C. понятно: то ли ты говоришь, что я учу признавать какихъ-то боговъ и самъ также допускаю ихъ, а потому несовсѣмъ безбожникъ, и въ этомъ отношеніи не беззаконно поступаю, только допускаю не тѣхъ именно, какихъ городъ, а иныхъ, и это-то ставишь мнѣ въ вину, что иныхъ? или утверждаешь, что я и самъ вовсе не признаю боговъ, и другихъ учу тому же?
Мел. Я утверждаю, что ты вовсе не признаешь боговъ.
Сокр. О дивный Мелитъ! Да что ты это говоришь? Значитъ, я не почитаю богами ни солнца, ни луны, чѣмъ D. почитаютъ ихъ нѣкоторые люди[36]?
Мел. Нѣтъ, клянусь Зевсомъ, судьи; солнце называетъ онъ камнемъ, а луну землею.
Сокр. Ты, кажется, обвиняешь Анаксагора[37], любезный Мелитъ. Думать, будто судьи такъ мало знакомы съ книгами, будто они не знаютъ, что подобными мнѣніями преисполнены сочиненія Анаксагора Клазоменскаго, значитъ, унижать ихъ. E. Видно же юноши учатся у меня тому, что иногда могутъ, много какъ за драхму, купить со сцены[38] чтобы посмѣяться надъ Сократомъ, когда бы эти и другія нелѣпости онъ вздумалъ выдавать за свое. Такъ вотъ что, ради Зевса, называется у тебя — не признавать ни одного бога?
Мел. Да, клянусь Зевсомъ, точно ни одного.
Сокр. Ты ужъ не вѣришь, Мелитъ, кажется, и самому себѣ. Да, Аѳиняне, онъ по видимому, — человѣкъ вздорчивый и буйный: онъ сдѣлалъ на меня этотъ доносъ просто по вздорчивости, 27. буйству и молодости. У него какъ будто была проба сложить загадку: узнаетъ ли, то-есть, Сократъ, такой мудрецъ, что я прикрываюсь шуткою и противорѣчу самому себѣ, или мнѣ удастся обмануть и его и прочихъ слушателей? А онъ въ доносѣ дѣйствительно противорѣчитъ самому себѣ, какъ бы такъ говоря: Сократъ поступаетъ беззаконно, потому что не признаетъ боговъ, но признаетъ боговъ. Это — конечно шутка. Разсмотримъ вмѣстѣ, граждане, вѣрно ли мое мнѣніе о его доносѣ. Ты, Мелитъ, отвѣчай намъ; а вы, о чемъ я и B. вначалѣ просилъ васъ, не изъявляйте негодованія, когда моя рѣчь будетъ являться въ привычной мнѣ формѣ.
Есть ли кто-нибудь, Мелитъ, который бы человѣческія дѣла признавалъ, а людей не признавалъ? Пусть онъ отвѣчаетъ, граждане, а не шумитъ безъ толку. Есть ли кто-нибудь, который бы лошадей не признавалъ, а дѣла, относящіяся къ лошадямъ, признавалъ? который бы флейщиковъ не признавалъ, а дѣла свойственныя имъ признавалъ? Если ты, превосходнѣйшій изъ мужей, отвѣчать не хочешь; то я скажу тебѣ и другимъ здѣсь присутствующимъ, что такихъ людей нѣтъ. Но отвѣчай на слѣдующій вопросъ: есть ли кто-нибудь, C. который бы геніальныя дѣла признавалъ, а геніевъ не признавалъ?
Мел. Нѣтъ.
Сокр. Какъ ты обрадовалъ меня, что наконецъ, по побужденію этихъ мужей, отвѣтилъ! Вотъ ты утверждаешь, что я признаю и преподаю геніальное — пусть оно будетъ новое или старое; — довольно, что, по твоимъ словамъ, я признаю именно геніальное, и этотъ пунктъ доноса запечатлѣнъ твоею клятвенною подписью. Если же я признаю геніальное; то крайняя необходимость велитъ мнѣ уже признавать и геніевъ. Не такъ ли? — Безъ сомнѣнія такъ. Не слыша твоего отвѣта, я полагаю, что ты согласенъ. А геніевъ не почитаемъ ли мы то D. богами, то дѣтьми боговъ? Подтверждаешь, или нѣтъ?
Мел. Конечно.
Сокр. И такъ, если я вѣрую въ геніевъ; а геніи, по твоему сознанію, суть нѣкоторыя божества; то вотъ мои слова и справедливы, что ты предложилъ намъ загадку и прикрывался шуткою, когда утверждалъ, будто я не вѣрую въ боговъ, и снова — что я вѣрую въ нихъ, поколику вѣрую въ геніевъ. Но далѣе, если геніи — побочные дѣти боговъ, рожденные ими или отъ нимфъ, или, какъ говорятъ, отъ другихъ женщинъ; то какой человѣкъ, вѣруя въ божіихъ дѣтей, не вѣруетъ въ боговъ? Это было бы столь же нелѣпо, какъ если бы кто, допуская бытіе лошадиныхъ жеребятъ и ослиныхъ муловъ, не допускалъ E. бытія лошадей и ословъ. Не можетъ статься, Мелитъ, чтобы ты сдѣлалъ такой доносъ не для испытанія насъ, или не по незнанію, какую дѣйствительную вину взнести на меня. А убѣдить кого-нибудь, кто имѣетъ хоть мало разсудка, что одному и тому же человѣку свойственно, вѣря въ геніальное и божественное, 28. не вѣрить ни въ геніевъ, ни въ боговъ, ни въ героевъ, — никакимъ образомъ невозможно.
Такъ-то, Аѳиняне! Что я не виноватъ по силѣ Мелитова доноса, — это, кажется, не требуетъ большаго оправданія; достаточно и сказаннаго: а что, какъ я и прежде говорилъ, многіе сильную питаютъ противъ меня ненависть, — это, будьте увѣрены, справедливо. Поэтому преодолѣютъ меня, если преодолѣютъ, не Мелитъ и Анитъ, а клевета и вражда толпы. Онѣ уже преодолѣли много и другихъ очень добрыхъ мужей; да B. кажется и будутъ преодолѣвать: нѣтъ ничего удивительнаго, что на мнѣ это не остановится.
Но можетъ быть кто скажетъ: не стыдно ли тебѣ, Сократъ, что ты запутался въ такія дѣла, которыя теперь угрожаютъ тебѣ смертію? — Я отвѣчу ему правдою: нехороши твои мысли, почтеннѣйшій, если ты думаешь, что тотъ, въ комъ есть хоть немного дѣльнаго, долженъ братъ въ расчетъ опасность жизни и смерти, а не смотрѣть на одно, — справедливо ли онъ поступаетъ, или несправедливо, когда что-нибудь дѣлаетъ, и доброму ли человѣку приличны дѣла его, или худому. C. По твоему, худы видно были полубоги, павшіе подъ Троею, худы были и другіе, и сынъ Ѳетиды[39], который, чтобы не подвергнуться стыду, пренебрегъ величайшею опасностію. Когда онъ жаждалъ Гекторовой смерти, и когда мать его, — замѣть — богиня, почти такъ, помнится, сказала ему: дитя мое! отмстивъ за смерть друга своего Патрокла и убивъ Гектора, ты умрешь самъ, —
Скоро за сыномъ Пріама конецъ и тебѣ приготовленъ;
то, выслушавъ слова ея, онъ презрѣлъ смерть и опасность D. и, гораздо больше боясь вести жизнь слабаго человѣка, который не мститъ за своихъ друзей, отвѣчалъ: о, да умру я теперь же, преслѣдуя обидчика за обиду, чтобы не оставаться здѣсь посмѣшищемъ и не быть безполезнымъ бременемъ земли, сидя предъ дуговидными кораблями! Думаешь ли, что онъ скорбѣлъ, приближаясь къ смерти и опасности? Такъ-то поистинѣ, Аѳиняне! Гдѣ кто стоитъ — потому ли, что свое мѣсто почитаетъ лучшимъ, или потому, что на этомъ мѣстѣ поставили его начальники, — тамъ долженъ онъ, кажется, при встрѣчѣ съ опасностію, и оставаться: въ сравненіи съ стыдомъ, и смерть и все прочее — ничего не значитъ. Итакъ, я поступилъ бы ужасно, Аѳиняне, если бы, по E. повелѣнію архонтовъ, которыхъ избирали вы для управленія мною и въ Потидеѣ, и въ Амфиполисѣ, и на Делосѣ[40], оставался тамъ, гдѣ мнѣ было указано, и, подобно другимъ, подвергался опасности потерять жизнь; а при повелѣніи божіемъ, которымъ, какъ я привыкъ думать, предписывается мнѣ провождать время въ любомудріи и испытаніи себя и другихъ, убоялся бы смерти, или чего подобнаго, и оставилъ бы свое мѣсто. Да, это было бы ужасно: тогда кто-нибудь 29. дѣйствительно имѣлъ бы право подвергнуть меня суду, какъ человѣка, не признающаго боговъ, — какъ такого человѣка, который не повинуется оракулу, боится смерти и считаетъ себя мудрецомъ, не будучи имъ. Въ самомъ дѣлѣ, граждане, — бояться смерти есть не что иное, какъ казаться мудрецомъ, не будучи имъ. Вѣдь казаться, значитъ, знать то, чего не знаешь; а смерти не знаетъ никто, — никто не знаетъ даже и того, не есть ли она для человѣка величайшее изъ всѣхъ благъ; и однакожъ люди боятся ея, какъ будто знаютъ, что она есть величайшее изъ всѣхъ золъ. Какъ же не самое B. низкое невѣжество — думать, будто знаешь то, чего не знаешь! Напротивъ я, граждане, и въ этомъ отношеніи можетъ быть тѣмъ отличаюсь отъ многихъ людей, и по тому назвалъ бы себя мудрѣе инаго, что, не зная достаточно о преисподней, такъ и думаю, что не знаю: а что поступать беззаконно и не повиноваться лучшему, — человѣку то или богу, есть дѣло худое и постыдное, — это я знаю. Посему не буду бояться и бѣгать того, о чемъ не могу сказать, добро ли оно, — бояться и бѣгать болѣе, чѣмъ зла, которое уже извѣстно мнѣ, какъ зло. Положимъ, что теперь вы согласились бы отпустить C. меня и не послушались бы Анита, который говоритъ, что или съ самаго начала не надлежало призывать меня сюда, или, когда призвали, надобно лишить жизни, такъ какъ онъ доказываетъ вамъ, что если я избѣгну смерти, то ваши сыновья, слѣдуя ученію Сократа, всѣ и вездѣ развратятся, — положимъ, что на это вы сказали бы мнѣ: Сократъ! теперь мы не послушаемся Анита и отпустимъ тебя, однакожъ съ тѣмъ условіемъ, что бы ты уже не занимался подобнымъ изслѣдованіемъ и любомудріемъ; если же снова будешь обличенъ въ томъ самомъ дѣлѣ, то умрешь. Положимъ, говорю, что вы отпускали бы меня на этомъ условіи: въ такомъ случаѣ D. вотъ каковъ былъ бы мой отвѣтъ. Аѳиняне! я преданъ вамъ чувствами дружбы и любви: но на мою вѣру большее право имѣетъ богъ, чѣмъ вы. А потому, пока дышу и могу, не перестану философствовать и предлагать каждому встрѣчному убѣжденія и доказательства въ обычныхъ мнѣ выраженіяхъ: почтеннѣйшій мужъ! будучи гражданиномъ Аѳинъ, города, по своей мудрости и силѣ духа, великаго и славнаго, ты не стыдишься хлопотать о славѣ, чести и деньгахъ, чтобы E. собрать ихъ сколько можно болѣе; а о благоразуміи, объ истинѣ, о душѣ, чтобы она сдѣлалась сколько можно лучшею, не хлопочешь и не заботишься. Если же кто-нибудь изъ васъ усомнится и скажетъ, что онъ заботится объ этомъ; то я не тотчасъ отпущу его и не вдругъ отстану, но буду спрашивать, испытывать, вывѣдывать, и когда окажется, что онъ не пріобрѣлъ добродѣтели, а приписываетъ ее себѣ, 30. то замѣчу ему, что у него самое важное унижается, а бездѣльное представляется важнымъ. Такъ обойдусь я и съ молодымъ человѣкомъ, и съ старикомъ — съ кѣмъ ни пришлось бы встрѣтиться, такъ — и съ иностранцемъ и съ Аѳиняниномъ, и съ Аѳинянами тѣмъ болѣе, чѣмъ ближе они ко мнѣ по племени; ибо такова, будьте увѣрены, воля божія. Я даже думаю, что въ городѣ не найти вамъ блага болѣе моего служенія богу; потому что цѣль моихъ прогулокъ есть не иная, какъ убѣжденіе молодыхъ людей и стариковъ — пещись не прежде и не столько о тѣлѣ, о деньгахъ и о чемъ-нибудь B. другомъ, сколько о душѣ, чтобы сдѣлать ее совершеннѣйшею. Я доказываю, что не изъ денегъ раждается добродѣтель, а изъ добродѣтели — деньги, равно какъ и всѣ другія частныя и общественныя для людей блага. Если, говоря это, я развращаю юношей, то слова мои конечно вредны: а кто сказалъ бы, что я учу не этому, а другому; тотъ не сказалъ бы ничего. Итакъ я отвѣчалъ бы: Аѳиняне! повѣрите вы Аниту, или не повѣрите, отпустите меня или нѣтъ, — но я буду поступать не иначе, хотя бы мнѣ пришлось умереть много разъ.C.
Не шумите, Аѳиняне; устойте въ томъ, о чемъ я васъ просилъ: то-есть, не шумомъ отвѣчать на мои слова, а вниманіемъ; потому что вниманіе, думаю, принесетъ вамъ пользу. Вотъ я намѣренъ сказать и нѣчто другое, при чемъ можетъ быть, вы поднимете крикъ: но отнюдь не дѣлайте этого. Знайте, что если вы лишите меня жизни, — меня, такого человѣка, какимъ я себя описываю; то повредите болѣе себѣ, чѣмъ мнѣ. Мнѣ не сдѣлаютъ вреда ни Мелитъ, ни Анитъ, D. да и не могутъ; потому что, кажется, не въ порядкѣ вещей, что бы человѣку лучшему вредилъ худшій. Положимъ, онъ лишитъ меня жизни, либо изгонитъ, либо обезчеститъ: но это — великое зло, только по его, или по чьему-нибудь мнѣнію, а по моему — не зло. Напротивъ, я почитаю гораздо большимъ зломъ дѣлать то, что онъ теперь дѣлаетъ, то-есть, намѣреваться безъ вины лишить человѣка жизни. По этому въ настоящія минуты, Аѳиняне, я защищаю вовсе не себя, какъ иной можетъ быть думаетъ, а васъ, чтобъ обвинивъ меня, вы не лишились даннаго вамъ богомъ дара. Да, если вы E. умертвите меня; то трудно будетъ вамъ найти другаго подобнаго мнѣ, котораго — хоть и смѣшно, а справедливо — богъ помѣстилъ въ городѣ, будто на великомъ и благородномъ конѣ[41], для того, что этотъ конь, по причинѣ своей величины, довольно неповоротливъ и долженъ быть возбуждаемъ жаломъ овода. Именно, ту-то, кажется, должность въ отношеніи къ городу богъ и возложилъ на меня, что бы я и возбуждалъ васъ, и убѣждалъ, и надоѣдалъ каждому, что бы я непрестанно, 31. во весь день подсѣдалъ то къ тому, то къ другому. Да, граждане, другаго такого нелегко имѣть вамъ: поэтому, если повѣрите мнѣ, то пощадите меня. Но разсердившись, какъ пробуждаемые отъ сна, вы вѣроятно будете меня бить и, послушавшись Анита, безъ труда убьете, чтобъ остальную жизнь провести во снѣ, если богъ, заботясь о васъ, не пошлетъ вамъ еще кого-нибудь. А что я таковъ, какимъ богъ B. далъ меня городу, уразумѣете изъ слѣдующаго: Не на человѣческій расчетъ безъ сомнѣнія походитъ, что я нерадѣю о всемъ своемъ и столько уже лѣтъ оставляю безъ вниманія неустройства домашнія; напротивъ всегда занимаюсь вашими дѣлами, бесѣдуя съ каждымъ порознь, какъ будто отецъ или старшій братъ, и убѣждая слѣдовать добродѣтели. Была бы еще причина поступать такимъ образомъ, если бы чрезъ это я снискивалъ выгоду, или за свои наставленія бралъ плату: но вы и сами-таки видите, что мои обвинители, сколь ни безстыдны ихъ извѣты въ отношеніи ко всему другому, не могли однакожъ дойти до той степени безстыдства, чтобы C. представить свидѣтеля, будто я получалъ какую-нибудь плату, или требовалъ ея. Да впрочемъ съ моей стороны, — достаточное, кажется, свидѣтельство истины и самая бѣдность.
Можетъ быть покажется страннымъ, что частно я даю совѣты, ходя изъ мѣста въ мѣсто, и беру на себя многое, а публично не осмѣливаюсь войти въ ваше собраніе и совѣтовать городу. Причину этого вы уже слышали отъ меня много разъ: я часто говаривалъ, что во мнѣ бываетъ нѣчто D. божественное и геніальное, надъ чѣмъ Мелитъ смѣялся и въ доносѣ. Между тѣмъ я съ самаго дѣтства слышу въ себѣ какой-то голосъ, который, въ минуту проявленія, всегда отклоняетъ меня отъ того, что думалось мнѣ сдѣлать, а побуждать — никогда не побуждаетъ[42]. Онъ-то возбранялъ мнѣ заниматься политическими дѣлами и, кажется, поступалъ прекрасно; ибо знайте, Аѳиняне, что если бы я задолго рѣшился вступить въ отправленіе общественныхъ должностей, то давно бы уже погибъ и не принесъ бы никакой пользы ни вамъ, ни себѣ. И не гнѣвайтесь на меня за истину: нѣтъ E. человѣка, который спасся бы, противясь сознательно — вамъ ли то, или какому-нибудь другому народному собранію, и поставляя преграды несправедливости и преступленіямъ въ городѣ. Ему необходимо сражаться за правду, и если онъ 32. хочетъ спастись на нѣсколько времени, то долженъ вести жизнь частную, а не общественную. Представлю вамъ на это доказательства сильныя — не словами, а тѣмъ, что вы уважаете — дѣлами. Выслушайте-ка, что бывало со мною, и узнаете, что изъ страха смерти я никому не могу потакать ко вреду справедливости, а не потакая, въ тоже время приближаюсь къ погибели. Скажу нѣчто досадительное и необыкновенное, однакоже истинное. Я, Аѳиняне, ниоднажды не несъ B. въ городѣ другой правительственной должности, кромѣ должности совѣтника. Нашей филѣ Антіохисъ случилось сенаторствовать[43], когда вы хотѣли судить вдругъ всѣхъ десять военачальниковъ — за то, что они съ морскаго сраженія не привезли убитыхъ. Такой судъ, какъ послѣ самимъ вамъ показалось, былъ несогласенъ съ законами[44]. Въ то время я одинъ изъ сенаторовъ противустоялъ вамъ, не допуская нарушить законы, и подалъ противный голосъ. Риторы готовы уже были обвинить меня и отдать подъ стражу; вы тоже требовали C. этого и кричали; а я думалъ, что лучше мнѣ подвергнуться опасности съ закономъ и правдою, чѣмъ, боясь узъ и смерти, оставаться съ вами, судьями неправедными. И это было еще при народномъ правленіи въ нашемъ городѣ. Когда же наступила олигархія, — тридцать правителей снова призвали меня самъ-пятаго въ круглую палату и приказали привезти съ Саламина Льва Саламинянина, чтобы лишить его жизни[45]. Много подобныхъ приказаній отдали они и другимъ, D. желая какъ можно болѣе увеличить число виновныхъ. Тогда я опять не словомъ, а дѣломъ доказалъ, что смерть для меня — какъ бы сказать незаносчивѣе, — ничего не значитъ, что вся моя забота клонится къ дѣятельности, чуждой неправды и нечестія. То правительство, сколь могущественно ни было оно, не испугало меня и не заставило сдѣлать что-нибудь неправое: нѣтъ, вышедши изъ круглой палаты, прочіе четверо отправились на Саламинъ и привезли Льва; а я тотчасъ отправился домой и за это, можетъ быть, заплатилъ бы жизнію, если бы власть тиранновъ вскорѣ не исчезла. О такомъ поступкѣ моемъ засвидѣтельствуютъ вамъ многіе.E.
Думаете ли, что я прожилъ бы столько лѣтъ, если бы несъ общественныя должности, поступая, какъ прилично человѣку доброму, то-есть, помогая правымъ, и эту помощь, какъ слѣдуетъ, ставя выше всего? Далеко нѣтъ, Аѳиняне; да и никто другой не достигъ бы до такой старости. Между тѣмъ вся моя жизнь не только въ отправленіи кое-какихъ 33. общественныхъ дѣлъ, но и въ частныхъ занятіяхъ была такова, что я никогда и никому не поблажалъ ко вреду справедливости, — не поблажалъ и другимъ, и тѣмъ, которыхъ клеветники называютъ моими учениками[46]. Я никогда и ничьимъ не былъ учителемъ. Если же кто-нибудь, молодой или пожилой человѣкъ, хотѣлъ слушать мои слова, когда я исполнялъ свою обязанность; то никому и ни въ какое время не запрещалось. При томъ я не изъ тѣхъ, которые разсуждаютъ за деньги, а безъ денегъ не разсуждаютъ: я позволяю вопрошать себя B. равно и богатому и бѣдному; а кто хочетъ, можетъ только отвѣчать, выслушивая мои вопросы. Впрочемъ, по всей справедливости, я не беру на себя того, добрымъ ли становится кто изъ моихъ слушателей, или нѣтъ; потому что никому не обѣщаю науки и ничему не учу. Если же иные говорятъ, будто отъ меня чему-нибудь научились, или слышали какую-нибудь особенность, которая отъ другихъ сокрыта; то будьте увѣрены, что это говорятъ несправедливо.
C.Однакоже почему нѣкоторые рады обращаться со мною долгое время? Вы слышали, Аѳиняне, я высказалъ вамъ всю истину, что мои слушатели съ удовольствіемъ внимаютъ, какъ я испытываю тѣхъ людей, которые, почитая себя мудрецами, на самомъ дѣлѣ — не мудрецы; — съ удовольствіемъ внимаютъ потому, что это не непріятно. А дѣлать такое испытаніе, какъ сказано, предписывалъ мнѣ богъ, — предписывалъ и изреченіями оракула, и сновидѣніями, и всякимъ образомъ, какимъ и иной божественный жребій повелѣваетъ человѣку что-нибудь дѣлать. Это, Аѳиняне, и истинно, и удободоказательно. Но, если я однихъ изъ юношей развращаю, D. другихъ развратилъ; то нѣкоторые изъ нихъ, ставъ постарше и понявъ, что въ юныхъ лѣтахъ слышали отъ меня худые совѣты, теперь должны бы настоятельно изложить свои обвиненія и требовать моей казни. А когда не захотѣли бы сами они; надлежало бы нынѣ вспомнить нѣкоторымъ изъ ихъ родственниковъ, напримѣръ отцамъ, братьямъ и другимъ ближнимъ, — вспомнить, что ихъ домашніе потерпѣли отъ меня нѣчто худое. Да многіе изъ нихъ, вижу, и въ самомъ дѣлѣ здѣсь: во-первыхъ вотъ Критонъ, мой сверстникъ E. и землякъ, отецъ этого Критовула; потомъ Лизаніасъ сфеттійскій, отецъ этого Эсхина; вотъ еще Антифонъ кефисійскій, отецъ Эпигена. Есть здѣсь и такіе, которыхъ братья обращались со мною: вотъ напримѣръ Никостратъ, сынъ Ѳеосдотида, братъ Ѳеодота (но Ѳеодотъ уже умеръ и потому не можетъ просить за меня); вотъ Паралосъ, сынъ Демодоха, 34. котораго братъ былъ Ѳеагъ, вотъ Адимантъ, сынъ Аристона, котораго братъ — этотъ Платонъ; вотъ Діантодоръ, котораго братъ этотъ Аполлодоръ. Могу наименовать вамъ много и другихъ, изъ коихъ каждаго Мелитъ, особенно въ своемъ доносѣ, долженъ бы былъ выставить какъ свидѣтеля. Если же тогда онъ забылъ; то пусть выставитъ теперь, — я не препятствую, — и скажетъ, что знаетъ. Но вы, граждане, найдете совершенно противное этому: меня, развратителя, B. который, по словамъ Мелита и Анита, дѣлаетъ зло ихъ ближнимъ, всѣ готовы защищать. Правда, сами развращенные, можетъ статься, имѣли бы причину оказать мнѣ помощь: но не развращенные-то, какъ люди уже пожилые и родственники первыхъ, какое нашли бы основаніе помогать мнѣ, кромѣ прямодушія и справедливости, поколику знаютъ, что Мелитъ лжетъ, а я говорю правду?
Такъ вотъ это, граждане, и, можетъ быть, иное подобное этому намѣренъ былъ я сказать въ свое оправданіе. Но какъ бы кто изъ васъ не вознегодовалъ на меня, вспомнивъ, что C. онъ, для защиты своего дѣла, которое было и не столь важно, какъ мое, просилъ и со слезами умолялъ судей, приводилъ своихъ дѣтей и много другихъ родственниковъ и друзей, чтобы снискать, какое только можно, милосердіе[47]; а я не дѣлаю ничего такого, хотя, повидимому, подвергаюсь крайнему бѣдствію. Да, кто-нибудь, подумавъ такъ, вѣроятно востанетъ противъ меня своимъ самолюбіемъ и, разгнѣвавшись за это самое, выразитъ свою досаду неблагопріятнымъ для меня мнѣніемъ. Если кто изъ васъ дѣйствительно такъ D. настроенъ, — положительно не говорю этого; — то я считаю приличнымъ сказать ему слѣдующее: Почтеннѣйшій мужъ! есть и у меня кое-какіе родственники: — ибо и я, говоря словами Омира[48], родился не отъ дуба и не отъ камня, а отъ людей; слѣдовательно есть у меня родные, даже есть три сына[49], Аѳиняне, изъ которыхъ одинъ — уже подростокъ, а два еще маленькіе. Но при всемъ томъ, я не приведу сюда ни одного и не буду просить себѣ освобожденія. А почему не сдѣлаю этого? — не по самомнѣнію, Аѳиняне, и не по E. презрѣнію къ вамъ. Мужественно ли встрѣчу я смерть, или немужественно, — это другой вопросъ. Нѣтъ, доживъ до такой старости и снискавъ такое имя, — справедливо ли то или несправедливо, мнѣ кажется, не хорошо было бы, для чести и собственной, и вашей, и цѣлаго города, дѣлать что-нибудь подобное. Вѣдь уже всѣмъ извѣстно, что Сократъ кое-чѣмъ 35. отличается отъ многихъ: но если бы кто изъ васъ, отличаясь либо мудростію, либо мужествомъ, либо какою-нибудь другою добродѣтелію, поступилъ такимъ образомъ; то ему было бы стыдно. Видывалъ я конечно много разъ, что нѣкоторые, — хоть и люди съ самомнѣніемъ, подвергаясь суду, дѣлаютъ чудеса: они думаютъ, что потерпятъ нѣчто ужасное, когда умрутъ, и какъ будто останутся безсмертными, если вы не лишите ихъ жизни. По моему мнѣнію, такіе граждане стыдятъ свой городъ. Смотря на нихъ, иной чужестранецъ предположитъ, будто и отличнѣйшіе въ отношеніи къ добродѣтели соотечественники наши, которыхъ Аѳиняне предпочитаютъ B. себѣ и во власти, и въ другихъ почестяхъ, ничѣмъ не лучше женщинъ. Нѣтъ, этого и мы не должны дѣлать, какими бы себя ни сознавали, и вы не должны допускать, если мы это дѣлаемъ: напротивъ ваша обязанность показывать, что человѣка, представляющаго столь жалкія сцены и подвергающаго свой городъ насмѣшкамъ, вы еще скорѣе осудите, чѣмъ того, который молчитъ. Да и кромѣ молвы, граждане, — мнѣ кажется, несправедливо какъ просить судью, такъ и чрезъ прозьбу избѣгать приговора; для этого требуются объясненія и доказательства. Вѣдь судья сидитъ не для того, чтобы дарить правду, C. а для того, чтобы изслѣдывать ее: онъ и клялся не даритъ ея, кому вздумается, но судить по законамъ. И такъ надобно, чтобы ни мы не пріучали васъ нарушать клятву, ни вы не привыкали нарушать ее; ибо это и въ насъ и въ васъ было бы равно нечестиво. Не извольте же думать, Аѳиняне, будто въ отношеніи къ вамъ я долженъ дѣлать то, что почитаю и нехорошимъ, и несправедливымъ, и нечестивымъ, какъ во всякое другое время, клянусь Зевсомъ, такъ особенно теперь, когда этотъ Мелитъ обвиняетъ меня въ D. нечестіи. Явно, что если бы я убѣждалъ васъ и, презрѣвъ ваши клятвы, насиловалъ васъ прозьбами; то давалъ бы разумѣть, что вы не чтите боговъ и, оправдываясь, просто обвинялъ бы самъ себя въ непризнаваніи ихъ. Между тѣмъ дѣло вовсе не таково: я признаю боговъ, Аѳиняне, — признаю болѣе, чѣмъ кто-нибудь изъ моихъ обвинителей, и поручаю вамъ и Богу судить о мнѣ такъ, какъ будетъ лучше и для меня и для васъ.
Что я, за настоящее заключеніе, за приговоръ надо мною, E. не досадую на васъ, Аѳиняне, — къ тому способствуетъ кое-что многое; да такое заключеніе казалось мнѣ и не 36. невѣроятнымъ. Напротивъ, для меня гораздо удивительнѣе оказавшееся число тѣхъ и другихъ мнѣній: мнѣ представлялось, что большинство голосовъ будетъ не такъ мало, а поболѣе. Если же теперь, какъ открылось, только три голоса пали иначе[50]: то можно бы еще избѣгнуть осужденія. Мелита-то я, кажется, уже избѣжалъ, и не только избѣжалъ, но, когда бы не присовокупили своихъ доносовъ на меня Анитъ и Ликонъ, онъ, какъ всякому видно, даже заплатилъ бы тысячу драхмъ, потому что не имѣетъ на своей сторонѣ пятой части B. голосовъ[51]. Этотъ человѣкъ присуждаетъ меня къ смерти, — пусть такъ: но я-то, Аѳиняне, къ чему напротивъ присужу себя? — очевидно къ тому, чего заслуживаю? Чего же я заслуживаю? что долженъ потерпѣть, или какому подвергнуться штрафу, что сознательно не проводилъ жизни покойно, но, не заботясь о томъ, о чемъ заботятся многіе, то-есть, о пріобрѣтеніи состоянія, объ экономіи, о военачальствѣ, о вліяніи на народныя собранія и другія власти, о партіяхъ и возмущеніяхъ, случающихся въ обществѣ, такъ какъ почиталъ себя въ самомъ дѣлѣ довольно честнымъ для подобныхъ C. средствъ спасенія, — не заботясь о всемъ этомъ, не позволялъ себѣ вступать въ такія должности, въ которыхъ не могъ быть полезенъ ни вамъ, ни себѣ, а положилъ оказывать каждому порознь величайшее, какъ я говорю, благодѣяніе, рѣшился внушать всякому изъ васъ, что желая сдѣлаться человѣкомъ отличнѣйшимъ и благоразумнѣйшимъ, надобно прежде заботиться о себѣ, нежели о своемъ, прежде о самомъ городѣ, нежели о городскомъ, и такимъ же образомъ направлять свое попеченіе ко всему прочему? Такъ что же долженъ D. я потерпѣть за это поведеніе? — Что нибудь доброе, Аѳиняне, если въ присужденіи дѣйствительно надобно соображаться съ заслугами, и притомъ доброе такого рода, какой родъ добра мнѣ приличенъ. А что прилично благодѣтелю — бѣдняку[52], который имѣетъ нужду въ досугѣ для увѣщаванія васъ? — Нѣтъ ничего естественнѣе, Аѳиняне, какъ такому человѣку давать столъ въ пританіонѣ: это было бы гораздо лучше, чѣмъ если бы кто, во время олимпійскихъ игръ, одержалъ побѣду на одномъ, двухъ, или трехъ коняхъ; ибо онъ счастливитъ васъ только повидимому, а я счастливлю на самомъ дѣлѣ; онъ не нуждается въ пищѣ, а я нуждаюсь. E. И такъ, если должно присудить мнѣ что-нибудь справедливо и по заслугамъ; то я присуждаю себѣ столъ въ пританіонѣ.37.
Но можетъ быть и эти слова мои, Аѳиняне, кажутся вамъ словами самохвала, близкими къ прошенію и мольбѣ. Нѣтъ, не то, Аѳиняне, а скорѣе вотъ что: я убѣжденъ конечно, что сознательно не обижаю никого, однакожъ мнѣ не увѣритъ васъ въ этомъ; потому что мы говорили между собою не долго. Мнѣ кажется, если бы и у васъ былъ законъ, какъ у другихъ людей, — судить объ уголовныхъ дѣлахъ въ продолженіе не одного, а многихъ дней; то вы убѣдились бы: B. напротивъ теперь, въ короткое время, не легко разсѣять столь важныя клеветы. Впрочемъ, будучи увѣренъ, что не обижаю никого, я вовсе не желаю обидѣть и самаго себя, то-есть говорить, будто заслуживаю какое-нибудь зло и долженъ быть присужденъ къ нему. Изъ какого страха я сдѣлалъ бы это? — Чтобы не потерпѣть того, къ чему присуждаетъ меня Мелитъ, и о чемъ я не знаю, добро это или зло? Но положимъ, вмѣсто этого, я изберу нѣчто иное, что понимаю уже какъ зло, и обреку себя на то. Что же избрать? Узы ли? — Но для C. чего житъ въ темницѣ, раболѣпствуя всегда поставляемой власти — одиннадцати судьямъ[53]? Пѣню ли и оковы, пока не выплачу ея? — Но это то же самое, что сейчасъ сказано: вѣдь у меня нѣтъ денегъ, которыя могъ бы я взнести за себя. Не присудить ли себѣ изгнанія? Можетъ быть и вы согласились бы на это. — Но я былъ бы слишкомъ животолюбивъ, Аѳиняне, когда бы имѣлъ столь мало разсудка, что не могъ понять слѣдующаго: Если вамъ, моимъ согражданамъ, невозможно вынесть моихъ бесѣдъ и разсужденій, если для васъ онѣ сдѣлались тяжкими и ненавистными, такъ что вы стараетесь D. теперь избавиться отъ нихъ; то другіе легче ли вынесутъ ихъ? Отнюдь нѣтъ, Аѳиняне. Значитъ, хороша же будетъ моя жизнь, когда я, вышедши отсюда въ такой старости, перемѣню одинъ городъ на другой и въ каждомъ стану жить изгнанникомъ! Знаю вѣдь, что куда я ни приду, гдѣ ни заговорю, — юноши вездѣ будутъ слушать меня, какъ и здѣсь. Прогоню ли ихъ? — повинуясь старшимъ, они сами изгонятъ E. меня. Не прогоню? — такъ ихъ отцы и родственники поступятъ со мною такимъ же образомъ.
Но можетъ быть кто спроситъ: а жить молчаливо и тихо, Сократъ, ты видно не будешь въ состояніи, когда выйдешь отсюда? — Въ этомъ-то убѣдить нѣкоторыхъ изъ васъ всего труднѣе: ибо скажу ли, что это значило бы не повиноваться богу и что слѣдовательно жизнь молчаливая для меня невозможна, 38. — вы не повѣрите мнѣ и подумаете, что я говорю притворно; скажу ли опять, что величайшее благо для человѣка каждый день разсуждать о добродѣтели и иныхъ предметахъ, о которыхъ вы слыхали мои разсужденія, когда я испытывалъ себя и другихъ, и что жизнь безъ испытанія не живуща въ человѣкѣ, — вы еще менѣе повѣрите моему слову. Дѣло-то, граждане, именно таково, какъ я говорю; а убѣдить не легко. Вмѣстѣ съ тѣмъ я не привыкъ почитать себя достойнымъ какого-нибудь зла. Если бы у меня были деньги, B. то я присудилъ бы себя къ уплатѣ надлежащей суммы ихъ; потому что изъ того не вышло бы для меня никакого вреда: но теперь у меня въ самомъ дѣлѣ нѣтъ. Развѣ назначите заплатить столько, сколько могу, а могу заплатить вамъ, кажется, одну мину серебра. Къ этому и присуждаю себя! Но вотъ, Аѳиняне, Платонъ, Критонъ, Критовулъ и Аполлодоръ велятъ мнѣ объявить уплату тридцати минъ, и сами ручаются: присуждаю себя и къ такой суммѣ; поручителями въ этихъ деньгахъ будутъ у васъ люди, стоющіе довѣренности.
C.Ради столь краткаго-то времени, Аѳиняне, вы отъ людей, которые расположены бранить вашъ городъ, получите имя и нареканіе, что лишили жизни Сократа, человѣка мудраго! Да, тѣ, которые вздумаютъ оскорбить васъ, назовутъ меня именно мудрымъ, хотя я и не мудрецъ. Между тѣмъ, если бы вы немного подождали, — это сдѣлалось бы само собою. Посмотрите-ка на мой возрастъ: какъ далеко ушла жизнь! какъ близко стоитъ смерть! Говорю это не всѣмъ вамъ, а тѣмъ, которые присудили меня къ смерти; имъ же говорю и слѣдующее: Можетъ быть, вы думаете, граждане, что я палъ D. отъ недостатка такихъ рѣчей, которыми могъ бы убѣдить васъ, если бы почелъ нужнымъ сдѣлать и высказать все, для избѣжанія приговора? Совсѣмъ нѣтъ; причина моего паденія конечно недостатокъ — только не рѣчей, а дерзости, безстыдства и охоты говорить вамъ то, что было бы весьма пріятно для вашего слуха, когда бы то-есть я проливалъ слезы, горевалъ, дѣлалъ и говорилъ много иного, что, какъ сказано, недостойно меня, и что однакожъ вы привыкли слышать отъ другихъ. Нѣтъ, у меня и прежде не было обыкновенія, ради E. опасности, совершать что-нибудь рабское, и теперь не раскаяваюсь, что такъ оправдывался. Напротивъ, мнѣ кажется, лучше съ этимъ оправданіемъ умереть, нежели съ тѣмъ жить; потому что ни я, ни кто другой, въ судѣ ли то, или на войнѣ, не долженъ устремлять мыслей своихъ къ тому, какъ бы избѣгнуть всего, грозящаго смертію. Вѣдь въ сраженіи часто видимъ, что отъ смерти-то могъ бы избавиться, — кто, бросивъ 39. оружіе, обратился бы къ преслѣдователямъ съ покорностію. Есть много и другихъ способовъ избѣгать смерти въ минуту каждой опасности, лишь бы имѣть дерзость все дѣлать и говорить. Да, не это трудно, граждане; гораздо труднѣе уйти отъ злобы, чѣмъ отъ смерти; потому что первая бѣжитъ быстрѣе послѣдней. Вотъ и теперь, меня, человѣка медленнаго и стараго, догнало медленнѣйшее; а обвинители мои, люди B. сильные и живые, пойманы тѣмъ, что быстрѣе — злобою. Поэтому теперь я отхожу, приговоренный вами къ смерти; а они удаляются, обличенные истиною въ злодѣйствѣ и несправедливости. И я и они — будемъ вѣрны произнесенному надъ нами приговору. Можетъ быть этому и надлежало случиться; видно это-то и хорошо.
C.Послѣ сего, во мнѣ раждается желаніе предсказывать вамъ, мои осудители; ибо я достигъ уже такого возраста, въ которомъ люди, приближаясь къ смерти, особенно предсказываютъ[54]. Возвѣщаю вамъ, граждане, умертвившіе меня, что тотчасъ послѣ моей смерти постигнетъ васъ казнь, клянусь Зевсомъ, гораздо страшнѣе той, на которую я обреченъ вами. Теперь вы сдѣлали это съ намѣреніемъ уклониться отъ обличеній вашей жизни; D. но выдетъ, говорю вамъ, напротивъ: между вами появится много обличителей, которыхъ я доселѣ удерживалъ, а вы и не замѣчали. Эти обличители будутъ тѣмъ несноснѣе, чѣмъ моложе, — и вамъ станетъ еще досаднѣе. Если вы думаете, что, умерщвляя людей, воспрепятствуете укорять себя за развратную жизнь; то судите несправедливо: такое спасеніе и не очень возможно, и не честно. Самое похвальное и легкое состоитъ не въ томъ, чтобы полагать преграды другимъ, а въ томъ, чтобы усовершать себя и быть человѣкомъ отличнѣйшимъ. Предсказавъ это вамъ, моимъ осудителямъ, я оставляю васъ.
E.Но съ вами, моими оправдателями, мнѣ пріятно было бы поговорить о случившемся теперь событіи, пока архонты заняты[55] и доколѣ я не отправлюсь туда, гдѣ ожидаетъ меня смерть. Побудьте же со мною это время, граждане; вѣдь ничто не препятствуетъ намъ потолковать, пока можно. Я хочу 40. показать вамъ, какъ друзьямъ, что значитъ то, что нынѣ сталось со мною. Да, со мною случилось нѣчто удивительное, граждане-судьи, (я почитаю справедливымъ называть васъ судьями). Обычное предсказаніе генія въ прежнія времена случалось у меня очень часто и противустояло мнѣ даже при малѣйшихъ обстоятельствахъ, если я намѣревался сдѣлать что-нибудь нетакъ. А теперь, какъ вы сами видите, со мною случилось то, что всякій конечно признаетъ и почитаетъ крайнимъ зломъ; и однакожъ божіе знаменіе не противустояло мнѣ ни поутру — при выходѣ моемъ изъ дома, ни тогда, когда я B. вступалъ въ это судилище, ни въ продолженіе моей рѣчи, когда я хотѣлъ сказать что-нибудь; хотя въ другихъ рѣчахъ не рѣдко-таки останавливало меня на срединѣ. Да, нынѣ, касательно моего процесса, оно не противустояло мнѣ ни въ дѣлѣ, ни въ словѣ. Какая же причина этого? — скажу вамъ. Случившееся со мною, должно быть, случилось хорошо, и мы вовсе несправедливо предполагаемъ, думая, будто смерть есть C. зло. Я принимаю это, какъ важное доказательство; ибо невозможно, чтобы обыкновенное знаменіе не воспротивилось мнѣ, еслибы я намѣревался сдѣлать нѣчто недоброе.
Обратимъ вниманіе и на то, какъ много надежды почитать это добромъ. Смерть есть одно изъ двухъ: или какъ бы уничтоженіе, если умершій нисколько и ничего нечувствуетъ, или нѣкоторое, по общему мнѣнію, преобразованіе и переселеніе души изъ здѣшняго мѣста въ другое. Положимъ же, что смерть есть совершенное лишеніе чувства, похожее на такой D. сонъ, въ которомъ спящему ничего не снится: въ этомъ случаѣ она будетъ чрезвычайно выгодна. Вѣдь мнѣ кажется, что если бы кто-нибудь долженъ былъ выбрать ночь, въ которую спалъ бы такъ, что во снѣ ничего не видѣлъ, и потомъ, противуположивши ей всѣ другія ночи и дни своей жизни, обязанъ бы былъ зрѣло обсудить, которыя изъ нихъ провелъ онъ лучше и пріятнѣе той; то, думаю, не только человѣку частному, да и великому царю легче было бы сосчитать первыя, чѣмъ E. послѣднія ночи и дни. А когда смерть такова, то я называю ее выгодною; ибо подъ этимъ условіемъ все время покажется не долѣе, какъ одною ночью. Положимъ опять, что смерть есть какъ бы переселеніе отсюда въ другое мѣсто — туда, гдѣ, по истинному свидѣтельству преданія, находятся всѣ умершіе: въ этомъ случаѣ что можетъ быть болѣе такого блага, граждане-судьи? 41. Вѣдь кто, отошедши въ преисподнюю и избавившись отъ этихъ людей, называющихъ себя судьями, найдетъ судей истинныхъ, на которыхъ, говорятъ, и въ самомъ дѣлѣ лежитъ тамъ обязанность судить, то-есть, Миноса, Радаманта, Эака, Триптолема и другихъ, бывшихъ во время своей жизни справедливѣйшими изъ полубоговъ; тотъ худое ли сдѣлаетъ переселеніе? При томъ, не сочли ли бы вы за великую честь обращаться съ Орфеемъ, Музеемъ, Исіодомъ, Омиромъ? Да я хочу умереть много разъ, если это истинно; B. потому что для самаго меня занимательно было бы тамъ препровожденіе времени, когда бы я встрѣтился съ Паламидомъ, Аяксомъ, сыномъ Теламона[56], и съ кѣмъ-нибудь другимъ, кто изъ древнихъ умеръ отъ несправедливаго суда. Сравнивать мою участь съ ихъ участію было бы, думаю, не непріятно. А что всего лучше, — я проводилъ бы жизнь въ изслѣдованіи и испытываніи тамошнихъ обитателей, какъ здѣшнихъ, то-есть, кто изъ нихъ мудръ, и кто почитаетъ себя мудрецомъ, въ самомъ же дѣлѣ не мудрецъ. Мало ли чести, граждане-судьи, испытать вождя, ведшаго подъ Трою столь великое C. войско, также Одиссея, Сизифа и — можно бы назвать безчисленное множество другихъ, какъ мужчинъ, такъ и женщинъ? Разговаривать съ ними тамъ, обращаться, испытывать ихъ, было бы безъ сомнѣнія счастіемъ непостижимымъ. При томъ же, тамошніе обитатели за это-то не лишаютъ жизни. Они блаженнѣе здѣшнихъ и по иному, и по тому, что на все время остаются уже безсмертными, если только преданія истинны.
Но и вы также, граждане-судьи, должны имѣть твердую надежду на смерть и держать въ умѣ одну истину, что для D. человѣка добраго нѣтъ зла ни въ жизни, ни по смерти, и что о его обстоятельствахъ не нерадятъ боги. Вотъ и мои обстоятельства произошли не сами собою; для меня ясно, что теперь умереть и оставить здѣшнія заботы мнѣ гораздо лучше. Потому-то знаменіе ни разу и не отвратило меня; потому-то я и не слишкомъ досадую на своихъ осудителей и доносчиковъ, хотя они судили и доносили на меня не съ этой мыслію, а съ намѣреніемъ сдѣлать мнѣ зло, что достойно порицанія.
Вотъ о чемъ еще прошу ихъ. Граждане! отмстите E. моимъ сыновьямъ, когда они выростутъ, муча ихъ тѣмъ самымъ, чѣмъ я мучилъ васъ. Если откроется, что они болѣе заботятся о деньгахъ, или о чемъ другомъ, нежели о добродѣтели, либо будутъ думать, что нѣчто значутъ, ничего не знача; то укоряйте ихъ, какъ я укорялъ васъ, — зачѣмъ они не заботятся о томъ, о чемъ должно, и приписываютъ себѣ нѣкоторую цѣну, ничего не стоя. Если станете дѣлать это, 42. то и я самъ, и дѣти мои — получимъ отъ васъ должное.
Но время уже идти — мнѣ на смерть, вамъ на жизнь: а кто изъ насъ придетъ къ лучшему, — никому неизвѣстно, кромѣ Бога.
Примѣчанія
- ↑ То-есть, едва не забылъ себя, едва не забылъ, что я дѣйствительно не таковъ, какимъ они описывали меня. Въ этомъ же смыслѣ λανθάνομαι и въ Федрѣ p. 228. A. ἐι ἐγὼ Φαῖδρον ἀγνοῶ, καὶ ἐμαυτοῦ ἐπιλέλησμαι.
- ↑ Вовсе не говорили правды, ἤ τι ἢ ουδὲν ἀληθὲς εἰρήκασιν. Эта формула заключаетъ въ себѣ понятіе совершеннаго отрицанія. См. Valckenär. ad Herod. III. 149. Онъ сноситъ выраженія Ксенофонта (Cyrop. VII. 5. 45). τούτων τῶν περιεστηκότων ἤ τινα ἢ οὐδένα οἷδα, и Эліана (de nat. anim. VI. 50) ἴσασιν Αἰγυπτίων ἤ τις ἢ οὐδείς (VII. 8.), θαυμάζει τις ἢ οὐδείς. См. Matth. Gr. § 487. 8. Грамматики, не понявъ силы и значенія этой формулы, слова ἤ τι ἢ во многихъ спискахъ признали излишними и изгнали изъ текста. Эта формула вводила критиковъ въ обманъ и при объясненіи мѣста de Rep. VI. p. 496. C.
- ↑ Рѣчи, расцвѣченной и разукрашенной сентенціями и именами, κεκαλλιεπημένους λόγους — ῥήμασι τε καὶ ὀνόμασιν, οὐδὲ κεκοσμιμένους. Καλλιεπεῖν, по Валькенару (diatrib. p. 291. sqq.) значитъ: uti oratione venusta et eleganti, eleganter dicere. Слѣдовательно λόγοι κεκαλλιεπημένοι ῥήμησί τε καὶ ὀνόμασι суть рѣчи расцвѣченныя сентенціями и именами; потому что ῥήματα суть мысли, выраженныя словами, а ὀνόματα — самыя слова. Theaet. 190. E. и прим. Гейнд. къ этому мѣсту. Λόγοι κεκοσμημένοι суть рѣчи, вообще богатыя тропами и фигурами, такъ какъ въ нихъ собственно состоитъ κόσμος, или ornatus orationis.
- ↑ Наряжать свою рѣчь съ заботливостію юноши, ὤςπερ μειρακίῳ πλάττοντι λόγους. Фраза πλάττειν λόγους прекрасно выражаетъ усиліе дитяти подбирать, соединять, или какъ бы смазывать слова, по требованію внѣшнихъ формъ, предписываемыхъ риторикою, при недостаткѣ мысли, которая бы сама собою сообщала имъ связность. Τί λόγους πλάττεις; говоритъ Димосѳенъ de coron. p. 268. См. Ernesti Lex. techn. gr. Rhetor. p. 267. sqq., гдѣ объясняются слова πλάσις и πλάσμα.
- ↑ Напротивъ, καὶ μέντοι. Частица μέντοι весьма часто выражаетъ противоположеніе; на прим. Aristoph. Ran. v. 61. οὐκ ἔχω φρᾶσαι ὅμως γε μέντοι σοὶ δἰ αἰνιγμῶν ἐρῶ.
- ↑ Прошу и умоляю, δέομαι καὶ παρίεμαι. Въ нѣкоторыхъ кодексахъ παρίεμαι признано за глоссему и замѣнено словомъ παραιτοῦμαι. Но Рункеній правильно замѣчаетъ, что значеніе слова παρίεμαι объясняется значеніемъ среднихъ залоговъ. Ἵημι и ἐφὶημι значитъ отпускаю (mitto); но ἴεμαι и ἐφίεμαι значитъ хочу, чтобы мнѣ отпустили, то-есть, желаю, прошу.
- ↑ При столахъ мѣновщиковъ. Погречески просто — ἐπὶ τῶν τραπεξῶν; но тутъ разумѣются столы мѣновщиковъ, стоявшіе обыкновенно на площади. Слово αἱ τράπεζαι подобнымъ образомъ употребляютъ Demosth. T. 11. p: 470, 471. 946. Isocr. p. 449. 450. 704. Отсюда οἱ τραπεζῖται суть мѣновщики, или mensarii.
- ↑ Болѣе семидесяти лѣтъ отъ роду, ἔτη γεγονὼς πλείω ἐβδομήκοντα Іоаннъ Серрскій переводитъ: annos plus sexaginta natus, какъ бы стояло πλείω ἐξήκοντα, основываясь вѣроятно на ссылкѣ Діогена Лаерція II. 4. 5. Но см. Criton. p. 72. E. Maxim. Tyr. 39. p. 412. Diog. L. 11. 44. ibique Menag.
- ↑ Разумѣются Мелитъ и Ликонъ. Сократъ указываетъ на Анита, какъ на главнаго своего врага; потому что послѣдній пользовался особенною довѣренностію народа и заслужилъ ее ненавистію къ тридцати тираннамъ. Xenoph. Hellen. 11. 3. 42.
- ↑ Критики Платона напрасно думаютъ, что Сократъ разумѣетъ здѣсь однихъ комиковъ, которые дѣлали его предметомъ своихъ эпиграмъ и выставляли въ каррикатурномъ видѣ на сценѣ театра. Изъ всего хода рѣчи видно, что апологистъ указываетъ на общее мнѣніе народа о сынѣ Софрониска, представлявшее комикамъ только случай и возможность посмѣяться надъ нимъ. Сколь ни необузданно было своеволіе Аѳинянъ во время Платона, но едва ли можно допустить, чтобы Аристофанъ, Амипсіасъ, Эвполисъ и другіе осмѣлились публично трогать личность гражданина, если бы не опирались на общее о немъ мнѣніе.
- ↑ Таково было общее мнѣніе о Сократѣ! Оно составилось вѣроятно еще тогда, когда сынъ Софрониска находился въ молодыхъ лѣтахъ и занимался изслѣдованіемъ природы чрезъ чтеніе, наблюденіе и собесѣдованіе съ послѣдователями разныхъ философскихъ школъ, процвѣтавшихъ въ Греціи. Это можно замѣтить изъ его словъ въ Федонѣ p. 37. sqq. Сравн. Xenoph. Memorab. IV. 7. Искуство τὸν ἤττω λόγον κρεῖττω ποιεῖν. Геллій (Noct. Att. v. c. 3) приписываетъ Протагору и разумѣетъ его, какъ умѣнье дѣлу самому ничтожному, посредствомъ ловкихъ оборотовъ рѣчи и витіеватыхъ выраженій, придавать видъ чего-то важнаго; или на оборотъ — дѣло особенной важности тѣми же средствами уронить въ мнѣніи слушателей. Для такихъ подвиговъ и у насъ есть свои Протагоры. Но если то же самое искуство общественнымъ мнѣніемъ усвоялось Сократу; то, мнѣ кажется, должно понимать его, какъ понималъ Цицеронъ (in Bruto c. 8): docere, quemadmodum causa inferior dicendo fieri superior possit; потому что этимъ указывается болѣе на глубокое раскрытіе предмета, нежели на краснорѣчивое и заманчивое его изложеніе. Такъ философія природы, говоря о какомъ-нибудь довольно обыкновенномъ явленіи, сообщаетъ ему необыкновенный интересъ, единственно чрезъ изслѣдованіе причинъ и внутреннихъ свойствъ предмета.
- ↑ ἀτεχνῶς ἐρήμην κατηγοροῦντες. Ἐρήμη (δίκη) есть заочное судопроизводство надъ обвиняемымъ, когда онъ не исполнилъ обязательства явиться въ судъ (vadimonim desertum) см. Petit. ad legg. Attic. p. 317. Hundtwalker de Diaetetis Athen. p. 99 sqq.
- ↑ ἐπιχειρητέον ἐξελέσθαι τὴν διαβολήν. Выразить поруски неокончательное ἐξελέσθαι очень трудно; между тѣмъ эта форма средняго залога даетъ рѣчи замѣчательный оттѣнокъ. Сократъ, по скромности, не берется изгладить, ἐξελεῖν, въ душахъ слушателей худое о себѣ мнѣніе, а только хочетъ стараться, чтобъ оно изгладилось, non evetlere instituit, sed evelli vult, aut evellendum nititur.
- ↑ Указывается на Аристофановы Облака, и при томъ на первое изданіе ихъ, вышедшее 1. 89. Олимп. слѣдовательно за 24 года до смерти Сократа. Штальбомъ замѣчаетъ, что въ первомъ изданіи корзина представлена была вѣроятно движущеюся въ воздухѣ, περιφερόμενον, и потому Сократъ на вопросъ Стрепсіада, τί δρᾶ, отвѣчалъ: ἀεροβατῶ: напротивъ въ дошедшемъ до насъ вовсе не упоминается о ея движеніи, а только спрашивается (v 218—225): что это за человѣкъ въ корзинѣ? — Но Сократъ въ своей Апологіи могъ сказать περιφερόμενον, хотя бы въ комедіи и не упоминалось о движеніи корзины; потому что ея движеніе на сценѣ было ясно уже и для глазъ, слѣдовательно не требовало объясненія словеснаго. Впрочемъ, говоря объ Аристофановыхъ Облакахъ, Сократъ не укоряетъ Аристофана, который тогда уже примирился съ нимъ, а только объясняетъ, какъ давно распространилось въ народѣ невыгодное мнѣніе о сынѣ Софрониска. См. мое введеніе въ Эвтид. Плат. стр. 157 сл.
- ↑ ὦν ἐγὼ οὐδὲν οὔτε μέγα οὔτε σμκρὸν πέρι ἐπαἷω. Выраженіе οὔτε μέγα οὔτεσμικρὸν имѣетъ значеніе поговорки и равносильно ἤ τι ἢ οὐδέν (см. выше p. 17. B.) то-есть, означаетъ совершенное отрицаніе. Berglerus ad Alciphron. p. 353. Herm. ad viger. p. 270, 78.
- ↑ Что въ народѣ существовало такое мнѣніе о Сократѣ, видно изъ Аристофановой комедіи Облака v. 98—104. Но что онъ никогда не бралъ денегъ за свои наставленія, см. Xenoph. Mem. 1. 2. 70. Сравн. Plat. Hipp. mai. p. 300. D. Euthyphr. p. 3. D. Spanhem. ad Aristoph, 1. c.
- ↑ О Горгіасѣ и Иппіасѣ сказано въ введеніяхъ къ разговорамъ Платона подъ этими именами; а о Продикѣ хіоскомъ было говорено уже прежде (см. Протаг. pag. 315. C.). Здѣсь вспомнимъ только, что у него на языкѣ всегда была Эпихармова пословица: рука руку моетъ, ἁ δὲ χεὶρ τὰν χεῖρα νίζει. δός τι καὶ λαβέ τι. См. Aeschin. Socrat. qni fertur, dialog. 111. § 6. О Калліасѣ, аѳинскомъ богачѣ, къ которому, по свидѣтельству Плутарха T. 1. p. 165, слово πλούσιος прилагаемо было, какъ имя собственное, см. Протаг. pag. 311. A. Xenoph. sympos. 1. 5. О фамиліи Калліасовъ и Иппониковъ см. Gronov. Observ. IV. 7. Perizon. ad Aelian. V. H. XIV. 16. Heindorf. ad Protag. p. 462. sq. Boeckh. de oeconomia civit. Athen. T. 11. p. 15, sqq.
- ↑ Пять минъ (175 р. 75 к. сереб.), которыя Эвинъ бралъ за свои уроки, есть цѣна въ самомъ дѣлѣ умѣренная въ сравненіи со ста минами, за которыя учили Протагоръ, Горгіасъ, Продикъ и другіе софисты. Слово ἐμμελῶς можно почитать здѣсь равносильнымъ съ нарѣчіемъ «умѣренно»; ибо ἐμμελὲς есть то, что не отступаетъ отъ настоящей мѣры, — метафора взята отъ музыкантовъ, когда въ пѣніи они слѣдуютъ одному такту.
- ↑ О пылкомъ и сильномъ характерѣ Херефона. См. Arisloph. Nubb. v. 104. 501. sq. ibique Scholiast. Avv. 1570. Xenoph. Memor. 11. 3. Conviv. Plat. введеніе.
- ↑ Этимъ указывается на эмиграцію многихъ Аѳинянъ изъ отечества въ правленіе тридцати тиранновъ (См. Corn. Nep. Trasibul. 1. et Iustin. V. 8), бывшую не задолго до смерти Сократа.
- ↑ По свидѣтельству Діог. Л. (11. 37), Пиѳія сказала: ἀνδρῶν ἁπάντων Σωκράτης σοφώτατος. А у Схоліаста ad Aristoph. Nubb. v. 144. ея слова читаются такъ: σοφὸς Σοφοκλῆς, σοφώτερος δ᾽ Εὺριπίδης, ἀνδρῶν δὲ παντων — Σωκράτης σοφώτατος.
- ↑ То-есть Херекратъ. См. Xenoph. Mem, 11, 3.
- ↑ О клятвѣ Сократа собакою и другими животными у древнихъ и новѣйшихъ критиковъ были различныя мнѣнія. Всѣ онѣ собраны Менагіемъ (ad. Diog. Laer. 11. 40. p. 92. sq.) Петитъ (miscell. 4. 7.) полагаетъ, что подъ именемъ собаки Сократъ разумѣлъ своего генія; по Камерарію, собака для Сократа была символомъ вѣрности, и клятва ею соотвѣтствовала латинской поговоркѣ medius fidius; а Олимпіодоръ въ Сократовой собакѣ видитъ египетское божество (Aelian. V. H. X. 45). Но я охотнѣе соглашаюсь съ Кирилломъ Александрійскимъ (contr. Iulianum 6. p. 190 A), что Сократъ клялся собакою, гусемъ, даже дубомъ — потому, что слѣдуя примѣру Радаманта, почиталъ за грѣхъ часто клясться именами боговъ. Porphyr. de abstinent. III. 16.
- ↑ τὸ δὲ κινδυνέυει τῷ ὄντι ὁ θεὸς σοφὸς εἶναι. Вмѣсто τὸ δὲ иногда говорится полнѣе τὸ δὲ ἀληθές, de Rep. IV. p. 443. D. τὸ δέ γε ἀλῃθές, τοιοῦτον μέν τι ἧν ἡ δικαιωσύνη. Tim. p. 86. D. τὸ δὲ ἀληθές, ἡ περὶ τὰ ἀφροδίσια ἀκολασία — νόσος ψυχῆς γέγονε.
- ↑ ὀλίγου τινὸς καὶ οὑδενός. Здѣсь καὶ предъ οὐδενὸς поправляетъ и усиливаетъ значеніе ὀλίγου τινός. См. Frisch. Quaest. Lucian. p. 11. Такъ надобно переводить и слова Димосѳена (p. 790, 20 et. p. 260. 26): μικρὰ καὶ οὐδέν. Въ такомъ же смыслѣ Римляне употребляли иногда союзъ atque. См. Matth. ad Cicer. 11. Catil. XII. 27. Manil. XVIII. 54.
- ↑ То-есть, не докажу ли, что изреченіе Аполлона справедливо.
- ↑ ἐν πενία μυρία ἐιμί. Между πενία и πτωχία такое же различіе, какое между латинскими paupertas и egestas. Πενία бываетъ участію людей рабочихъ, едва достающихъ себѣ насущный хлѣбъ непрестанными трудами; а πτωχία принадлежитъ людямъ, питающимся милостынею. См. Aristoph. plut. V. 552. sqq. О томъ, сколь велика была бѣдность Сократа, видно изъ Xenoph. Oecon. II. 3. гдѣ самъ онъ говоритъ, что и домъ его, и все въ домѣ можно продать за пять аттическихъ минъ (113 р. 75 к. сер.).
- ↑ Мелитъ былъ трагикъ: но такъ какъ музы не очень любили его, то, вмѣсто худыхъ стиховъ, онъ рѣшился написать хорошія правила Піитики. Хороши ли онѣ были, видно изъ того, что Аристофанъ (Ran. v. 1231.) ставитъ ихъ подъ уровень τῶν Καρικῶν αὐλημάτων (карійскихъ пѣсенъ); а Карійцевъ еще Омиръ называлъ βαρβαροφόνους (Iliad. XV. 867). Представляя суду доносъ на Сократа, Мелитъ былъ еще человѣкомъ молодымъ, но уже высоко мечталъ о себѣ (Euthyphr. p. 2. B. C.); и потому-то, можетъ быть, Сократъ обличаетъ его строже, чѣмъ другихъ. Говорятъ, что онъ находился въ числѣ тѣхъ четырехъ человѣкъ, которымъ тридцать тиранновъ приказали привесть въ Аѳины Льва саламинскаго. Andocides de myster. p. 46. Orat. T. IV. ed. Reisk. Сравн. ниже. p. 32. C.
- ↑ Анитъ, сынъ Анѳиміона, βυρσοδέψης, или кожевникъ (Plat. Epist. VII. Socr. p. 30. Scholiast. ad. Plat. Men. p. 90. A. Сравн. Xenophont. Apol. 39), злѣйшій врагъ Сократа; такъ что Горацій (Satyr. II. 4.) не безъ причины называетъ послѣдняго Aniti reum. Великое богатство его и множество маетностей были причиною того, что тридцать тиранновъ, особенно заботившіеся, какъ извѣстно, о конфискаціи частныхъ имуществъ, изгнали его изъ отечества. За то послѣ онъ усердно помогалъ Тразибулу, возстановителю аѳинской свободы, и этимъ содѣйствіемъ вкравшись въ любовь народа (Xenoph. Hellen. II. 3 Plat. Epist. VII med.), исправлялъ значительныя должности въ республикѣ (Xenoph. Apol. 29). Такіе успѣхи сильно раздули въ немъ гордость и заставляли его каждый разъ досадовать, когда Сократъ, для объясненія своихъ мыслей, бралъ примѣры съ сапожниковъ, гончаровъ, кожевниковъ и т. п.: за это онъ не только Сократа, но и софистовъ почиталъ язвою общества (Men. p. 91. A — C.). Изъ этого видно, что слова «и каждый изъ нихъ, ради того, что онъ хорошо владѣетъ своимъ искуствомъ (ремесломъ), почитаетъ себя человѣкомъ мудрѣйшимъ и въ другихъ дѣлахъ самой великой важности (см. выше 22. D.)» относятся именно къ политикамъ изъ ремесленниковъ, — къ такимъ людямъ, какъ Анитъ.
- ↑ Ликонъ былъ одинъ изъ десяти ораторовъ, которые, по закону Солона, должны были говорить въ защиту общественныхъ дѣлъ (Diog. L. II. 88). Но такъ какъ во времена Платона управленіе дѣлами республики было слабо; то привиллегированные ораторы отъ нечего дѣлать заводили судебныя интриги, позволяли себѣ ябеды, и такимъ образомъ вошли въ поговорку, какъ люди презрѣнные. См. Valckenär. diarib. p. 357. sqq. Aristoph. plut. v. 567. sqq. Судя по намѣкамъ Аристофана (Vesp. v. 1292.), можно думать, что Ликонъ сверхъ того велъ и развратную жизнь, ибо съ другимъ ораторомъ, Антифономъ, любилъ пьяныя общества.
- ↑ φιλόπολιν. Слово φιλόπολις не должно быть принимаемо въ одномъ и томъ же значеніи съ словомъ φιλόπατρις. Φιλόπατρις — тотъ, кто любитъ Грецію; а φιλόπολις есть любитель Аѳинъ. Dorvill. ad Charit. p. 213.
- ↑ ἔχει δέ πως ὧδε. Слово πως показываетъ, что Сократъ приводитъ формулу обвиненія не буквально. Буквальное ея изложеніе, еще во времена Фаворина, во второмъ вѣкѣ по Р. Х., сохранялось въ аѳинскомъ μητρῴῳ, то-есть въ храмѣ матери всѣхъ боговъ. По свидѣтельству Діогена Л. (II. 40), на одной доскѣ въ этомъ храмѣ написаны были слѣдующія слова: Τὰ δὲ ἐγράψατο καὶ ἀντωμολογήσατο Μέλιτος Μελίτου, Πιτθέυς, Σωκράτει Σωφρονίσκου, Ἀλωπεκῆθεν´ ἀδικεῖ Σωκράτης, οὒς μὲν ἡ πόλις νομίζει θεοὺς οὐ νομίζειν, ἕτερα δὲ καινὰ δαιμόνια ἐιςηγοὐμενος` ἀδικεῖ δὲ καὶ νέους διαφθείρων. Τίμημα θάνατος.
- ↑ А совѣтники? τί δαὶ οἱ βουλευταί; Аѳинскій Сенатъ состоялъ изъ двухъ отдѣльныхъ присутственныхъ мѣстъ: изъ Ареопага, βουλὴ ἡ ἐξ Ἀρείου πάγου, и изъ Пятисотнаго Совѣта, βουλὴ ἡ τῶν πεντακοσίων. Члены послѣдняго назывались οἱ βουλευταί, или πρυτάνεις и, по закону Солона, жребіемъ избирались изъ всѣхъ десяти аттическихъ округовъ въ числѣ пятидесяти человѣкъ изъ каждаго. Однакожъ совѣтники не всѣ вдругъ составляли совѣтъ, но чередовались по округамъ; такъ что одинъ округъ, отслуживъ свое время, или тридцать пять дней, сдавалъ должность другому. Да и представители извѣстнаго округа засѣдали въ собраніи опять не всѣ вдругъ, но такъ какъ курсъ ихъ службы опредѣлялся тридцатью пятью днями, или пятью недѣлями, то пятьдесятъ совѣтниковъ совершали дѣло управленія, раздѣлившись на пять десятковъ; такъ что одинъ десятокъ, прослуживъ свою недѣлю, уступалъ мѣсто другому, другой третьему и т. д. Члены этихъ десятковъ назывались πρόεδροι, Равнымъ образомъ и πρόεδροι не всѣ и не всякій день имѣли одинаковую власть въ совѣтѣ, но каждому назначаемъ былъ свой день, въ который онъ предсѣдательствовалъ, принималъ въ свое завѣдываніе казну и печать и назывался ἐπιστάτης. Само собою разумѣется, что на чреду τῶν ἐπιστατῶν могли вступать преемственно только семь совѣтниковъ, а служба трехъ остальныхъ состояла просто въ присутствованіи въ Совѣтѣ. Hofman. Lexic. v. Prytaneia.
- ↑ Отвѣчай-ка, ὦ ᾽τᾶν, ἀπόκριναι. Hesychius: ὦ ᾽τάν — πρόςρημα τιμητικῆς λέξεως` λέγεται ὅἐ καὶ ἐπἰ εἰρωνείᾳ πολλάκις. Timaeus Gloss. Plat. et Lex rhet. bibl. Coisl. p. 404. ὦ ᾽τᾶν´ ὦ οὖτος. Moeris: ὦ ᾽τᾶν, ἀττικῶς´ ὦ σὑ, ἑλληνικῶς. Add. Svic. h. l.
- ↑ Самыя слова закона, на который здѣсь указывается, приводитъ Димосѳенъ (с. Steph. Orat. II. p, 1131.): «противникамъ въ судѣ (ἀντιδίκοιν) необходимо отвѣчать другъ другу на вопросы, но не свидѣтельствовать. Forsterus.
- ↑ Этимъ Сократъ хочетъ сказать не то, что онъ признаетъ за боговъ солнце и луну, а то, что ему не возможно не признавать никакого бога, когда и Персы и другіе варвары, невѣрующіе въ греческихъ боговъ, воздаютъ божескія почести по крайней мѣрѣ солнцу и лунѣ. По этому мысль Штальбома, будто Сократъ разумѣетъ здѣсь Аполлона и Діану, мнѣ кажется слишкомъ изысканною.
- ↑ По свидѣтельству Діогена Лаерція (II. 8), Анаксагоръ Клазоменскій училъ, что солнце есть μύδρος διάπυρος, который одни принимали за раскаленную массу желѣза, а другіе — за камень. Въ послѣднемъ смыслѣ μύδρον διάπυρον разумѣлъ и Сократъ (Xenoph. Mem. VI 7. 7) и опровергалъ это мнѣніе. Луна же, по Анаксагору, имѣетъ οἰκήσεις, λόφους и φαράγγας, значитъ, есть земля. См. Fischer. ad. h. l., также Hemsen. de Anaxagora Clazomenio, s. de vita ejus atque philosophia p. 70 sqq. Эти мнѣнія Мелитъ навязывалъ Сократу вѣроятно потому, что считалъ его ученикомъ Архелая, послѣдователя Анаксагорова.
- ↑ Въ Аѳинахъ, до временъ Перикла, театральныя мѣста (sedes et loca) раздавались безмездно всѣмъ желавшимъ видѣть представленіе. Периклъ, первый установилъ брать за нихъ плату, и это называлось θέαν ἀπομισθοῦν или ἀγοράζειν (Leopard. Emendatt. I. 13.). Театральныя мѣста продавались откупщиками амфитеатровъ, θεατρῶναις, θεατροπῶλαις, ἀρχιτεκτὁνεσι (Demosth. de corona p. 234. 23. T. 1.) за два овола (около 2 коп. сереб.), а иногда и за цѣлую драхму (22 ¾ коп. серебр.), См. Casaub. ad. Theophr. Char. 2. Boeckh. de oeconom. Reipubl. Athen. T. I. p. 236. sqq. А такъ какъ самою высокою цѣною за мѣсто въ театрѣ была драхма; то ясно, почему Сократъ говоритъ: «могутъ купить, много какъ за драхму». Но какимъ образомъ на сценѣ продавались мысли философовъ? Извѣстно, что драмматическіе и комическіе поэты не рѣдко вносили въ свои пьесы мнѣнія прежнихъ и современныхъ умствователей — первые съ цѣлію прославить ихъ, что, какъ извѣстно, дѣлалъ Эврипидъ съ положеніями Анаксагора (см. Valckenär. Diatr. in fragm. Eurip. p. 29 sqq.), — а послѣдніе съ намѣреніемъ посмѣяться надъ ними, что встрѣчается почти во всѣхъ комедіяхъ Аристофана.
- ↑ Указывается на XVIII кн. 90 и сл. ст. Иліады.
- ↑ Сократъ говоритъ о своихъ походахъ въ качествѣ воина. Подробное описаніе ихъ можно читать Diogen. L. II. 22. sqq. ibique Meneg Athen. IV. 15. ibique Casaub.; Aelian. V. II. III. 17. Cicer. de divin. I. 54.
- ↑ Этой аллегоріи Сократа можно дать двоякій смыслъ; потому что слѣдующее далѣе слово μύωπος значитъ и шпоры и оводъ. Принявъ первое, мы должны будемъ допустить, что Сократъ представляетъ себя въ обществѣ, какъ всадника на конѣ, котораго онъ возбуждаетъ шпорами; а по второму, сынъ Софрониска уподобляетъ себя оводу, сидящему на спинѣ коня, чтобы онъ былъ живѣе. Іоаннъ Серрскій, Вольфъ, Шлейермахеръ и другіе держатся перваго значенія слова μύωπος; а Штальбому и мнѣ кажется приличнѣйшимъ послѣднее: потому что то не довольно идетъ къ лицу Сократа и выражаетъ слишкомъ много самомнѣнія, нисколько ему несвойственнаго; а это гораздо скромнѣе и сообразнѣе съ тонкостью Сократовой ироніи. При томъ первая мысль не заключаетъ въ себѣ ничего необыкновеннаго и смѣшнаго, а послѣдняя дѣйствительно забавна; слѣдовательно Сократъ кстати могъ сказать: «хоть и смѣшно, а справедливо». Наконецъ глаголы προςκεῖσθαι προςτεθεικέναι, προςκαθίζειν никакъ не могутъ относиться къ всаднику, а на овода, когда онъ льнетъ къ лощади, указываютъ очень выразительно.
- ↑ Во всѣхъ мѣстахъ Платоновыхъ разговоровъ, гдѣ упоминается о Сократовомъ геніѣ, этотъ геній представляется дѣятелемъ только отвращающимъ отъ извѣстнаго поступка, а не побуждающимъ къ чему-нибудь. (См. Phædr. 242. C. Theæt. 151. A. Alcib. 1. 103. A. 124. C. Theag. 128. D. et alib.). Напротивъ Ксенофонтъ свидѣтельствуетъ, будто онъ внушалъ Сократу и то, что должно дѣлать, и то, чего не должно. (Xenoph. Mem. I. 1. 4. IV. 8. 1.). Это кажущееся противорѣчіе объясняется весьма легко. Нѣтъ сомнѣнія, что Сократъ приписывалъ своему генію силу располагать къ исполненію должностей отрицательныхъ, тѣмъ болѣе, что онѣ гораздо яснѣе входятъ въ сознаніе. Но такъ какъ предписаніе не дѣлать чего-нибудь есть ограниченіе не къ бездѣйствію, а къ поступку противуположному, то исполненіе противуположнаго поступка Ксенофонтъ и принялъ за внушеніе положительное. По ученію же Сократа о геніѣ, дѣйствіе положительное есть только слѣдствіе исполненія должности отрицательной. Напримѣръ въ Эвтидемѣ p. 272. E. изъ предписанія не уходить, само собою вытекаетъ заключеніе, что надобно остаться на мѣстѣ.
- ↑ Когда производилось дѣло о десяти военачальникахъ, которые, побѣдивъ Лакедемонянъ въ морскомъ сраженіи, не погребли непріятельскихъ тѣлъ; тогда Сократъ былъ ἐπιστάτης, предсѣдателемъ децемвировъ. О томъ, какъ онъ въ этомъ случаѣ дѣйствовалъ, см. Xenoph. Hellen. I. 7. 14. 15. 38.
- ↑ По свидѣтельству Ксенофонта, (Hellen. 1. extr.) законъ повелѣвалъ судить каждаго порознь, κρίνειν δίχα ἕκσστον.
- ↑ Левъ, по рожденію Саламинянинъ, а по отечеству Аѳинянинъ, во время правленія тридцати тиранновъ, произвольно избралъ ссылку на островъ Саламинъ, чтобы огромное его богатство не вооружило противъ него корыстолюбивыхъ правителей. Xenoph. Hellen. 11. 3. 39.
- ↑ Здѣсь Сократъ разумѣетъ особенно Алкивіада и Критіаса, которые, по мнѣнію народа, получили худыя правила жизни и дѣятельности въ школѣ Сократа. Xenoph. Mem. 1. 2. 12. sqq.
- ↑ Что обвиняемые Аѳиняне, для умилостивленія судей, приводили съ собою въ судъ сыновей, дочерей и женъ, см. Aristoph. Plut. v. 383. Vesp. v. 566. sqq.
- ↑ Hom. Odyss. XIX. v. 163. Пенелопа не узнала Улисса и, требуя, чтобы онъ возвѣстилъ ей о своемъ родѣ, сказала: οὐ γὰρ ἀπὸ δρυὸς ἔσσι παλεφάτου οὐδ᾽ ἀπὸ πέτρης.
- ↑ У Сократа было три сына: Лампроклъ, Софронискъ и Менексенъ. Лампроклъ былъ старшимъ и въ Федонѣ (p. 65) называется μέγας. См. Xenoph. Mem. II. 2. 1. Послѣдніе два въ Федонѣ названы σμικροί, т. е. παῖδες.
- ↑ Стефанъ, слѣдуя второму базиліанскому списку, число τρεῖς перемѣнилъ на τριάκοντα, а Діогенъ Лаерцій (II. 41) свидѣтельствуетъ, что Сократъ осужденъ былъ большинствомъ 281 голоса. Какъ согласить эти различныя показанія? Соглашеніемъ ихъ занимался Тихзенъ въ разсужденіи: Ueber den Prozess des Socrates, напечатанномъ въ библіотекѣ древней литературы u искуствъ fasc. I. p. 1. — 53 et fasc. II. p. 1—60. Вѣроятнѣе то мнѣніе, что послѣ первой рѣчи Сократа, большинство голосовъ оказалось дѣйствительно не велико, по крайней мѣрѣ не больше тридцати; но потомъ, когда Сократъ, оцѣнивая свои заслуги отечеству, присудилъ себя къ содержанію на счетъ общества, то количество неблагопріятныхъ для него мнѣній могло увеличиться до двухъ сотъ и болѣе.
- ↑ Основаніе этихъ словъ можно видѣть изъ слѣдующаго вычисленія мнѣній, неблагопріятныхъ для Сократа, было ½ всѣхъ + 3. Значитъ, каждый изъ трехъ обвинителей имѣлъ ⅙ всѣхъ + 1. Слѣдовательно на сторонѣ Мелита было ихъ менѣе ⅕. Впрочемъ эти слова Сократъ сказалъ, по видимому, въ тонѣ шутки. Должно также замѣтить, что обвинитель не имѣвшій на своей сторонѣ пятой части голосовъ, не только платилъ тысячу драхмъ штрафу, но и подвергался безчестію (ἀτιμία), то-есть, навсегда уже лишался права обвинять кого-нибудь. Demosth. in Mid. p. 529. 23. in Timocrat. p. 702. 5. in Theocrat. p. 1323. 19.
- ↑ Люди, оказавшіе Аѳинской республикѣ особенныя услуги, были украшаемы именемъ благодѣтелей, τῶν εὐεργετῶν (Dorvill. de Chariton. p. 317. Xenoph. de redit. 923. Lysias 20 p. 365) и содержались на счетъ отечества. См. введ. въ апологію, it. Cicer. Orat. 1. 54. Demosth. de falsa leg p. 131.
- ↑ Одиннадцать судей, οἱ ἕνδεκα, имѣли власть исполнительную: ихъ дѣло состояло въ исполненіи опредѣленій Сената, которыми виновный присуждаемъ былъ къ смерти (Ulric. въ концѣ Платоновыхъ разговоровъ: Менонъ, Критонъ и Алкивіадъ I и II).
- ↑ Древніе вѣрили, что человѣкъ предъ смертію получаетъ способность провидѣть будущее и предсказывать. Cicer. de divin. 1. 30. Eustath. ad Iliad. XVI. p. 1089. sq. Phædon. 94. B. C. D.
- ↑ Надобно разумѣть одиннадцать судей, которымъ судьи должны были передать свое опредѣленіе, и которые въ свою очередь дѣлали надлежащія распоряженія касательно исполненія полученныхъ опредѣленій.
- ↑ Паламида убило камнями греческое войско за то, что, по интригамъ Уллиса, на него пало подозрѣніе въ измѣнѣ. Heyn. excurs. ad Virgil. Aeneid. II. 81. Аяксъ, сынъ Теламона, послѣ Ахиллеса храбрѣйшій изъ всѣхъ греческихъ вождей подъ Троею, не получивъ Ахиллесова оружія и бывъ униженъ предъ Улиссомъ, сошелъ съ ума и умертвилъ самъ себя. Hom. Odyss. XI. v. 545.